Страница:
– Потом началось прямо-таки комическое повторение истории Мерилин и Кеннеди, – продолжал он. – Патрону в конце концов все это прискучило, не было у Риточки качеств, способных привязать мужика надолго, да и деревенской простотой своей могла довести до белого каления… Степаныч ее стал вежливо отшивать, а она, что твоя Мерилин, начала ему названивать кстати и некстати, по всем возможным телефонам, забрасывать эпистолярами.
– Чего она хотела?
– Самое смешное – ничего материального. Хотела и дальше дублировать первую леди татарской губернии в некоторых аспектах. А Степанычу это уже надоело хуже горькой редьки. Пытался даже через меня как-то договориться, деньги предлагал, чудак, не понимал, что это у нее разновидность паранойи, когда никакие деньги не спасут…
– И что дальше?
– А ничего, – сказал Камышан. – Убили ее в один прекрасный день.
– И вы это убийство как-то связываете с тем, что мне тут рассказали?
– Вот уж нет. – Камышан, такое впечатление, моментально ощетинился. – Я вам просто откровенно отвечаю на ваши вопросы…
– И хотите уверить, что у губернатора был мотив…
– Ничего подобного.
– Господи, мы же с вами не дети, – сказала Даша. – Из всего, вами рассказанного, даже зеленый стажер может сделать вывод, что у губернатора был повод… или хотя бы подсознательное желание, чтобы Маргарита сломала шею на ровном месте. Я уже немного представляю, что это была за дамочка…
– Боюсь, не представляете, – хмыкнул Камышан. – В кабинете патрона идет совещание с участием вице-премьера, решается адской сложности вопрос касаемо энергетических тарифов – и в это время беспрерывно названивают два телефона на столе губернатора, то один, то другой, попеременке – это, понимаете ли, Риточке позарез нужно узнать, любит ли ее еще милый Виталик… Представляете положение Степаныча? А потом она заявляется в приемную – совещание еще идет, уточняю – и героически сражается с охранниками вице-премьера, орет, что никакая она не террористка, а просто жаждет выяснить отношения с любимым… Думаете, вру? Можете проверить. К широкой общественности эта история не попала, но свидетелей было изрядно… У нее, конечно, отобрали пропуск в управу, но ведь не угомонилась, даже успела первую леди матом покрыть по домашнему телефону… Я в толк не возьму, как эта история еще не выпорхнула в сарафанное радио…
Даша даже не улыбнулась в ответ на его откровенное ржанье. Спросила серьезно:
– Выходит, у губернатора все же был мотив?
– Ну, это как посмотреть. За что купил, за то и продаю. А выводы делайте сами. В одном вас готов заверить: все можно проверить. И перепроверить. Может, раскопаете еще что-то такое, чего и я не знаю. В конце концов, я кое-какие организационные вопросы обеспечивал, что греха таить, но с подсвечником не стоял, не обо всем осведомлен…
– Прекрасный мотив, – сказала Даша. – Я имею в виду тот, что был у вас.
– Что-о?!
– А вы подумайте, – невозмутимо продолжала она, лучась ангельской улыбкой. – Маргарита достала вашего патрона – до полного душевного раздрая и неконтролируемого бешенства. И он поручил своему верному оруженосцу, сиречь вам…
У Камышана был вид несправедливо обиженного ребенка, коему злые дяди вместо варенья подсунули ложку касторки. Даже челюсть отвисла. Прошло не менее полуминуты, прежде чем он смог пролепетать:
– Но я же вам сам рассказал…
– Ну и что? У Агаты Кристи в одном из романов убийца как раз и признавался в убийстве – чтобы отвести подозрения от собственной персоны…
– Дерьмо это, а не мотив! – взвился он. – Во-первых, с какой стати мне ради него идти на мокруху? Денег таких у него нет, а на будущих выборах его все равно, чует мое сердце, прокатят с треском, и в Москве ему местечко не светит… Чушь! А если во-вторых… да зачем мне тогда было светиться? Дал бы ей по голове на полпути, выкинул из машины – а потом уверял бы, что отвез домой, до порога проводил…
Откровенно говоря, в этом был резон. В обоих его утверждениях. С деньгами у губернатора не густо, а Камышан не такой дурак, чтобы светиться столь примитивно. И вряд ли губернатор мог иметь на него некий компромат, которым смог бы принудить, скорее уж обстояло наоборот…
– Да успокойтесь вы, – сказала Даша. – Я просто моделирую то, что в ваш адрес скажет прокурор… Прокуроры – тяжелый народ. Один, признаюсь по секрету, и меня в прошлом году посадить рвался. Еле отбилась изо всех своих девичьих слабых силенок. И красный дневник вам прокурор припомнит…
– Жгите меня, но вот тут я вам говорю чистую правду: подбросила какая-то сука.
