Бушков Александр Александрович. Дети тумана

   — И тем не менее вы даете мне пистолет.
   — Я не могу вовсе ничего не делать, — сказал Лесли, и горькая усмешка на мгновение сделала его лицо по-детски беспомощным, незащищенным. — И о вашей безопасности следует подумать…
   — Вы живете здесь все эти пять дней?
   — Да, — сказал Лесли. — Под видом туриста сюда внедрен еще один наш человек
   — вот, посмотрите. — Он протянул фотографию. — Он будет знать о вас.
   — Ловко вы зачислили меня в сотрудники. Специальный констебль Савин — звучит…
   — Кон, разве я вас принуждал или вербовал?
   Савин сосредоточенно рассматривал пистолет.
   — Я могу чем-нибудь помочь? — спросил он, не поднимая глаз. — У меня есть знакомые в Интерполе и Международной службе безопасности…
   — Думаете, мы быстрее добьемся успеха, если сюда прибудет взвод оперативников и следствие будет вести не сержант, а майор? Разумеется, мы поставили в известность и Интерпол, и МСБ. Может быть, и их люди тоже здесь; Хотя — не уверен…
   — Простите.
   — А, не за что… Пейте пиво, пока холодное. — Подавая пример, Лесли взял банку. — Вы верите в чутье, нюх, интуицию?
   — В моей работе они играют большую роль, хотя и подводят иногда — например, случай с письмом Мак-Тига…
   — Тогда вы меня поймете. — Лесли придвинулся к нему вплотную. — Начальство считает, что не стоит волновать население. Поэтому человек, нашедший тело Мак-Тига, будет молчать о… звере. Местным мы сообщили, что Мак-Тиг убит. Просто убит — без каких-либо подробностей. Но я хожу по улицам, сижу в кабачках, заглядываю людям в глаза и сам ловлю их взгляды, разговариваю о пустяках — и меня не покидает впечатление, что они ЗНАЮТ. Все поголовно. И никогда не расскажут. Допускаю, что все это мне только кажется, бывает такое от бессилия, и тем не менее чутье…
   Он переплел длинные сильные пальцы, ссутулился. В углу рта появилась злая складочка. Савину хотелось сказать этому парню что-то хорошее, теплое, но он понимал, что любые слова бесполезны. Нужны были другие слова — конкретные, четкие, несущие информацию, влекущие за собой поступая, дела, результаты…
   — Ну, я пошел? — осторожно спросил Савин.
   — А знаете что? — Лесли поднял голову. — К вопросу о совпадениях. Как это ни странно, здесь действительно есть свой чудак.
   — Да? — больше из вежливости спросил Савин. — Кто такой? И что у него — вечный двигатель? Или пытается подвести научную базу под ангелов?
   — Он пытается подвести научную базу под «Летучего Голландца», — сказал Лесли. — Не знаю подробностей — не до него было, да и не интересуюсь я такими. Хотите адрес?
   — Давайте, — сказал Савин. — И адрес Гралева-Гролла.
   — Вот, держите. Да, а верхом вы умеете ездить?
   — Умею.
   — Тем лучше. Вы ведь все равно будете мотаться по окрестностям…
   — У меня вообще-то машина, но «гарольд» — не для бездорожья.
   — Вот видите. Здесь многие держат лошадей, однако советую вам обратиться к Беннигану, хозяину кабачка «Лепрекон». У него очень хороший конь, сошлитесь на меня. — Лесли вымученно улыбнулся, и его лицо застыло. — Помимо всего прочего — лошадь издали учует зверя…
   — До свидания. — Савин быстро встал.
