Важным успехом Союза на западном фронте стали бои у крупного города Коринта в октябре 1862 г. Северяне отбили этот важный пункт у мятежников 30 мая, и с тех нор Коринт стал своего рода камнем преткновения для южан в планах их наступлений из районов Миссисипи и Алабамы на штаты Теннесси и Кентукки. Укрепленный район северян, центром которого был Коринт, так или иначе всегда стоял на пути и регулярных соединений мятежников, и «партизанских» банд, периодически пытавшихся совершить набеги на тылы армий Союза. Особенно «отличались» банды налетчиков во главе с опытными кавалерийскими командирами Натаниэлом Форрестом и Джоном X. Морганом, наносившие огромный вред коммуникациям северян, их складам и базовым пунктам.
Когда в конце сентября части генерала-южанина Э. ван Дорна (около 22 тыс. человек) решили неожиданной атакой отбить у северян Коринт, там находилось 23 тыс. войск Союза во главе с У. Розекрансом, известным своей медлительностью и робостью. Непосредственно за оборону всего этого района отвечал Грант.
Поздно вечером 2 октября разведка Розекранса обнаружила передовые части ван Дорна в 10 милях от Коринта. Мятежники наступали с полной уверенностью в успехе: их шпионка Аурелия Бэртен сумела переслать ван Дорну из Коринта точную карту укреплений города, из которой следовало, что Розекранс крайне неумело построил оборону Коринта, и хилая линия внешних редутов не может, как казалось мятежникам, защитить город от их стремительной атаки. Но в данном случае командование южан просчиталось: Бэртен уже три недели сидела в тюрьме, а контрразведчики Розекранса, выведав у нее способ связи с мятежниками, переслали им карту-ловушку, которая должна была заманить противника под дула артиллерйских батарей.
Однако атака ван Дорна оказалась настолько яростной, что оборона Розекранса вскоре дала трещины. И только то, что Грант вовремя узнал об этом и немедленно направил к Коринту подкрепления, спасло город. В ходе трехдневных боев мятежники прорывались на улицы Коринта и однажды даже почти окружили штаб-квартиру Розекранса. Перепуганному генералу, возможно, единственный раз в жизни пришлось палить по ним из пистолета из окон второго этажа. В боях за Коринт, который с трудом удалось отстоять, мятежники потеряли 4233 человека, северяне — 2520[1].
Неудача под Коринтом психологически надломила генерала ван Дорна, в котором руководство Конфедерации видело одного из своих ведущих военных лидеров на западном фронте. Впав в депрессию, этот талантливый генерал начал пить, вел беспорядочный образ жизни. 8 мая 1863 г. ван Дорн в г. Спринг-Хилле нанес визит жене некоего доктора Питерса. Неожиданно возвратившийся домой муж-ревнивец пробил генералу голову тяжелым канделябром, хотя, по официальной версии, ван Дорн был «предательски убит в спину»[2].
Незадолго до этого в чем-то сходный курьез произошел и у северян. Летом и осенью 1862 г. «партизаны»-налетчики и конные отряды регулярных войск мятежников постоянно совершали набеги на штат Теннесси, порой проникая и в Кентукки. Командование северян не могло навести порядка: крупным соединениям еще кое-как удавалось отбить налеты, в остальных же случаях небольшие гарнизоны разбегались при приближении конницы противника. Когда мятежники начали просачиваться и в Индиану, ее губернатор О. Мортон приехал в Луисвилл к командующему Огайским округом Дону Карлосу Бьюэллу и в резкой форме потребовал принять меры к ликвидации бесчинств мятежников. Вспыльчивый Дон Карлос Бьюэлл выгнал губернатора из своей штаб-квартиры.
Но все же губернатор — это власть, и Бьюэлл, немного поостыв, отправил к Нортону для «примирительной» беседы генерала У. Нельсона, темпераментного, агрессивного толстяка, которого в кругу коллег-генералов называли не иначе как Буйволом. Нельсон явился к Мортону, в гостиницу, где тот в обиде уже упаковывал вещи, и, поставив на стол пару бутылок виски, стал улаживать конфликт. От виски губернатор не отказался, но эффект получился обратный: «примирение» шло на высоких тонах, и на поднявшийся шум в номер губернатора прибежал его приятель, генерал Джефферсон К. Дэвис (двойной тезка президента Конфедерации). Он немедленно присоединился к спору, естественно, на стороне Нортона. Когда оба они стали упрекать Нельсона и командование северян в трусости, тот, забыв, что находится в номере Мортона, в гневе закричал: «Так вы, что же, оба явились сюда оскорблять меня? Прочь с глаз моих, презренные молокососы!»[3]. И с этими словами он схватил со стола газетный лист и ударил им Дэвиса по лицу. Генерал выбежал из комнаты, а Нельсон, пробормотав: «Эх вы! Сами вы трусы!», встал и, пошатываясь, пошел прочь. Но оказалось, что Дэвис не струсил, а просто побежал в свой номер за револьвером. Догнав Нельсона в вестибюле, он в упор застрелил его.
Этот инцидент, происшедший 29 сентября, привел к печальным последствиям. Узнав о гибели Буйвола, части подчиненной Нельсону Кентуккийской армии взбунтовались, и в Луисвилле начались беспорядки: солдаты громили лавки, особенно те, где можно было раздобыть спиртное, нападали на жителей, хотя уж они-то никакого отношения к убийству Нельсона не имели. Перепуганный Мортон отправил Линкольну телеграмму, умоляя помочь спасти город от разгрома. Президент немедленно сделал соответствующие распоряжения, и силами других подразделений Кентуккийскую армию удалось утихомирить.
Нелепая гибель генералов Юга и Севера — ван Дорна и Нельсона, которые успели проявить себя на полях сражений с самой лучшей стороны, хорошо иллюстрирует в целом сумбурную, хаотичную обстановку в штабах обеих армий, где высшие офицеры нередко вместо выполнения своих непосредственных обязанностей сводили личные счеты, плели недостойные интриги, пьянствовали. Что же касается Дэвиса, застрелившего Нельсона, то он отделался лишь несколькими днями домашнего ареста. Здесь, возможно, сыграли роль опасения, что, если наказать Дэвиса, могут взбунтоваться и его солдаты. К тому же у северян было не так уж много дельных генералов (а Дж. К. Дэвис был одним из таковых), чтобы их расстреливать или сажать в тюрьму.