– А отпечатки?
– Листал я его у Ритки…
– И что там было, на вырванных страницах?
– Я же не знаю, какие именно вырваны, – огрызнулся Камышан. – Но зуб даю: вырваны те листочки, где описаны разнузданные утехи с губернаторским участием… Были такие. Я на его месте себя чувствовал бы весьма неуютно, знай я точно, что есть дневник… Только этого ему и не хватало за пару месяцев до выборов… Так договорились мы с вами или нет? – спросил он вдруг. – Вы же говорили…
Ход его мыслей Даша просекала без труда: несомненно, решил, что некие силы уже открыли потаенную охоту за губернаторским скальпом, не дожидаясь предвыборной кампании. В этом свете легко объясняется его арест, обыск, наглое поведение ментов, ничуть несклонных стоять навытяжку перед управой… Ну и ладушки. Не стоит его разубеждать. Тем более что так и может оказаться. Она нисколько не удивилась бы, узнав, что обаятельный супермен Галахов уже получил «добро» от неких влиятельных кругов – лицензию на отстрел, где прописью значится: «губернатор – один»… Этим и объясняется его разгульная бесшабашность, словно заранее знает, что призрак бродит по управе, призрак благополучно сдохших демократических реформ, и этот призрак уже нисколечко не опасен новым прагматикам, играющим второй этап по своим правилам…
Вот только не стоит забывать, что губернатор еще способен побарахтаться: никому не хочется на свалку истории, тем более, что найдется строптивый народ, который слишком многое теряет с уходом губернатора, и потому будет драться до конца из примитивного инстинкта самосохранения… Самая пора задавать ему вопросы о Жене Беклемишевой – но с этим, пожалуй, повременим…
– Считайте, договорились, – сказала Даша. – На свободу хотите или безопаснее будет у нас пару деньков погостить?
– А этих скотов, надеюсь, уберете?
– Уберу, – сказала Даша. – И сигареты будут, и приличную еду обеспечим, а там и через подписку о невыезде обретете свободу.
– Только учтите – есть ситуации, когда помимо письменных показаний совершенно необходим и тот, кто их дал…
– Да понимаю я, – сказала Даша. – Никто вас не собирается в камере вешать, успокойтесь. Мне вы нужны живехонький – как источник, я подозреваю, бесценной информации.
– Уж это верно, – сказал он. – Сущий кладезь. Вы же не думаете, что я душу распахнул и иссяк до донышка?
– Господь с вами, кладезь… – усмехнулась она. – Поработаем еще…
Когда Камышана увели и вернулся Паша, она молча протянула ему густо исписанные листки, закурила и уставилась в стену, на обтрепанный по краям плакат, способный растолковать и самому тупому, каким макаром разбирается пистолет Макарова. В голове неотвязно сидело ощущение некой неправильности. С одной стороны, все, что произошло с того момента, как она позвонила в квартиру Камышана, ничуть не блистало новизной, укладывалось в рамки и стереотипы, было вполне объяснимо с точки зрения милицейского опыта, политических игр под ковром и самого нашего времени, безумного и шалого. С другой же… Где-то, словно на детской загадочной картинке, таилась неправильность, и Даша не понимала, в чем она заключается.
Губернатору, конечно, кранты. В отличие от других регионов, где, бают, губернаторы отвоевали себе постоянное местечко у того невидимого общественности стола, где делят сладкий пирог, шантарский воевода, по совершенно точным сведениям, был признан не заслуживающим даже приставной табуреточки. Поскольку был слаб. Университетский говорун, заброшенный нахлынувшей волной демократии в высокое кресло, просто-напросто не сумел войти в теневую элиту. Поскольку не смог удержать в руках рычаги и вожжи, не сумел сопротивляться московским бонзам, довольно быстро записавшим в «объекты федеральной собственности» самые прибыльные шантарские предприятия. Вульгарно говоря, промотал все, что мог промотать. И малость поумневший электорат в лице своих наиболее зажиточных представителей поставил на краснобае крест.
Но барахтаться он будет, где вы видели идиота, способного утюгом пойти ко дну в такой ситуации? Так в чем же тут клятая неправильность? Камышан достаточно умен, чтобы не цепляться за идущего ко дну патрона… Что-то такое он знает, иначе не послали бы стрелка… Нужно прокрутить в памяти и заново проанализировать разговор, манеру держаться, высчитать возможный ход мыслей клиента… В чем тут неправильность?