   На улице он выругал себя за эту торопливость, но сделанного не воротишь. Ему стало страшно на секунду, правда, не за себя — за Лесли…
   Он медленно шагал по безлюдной улочке. Дурацкий пистолет неприятно оттягивал карман, солнце идиллически садилось за далекие горы. Мир вокруг, да и он сам, Савин, — все казалось чем-то нереальным, чьим-то бредово-зыбким сном. Дело тут было не в риске — он рисковал жизнью, когда шел по сельве с экспедицией Хименеса, и чистой случайностью было, что миньокао, ужас болот, осколок юрского периода, уволок в гнилую трясину Пакито, а не его; рисковал жизнью, когда остался в занятом путчистами Санта-Кроче; рисковал жизнью, когда искавшая клады Атауальпы группа угодила под камнепад, потеряла продукты и рацию, и жребий идти в селение за помощью выпал ему, — те закутанные туманом шаткие овринги… Нет, к риску ему не привыкать. Тогда что же? Эта история ни на что не похожа — вот что. Ее и быть-то не должно, а она существует, проклятая…
   Позвонить в штаб-квартиру? Сюда охотно примчатся двое-трое хватких парней из тех, кто сдал фильм и болтается без дела в поисках очередного сюжета. И станет гораздо легче.
   Нет, не стоит. И не потому, что следует, подобно золотоискателю, держать в секрете свой «карман», свою жилу. Просить помощи, еще не зная, понадобится ли она, — признак слабости, идущей к тому же вразрез с профессиональной этикой. На такое пойти никак нельзя…
   Он остановился перед кабачком Беннигана — полуподвал, очевидно, бывший склад. Окна, на треть выступавшие над тротуаром, были ярко освещены, играла музыка. На вывеске ухмылялся толстенький лепрекон — шотландский гномик, безобидный, если не трогать его и не приставать к нему. Савин отцепил Золотое Перо, положил его вместе с пистолетом во внутренний карман и, осторожно ставя ноги, спустился по каменным, сбитым посередине ступенькам.
   В зале стояло штук двадцать столиков и занята была едва половина. Модно одетые парни, подгулявший блондин в форме моряка торгового флота, двое стариков, забывшие за шахматами о своем эле, компания оживленно толковавших о своих рыбацких делах мужчин в грубых свитерах — обычная публика. Только сероглазая девушка, лениво листавшая какой-то журнал, не вписывалась в стандартную картинку захолустья. Ох ты, восхищенно подумал Савин, и что ей тут делать?
   Сидящие за столиками равнодушно оглядели Савина и вроде бы перестали обращать на него внимание.
   На стойке выстроились именные пивные кружки, по старой традиции украшенные портретами владельцев-завсегдатаев. Над кружками возвышался бармен, внушающий своей комплекцией оптимизм мужчина, — посмотрев на него, хотелось жить долго и насыщенно. Вряд ли заведение такого невеликого масштаба нуждалось в официанте, так что это, надо полагать, и был сам Бенниган.
   — Прекрасная погода нынче, — сказал Савин.
   — Уж это точно, — прогудел Бенниган.
   Савин взял кружку эля и рюмку «беллз». Он вспомнил, что давно не ел, и, словно угадав его мысли, Бенниган поставил перед ним тарелку с великолепным копченым угрем.
   — У вас ловят? — полюбопытствовал Савин.
   — Уж это точно, — сообщил Бенниган.
   Савин выбрал столик, из-за которого мог видеть девушку, уплел угря, выпил эля и почувствовал, что живет в этом городе лет сто. В меру тихо, не мешая разговорам, играл мюзик-бокс. Гралев мог подождать до завтра, девушка смешивала себе какой-то сложный коктейль, и в таинственного зверя Савин поверил бы сейчас, лишь просунь тот голову в окно.
   Автомат заиграл лит-рит, и Савин решительно направился к девушке. Она подняла на него серые глаза, секунду подумала и встала.
   Свободного места было не так уж и много, но лит-рит и не требовал сотни квадратных метров. Для захолустья девушка танцевала хорошо — танец был новый, недавно завезенный из Чикаго. У Савина сложилось впечатление, что поддерживать разговор она не настроена, но и холодком от нее не веет. Поэтому, когда мелодия вот-вот готова была оборваться, Савин решился на маленькое озорство. Он хорошо знал мюзик-боксы и, точно рассчитав момент, продолжая левой рукой обнимать девушку за талию, правой ловко нажал нужную клавишу. Мелодия зазвучала вновь, получилось элегантно и лихо. Ох, надают по шее, подумал Савин, зафиксировав хмурый взгляд из-за ближайшего столика.