Вернемся непосредственно к ходу войны, на ее западный фронт. К концу 1862 г. базовым пунктом северян в Теннесси стал небольшой поселок Мерфрисборо, в районе которого базировалась Камберлендская армия Розекранса. Генерал-южанин Б. Брэгг, зная о трусости Розекранса, решил вытеснить его части из Теннесси. В Вашингтоне узнали о намерениях мятежников раньше, чем Розекранс, находившийся от них в 30—35 милях. Хэллек ноября и 4 декабря прислал командующему две взволнованные телеграммы, требуя, чтобы тот немедленно атаковал Брэгга, не дожидаясь, пока мятежники осадят Мерфрисборо. Но Розекранс надменно ответил: «Если мое начальство утратило ко мне доверие, ему лучше сразу же назначить на мое место кого-нибудь другого»[4]. Правда, подготовку к наступлению на Брэгга Розекранс все же начал и 26 декабря выступил на юг с 44-тысячным войском. У Брэгга в то время было 38 тыс. солдат, но большинство их составляли опытные ветераны. Две крупнейшие армян западного фронта сближались. С 29 декабря начались перестрелки между их дозорами, а с 31 декабря по 2 января состоялось сражение при Мерфрисборо (его называют еще и сражением при реке Стоунз), в котором Розекранс —он все же был профессионалом — сумел отрешиться от осторожности, хорошо построить оборону и отбить все атаки мятежников, вынудив их отступить. Части Брэгга потеряли при Мерфрисборо 11739 человек, а северяне — 12906[5]. Однако после завершения сражения Розекранс, как бы «опомнившись», не стал преследовать противника, хотя у него были все возможности «дожать» сильно потрепанных мятежников, одержать подлинную, а не «урезанную» победу. И все же итог сражения при Мерфрисборо был воспринят на Севере как своего рода реванш за Фредериксберг. С этим вряд ли можно согласиться: победа Ли над Бэрнсайдом была и ярче, и убедительнее. Но к большим потерям на Севере уже начали привыкать, а вот отступление Брэгга вызвало прилив энтузиазма и породило новые надежды. Строго говоря, итог сражения при Мерфрисборо правильнее было бы определить как ничью, однако вот что любопытно: не только северяне восприняли его как победу, но и на Юге оно было расценено как поражение. И если уж мы решили время от времени пытаться проникнуть в обстановку, в атмосферу тех далеких лет, то логично в оценке результатов сражения не спорить с его современниками, т.е. признать, что победили северяне. А совпадение по времени этой победы со вступлением в силу Декларации об освобождении работ, как бы подчеркнуло решительный переход войны из «конституционной» стадии в «революционную».
Геттисберг
Когда в конце сентября части генерала-южанина Э. ван Дорна (около 22 тыс. человек) решили неожиданной атакой отбить у северян Коринт, там находилось 23 тыс. войск Союза во главе с У. Розекрансом, известным своей медлительностью и робостью. Непосредственно за оборону всего этого района отвечал Грант.
Поздно вечером 2 октября разведка Розекранса обнаружила передовые части ван Дорна в 10 милях от Коринта. Мятежники наступали с полной уверенностью в успехе: их шпионка Аурелия Бэртен сумела переслать ван Дорну из Коринта точную карту укреплений города, из которой следовало, что Розекранс крайне неумело построил оборону Коринта, и хилая линия внешних редутов не может, как казалось мятежникам, защитить город от их стремительной атаки. Но в данном случае командование южан просчиталось: Бэртен уже три недели сидела в тюрьме, а контрразведчики Розекранса, выведав у нее способ связи с мятежниками, переслали им карту-ловушку, которая должна была заманить противника под дула артиллерйских батарей.
Однако атака ван Дорна оказалась настолько яростной, что оборона Розекранса вскоре дала трещины. И только то, что Грант вовремя узнал об этом и немедленно направил к Коринту подкрепления, спасло город. В ходе трехдневных боев мятежники прорывались на улицы Коринта и однажды даже почти окружили штаб-квартиру Розекранса. Перепуганному генералу, возможно, единственный раз в жизни пришлось палить по ним из пистолета из окон второго этажа. В боях за Коринт, который с трудом удалось отстоять, мятежники потеряли 4233 человека, северяне — 2520[1].
Неудача под Коринтом психологически надломила генерала ван Дорна, в котором руководство Конфедерации видело одного из своих ведущих военных лидеров на западном фронте. Впав в депрессию, этот талантливый генерал начал пить, вел беспорядочный образ жизни. 8 мая 1863 г. ван Дорн в г. Спринг-Хилле нанес визит жене некоего доктора Питерса. Неожиданно возвратившийся домой муж-ревнивец пробил генералу голову тяжелым канделябром, хотя, по официальной версии, ван Дорн был «предательски убит в спину»[2].
Незадолго до этого в чем-то сходный курьез произошел и у северян. Летом и осенью 1862 г. «партизаны»-налетчики и конные отряды регулярных войск мятежников постоянно совершали набеги на штат Теннесси, порой проникая и в Кентукки. Командование северян не могло навести порядка: крупным соединениям еще кое-как удавалось отбить налеты, в остальных же случаях небольшие гарнизоны разбегались при приближении конницы противника. Когда мятежники начали просачиваться и в Индиану, ее губернатор О. Мортон приехал в Луисвилл к командующему Огайским округом Дону Карлосу Бьюэллу и в резкой форме потребовал принять меры к ликвидации бесчинств мятежников. Вспыльчивый Дон Карлос Бьюэлл выгнал губернатора из своей штаб-квартиры.
