Страница:
Вот так.
Буквы меньше привычных, человеческих, раза в три. Подписи нет. Каждую литеру выписывали короткими линиями, по пять-шесть раз на букве отрывая руку от бумаги. Чернила синие, необычно яркие, какими не пользовались ни лары, ни земные жители. Бумага желтая, будто старая, но не иссохшая. Так должно быть, если сами бумагу не производят, а живут старыми, бережно хранимыми запасами.
Вот так.
Сварог закусил нижнюю губу и задумчиво посмотрел в высокое окно, на виднеющиеся сквозь утреннюю дымку башни крепости Руэт.
"Каков из всего этого следует вывод? А таков: если перед ним и подделка под работу лилипутов, то фальшивка состряпана умело. Теперь вопрос: кем? Взревновавшим Гаудином? Мелковато для начальника тайной полиции. Обломившимися претендентами на трон? Слишком сложно. Завистливыми придворными? Иностранными шпионами? Да мало ли кем… Но как раз для того, чтобы король Сварог отмел версию подлога, к посланию приложена шпажонка.
Значит, пока будем считать, что письмо подбросили именно лилипуты. Опять же – не Случайно именно в Латеране чаще прочих мест видели подводные лодки крохотного народца. Тогда одно из двух: либо его зовет на переговоры некая группа лилипутов-заговорщиков, надумавшая заручиться поддержкой Сварога в осуществлении очередных своих политических замыслов, а в ответ сдать Сварогу виновников гибели принцессы Делии, либо…
Либо его заманивают в ловушку.
А зачем лилипутам заманивать? Не проще ли, не выгоднее ли нанести удар без предупреждения, как уже случилось с принцессой? Подкравшись втихаря, застать врасплох – вот это как раз в стиле маленьких человечков. Равно как и Гаудин, и завистники, и придворные – никто не стал бы заморочиваться разработками столь ненадежного плана. Стало быть…
Сварог хлопнул ладонью по столу. Он более не колебался. Чутье, безошибочно предупреждающее его о любого рода опасности, на этот раз молчало. Что ж, он выяснит, что кроется за посланием. Переговоры так переговоры. Он с ними переговорит. Найдутся темы.
До того, как Большие дворцовые куранты на Башне слез в честь наступившего полдня сыграют национальный гимн, оставался час с квадрансом. Казалось бы, времени полно, но еще требовалось отыскать подвальную часовню, тем более что прежде там никогда бывать не приходилось.
Сварог призадумался, вспоминая: в синих покоях или в зеленых?..
Строго говоря, королевский дворец юридически стал королевским только после того, как Сварог своим указом перенес столицу в Латерану. Ранее же во всех документах он именовался просто и незатейливо: «латеранская резиденция». Монархи Ронеро и Снольдера, с завидным упорством раз в двадцать пять лет отвоевывая город друг у друга, после победы бросались незамедлительно перестраивать «резиденцию» в соответствии с собственными вкусами и пристрастиями и безжалостно ломать все то, что понастроил предшественник. В результате дворец, являющийся снаружи шедевром архитектурного гения, внутри превратился в такой лабиринт коридоров и залов, такой клубок переходов, кабинетов, лестниц и покоев, что черт ногу сломит.
Нет, пожалуй, все-таки в синих. Точно, в синих, за бюстом какого-то носатого деятеля, как бишь его…
План дворца действительно отыскался в синих покоях – валялся за пирамидальной деревянной тумбой, увенчанной бюстом Клабика Первого и Последнего Тишайшего (Ронеро), одного из выдающихся коронованных предшественников Сварога, который жил полтора столетия назад и прославился пятилетней войной с Гланом и разрешением азартных игр. План за тумбу с бюстом забросил король нынешний. Сварог однажды разглядывал его, движимый живым монаршим любопытством, нет ли где потайных ходов, не связаны ли угловые башни между собой подземными коммуникациями, можно ли пробраться к королевским покоям, минуя наружную стражу. Но, быстро запутавшись в паутине чертежей и схем, он в сердцах закинул увесистый том за Клабика Первого.
Сдунув с плана накопившуюся пыль, Сварог развернул чертежи на столе, придавил углы чернильницами и пресс-папье. Так, крыша нам ни к чему, дворец в боковом разрезе тоже, вот пошли поэтажные планы, ага, наконец и подвал.
За сухой геометрией прямоугольников и эллипсов, вычерченных черной тушью по линейкам и лекалам, воображению представали погруженные во мрак переходы с низкими сводами, забитые хламом подсобки, запертые столетия назад помещения, изначального предназначения которых уже не помнили самые старые из старожилов, винные погреба с истлевшими бочками и прочая, прочая. В ромбиках и прямоугольниках раздувались от важности толстобокие цифры, а под рисунком почерком усидчивого каллиграфа числа попунктно разъяснялись словами – «чесночный погреб», «хранилище бронзового инвентаря», «четырнадцатый дознавательный угол», «келья святого Торна», «семнадцатый дознавательный угол», «хранилище медного инвентаря»… Ну и, наконец, «часовня Атуана» – под номером «двадцать три». Это число было вписано в крохотный квадрат, в который упиралось изогнутое ответвление узкого коридора. С часовней не соседствовали другие подземные каморы, ее окружала земля. И еще. Коридор перед квадратом «двадцать три» пересекали черточки разной длины, укорачивающиеся в сторону часовни. Следует понимать, что к молельне имени неизвестного Атуана ведет лестница, забирающая вниз. Как глубоко, интересно? И зачем потребовалось, уже находясь под землей, зарываться еще глубже?
Куда более простым выглядел вопрос: а зачем вообще нужна часовня под землей? Ответ: чтобы набожным людям было где проводить богослужения во время вынужденного пребывания под землей. Ну а вынужденно пребывать под землей может заставить тьма причин – от стихийных бедствий и дворцовых интриг до добровольного заточения.
Значит, по Большому Полуденно-Восходному коридору налево… по Третьей Парадной лестнице вниз… прямо… вторая дверь направо… опять вниз… мимо Пятой кухни холодных закусок… Ясно. Чтение карты можно считать законченным, диспозиция определена.
Что не придется делать, так это тащить с собой через все этажи и подвальные коридоры огромный том с планом дворца. Зря, что ли, учили Станислава Сварога в десантную бытность за считанные минуты перед марш-броском считывать карту, намечать маршрут, откладывать в память опорные ориентиры, пренебрегать второстепенными деталями. Вот сейчас армейские навыки королю и пригодятся.
