Буренина Кира. Буду завтра. Встречай (сборник)

   Влад настолько располагал к себе, что уже спустя неделю я поведала ему о своих злоключениях.
   – Если честно, то и мне пришлось поработать с «Сити-вью», – ошарашил он меня. – Я же менеджер, а это как солдат – куда пошлют, там и воюешь… Там такая штука, – он помедлил, – фирма, которая перепродает колесо обозрения, заключает два контракта – основной и дополнительный. В основном не предусмотрена компенсация или замена оборудования в случае, если произойдет авария. Это в мире бизнеса незаконно, да и вообще опасно. И все меньше российских компаний соглашаются заключать такие рисковые сделки. А продать– то эти чертовы колеса надо! В металлолом сдавать их хлопотно, да и накладно. Чтобы сбагрить свой хлам с рук, западная фирма «отстегивает» нашим нечистоплотным менеджерам «откат».
   Я подавленно молчала. Влад неторопливо продолжил:
   – Чемоданы и коробки с наличными ушли в далекое прошлое. Поэтому твои руководители получили деньги вполне законно, по второму, дополнительному, контракту. Якобы за шеф– монтаж. В твоем случае все пошло не по плану: случилась авария, нужно было найти козла отпущения, вот тебя и обвинили в том, что ты сорвала контракт… А деньги по второму соглашению твои шефы все же…
   – …присвоили, – как в забытьи, закончила я за него фразу. – Вот почему исчезали все менеджеры, которые занимались этими контрактами…
   – Видимо, да. Свидетелей, как правило, устраняют, помните главное правило детективных романов? – Он сочувственно посмотрел на мое изменившееся лицо. – Вы так переживаете? – с еще большим сочувствием осведомился он. – Вы же слышали поговорку, что жизнь полосатая?
   – Только моя черная полоса все не заканчивается, – простонала я. – Давайте лучше прогуляемся, все равно наш рабочий день уже окончен.
   – Куда пойдем?
   – В парк Шмидта, – предложила я. – Оттуда, по крайней мере, не видно «Сити-вью».
   Влад рассмеялся:
   – Зачем вы обижаете это чудесное изобретение? В детстве я очень любил колесо обозрения. Только в моем родном городе его не было. И я очень переживал из-за этого.
   – Вы любите свой родной город?
   – И да, и нет. В Сыктывкаре живут мои родители, братья… Но, когда я приезжаю погостить, я стремлюсь скорее назад. Город кажется мне чужим, а люди… Особенно мужчины… Такое ощущение, что каждый когда-то отсидел. Конечно, это субъективно, но я так чувствую и вижу. А здесь мне хорошо.
   – Но Веденск – маленький город, еще меньше Сыктывкара. Что здесь хорошего..
   – Твой дядя прожил здесь всю свою жизнь, нет? – улыбнулся Влад. Мы и не заметили, как перешли на «ты»
   – Дядя здесь родился и вырос, к тому же он был начальником порта. Что же держит тебя? Ведь свой метод ты мог применить и в большом городе… Значит, Веденск особенный?
   – У меня здесь много свободы. И сейчас мне здесь интересно. Когда же моя работа тут станет пройденным этапом, я отправлюсь дальше. В Питер, в Москву, даже за рубеж. Но так, чтобы я мог вернуться. Но все равно для меня Веденск – не трамплин, откуда я могу отправиться куда-нибудь на повышение. Мне важно чувствовать себя на своем месте. Мама всегда мечтала жить в южном приморском городе, где цветут розы… Когда я приехал сюда впервые – глазам не поверил. Словно оказался в маминой мечте.
   – Поэтому ты и остался здесь? Из-за мамы? И она – единственная женщина в твоей жизни? – неожиданно для себя я бесцеремонно вторглась в его личное пространство.
 
   Влад рассмеялся и непринужденно сменил тему. Я не получила ответа от этого чертовски обаятельного и совершенно закрытого мужчины. У меня возникло чувство, что я ловлю и никак не могу накрыть ладонью солнечный зайчик. Влад был полностью открыт, внимателен, готов ответить на любой вопрос – и в то же время ускользал от меня, будто нарочно. Я мучительно пыталась вспомнить: кого же напоминают мне его повадки, жесты и эти резкие черты лица? Может, какого-то актера? Или знакомого? Словом, Влад был полон загадок, как пиратский сундук.
 