   — Вы настройщик мюзик-боксов? — поинтересовалась девушка.
   — Нет, глотатель шпаг.
   — Ну, шпагами вас сегодня обеспечат… — многозначительно намекнула она.
   — Шпильками тоже?
   И завязался обычный разговор — легкая словесная дуэль, изобретенная, надо полагать, еще в каменном веке. Когда танец кончился, Савин проводил девушку до столика и замешкался с хорошо рассчитанной неуклюжестью.
   — Садитесь уж… шпагоглотатель. — Она впервые улыбнулась.
   Не успел он поставить на ее столик свою кружку и сесть, резко скрипнул отодвинутый стул. Савин приготовился — на тот случай, если выяснение отношений начнется на месте, Бенниган равнодушно резал угря. Девушка отрешенно вертела в пальцах свой бокал.
   — Прогуляемся? — Над Савиным навис крепкий парень в синей куртке.
   Они поднялись по ступенькам. Савин умел кое-что и особенно не беспокоился, не нравилось другое — стычка с аборигеном могла осложнить дальнейшую работу. Он решил работать в активной обороне.
   Парень, глубоко утопив руки в карманах куртки, покачивался рядом.
   — Англичанин? — спросил он наконец.
   — Русский.
   — Турист?
   — Вроде того.
   — Расплатись и уматывай в отель. Или, если скучно, можешь идти с нами, мы сейчас перекочуем к «Дельфину». Тебя как зовут?
   — Кон.
   — Кристи. Давай думай.
   — Я кому-то мешаю? Кристи расхохотался:
   — Но я же тебя зову с нами! Или у вас в России драку из-за девчонки обставляют как-то иначе?
   — По-моему, везде одинаково, — сказал Савин.
   — Тогда сам видишь, что не драться тебя позвали. Пойдешь с нами?
   — Нет, спасибо, я лучше останусь.
   — Положил глаз?
   — Если и так, что тогда?
   — Дурень, — сказал Кристи с пьяным благородством. — Мы тебе добра желаем, смотрим, парень чужой, не разбирается… Беги от нее, понял? Или будет плохо.
   — Выходит, все же мешаю кому-то?
   — Ну, дурень… Я же тебе добра желаю. Не связывайся. Пропадешь…
   — В каком смысле?
   — В таком, что и пуговиц не найдут. — Он огляделся и повторил: — Пуговиц не найдут, понял? Они и пуговиц не выплевывают, Кон…
   — Брось. Глупости все это.
   — Один тоже смеялся над суевериями…
   — Кто? — резко спросил Савин.
   — Откуда тебе его знать…
   — Ну, я и не говорю, что знал Мак-Тига лично…
   Сумерки еще не сгустились, и Савин хорошо видел лицо Кристи, словно протрезвевшего вдруг, пришедшего в себя. На лице были растерянность и страх.
   — Ты-то кто? — медленно спросил Кристи. — Ты-то сам кто?
   — Вампир по фамилии Фергюсон, — сказал Савин.
   Кристи передернулся, нашарил ногой ступеньку и бочком-бочком стал спускаться. От двери крикнул:
   — Как знаешь, я предупредил! Пожав плечами, Савин вернулся в зал. Навстречу ему целеустремленно протопала, не глядя на него, компания Кристи.
   — Целы? — спросила девушка.
   — Ага. Очень вежливый мальчик. Скажите, вы в самом деле летаете на помеле?
   Девушка обожгла его взглядом:
   — Это он вам наболтал?
   — Ну, не совсем так, — сказал Савин и добавил громче: — Я всегда верил, что ведьмы все же живут в Шотландии.