– Бомба, – сказал Паша, положив листки на стол так, словно они были сделаны из тончайшего хрусталя. – Залетели мы с тобой на самые верхи…
– Как, на твой взгляд?
– Не тянет он на убийцу. Точнее, улики против него не тянут на серьезные. Если его подставляют, то делает это круглый дурак, никогда прежде не имевший дела с уголовщиной. Только учти, я никаких фамилий не выдвигаю, просто думаю вслух…
– А что тут думать? – сказала Даша. – У нас есть время до завтра, до пятнадцати тридцати. Крайний срок, когда мы обязаны будем доложить все прокуратуре. Каковая его у нас моментально заберет. Чего я категорически не хочу. Не так уж часто бывает, Паш, чтобы начальство совершенно развязывало руки. Грех не использовать такую везуху.
– А Галахов тебя потом не подставит? – спросил прямой человек Паша.
– Попробую на него понадеяться, – сказала Даша. – Ты иди и уладь все с Тодышем – пусть этому сукину коту жратвы раздобудут, курева и чтобы ни одна живая душа к нему носа не совала… Тодыш как, носом не крутит?
– Да нет, все нормально.
– Вот и ладушки. Брось все силы на ту парочку, что уволокла Нину, из кожи вон вывернись. А у меня – свои заморочки…
…В глубине души она заранее приготовилась – не к прямому хамству, конечно, к подчеркнуто издевательской вежливости и взглядам свысока. В «империи Бека» любили щегольнуть своей крутизной, старательно уподобляясь былым ухарям-купцам…
Однако встретили, в общем, довольно мирно. Едва услышав ее фамилию, охранник при галстуке провел ее в роскошный холл, минуя проход со всяческими детекторами – оружия, взрывчатки, хитрой аппаратуры. Со стороны этот проход выглядел совершенно безобидно, но Даша-то знала его секрет. То, что ее провели через дверь для VIР, можно считать знаком внимания…
На мягком кожаном диване, под клеткой с огромным цветастым попугаем она высидела не более двух минут. Что опять-таки было знаком особого расположения – однажды на этом самом диване сорок минут продержали главу администрации района, из чистого принципа, чтобы знал, куда заявился. По достойной доверия информации, Беклемишев в это время охаживал в своем кабинете очаровательную секретаршу – не столько обуреваемый плотскими вожделениями, сколько из желания довести принципы до логического конца. И, ничуточки не покривив против истины, заявлять потом: «Сидит это он, как жаба на печи, а я тем временем Натку понукаю…» Говоря откровенно, Даша нисколечко не жалела униженного чиновничка, ибо он заявился по собственному желанию, почтительно потолковать о некоем скользком дельце, с которого рассчитывал получить левый навар. А следовательно, напросился на хамское обхождение сам…
Появилась вышеупомянутая секретарша, продуманно-холеная белокурая дива в светло-сиреневом костюме с символической юбчонкой, вызвавшем у Даши кратковременный промельк типично женской зависти. Вышколена была, стервочка, приходится признать – шагая за ней следом, Даша поневоле ощутила себя героиней великосветского сериала о тяжелой жизни простых бразильских миллионеров.
Беклемишев, конечно же, не простер радушие настолько, чтобы встать при виде дамы – восседал за необъятным столом под своей парсуной, писанной маслом, невыносимо яркими красками. Увековеченный на полотне Бек был, как положено первогильдийскому купчине, бородат, на столе перед ним громоздились кучей золотые монеты неведомо каких стран и народов, имелись также все атрибуты многотрудного купеческого ремесла – весы, счеты, украшенные висячими печатями свитки, гусиные перья в золотом жбанчике и неведомо зачем присовокупленный циркуль. Вне всякого сомнения, национал-патриот усмотрел бы в этом циркуле масонскую символику, но Даша, относившаяся к политике наплевательски, решила, что шантарский нувориш попросту углядел подобный инструмент на какой-то картине и захотел ради вящей пышности оснастить им свое подобие.
Окинув взглядом кабинет, Даша не усмотрела ничего похожего на диван или софу – и мимолетно-злорадно посочувствовала секретарше, от которой, несомненно, требовалась в таких вот условиях толика акробатического мастерства. Села в мягкое кресло и принялась подыскивать подходящую фразу, в которой сочетались бы независимость, капелька шантажа, искреннее расположение к удрученному отцу, а также…
Не пришлось стараться – Беклемишев что-то проворчал в виде приветствия и осведомился с ходу:
– Какую-нибудь сделку будете предлагать?