   Особые успокаивающие капли, которыми снабдила меня Гутя, сделали свое дело. А может, все дело в ловушке снов, которую она сплела для меня, только мой московский кошмар перестал преследовать меня. Но однажды ночью во сне я снова брела по пустому городу, оклеенному, словно афишами, страницами из деловой газеты с моим портретом. Мгновенно проснувшись, я села в постели и от резкого движения почувствовала легкую дурноту. Я потрясла головой, чтобы прийти в себя, и заморгала, вглядываясь во тьму. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло. В доме царила тишина, но она не могла обмануть меня. Что-то случилось до того, как я проснулась. Я ощупью нашла на столике будильник и, повернув его к окну, попыталась разобрать, который час, – на циферблате значилось половина четвертого. Мне так и не удалось уснуть.
   А в десять мне позвонила Гутя. От ее голоса мне стало сразу тревожно.
 
   Мое письмо произвело впечатление на Вартаняна, сообщила мне Августа. Он вызывал к себе всех участников событий, и теперь Толяша и Аркаша рвут и мечут, а Горский (тот самый постнолицый тип) явно объявил мне вендетту.
   – Ну что же, – я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно более беззаботно, – посмотрим, что они придумают в этот раз. По крайней мере, Вартанян знает правду. И еще не всю правду.
   – Думаешь, он ее не знал? Наивная! – воскликнула Гутя. – Ну, я побежала, меня могут хватиться. – И она отключилась.
   Мой кошмар никуда не делся. Что предпримет теперь этот Горский? И правда ли, что Вартанян в курсе всех махинаций вокруг «Сити-вью»?
 
   Этот вопрос так занимал меня, что я была невнимательна в управлении порта и сделала пару ошибок в переводе. Мою рассеянность заметили и в театре. Я напряженно думала, какой контрудар предпримут мои недоброжелатели с молчаливого одобрения Вартаняна.
 
   Вечером я отказалась от предложения Влада прогуляться и вместе поужинать. К моему большому облегчению, к тете Рае нагрянули мои бывшие знакомцы, каникулярные приятели, решившие, наконец, проведать меня. Я с любопытством рассматривала возмужавших сверстников и слушала их истории. Тетя была рада повидать всех, она охала и ахала, вздыхала и цокала языком, словно не видела друзей моего детства столько же, сколько и я. Мы сидели, пили вино, болтали, смеялись. Тетя посидела с нами, а потом деликатно удалилась.
   Раздался звонок в дверь – на пороге стоял стройный красавец-атлет.
   – Можно войти? – низким красивым голосом осведомился он.
   Я с трудом узнала Ванечку-Плюшку.
   – Ваня, как тебе удалось добиться таких результатов? Ты же был колобок– колобком! – воскликнула я, увидев это чудо.
   – Влюбился, – беспечно ответил он, откупоривая очередную бутылку вина, – и решил похудеть, потому что без нее жизнь мне была не мила.
   – И как ты худел?
   – Я вставал утром, выходил из студенческого общежития и… бежал.
   – Куда?
   – Вокруг общежития… Сначала мне удавалось пробежать до второго подъезда, а потом я понимал, что сейчас упаду и умру. Конечно, я боялся, что и правда умру, но без той девушки все равно жить не хотелось. А к концу учебного года легко делал по десять километров в день. И стал вот таким, – развел он руками.
   – А потом?
   – А потом я пришел к ней и сказал: «Вот я, худой, давай вместе пойдем в загс, потому что я люблю тебя и хочу на тебе жениться». А она … Она очень одобрительно на меня посмотрела, но не пошла. Потому что пока я там бегал, она вышла замуж.
   – И как ты после этой новости?
   – Я вышел и побежал, пока не упал на песок на пляже. Потом отдохнул чуть и еще побежал. Километров сорок пробежал, наверное. Чтобы обратно вернуться, пришлось автобус ловить. С горя я так бегал, что потом на марафонской дистанции второе место занял. И тут меня позвали в областную сборную, так что теперь мне о любви горевать некогда. Тем более у меня теперь есть Катюша. Она скалолазанием занимается.
 