   Что-то изменилось в зале — мгновенно. Люди торопились допить и уйти. Едва дверь захлопывалась за одним, кто-то другой, выждав несколько секунд, вставал и, бормоча что-то про неотложные дела или заждавшуюся жену, спешил к выходу. В несколько минут кабачок опустел. Бенниган, кажется, ничуть не обескураженный массовым бегством клиентов, исчез из-за стойки, и сразу же погасли пять ламп из шести — видимо, там, в задней комнате, был выключатель. Глупо надрывался мюзик-бокс. Савин встал и выключил его. Вернулся к столику. Девушка хмуро смотрела на него. — Как вас зовут? — спросил Савин, показывая всем видом, что уходить не собирается.
   — Геката, — сказала она с вызовом.
   — Не так уж и смешно.
   — А вам хочется смеяться? Или пощекотать нервы? И судьба Мак-Тига вас не пугает? — Она звонко, невесело рассмеялась. — Что же вы молчите, Савин?
   — Интересно, какое у меня сейчас лицо? — спросил он тихо.
   — Улыбка у вас, во всяком случае, вымученная. — Она смотрела ему в глаза. — А мысли лихорадочно скачут, правда ведь? Ничего удивительного. Интересно, с чего вы взяли, что Лесли, с которым вы разговаривали, на самом деле тот настоящий Лесли, что приехал сюда пять дней назад? До двери далеко, она может оказаться запертой, и двадцать первый век останется там, снаружи… — Она поднялась, медленно отошла к стойке, встала спиной к Савину, обеими руками поправляя волосы. Резко обернулась. В сумраке ее лицо сияло зеленоватым фосфорическим светом. — А труп найдут на том же месте.
   — Ни с места! — Савин механически отметил, что его рука с пистолетом не дрожит, но сердце стучит не тише, чем колотит в ворота гонец с черной вестью в сумке.
   — Довольно! — Девушка улыбалась. — Слышите? Уберите эту игрушку, а то и в самом деле выстрелите. Это краска, понятно? Светящаяся, слыхали, надеюсь, про такую?
   Савин осторожно, почти на цыпочках приблизился к ней, коснулся пальцем теплой щеки. Подушечка пальца засветилась тем же неярким зеленоватым светом.
   — Здорово я вас? — Она отстранилась, смочила платок чем-то бесцветным из скляночки и стала вытирать лицо.
   Савина душил жгучий стыд, и он попытался отогнать его:
   — А все остальное — телепатия?
   — Ни капельки, — сказала она. — Простите, я не на вас сердилась, просто подвернулись под горячую руку…
   — Откуда же вы в таком случае меня знаете?
   Он уже овладел собой, как-никак он был -человеком с Золотым Пером, одним из королей объектива…
   — По-вашему, только полицейский может быть сообразительным, а женщинам вы в уме отказываете? Хозяин «Вереска» — мой дядя. Он сам рассказал, как вы расспрашивали, где находится полицейский участок. С Лесли я уже знакома… Будете допрашивать?
   — Вы что, принимаете меня за следователя Интерпола?
   — Ах, вы не оттуда? Поднимай выше — МСБ?
   — Я действительно журналист, — сухо сказал Савин.
   — А ведете себя как полицейский.
   — Это получилось случайно, честное слово. Вот… — Савин зачем-то протянул ей на ладони Золотое Перо и бланк удостоверения специального констебля. — Просто глупое стечение обстоятельств…
   — Хорошо, верю. — Она взяла его за палец и стерла платком краску. — Значит, вы в самом деле один из тех королей объектива, что ведут репортаж из пасти крокодила или кратера вулкана во время извержения… Верю — стечения обстоятельств бывают самыми дурацкими. Что дальше? Я вам нравлюсь, тем более что кольца на положенном пальце не имеется?
   — Нравитесь, — сказал Савин. — Но это потом. Почему они все разбежались? В том числе и Бенниган, которому, я уверен, ничего не стоит убить головой быка? Почему и чего боится Кристи? Они-то, в отличие от меня, должны хорошо вас знать…
   — Пойдемте, — сказала она. — Прогуляйтесь со мной до того места, где неизвестный монстр перегрыз глотку бедному Мак-Тигу. Ага, колеблетесь все-таки, несмотря на то, что живете в насквозь антимистическом двадцать первом веке? Эх вы, король репортажа…
   Она пошла было к двери, но Савин крепко сжал ее локоть, не стыдясь своей грубости. Отлетели прочь колебания и нерешительность, он работал, он шел по следу, не похожему ни на один прежний…
   — Банальный комплимент, но вы еще красивее, когда сердитесь.
