– Ничего не понял! – потряс головой Стас.
   – Думаешь, он сам понял? – отозвался я. – Он же специально запутывает. У него работа такая – делать вид, что все под контролем. А то паника начнется.
   – Кстати, – продолжал премьер, – а как у нас там обстоит дело со слуховыми аппаратами? Доложите, Красномордин, – обратился он к полному, похожему на шкаф мужчине с соответствующим цветом лица.
   – Так не носят же! – вскочил тот. – У нас же как? Надо как надо, а все как один!
   – Спасибо, – скептически произнес премьер. – Вы у нас известный мастер афоризма.
   Раздались жидкие овации, смешки и гул голосов.
   – Слушай, они что, вместо того чтобы бороться с подобрением, думают, как глухих подобрить?! – спросил меня Стас. Я пожал плечами и предположил:
   – Просто они сами уже добренькие, вот им и кажется, что это нормально.
   Стас сделал большие глаза. Тем временем премьер постучал по столу и осадил весельчаков:
   – Дома наговоритесь! У кого еще имеются соображения по существу вопроса?
   – Позвольте мне, – поднялся моложавый улыбчивый человек, похожий на индейца.
   – Пожалуйста, пожалуйста, господин Втайгу.
   – Господин председатель правительства, мне кажется, более важной проблемой является не то, как заставить глухих слушать, а определиться, ЧТО они должны услышать, чтобы перестать быть такими нехорошими.
   – Костя! – воскликнул Стас. – И про Леокадию они, выходит, тоже не знают!
   Я согласно кивнул.
   – Не понял? – нахмурился премьер. – Мне доложили, что суть проблемы такова: те наши граждане, которые слышат, противоправных поступков не совершают, а вот те, кто не слышит, – представляют угрозу для общества.
   – Это не совсем так, господин премьер, – настойчиво сказал Втайгу. – Противоправные поступки сейчас совершают все, но те, кто слышит, делятся с остальными, а вот глухие – не делятся. Бандами глухих захвачены ГУМ, Бабаевская шоколадная фабрика и ряд других стратегически важных объектов помельче. И они туда никого не пускают. А на другие объекты люди заходят спокойно и выносят все, что им нужно.
   – Меня неверно информировали, – сказал премьер беспокойно. – Наверное, не хотели меня расстраивать... Вы, Кожемяка Гермагентович, садитесь, садитесь, в ногах правды нет... Я вас, простите, не обидел? О вашей кристальной честности нам хорошо известно. Это не про ваши замечательные ноги сказано. Это пословица такая. Нашего замечательного народа.
   – Позвольте вмешаться, – раздался высокий голос, и на экране возник толстенький розовощекий человек.
   – Валяйте, – разрешил премьер.
   – Я понимаю, что отклоняюсь от темы, но то, что я скажу, кажется мне весьма важным.
   – Что именно? – нахмурился премьер.
   – Дело в том, что в связи с изменением поведения наших граждан наметилась и еще одна нехорошая тенденция.
   – Какая? – спросил премьер. – Только, пожалуйста, не расстраивайте меня еще сильнее. Я вас предупреждаю.
   – Я постараюсь, – кивнул розовощекий. – Дело вот какое. Наши граждане в последнее время практически перестали заниматься, простите, сексом...
   – То есть у нас его снова нет? – хихикнул премьер. – Как раньше, в Советском Союзе?
   Журналисты загомонили.
   – Вот именно, – подтвердил министр, повышая голос. – А это не может не повлиять на демографическую ситуацию...
   – Знаете что, – нахмурился премьер. – Не сгущайте. Мы с вами не вправе вторгаться в интимную сторону жизни наших граждан. У нас не полицейское государство. Или, может, – игриво погрозил он пальцем, – вы переносите на государственный уровень свою личную проблему? – Журналисты зашумели еще громче. – Демографический вопрос, господин министр, у нас и раньше стоял, и еще, извините, постоит... – посерьезнел премьер. – Что-то еще у вас есть?