Из оружия Сварог, чувствуя уже подзабывшийся, но такой знакомый азарт, захватил с собой только Доран-ан-Тег и шаур. Чтобы не перегружать себя. Если там противник и с противником не справятся ни неудержимый топор, ни метатель серебряных звездочек, ни магические способности лара и его, Сварога, природная реакция, то, значит, вовсе не суждено Сварогу победить в том бою. Фатализм? А нехай и фатализм.
Оно, конечно, недурственно было бы испить чашечку кофею на дорожку, выкурить сигарету в мягком кресле, но время начинало поджимать. Нет, одолеть до наступления полудня расстояние, отделяющее королевский кабинет от пункта назначения, он всяко успеет, даже передвигаясь шажками – лилипутиками. Однако не в одних уардах исчисляется путь, но также и в нагромождении препятствий. Что нагромоздили века и люди на пути к часовне, есть неизвестность. Равно так же темна вода во облацех, сколько уйдет секунд, стекающихся в минуты, на расчистку завалов, на сбивание замков с запертых дверей или на выяснение отношений с подвальной нечистью, буде таковая там обитает.
Случись время, Сварог употребил бы его на сбор информации. Например, выяснил бы про Атуана, а также кто и когда выстроил часовню, не происходило ли в том ответвлении коридора чего-нибудь непонятного, а то и зловещего во время оного строительства и по завершении его. И еще: в каких легендах и преданиях упоминается часовня. Да и неплохо бы – нет ли в тех преданиях хотя бы косвенных намеков на неких маленьких существ. Но, увы, не до изысканий, пора в путь-дорогу.
Сварог открыл дверь королевского кабинета, и, будто заждавшийся у дверей кот, в помещение вихрем ворвался сквозняк, загнул угол скатерти на столике с фруктами, разметал колоду игральных карт на диване, задрал подол оконным портьерам, опрокинул чернильницу, из горлышка которой быстро натекла на план дворца фиолетовая лужа. «Не знамение ли сие? – ухмыльнулся про себя Сварог. – Или, быть может, предупреждение?» Отогнав глупости, Сварог покинул кабинет. Коридорные стражи, мгновенно среагировав, оборвали неположенный смех. Мимо застывших гвардейцев прошествовал монарх.
Охрана на постах вытягивалась в струнку, брала на караул. Попадающиеся по пути придворные кавалеры склонялись в почтительных поклонах, дамы приседали в книксенах. Королю не перед кем отчитываться, король сам себе хозяин, а что спину кусают недоуменные взгляды: «Куда это Наш наметился? И гляди, с боевым топором!» – то пусть их.
Каблуки застучали вниз по ступеням Третьей Парадной лестницы.
– Ваше величество, – на площадке между этажами осмелился привлечь к себе монаршье внимание дворцовый церемониймейстер, – позвольте…
– После, Гером, – оборвал его король. – Я назначу вам аудиенцию.
– Но ведь послы… – жалобно бросил вдогон придворный.
Пожалуй, самыми изумленными взглядами Сварога одарили работники кухни холодных закусок. Король столкнулся с ними в коридоре обжитой, «белой» части подвала. Парни в кожаных фартуках и серых колпаках были настолько ошарашены, что не сразу поставили на пол корзину со съестными припасами и склонили в почтении головы. Будь на месте Сварога кровожадный самодержец, каким, например, память народная сохранила в песнях и сказаниях Апрексия Шестого (Снольдер), рубившего головы, что капусту, дай только малюсенькую зацепку, не поздоровилось бы нерасторопной кухонной прислуге. Но Сварог являл собой тип просвещенного автократа и простил работникам дворцового пищеблока их промах.
Сварогу требовалось в «черную», заброшенную часть дворцового подвала, куда без нужды никто не заглядывал, да и по нужде совались неохотно. Оно и понятно – сыро, темно, в придачу крысы бегают. Опять же, где еще обитать привидениям, как не под землей! А дворцовая челядь должна бояться привидений. Во-первых, от нечего делать целыми днями пугают друг дружку страшными историями. Во-вторых, и на самом деле кто-нибудь нелюдского рода всенепременно шляется по мрачному подземелью, какой же дворец без этого? Уж Сварогу ли не знать, что вымысел и небылицы прорастают не на пустом месте. Кстати, Сварога уже успели ознакомить с несколькими дворцовыми преданиями. Например, про дух короля Густара Лютого (Снольдер), что ищет оторвавшийся и куда-то закатившийся оберег, потеряв который, король Густар потерял и жизнь. Дух пристает ко всем с нудными расспросами, не видели ли где такую штуку, а не слышали ли вы от кого-нибудь, и в таком роде… Но если ему не отвечать, говорят, может осердиться и устроить пакость. Еще припомнилась Сварогу легенда про волосы принцессы, дай бог память, Минессы или Ольмины (то ли Ронеро, то ли Снольдер). Принцессу природа наградила волосом невиданной тонкости, шелковистости и длины, как у Медузы, согласно мифам, до превращения в чудище. Придворные красавицы умирали, умирали от зависти, а потом взяли да прокрались ночью к ложу принцессы и отстригли ей локоны. Увидев себя наутро, Минесса или Ольмина сама умерла от разрыва сердца. Волосы, брошенные подлыми завистницами в подвал, теперь ползают по подземным коридорам и ищут виновниц смерти своей хозяйки. Мужчин волосы не трогают, но не дай бог спуститься в подвал женщине, да еще красивой… Еще что-то рассказывали про собаку с отравленной шерстью и про фундамент старого дворца, в каждый камень которого вроде бы замуровано по человеческой голове, и головы эти иногда переговариваются и стонут.
За веселыми раздумьями Сварог не заметил, как дошел до двери из широких дубовых досок, обитых медными полосами. На серебряном гвозде, вбитом в верхний рамный брус, висел серебряный же обруч. Его предназначение очевидно – не пущать наружу чертяк окаянных. С той же целью на дверных досках мелом нарисован знак – замысловато переплетенные треугольники. Дверь в «черные» заплутки подвала перекрывал засов. Увесистая, будто из свинца вырубленная доска с трудом вышла из проржавевших скоб. Скрипнули петли, забывшие о масле, тяжелая дверь с неохотой отлипла от косяка.
Из застойного подвального нутра ударила волна гнили и плесени. Сварог вытащил из настенного крепежа факел, перешагнул высокий порог, оглянулся, посмотрел вниз. С внутренней стороны напольный брус был изгрызан. Либо крысами, либо кем-то еще. Во всяком случае, с острыми зубками…
Каменная кладка пола влажно блестела в факельном свете. Ступать по ней следовало осторожно, не ровен час – поскользнешься. Седые наросты паутины рыболовными сетями свешивались с низкого полукруглого свода, липкие прикосновения с первых же шагов заставляли Сварога морщиться и обтирать лицо.