   В этот вечер мне рассказали еще немало веселых и печальных историй. Про тех, кто не выдержал испытание деньгами и спился, про тех, кто бросил любовь ради карьеры и наоборот А я сидела и думала о нас тогдашних – о тех детях, которые беззаботно играли на море и не знали, что ждет каждого впереди…
 
   Следующим днем была суббота, но поспать, а уж тем более полежать, у меня не получилось – в семь утра позвонила Гутя. Они шипела в трубку, боясь разбудить детей, и от этого ее слова приобретали еще более зловещий смысл:
   – Меня в отпуск отправили, бессрочный, представляешь? Аркаша с Толя– шей побывали у Вартаняна, вернулись чернее тучи. Некто Басаргин тоже написал письмо с разоблачением махинаций вокруг «Сити-вью», ты его знаешь?
   «Только не это! – мысленно простонала я. «Это запутывает все неимоверно, ну зачем он это сделал!»
   – Так вот, ты меня слышишь? – продолжила Августа. – Наши собрались, поехали в приволжский город, куда уже перевели на счет луна-парка энную сумму, чтобы возместить ущерб. А заодно представили все дело так, словно именно ты невнимательно прочитала контракт, где нет пункта о возмещении убытков.
   Это была почти что катастрофа. Провернуть такое дело накануне выставки парков развлечений – все равно, что еще раз прописать в «Ведомостях» подробности этой истории. Если кто еще не слышал, то будьте уверены, что на выставке пойдет слух об Александре Чайкиной, после чего моя репутация будет утоплена окончательно.
   – Хорошо, спасибо, Гутя, – бесцветным голосом ответила я и нажала отбой.
   Несмотря на ранний утренний зной, меня зазнобило.
   Телефон коротко тренькнул еще раз.
   – Да, – уже в полный голос провозгласила Гутя, – Горский просил тебе передать, что счет два-один. Ты понимаешь, о чем он?
 
   Конечно, я понимала. Мне объявили войну, и, пожалуй, я ее проигрываю.
   – Не дают тебе спать московские проблемы, – проворчала тетя, входя в кухню.
   Я трясущимися руками насыпала зерна кофе в кофемолку и виновато промолчала. Вот и тетку разбудили…
   – Ты лучше прокатись на пляж, давно же на море не была, – предложила тетя Рая. – Отвлекись наконец от своих черных мыслей. Мама твоя почти каждый день звонит, спрашивает, как ты там, не похудела, не заболела ли… Мне перед ней ответ держать! А ты вон нервная какая, кофе просыпала и мне сахар в чашку положила, хотя знаешь, что я пью черный…
   Тетя ворчала, но в ее воркотне я слышала нотки заботы и сочувствия. Следуя ее совету, я бросила в сумку полотенце, косынку, солнцезащитный крем, надела старенький купальник и отправилась на море.
 
   Никто из жителей Веденска не станет купаться в теплой, словно суп, луже городского залива. Они отправляются на песчаную косу, отделяющую город от открытого моря. Туда собралась и я. На середине косы было почти что малолюдно. Я расстелила полотенце в тени диких оливковых деревьев. Надо думать, что делать дальше. А что там думать?
   Давно перевалило за полдень. Отчего шум моря заставляет дрожать какую– то внутреннюю струну, которой на самом деле вовсе и не существует, да и шум моря – это всего лишь движение воды? Но море плескалось, лопотало что-то свое, в стороне гулко шлепал волейбольный мяч, слышались голоса и смех…
   Незаметно я уснула. Звонкий детский смех вывел меня из забытья. Я лежала на животе, подставив спину жарким солнечным лучам и ощущая под пальцами босых ног мягкий нагретый песок. Приподнявшись на локте, я заслонила глаза от солнца. У воды играла девочка лет семи или восьми. Несколько мгновений я как зачарованная смотрела на нее, не в силах отвести взгляда, потом закрыла глаза. Перед мысленным взором предстала другая девочка, ровесница этой. Как давно это было!
   Ветер утих, море бесшумно облизывало песок. Тени зонтов и отдыхающих вытянулись. В воде плескались последние купальщики. Я лежала и снова и снова прокручивала в голове события прошедших дней. «Один в поле не воин» – говорится в пословице. Хотя я и не одна, но в своей беде все же одинока.
   Солнце уже садилось, когда я возвращалась домой, так ничего и не придумав. В голове было пусто, как в котле.
 