   – Да много чего, – пробормотал смущенный чиновник. – Одни хирурги операции делать отказываются, другие, наоборот, любую болячку эфтаназией лечат...
   – Вот и разберитесь с этим сами. Привыкли, понимаете, что за вас каждую мелочь решают! Зря вы перебили Кожемяку Гермагентовича. Так как вы сказали, господин Втайгу? Проблема в том, ЧТО должны услышать глухие?..
   Тут Стас треснул по пульту, и телевизор отключился.
   – Ты чего? – удивился я.
   – Костя, а ведь мы вымираем, – зловещим голосом сказал он.
   – Да брось, с чего ты взял?
   – Фрейда надо читать! – заявил он так, как будто сам его читал. – Секс и агрессия – вещи взаимосвязанные!
   – Ерунда это все, по-моему.
   – Что значит «ерунда»?! Ты слышал, что министр здравоохранения сказал?
   – Мало ли что он сказал. Да даже если и так, это все равно ничего не значит. Ну, станут люди этим в десять раз реже заниматься, зато про противозачаточные средства добренькие точно забудут. Не вымрем.
   – То есть тебя все устраивает?
   – С чего ты взял? Все это мне сильно не нравится. Люди становятся какими-то безвольными, бессмысленными идиотиками...
   – Короче, мир, Костя, надо спасать, – заявил Стас веско.
   – И спасать его будем мы? – уточнил я.
   – А кто ж еще?! – усмехнулся он. – Конечно, мы. С Кубатаем и Смолянином было бы сподручнее, но где ж их взять-то?
   – А от кого спасать?
   – «От кого, от кого», – передразнил Стас. – От злодеев, от кого же еще! От тех, кто эту песенку выдумал, чтобы поработить человечество.
   – И кто это? А, понятно. Инопланетяне, – сказал я скептически.
   – «Голоса Вселенной» начитался, – констатировал Стас и вздохнул. – Я не знаю, кто это... – и вдруг, шлепнув ладошкой по столу, он воскликнул: – Зато я знаю, кто нам сможет это сказать!
   – Кто?
   – Леокадия, Костя! Надо ехать в Москву и искать ее!
 
   Стас забегал по комнате, бормоча:
   – Подожди, подожди, подожди...
   Когда на него нападает вот такая бешеная лихорадочность, его лучше не трогать. Он схватил телефон и набрал 09.
   – Алле! Девушка! Мне нужно срочно позвонить в Москву, в «Останкино»! Да-да, телецентр! Куда? В приемную генерального директора, конечно!
   Я понял ход его мыслей. Действительно, по Первому Леокадию крутят непрерывно.
   – Да, я знаю, знаю, что не даете. Но мне очень, очень надо... Ну, пожалуйста! Ну, девушка! Если не дадите, мне будет очень-очень плохо... – В его голосе послышались надрывные нотки... – Хорошо, хорошо, я подожду!
   Он прикрыл трубку ладошкой и скомандовал:
   – Бумажку и ручку! – потом добавил: – Все-таки есть кое-какие плюсы в том, что люди стали добренькими. Хрен бы она раньше мне стала этот номер искать... Да?! – вернулся он к разговору с трубкой. – Да, записываю!
   – На! – сунул он мне в нос трубу и бумажку. – Звони генеральному. Его фамилия Эрнестов. Я про него передачу видел, как он свою карьеру на телевидении начинал. – Стас говорил, пока я послушно набирал код Москвы и номер. – Носильщиком. Они с другом в две смены работали – один заносильщиком, другой выносильщиком, потом наоборот...
   – Алле?! Слушаю вас? – раздался в трубке предельно приветливый женский голос, и я показал Стасу, чтобы он заткнулся.
   – Я хочу поговорить с Эрнестовым.
   – К сожалению, он в командировке, но я могу соединить вас с его заместителем Хемингуэевым. Как вас представить?
   – Э-э... – замялся я. – А можно без представления?
   – Конечно!
   Я прямо зрительно представил себе ее ослепительную улыбку.