Его шаги, дыхание, потрескивание факела, скрип кожаной петли, в которой постукивал хозяина по бедру Доран-ан-Тег, – эти звуки гулко метались в затишье коридора, рикошетили от стен, забегали вперед, в темноту, отпрыгивали назад, опять же в темноту.
Под ногами звучно хрустнуло. С возмущенным писком брызнули прочь от двуногого пришельца крысы, волоча за собой длинные хвосты, и растворились в сгустках мрака. Убрав ногу, Сварог разглядел на полу костяное крошево. А чуть впереди белела – он шагнул, подняв факел выше, – горка чьих-то костей в конопатинах крысиного помета. Рядом на камнях стены обнаружились брызги засохшей крови. Носком сапога Сварог разметал груду и раскопал узкий вытянутый череп, в который не поместилось бы много мозгового вещества. Однако: крайне примечательный череп, лишенный глазниц, но зато снаряженный частоколом треугольных акульих зубов.
Скорее всего, здесь нашло успокоение существо, никогда не покидающее мрак, вполне обходящееся слухом и обонянием. Какой-нибудь отдаленный родственник крота, только вряд ли такой же безобидный. Вполне возможно, охотник на крыс. Философски подходя, если есть крысы, должен же кто-то ими питаться. Однако кто знает, может, наш крысолюб не чурается и человечинки?
Вскоре после обнаружения первых костей Сварог обнаружил первую дверь. И даже припомнил, что на плане дворца помещение отмечено как «ледник Ролана». На уровне Сварогова колена в двери ледника зияло отверстие почти правильной треугольной формы. Правильной-то правильной, но края прорехи в неровностях, зазубринах и бороздах, словно отверстие выгрызали зубами или выцарапывали когтями. Для крыс дыра высоковата, значит, постарался кто-то другой. Не в леднике ли он обитает? Одним словом, хорошо, что нам туда не надо.
В общем и целом, нормальный дворцовый подвал, отстойник времени, заброшенный, запыленный, отданный на откуп грызунам и фантомам. Без таких подземелий, щекочущих нервы и воображение своей близостью от светлых обыденных покоев, дворец лишается пряности, превращается в жаркое без соли и приправ, вроде есть можно, но жуешь без всякого удовольствия. И этот беспризорный лабиринт – тоже часть его, Сварога, королевских владений. Вот король и обходит владенья свои.
Свидетельством былых событий открылась в факельном свете надпись, вырезанная на стене, забитая грязью и незаконченная: «Задгарг убил меня. Тот, кто найдет ко…». Кольцо, колодец, копье, конец? Кто знает, на каком слове разжались пальцы резчика, о ком тот думал, когда доверял последнюю волю камню. Но, как ни странно, никаких других следов давней драмы Сварог не обнаружил.
На первое препятствие Сварог наткнулся на следующем изгибе коридора. Проход перегораживала решетка, запертая с той стороны на допотопный амбарный замок. Кроме того, с той стороны на ржавые прутья, по толщине не уступающие древку алебарды, были навалены бревна, доски и камни. Соорудившие от кого-то или чего-то эту баррикаду наружу так и не вышли, потому что выход-то всего один. Впрочем, поправил сам себя Сварог, это по плану один, если составители плана утруждали себя проверкой и перепроверкой сведений. А поскольку человеку свойственно лениться и отписываться…
Легкое движение кистью, сжимающей рукоять топора. Послушный хозяину Доран-ан-Тег набросился на преграду. Сверкал блестящей синевой полумесяц лезвия, расправляясь с прутьями, как с тростником. Шмякнулись на пол замок и вырубленный кусок решетки. Доски и бревна разлетелись в щепы, обдав трухой. Руками раскидав камни, Сварог перебрался через остатки баррикады и…
И вдруг обнаружил, что факел не разгоняет мрак. Колышущееся желтое пламя словно споткнулось о темноту перед собой, оно не отбрасывало отсвет на стены, освещало лишь руку Сварога. Застыв, не совершая преждевременных действий, Сварог включил «кошачий глаз».
В двух уардах впереди стояло нечто, более плотное, чем мрак вокруг. Нечто именно стояло – на двух чуть расставленных ногах, одну руку подняв над собой, другую…
Знакомые, однако, очертания и поза! Чересчур знакомые, чтобы не признать самого себя, держащего факел над головой и положившего ладонь на рукоять Доран-ан-Тега. Сварог повел головой, и его подземный двойник скопировал движение. Тень в зеркале, сотворенном из тьмы? Ох уж эти зеркала…
Тень внезапно смяла «Сварога» в бесформенное облако, из которого – словно под быстрыми, умелыми руками скульптора – стал проступать новый силуэт. Творение мрака сделалось меньше ростом, округлилось женскими формами, повернулось в профиль, провело рукой по коротко стриженным волосам, уперло руки в бока… «Мара! Тьфу ты, пропасть! Это что ж получается, тварюга беззастенчиво копается в моей голове и оттуда выуживает образы?» Как бы отвечая на вопрос утвердительно, нечто старалось уже вовсю, взвинчивая темп. Будто в трубе калейдоскопа безостановочно переливались друг в друга узнаваемые без труда тени: тетка Чари, капитан Зо, Гаудин, императрица Яна, Делия, Арталетта, хелльстадский пес Акбар, домовой Карах…
Ну ладно, хватит нам кина! Сварог достал шаур и плюнул серебряной звездочкой в мнимого Леверлина, перебирающего струны фальшивого виолона.
Жалобно, обиженно мяукнув, нечто сжалось в кошачий комок и бросилось наутек, то взбегая на стены, то взлетая на потолок. Факельный свет, чуть ли не вздохнув с облегчением, вспыхнул ярко, словно от прилива кислорода.
Очень может быть, что утомившееся от подвального одиночества нечто хотело лишь поговорить, надеялось на какую-то взаимность, а по-другому оно общаться не умело, и Сварог обидел мирное создание. Однако же не исключено, что правильно он прогнал кривляку и лицедея, и за театром теней последовал бы театр драмы и трагедии. Да и некогда ему сегодня общаться с тенями. Потом как-нибудь зайдет на ложный огонек…
Не все сказка, что бабками сказывается, – попадается и быль. В том Сварог удостоверился уже на подходе к пресловутой часовне Атуана. Сначала он подумал о змеях. А вглядевшись, понял, что это такое неспешно ползет, шурша, как складки платья, по камням.
Волосы принцессы Минессы или Ольмины, отрезанные завистницами и заброшенные в подвал, действительно жили своей жизнью и сейчас куда-то направлялись, переплетаясь, завиваясь на ходу в подобие косичек, закручиваясь кудряшками, изгибаясь дугой и выпрямляясь. Сварог на всякий случай отступил к противоположной стене, но волосы не обратили на мужское присутствие никакого внимания, проползли мимо, Сварог был им заметно неинтересен.