– Пожалуй, – сказала Даша, обрадованная, что ее избавили от дипломатических преамбул. – Я вас никогда не считала дураком. Понимаю, что вы чувствовали… Но с тех пор успели, уверена, перекипеть, обдумать все на трезвую голову и понять: их обоих подставили, и вашу Женю, и моего шефа, это не более чем поганый спектакль…
– Пить что-нибудь будете? – прервал он несколько сварливо, но все же не столь хамским тоном, какого Даша ожидала.
Вспомнив парижское турне, свой лучик света в темном царстве, она сказала небрежно:
– Вот разве что рюмку «Империал Кингдом» с капелькой «Перрье»…
Блондинка воззрилась на шефа чуть растерянно – не было у них ни того, ни другого, сразу видно.
– Впрочем, я не настаиваю, – сказала Даша. – На «Пепси» согласна.
Блондинка принесла ей запотевший бокал и по знаку шефа исчезла за дверью. Даша присмотрелась к портрету и фыркнула про себя: купчина был одет не в приличествующий сословию строгий кафтан, а в нечто среднее меж стрелецким камзолом и нарядом сказочного царевича – неведомая узорчатая ткань, самоцветы, меховая оторочка…
– Правду про вас говорят, что вы при необходимости – сущий гестаповец в юбке? – спросил Беклемишев, озирая ее не без доли мужского интереса.
– Полноте, стоит ли верить слухам? – улыбнулась Даша. – Про вас отдельные декаденты болтают, что именно вы держите общак Шантарской губернии – как лицо в «понятии» постороннее, но все же пользующееся доверием. Прикажете всему верить?
Беклемишев осклабился:
– Не дает покоя иным ментам шантарский общак, так рученьки и свербят… Короче, зачем пришли, наступив на гордость?
Даша подняла брови:
– Помилуйте, ни на что я не наступала. Просто рассудила, что наши интересы в какой-то точке могут пересечься, на краткое время, правда, но это-то меня и привлекает. Вы же уже знаете, что я загребла Камышана. Знаете, не надо таких невинных взглядов. Вашу подслушку у него на квартире мои ребята нарочно отключили не сразу – чтобы вы узнали… Только вы до него уже не дотянетесь. Да и не в нем, похоже, дело…
– Короче, – повторил он. – И конкретнее.
– Да бога ради, – сказала Даша. – Ваши мальчики его старательно разрабатывали. И не могли не накопать что-то интересное – вы, в отличие от меня, сирой, предписаниями и параграфами не связаны ничуть. Я вам предлагаю простую сделку: поделитесь материалами. А я, со своей стороны, гарантирую: кто бы там ни устроил вашей Жене эту гнусь, я его сделаю. Ох, как я его сделаю… Потому что так уж вышло: то, что случилось с вашей дочкой, теснейшим образом переплетено с убийством человека, за которого я обязана отомстить. Такой расклад. Такой мой вульгарный и шкурный интерес. Вас эти аргументы убеждают? Других у меня нет…
Он преспокойно поднял трубку и распорядился:
– Пятую папку ко мне. Целиком. – Глянул на Дашу довольно мирно: – Сейчас принесут.
Чудеса продолжались: не прошло и минуты, как верзила при галстуке, с некоторыми проблесками интеллекта во взоре, внес довольно пухлую папку и, повинуясь небрежному жесту хозяина, протянул ее Даше. Поклонился и сгинул.
– Все, чем богаты, – процедил Беклемишев. – Еще просьбы будут?
– Нет, – сказала она, вставая. – Разрешите уж откланяться…
Смешно, но она испытала прямо-таки детский страх – вдруг передумает, накинется и отберет… Папка, как она успела мельком отметить, ломилась от фотографий большого формата и листков машинописного текста.