   – Это я по привычке спросила. Шеф будет счастлив поговорить с вами и без всякого представления.
   В трубке заиграла музычка.
   – Эрнестова нет, – сказал я Стасу, прикрыв трубку, – есть какой-то Хемингуэев...
   – Вот-вот, – закивал Стас, – вот с ним они по очереди и работали...
   Музычка прервалась, и в трубке раздался хрипловатый мужской голос:
   – Да-да?
   – Здравствуйте, – сказал я, слегка смутившись и снова затыкая Стаса. – Простите, пожалуйста, я звоню издалека... Скажите, как мне найти певицу Леокадию?
   – Леокадию... Леокадию... – повторил голос. И вдруг заговорил быстро и горячо: – Всякий бы хотел знать! Мы ее и сами мечтали к рукам прибрать! У нее ж популярность бешеная, Зефирова отдыхает! Рейтинг просто невыносимый. Золотая жила. Но никто не знает, где ее искать.
   – Как же так? – удивился я. – Она же по всем каналам выступает!
   – Так ведь не живьем! Это все клипы! Концертов она не дает, а ролики на все каналы приходят неизвестно откуда. И за непрерывную ротацию бабки перечисляются просто чумовые! Чумовые!!!
   Стас прав, в подобрении есть и плюсы. Фиг бы он со мной так раньше откровенничал. Скорее всего вообще бы разговаривать не стал.
   – А от кого они перечисляются? – поинтересовался я.
   – В том-то и дело, что никто не знает от кого. Но по секрету вам скажу, всем известно, что ведет ее продюсер Перескоков.
   – Дайте мне его телефон, – попросил я.
   – Чей? – холодно отозвался Хемингуэев. Я почувствовал, что сделал что-то не так, но все равно пояснил:
   – Продюсера Перескокова.
   – Что-то мне не хочется, – с поразительной для добренького честностью признался телевизионщик. – У меня-то не получилось найти Леокадию, вдруг у вас получится...
   – Я сказал, дайте телефон! – потребовал я более настойчиво. – Дайте!
   – Не дам.
   – Дайте, или я что-нибудь с собой сделаю!
   – Ладно, ладно, пишите!
   И он продиктовал.
   По следующему номеру снова звонил Стас. Разговор с Перескоковым был подозрительно коротким. Стас что-то записал и отключился.
   – Не человек, кремень, – сказал он. – Вот адрес. Разговаривать о Леокадии он будет только при личной встрече.
 
   Еще десять минут сидения на телефоне помогли нам выяснить, что авиаперевозки ввиду их высокой рискованности отменены, но поезда пока еще ходят. И московский рейс отправлялся через пятьдесят минут. Если мы сядем на него, то в столице будем завтра утром.
   – Надо ехать! – воскликнул Стас. – А то и поезда отменят!
   Сборы заняли ровно три минуты. Маме мы позвонили уже по пути на вокзал. Наш отъезд ее, похоже, ничуть не удивил и не огорчил.
   Времени на покупку билетов у нас не было, но в пустом вагоне никто нас о них и не спросил. До отправления было еще несколько минут, а наш вагон был первый от головы состава, и Стас заявил:
   – Костя, что-то у меня душа не на месте! Вдруг машинист добренький, мы тогда три дня ехать будем, а потом еще и не доедем... – говоря это, он уже выбрался обратно на перрон и побежал вдоль локомотива.
   – Постой! – крикнул я, но куда там, он уже лез по лестнице в кабину. Вот он постучал, распахнулась дверца, и здоровенный детина-машинист рявкнул:
   – Чего тебе?!
   – Про-про-простите, – перепугался Стас, – а мы по расписанию поедем или как?
   Нецензурные выражения в ответе машиниста я буду, как это делают по телевизору, «запикивать»:
   – Ты что о... <ПИК!>, придурок е... <ПИК!>? Три минуты до отправления! Пошел на <ПИК!>, пока я тебе не у... <ПИК!> как следует!
   Стас кубарем скатился вниз, и через минуту мы сидели в вагоне.
