А наступление продолжалось. Под ураганным огнем противника северяне по-прежнему рвались к вершине. Сразу же после боя майор-северянин Дж. Коннолли писал домой: «Ожидание было еще тревожнее, — если такое возможно, — чем то, с которым мы следили за штурмом Дозорного. Если мы сумеем овладеть этим хребтом, если мы доберемся до этих брустверов, армия мятежников обратится в бегство, и для них все будет потеряно. Но если мы не сможем добраться до укреплений, немногим из нас суждено спуститься с этого горного склона и снова укрыться под покровом леса»[18]. На вершину поднимались 60 флагов разных полков, и, должно быть, Гранту, Томасу и другим наблюдателям они снизу казались маленькими бумажными флажками, которыми на военных картах обозначают линию наступления. и, подобно этим флажкам, они продвигались все дальше и дальше! Флаги часто клонились к земле, но никогда не падали: товарищи подхватывали их из рук погибших знаменосцев.
В стане мятежников началась паника. Брэгг спешно перебросил к Миссионеру часть войск, все еще противостоявших Шерману на правом фланге, но это уже но могло спасти положения. Северяне приближались к вершине хребта! Канониры южан в отчаянии поджигали запалы ядер и сотнями сбрасывали их на головы на ступавшим. Но и это не помогало. И вот почти одновременно в шести разных местах на гребень хребта ворвались дивизии Шеридана, Вуда, Хейзена, Бэйрда, Джонсона, Уайтейкера. Шеридановцы буквально опрокинули штаб-квартиру Брэгга (сам командующий южан со своей свитой удрал) и тех самых артиллеристов, которые совсем недавно выстрелили по Шеридану и Эвери. В полном соответствии с данным «обещанием» Шеридан, вместе с солдатами одним из первых ворвавшийся на вершину, объявил мощные орудия трофеями своей дивизии. Их немедленно развернули и открыли огонь по мятежникам, в панике спускавшимся по восточному склону хребта.
Все же некоторые группы южан пытались сопротивляться и даже контратаковать. Дивизия Пэта Клебурна сумела создать нечто вроде арьергарда и какое-то время сдерживала натиск частей Шеридана, вырвавшихся вперед. А большая часть солдат Камберлендской армии, устав от штурма хребта, остановилась на его вершине, не в силах продолжать преследование. Что ж, их можно понять: они и вправду совершили нечто, граничившее с чудом. Окрестности огласились их многоголосым кличем «Чикамога!» — так они выражали свое торжество, решимость столь же отчаянно сражаться и впредь, горечь по товарищам, погибшим два месяца назад у этого «кровавого» ручья.
Дивизия Шеридана тем временем продолжала преследование, невзирая на темноту. Южан почти нагнали у ручья Чикамога, но большинство их все же успели переправиться по наспех наведенному понтонному мосту. И тогда Шеридан приказал поджечь его! В результате несколько сот мятежников, оставшихся на ближнем берегу, попали в плен. Всего же потери южан в трехдневном чаттанугском сражении составили 6667 человек, в том числе 361 убитый; северяне потеряли 5824 человека, но убитых оказалось больше — 753[19]. В руки победителей попало около 6,2 тыс. винтовок, до 40 орудий, более 4 тыс. (по другим данным, 5,5 тыс.) пленных. Победа северян в этом сражении и во всей чаттанугской кампании вслед за июльскими успехами у Виксберга и Геттисберга окончательно переломила ход военных действий в пользу Севера.
1863 год завершился снятием осады с Ноксвилла, где около месяца отбивался от мятежников незадачливый Бэрнсайд. Хотя Линкольн и Хэллек и раньше настаивали, чтобы Грант «спас» Бэрнсайда, он не счел возможным отвлекаться от важнейшей чаттанугской операции и только после ее завершения отправил к Ноксвиллу части Шермана.
Но Шерману не пришлось вступить в дело: еще не дойдя до города, он узнал, что 4 декабря Лонгстрит и Букнер, очевидно деморализованные известиями о чаттанугском разгроме, сняли осаду и ушли на юго-восток, где еще безраздельно господствовали мятежники. Заодно выяснилось, что Бэрнсайд сильно преувеличил «тягостные лишения» блокады к Ноксвилле.
Глава 6. Стратегия главнокомандующего Гранта
«Да это же генерал Грант!»
Глушь
В стане мятежников началась паника. Брэгг спешно перебросил к Миссионеру часть войск, все еще противостоявших Шерману на правом фланге, но это уже но могло спасти положения. Северяне приближались к вершине хребта! Канониры южан в отчаянии поджигали запалы ядер и сотнями сбрасывали их на головы на ступавшим. Но и это не помогало. И вот почти одновременно в шести разных местах на гребень хребта ворвались дивизии Шеридана, Вуда, Хейзена, Бэйрда, Джонсона, Уайтейкера. Шеридановцы буквально опрокинули штаб-квартиру Брэгга (сам командующий южан со своей свитой удрал) и тех самых артиллеристов, которые совсем недавно выстрелили по Шеридану и Эвери. В полном соответствии с данным «обещанием» Шеридан, вместе с солдатами одним из первых ворвавшийся на вершину, объявил мощные орудия трофеями своей дивизии. Их немедленно развернули и открыли огонь по мятежникам, в панике спускавшимся по восточному склону хребта.
Все же некоторые группы южан пытались сопротивляться и даже контратаковать. Дивизия Пэта Клебурна сумела создать нечто вроде арьергарда и какое-то время сдерживала натиск частей Шеридана, вырвавшихся вперед. А большая часть солдат Камберлендской армии, устав от штурма хребта, остановилась на его вершине, не в силах продолжать преследование. Что ж, их можно понять: они и вправду совершили нечто, граничившее с чудом. Окрестности огласились их многоголосым кличем «Чикамога!» — так они выражали свое торжество, решимость столь же отчаянно сражаться и впредь, горечь по товарищам, погибшим два месяца назад у этого «кровавого» ручья.
