Буркин Юлий Сергеевич. Королева белых слоников (сборник)

   – Да уж случилось! – со значением ответил он и вновь захихикал. Прохихикавшись, уже спокойнее добавил: – Я подвергся сексуальным домогательствам и еле избежал продолжения.
   Мы, конечно, обомлели, и он поведал нам следующее.
   Пару часов назад к нему в коридоре подошел тот самый тип, которого мы вчера выкинули из комнаты. Судя по тому, что он вновь был в очках, он предусмотрительно привез с собой запасные. Вчерашний эпизод из его памяти явно выветрился.
   – Вы – N? – спросил он
   Тот отрицать этого факта не стал.
   – Насколько я знаю, – продолжил тип, – вы – большой почитатель творчества Владислава Крапивина?
   – Почитателем я бы себя не назвал, но мне нравятся многие его книги… – отозвался N.
   – В таком случае, нам есть, о чем поговорить! – вскричал очкарик. – Меня зовут Миша! Пойдемте ко мне в комнату!
   – Мы можем и здесь поговорить, – предложил N.
   – В комнате будет лучше, – розовея, сказал Миша загадочно.
   – Ну, пойдемте, – предчувствуя неладное, все же согласился не в меру любопытный, как и положено хорошему писателю, N.
   Комната оказалась роскошным «люксом», какой нам тогда и не снился. N, который почему-то сразу почувствовал себя неловко, сел в кресло, Миша устроился на диванчике.
   Случилась пауза.
   – Дело в том, – нарушил ее Миша, – что я – воспитанник отряда Крапивина «Каравелла».
   – Да вы что? Очень интересно! – отозвался N с деланным воодушевлением.
   Тишина.
   – Да-да! – воскликнул Миша. – Может, кстати, выпьем чего-нибудь?
   – Я бы не отказался, – уже искренне оживился N.
   – Одну минуту! – Миша поспешно вскочил с диванчика, подлетел к телефону и набрал номер горничной. – Это вас из номера такого-то беспокоят, – сказал он, – пожалуйста, принесите нам литровую бутылку «Абсолюта», нарезанный лимончик, еще какие-нибудь фрукты, мясное ассорти и две чашечки кофе.
   Он сел.
   «Абсолют», «какие-нибудь фрукты»… N вдруг почувствовал себя девицей на съеме.
   – Так вот, – вновь нарушил паузу Миша, – я должен вам сообщить одну интересную деталь…
   Тут в комнату постучали, и вошла горничная с подносом, на котором было все, что заказал Миша, кроме кофе.
   – Кофе готовится, – сообщила она, – я принесу его чуть позже.
   Выпили водки. Закусили лимончиком.
   – И какую же деталь вы хотели мне сообщить? – полюбопытствовал N, хотя ему и было как-то не по себе.
   – Давайте-ка еще по одной, – предложил Миша, и стало ясно, что не по себе и ему.
   Выпили.
   – Деталь… – сказал Миша. – Деталь состоит в том, что Владислав Крапивин… гм-гм… как бы это сказать… э-э-э… голубой песец русской литературы.
   – Кто, кто? – не поверил своим ушам N.
   – Голубой писец, – твердо повторил Миша. Непонятно было только, говорит он «пИсец» или «пЕсец». У N пересохло в горле. Ежели голубой пЕсец, то выходит, что очень редкий и ценный зверь… А если пИсец, то…
   Попка N, по его искреннему признанию, почувствовала себя неуютно. Он молча разлил водку в рюмки, и они, испытующе глядя друг на друга, выпили, окутанные зловещей тишиной. Тут в комнату вновь вошла горничная.
   – Вот и кофе, – сказала она, – только, к сожалению, чайная ложечка у меня одна. Поискать вторую, или вы одной воспользуетесь?
   И тут, уже пьяненький, N решил расставить все точки над «i».
   – Ничего-ничего, – ответил он горничной, глядя не на нее, а в глаза Мише, – нам, сторонникам нестандартных ориентаций, не впервой пользоваться одной ложечкой на двоих…
   Женщина попятилась. На пороге, понизив голос, спросила:
   – Ребята, может вас снаружи закрыть?
   Испугавшись того, что все, собственно, уже сказано и обратной дороги не будет, N выдохнул:
   – Не надо!
   Горничная исчезла. Поклонники Крапивина молчали. Внезапно, красный, как знамя революции, Миша вскочил:
   – Это форменный беспорядок! – заявил он. – Вторая ложечка необходима! – с этими словами он бросился вон из комнаты.
   N расслабился. Выпил рюмашку, закусил кусочком лимона. Посидел так еще несколько минут и вдруг подумал: «А ведь трахнут. Допьюсь и не замечу!» Перепугавшись, он опрометью выскочил из пустой комнаты и прибежал к нам.
   Мы долго ржали над этой его историей, а затем он сказал нескольким бедным фэнам, что в комнате такой-то сидит некто Миша с огромной бутылкой водки, и ждет кого-нибудь, кто развеет ему скуку. Фэны ринулись туда.
   Ночью я видел Мишу пьяным до невменяемости. Он шел за коренастым бородатым Леней Кудрявцевым^[22], делая хватательные движения руками. Леня, опасливо оглядываясь, соблюдал дистанцию.
   Утром ученик голубого писца выписался из гостиницы, и больше его никто не видел. Видать отбыл на свою звероферму.
   Справедливости ради надо сказать, что с ориентацией у Владислава Крапивина все в полнейшем порядке, и если отморозок Миша действительно на что-то намекал, и это не плод серегиной неуемной фантазии, то он однозначно врал.