Ответвление, согласно плану обязанное привести к часовне, не озаботились сделать пошире, Сварогу приходилось протискиваться боком. Проход чуть расширился, когда закончился каменный пол и пошли ступени, вырезанные в глине. Стены спуска тоже не были забраны камнем. А глина под ногами и сбоку, желто-красная в синих прожилках, была на удивление суха. Воздух неожиданно сделался свежее, даже факел стал потрескивать громче.
Черт! Сварог резко обернулся. Почудилось, будто за спиной захлопали сильные птичьи крылья. Звук пропал так же внезапно, как и возник.
А был ли мальчик? Во всяком случае, ничего не видно. Сварог постоял, прислушиваясь. Тихо. Может, летучие мыши? Но раз так, надо чаще оглядываться. Впрочем, уже недалеко. Уже пришел.
Вот ты какая, часовня Атуана! Подземный камень в объятьях глины, иссиня-черный, подмигивающий вкраплениями слюды, а в камне – дверь. Овальная дверца, доходящая Сварогу до груди. Сварог коснулся ее. Железо, не тронутое ржой, ответило на прикосновение обычным холодом металла. По краю дверного овала были выбиты руны. Витую, замысловато изломанную ручку строители расположили необычно – почти по центру. Сварог присмотрелся – дверца открывается наружу. Что ж, остается только открыть…
Вот, значит, зачем потребовалось строителям часовни зарываться в землю еще глубже – чтобы выйти к каменюге. Но это рождает новый вопрос: что такого в этом камне, из-за чего понадобилось к нему пробиваться? Да еще прорубать в нем дверь? Может быть, просто ходило в тогдашние времена поверье, приписывающее валуну целебные и магические свойства? Но кто и откуда узнал, что в таком-то месте в земле лежит здоровенный булыжник и он магически могуч? Вопросы притягивали вопросы, ветвились новыми вопросами, в них можно запутаться. Ладно, отложим.
Любопытно будет взглянуть на часовню. И на тех, кто ждет его там.
Если ждет.
Он достал из петли Доран-ан-Тег и вежливо постучал в дверцу рукоятью. Тишина. Никто не отозвался: «Занято!», никто не спросил: «Кто там?», никто не сказал: «Прошу!» Да и глупо, конечно, было бы ждать ответа. Сварог взялся за ручку. Будто женщина, заждавшаяся любимого, ручка откликнулась на прикосновение жадным согласием повиноваться, провернулась от легкого нажима. Сварог потянул на себя дверцу. Та тоже пошла легко и без намека на скрип, словно каждый день некий специально приставленный человек щедро поливает дверные петли маслом.
Открылся черный овал проема, в который Сварогу предстояло шагнуть. Из часовни не вырвался пугающий запах, не раздалось настораживающих звуков, чего-нибудь вроде щелчка взводимого курка. Не дохнуло, не мазнуло ветром из неведомых частиц, что переносят опасность, не зазвонили в мозгу тревожные колокольчики: «Не ходи, нельзя». А чутью он привык доверять. Но и не стоит спешить и безрассудно лезть в овальную пасть. Поначалу надо заглянуть, осмотреться с порога. И, если что-то не понравится, возможно, на пороге он и останется, здесь и дождется авторов записки.
Оглянувшись, Сварог проверил тылы «кошачьим зрением». Как говаривал капитан Родимчик, – поводов к беспокойствам нема. Он нагнулся, ухватился за железный косяк, завел руку с факелом внутрь часовни…
Более всего это напоминало игривый толчок в спину огромных медвежьих лап. Не похоже, что в тот удар вложили с аккумулированную мощь и злобное торжество: «На! Получай!» Просто грубая приятельская шутка Гагрантюа, не рассчитавшего силу. Но хватило и того.
Сварог кувырнулся за порог – и Доран-ан-Тег вырвало из руки. То есть не вырвало, а… Как будто топор был прикован к противоположной стене прочнейшей невидимой цепью длиной как раз до дверного проема. Цепь резко натянулась – и не пустила оружие дальше порога. И не успел топор, падая, коснуться глиняного пола, как дверь часовни захлопнулась, точно люк подлодки по сигналу тревоги, – поспешно, отработанно, с громовым содроганием. А Сварога уже оттаскивал от входа властный водоворот, завихрение сил, незнакомых с понятиями «сопротивление» и «пощада». Оттаскивал и вкручивал в поток, как воду в сливное отверстие. И уже ничего нельзя было поделать…
Буквы меньше привычных, человеческих, раза в три. Подписи нет. Каждую литеру выписывали короткими линиями, по пять-шесть раз на букве отрывая руку от бумаги. Чернила синие, необычно яркие, какими не пользовались ни лары, ни земные жители. Бумага желтая, будто старая, но не иссохшая. Так должно быть, если сами бумагу не производят, а живут старыми, бережно хранимыми запасами.
Вот так.
Сварог закусил нижнюю губу и задумчиво посмотрел в высокое окно, на виднеющиеся сквозь утреннюю дымку башни крепости Руэт.
"Каков из всего этого следует вывод? А таков: если перед ним и подделка под работу лилипутов, то фальшивка состряпана умело. Теперь вопрос: кем? Взревновавшим Гаудином? Мелковато для начальника тайной полиции. Обломившимися претендентами на трон? Слишком сложно. Завистливыми придворными? Иностранными шпионами? Да мало ли кем… Но как раз для того, чтобы король Сварог отмел версию подлога, к посланию приложена шпажонка.
Значит, пока будем считать, что письмо подбросили именно лилипуты. Опять же – не Случайно именно в Латеране чаще прочих мест видели подводные лодки крохотного народца. Тогда одно из двух: либо его зовет на переговоры некая группа лилипутов-заговорщиков, надумавшая заручиться поддержкой Сварога в осуществлении очередных своих политических замыслов, а в ответ сдать Сварогу виновников гибели принцессы Делии, либо…
Либо его заманивают в ловушку.
А зачем лилипутам заманивать? Не проще ли, не выгоднее ли нанести удар без предупреждения, как уже случилось с принцессой? Подкравшись втихаря, застать врасплох – вот это как раз в стиле маленьких человечков. Равно как и Гаудин, и завистники, и придворные – никто не стал бы заморочиваться разработками столь ненадежного плана. Стало быть…
Сварог хлопнул ладонью по столу. Он более не колебался. Чутье, безошибочно предупреждающее его о любого рода опасности, на этот раз молчало. Что ж, он выяснит, что кроется за посланием. Переговоры так переговоры. Он с ними переговорит. Найдутся темы.