Дивизия Шеридана тем временем продолжала преследование, невзирая на темноту. Южан почти нагнали у ручья Чикамога, но большинство их все же успели переправиться по наспех наведенному понтонному мосту. И тогда Шеридан приказал поджечь его! В результате несколько сот мятежников, оставшихся на ближнем берегу, попали в плен. Всего же потери южан в трехдневном чаттанугском сражении составили 6667 человек, в том числе 361 убитый; северяне потеряли 5824 человека, но убитых оказалось больше — 753[19]. В руки победителей попало около 6,2 тыс. винтовок, до 40 орудий, более 4 тыс. (по другим данным, 5,5 тыс.) пленных. Победа северян в этом сражении и во всей чаттанугской кампании вслед за июльскими успехами у Виксберга и Геттисберга окончательно переломила ход военных действий в пользу Севера.
1863 год завершился снятием осады с Ноксвилла, где около месяца отбивался от мятежников незадачливый Бэрнсайд. Хотя Линкольн и Хэллек и раньше настаивали, чтобы Грант «спас» Бэрнсайда, он не счел возможным отвлекаться от важнейшей чаттанугской операции и только после ее завершения отправил к Ноксвиллу части Шермана.
Но Шерману не пришлось вступить в дело: еще не дойдя до города, он узнал, что 4 декабря Лонгстрит и Букнер, очевидно деморализованные известиями о чаттанугском разгроме, сняли осаду и ушли на юго-восток, где еще безраздельно господствовали мятежники. Заодно выяснилось, что Бэрнсайд сильно преувеличил «тягостные лишения» блокады к Ноксвилле.
Глава 6. Стратегия главнокомандующего Гранта
«Да это же генерал Грант!»
Зимние месяцы в ходе этой войны, как правило, отличались вполне объяснимым затишьем: погода не благоприятствовала маршам и сражениям, так что солдаты набирались сил для новых боев и писали письма домой, а генералы, склонившись над картами, вычерчивали планы будущих баталий. Но для президента Линкольна зима 1863/64 г. была неспокойной. Все более строптивым становился конгресс, который со времени ноябрьских промежуточных выборов 1862 г. контролировали демократы.
Демагогически выступая за «прекращение братоубийственной войны», они были готовы замириться с мятежниками на условиях восстановления на Юге рабства либо даже сохранения раздельного существования Союза и Конфедерации. Среди демократов было немало профессиональных ораторов, талантливых публицистов, умелой агитацией они вербовали себе все новых сторонников. Народ, страна устали от войны, и далеко не все понимали, что ее не просто надо как можно скорее завершить, но завершить именно победой, восстановлением единства страны, закреплением демократических преобразований, а не преданием их забвению ради призрачного и шаткого мира: ведь альянс с довоенным Югом уже доказал свою несостоятельность. И все же у демократов были — и немалые! — шансы на успех в предстоявших в ноябре 1864 г. выборах.
Это-то больше всего и волновало президента. Он понимал, что, если к ноябрю не произойдет явного, очевидного всем перелома в пользу Севера, перспектива поражения на выборах станет реальностью. Линкольн видел необходимость оздоровления военного и политического руководства, в частности замены главнокомандующего. Излишне педантичный, лишенный творческой жилки Хэллек явных претензий не вызывал, но ситуация требовала на этом посту энергичного, решительного командира, способного на неожиданные, порой и рискованные решения. Кто же сменяет стать таким? Перебирая множество имен, президент все чаще останавливался на Гранте,
29 февраля 1864 г. по инициативе Линкольна конгресс одобрил проект о присвоении Гранту высшего воинского звания — генерал-лейтенанта, а 1 марта президент подписал этот указ. Грант был вызван в Вашингтон. В поезде он с сожалением прочел в газетах о провале кавалерийского рейда на Ричмонд группы генерала X. Килпатрика. При этом его подчиненный, полковник У. Далгрен, действовавший самостоятельно, попал с 500 кавалеристами в засаду и погиб. У убитого Далгрена южане нашли черновые записи его выступлений перед своими солдатами. Их тут же опубликовали газеты Юга, и не мудрено: в записках Далгрена содержались, в частности, призывы «разрушить и сжечь дотла этот ненавистный город!», «убить лидера мятежников Дэвиса и его кабинет изменников!» и пр. На Севере оспаривали подлинность записок, уверяли, что подобных указаний никто Далгрену дать не мог, но мятежники и внутренние враги Союза получили весьма солидный аргумент для антилинкольновской пропаганды.
Добравшись до столицы, Грант сразу же направился в Белый дом, где решительно прошел к президенту, несмотря на поздний час. Линкольн давал не слишком пышный прием, но народу собралось достаточно. Поведение президента при появлении Гранта изумило всех: заметив в дверях одетого в простой полевой мундир невысокого генерала и сразу узнав его по фотографиям, Линкольн, вопреки протокольным правилам, сам пошел навстречу гостю. «Да это же генерал Грант! — восклицал президент на ходу. — Вот это радость!»[1] Разумеется, у многочисленных врагов Гранта (число их, как водится, росло вместе с ростом популярности генерала) сразу же возник новый повод обвинить его в невоспитанности, «неотесанности» и пр. Но Грант и не разыгрывал из себя аристократа: увидев, что вокруг них с Линкольном образовалась толпа и многие усиленно пытаются пробиться вперед, генерал как ни в чем не бывало оперся на плечо долговязого президента и прямо в запыленных сапогах взгромоздился на соседний диван. «Что, господа, не всем видно? — крикнул он, перекрывая шум. — Вот он я!»[2]
Удивительное «восхождение» Гранта на президентский диван, сразу ставшие знаменитыми (тут уж постарались газетчики) слова: «Вот он я!» произвели сенсацию. Недруги огрызались, хулили Гранта, а и глазах простых людей он стал не просто военным кумиром, как прежде, но и человеком, ведущим себя с президентом на равных и в то же время остававшимся простолюдином, вышедшим из их среды. Кто знает, быть может, тогда и решился вопрос о том, что стоит только. Гранту захотеть стать президентом, как народ пойдет за ним. Читателям, разумеется, известно, что в марте 1869 г. Грант вошел в Белый дом уже как полноправный хозяин и оставался им в течение восьми лет.