«Такая корова нужна самому…»

   Как-то летним вечером я пришел к неженатому тогда еще Косте Попову, и мы с ним немного выпили. Потом ещё. И ещё… И так мы пили несколько часов. Разомлев, я завел с ним житейский разговор:
   – Костя, ты же классный парень: умный, красивый, все у тебя есть. Что ж ты такой одинокий?..
   – Да, я одинокий, – сокрушенно согласился со мной Костя.
   – Слушай, – предложил я, – а давай, я тебя с кем-нибудь познакомлю. С какой-нибудь классной девчонкой.
   – Давай, – обрадовался Костя.
   Я открыл свою записную книжку и стал вслух читать фамилии знакомых девушек, сопровождая чтение комментариями. Дошел до фамилии «Поцелуева».
   – Стоп! – выкрикнул Костя. – Классная фамилия. Я согласен.
   Мы собрались и пошли к Инне Поцелуевой, девятнадцатилетней девушке, с которой я был едва знаком. Времени было часа три ночи. По дороге мы прикупили сухого вина. Бутылок пять.
   Приперлись к Инне и позвонили.
   – Кто там?! – спросила она через дверь своим низким хрипловатым голосом.
   – Это Юлий, – ответил я.
   – Юлий, ты что, очумел?! – пробасила она. – Ты знаешь, который час?!
   – Знаю, – признался я. – Но у меня уважительная причина. Я привел к тебе мужчину по имени Константин. Я хочу, чтобы вы познакомились, а в последствии – поженились.
   Заинтригованная Инна открыла. Дома она была одна, заспанная и злая. Скептически осмотрела Костю. Тот смущенно улыбался.
   – Ну ладно, проходите, – махнула она рукой.
   Мы стали пить втроем, а я, как заправский сват, стал рассказывать Инне, какой Костя славный малый, припоминая наши студенческие годы. И длилось это часа два. Потом еще часа два я рассказывал Косте, какая славная дивчина Инна, опираясь единственно на визуальный ряд.
   Костя захотел в туалет и вышел. А я вдруг заявил:
   – Слушай Инна, я вот про тебя Косте рассказываю, а сам думаю: зачем я его привел? Раз ты такая классная, я лучше сам на тебе женюсь, а?
   – Ты это серьезно?
   – Конечно.
   – Когда?
   – Да сейчас. Мне только переодеться надо. И как раз загс откроется.
   И мы пошли ко мне.
   Костя потом рассказывал, что он просто осатанел, когда вышел из сортира и обнаружил, что он в доме один да к тому же еще и заперт снаружи. Повозмущавшись, но не найдя сочувствия, он лег спать.
   А мы с Инной пришли ко мне, я переоделся, и мы двинули в загс. По дороге мы обсуждали различные аспекты назревшей ситуации. Например, мы однозначно решили, что трахаться до свадьбы не будем. Она знала кое-что о моих похождениях, я – об ее, и мы решили, что на этот раз у нас все должно быть по-особенному.
   В загсе оказалось, что нет тетеньки, которая принимает заявления, а есть только та, которая разводит. Так что заявление у нас не взяли. Но мы договорились всем говорить, что заявление уже подали. Все равно же подадим. Еще мы заплатили госпошлину.
   Вернулись к Инне домой. Разбудили Костю и сообщили ему о нашей помолвке.
   – Эх ты, – укоризненно протянул он. – Тоже мне, познакомил, называется…
   Потом мы три дня отмечали нашу помолвку. Но подать заявление почему-то так и не сходили. У меня раскалился телефон от поздравлений. Третий день мы проводили с Инной в кафе «Фокус», где свой прощальный концерт играл музыкант Коля Федяев – он навсегда уезжал в Новую Зеландию.
   Так как все Колины гости были и моими знакомыми, пили по двум поводам: Колин отъезд и наша с Инной помолвка. Все эти три дня мы были с ней неразлучны, что-то обсуждали, ходили в гости, даже целовались. Но не более. Тут вдруг я, в какой уже раз взглянув на нее, спросил, сам не знаю, почему:
   – Слушай, Инна. Знаешь, о чем я подумал? Может, нам все-таки не жениться? А?
   Инна, до того какая-то напряженная, сразу расслабилась и, облегченно вздохнув, сказала:
   – Как хорошо, что это ты предложил! А я все время об этом думаю. Ну, зачем нам жениться, нам же и так хорошо?
   Мы страшно обрадовались, и еще дня три праздновали счастливое расторжение помолвки.