Не набросились по дороге, не отняли. Непонятности самого загадочного пошиба продолжались. Все, что Даша знала о Беке, противоречило столь поразительной готовности по первому же требованию поделиться добычей. Вырвать у него эту папку должно было оказаться не менее трудной задачей, нежели, заглянув в Кремль, по-свойски одолжить у президента чемоданчик с «ядерной кнопкой» – на пару часов, приколоться со знакомыми… Не мог Беклемишев настолькосмягчиться душою за пару последних дней. Разве что с ума сошел или собрался уйти в монастырь и заранее проникается христианской любовью к ближнему. Разве что в кабинете пребывал его брат-близнец, о котором доселе никто и не слыхивал – противоположный по характеру, душевный, покладистый добряк…
Уже в машине, отчаянно ломая голову, она наткнулась на дохленький призрак мало-мальски правдоподобной версии: во всем этом замешан некто настолько влиятельный и сильный, что Бек не рассчитывает справиться с ним своими силенками, уступает эту привилегию милиции…
Но ведь нет в Шантарске такой фигуры! Нет и быть не может! Даже после смерти Фрола Бек не сдастся так просто! Сюрр…
И тут же она забыла о всех странностях. Потому что человек с одной из фотографий был как две капли воды похож на прилежно составленный мастерами своего дела фоторобот – «подполковник Баулин с Черского», похитивший Нину… Холеная, барственная физиономия, характерно оттопыренная нижняя губа, тот же зачес редеющих волос… На снимке он в штатском, отпирает машину, судя по очертаниям двери – немаленькая иномарка. К фотографии блестящей импортной скрепкой приколот листок плотной бумаги: «Код – Барин. Зафиксирован выходящим из ресторана „Жар-птица“ вместе с объектом Камыш. Судя по поведению, знакомы. После недолгого разговора Камыш уехал на служебной машине, а Барин – на синем БМВ-„тройке“ цвета синий металлик, номерной знак „Р 762 АБ“. В ходе наблюдения Барин, очевидно, заметивший слежку, в районе оперного театра вполне профессионально оторвался от нашей машины. По данным ГАИ, подобный номер в Шантарске не регистрировался, хотя и обозначен кодом, принятым для Шантарской губернии. Исходя из этого факта, считал бы возможным сделать вывод…»
Пониже листок аккуратно оторван. Однако Даша и без того прекрасно поняла неведомого автора докладной: незарегистрированный номер в связи с определенным сочетанием букв или цифр вполне может означать, что тачка принадлежит некой спецслужбе…
Неужели успели оторвать исчезнувшую половину листка за то время, пока несли папку? Вряд ли. Содержимое препарировано заранее. Но ведь это означает, что Бек заранее знал о визите Даши – и уже тогда намеревался отдать ей документы. Она лихорадочно зашуршала страницами – ну да, и здесь не хватает листка, и тут примерно треть фотоснимка аккуратно отрезана, а далее прямо в тексте сделан вырез, напоминающий очертаниями Африку…
К ее визиту готовились. Ее действия просчитывали. Осознание сего факта не то чтобы злило – но добавляло непонятностей. Запросто могло оказаться, что в игре замешана еще какая-то из спецслужб – тех, что какой-то идиот в телевыступлении взял и поименовал «братскими», олух…
Отсюда вытекает, что можно уткнуться в тупик. Если подоплека гораздо сложнее и туманнее, чем Даше сейчас представляется. Нельзя же позвонить кому-то из «соседей» и запанибрата поинтересоваться: «Ребята, вы, случайно, не копаете под этим деревцем?» Все равно не скажут, даже если и копают. Как и Даша на их месте не сказала бы.
Может, это и ключик? Бек наглый, как танк, но и он не попер бы против иных контор. И великодушно одарил Рыжую кое-какими результатами раскопок, купец с Калашниковым… Но ведь такая версия означает, что к смерти Воловикова и Славки оказались причастны не мафиози и не коррумпированные столоначальники? А это уже подразумевает такиеигры…
Быть может, это еще и ключик к поведению Галахова? Контора пошла на контору, очередная невидимая миру сшибка нехилых департаментов, и полковник ожидает, что Рыжая по своей всегдашней привычке приволокет на блюдечке н еч т о, ухитрившись при этом не погибнуть?
Она собрала в папку бумаги, бросила ее на сиденье рядом с собой. Закурила, подумала. И пришла к выводу – самое время претворять задуманное в жизнь. Совершенно неофициально…
Глава двенадцатая
– Чего она хотела?
– Самое смешное – ничего материального. Хотела и дальше дублировать первую леди татарской губернии в некоторых аспектах. А Степанычу это уже надоело хуже горькой редьки. Пытался даже через меня как-то договориться, деньги предлагал, чудак, не понимал, что это у нее разновидность паранойи, когда никакие деньги не спасут…
– И что дальше?
– А ничего, – сказал Камышан. – Убили ее в один прекрасный день.
– И вы это убийство как-то связываете с тем, что мне тут рассказали?
– Вот уж нет. – Камышан, такое впечатление, моментально ощетинился. – Я вам просто откровенно отвечаю на ваши вопросы…
– И хотите уверить, что у губернатора был мотив…
– Ничего подобного.