   – Ф-фу... – облегченно выдохнул Стас. – Слава богу, нормальный!
 
   Поезд тронулся, и мы проводили взглядом уходящий в прошлое город. Потом застелили нижние полки и завалились на них. Мы лежали молча, пока я не высказал вслух назойливую мысль о том, что все происходящее все-таки действительно происки инопланетян.
   – С чего ты взял? – скривился Стас.
   – Ну а кому еще нужно, чтобы такая ерунда случилась сразу во всех странах? – пояснил я. – Если бы только в России, я бы сказал, американцам или там китайцам. А если это на всей Земле, значит, виноватых надо искать за ее пределами.
   – Про китайцев, между прочим, мы, кроме Олимпийских игр, ничего не знаем, – сказал он, – да и про многие другие страны. Про Зимбабве, например. Может, это негры устроили?
   – А на фига им это надо?
   – А я откуда знаю? На фига талибы белый порошок с чумой в конвертах рассылали? Не, я думаю, это все-таки кто-то наш. Сильно хило для инопланетян. Инопланетяне масштабнее должны мыслить.
   – Например? – поинтересовался я.
   – Например, они устроили бы какое-нибудь ужасное стихийное бедствие, – сказал Стас. – Типа град размером с арбузы. Только представь: глыбы льда падают с неба, проламывают крыши домов, сминают автомобили... А Брюс Уиллис в последний момент выводит президента США через секретный ход к тайному подземному аэродрому...
   – Ну и как, интересно, они полетят, если с неба льдины валятся?
   – Маневрировать будут. С риском для жизни! Ты что, Брюса Уиллиса не знаешь?! Ему и огонь, и лед нипочем! Не, но это если бы в кино, а если на самом деле, то все – конец нам.
   – А почему именно лед? Почему, например, не камни или не песок? Или, если уж тебе масштабности хочется, не гигантские алмазы?
   – Откуда у них столько алмазов? – со знанием дела усмехнулся Стас.
   – Из другой галактики! – легко объяснил я. – Там этих алмазов, как у нас воды в океане, даже больше. Они запустили гиперпространственный тоннель и через него качают алмазы на Землю.
   – Нет, не пойдет! – возразил Стас. – Лед экологичнее. Им же Земля чистенькая нужна. Алмазы твои все завалят, фиг разгребешь, а лед растаял – и все. Они базируются на Южном полюсе, там режут лед и швыряют его во все стороны. Знаешь, что нас может спасти? Глобальное потепление! Нужно заправить ракету фреоном и запустить, чтобы она над Южным полюсом взорвалась. Озоновая дыра станет больше, Земля потеплеет, полюс растает, и им негде станет брать лед.
   – Ага. А Японию затопит.
   – Да и фиг с ней. Зато Землю спасем.
   Тут я пришел в себя:
   – Стас, потепление нам не поможет, потому что мы должны бороться с подобрением!
   – Да брось! – воскликнул он. – Подобрение – это ерунда, детский лепет! А вот когда ледяные глыбы с неба валятся – это да!
   – Но они не валятся, Стас, очнись. Ты ведь это сам только что придумал!
   Он помолчал. Потом сказал:
   – Но, согласись, здорово придумал? – Он задернул на окне шторку, отвернулся носом к стенке и пробормотал напоследок: – Намного лучше твоего дурацкого подобрения.
   – С чего это оно мое? – удивился я. Но он молчал и делал вид, будто спит. Тогда и я отвернулся к стенке.

Часть первая
Добрые ужасы

Глава первая.
О ласковых ментах, громкой музыке и экстремальных видах спорта

   Я проснулся под скрип и скрежет тормозов, крепко обо что-то треснувшись. Оказалось, о подставку столика: поезд дернулся, и я слетел с полки.
   – Стоп-кран! – прошипел Стас. Он хоть и не упал, потому что лежал на другой стороне купе, зато сверху на него свалился свернутый матрац с подушкой и одеялом. Это, конечно, не больно, но перепугался он не меньше.