До того, как Большие дворцовые куранты на Башне слез в честь наступившего полдня сыграют национальный гимн, оставался час с квадрансом. Казалось бы, времени полно, но еще требовалось отыскать подвальную часовню, тем более что прежде там никогда бывать не приходилось.
Сварог призадумался, вспоминая: в синих покоях или в зеленых?..
Строго говоря, королевский дворец юридически стал королевским только после того, как Сварог своим указом перенес столицу в Латерану. Ранее же во всех документах он именовался просто и незатейливо: «латеранская резиденция». Монархи Ронеро и Снольдера, с завидным упорством раз в двадцать пять лет отвоевывая город друг у друга, после победы бросались незамедлительно перестраивать «резиденцию» в соответствии с собственными вкусами и пристрастиями и безжалостно ломать все то, что понастроил предшественник. В результате дворец, являющийся снаружи шедевром архитектурного гения, внутри превратился в такой лабиринт коридоров и залов, такой клубок переходов, кабинетов, лестниц и покоев, что черт ногу сломит.
Нет, пожалуй, все-таки в синих. Точно, в синих, за бюстом какого-то носатого деятеля, как бишь его…
План дворца действительно отыскался в синих покоях – валялся за пирамидальной деревянной тумбой, увенчанной бюстом Клабика Первого и Последнего Тишайшего (Ронеро), одного из выдающихся коронованных предшественников Сварога, который жил полтора столетия назад и прославился пятилетней войной с Гланом и разрешением азартных игр. План за тумбу с бюстом забросил король нынешний. Сварог однажды разглядывал его, движимый живым монаршим любопытством, нет ли где потайных ходов, не связаны ли угловые башни между собой подземными коммуникациями, можно ли пробраться к королевским покоям, минуя наружную стражу. Но, быстро запутавшись в паутине чертежей и схем, он в сердцах закинул увесистый том за Клабика Первого.
Сдунув с плана накопившуюся пыль, Сварог развернул чертежи на столе, придавил углы чернильницами и пресс-папье. Так, крыша нам ни к чему, дворец в боковом разрезе тоже, вот пошли поэтажные планы, ага, наконец и подвал.
За сухой геометрией прямоугольников и эллипсов, вычерченных черной тушью по линейкам и лекалам, воображению представали погруженные во мрак переходы с низкими сводами, забитые хламом подсобки, запертые столетия назад помещения, изначального предназначения которых уже не помнили самые старые из старожилов, винные погреба с истлевшими бочками и прочая, прочая. В ромбиках и прямоугольниках раздувались от важности толстобокие цифры, а под рисунком почерком усидчивого каллиграфа числа попунктно разъяснялись словами – «чесночный погреб», «хранилище бронзового инвентаря», «четырнадцатый дознавательный угол», «келья святого Торна», «семнадцатый дознавательный угол», «хранилище медного инвентаря»… Ну и, наконец, «часовня Атуана» – под номером «двадцать три». Это число было вписано в крохотный квадрат, в который упиралось изогнутое ответвление узкого коридора. С часовней не соседствовали другие подземные каморы, ее окружала земля. И еще. Коридор перед квадратом «двадцать три» пересекали черточки разной длины, укорачивающиеся в сторону часовни. Следует понимать, что к молельне имени неизвестного Атуана ведет лестница, забирающая вниз. Как глубоко, интересно? И зачем потребовалось, уже находясь под землей, зарываться еще глубже?
Куда более простым выглядел вопрос: а зачем вообще нужна часовня под землей? Ответ: чтобы набожным людям было где проводить богослужения во время вынужденного пребывания под землей. Ну а вынужденно пребывать под землей может заставить тьма причин – от стихийных бедствий и дворцовых интриг до добровольного заточения.
Значит, по Большому Полуденно-Восходному коридору налево… по Третьей Парадной лестнице вниз… прямо… вторая дверь направо… опять вниз… мимо Пятой кухни холодных закусок… Ясно. Чтение карты можно считать законченным, диспозиция определена.
Что не придется делать, так это тащить с собой через все этажи и подвальные коридоры огромный том с планом дворца. Зря, что ли, учили Станислава Сварога в десантную бытность за считанные минуты перед марш-броском считывать карту, намечать маршрут, откладывать в память опорные ориентиры, пренебрегать второстепенными деталями. Вот сейчас армейские навыки королю и пригодятся.
Из оружия Сварог, чувствуя уже подзабывшийся, но такой знакомый азарт, захватил с собой только Доран-ан-Тег и шаур. Чтобы не перегружать себя. Если там противник и с противником не справятся ни неудержимый топор, ни метатель серебряных звездочек, ни магические способности лара и его, Сварога, природная реакция, то, значит, вовсе не суждено Сварогу победить в том бою. Фатализм? А нехай и фатализм.
Оно, конечно, недурственно было бы испить чашечку кофею на дорожку, выкурить сигарету в мягком кресле, но время начинало поджимать. Нет, одолеть до наступления полудня расстояние, отделяющее королевский кабинет от пункта назначения, он всяко успеет, даже передвигаясь шажками – лилипутиками. Однако не в одних уардах исчисляется путь, но также и в нагромождении препятствий. Что нагромоздили века и люди на пути к часовне, есть неизвестность. Равно так же темна вода во облацех, сколько уйдет секунд, стекающихся в минуты, на расчистку завалов, на сбивание замков с запертых дверей или на выяснение отношений с подвальной нечистью, буде таковая там обитает.
Случись время, Сварог употребил бы его на сбор информации. Например, выяснил бы про Атуана, а также кто и когда выстроил часовню, не происходило ли в том ответвлении коридора чего-нибудь непонятного, а то и зловещего во время оного строительства и по завершении его. И еще: в каких легендах и преданиях упоминается часовня. Да и неплохо бы – нет ли в тех преданиях хотя бы косвенных намеков на неких маленьких существ. Но, увы, не до изысканий, пора в путь-дорогу.
Сварог открыл дверь королевского кабинета, и, будто заждавшийся у дверей кот, в помещение вихрем ворвался сквозняк, загнул угол скатерти на столике с фруктами, разметал колоду игральных карт на диване, задрал подол оконным портьерам, опрокинул чернильницу, из горлышка которой быстро натекла на план дворца фиолетовая лужа. «Не знамение ли сие? – ухмыльнулся про себя Сварог. – Или, быть может, предупреждение?» Отогнав глупости, Сварог покинул кабинет. Коридорные стражи, мгновенно среагировав, оборвали неположенный смех. Мимо застывших гвардейцев прошествовал монарх.