На следующий день после знакомства с Линкольном, 9 марта, Грант был приглашен на заседание кабинета министров, где Линкольн огласил указ о присвоении ему звания генерал-лейтенанта. А после заседания Линкольн в частной беседе сообщил генералу, что на днях он станет главнокомандующим всеми армиями Союза. Приказ об этом президент подписал 12 марта. Но еще до этого Линкольн встречался с Грантом, причем в присутствии Хэллека и Мида. На этой важнейшей для судеб войны встрече новый главнокомандующий высказал свою стратегическую концепцию дальнейшего ведения скоординированных крупномасштабных операций.
Упрощенно суть стратегии Гранта можно выразить так: систематически, неотступно бить противника на всех фронтах, не давая ему ни дня передышки и используя при этом весь мощный военно-экономический потенциал Севера. Конкретно же Грант предложил провести в ближайшее время четыре синхронные операции, которые в разных местах разорвали бы оборону мятежников. Главной из них был удар Потомакской армии по армии Ли; его предполагал возглавить сам Грант, что также было неожиданностью: прежде считалось, что командующий должен из столицы осуществлять общее командование. Но Грант предпочел постоянно находиться с Потомакской армией, формально сохранив ее за Мидом. Вторая по значению операция намечалась в Джорджии: там генерал Шерман должен был по тылам мятежников прорваться к Атланте, а оттуда — к Мобилу, к побережью Мексиканского залива (по согласованию с Грантом Шерман затем изменил этот план и от Атланты двинулся к Саванне, что оказалось еще эффективнее). Это рассекло бы территорию, оставшуюся у мятежников, надвое, приблизив гибель Конфедерации. Джемская армия Б. Батлера, «запертая» мятежниками на небольшом виргинском полуострове Бермуда-Хандрид, должна была вырваться оттуда и захватить крупный город Питерсберг, что сразу же сделало бы безнадежным и положение Ричмонда. Наконец, в Долине намечался удар силами войск Ф. Зигеля.
Итак, удары Мида, Батлера и Зигеля были так или иначе направлены на постепенное уничтожение армии Ли, тогда как разящий марш Шермана отсек бы от Ли весь Запад, фактически оставив его в одиночестве перед этими тремя мощными силами. Линкольн одобрил предложения Гранта.
На этой беседе-совещании были приняты и другие важные решения. Хэллек назначался начальником штаба при главнокомандующем, где его педантизм и дотошность пришлись как нельзя кстати. (Заметим, что за последний год войны Грант и Хэллек быстро забыли инспирированную последним недавнюю неприязнь и работали в тесном деловом контакте.) Был выделен и отдельный мощный кавалерийский корпус во главе с Ф. Шериданом. Формально корпус входил в Потомакскую армию, но Грант обещал Шеридану полную самостоятельность в вопросах тактики и свое обещание в целом сдержал. Наконец, в преддверии решающих операций Грант приказал извлечь из укреплений близ столицы тысячи беззаботных артиллеристов, ординарцев, бесчисленных штабистов, кавалеристов эскортов и пр. Проводя дни напролет в питейных и иных увеселительных заведениях столицы, эта многочисленная публика была немым оскорблением для мерзнувших в тесноте траншей или маршировавших по грязи ветеранов Потомакской армии, к которой все это скопище лентяев формально было приписано. Теперь же Грант бросил их из уютных квартир прямо на передовую, в пехоту.
Начиналась непосредственная подготовка к крупнейшим по масштабу операциям в этой войне и во всех войнах, которые когда-либо сотрясали Американский континент.
Демагогически выступая за «прекращение братоубийственной войны», они были готовы замириться с мятежниками на условиях восстановления на Юге рабства либо даже сохранения раздельного существования Союза и Конфедерации. Среди демократов было немало профессиональных ораторов, талантливых публицистов, умелой агитацией они вербовали себе все новых сторонников. Народ, страна устали от войны, и далеко не все понимали, что ее не просто надо как можно скорее завершить, но завершить именно победой, восстановлением единства страны, закреплением демократических преобразований, а не преданием их забвению ради призрачного и шаткого мира: ведь альянс с довоенным Югом уже доказал свою несостоятельность. И все же у демократов были — и немалые! — шансы на успех в предстоявших в ноябре 1864 г. выборах.
Это-то больше всего и волновало президента. Он понимал, что, если к ноябрю не произойдет явного, очевидного всем перелома в пользу Севера, перспектива поражения на выборах станет реальностью. Линкольн видел необходимость оздоровления военного и политического руководства, в частности замены главнокомандующего. Излишне педантичный, лишенный творческой жилки Хэллек явных претензий не вызывал, но ситуация требовала на этом посту энергичного, решительного командира, способного на неожиданные, порой и рискованные решения. Кто же сменяет стать таким? Перебирая множество имен, президент все чаще останавливался на Гранте,
29 февраля 1864 г. по инициативе Линкольна конгресс одобрил проект о присвоении Гранту высшего воинского звания — генерал-лейтенанта, а 1 марта президент подписал этот указ. Грант был вызван в Вашингтон. В поезде он с сожалением прочел в газетах о провале кавалерийского рейда на Ричмонд группы генерала X. Килпатрика. При этом его подчиненный, полковник У. Далгрен, действовавший самостоятельно, попал с 500 кавалеристами в засаду и погиб. У убитого Далгрена южане нашли черновые записи его выступлений перед своими солдатами. Их тут же опубликовали газеты Юга, и не мудрено: в записках Далгрена содержались, в частности, призывы «разрушить и сжечь дотла этот ненавистный город!», «убить лидера мятежников Дэвиса и его кабинет изменников!» и пр. На Севере оспаривали подлинность записок, уверяли, что подобных указаний никто Далгрену дать не мог, но мятежники и внутренние враги Союза получили весьма солидный аргумент для антилинкольновской пропаганды.