Но все же губернатор — это власть, и Бьюэлл, немного поостыв, отправил к Нортону для «примирительной» беседы генерала У. Нельсона, темпераментного, агрессивного толстяка, которого в кругу коллег-генералов называли не иначе как Буйволом. Нельсон явился к Мортону, в гостиницу, где тот в обиде уже упаковывал вещи, и, поставив на стол пару бутылок виски, стал улаживать конфликт. От виски губернатор не отказался, но эффект получился обратный: «примирение» шло на высоких тонах, и на поднявшийся шум в номер губернатора прибежал его приятель, генерал Джефферсон К. Дэвис (двойной тезка президента Конфедерации). Он немедленно присоединился к спору, естественно, на стороне Нортона. Когда оба они стали упрекать Нельсона и командование северян в трусости, тот, забыв, что находится в номере Мортона, в гневе закричал: «Так вы, что же, оба явились сюда оскорблять меня? Прочь с глаз моих, презренные молокососы!»[3]. И с этими словами он схватил со стола газетный лист и ударил им Дэвиса по лицу. Генерал выбежал из комнаты, а Нельсон, пробормотав: «Эх вы! Сами вы трусы!», встал и, пошатываясь, пошел прочь. Но оказалось, что Дэвис не струсил, а просто побежал в свой номер за револьвером. Догнав Нельсона в вестибюле, он в упор застрелил его.
Этот инцидент, происшедший 29 сентября, привел к печальным последствиям. Узнав о гибели Буйвола, части подчиненной Нельсону Кентуккийской армии взбунтовались, и в Луисвилле начались беспорядки: солдаты громили лавки, особенно те, где можно было раздобыть спиртное, нападали на жителей, хотя уж они-то никакого отношения к убийству Нельсона не имели. Перепуганный Мортон отправил Линкольну телеграмму, умоляя помочь спасти город от разгрома. Президент немедленно сделал соответствующие распоряжения, и силами других подразделений Кентуккийскую армию удалось утихомирить.
Нелепая гибель генералов Юга и Севера — ван Дорна и Нельсона, которые успели проявить себя на полях сражений с самой лучшей стороны, хорошо иллюстрирует в целом сумбурную, хаотичную обстановку в штабах обеих армий, где высшие офицеры нередко вместо выполнения своих непосредственных обязанностей сводили личные счеты, плели недостойные интриги, пьянствовали. Что же касается Дэвиса, застрелившего Нельсона, то он отделался лишь несколькими днями домашнего ареста. Здесь, возможно, сыграли роль опасения, что, если наказать Дэвиса, могут взбунтоваться и его солдаты. К тому же у северян было не так уж много дельных генералов (а Дж. К. Дэвис был одним из таковых), чтобы их расстреливать или сажать в тюрьму.
Вернемся непосредственно к ходу войны, на ее западный фронт. К концу 1862 г. базовым пунктом северян в Теннесси стал небольшой поселок Мерфрисборо, в районе которого базировалась Камберлендская армия Розекранса. Генерал-южанин Б. Брэгг, зная о трусости Розекранса, решил вытеснить его части из Теннесси. В Вашингтоне узнали о намерениях мятежников раньше, чем Розекранс, находившийся от них в 30—35 милях. Хэллек ноября и 4 декабря прислал командующему две взволнованные телеграммы, требуя, чтобы тот немедленно атаковал Брэгга, не дожидаясь, пока мятежники осадят Мерфрисборо. Но Розекранс надменно ответил: «Если мое начальство утратило ко мне доверие, ему лучше сразу же назначить на мое место кого-нибудь другого»[4]. Правда, подготовку к наступлению на Брэгга Розекранс все же начал и 26 декабря выступил на юг с 44-тысячным войском. У Брэгга в то время было 38 тыс. солдат, но большинство их составляли опытные ветераны. Две крупнейшие армян западного фронта сближались. С 29 декабря начались перестрелки между их дозорами, а с 31 декабря по 2 января состоялось сражение при Мерфрисборо (его называют еще и сражением при реке Стоунз), в котором Розекранс —он все же был профессионалом — сумел отрешиться от осторожности, хорошо построить оборону и отбить все атаки мятежников, вынудив их отступить. Части Брэгга потеряли при Мерфрисборо 11739 человек, а северяне — 12906[5]. Однако после завершения сражения Розекранс, как бы «опомнившись», не стал преследовать противника, хотя у него были все возможности «дожать» сильно потрепанных мятежников, одержать подлинную, а не «урезанную» победу. И все же итог сражения при Мерфрисборо был воспринят на Севере как своего рода реванш за Фредериксберг. С этим вряд ли можно согласиться: победа Ли над Бэрнсайдом была и ярче, и убедительнее. Но к большим потерям на Севере уже начали привыкать, а вот отступление Брэгга вызвало прилив энтузиазма и породило новые надежды. Строго говоря, итог сражения при Мерфрисборо правильнее было бы определить как ничью, однако вот что любопытно: не только северяне восприняли его как победу, но и на Юге оно было расценено как поражение. И если уж мы решили время от времени пытаться проникнуть в обстановку, в атмосферу тех далеких лет, то логично в оценке результатов сражения не спорить с его современниками, т.е. признать, что победили северяне. А совпадение по времени этой победы со вступлением в силу Декларации об освобождении работ, как бы подчеркнуло решительный переход войны из «конституционной» стадии в «революционную».
Геттисберг
Вслед за победами, оставлявшими ощущение неполноты, незавершенности, пришли и настоящие, решительные победы. Три из них, последовавшие в течение пяти месяцев 1863 г. — геттисбергское сражение (1—3 июля), взятие Виксберга и переход всего течения реки Миссисипи в руки северян (4 июля) и чаттанугское сражение (23—25 ноября), — обозначили окончательный перелом в войне в пользу Севера.
Мы расстались с генералом Бэрнсайдом в момент, когда он, вопреки предостережению Линкольна, продолжал готовить наступление на армию Ли, хотя погодные и стратегические условия исключали успех такой акции. 20 января Бэрнсайд начал марш, получивший печальную известность как «марш по грязи» — так назвали его солдаты, вынужденные идти по раскисшим дорогам, а точнее — просто по берегу Раппаханнока, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Уже к вечеру 21 января началась сильнейшая пурга, и дальнейшее продолжение «операции» стало невозможным. Но упрямый Бэрнсайд, остановив войска у так называемого «брода США», приказал готовиться к переправе. Укрепившиеся на другом берегу реки мятежники с издевкой предлагали северянам свою помощь в наведении мостов.