Охрана на постах вытягивалась в струнку, брала на караул. Попадающиеся по пути придворные кавалеры склонялись в почтительных поклонах, дамы приседали в книксенах. Королю не перед кем отчитываться, король сам себе хозяин, а что спину кусают недоуменные взгляды: «Куда это Наш наметился? И гляди, с боевым топором!» – то пусть их.
Каблуки застучали вниз по ступеням Третьей Парадной лестницы.
– Ваше величество, – на площадке между этажами осмелился привлечь к себе монаршье внимание дворцовый церемониймейстер, – позвольте…
– После, Гером, – оборвал его король. – Я назначу вам аудиенцию.
– Но ведь послы… – жалобно бросил вдогон придворный.
Пожалуй, самыми изумленными взглядами Сварога одарили работники кухни холодных закусок. Король столкнулся с ними в коридоре обжитой, «белой» части подвала. Парни в кожаных фартуках и серых колпаках были настолько ошарашены, что не сразу поставили на пол корзину со съестными припасами и склонили в почтении головы. Будь на месте Сварога кровожадный самодержец, каким, например, память народная сохранила в песнях и сказаниях Апрексия Шестого (Снольдер), рубившего головы, что капусту, дай только малюсенькую зацепку, не поздоровилось бы нерасторопной кухонной прислуге. Но Сварог являл собой тип просвещенного автократа и простил работникам дворцового пищеблока их промах.
Сварогу требовалось в «черную», заброшенную часть дворцового подвала, куда без нужды никто не заглядывал, да и по нужде совались неохотно. Оно и понятно – сыро, темно, в придачу крысы бегают. Опять же, где еще обитать привидениям, как не под землей! А дворцовая челядь должна бояться привидений. Во-первых, от нечего делать целыми днями пугают друг дружку страшными историями. Во-вторых, и на самом деле кто-нибудь нелюдского рода всенепременно шляется по мрачному подземелью, какой же дворец без этого? Уж Сварогу ли не знать, что вымысел и небылицы прорастают не на пустом месте. Кстати, Сварога уже успели ознакомить с несколькими дворцовыми преданиями. Например, про дух короля Густара Лютого (Снольдер), что ищет оторвавшийся и куда-то закатившийся оберег, потеряв который, король Густар потерял и жизнь. Дух пристает ко всем с нудными расспросами, не видели ли где такую штуку, а не слышали ли вы от кого-нибудь, и в таком роде… Но если ему не отвечать, говорят, может осердиться и устроить пакость. Еще припомнилась Сварогу легенда про волосы принцессы, дай бог память, Минессы или Ольмины (то ли Ронеро, то ли Снольдер). Принцессу природа наградила волосом невиданной тонкости, шелковистости и длины, как у Медузы, согласно мифам, до превращения в чудище. Придворные красавицы умирали, умирали от зависти, а потом взяли да прокрались ночью к ложу принцессы и отстригли ей локоны. Увидев себя наутро, Минесса или Ольмина сама умерла от разрыва сердца. Волосы, брошенные подлыми завистницами в подвал, теперь ползают по подземным коридорам и ищут виновниц смерти своей хозяйки. Мужчин волосы не трогают, но не дай бог спуститься в подвал женщине, да еще красивой… Еще что-то рассказывали про собаку с отравленной шерстью и про фундамент старого дворца, в каждый камень которого вроде бы замуровано по человеческой голове, и головы эти иногда переговариваются и стонут.
За веселыми раздумьями Сварог не заметил, как дошел до двери из широких дубовых досок, обитых медными полосами. На серебряном гвозде, вбитом в верхний рамный брус, висел серебряный же обруч. Его предназначение очевидно – не пущать наружу чертяк окаянных. С той же целью на дверных досках мелом нарисован знак – замысловато переплетенные треугольники. Дверь в «черные» заплутки подвала перекрывал засов. Увесистая, будто из свинца вырубленная доска с трудом вышла из проржавевших скоб. Скрипнули петли, забывшие о масле, тяжелая дверь с неохотой отлипла от косяка.
Из застойного подвального нутра ударила волна гнили и плесени. Сварог вытащил из настенного крепежа факел, перешагнул высокий порог, оглянулся, посмотрел вниз. С внутренней стороны напольный брус был изгрызан. Либо крысами, либо кем-то еще. Во всяком случае, с острыми зубками…
Каменная кладка пола влажно блестела в факельном свете. Ступать по ней следовало осторожно, не ровен час – поскользнешься. Седые наросты паутины рыболовными сетями свешивались с низкого полукруглого свода, липкие прикосновения с первых же шагов заставляли Сварога морщиться и обтирать лицо.
Его шаги, дыхание, потрескивание факела, скрип кожаной петли, в которой постукивал хозяина по бедру Доран-ан-Тег, – эти звуки гулко метались в затишье коридора, рикошетили от стен, забегали вперед, в темноту, отпрыгивали назад, опять же в темноту.
Под ногами звучно хрустнуло. С возмущенным писком брызнули прочь от двуногого пришельца крысы, волоча за собой длинные хвосты, и растворились в сгустках мрака. Убрав ногу, Сварог разглядел на полу костяное крошево. А чуть впереди белела – он шагнул, подняв факел выше, – горка чьих-то костей в конопатинах крысиного помета. Рядом на камнях стены обнаружились брызги засохшей крови. Носком сапога Сварог разметал груду и раскопал узкий вытянутый череп, в который не поместилось бы много мозгового вещества. Однако: крайне примечательный череп, лишенный глазниц, но зато снаряженный частоколом треугольных акульих зубов.
Скорее всего, здесь нашло успокоение существо, никогда не покидающее мрак, вполне обходящееся слухом и обонянием. Какой-нибудь отдаленный родственник крота, только вряд ли такой же безобидный. Вполне возможно, охотник на крыс. Философски подходя, если есть крысы, должен же кто-то ими питаться. Однако кто знает, может, наш крысолюб не чурается и человечинки?
Вскоре после обнаружения первых костей Сварог обнаружил первую дверь. И даже припомнил, что на плане дворца помещение отмечено как «ледник Ролана». На уровне Сварогова колена в двери ледника зияло отверстие почти правильной треугольной формы. Правильной-то правильной, но края прорехи в неровностях, зазубринах и бороздах, словно отверстие выгрызали зубами или выцарапывали когтями. Для крыс дыра высоковата, значит, постарался кто-то другой. Не в леднике ли он обитает? Одним словом, хорошо, что нам туда не надо.
В общем и целом, нормальный дворцовый подвал, отстойник времени, заброшенный, запыленный, отданный на откуп грызунам и фантомам. Без таких подземелий, щекочущих нервы и воображение своей близостью от светлых обыденных покоев, дворец лишается пряности, превращается в жаркое без соли и приправ, вроде есть можно, но жуешь без всякого удовольствия. И этот беспризорный лабиринт – тоже часть его, Сварога, королевских владений. Вот король и обходит владенья свои.