Эдик Геворкян^[23] в фильме «9,5 лет»

   Мы ехали «пьяным вагоном»^[24] из Москвы в Питер на «Интерпресс». Я достал баночку каперсов и предложил их сидящим в моем купе. Одни знали, что это такое и с удовольствием угостились, другие первый раз их видели и с интересом пробовали. Эдик же Геворкян сказал:
   – Нет, нет, я каперсы не буду. Я до девяти с половиной лет жил в Армении, меня там закормили этими каперсами – и вареными, и солеными, и маринованными, и не знаю еще какими. Так что я после этого на них вообще смотреть не могу…
   Выйдя в тамбур покурить, я зачем-то рассказал об этом стоящим там.
   – Странно, – сказал Лукьяненко. – А я его коньяком хотел угостить, и он сказал, что после Армении он коньяк не пьет и предпочитает водку…
   – Но ведь он жил там до девяти с половиной лет! – изумился я.
   Тут в разговор вмешался Саша Громов:^[25]
   – Я минут двадцать назад Эдику сказал, мол, красивая, все-таки, женщина Марина Дяченко^[26], а он мне ответил, что она чем-то напоминает ему армянку, а такой тип женщин ему приелся еще в Армении.
   Мы озадаченно переглянулись.
   Вскоре было решено писать сценарий фильма «Девять с половиной лет», в котором юный Эдик Геворкян хлещет коньяк, закусывает каперсами и трахает армянских женщин.
   Эта загадочная история целый год гуляла в массах, пока не дошла до Эдика. И он (какая жалость!) все разъяснил. Оказывается, я не расслышал. Оказывается, в Армении он жил до двадцати девяти с половиной лет.