   — Я вас сейчас ударю.
   — Потом, — сказал Савин. — Сначала проясним один нюанс. Кроме полиции, никто не знал об обстоятельствах смерти Мак-Тига…
   — И кроме того, кто обнаружил труп. Так вот, это была я. Довольны?
   — Как вас зовут?
   Девушка устало, почти жалобно вздохнула:
   — Ох, господи… Меня зовут Диана. И нет у меня желания с вами разговаривать, и все на свете мне надоело… Неужели так трудно понять, что у человека скребут на душе кошки? Да отпустите вы, король видеоискателя!
   — Почему они вас боятся?
   — Они не меня боятся, — устало сказала Диана, глядя сквозь него. — Они себя боятся, дурачки. Своих гор и рек, где когда-то обитали злые духи. И не улыбайтесь. Только что вы точно так же стучали зубами от страха.
   — Я — другое дело. Я только что приехал, и на меня вместо привычной работы свалились фантасмагории. А они живут здесь.
   — Вот именно — живут здесь… Ну, пустите.
   Она дернула плечом, и Савин покорно отпустил ее. Отчужденно простучали каблучки, хлопнула дверь. Савин остался один в полутемном зале, среди столиков с неубранной посудой. Он с силой потер лицо ладонями, огляделся, подошел к стойке и налил себе из первой попавшейся бутылки. Из задней комнаты выглянул Бенниган.
   — Закрываете? — спросил Савин.
   — Уж это точно, — прогудел хозяин.
   — Вы что-нибудь слышали? — Бенниган молчал. — Бросьте, все вы слышали. Что у вас происходит? Почему вы ее боитесь? В частности, вот лично вы, Бенниган? Да вас можно послать корчевать джунгли вместо бульдозера, а вы ее боитесь…
   — Хотите совет? — спросил Бенниган. — Уезжайте. Нет, я знаю, ничего вы не боитесь и готовы выдернуть хвост у черта, но не в страхе или отваге дело. Вы чужой здесь, понимаете? Здесь другой мир. В домах стоят те же стереовизоры, на столах лежат те же газеты, но это чисто внешние приметы. Жизнь здесь остановилась. То есть это вам кажется, что жизнь у нас остановилась, а нам — что она продолжается. Чужому нас не понять.
   — Так… — прищурился Савин. — Мы ничего не можем понять, а вы ничего не хотите объяснить. Вы предпочитаете тихо бояться, здоровые мужики… Что вас так пугает — труп у моря? Девчонка с тюбиком «светяшки»?
   — Вы не имеете права так говорить.
   — Ну да? — сказал Савин. — А вам не кажется, что вы просто-напросто упиваетесь своим страхом?
   — Слушайте! — Бенниган припечатал к стойке огромные ладони. Жалобно тренькнули бокалы. — Вас пугнула девчонка — и через минуту вы схватились за пистолет. А ведь она всего лишь шутила…
   — Кто же она? — спросил Савин. — Ведьма? Геката собственной персоной? И что она вам такого сделала — бурю насылала? Молоко створаживала? Утопленницей оборачивалась?