Свидетельством былых событий открылась в факельном свете надпись, вырезанная на стене, забитая грязью и незаконченная: «Задгарг убил меня. Тот, кто найдет ко…». Кольцо, колодец, копье, конец? Кто знает, на каком слове разжались пальцы резчика, о ком тот думал, когда доверял последнюю волю камню. Но, как ни странно, никаких других следов давней драмы Сварог не обнаружил.
На первое препятствие Сварог наткнулся на следующем изгибе коридора. Проход перегораживала решетка, запертая с той стороны на допотопный амбарный замок. Кроме того, с той стороны на ржавые прутья, по толщине не уступающие древку алебарды, были навалены бревна, доски и камни. Соорудившие от кого-то или чего-то эту баррикаду наружу так и не вышли, потому что выход-то всего один. Впрочем, поправил сам себя Сварог, это по плану один, если составители плана утруждали себя проверкой и перепроверкой сведений. А поскольку человеку свойственно лениться и отписываться…
Легкое движение кистью, сжимающей рукоять топора. Послушный хозяину Доран-ан-Тег набросился на преграду. Сверкал блестящей синевой полумесяц лезвия, расправляясь с прутьями, как с тростником. Шмякнулись на пол замок и вырубленный кусок решетки. Доски и бревна разлетелись в щепы, обдав трухой. Руками раскидав камни, Сварог перебрался через остатки баррикады и…
И вдруг обнаружил, что факел не разгоняет мрак. Колышущееся желтое пламя словно споткнулось о темноту перед собой, оно не отбрасывало отсвет на стены, освещало лишь руку Сварога. Застыв, не совершая преждевременных действий, Сварог включил «кошачий глаз».
В двух уардах впереди стояло нечто, более плотное, чем мрак вокруг. Нечто именно стояло – на двух чуть расставленных ногах, одну руку подняв над собой, другую…
Знакомые, однако, очертания и поза! Чересчур знакомые, чтобы не признать самого себя, держащего факел над головой и положившего ладонь на рукоять Доран-ан-Тега. Сварог повел головой, и его подземный двойник скопировал движение. Тень в зеркале, сотворенном из тьмы? Ох уж эти зеркала…
Тень внезапно смяла «Сварога» в бесформенное облако, из которого – словно под быстрыми, умелыми руками скульптора – стал проступать новый силуэт. Творение мрака сделалось меньше ростом, округлилось женскими формами, повернулось в профиль, провело рукой по коротко стриженным волосам, уперло руки в бока… «Мара! Тьфу ты, пропасть! Это что ж получается, тварюга беззастенчиво копается в моей голове и оттуда выуживает образы?» Как бы отвечая на вопрос утвердительно, нечто старалось уже вовсю, взвинчивая темп. Будто в трубе калейдоскопа безостановочно переливались друг в друга узнаваемые без труда тени: тетка Чари, капитан Зо, Гаудин, императрица Яна, Делия, Арталетта, хелльстадский пес Акбар, домовой Карах…
Ну ладно, хватит нам кина! Сварог достал шаур и плюнул серебряной звездочкой в мнимого Леверлина, перебирающего струны фальшивого виолона.
Жалобно, обиженно мяукнув, нечто сжалось в кошачий комок и бросилось наутек, то взбегая на стены, то взлетая на потолок. Факельный свет, чуть ли не вздохнув с облегчением, вспыхнул ярко, словно от прилива кислорода.
Очень может быть, что утомившееся от подвального одиночества нечто хотело лишь поговорить, надеялось на какую-то взаимность, а по-другому оно общаться не умело, и Сварог обидел мирное создание. Однако же не исключено, что правильно он прогнал кривляку и лицедея, и за театром теней последовал бы театр драмы и трагедии. Да и некогда ему сегодня общаться с тенями. Потом как-нибудь зайдет на ложный огонек…
Не все сказка, что бабками сказывается, – попадается и быль. В том Сварог удостоверился уже на подходе к пресловутой часовне Атуана. Сначала он подумал о змеях. А вглядевшись, понял, что это такое неспешно ползет, шурша, как складки платья, по камням.
Волосы принцессы Минессы или Ольмины, отрезанные завистницами и заброшенные в подвал, действительно жили своей жизнью и сейчас куда-то направлялись, переплетаясь, завиваясь на ходу в подобие косичек, закручиваясь кудряшками, изгибаясь дугой и выпрямляясь. Сварог на всякий случай отступил к противоположной стене, но волосы не обратили на мужское присутствие никакого внимания, проползли мимо, Сварог был им заметно неинтересен.
Ответвление, согласно плану обязанное привести к часовне, не озаботились сделать пошире, Сварогу приходилось протискиваться боком. Проход чуть расширился, когда закончился каменный пол и пошли ступени, вырезанные в глине. Стены спуска тоже не были забраны камнем. А глина под ногами и сбоку, желто-красная в синих прожилках, была на удивление суха. Воздух неожиданно сделался свежее, даже факел стал потрескивать громче.
Черт! Сварог резко обернулся. Почудилось, будто за спиной захлопали сильные птичьи крылья. Звук пропал так же внезапно, как и возник.
А был ли мальчик? Во всяком случае, ничего не видно. Сварог постоял, прислушиваясь. Тихо. Может, летучие мыши? Но раз так, надо чаще оглядываться. Впрочем, уже недалеко. Уже пришел.
Вот ты какая, часовня Атуана! Подземный камень в объятьях глины, иссиня-черный, подмигивающий вкраплениями слюды, а в камне – дверь. Овальная дверца, доходящая Сварогу до груди. Сварог коснулся ее. Железо, не тронутое ржой, ответило на прикосновение обычным холодом металла. По краю дверного овала были выбиты руны. Витую, замысловато изломанную ручку строители расположили необычно – почти по центру. Сварог присмотрелся – дверца открывается наружу. Что ж, остается только открыть…
Вот, значит, зачем потребовалось строителям часовни зарываться в землю еще глубже – чтобы выйти к каменюге. Но это рождает новый вопрос: что такого в этом камне, из-за чего понадобилось к нему пробиваться? Да еще прорубать в нем дверь? Может быть, просто ходило в тогдашние времена поверье, приписывающее валуну целебные и магические свойства? Но кто и откуда узнал, что в таком-то месте в земле лежит здоровенный булыжник и он магически могуч? Вопросы притягивали вопросы, ветвились новыми вопросами, в них можно запутаться. Ладно, отложим.
Любопытно будет взглянуть на часовню. И на тех, кто ждет его там.
Если ждет.