Добравшись до столицы, Грант сразу же направился в Белый дом, где решительно прошел к президенту, несмотря на поздний час. Линкольн давал не слишком пышный прием, но народу собралось достаточно. Поведение президента при появлении Гранта изумило всех: заметив в дверях одетого в простой полевой мундир невысокого генерала и сразу узнав его по фотографиям, Линкольн, вопреки протокольным правилам, сам пошел навстречу гостю. «Да это же генерал Грант! — восклицал президент на ходу. — Вот это радость!»[1] Разумеется, у многочисленных врагов Гранта (число их, как водится, росло вместе с ростом популярности генерала) сразу же возник новый повод обвинить его в невоспитанности, «неотесанности» и пр. Но Грант и не разыгрывал из себя аристократа: увидев, что вокруг них с Линкольном образовалась толпа и многие усиленно пытаются пробиться вперед, генерал как ни в чем не бывало оперся на плечо долговязого президента и прямо в запыленных сапогах взгромоздился на соседний диван. «Что, господа, не всем видно? — крикнул он, перекрывая шум. — Вот он я!»[2]
Удивительное «восхождение» Гранта на президентский диван, сразу ставшие знаменитыми (тут уж постарались газетчики) слова: «Вот он я!» произвели сенсацию. Недруги огрызались, хулили Гранта, а и глазах простых людей он стал не просто военным кумиром, как прежде, но и человеком, ведущим себя с президентом на равных и в то же время остававшимся простолюдином, вышедшим из их среды. Кто знает, быть может, тогда и решился вопрос о том, что стоит только. Гранту захотеть стать президентом, как народ пойдет за ним. Читателям, разумеется, известно, что в марте 1869 г. Грант вошел в Белый дом уже как полноправный хозяин и оставался им в течение восьми лет.
На следующий день после знакомства с Линкольном, 9 марта, Грант был приглашен на заседание кабинета министров, где Линкольн огласил указ о присвоении ему звания генерал-лейтенанта. А после заседания Линкольн в частной беседе сообщил генералу, что на днях он станет главнокомандующим всеми армиями Союза. Приказ об этом президент подписал 12 марта. Но еще до этого Линкольн встречался с Грантом, причем в присутствии Хэллека и Мида. На этой важнейшей для судеб войны встрече новый главнокомандующий высказал свою стратегическую концепцию дальнейшего ведения скоординированных крупномасштабных операций.
Упрощенно суть стратегии Гранта можно выразить так: систематически, неотступно бить противника на всех фронтах, не давая ему ни дня передышки и используя при этом весь мощный военно-экономический потенциал Севера. Конкретно же Грант предложил провести в ближайшее время четыре синхронные операции, которые в разных местах разорвали бы оборону мятежников. Главной из них был удар Потомакской армии по армии Ли; его предполагал возглавить сам Грант, что также было неожиданностью: прежде считалось, что командующий должен из столицы осуществлять общее командование. Но Грант предпочел постоянно находиться с Потомакской армией, формально сохранив ее за Мидом. Вторая по значению операция намечалась в Джорджии: там генерал Шерман должен был по тылам мятежников прорваться к Атланте, а оттуда — к Мобилу, к побережью Мексиканского залива (по согласованию с Грантом Шерман затем изменил этот план и от Атланты двинулся к Саванне, что оказалось еще эффективнее). Это рассекло бы территорию, оставшуюся у мятежников, надвое, приблизив гибель Конфедерации. Джемская армия Б. Батлера, «запертая» мятежниками на небольшом виргинском полуострове Бермуда-Хандрид, должна была вырваться оттуда и захватить крупный город Питерсберг, что сразу же сделало бы безнадежным и положение Ричмонда. Наконец, в Долине намечался удар силами войск Ф. Зигеля.
Итак, удары Мида, Батлера и Зигеля были так или иначе направлены на постепенное уничтожение армии Ли, тогда как разящий марш Шермана отсек бы от Ли весь Запад, фактически оставив его в одиночестве перед этими тремя мощными силами. Линкольн одобрил предложения Гранта.
На этой беседе-совещании были приняты и другие важные решения. Хэллек назначался начальником штаба при главнокомандующем, где его педантизм и дотошность пришлись как нельзя кстати. (Заметим, что за последний год войны Грант и Хэллек быстро забыли инспирированную последним недавнюю неприязнь и работали в тесном деловом контакте.) Был выделен и отдельный мощный кавалерийский корпус во главе с Ф. Шериданом. Формально корпус входил в Потомакскую армию, но Грант обещал Шеридану полную самостоятельность в вопросах тактики и свое обещание в целом сдержал. Наконец, в преддверии решающих операций Грант приказал извлечь из укреплений близ столицы тысячи беззаботных артиллеристов, ординарцев, бесчисленных штабистов, кавалеристов эскортов и пр. Проводя дни напролет в питейных и иных увеселительных заведениях столицы, эта многочисленная публика была немым оскорблением для мерзнувших в тесноте траншей или маршировавших по грязи ветеранов Потомакской армии, к которой все это скопище лентяев формально было приписано. Теперь же Грант бросил их из уютных квартир прямо на передовую, в пехоту.
Начиналась непосредственная подготовка к крупнейшим по масштабу операциям в этой войне и во всех войнах, которые когда-либо сотрясали Американский континент.
Глушь
Так, напомним, именуется местность в Виргинии, простиравшаяся всего миль на 10 вдоль южного берега Рапидана и ограниченная Чэнслорсвиллом и Спотсилвейнией на востоке и ручьем Майн-Раном на западе. Но, несмотря на небольшие размеры, Глушь не раз в ходе войны становилась преградой для наступавших армий. Южанам, правда, приходилось там легче: ведь армия Ли в большинстве состояла из виргинцев, которым Глушь была более или менее знакома. Именно через Глушь и планировал нанести удар Грант, что было весьма рискованным решением. К тому времени к четырем задуманным операциям, названным выше, генерал добавил еще одну — части Н. Бэнкса должны были из района Нового Орлеана ударить по Мобилу, основному (наряду с Уилмингтоном) порту, через морские ворота которого Конфедерация все еще получала от своих агентов в Европе оружие, продовольствие и пр. Все пять операций должны были начаться в один и тот же день — 4 мая.
К тому времени статистика в Конфедерации, и ранее поставленная плохо, стала совсем сумбурной. Судя по всему, в армии Ли к началу кампании в Глуши было чуть больше 60 тыс. человек. А в Потомакской армии, уже подтянувшейся к северному берегу Рапидана, насчитывалось более 100 тыс. человек. Ее четыре корпуса (не считая кавалерийского корпуса Шеридана) возглавляли генералы Хэнкок, Уоррен, Сэджвик и Бэрнсайд. 4 мая они начали переправу, и уже на следующий день авангарды армии вступили в соприкосновение с солдатами Ли. Начались упорные, кровопролитные бои, затянувшиеся на восемь дней и получившие название кампании в Глуши.