О Стасе Дорошине

   Со Стасом Дорошиным я несколько раз встречался на разных фестивалях фантастики, но толком его не знал. Знал, что, вроде бы, он что-то издает. Небольшого роста холерик, какой-то всегда напряженный, но веселый. Всё.
   Потом я столкнулся с ним в Алма-Ате, оказалось, он там живет. Были у него какие-то общие дела с Аркашей Кейсером, но были, вроде бы, и какие-то сложности – долги, подставы… Точно я не знал ничего. Ни плохого, ни хорошего. Еще говорили, что он завернул какие-то большие коммерческие дела в Москве, но какие, я опять же не знал, да и не интересовался.
   Но вот, приехав на «Интерпресс», я вновь увидел там Стаса. Но заинтриговал меня не он, а девушка, которая была с ним. Красивая, «породистая», обладающая гривой великолепных черных волос. Не обратить на нее внимания было невозможно. Стройная, на голову выше Стаса. Везде они появлялись вместе, хотя и выглядела эта пара не слишком гармонично.
   Она звалась Татьяна. Она больше молчала, немного испуганно изучая наше дикое сообщество, а Стас был вечно навеселе, куражился, прилюдно командуя своей подругой, как служанкой. Но, перейдя грань приличия, тут же извинялся, и, опять же, куражась, всячески ей угождал.
   Мы с этой Татьяной как-то сразу нашли общий язык. Говорили ни о чем, но явно друг другу симпатизировали. Стаса это, вроде бы, слегка раздражало. А может, и нет. Вел он себя довольно неадекватно. Например, являлся со своей подругой в мой номер, прихватив бутылочку коньяку, и заявлял: «Давай-ка, Юлик, пообщаемся втроем. А то Таньке со мной скучно, а ты ей нравишься…»
   А потом я сидел как-то в баре, и вдруг Татьяна зашла туда. И вдруг – одна. Взяла бокал какого-то коктейля, села в уголке… Я болтал с друзьями, но стал изредка поглядывать на нее. Кто-то из наших отморозков заметил: «Чего ты на девушку уставился, она не в твоем возрасте, ты же педофил…» Кто-то другой тут же подхватил: «А кто не педофил? Все – педофилы. Я тоже педофил. Только мне педов жалко. Давайте не будем педов трогать, вот подрастут, тут мы их и станем филить…»
   Просмеявшись, я в очередной раз глянул на Татьяну, и вдруг заметил, что она плачет. Вот тут я уже не выдержал и пошел к ней.
   – Что случилось?
   – Ничего.
   – Тебя Стас обидел?
   – Нет.
   – Да что такое?! Не могу видеть, когда девушка плачет!
   Очередная слеза упала в бокал.
   – Не смотри.
   … Беседа, короче, не клеилась. Потом Татьяна спросила:
   – Слушай, а ты хорошо Стаса знаешь?
   – Не очень. А что?
   – Он мне только что сделал предложение.
   – А ты?
   – А я не знаю…
   – Ну, а какие проблемы? Ты его любишь?
   – Да разве в этом дело?! Мне двадцать шесть лет, мне давно пора детей рожать!
   – А почему не рожаешь?
   – Не предлагает никто…
   В баре громко играла музыка, говорить было трудно, потому, возможно, мы и были столь лаконичны. Тогда я предложил, честное слово, без всякой задней мысли:
   – Слушай, давай, возьмем бутылочку сухого вина и пойдем ко мне в номер.
   Она посмотрела на меня насмешливо:
   – Зачем?
   – Да ни зачем! – я начал немного злиться. – Просто так! Поговорим. Чтобы ты плакать перестала. Шумно тут очень.
   – Ну, пойдем.
   У меня в комнате мы уселись на пионерском расстоянии, но я на всякий случай спросил:
   – Скажи сразу, ты хочешь, чтобы я к тебе приставал?
   Если бы она ответила неопределенно… Или, бывает, говорит «нет», а в глазах все наоборот… Но она ответила так, что я сразу поверил, так оно и есть:
   – Только этого мне сейчас не хватало…
   – Вот и хорошо, – сказал я. – Так мне было даже спокойнее, – тогда расскажи, что тебя мучит. Я уже давно живу, может, и посоветую чего.
   Я разлил вино в стаканы.
   – Стас зовет меня замуж, – повторила она.
   – И в чем же проблема?
   – В том, что я его совсем не знаю.
   – Ну, это мы все можем друг о друге сказать…
   – Мы знакомы с ним ровно пять дней!
   Я даже поперхнулся. В Питере мы находились третий день.
   – Где же он тебя взял?
   – Он приехал в Волгоград к другу, у которого я работаю секретаршей. Два дня они пили, и я торчала с ними. А потом Стас говорит ему: «Отпусти Таньку со мной в Питер». А тот говорит: «Пусть едет, если согласится». И я поехала.