Он достал из петли Доран-ан-Тег и вежливо постучал в дверцу рукоятью. Тишина. Никто не отозвался: «Занято!», никто не спросил: «Кто там?», никто не сказал: «Прошу!» Да и глупо, конечно, было бы ждать ответа. Сварог взялся за ручку. Будто женщина, заждавшаяся любимого, ручка откликнулась на прикосновение жадным согласием повиноваться, провернулась от легкого нажима. Сварог потянул на себя дверцу. Та тоже пошла легко и без намека на скрип, словно каждый день некий специально приставленный человек щедро поливает дверные петли маслом.
Открылся черный овал проема, в который Сварогу предстояло шагнуть. Из часовни не вырвался пугающий запах, не раздалось настораживающих звуков, чего-нибудь вроде щелчка взводимого курка. Не дохнуло, не мазнуло ветром из неведомых частиц, что переносят опасность, не зазвонили в мозгу тревожные колокольчики: «Не ходи, нельзя». А чутью он привык доверять. Но и не стоит спешить и безрассудно лезть в овальную пасть. Поначалу надо заглянуть, осмотреться с порога. И, если что-то не понравится, возможно, на пороге он и останется, здесь и дождется авторов записки.
Оглянувшись, Сварог проверил тылы «кошачьим зрением». Как говаривал капитан Родимчик, – поводов к беспокойствам нема. Он нагнулся, ухватился за железный косяк, завел руку с факелом внутрь часовни…
Более всего это напоминало игривый толчок в спину огромных медвежьих лап. Не похоже, что в тот удар вложили с аккумулированную мощь и злобное торжество: «На! Получай!» Просто грубая приятельская шутка Гагрантюа, не рассчитавшего силу. Но хватило и того.
Сварог кувырнулся за порог – и Доран-ан-Тег вырвало из руки. То есть не вырвало, а… Как будто топор был прикован к противоположной стене прочнейшей невидимой цепью длиной как раз до дверного проема. Цепь резко натянулась – и не пустила оружие дальше порога. И не успел топор, падая, коснуться глиняного пола, как дверь часовни захлопнулась, точно люк подлодки по сигналу тревоги, – поспешно, отработанно, с громовым содроганием. А Сварога уже оттаскивал от входа властный водоворот, завихрение сил, незнакомых с понятиями «сопротивление» и «пощада». Оттаскивал и вкручивал в поток, как воду в сливное отверстие. И уже ничего нельзя было поделать…
Глава вторая
…и как с ней бороться
Факел задуло сразу, теперь он тяжелил руку бессмысленным придатком. Задуло не ветром. Какой там ветер! Сварога черным одеялом окутывало абсолютное, беспросветное затишье.
Сварог бултыхался в ощущениях сродни тем, что должны окружать купальщика, накрытого нежданной волной океанского прибоя: тепло, темно и неотвратимо несет к заданному природой берегу. И от тебя ничего не зависит.
Длительного испуга ему не подарили. Лишь в тот миг, когда тычок в спину окунул его в черную неизвестность, когда рука, лишенная топора Дорана, бессмысленно хватала пустоту, а другая не менее бессмысленно сжимала никчемный факел, тогда вот сердце каменным ядром ухнуло в низ живота и тысячи холодных осиных жал страха впились в мозг.
Каскадер, прыгающий с крыши, пока летит мимо окон и балконов, боится, как и любой нормальный человек, – природу не переделаешь. Пусть в тысячный раз отматывает трюк – страх перед неизвестностью не выдавишь ничем. Лишь когда тело тонет в перинах надувных гор, успокаивающе покачивается в них, тогда страх отступает – неизвестность позади. Нечто похожее испытал Сварог, когда его подхватил, принял Поток. Пронзило ощущение, словно он упал в подставленные руки, и испуг прошел, как похмелье от чарки доброго вина. А чуть позже подоспело осознание того, что он не задыхается, не горит, не мерзнет. Даже вполне комфортно себя чувствует. Значит, и здесь жить можно. А раз можно жить, можно побороться за что-то лучшее…
Сварог выпустил ненужный факел, однако тот никуда не делся из разжатых пальцев. Тогда Сварог убрал руку, опустил ее к поясу…
Ого! Сначала показалось, будто его развернуло лицом вниз, и внизу, далеко, мелькнула серебряная, похожая на шляпку гвоздя точка. Но мигом позже он понял… нет, на него снизошло понимание того, что развернуло не его – это развернулось окружающее пространство. И не он сейчас снижается, а к нему придвигается та самая шляпка гвоздя… Чем дольше он всматривался в серебряную точку, тем четче проступали очертания… некоего предмета. И вот никакой точки уже нет, блеск пропал, зато он отчетливо видит, что именно к нему приближается.
Сварог бултыхался в ощущениях сродни тем, что должны окружать купальщика, накрытого нежданной волной океанского прибоя: тепло, темно и неотвратимо несет к заданному природой берегу. И от тебя ничего не зависит.
Длительного испуга ему не подарили. Лишь в тот миг, когда тычок в спину окунул его в черную неизвестность, когда рука, лишенная топора Дорана, бессмысленно хватала пустоту, а другая не менее бессмысленно сжимала никчемный факел, тогда вот сердце каменным ядром ухнуло в низ живота и тысячи холодных осиных жал страха впились в мозг.
Каскадер, прыгающий с крыши, пока летит мимо окон и балконов, боится, как и любой нормальный человек, – природу не переделаешь. Пусть в тысячный раз отматывает трюк – страх перед неизвестностью не выдавишь ничем. Лишь когда тело тонет в перинах надувных гор, успокаивающе покачивается в них, тогда страх отступает – неизвестность позади. Нечто похожее испытал Сварог, когда его подхватил, принял Поток. Пронзило ощущение, словно он упал в подставленные руки, и испуг прошел, как похмелье от чарки доброго вина. А чуть позже подоспело осознание того, что он не задыхается, не горит, не мерзнет. Даже вполне комфортно себя чувствует. Значит, и здесь жить можно. А раз можно жить, можно побороться за что-то лучшее…
Сварог выпустил ненужный факел, однако тот никуда не делся из разжатых пальцев. Тогда Сварог убрал руку, опустил ее к поясу…
Ого! Сначала показалось, будто его развернуло лицом вниз, и внизу, далеко, мелькнула серебряная, похожая на шляпку гвоздя точка. Но мигом позже он понял… нет, на него снизошло понимание того, что развернуло не его – это развернулось окружающее пространство. И не он сейчас снижается, а к нему придвигается та самая шляпка гвоздя… Чем дольше он всматривался в серебряную точку, тем четче проступали очертания… некоего предмета. И вот никакой точки уже нет, блеск пропал, зато он отчетливо видит, что именно к нему приближается.