– Господи, мы же с вами не дети, – сказала Даша. – Из всего, вами рассказанного, даже зеленый стажер может сделать вывод, что у губернатора был повод… или хотя бы подсознательное желание, чтобы Маргарита сломала шею на ровном месте. Я уже немного представляю, что это была за дамочка…
– Боюсь, не представляете, – хмыкнул Камышан. – В кабинете патрона идет совещание с участием вице-премьера, решается адской сложности вопрос касаемо энергетических тарифов – и в это время беспрерывно названивают два телефона на столе губернатора, то один, то другой, попеременке – это, понимаете ли, Риточке позарез нужно узнать, любит ли ее еще милый Виталик… Представляете положение Степаныча? А потом она заявляется в приемную – совещание еще идет, уточняю – и героически сражается с охранниками вице-премьера, орет, что никакая она не террористка, а просто жаждет выяснить отношения с любимым… Думаете, вру? Можете проверить. К широкой общественности эта история не попала, но свидетелей было изрядно… У нее, конечно, отобрали пропуск в управу, но ведь не угомонилась, даже успела первую леди матом покрыть по домашнему телефону… Я в толк не возьму, как эта история еще не выпорхнула в сарафанное радио…
Даша даже не улыбнулась в ответ на его откровенное ржанье. Спросила серьезно:
– Выходит, у губернатора все же был мотив?
– Ну, это как посмотреть. За что купил, за то и продаю. А выводы делайте сами. В одном вас готов заверить: все можно проверить. И перепроверить. Может, раскопаете еще что-то такое, чего и я не знаю. В конце концов, я кое-какие организационные вопросы обеспечивал, что греха таить, но с подсвечником не стоял, не обо всем осведомлен…
– Прекрасный мотив, – сказала Даша. – Я имею в виду тот, что был у вас.
– Что-о?!
– А вы подумайте, – невозмутимо продолжала она, лучась ангельской улыбкой. – Маргарита достала вашего патрона – до полного душевного раздрая и неконтролируемого бешенства. И он поручил своему верному оруженосцу, сиречь вам…
У Камышана был вид несправедливо обиженного ребенка, коему злые дяди вместо варенья подсунули ложку касторки. Даже челюсть отвисла. Прошло не менее полуминуты, прежде чем он смог пролепетать:
– Но я же вам сам рассказал…
– Ну и что? У Агаты Кристи в одном из романов убийца как раз и признавался в убийстве – чтобы отвести подозрения от собственной персоны…
– Дерьмо это, а не мотив! – взвился он. – Во-первых, с какой стати мне ради него идти на мокруху? Денег таких у него нет, а на будущих выборах его все равно, чует мое сердце, прокатят с треском, и в Москве ему местечко не светит… Чушь! А если во-вторых… да зачем мне тогда было светиться? Дал бы ей по голове на полпути, выкинул из машины – а потом уверял бы, что отвез домой, до порога проводил…
Откровенно говоря, в этом был резон. В обоих его утверждениях. С деньгами у губернатора не густо, а Камышан не такой дурак, чтобы светиться столь примитивно. И вряд ли губернатор мог иметь на него некий компромат, которым смог бы принудить, скорее уж обстояло наоборот…
– Да успокойтесь вы, – сказала Даша. – Я просто моделирую то, что в ваш адрес скажет прокурор… Прокуроры – тяжелый народ. Один, признаюсь по секрету, и меня в прошлом году посадить рвался. Еле отбилась изо всех своих девичьих слабых силенок. И красный дневник вам прокурор припомнит…
– Жгите меня, но вот тут я вам говорю чистую правду: подбросила какая-то сука.
– А отпечатки?
– Листал я его у Ритки…
– И что там было, на вырванных страницах?
– Я же не знаю, какие именно вырваны, – огрызнулся Камышан. – Но зуб даю: вырваны те листочки, где описаны разнузданные утехи с губернаторским участием… Были такие. Я на его месте себя чувствовал бы весьма неуютно, знай я точно, что есть дневник… Только этого ему и не хватало за пару месяцев до выборов… Так договорились мы с вами или нет? – спросил он вдруг. – Вы же говорили…
Ход его мыслей Даша просекала без труда: несомненно, решил, что некие силы уже открыли потаенную охоту за губернаторским скальпом, не дожидаясь предвыборной кампании. В этом свете легко объясняется его арест, обыск, наглое поведение ментов, ничуть несклонных стоять навытяжку перед управой… Ну и ладушки. Не стоит его разубеждать. Тем более что так и может оказаться. Она нисколько не удивилась бы, узнав, что обаятельный супермен Галахов уже получил «добро» от неких влиятельных кругов – лицензию на отстрел, где прописью значится: «губернатор – один»… Этим и объясняется его разгульная бесшабашность, словно заранее знает, что призрак бродит по управе, призрак благополучно сдохших демократических реформ, и этот призрак уже нисколечко не опасен новым прагматикам, играющим второй этап по своим правилам…
Вот только не стоит забывать, что губернатор еще способен побарахтаться: никому не хочется на свалку истории, тем более, что найдется строптивый народ, который слишком многое теряет с уходом губернатора, и потому будет драться до конца из примитивного инстинкта самосохранения… Самая пора задавать ему вопросы о Жене Беклемишевой – но с этим, пожалуй, повременим…
– Считайте, договорились, – сказала Даша. – На свободу хотите или безопаснее будет у нас пару деньков погостить?