Первый же день боев показал Гранту, сколь трудной будет Глушь для наступления. Два локальных столкновения 5 мая происходили в какой-то миле друг от друга, но возможность координации действий, особенно для северян, была почти нулевой. Не только солдаты, но и офицеры обеих сторон плохо понимали, что вообще происходит, с каким по силе противником они дерутся, чего ждать в следующую минуту. Плотные заросли не позволяли разглядеть что-либо дальше 20—30 метров, тем более невозможно было провести разведку. Нельзя было даже понять, кто в тот или иной момент наступает, а кто отступает. Все смешалось: люди, лошади, орудия, фургоны. Вдобавок ко всему от беспорядочной пальбы сразу же загорались сухая трава и подлесок, и солдаты задыхались от порохового и обычного дыма. Нередко, перемешавшись друг с другом, солдаты пытались вытащить оказавшихся среди огня раненых в безопасное место, не заботясь о том, «свой» это или «чужой». С наступлением темноты (в густой Глуши это происходило раньше) измученные солдаты буквально рухнули ночевать в наспех вырытые траншеи.
Но их отдых оказался коротким. Грант, проведя полночи над картой (она, как обычно, мало соответствовала реальности), приказал начать общую атаку в 5 часов утра. Но и 6 мая бой продолжался по прежнему сценарию, неподвластному режиссуре Гранта и Ли: огонь орудий и винтовок, смешивавшийся с огромными языками пламени, превращал Глушь в кромешный ад! Впрочем, определилось небольшое преимущество Потомакской армии: на северном участке боя части Уоррена и Сэджвика яростно теснили солдат Эвелла, а на южном Хэнкоку удалось даже внести некоторую панику в войска Э. П. Хилла. Хотя продираться сквозь заросли было трудно, солдаты Хэнкока все же мало-помалу отвоевывали у противника десяток-другой метров, потом еще, еще…
Видя, что все развивается не так, как он задумал, генерал Ли сам пытался остановить отступавшие части, но ему это не удалось. Помогло другое — на дороге Плэнк (проще говоря, вымощенной досками) показались авангарды корпуса Лонгстрита, задержавшегося дольше обусловленного срока и теперь отчаянно стремившегося наверстать упущенное время. Идя сквозь кошмарную и темную Глушь 36 часов подряд (практически без отдыха!), солдаты Лонгстрита сумели пройти 42 мили. Выйдя прямо к месту боя, они ударяли во фланг Хэнкоку, оттесняя его назад. Быстро был смят весь левый фланг Хэнкока: части Лонгстрита обошли его, внезапно возникнув из-за насыпи недостроенной, заброшенной железнодорожной ветки, откуда северяне их и не ждали. Казалось, еще немного — и они собьют потомакцев с перекрестка, столь важного для обеих сторон. Мысленно Ли уже торжествовал победу, а счастливый Лонгстрит вместе с группой штабных офицеров безмятежно скакал следом за наступавшими, почти рядом с ними.
Но тут Глушь сыграла с несостоявшимися победителями злую шутку. Справа из зарослей прозвучало несколько залпов, и вся эта беспечная группа, в которой находился и Лонгстрит, рухнула с коней. Многих из них постигла трагическая судьба Джэксона Каменная Стена, погибшего за год и три для до этого практически на том же месте (!) — разница была в 2—3 мили. Оказалось, что еще одна группа южан, совершавшая обходный бросок к железнодорожной насыпи, отстала и вышла туда, когда это место уже заняли мятежники. Но наступавшие-то этого не знали! Увидев в быстро спускавшихся сумерках живописную группу конных генералов и полковников, они не разглядели цвета их формы и с полным сознанием долга дали по ним сквозь заросли несколько залпов, пока кто-то из уцелевших офицеров не прокричал им страшную истину.
Многим казалось, что ранение Лонгстрита смертельно, и он вскоре отправится за Джэксоном (тот, напомним, промучился неделю). Но Лонгстрит выжил. Он даже ненадолго пришел в сознание, прежде чем его вывезли в тыл, и успел приказать продолжать атаку на злосчастный перекресток. Прискакал встревоженный Ли и немедленно принял команду над правым флангом атаки. Но части Бэрнсайда, пользуясь возникшим замешательством, пошли в контратаку и сумели немного оттеснить противника от перекрестка.
Следующий день, 7 мая, прошел без боев. Обе армии были измучены двухдневным сражением в непостижимых условиях. Потери были страшными: у северян — 17666 человек (правда, убитыми из них были только 2246 человек), у их противников — 7750 человек, а по некоторым данным — до 12—14 тыс.[3] Более 3 тыс. северян числились пропавшими без вести, и если раньше занесенные в эту графу почти всегда рано или поздно обнаруживались в плену, то и данном случае немало солдат и офицеров исчезло бесследно, сгорев в продолжавшем разрастаться пожаре.
8 мая начались бои в районе местечка Спотсилвейния, входящие в кампанию в Глуши. После вялых стычек противники разместили войска по обе стороны дороги Брок, где солдатам было приказано окопаться. Впрочем, в ходе войны, тем более на ее четвертом году, они почти всегда делали это автоматически, едва наступала пауза в боях. Там, где позволяли условия (в частности, и в майских боях в Глуши), солдаты укрепляли траншей поваленными деревьями, затем забрасывали землей или глиной, создавая некое подобие баррикад.
Утром 9 мая основные силы Бэрнсайда, с черепашьей скоростью двигавшиеся к месту сражения, вышли со стороны Фредериксберга прямо в тыл обороне мятежников. Кавалеристы-разведчики успели доложить об этом Ли, и тот приказал Эрли идти наперерез Бэрнсайду и занять на его пути оборону. После того как Эрли выполнил приказ, оборона южан в этом место стала напоминать по форме своеобразный угол, обращенный острием к северянам. Уже в ходе битвы этот угол длиной мили в четыре получил название «кровавого», Располагался он на северо-восточной оконечности Глуши, где лес уже был не таким плотным и кое-где даже встречались поля и фермы. Этот день, 9 мая, прошел относительно спокойно. Лишь иногда раздавались одиночные выстрелы снайперов, а чаще — простых пехотинцев, стремившихся хоть так разнообразить скучный день. Одним из таких выстрелов был убит командующий 6-м корпусом северян Дж. Сэджвик, и его сменил генерал Горацио Райт.