В это время среди офицеров Бэрнсайда вспыхнул настоящий бунт: они наотрез отказались продолжать бессмысленное наступление и наводить переправы под прицелом орудий противника. Никто не хотел повторения Фредериксберга. Генерал У. Франклин, например, заявил, что почти все его солдаты набраны в штате Нью-Джерси, который всегда голосовал за демократов, поэтому они не только не сдвинутся с места, но и в любой момент могут выйти из армии Бэрнсайда и вообще из войны. Командующий выставил Франклина из комнаты, где проходило совещание, но возражать стали генералы Самнер и Хукер. Тогда Бэрнсайд прогнал всех, выкрикнув на прощание, что на рассвете 22 января (т.е. на следующий день) он приказывает начать атаку.
Но она так и не началась. Хукер сразу же после этого «совещания» направил в столицу надежного офицера, поручив ему пробиться к Линкольну и обо всем рассказать ему лично. Узнав об этом, Бэрнсайд отправился вдогонку, по посланец Хукера успел попасть к президенту раньше. А когда следом к Линкольну явился Бэрнсайд, он не смог дать президенту вразумительного объяснения, почему нарушил его приказ. Вместо этого Бэрнсайд вручил Линкольну свои приказы о смещении Лукера, Франклина и еще нескольких генералов. Президент отказался утвердить это. Тогда Бэрнсайд вернулся к армии и послал в столицу письмо-ультиматум: или его приказы будут утверждены, или он сам подаст в отставку! По наивности генерал полагал, что заменить его будет некем. Линкольн думал иначе: он сместил Бэрнсайда с поста командующего Потомакской армией, поставив на его место «уволенного» Хукера. Но и Бэрнсайда президент в отставку не отпустил; он отправил его на прежний пост, в 9-й корпус, которым генерал командовал менее трех месяцев назад. Во избежание дальнейших конфликтов Хэллек изъял этот корпус из Потомакской армии вместе с вернувшимся в него командиром и направил на другой участок.
Линкольн, извещая Хукера о назначении командующим, направил генералу письмо-наставление, давая ряд советов и предостерегая от повторения ошибок его предшественников, в частности от поспешности[6]. Но ни этим, ни другими советами президента Хукер не пожелал воспользоваться. Именно поспешность и опрометчивость определяли его действия и раньше, и на новом посту. Именно они, а не здравый смысл руководили Хукером в его первом (и, к счастью, единственном на столь высоком посту) сражении, состоявшемся 1—4 мая близ местечка Чэнслорсвилла, в самом центре так называемой Глуши. Этот маленький район Виргинии состоял из густых, почти непроходимых зарослей, скорее напоминавших африканские или южноамериканские джунгли, чем плотно заселенную Виргинию. Битва шла с переменным успехом, обе стороны проявили упорство в бою, изобретательность в маневрировании, причем Хукер в последнем даже переусердствовал: всякий раз, когда обозначался успех северян, он не развивал его, а лишь суматошно перебрасывал войска с места на место, ища слабое звено в обороне противника, но так и не найдя его. Ли, как правило, таких ошибок не прощал. Он бросил в обход правого фланга Хукера 26-тысячную группу Джэксона Каменная Стена, который нанес северянам страшный удар, обратив в бегство несколько дивизий. К вечеру 2 мая натиск с огромным трудом удалось отбить, но силы северян были на исходе, и все шло к тому, что на следующий день мятежники разгромят Хукера. В значительной мере Потомакскую армию спас случай. Ночью Джэксон решил лично объехать позиции и выбрать наиболее удобные места для утренней атаки. В кромешной мгле (была безлунная ночь, да в густых зарослях Глуши и днем-то разглядеть что-либо было непросто) пехотинцы 33-го полка из Северной Каролины приняли Джэксона и сопровождавших его офицеров за лазутчиков северян и дали по ним несколько залпов. Двое из свиты генерала были сражены наповал, а сам он получил три ранения, причем одна пуля раздробила кости левой руки. Джэксона тут же доставили в полевой госпиталь, где отняли руку, но у генерала началось заражение крови, потом пневмония и, промучавпшсь в бреду неделю, он скончался. Никогда не страдавший сентиментальностью Ли сказал, узнав о ранении Джэксона: «Он потерял левую руку, а я лишился правой руки»[7]. Перед смертью то ли в бреду, то ли ненадолго придя в себя, Каменная Стена произнес удивившие всех слова: «Нет-нет, давайте перейдем через реку и отдохнем в тени деревьев»[8]. Как вы уже догадались, именно эти слова навеяли Хемингуэю название одного из его лучших романов.
Трудно сказать, была ли потеря Джэксона решающей для исхода сражения. Во всяком случае, его корпус был совершенно деморализован фатальным ранением любимого генерала. Открывших по нему огонь солдат (из-за темноты так и не удалось выяснить, кто же именно попал в Джэксона, тем более что он был ранен тремя пулями сразу) немедленно отправили в тыл, опасаясь за их жизни и, по противоречивым сведениям, вскоре их не то все-таки убили, не то они покончили с собой.
Получил при Чэнслорсвилле ранение и Хукер, хотя не столь серьезное. Утром 3 мая, когда он стоял под портиком своей штаб-квартиры, пролетавший мимо снаряд врезался в деревянную колонну, и ее обломки обрушились на генерала, довольно чувствительно контузив его. В это время у северян уже обозначился явный успех, но Хукер, отбывая в госпиталь и временно передав командование генералу Д. Коучу, приказал ему «отвести армию и разместить ее на позиции, обозначенной на этой карте»[9]. А на карте, размеченной Хукером накануне вечером, после сокрушительной атаки Джэксона, были указаны позиции в нескольких милях от места боя. Так вновь, как и в сражении при Энтайэтеме, победа, бывшая столь близко, оказалась упущенной. Пунктуальный Коуч выполнил последний приказ Хукера: северяне отступили, в спешке оставив у чэнслорсвиллского перекрестка 14 орудии и 20 тыс. винтовок. Они потеряли в этом трехдневном сражении (4 мая были лишь незначительные перестрелки) 17278 человек, а мятежники—12821[10].
Принимая во внимание «героическое» ранение Хукера, Линкольн не стал взыскивать с него за странное завершение сражения при Чэнслорсвилле. Возможно, в дальнейшем Хукер порадовал бы Север чем-нибудь более дельным, но инициативу в свои руки решил взять генерал Ли. Убедив руководство Конфедерация в необходимости нового похода на Север, он 15 июня начал переправлять свою армию через Потомак, на этот раз двинувшись в Пенсильванию. Генерал основательно подготовил к походу армию Северной Виргинии: к июню 1863 г. в ней насчитывалось более 88 тыс. человек при 272 орудиях. Одна только переправа ее через Потомак заняла 12 дней (здесь отчасти сыграло роль и то, что Ли стремился двигаться как можно незаметнее).