   Поезд встал как вкопанный, и послышалось испуганное кудахтанье проводницы. Мы обулись и выползли в коридор.
   – Что случилось? – спросил я полную, похожую на курицу тетку – то ли подобревшую, то ли глуповатую от природы. – Далеко до Москвы?
   – Да совсем не далеко! – воскликнула она, всплеснув руками. – Мы уже по перрону ехали!
   – Шли, – поправил я машинально.
   – Это они шли, а мы ехали! – непонятно сказала она, отпирая дверь.
   Это было самое-самое начало перрона, и до вокзала предстояло еще топать и топать. Не став выяснять причину преждевременной остановки, мы спрыгнули на асфальт и двинулись вперед. Но когда миновали локомотив, увидели такое, что просто остолбенели. Прямо на шпалах, в метре от тепловоза, взявшись за руки, стояли мальчишка и девчонка лет четырех.
   Чуть дальше на шпалах копошилось еще с десяток ребятишек. Еще тут была молодая женщина приятной наружности, а перед ней стоял наш машинист и орал:
   – Да ты что, твою мать, обалдела! Куда ты, <ПИК!>, смотришь?! Тебе люди детей своих доверили! Да я ж, е... <ПИК!> тебя в спину, чуть их всех не перемолол, как, <ПИК!>, котят для пирожков!!!
   – А что я могла сделать? – воскликнула та. – Дети захотели посмотреть на паровозики, не могла же я им отказать! А когда пришли на вокзал, я рассказала им, какой красивый город Санкт-Петербург, и они туда захотели.
   – Пешком, что ли?! – не поверил своим ушам машинист.
   – А что я могла сделать? – повторила свою присказку горе-воспитательница. – Все рейсы до Петербурга отменили! И не кричите на меня! Ничего дурного, кстати, не случилось!
   – Да что ж это с людьми-то делается?! – поразился детина, хлопнув себя по бокам, а потом гаркнул: – Веди детей домой, дура!
   – Я пробовала, они не идут! – отозвалась женщина. – Не могу же я их заставлять!
   – Да что ж это?! – потрясенно и искательно глянул машинист на нас.
   – Дети, слушайте меня! – крикнул Стас, и ребятишки обратили свои улыбчивые взгляды на него. И вдруг Стас захныкал, почти зарыдал: – Мне так плохо, так плохо от того, что вы не идете домой! – запричитал он. – Если вы сейчас же не пойдете домой, я, наверное, буду долго плакать, а потом умру! А-а...
   Ребятишки зашвыркали носами, быстро организовались, разбились на пары и потопали по шпалам к вокзалу. Замыкавшая процессию воспитательница сердито глянула на Стаса и бросила:
   – Как это низко – обманывать детей!
   Минут пять я, Стас и машинист стояли молча, провожая их взглядами. Потом я спросил железнодорожника:
   – Вы правда не знаете, что происходит?
   – Понятия не имею, – яростно пожал плечами тот. – Вижу только, что все дурачками какими-то прикидываются!
   – Они не прикидываются, – отозвался Стас.
   – Слушайте внимательно, – сказал я. – Почти все люди заболели. Нам и вам просто повезло. Если вы хотите остаться нормальным, заткните чем-нибудь уши, так, чтобы ничего не слышать, старайтесь не включать телевизор, приемник и вообще лучше сидите дома.
   – Ты это серьезно? – уставился машинист на меня. – То-то я удивляюсь, что меня сменщики не сменили. Серьезно, выходит...
   – Серьезно, – подтвердил я.
   – А в чем зараза?
   – В одной песенке.
   – В какой?
   – Раз вы нормальный, значит, вы ее не слышали. «Кис-кис, мяу» Леокадии.
   – Не слышал, – признался машинист.
   – А услышите, вам уже все по барабану будет, – сказал Стас.
   – Спасибо, ребята! – воскликнул машинист, тряся нам руку. – Я себе уши изолентой замотаю и пешком домой пойду! Я ж не москвич.