На рассвете 10 мая северяне мощно атаковали левый фланг и вершину «угла». Солдатам полковника Э. Аптона (в будущем — автора интересных мемуаров) удалось прорвать оборону Эвелла, и в самом начале атаки они уже захватили до 2 тыс. пленных! Но Ли бросил на поле боя новые резервы, и завязалось тяжелейшее встречное сражение. Жертвы с обеих сторон были огромными, именно в тот день «угол» стал кровавым. К темноте уставшие северяне все-таки отошли назад. Дольше всех продержался на завоеванной позиции Аптон, сумевший отстоять ее. Но уже после окончания боя, обнаружив, что он остался один в полуокружении противника, Аптон, не покинувший позиций даже тяжелораненым, тоже решил отвести свои части, чтобы наутро их не перебили. Когда Аптона увозили в полевой госпиталь, ему вручили приказ Гранта о производстве в бригадные генералы.
Следующий день вновь был спокойным: слишком много сил отдали обе армии в битве за «кровавый угол». Но на 12 мая Грант вновь назначил атаку, в которой Хэнкок должен был нанести удар по острию «угла», после чего его поддержали бы другие части. Атака началась в половине пятого утра, и корпус Хэнкока, сконцентрированный на узком участке прорыва, мгновенно смел одну из дивизий Эвелла, взяв в плен до 4 тыс. человек. Успех атаки обеспечила не только ее стремительность, но и то, что южане, ожидая удара в другом месте, перебросили туда почти все орудия, оголив остальные участки обороны. Однако быстрый успех, как это порой бывает, обернулся против победителей. Когда вслед за частями Хэнкока в прорванную узкую брешь ринулись другие подразделения, из-за тесноты произошла свалка. Ли немедленно бросил туда дивизию Дж. Гордона, которая умело использовала возникшую у северян суматоху. Хотя у Гордона было значительно меньше людей, чем у только что наступавшего Хэнкока (о других частях северян речь не шла: они прочно застряли сзади), мятежники сумели оттеснить северян назад, к их прежним позициям. Наблюдавший за контратакой Ли бросил на развитие успеха части Андерсона и Эрли.
В этот день «кровавый угол» вновь подтвердил свое прозвище. В полутемном лесу, поливаемые неожиданно качавшимся ливнем и окутанные одновременно возникшим туманом, солдаты дрались врукопашную, часто натыкаясь на своих же и проскакивая мимо противника. Южане упорно защищали свой мощный бруствер, сымпровизированный из деревьев и земли. Порой северяне подбирались к нему почти вплотную, и тогда они пытались в упор выстрелить по оборонявшимся. Но в этих случаях мятежникам иногда удавалось ловко схватить смельчака за руку и втащить к себе. С наступлением темноты Ли отвел войска на новый рубеж, прямо позади оставленного «угла». Неожиданно, как будто по взаимному уговору, отошли и северяне. Этот день, 12 мая, считается завершением битвы в Глуши (порой говорят: при Спотсилвейнии), хотя сама кампания продолжалась еще три недели.
В эти дни в столице мятежников тревога достигла предела. Начальник службы обеспечения Конфедерация генерал Дж. Горгас назвал в дневнике 11 мая «одним из дней величайшего волнения». Отправившись в 5 часов (!) к военному министру Конфедерации Дж. Седдону, Горгас застал его за работой и поделился своими волнениями. А министр сознался, что, как ему казалось, «настали последние дни Ричмонда. По сообщениям, вся кавалерия армии Мида стремительно приближалась к обреченному городу со стороны Ашленда»[4].
Да, у мятежников были все основания для тревоги. Шеридан еще в первые дни кампании в Глуши, видя, что его кавалерия только без толку «отбывает номер» (кони не могли продираться сквозь почти непроходимую чащу), попросил Гранта разрешить ему совершить выпад против Ричмонда, чтобы припугнуть южан, а заодно и оттянуть от армии Ли своего главного соперника — Стюарта. Грант согласился, и 8 мая 10-тысячное войско Шеридана двинулось вперед. Как и предполагалось, Стюарт бросился вдогонку и 11 мая настиг Шеридана у местечка Йеллоу-Тэверн, откуда просматривались шпили Ричмонда. Произошла неслыханная по масштабам тех лет кавалерийская битва, в которой северян все-таки оттеснили от Ричмонда. Но свои задачи Шеридан выполнил: Ричмонд был в панике, кавалерия Стюарта оказалась практически выключенной из кампании в Глуши, был смертельно ранен в бою у Йеллоу-Тэверн и сам Стюарт (это уже «сверх плана»).
Некоторое время в Глуши шли второстепенные стычки. Северяне не раз пытались зайти противнику в тыл, но по разным причинам эти акции срывались. Тем временем в прессе Севера началась новая кампания против Гранта: его называли «мясником», обвиняли и в том, что во время боев он для поддержания тонуса якобы постоянно пьет… Потери северян в Глуши, действительно, были огромными: после жертв первых дней кампании (о них сказано выше) бои в районе Спотсилвейнии 8—19 мая вывели из рядов армии Севера еще 14267 человек. Впрочем, эта цифра оспаривается. Так, в одних случаях самым ужасным для северян днем в ходе всей кампании называют 10 мая, когда они потеряли 7,5 тыс. человек; другие источники утверждают, что в этот день Грант потерял «всего» 4,1 тыс, человек, а вот 12 мая — 6,82 тыс.[5] Мятежники о своих потерях сообщали все реже, но 12 мая считается самым страшным днем и для них: они потеряли тогда в общей сложности около 6 тыс. человек. Да, сила, с которой Грант обрушивался на Ли, была невиданной, но столь же мощным оказывалось и противодействие лучшего генерала Юга и его армии.