Оправившийся от контузии Хукер получал из различных мест сообщения о наступлении южан, но почему-то объявлял их неточными, сообщая в Вашингтон, что противник все еще находится близ Фредериксберга. Удивленный таким упорством, но не терявший чувства юмора Линкольн писал Хукеру в те дни: «Если голова армии Ли находится в Винчестере, а хвост — у Фредериксберга, то в каком-то месте это животное должно оказаться слишком тощим. Не попробуете ли Вы разорвать его?»[11] Но Хукер, продолжая традиции Макклеллана, ответил просьбой о подкреплениях минимум в 25 тыс. человек. Линкольн отказал ему.
А Ли продолжал идти вперед. Как и при Чэнслорсвилле, он решил сконцентрировать свои силы в районе важного перекрестка, на этот раз пенсильванских дорог, у местечка Геттисберг. Оттуда он мог бы угрожать и Вашингтону, и Потомакской армии, с какой бы стороны она к южанам ни приблизилась. В Пенсильвании началась паника, ее губернатор в телеграмме Линкольну умолял вернуть Макклеллана, полагая, что только тот спасет штат и страну от гибели. Хукеру было категорически приказано придвинуть Потомакскую армию к Вашингтону, чтобы блокировать любую попытку Ли подойти к столице. Генерал с явной неохотой повиновался. Но уже к середине июня его конфликт с Линкольном вполне созрел и грозил вот-вот взорваться. Так и получилось.
К концу июня Потомакская армия, двигаясь к Вашингтону, шла мимо Харперс-Ферри, где Хукеру доставили телеграмму с приказом Хэллека о том, что 10-тысячный гарнизон этого городка отныне подчиняется ему, И Хукер, недолго думая, решил эвакуировать эту важнейшую для Союза базу, правда, все-таки запросив согласия Хэллека. Тот категорически запретил эвакуацию, предписав оставить в Харперс-Ферри достаточное число орудий и солдат. Тогда Хукер, изображая обиду и возмущение тем что ему «мешают», подал в отставку. Это был явный блеф: генерал был уверен, что в столь острой ситуации руководство не пойдет на смену командующего главной армией страны. Но зарвавшийся Хукер не учел, что Линкольн за эти годы успел свыкнуться с «заменимостью» своих генералов. Перед рассветом 28 июня помощник президента, полковник Дж. Харли, с большими трудностями добравшись до места расположения Потомакской армии, вручил Хукеру приказ о его смещении и передаче полномочий генералу Джорджу Миду.
Принявший армию Мид не успел прийти в себя от неожиданного назначения, как спустя несколько часов пришло поистине громоподобное сообщение из столицы: на ее окраинах возникла кавалерия Стюарта! Но не менее Мида был изумлен и генерал Ли, узнавший об этом из газет. Он послал Стюарта в рейд по тылам северян с целью уточнить численность и намерения армии Хукера—Мида. А Стюарт, неожиданно для себя обнаружив, что Вашингтон вроде бы лишен прикрытия, решил «попугать» северян. Он, конечно, понимал, что в лучшем случае удастся лишь ворваться на окраины города, беспорядочной пальбой насмерть перепугать жителей и гарнизон, а потом придется удирать, чтобы северяне, опомнившись от первого шока, не захлопнули ловушку, пленив в ней весь его отряд.
Но дело не дошло до перестрелки: убедившись, что укрепления Вашингтона напичканы артиллерией, Стюарт почел за благо к ним не приближаться. К тому же ему удалось захватить близ г. Роквилла огромный обоз из 125 фургонов, предназначенных для Потомакской армии. Не желая упускать эту ценную добычу во имя сомнительного удовольствия проскакать по улицам ощетинившегося орудиями Вашингтона, Стюарт ретировался.
И вот настало время снова сойтись в решающем поединке основным силам двух армий. Но сам сюжет знаменитого геттисбергского сражения возник несколько неожиданно. Ли, как уже говорилось, заранее назначил геттисбергский перекресток местом сбора трех своих корпусов; их возглавляли тогда лучшие генералы Юга — Дж. Лонгстрит, Э. П. Хилл и Р. Эвелл. Не зная этого, но интуитивно предположив, что перекресток может заинтересовать мятежников, Мид 30 июня приказал создать линию жесткой обороны вдоль ручья Пайп, в нескольких милях от Геттисберга. И тогда же генерал-южанин Г. Хес, дивизия которого расположилась в соседнем городке Кэштауне, узнал, что в Геттисберге у северян есть большой склад армейской обуви. По данным разведки, северян в городке не было, и Хес приказал группе солдат «сходить» в Геттисберг и принести побольше обуви — в Конфедерации это стало проблемой еще в начале войны, не говоря уже о лете 1863 г.
Пока «заготовители» добирались до места, в Геттисберг вошла кавалерийская бригада Дж. Бафорда, которому Мид поручил прикрывать свой левый фланг. Обнаружив, что городок вовсе не пуст, как им сказали, солдаты Хеса предпочли вернуться назад. Но Хес, загоревшийся желанием обуть своих парней и считавший, что в Геттисберге может быть разве что отряд неопытных милиционеров, утром 1 июля послал туда едва ли не всю дивизию.
Тот момент, когда авангарды Хеса, подойдя к городку, завязали перестрелку с дозорами Бафорда, и стал началом геттисбергского сражения. Оба командира бросили в бой все, что было у них под рукой, затем в сражение стали втягиваться все новые соединения. К северянам подоспел корпус У. Рейнольдса, которому Бафорд прислал записку с просьбой о срочной помощи. В свою очередь Рейнольдс перед отбытием к Геттисбергу разослал повсюду сообщения о начавшейся стычке, и, быть может, это в конечном счете и помогло сдержать яростные атаки южан. Спустя какие-то минуты, когда Рейнольдс повел свой корпус в атаку, снайпер-южанин прострелил ему голову. А его солдаты, наткнувшись на мощный огонь артиллерии (ее успел подтянуть к перекрестку Хес), стали медленно отходить. В эти первые часы боя соотношение сил было примерно 3 к 1 в пользу мятежников, и оно могло ухудшиться, так как к городку уже спешил весь корпус Эвелла.