   — Не в ней дело. — Бенниган заговорил тише. — Для вас существует один-единственный мир — насквозь известный, подчиненный десятку никогда не дающих осечки законов. У вас дважды два всегда четыре, дождь всегда падает вниз. Ну, а если вы окажетесь в мире, где дождь сегодня падает вкось, а завтра — вверх? Где не существует устойчивых понятий и твердых истин? Где цветок может обернуться змеей, а кошка…
   — Зверем, — спокойно закончил за него Савин. — Перервал глотку — и снова мурлычет у камина кошка…
   Лесли прав, подумал он. Все они знают. Единственный человек, для которого происходящее остается тайной, — сержант Эдинбургской уголовной полиции. Круговая порука, замешанная на страхе. И ничего не добьешься лобовыми атаками, шашками наголо…
   — Я не собираюсь вас осуждать, — сказал Савин. — Не имею права, не знаю, что вам довелось пережить. Возможно, есть веские причины… Но вашей философии я никак принять не могу. Что это за разговоры о другом мире? Ваш мирок — ничтожная часть нашего, большого, так что извольте не играть в «затерянные миры». Мы ведь можем и не потерпеть такой, с позволения сказать, философии, вывихов ваших…
   — Ну да, — сказал Бенниган. — В случае чего, вы пошлете саперную роту, усиленную командой огнеметчиков, — и с проблемой покончено.
   — Не утрируйте. Ничего подобного я и не предлагаю. Я требую не так уж много
   — можете вы мне рассказать что-нибудь конкретное?
   — Ничего такого я не знаю.
   — Ну что ж, — сказал Савин. — Дзен так дзен… Займемся насквозь прозаическим и не затрагивающим никакой мистики делом — мне нужен конь… У вас ведь хороший конь?
   Высоко над равниной стояла большая и круглая желтая луна, вокруг нее колюче поблескивали крупные белые звезды. Вдали сонно замерло море. Савин остановил Лохинвара на вершине холма и смотрел вниз, на равнину.
   Он был один. Отовсюду плыли холодные запахи ночи. Недалеко отсюда спал городок и светилось окно сержанта Лесли, — проезжая мимо, Савин увидел его за столом, но не зашел.
   Савин тронул коленями теплые бока Лохинвара, и конь стал рысцой спускаться с холма. Внезапно он сбился с шага и сделал свечу, выбившую бы из седла менее опытного наездника. Савин усидел. Он навалился на шею коня, заставил-таки его коснуться земли передними ногами. До рези в глазах, до слез напрягся, всматриваясь вперед.
   Ничего и никого там не было — голая равнина, залитая лунным светом, резкие тени от камней и кустов. И тишина, про которую не хотелось сейчас думать: «Гробовая». А Лохинвар плачуще, жалобно ржал, дергал головой, стриг ушами, шарахался из стороны в сторону. Савин хорошо знал лошадей и понимал, что конь испуган, взволнован, досадует на тупость седока, не желающего бежать от опасности.
   Он вспомнил снимки, которые показывал Лесли. Вспомнил все известные ему древние легенды, связанные с этим краем, — псы с зеленой шерстью и горящими глазами, дышащие холодом брауни, блуждающий под землей зачарованный волынщик, кровожадный Морской Конь… Злясь и досадуя на свой бессильный страх, Савин выхватил пистолет и выстрелил по равнине поверх головы коня. И еще раз. И еще.
   И — ничего. Лохинвар немного успокоился, словно прислушивался или приглядывался, потом снова принялся нервно приплясывать. Савин достал камеру «Филин», приспособленную для ночных съемок, и, не поднимая к глазам, стал водить ею вправо-влево, стараясь охватить всю долину. Другой рукой с зажатыми в ней поводьями он похлопывал коня по шее, шептал ему ласковые слова, но все усилия про — пали втуне — Лохинвар был близок к тому, чтобы окончательно потерять голову и понести. Угадав то, Савин спрятал камеру, повернул коня и предоставил ему самому выбирать аллюр. Лохинвар сорвался в бешеный галоп. Ветер бил в лицо, длинная жесткая грива хлестала по щекам. Сначала Савин оглядывался, но вскоре перестал. Он только время от времени легонько натягивал поводья, давая коню понять, что по-прежнему остается хозяином.
   Брызнула из-под копыт каменная крошка, подковы высекли пучок искр, Лохинвар замедлил бег, остановился наконец, запаленно водя боками.
   Савин спрыгнул на землю, похлопал коня по влажной шее:
   — Ну что ты, дурашка? Чертей испугался?