К тому времени статистика в Конфедерации, и ранее поставленная плохо, стала совсем сумбурной. Судя по всему, в армии Ли к началу кампании в Глуши было чуть больше 60 тыс. человек. А в Потомакской армии, уже подтянувшейся к северному берегу Рапидана, насчитывалось более 100 тыс. человек. Ее четыре корпуса (не считая кавалерийского корпуса Шеридана) возглавляли генералы Хэнкок, Уоррен, Сэджвик и Бэрнсайд. 4 мая они начали переправу, и уже на следующий день авангарды армии вступили в соприкосновение с солдатами Ли. Начались упорные, кровопролитные бои, затянувшиеся на восемь дней и получившие название кампании в Глуши.
Первый же день боев показал Гранту, сколь трудной будет Глушь для наступления. Два локальных столкновения 5 мая происходили в какой-то миле друг от друга, но возможность координации действий, особенно для северян, была почти нулевой. Не только солдаты, но и офицеры обеих сторон плохо понимали, что вообще происходит, с каким по силе противником они дерутся, чего ждать в следующую минуту. Плотные заросли не позволяли разглядеть что-либо дальше 20—30 метров, тем более невозможно было провести разведку. Нельзя было даже понять, кто в тот или иной момент наступает, а кто отступает. Все смешалось: люди, лошади, орудия, фургоны. Вдобавок ко всему от беспорядочной пальбы сразу же загорались сухая трава и подлесок, и солдаты задыхались от порохового и обычного дыма. Нередко, перемешавшись друг с другом, солдаты пытались вытащить оказавшихся среди огня раненых в безопасное место, не заботясь о том, «свой» это или «чужой». С наступлением темноты (в густой Глуши это происходило раньше) измученные солдаты буквально рухнули ночевать в наспех вырытые траншеи.
Но их отдых оказался коротким. Грант, проведя полночи над картой (она, как обычно, мало соответствовала реальности), приказал начать общую атаку в 5 часов утра. Но и 6 мая бой продолжался по прежнему сценарию, неподвластному режиссуре Гранта и Ли: огонь орудий и винтовок, смешивавшийся с огромными языками пламени, превращал Глушь в кромешный ад! Впрочем, определилось небольшое преимущество Потомакской армии: на северном участке боя части Уоррена и Сэджвика яростно теснили солдат Эвелла, а на южном Хэнкоку удалось даже внести некоторую панику в войска Э. П. Хилла. Хотя продираться сквозь заросли было трудно, солдаты Хэнкока все же мало-помалу отвоевывали у противника десяток-другой метров, потом еще, еще…
Видя, что все развивается не так, как он задумал, генерал Ли сам пытался остановить отступавшие части, но ему это не удалось. Помогло другое — на дороге Плэнк (проще говоря, вымощенной досками) показались авангарды корпуса Лонгстрита, задержавшегося дольше обусловленного срока и теперь отчаянно стремившегося наверстать упущенное время. Идя сквозь кошмарную и темную Глушь 36 часов подряд (практически без отдыха!), солдаты Лонгстрита сумели пройти 42 мили. Выйдя прямо к месту боя, они ударяли во фланг Хэнкоку, оттесняя его назад. Быстро был смят весь левый фланг Хэнкока: части Лонгстрита обошли его, внезапно возникнув из-за насыпи недостроенной, заброшенной железнодорожной ветки, откуда северяне их и не ждали. Казалось, еще немного — и они собьют потомакцев с перекрестка, столь важного для обеих сторон. Мысленно Ли уже торжествовал победу, а счастливый Лонгстрит вместе с группой штабных офицеров безмятежно скакал следом за наступавшими, почти рядом с ними.
Но тут Глушь сыграла с несостоявшимися победителями злую шутку. Справа из зарослей прозвучало несколько залпов, и вся эта беспечная группа, в которой находился и Лонгстрит, рухнула с коней. Многих из них постигла трагическая судьба Джэксона Каменная Стена, погибшего за год и три для до этого практически на том же месте (!) — разница была в 2—3 мили. Оказалось, что еще одна группа южан, совершавшая обходный бросок к железнодорожной насыпи, отстала и вышла туда, когда это место уже заняли мятежники. Но наступавшие-то этого не знали! Увидев в быстро спускавшихся сумерках живописную группу конных генералов и полковников, они не разглядели цвета их формы и с полным сознанием долга дали по ним сквозь заросли несколько залпов, пока кто-то из уцелевших офицеров не прокричал им страшную истину.
Многим казалось, что ранение Лонгстрита смертельно, и он вскоре отправится за Джэксоном (тот, напомним, промучился неделю). Но Лонгстрит выжил. Он даже ненадолго пришел в сознание, прежде чем его вывезли в тыл, и успел приказать продолжать атаку на злосчастный перекресток. Прискакал встревоженный Ли и немедленно принял команду над правым флангом атаки. Но части Бэрнсайда, пользуясь возникшим замешательством, пошли в контратаку и сумели немного оттеснить противника от перекрестка.
Следующий день, 7 мая, прошел без боев. Обе армии были измучены двухдневным сражением в непостижимых условиях. Потери были страшными: у северян — 17666 человек (правда, убитыми из них были только 2246 человек), у их противников — 7750 человек, а по некоторым данным — до 12—14 тыс.[3] Более 3 тыс. северян числились пропавшими без вести, и если раньше занесенные в эту графу почти всегда рано или поздно обнаруживались в плену, то и данном случае немало солдат и офицеров исчезло бесследно, сгорев в продолжавшем разрастаться пожаре.
8 мая начались бои в районе местечка Спотсилвейния, входящие в кампанию в Глуши. После вялых стычек противники разместили войска по обе стороны дороги Брок, где солдатам было приказано окопаться. Впрочем, в ходе войны, тем более на ее четвертом году, они почти всегда делали это автоматически, едва наступала пауза в боях. Там, где позволяли условия (в частности, и в майских боях в Глуши), солдаты укрепляли траншей поваленными деревьями, затем забрасывали землей или глиной, создавая некое подобие баррикад.