   Были уже сумерки, когда я стояла у дверей «Копченого дома». Это стало традицией – почти каждый вечер, если я не была в компании Влада, то приходила к Григу, забиралась с ногами на пухлый диван и читала книгу. А Григ возился со своими механизмами, платами, что-то паял, подвинчивал. Порой он заводил патефон – и мы слушали старые пластинки, с которых звучали голоса Шаляпина, Собинова, Карузо, Неждановой, Максаковой. Или виниловые – и мы упивались ариями в исполнении Лисициана, Образцовой и, конечно, Каллас. Иногда мы яростно спорили. Я старательно избегала двух тем – моей работы и Влада.
 
   Той ночью луна, словно бдительный страж, оберегала нас от прочего мира. Серебристый туман завораживал, источал почти осязаемую прохладу, которая все равно не могла погасить жар объятий и поцелуев Грига.
   – Моя, только моя, – шептал, словно в исступлении, Григ. – Ни одну женщину я не желал так сильно. Не уходи, умоляю, останься со мной. – Его голос упал до шепота.
   Воздух вокруг нас вдруг словно раскалился, дышать стало нечем. Я была готова, но все никак не могла привыкнуть к такой пылкой, почти юношеской страсти Грига.
   И почему-то в этот момент я вспомнила о Владе. Может, оттого, что он был абсолютной противоположностью Грига? Григ – пылающая магма, Влад – прохладный ручей. К чему эти сравнения? Ведь я пообещала Григу остаться с ним, а Влад должен уйти из моих мыслей, иначе получится обман, предательство. А что такое предательство, я знаю по себе. Как пел Городницкий? – Предательство «души незаживающий ожог…» Не хочу никого обманывать.
   Потом мы уснули. Но вскоре я проснулась. Я словно явственно услышала слова: «Два-один».
   – Ты что? – сон Грига был чуток, Григ наклонился ко мне.
   – Странный звук, – почему-то шепотом ответила я.
   Он прислушался:
   – Так ведь это часы внизу в каминной комнате! – воскликнул он. – Они же лет пять как не идут!
   – Сколько они пробили? – спросила я.
   Григ взглянул на часы в мобильнике:
   – Сейчас два часа десять минут. Опаздывают часы-то. Это ты пробудила их к жизни, как и меня.
   Я вздохнула и крепко прижалась к Григу. Не сама ли судьба подает мне знак и напоминает о моем незакрытом счете?
   Я старательно занималась с оперной труппой и выучила наизусть весь текст либретто «Волшебной флейты». Через четыре недели занятий мои подопечные делали явные успехи, и я чувствовала, что действительно хорошо справляюсь с работой. Мне было интересно сидеть на репетициях и видеть результаты наших усилий – немецкая речь зазвучала в ариях так, как ей и положено: торжественно и романтично. Я привыкла к особенностям моих «учеников» и нашла ключик к каждому. Они все искренне любили свою работу, и мы с наслаждением слушали Моцарта в исполнении великих голосов – Кристофа Штреля, Доротеи Рёшман, Эрики Миклоши. Дважды в неделю мы смотрели записи с немецкими исполнителями «Волшебной флейты» и старательно повторяли артикуляцию, утрируя движения губ.
   При встречах в театре Григ недовольно молчал. Он никогда не соглашался оставаться на спектакли, хотя Аеня забронировал для меня хорошие места в ложе. Зато ко мне часто присоединялся Влад. «Хочу напитаться искусством», – шутил он и подмигивал мне. Глядя на то, как виртуозно справляются мои подопечные с итальянскими ариями в «Травиате», я была уже почти спокойна. Мы непременно поразим всех отличным немецким языком. Актеры – профессионалы, они прекрасно учатся, и, значит, к премьере все будет отлично.
 
   В тот вечер у меня было замечательное настроение. Мы с Владом возвращались из театра. Влад, как обычно, предложил проводить меня домой. Он сразу взял меня за руку, и это было так естественно, будто мы только так и ходили всю жизнь. У моего спутника была потрясающая походка – сильная, свободная, будто идет уверенный в себе дикий зверь. Под легкими брюками прорисовывались мускулы ног, плечи широко развернуты, легкие волосы слегка шевелил вечерний ветерок. Оранжевая луна, похожая на апельсин, висела в темно– бархатном небе. Почему-то именно в этот вечер, который благоухал запахами роз, петуний, душистого табака, вдруг ужасно захотелось в дождливую шумную Москву. Влад уловил перемену в моем настроении и заговорил о каких– то пустяках. Наконец он остановился.