   Лохинвар опустил ему на плечо длинную тяжелую голову, гулко всхрапнул. В его большом красивом Теле затухал озноб испуга.
   — Тебе легче, — сказал Савин. — Ты просто боишься. А мы еще и никак не можем понять, чего же мы, собственно, боимся…
   В ответ на это рассуждение Лохинвар снова всхрапнул и попытался ухватить Савина за ухо. Савин легонько шлепнул его по губам, взял под уздцы, и они пошли к берегу, к тому месту — репортер хорошо изучил карту.
   Они миновали покосившийся каменный столб, поставленный неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно для чего. При скудном лунном свете можно было разобрать черты грубо вырезанного человеческого лица. С моря наплывал туман, волокнистый, колышущийся, выползал на берег и никак не мог выползти, словно боялся коснуться камня и песка.
   Здесь, то самое место. Савин стреножил Лохинвара старым приемом техасских ковбоев — привязал поводья к правой бабке, — прошел к воде, встал лицом к морю, спрятав руки в карманах куртки. Поднял воротник, затянул «молнию» до горла — от воды тянуло сырым холодом.
   Сзади громоздились граненые скалы. Впереди колыхалась зыбкая стена тумана, скрывавшая пучину, — глубина здесь начиналась почти от берега.
   Вот тут его и нашли. Старый служака, не поднявшийся выше сержанта — или не захотевший подниматься выше, — замкнутый вдовец, почти без увлечений, если не считать кактусов и пива в умеренном количестве. С чем же он столкнулся, и какое отношение к этому имеют обстоятельства его смерти?
   Коротко заржал Лохинвар. Савин коснулся кармана. Нет, на сей раз это было радостное, приветственное ржанье — конь учуял сородичей. Савин прислушался. Перестук копыт, обрывки едва слышного разговора, а со стороны моря — словно бы удары весел по спокойной воде. Лохинвар снова заржал, и ему ответили чужие лошади.
   Савин вскочил в седло и рысью тронулся в ту сторону.
   У берега покачивался широкий баркас, осевший почти до уключин под тяжестью широких тугих мешков. Трое в обтягивающих брюках и мешковатых куртках с капюшонами стояли возле пароконной повозки и горячо спорили. Это был даже не гэльский — какой-то местный диалект, Савину неизвестный. Однако по жестам Савин вскоре понял, в чем дело: двое с баркаса ругают третьего, возницу, за то, что он приехал один, — видимо, им не хотелось самим таскать мешки. Вдали, в тумане, смутно угадывался силуэт длинного корабля.
   «Контрабанда», — сгоряча подумал Савин и тут же отбросил эту мысль как глупую и вздорную. Контрабанду не возят на допотопных повозках и лодках; сохранившиеся еще рыцари удачи предпочитают более скоростные средства передвижения. Да и Лесли предупредил бы о чем-нибудь таком. И наконец, контрабандисты не стали бы терять драгоценные безопасные минуты на нудное препирательство из-за того, кому таскать мешки…
   Савин подъехал поближе. Спорщики замолчали и уставились на него.
   — Добрый вечер, — сказал он с коня.
   Ночные трудяги кивнули, и один, ничуть не удивившись, что-то горячо затарахтел. Акцент у него был ужасающий, на одно исковерканное английское слово приходилось три-четыре абсолютно непонятных, но Савин все же сообразил, что его приглашают помочь и даже обещают заплатить. Подумав, он слез с коня.
   Один из моряков демонстративно устранился — сел на удобный камень, вытащил трубочку и задымил. Второй, поворчав, стал подавать мешки, а Савин с возницей таскали их в повозку, метров за двадцать — из-за валунов повозка не могла подъехать к самому берегу. Тяжеленные мешки были набиты какими-то твердыми свертками и ничем не пахли.
   В приключенческом романе герой обязательно исхитрился бы вспороть мешок и утолить любопытство. Савину этого, разумеется, не удалось. Он лишь старательно ощупывал мешки, но так и не смог понять, чем они набиты.