Утром 9 мая основные силы Бэрнсайда, с черепашьей скоростью двигавшиеся к месту сражения, вышли со стороны Фредериксберга прямо в тыл обороне мятежников. Кавалеристы-разведчики успели доложить об этом Ли, и тот приказал Эрли идти наперерез Бэрнсайду и занять на его пути оборону. После того как Эрли выполнил приказ, оборона южан в этом место стала напоминать по форме своеобразный угол, обращенный острием к северянам. Уже в ходе битвы этот угол длиной мили в четыре получил название «кровавого», Располагался он на северо-восточной оконечности Глуши, где лес уже был не таким плотным и кое-где даже встречались поля и фермы. Этот день, 9 мая, прошел относительно спокойно. Лишь иногда раздавались одиночные выстрелы снайперов, а чаще — простых пехотинцев, стремившихся хоть так разнообразить скучный день. Одним из таких выстрелов был убит командующий 6-м корпусом северян Дж. Сэджвик, и его сменил генерал Горацио Райт.
На рассвете 10 мая северяне мощно атаковали левый фланг и вершину «угла». Солдатам полковника Э. Аптона (в будущем — автора интересных мемуаров) удалось прорвать оборону Эвелла, и в самом начале атаки они уже захватили до 2 тыс. пленных! Но Ли бросил на поле боя новые резервы, и завязалось тяжелейшее встречное сражение. Жертвы с обеих сторон были огромными, именно в тот день «угол» стал кровавым. К темноте уставшие северяне все-таки отошли назад. Дольше всех продержался на завоеванной позиции Аптон, сумевший отстоять ее. Но уже после окончания боя, обнаружив, что он остался один в полуокружении противника, Аптон, не покинувший позиций даже тяжелораненым, тоже решил отвести свои части, чтобы наутро их не перебили. Когда Аптона увозили в полевой госпиталь, ему вручили приказ Гранта о производстве в бригадные генералы.
Следующий день вновь был спокойным: слишком много сил отдали обе армии в битве за «кровавый угол». Но на 12 мая Грант вновь назначил атаку, в которой Хэнкок должен был нанести удар по острию «угла», после чего его поддержали бы другие части. Атака началась в половине пятого утра, и корпус Хэнкока, сконцентрированный на узком участке прорыва, мгновенно смел одну из дивизий Эвелла, взяв в плен до 4 тыс. человек. Успех атаки обеспечила не только ее стремительность, но и то, что южане, ожидая удара в другом месте, перебросили туда почти все орудия, оголив остальные участки обороны. Однако быстрый успех, как это порой бывает, обернулся против победителей. Когда вслед за частями Хэнкока в прорванную узкую брешь ринулись другие подразделения, из-за тесноты произошла свалка. Ли немедленно бросил туда дивизию Дж. Гордона, которая умело использовала возникшую у северян суматоху. Хотя у Гордона было значительно меньше людей, чем у только что наступавшего Хэнкока (о других частях северян речь не шла: они прочно застряли сзади), мятежники сумели оттеснить северян назад, к их прежним позициям. Наблюдавший за контратакой Ли бросил на развитие успеха части Андерсона и Эрли.
В этот день «кровавый угол» вновь подтвердил свое прозвище. В полутемном лесу, поливаемые неожиданно качавшимся ливнем и окутанные одновременно возникшим туманом, солдаты дрались врукопашную, часто натыкаясь на своих же и проскакивая мимо противника. Южане упорно защищали свой мощный бруствер, сымпровизированный из деревьев и земли. Порой северяне подбирались к нему почти вплотную, и тогда они пытались в упор выстрелить по оборонявшимся. Но в этих случаях мятежникам иногда удавалось ловко схватить смельчака за руку и втащить к себе. С наступлением темноты Ли отвел войска на новый рубеж, прямо позади оставленного «угла». Неожиданно, как будто по взаимному уговору, отошли и северяне. Этот день, 12 мая, считается завершением битвы в Глуши (порой говорят: при Спотсилвейнии), хотя сама кампания продолжалась еще три недели.
В эти дни в столице мятежников тревога достигла предела. Начальник службы обеспечения Конфедерация генерал Дж. Горгас назвал в дневнике 11 мая «одним из дней величайшего волнения». Отправившись в 5 часов (!) к военному министру Конфедерации Дж. Седдону, Горгас застал его за работой и поделился своими волнениями. А министр сознался, что, как ему казалось, «настали последние дни Ричмонда. По сообщениям, вся кавалерия армии Мида стремительно приближалась к обреченному городу со стороны Ашленда»[4].
Да, у мятежников были все основания для тревоги. Шеридан еще в первые дни кампании в Глуши, видя, что его кавалерия только без толку «отбывает номер» (кони не могли продираться сквозь почти непроходимую чащу), попросил Гранта разрешить ему совершить выпад против Ричмонда, чтобы припугнуть южан, а заодно и оттянуть от армии Ли своего главного соперника — Стюарта. Грант согласился, и 8 мая 10-тысячное войско Шеридана двинулось вперед. Как и предполагалось, Стюарт бросился вдогонку и 11 мая настиг Шеридана у местечка Йеллоу-Тэверн, откуда просматривались шпили Ричмонда. Произошла неслыханная по масштабам тех лет кавалерийская битва, в которой северян все-таки оттеснили от Ричмонда. Но свои задачи Шеридан выполнил: Ричмонд был в панике, кавалерия Стюарта оказалась практически выключенной из кампании в Глуши, был смертельно ранен в бою у Йеллоу-Тэверн и сам Стюарт (это уже «сверх плана»).
Некоторое время в Глуши шли второстепенные стычки. Северяне не раз пытались зайти противнику в тыл, но по разным причинам эти акции срывались. Тем временем в прессе Севера началась новая кампания против Гранта: его называли «мясником», обвиняли и в том, что во время боев он для поддержания тонуса якобы постоянно пьет… Потери северян в Глуши, действительно, были огромными: после жертв первых дней кампании (о них сказано выше) бои в районе Спотсилвейнии 8—19 мая вывели из рядов армии Севера еще 14267 человек. Впрочем, эта цифра оспаривается. Так, в одних случаях самым ужасным для северян днем в ходе всей кампании называют 10 мая, когда они потеряли 7,5 тыс. человек; другие источники утверждают, что в этот день Грант потерял «всего» 4,1 тыс, человек, а вот 12 мая — 6,82 тыс.[5] Мятежники о своих потерях сообщали все реже, но 12 мая считается самым страшным днем и для них: они потеряли тогда в общей сложности около 6 тыс. человек. Да, сила, с которой Грант обрушивался на Ли, была невиданной, но столь же мощным оказывалось и противодействие лучшего генерала Юга и его армии.