Приближение частей Эвелла заметил командующий 11-м корпусом северян Оливер Ховард, наблюдавший за боем с колокольни лютеранской семинарии, стоявшей на высоком хребте, поэтому и названным Семинарским. Немедленно бросив в бой свой корпус, Ховард успел преградить дорогу Эвеллу. Но одну дивизию он предусмотрительно оставил в резерве у подножия Кладбищенского хребта, который у южных окраин поселка завершался одноименным холмом. Другая оконечность хребта имела две вершины — Большой и Малый Раунд Топ, которые, как и сам хребет, сыграли в сражении ключевую роль. А резервная дивизия Ховарда сразу же окопалась, и не напрасно: их товарищей вскоре отбросили прямо к подножию.
Записку Рейнольдса Миду принесли в момент завтрака. Опрокинув чашку с кофе, он вскочил и помчался в штаб, где приказал немедленно двинуть к Геттисбергу всю армию. Генералу Уинфилду Хэнкоку он поручил взять на себя общее руководство боем. Энергичный Хэнкок собрал всю артиллерию резерва, в нее впрягли всех лошадей, оказавшихся под рукой, и орудия помчались к Геттисбергу! Опередив их, Хэнкок уже к 4 часам дня прискакал к Семинарскому хребту и поднял солдат в контратаку. Следом появилась и артиллерия, затем кавалеристы Хью Килпатрика, с такой яростью врубившиеся во фланг атаковавшего корпуса Эвелла, что мятежники дрогнули и вынуждены были остановить натиск. Так завершился первый день сражения. Специалисты считают его победой южан, хотя и указывают, что, если бы Эвелл атаковал не только Семинарский, но и Кладбищенский хребет, он нанес бы северянам больший урон. Поздно вечером к Геттисбергу подоспели еще два корпуса северян, к полуночи прибыл и сам Мид, принявший общее командование боем.
2 июля сражение разгорелось с новой силой. На северян были брошены корпуса Эвелла и Э. П. Хилла, а во второй половине дня — еще и Лонгстрита. Ли требовал, чтобы Лонгстрит также атаковал с самого утра, но тот заупрямился, считая более разумным вообще не атаковать, а выманить северян из их удачных позиций на обоих хребтах. В итоге Лонгстрит оказался как бы в резерве и нанес сильнейший удар как раз в момент, когда северяне уже выдохлись.
Мы расстались с генералом Бэрнсайдом в момент, когда он, вопреки предостережению Линкольна, продолжал готовить наступление на армию Ли, хотя погодные и стратегические условия исключали успех такой акции. 20 января Бэрнсайд начал марш, получивший печальную известность как «марш по грязи» — так назвали его солдаты, вынужденные идти по раскисшим дорогам, а точнее — просто по берегу Раппаханнока, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Уже к вечеру 21 января началась сильнейшая пурга, и дальнейшее продолжение «операции» стало невозможным. Но упрямый Бэрнсайд, остановив войска у так называемого «брода США», приказал готовиться к переправе. Укрепившиеся на другом берегу реки мятежники с издевкой предлагали северянам свою помощь в наведении мостов.
В это время среди офицеров Бэрнсайда вспыхнул настоящий бунт: они наотрез отказались продолжать бессмысленное наступление и наводить переправы под прицелом орудий противника. Никто не хотел повторения Фредериксберга. Генерал У. Франклин, например, заявил, что почти все его солдаты набраны в штате Нью-Джерси, который всегда голосовал за демократов, поэтому они не только не сдвинутся с места, но и в любой момент могут выйти из армии Бэрнсайда и вообще из войны. Командующий выставил Франклина из комнаты, где проходило совещание, но возражать стали генералы Самнер и Хукер. Тогда Бэрнсайд прогнал всех, выкрикнув на прощание, что на рассвете 22 января (т.е. на следующий день) он приказывает начать атаку.
Но она так и не началась. Хукер сразу же после этого «совещания» направил в столицу надежного офицера, поручив ему пробиться к Линкольну и обо всем рассказать ему лично. Узнав об этом, Бэрнсайд отправился вдогонку, по посланец Хукера успел попасть к президенту раньше. А когда следом к Линкольну явился Бэрнсайд, он не смог дать президенту вразумительного объяснения, почему нарушил его приказ. Вместо этого Бэрнсайд вручил Линкольну свои приказы о смещении Лукера, Франклина и еще нескольких генералов. Президент отказался утвердить это. Тогда Бэрнсайд вернулся к армии и послал в столицу письмо-ультиматум: или его приказы будут утверждены, или он сам подаст в отставку! По наивности генерал полагал, что заменить его будет некем. Линкольн думал иначе: он сместил Бэрнсайда с поста командующего Потомакской армией, поставив на его место «уволенного» Хукера. Но и Бэрнсайда президент в отставку не отпустил; он отправил его на прежний пост, в 9-й корпус, которым генерал командовал менее трех месяцев назад. Во избежание дальнейших конфликтов Хэллек изъял этот корпус из Потомакской армии вместе с вернувшимся в него командиром и направил на другой участок.