– А этих скотов, надеюсь, уберете?
– Уберу, – сказала Даша. – И сигареты будут, и приличную еду обеспечим, а там и через подписку о невыезде обретете свободу.
– Только учтите – есть ситуации, когда помимо письменных показаний совершенно необходим и тот, кто их дал…
– Да понимаю я, – сказала Даша. – Никто вас не собирается в камере вешать, успокойтесь. Мне вы нужны живехонький – как источник, я подозреваю, бесценной информации.
– Уж это верно, – сказал он. – Сущий кладезь. Вы же не думаете, что я душу распахнул и иссяк до донышка?
– Господь с вами, кладезь… – усмехнулась она. – Поработаем еще…
Когда Камышана увели и вернулся Паша, она молча протянула ему густо исписанные листки, закурила и уставилась в стену, на обтрепанный по краям плакат, способный растолковать и самому тупому, каким макаром разбирается пистолет Макарова. В голове неотвязно сидело ощущение некой неправильности. С одной стороны, все, что произошло с того момента, как она позвонила в квартиру Камышана, ничуть не блистало новизной, укладывалось в рамки и стереотипы, было вполне объяснимо с точки зрения милицейского опыта, политических игр под ковром и самого нашего времени, безумного и шалого. С другой же… Где-то, словно на детской загадочной картинке, таилась неправильность, и Даша не понимала, в чем она заключается.
Губернатору, конечно, кранты. В отличие от других регионов, где, бают, губернаторы отвоевали себе постоянное местечко у того невидимого общественности стола, где делят сладкий пирог, шантарский воевода, по совершенно точным сведениям, был признан не заслуживающим даже приставной табуреточки. Поскольку был слаб. Университетский говорун, заброшенный нахлынувшей волной демократии в высокое кресло, просто-напросто не сумел войти в теневую элиту. Поскольку не смог удержать в руках рычаги и вожжи, не сумел сопротивляться московским бонзам, довольно быстро записавшим в «объекты федеральной собственности» самые прибыльные шантарские предприятия. Вульгарно говоря, промотал все, что мог промотать. И малость поумневший электорат в лице своих наиболее зажиточных представителей поставил на краснобае крест.
Но барахтаться он будет, где вы видели идиота, способного утюгом пойти ко дну в такой ситуации? Так в чем же тут клятая неправильность? Камышан достаточно умен, чтобы не цепляться за идущего ко дну патрона… Что-то такое он знает, иначе не послали бы стрелка… Нужно прокрутить в памяти и заново проанализировать разговор, манеру держаться, высчитать возможный ход мыслей клиента… В чем тут неправильность?
– Бомба, – сказал Паша, положив листки на стол так, словно они были сделаны из тончайшего хрусталя. – Залетели мы с тобой на самые верхи…
– Как, на твой взгляд?
– Не тянет он на убийцу. Точнее, улики против него не тянут на серьезные. Если его подставляют, то делает это круглый дурак, никогда прежде не имевший дела с уголовщиной. Только учти, я никаких фамилий не выдвигаю, просто думаю вслух…
– А что тут думать? – сказала Даша. – У нас есть время до завтра, до пятнадцати тридцати. Крайний срок, когда мы обязаны будем доложить все прокуратуре. Каковая его у нас моментально заберет. Чего я категорически не хочу. Не так уж часто бывает, Паш, чтобы начальство совершенно развязывало руки. Грех не использовать такую везуху.
– А Галахов тебя потом не подставит? – спросил прямой человек Паша.
– Попробую на него понадеяться, – сказала Даша. – Ты иди и уладь все с Тодышем – пусть этому сукину коту жратвы раздобудут, курева и чтобы ни одна живая душа к нему носа не совала… Тодыш как, носом не крутит?
– Да нет, все нормально.