 
   – Поставь себе крестик, – сказал Стас. – Одного человека ты от подобрения уже спас.
   Я пожал плечами. Один спасенный в этой ситуации – достижение невеликое. По пустому перрону мы протопали до вокзальной площади, и здесь это стало особенно очевидно. Народу тут была тьма-тьмущая, и сразу мы убедились, что подобрение в столице приняло характер катастрофы. Правда, сами москвичи об этом, похоже, не догадывались.
   А жара в Москве стояла еще страшнее, чем у нас. Ведь даже на пляже чем больше людей, тем противнее. И площадь, и шоссе перед ней были плотно забиты неподвижными машинами. Затор не имел ни конца ни края, и я даже подумал, что, возможно, в одной гигантской пробке стоит сейчас весь столичный транспорт.
   Несмотря на это, вместо злобных окриков и нетерпеливых сигналов над всем этим зрелищем витал дух какой-то безмятежной ярмарки. Водители, выйдя из машин, любезничали, высокопарно уговаривая друг друга проехать первыми, и движение протекало еле-еле. Многие просто загорали прямо на крышах собственных автомобилей.
   Между машинами неторопливо ходили какие-то женщины с сумками. Мы прислушались и поняли, что это продавщицы ближайших продуктовых магазинов бесплатно раздают страждущим напитки и еду.
   – Слушай, Костя, а ведь скоро тут начнется полный крандец, – сказал мне Стас.
   – В смысле?
   – Закончатся запасы провианта, и начнется голод. Никто же ничего не производит, все только потребляют.
   – Да брось, – возразил я, – это же Москва. Тут и раньше так было. Помнишь, курс политэкономии? Базис и надстройка. Москва – это сплошная надстройка, тут люди делают только деньги, а продукты им со всей страны везут.
   – Так-то оно так, но ведь сейчас все это не только в Москве происходит, а везде! Я тебе говорю, Костян, скоро тут начнется уже настоящий «День триффидов»!
   А ведь он прав. Вдруг я почувствовал себя абсолютно беспомощным.
   – Стас, – сказал я. – Куда мы приперлись? Что мы тут можем сделать – одни на целую Москву?..
   – Спокойно, без паники! – отозвался тот. – Смотри сюда. Еще не все потеряно. Не перевелись еще на Руси богатыри!
   Я проследил за его взглядом и увидел двух милиционеров... Двух обыкновенных московских ментов, которые выцепили из толпы у входа на вокзал двух обыкновенных морщинистых узбеков и строили их по полной программе. Мы стали подбираться поближе, чтобы послушать, что они говорят... И надежды наши рухнули.
   – Ну нет регистрации и ладно, – услышал я. – Вы не представляете, как мы рады таким замечательным гостям столицы и без всякой регистрации...
   – Предатели! – прошипел Стас. – Сейчас еще и честь им отдадут!
   – Я не знал, что ты такой националист, – удивился я.
   – Я-то как раз не националист, а вот они – должны быть! Их русский народ за порядком следить поставил!
   Сказав это, Стас вдруг твердым шагом направился прямо к милиционерам.
   – Ты куда?! – попытался я поймать его за рукав, но не сумел.
   – Аллах акбар! – рявкнул он, поравнявшись с ментами.
   – Воистину акбар, – ответил один из них, а второй, лопоухий, только опасливо на него уставился.
   Узбеки тихонько отплыли в сторону.
   – Товарищи дежурные, – с ходу наехал Стас, – сдайте-ка мне свое табельное оружие.
   – А нету! – хором ответили те.
   – Как это нету? – опешил Стас.
   – Уже сдали, – отозвался лопоухий.
   – Кому?
   – Не знаем, – пожал тот плечами. – Спросить не успели.
   – И что, вы теперь совсем без оружия?! – возмутился Стас.
   – Как же совсем-то? – замялся мент. – Кое-что есть.
   – Что?
   – А вот: демократизаторы, – ответил второй и показал резиновую дубинку.
   – Давай! – потребовал Стас.