   – Да-а… – протянул я. – Решительная ты девушка… Ну и как он тебе?
   – Да никак. Он пьяный все время.
   – А в постели?
   – Какая постель?! Он к вечеру вообще никакой! Слушай, а он не алкоголик?
   – Да нет, вроде бы.
   – А сегодня он вдруг сделал мне официальное предложение. Говорит, у него в Москве квартира, большое дело, куча денег. Вообще-то он веселый… А меня еще никто замуж не звал. Наверное, потому что характер замкнутый.
   Мы помолчали. На кого-кого, а уж на «синий чулок» она была похожа меньше всего.
   Потом я с умным видом заявил:
   – Надо тебе сделать так. Отсюда ехать домой, в Волгоград. Если он это серьезно, приедет за тобой. Тогда и соглашайся. А не приедет, тогда черт с ним.
   – В Волгограде мне делать теперь нечего. Я год работу искала, а теперь потеряла ее.
   – Так ведь шеф-то отпустил!
   – Да никто меня не отпускал. Я и работала-то там всего три дня…
   Тут уж я обалдел окончательно.
   – Ну, ты крута, крута, – тянул я, не зная, что сказать и наливая еще вина. И тут дверь моей комнаты снаружи основательно пнули. Я вскочил. Черт! Я захлопнул ее! Чисто машинально! Потому что, если ее не запирать, она сама открывалась настежь.
   – Это он! – шепнула Татьяна испуганно. – Не открывай, он меня убьет!
   Я замер. А в дверь молотили все сильнее. И раздался пьяный рык Дорошина:
   – Буркин! Открывай! Я знаю, что вы там! Дверь я все равно выломаю!
   Было ясно, что он сделает это. Тогда я встал и открыл дверь. Стас ворвался тёмный, как туча. Оттолкнув меня, он ринулся в комнату, навис над Татьяной и заорал:
   – Ключ!!!
   Она достала из кармана ключ от их номера и протянула ему. Он вырвал ключ у нее из руки, развернулся и двинулся прочь. Я попытался остановить его:
   – Стас, подожди. Мы просто сидим, разговариваем, про тебя, между прочим…
   Посмотрев на меня таким взглядом, что я осекся, он процедил сквозь зубы:
   – Ты-то хоть помолчи…
   И вышел. С минуту мы сидели молча. Потом я сказал Татьяне:
   – Ну, теперь, как человек порядочный, я вынужден на тебе жениться…
   И мы стали хохотать. Хохотали до слез.
   – Вот что, – наконец остановился я. – Думаю, сейчас все и решится. Сейчас мы пойдем к вашему номеру.
   – Он меня убьет! – снова испугалась она. Все-таки, она была чертовски хороша.
   – Слушай дальше, – остановил я ее. – Он сейчас в бешенстве. Он приревновал тебя ко мне. Сейчас-то ты и узнаешь, как он к тебе реально относится. Войдешь и сразу успокоишь его. Любым способом. Примени все свои способности. Будь с ним нежной, как никогда. Вспомни все, что в тебе есть женского. Не обижайся, если сначала он наговорит тебе кучу гадостей, это нормально. Будь настойчива в своей нежности…
   Если он ударит тебя или замкнется, после того как прокричится, тогда наплюй на него. Я буду стоять за углом и ждать тебя двадцать минут. Выходи, пойдем пить в бар, а там посмотрим. Если же он примет твои ласки, не будет тебя ни в чем обвинять и припоминать, значит, все нормально, и в бар я пойду один. А ты останешься с ним надолго.
   На том и порешили. Пока шли к ним в комнату, я сказал еще:
   – А если все будет нормально, ты все равно езжай в Волгоград и жди его. – Но сказал я это так, на всякий случай. Я был уверен, что Стас устроит истерику и выгонит ее.
   Она вошла. Я спрятался за угол и честно проторчал там двадцать минут. Потом ушел в бар. Прошло несколько часов, я успел побывать в разных, разбросанных по пансионату, компаниях… Потом снова пришел в бар. Там сидел Стас. Один. Увидев меня, он заорал, привстав и лучась доброжелательством:
   – Буркин! Иди сюда! Иди ко мне!
   Я подсел к нему, опасаясь, что это его очередной пьяный кураж. Но он просто светился:
   – Что ты с ней сделал? Что ты ей сказал?! Такой я ее еще не видел. Это женщина! ЖЕНЩИНА! Была кукла, а стала женщина! Как ты на них влияешь?! Ну, научи, а… – Он был просто счастлив, если у него и была ревность, то не ко мне, а к моим мнимым способностям оживлять кукол…
   … А потом Татьяна все-таки поехала с ним в Москву. Сразу, не заезжая в Волгоград. А через пару месяцев я узнал, что Стас скончался. Сердце. Он все-таки был неплохой человек. Но осталось от него только куча долгов. И эта девушка, наверное, очень несчастная тогда.
   Вот так.