Линкольн, извещая Хукера о назначении командующим, направил генералу письмо-наставление, давая ряд советов и предостерегая от повторения ошибок его предшественников, в частности от поспешности[6]. Но ни этим, ни другими советами президента Хукер не пожелал воспользоваться. Именно поспешность и опрометчивость определяли его действия и раньше, и на новом посту. Именно они, а не здравый смысл руководили Хукером в его первом (и, к счастью, единственном на столь высоком посту) сражении, состоявшемся 1—4 мая близ местечка Чэнслорсвилла, в самом центре так называемой Глуши. Этот маленький район Виргинии состоял из густых, почти непроходимых зарослей, скорее напоминавших африканские или южноамериканские джунгли, чем плотно заселенную Виргинию. Битва шла с переменным успехом, обе стороны проявили упорство в бою, изобретательность в маневрировании, причем Хукер в последнем даже переусердствовал: всякий раз, когда обозначался успех северян, он не развивал его, а лишь суматошно перебрасывал войска с места на место, ища слабое звено в обороне противника, но так и не найдя его. Ли, как правило, таких ошибок не прощал. Он бросил в обход правого фланга Хукера 26-тысячную группу Джэксона Каменная Стена, который нанес северянам страшный удар, обратив в бегство несколько дивизий. К вечеру 2 мая натиск с огромным трудом удалось отбить, но силы северян были на исходе, и все шло к тому, что на следующий день мятежники разгромят Хукера. В значительной мере Потомакскую армию спас случай. Ночью Джэксон решил лично объехать позиции и выбрать наиболее удобные места для утренней атаки. В кромешной мгле (была безлунная ночь, да в густых зарослях Глуши и днем-то разглядеть что-либо было непросто) пехотинцы 33-го полка из Северной Каролины приняли Джэксона и сопровождавших его офицеров за лазутчиков северян и дали по ним несколько залпов. Двое из свиты генерала были сражены наповал, а сам он получил три ранения, причем одна пуля раздробила кости левой руки. Джэксона тут же доставили в полевой госпиталь, где отняли руку, но у генерала началось заражение крови, потом пневмония и, промучавпшсь в бреду неделю, он скончался. Никогда не страдавший сентиментальностью Ли сказал, узнав о ранении Джэксона: «Он потерял левую руку, а я лишился правой руки»[7]. Перед смертью то ли в бреду, то ли ненадолго придя в себя, Каменная Стена произнес удивившие всех слова: «Нет-нет, давайте перейдем через реку и отдохнем в тени деревьев»[8]. Как вы уже догадались, именно эти слова навеяли Хемингуэю название одного из его лучших романов.
Трудно сказать, была ли потеря Джэксона решающей для исхода сражения. Во всяком случае, его корпус был совершенно деморализован фатальным ранением любимого генерала. Открывших по нему огонь солдат (из-за темноты так и не удалось выяснить, кто же именно попал в Джэксона, тем более что он был ранен тремя пулями сразу) немедленно отправили в тыл, опасаясь за их жизни и, по противоречивым сведениям, вскоре их не то все-таки убили, не то они покончили с собой.
Получил при Чэнслорсвилле ранение и Хукер, хотя не столь серьезное. Утром 3 мая, когда он стоял под портиком своей штаб-квартиры, пролетавший мимо снаряд врезался в деревянную колонну, и ее обломки обрушились на генерала, довольно чувствительно контузив его. В это время у северян уже обозначился явный успех, но Хукер, отбывая в госпиталь и временно передав командование генералу Д. Коучу, приказал ему «отвести армию и разместить ее на позиции, обозначенной на этой карте»[9]. А на карте, размеченной Хукером накануне вечером, после сокрушительной атаки Джэксона, были указаны позиции в нескольких милях от места боя. Так вновь, как и в сражении при Энтайэтеме, победа, бывшая столь близко, оказалась упущенной. Пунктуальный Коуч выполнил последний приказ Хукера: северяне отступили, в спешке оставив у чэнслорсвиллского перекрестка 14 орудии и 20 тыс. винтовок. Они потеряли в этом трехдневном сражении (4 мая были лишь незначительные перестрелки) 17278 человек, а мятежники—12821[10].
Принимая во внимание «героическое» ранение Хукера, Линкольн не стал взыскивать с него за странное завершение сражения при Чэнслорсвилле. Возможно, в дальнейшем Хукер порадовал бы Север чем-нибудь более дельным, но инициативу в свои руки решил взять генерал Ли. Убедив руководство Конфедерация в необходимости нового похода на Север, он 15 июня начал переправлять свою армию через Потомак, на этот раз двинувшись в Пенсильванию. Генерал основательно подготовил к походу армию Северной Виргинии: к июню 1863 г. в ней насчитывалось более 88 тыс. человек при 272 орудиях. Одна только переправа ее через Потомак заняла 12 дней (здесь отчасти сыграло роль и то, что Ли стремился двигаться как можно незаметнее).
Оправившийся от контузии Хукер получал из различных мест сообщения о наступлении южан, но почему-то объявлял их неточными, сообщая в Вашингтон, что противник все еще находится близ Фредериксберга. Удивленный таким упорством, но не терявший чувства юмора Линкольн писал Хукеру в те дни: «Если голова армии Ли находится в Винчестере, а хвост — у Фредериксберга, то в каком-то месте это животное должно оказаться слишком тощим. Не попробуете ли Вы разорвать его?»[11] Но Хукер, продолжая традиции Макклеллана, ответил просьбой о подкреплениях минимум в 25 тыс. человек. Линкольн отказал ему.
А Ли продолжал идти вперед. Как и при Чэнслорсвилле, он решил сконцентрировать свои силы в районе важного перекрестка, на этот раз пенсильванских дорог, у местечка Геттисберг. Оттуда он мог бы угрожать и Вашингтону, и Потомакской армии, с какой бы стороны она к южанам ни приблизилась. В Пенсильвании началась паника, ее губернатор в телеграмме Линкольну умолял вернуть Макклеллана, полагая, что только тот спасет штат и страну от гибели. Хукеру было категорически приказано придвинуть Потомакскую армию к Вашингтону, чтобы блокировать любую попытку Ли подойти к столице. Генерал с явной неохотой повиновался. Но уже к середине июня его конфликт с Линкольном вполне созрел и грозил вот-вот взорваться. Так и получилось.
К концу июня Потомакская армия, двигаясь к Вашингтону, шла мимо Харперс-Ферри, где Хукеру доставили телеграмму с приказом Хэллека о том, что 10-тысячный гарнизон этого городка отныне подчиняется ему, И Хукер, недолго думая, решил эвакуировать эту важнейшую для Союза базу, правда, все-таки запросив согласия Хэллека. Тот категорически запретил эвакуацию, предписав оставить в Харперс-Ферри достаточное число орудий и солдат. Тогда Хукер, изображая обиду и возмущение тем что ему «мешают», подал в отставку. Это был явный блеф: генерал был уверен, что в столь острой ситуации руководство не пойдет на смену командующего главной армией страны. Но зарвавшийся Хукер не учел, что Линкольн за эти годы успел свыкнуться с «заменимостью» своих генералов. Перед рассветом 28 июня помощник президента, полковник Дж. Харли, с большими трудностями добравшись до места расположения Потомакской армии, вручил Хукеру приказ о его смещении и передаче полномочий генералу Джорджу Миду.