   – А расписочку дадите?
   – Еще чего! – нахмурился Стас, принимая орудие порядка. – Жирно будет!
   – Зачем тебе эти палки? – шепнул я ему, когда мы уже отошли от ментов.
   – Не знаю. Разозлили они меня. За такое наказывать надо. А палки пригодятся. Добреньких по дороге распугивать.
   – А их за это уволят!
   – Кто их уволит, Костя? – скривился брат, забирая вторую дубинку. – Ну а если и уволят? Преступности-то нет!
 
   Сперва мы думали поймать такси и до тех пор, пока не найдем эту чертову Леокадию, бесплатно кататься на нем по Москве. Но не тут-то было. Все проспекты и улицы были плотно забиты транспортом, так что не покатаешься.
   Минут двадцать мы брели по запруженной улице Мясницкой в сторону центра. Можно было, конечно, угнать мотоцикл и ехать по тротуарам... Но тротуары были заполнены вялой массой прохожих. И у кого его угнать?.. Мы остановились, и я вновь почувствовал панику. Никого мы в Москве не разыщем! Такими-то темпами!
   – Надо возвращаться на вокзал и садиться в метро, – сказал Стас, как и я, изнуренный толкотней, пеклом и духотой.
   – С чего ты взял, что оно работает? – спросил я, машинально обернувшись к вокзалу. И обнаружил, что давешние милиционеры плетутся за нами. Увидев, что я смотрю на них, они робко отвернулись, очевидно, рассчитывая остаться незамеченными.
   – За нами, между прочим, хвост, – сказал я Стасу и кивнул на застенчивых преследователей. – Так они и отдали нам свое последнее оружие.
   Менты, виновато потупившись, искоса поглядывали на нас и мяли в руках фуражки.
   – Может, все-таки лучше вернуть? – предложил я. – Вдруг все в норму придет? Тогда нас еще возьмут за одно место из-за этих дурацких дубинок.
   Братец задумался, потом подбоченился, строго посмотрел на две серенькие фигуры и сурово поманил их пальцем. Те сначала сделали вид, что его жеста не заметили, потом переглянулись, изобразили на лицах удивленную радость и, прячась друг за друга, засеменили сквозь толпу к нам.
   – Не нравится мне все это, – успел сказать я до того, как они приблизились.
   – Что вам угодно, любезные граждане? – спросил лопоухий милиционер, от волнения нещадно терзая свой головной убор.
   – Как звать? – спросил Стас, глядя на него исподлобья.
   – Нас?
   – Ну не нас же!
   – Меня – сержант Шиков. Можно просто Вася. – А вот он – Мыков. Тоже Вася. Документики предъявить?
   – Не надо, – махнул рукой Стас и тут же сменил тон на дружеский: – Я вижу, вы парни хорошие. Вы бы нам лучше помогли, а мы тогда вам дубинки вернем.
   Менты снова неуверенно переглянулись. Внезапно Стас гаркнул:
   – Товарищи милиционеры, срочно требуется ваша помощь!
   Менты тут же вытянулись по стойке «смирно» и отдали нам честь. А сержант Шиков воскликнул:
   – Слушаем ваших приказаний, граждане гости столицы!
   Вот так Стас! А я его дураком считал.
   – Молодцы, – сказал он. – А нужно-то вам решить всего одну задачу. Подогнать нам такой транспорт, на котором сейчас можно было бы передвигаться по Москве. Все понятно?
   – Так точно, товарищ, э-э... А как к вам, извините, обращаться?
   – Господин Стас, – заявил тот. – Просто господин Стас.
   – Так точно, господин Стас!
   – Тогда выполняйте! На все про все вам полчаса!
   – Есть! – козырнули сержанты и, толкаясь, куда-то побежали.
   Я посмотрел на брата и передразнил:
   – «Господин Стас»... Ну и фрукт же ты.
   – Ладно, брось, – смутился тот. – Я же для дела...
   – Что-то сомневаюсь я, что от них какой-то толк будет.