Необычная фамилия «Данцов» и черепахи

   Коля Данцов (тот самый, что помогал мне гробить мою машину) работал в редакции газеты «Все для Вас», куда устроился и я. Почему-то он считал свою фамилию необычной. Точнее, не почему-то, а потому, что пишется она через «а», когда должна, казалось бы, через «о».
   Он рассказал мне, как однажды на этом деле погорел. Ехал в поезде, познакомился с девушкой. Часа через два знакомства, она его и спрашивает:
   – Коля, а как твоя фамилия?
   – О, – говорит Коля, – фамилия у меня необычная.
   – Как интересно! – восклицает девушка. – Ну и какая же у тебя фамилия? Скажи?
   – Да не хочется, – отвечает Коля, считая, что, так заинтересовав девушку, он теперь просто не имеет морального права ее разочаровывать банальной фамилией «Данцов».
   – Ну почему же не хочется?! – настаивает та.
   – Сильно уж необычная, – говорит Коля. – И хватит об этом.
   Но не тут-то было. Девушка настаивала все сильнее, а Коля все яснее понимал, какого дурака он свалял, назвав свою фамилию необычной. В конце концов, на очередную просьбу девушки он отозвался:
   – А ты не испугаешься?
   – Нет! – храбро заявила та.
   – Чикотило.
   Девушку как ветром сдуло. Продолжить знакомство не удалось.
 
   … Жизнь – последовательность происшествий. Когда я болел всепоглощающей любовью, меня интересовали только те события, что напрямую были связанны с ней. Потом жизнь снова превратилась в череду разобщенных происшествий, сборник баек. Но, честно говоря, мне это нравилось…
 