Принявший армию Мид не успел прийти в себя от неожиданного назначения, как спустя несколько часов пришло поистине громоподобное сообщение из столицы: на ее окраинах возникла кавалерия Стюарта! Но не менее Мида был изумлен и генерал Ли, узнавший об этом из газет. Он послал Стюарта в рейд по тылам северян с целью уточнить численность и намерения армии Хукера—Мида. А Стюарт, неожиданно для себя обнаружив, что Вашингтон вроде бы лишен прикрытия, решил «попугать» северян. Он, конечно, понимал, что в лучшем случае удастся лишь ворваться на окраины города, беспорядочной пальбой насмерть перепугать жителей и гарнизон, а потом придется удирать, чтобы северяне, опомнившись от первого шока, не захлопнули ловушку, пленив в ней весь его отряд.
Но дело не дошло до перестрелки: убедившись, что укрепления Вашингтона напичканы артиллерией, Стюарт почел за благо к ним не приближаться. К тому же ему удалось захватить близ г. Роквилла огромный обоз из 125 фургонов, предназначенных для Потомакской армии. Не желая упускать эту ценную добычу во имя сомнительного удовольствия проскакать по улицам ощетинившегося орудиями Вашингтона, Стюарт ретировался.
И вот настало время снова сойтись в решающем поединке основным силам двух армий. Но сам сюжет знаменитого геттисбергского сражения возник несколько неожиданно. Ли, как уже говорилось, заранее назначил геттисбергский перекресток местом сбора трех своих корпусов; их возглавляли тогда лучшие генералы Юга — Дж. Лонгстрит, Э. П. Хилл и Р. Эвелл. Не зная этого, но интуитивно предположив, что перекресток может заинтересовать мятежников, Мид 30 июня приказал создать линию жесткой обороны вдоль ручья Пайп, в нескольких милях от Геттисберга. И тогда же генерал-южанин Г. Хес, дивизия которого расположилась в соседнем городке Кэштауне, узнал, что в Геттисберге у северян есть большой склад армейской обуви. По данным разведки, северян в городке не было, и Хес приказал группе солдат «сходить» в Геттисберг и принести побольше обуви — в Конфедерации это стало проблемой еще в начале войны, не говоря уже о лете 1863 г.
Пока «заготовители» добирались до места, в Геттисберг вошла кавалерийская бригада Дж. Бафорда, которому Мид поручил прикрывать свой левый фланг. Обнаружив, что городок вовсе не пуст, как им сказали, солдаты Хеса предпочли вернуться назад. Но Хес, загоревшийся желанием обуть своих парней и считавший, что в Геттисберге может быть разве что отряд неопытных милиционеров, утром 1 июля послал туда едва ли не всю дивизию.
Тот момент, когда авангарды Хеса, подойдя к городку, завязали перестрелку с дозорами Бафорда, и стал началом геттисбергского сражения. Оба командира бросили в бой все, что было у них под рукой, затем в сражение стали втягиваться все новые соединения. К северянам подоспел корпус У. Рейнольдса, которому Бафорд прислал записку с просьбой о срочной помощи. В свою очередь Рейнольдс перед отбытием к Геттисбергу разослал повсюду сообщения о начавшейся стычке, и, быть может, это в конечном счете и помогло сдержать яростные атаки южан. Спустя какие-то минуты, когда Рейнольдс повел свой корпус в атаку, снайпер-южанин прострелил ему голову. А его солдаты, наткнувшись на мощный огонь артиллерии (ее успел подтянуть к перекрестку Хес), стали медленно отходить. В эти первые часы боя соотношение сил было примерно 3 к 1 в пользу мятежников, и оно могло ухудшиться, так как к городку уже спешил весь корпус Эвелла.
Приближение частей Эвелла заметил командующий 11-м корпусом северян Оливер Ховард, наблюдавший за боем с колокольни лютеранской семинарии, стоявшей на высоком хребте, поэтому и названным Семинарским. Немедленно бросив в бой свой корпус, Ховард успел преградить дорогу Эвеллу. Но одну дивизию он предусмотрительно оставил в резерве у подножия Кладбищенского хребта, который у южных окраин поселка завершался одноименным холмом. Другая оконечность хребта имела две вершины — Большой и Малый Раунд Топ, которые, как и сам хребет, сыграли в сражении ключевую роль. А резервная дивизия Ховарда сразу же окопалась, и не напрасно: их товарищей вскоре отбросили прямо к подножию.
Записку Рейнольдса Миду принесли в момент завтрака. Опрокинув чашку с кофе, он вскочил и помчался в штаб, где приказал немедленно двинуть к Геттисбергу всю армию. Генералу Уинфилду Хэнкоку он поручил взять на себя общее руководство боем. Энергичный Хэнкок собрал всю артиллерию резерва, в нее впрягли всех лошадей, оказавшихся под рукой, и орудия помчались к Геттисбергу! Опередив их, Хэнкок уже к 4 часам дня прискакал к Семинарскому хребту и поднял солдат в контратаку. Следом появилась и артиллерия, затем кавалеристы Хью Килпатрика, с такой яростью врубившиеся во фланг атаковавшего корпуса Эвелла, что мятежники дрогнули и вынуждены были остановить натиск. Так завершился первый день сражения. Специалисты считают его победой южан, хотя и указывают, что, если бы Эвелл атаковал не только Семинарский, но и Кладбищенский хребет, он нанес бы северянам больший урон. Поздно вечером к Геттисбергу подоспели еще два корпуса северян, к полуночи прибыл и сам Мид, принявший общее командование боем.
2 июля сражение разгорелось с новой силой. На северян были брошены корпуса Эвелла и Э. П. Хилла, а во второй половине дня — еще и Лонгстрита. Ли требовал, чтобы Лонгстрит также атаковал с самого утра, но тот заупрямился, считая более разумным вообще не атаковать, а выманить северян из их удачных позиций на обоих хребтах. В итоге Лонгстрит оказался как бы в резерве и нанес сильнейший удар как раз в момент, когда северяне уже выдохлись.