   Коля уговорил меня пойти на футбол. Так как я в нем ничего не понимаю, я больше чем болел пил пиво и жрал рыбу. А Коля болел. Но пива пил не меньше меня. В результате мы нахряпались с ним в полный рост.
   Вышли со стадиона и устроились в открытом кафе на берегу Томи возле поросшего травой и кустарником обрыва. Коля рассказал, что на днях он по телефону познакомился с какой-то девушкой, судя по голосу, очень милой, и именно сегодня вечером у них состоится свидание. Но она сказала, что побаивается незнакомого человека, потому на первый раз будет не одна, а с подругой.
   – Пойдем со мной, – стал уговаривать он меня, – пойдем. У нее, наверное, и подруга классная…
   Я мялся. Не верил я, что из этой затеи выйдет что-нибудь путнее. Попили еще и захотели отлить. Подошли к обрыву. Мочимся, как Рембо «в тени гелиотропов». Вдруг я говорю (именно, что «вдруг», сам не понимаю, с чего мне в голову пришла такая мысль):
   – Коля. А если я с этого обрыва упаду, ты прыгнешь меня спасать?
   – Прыгну, – твердо говорит он.
   – Тогда прыгай, – сказал я и шагнул в обрыв.
   Небо-земля, небо-земля, небо-земля… – мелькало перед глазами. Перепуганный я уцепился за какой-то куст и остановился. Мимо меня с хрустом ломаемых стеблей кустарника прокатился Коля.
   – Коля держись! – крикнул я ему. – Я остановился!
   И он тоже сумел остановиться. Мы выползли обратно наверх грязные, оборванные, но счастливые. Я – тем, что сам не побоялся прыгнуть и тем, что Коля прыгнул меня спасать, он – тем, что я так дерзко поступил, а он сдержал слово, и оба мы – тем, что все хорошо кончилось, а ведь могли бы переломать ноги-руки.
   Вернулись к нашему столику. Соседи подозрительно косились на нас. Еще бы, мы ведь были теперь грязными, оборванными и исцарапанными. Но мы на радостях выпили еще, потом еще, пока сознание мое не начало мерцать, как сломанная лампа дневного света.
   – К девушкам поедем? – спросил Коля.
   – Поедем, – согласился и даже обрадовался я. Я был уже в той кондиции, когда о последствиях не задумываются.
   Помню, как мы звонили в дверь, как нам открыла интересная девушка с длиными-предлиными ногами и с ужасом нас разглядывала. Я сразу объяснил ей:
   – Извините, что мы так выглядим, но мы с Колей упали с обрыва. Я упал, а он меня спасал. Лично мне сейчас необходимо срочно принять ванну. Где у вас ванна?
   Потом помню, что я сижу в ванне. Вижу на полу черепах. Думаю: «Черепахи должны плавать». Наклоняюсь, ловлю черепах, четыре штуки, и пихаю их себе в ванну. Черепахи тонут.
   – Девушки, – кричу я, – ваши черепахи не хотят плавать!
   В ванную комнату врываются две девицы – та, что нам открыла и еще одна – не менее длинноногая. Ругаясь на чем свет стоит, они, шарясь между моими конечностями, вытаскивают черепах из ванны.
   – Они должны плавать! – оправдываюсь я.
   – Идиот! – кричат они. – Это не морские, это обычные черепахи!
   – А морские – тоже обычные, – странно оправдываюсь я. – Чего в них необычного?..
   Когда я снова остался в ванной один, мне стало стыдно, я резко отрезвел, вылез, вытерся, оделся и тихонько, не прощаясь, выскользнул из квартиры. При этом я слышал, что в соседней комнате Коля настраивает гитару…
   Через час я уже лежал дома на своем диване.
   … Меня разбудил звонок телефона. Я взял трубку:
   – Алло?
   – Юля, это ты? – раздался голос Коли.
   – Да, а ты откуда?
   – Из дома.
   Я глянул на часы. Я проспал не больше часа.
   – А почему?
   – А ты представь, – говорит Коля. – Неожиданно я пришел в себя и обнаружил, что грязный и оборванный сижу на ковре посредине комнаты с гитарой в руках и пытаюсь спеть какую-то песню. А передо мной на табуретках сидят две мрачные длинноногие девушки со злыми глазами. Я извинился и ушел.

Кабинет эндоскопия

   Когда мы пили пиво и ели рыбу, у меня в горле застряла косточка. Колет все время, страшно неприятно. Пошел в травмпункт. Врач посмотрела, говорит:
   – Не вижу я у вас там косточки. Царапина есть, вы ее чувствуете, вот вам и кажется, что это косточка. Дня через три пройдет.
   Я спрашиваю:
   – Точно?
   Она говорит:
   – Ну-у… Вообще-то, может быть, что очень маленькая косточка, самый кончик, все-таки обломился и там сидит, а я его увидеть не могу.
   – И что тогда?
   – Тогда есть два варианта. Наиболее вероятный, что начнется нагноение, и косточка выйдет сама собой. Ну, и менее вероятный, что начнется сепсис и тогда, в принципе, дело может кончиться и летальным исходом.