– Вот и ладушки. Брось все силы на ту парочку, что уволокла Нину, из кожи вон вывернись. А у меня – свои заморочки…
…В глубине души она заранее приготовилась – не к прямому хамству, конечно, к подчеркнуто издевательской вежливости и взглядам свысока. В «империи Бека» любили щегольнуть своей крутизной, старательно уподобляясь былым ухарям-купцам…
Однако встретили, в общем, довольно мирно. Едва услышав ее фамилию, охранник при галстуке провел ее в роскошный холл, минуя проход со всяческими детекторами – оружия, взрывчатки, хитрой аппаратуры. Со стороны этот проход выглядел совершенно безобидно, но Даша-то знала его секрет. То, что ее провели через дверь для VIР, можно считать знаком внимания…
На мягком кожаном диване, под клеткой с огромным цветастым попугаем она высидела не более двух минут. Что опять-таки было знаком особого расположения – однажды на этом самом диване сорок минут продержали главу администрации района, из чистого принципа, чтобы знал, куда заявился. По достойной доверия информации, Беклемишев в это время охаживал в своем кабинете очаровательную секретаршу – не столько обуреваемый плотскими вожделениями, сколько из желания довести принципы до логического конца. И, ничуточки не покривив против истины, заявлять потом: «Сидит это он, как жаба на печи, а я тем временем Натку понукаю…» Говоря откровенно, Даша нисколечко не жалела униженного чиновничка, ибо он заявился по собственному желанию, почтительно потолковать о некоем скользком дельце, с которого рассчитывал получить левый навар. А следовательно, напросился на хамское обхождение сам…
Появилась вышеупомянутая секретарша, продуманно-холеная белокурая дива в светло-сиреневом костюме с символической юбчонкой, вызвавшем у Даши кратковременный промельк типично женской зависти. Вышколена была, стервочка, приходится признать – шагая за ней следом, Даша поневоле ощутила себя героиней великосветского сериала о тяжелой жизни простых бразильских миллионеров.
Беклемишев, конечно же, не простер радушие настолько, чтобы встать при виде дамы – восседал за необъятным столом под своей парсуной, писанной маслом, невыносимо яркими красками. Увековеченный на полотне Бек был, как положено первогильдийскому купчине, бородат, на столе перед ним громоздились кучей золотые монеты неведомо каких стран и народов, имелись также все атрибуты многотрудного купеческого ремесла – весы, счеты, украшенные висячими печатями свитки, гусиные перья в золотом жбанчике и неведомо зачем присовокупленный циркуль. Вне всякого сомнения, национал-патриот усмотрел бы в этом циркуле масонскую символику, но Даша, относившаяся к политике наплевательски, решила, что шантарский нувориш попросту углядел подобный инструмент на какой-то картине и захотел ради вящей пышности оснастить им свое подобие.
Окинув взглядом кабинет, Даша не усмотрела ничего похожего на диван или софу – и мимолетно-злорадно посочувствовала секретарше, от которой, несомненно, требовалась в таких вот условиях толика акробатического мастерства. Села в мягкое кресло и принялась подыскивать подходящую фразу, в которой сочетались бы независимость, капелька шантажа, искреннее расположение к удрученному отцу, а также…
Не пришлось стараться – Беклемишев что-то проворчал в виде приветствия и осведомился с ходу:
– Какую-нибудь сделку будете предлагать?
– Пожалуй, – сказала Даша, обрадованная, что ее избавили от дипломатических преамбул. – Я вас никогда не считала дураком. Понимаю, что вы чувствовали… Но с тех пор успели, уверена, перекипеть, обдумать все на трезвую голову и понять: их обоих подставили, и вашу Женю, и моего шефа, это не более чем поганый спектакль…
– Пить что-нибудь будете? – прервал он несколько сварливо, но все же не столь хамским тоном, какого Даша ожидала.
Вспомнив парижское турне, свой лучик света в темном царстве, она сказала небрежно:
– Вот разве что рюмку «Империал Кингдом» с капелькой «Перрье»…
Блондинка воззрилась на шефа чуть растерянно – не было у них ни того, ни другого, сразу видно.
– Впрочем, я не настаиваю, – сказала Даша. – На «Пепси» согласна.
Блондинка принесла ей запотевший бокал и по знаку шефа исчезла за дверью. Даша присмотрелась к портрету и фыркнула про себя: купчина был одет не в приличествующий сословию строгий кафтан, а в нечто среднее меж стрелецким камзолом и нарядом сказочного царевича – неведомая узорчатая ткань, самоцветы, меховая оторочка…
– Правду про вас говорят, что вы при необходимости – сущий гестаповец в юбке? – спросил Беклемишев, озирая ее не без доли мужского интереса.
– Полноте, стоит ли верить слухам? – улыбнулась Даша. – Про вас отдельные декаденты болтают, что именно вы держите общак Шантарской губернии – как лицо в «понятии» постороннее, но все же пользующееся доверием. Прикажете всему верить?
Беклемишев осклабился:
– Не дает покоя иным ментам шантарский общак, так рученьки и свербят… Короче, зачем пришли, наступив на гордость?
Даша подняла брови:
– Помилуйте, ни на что я не наступала. Просто рассудила, что наши интересы в какой-то точке могут пересечься, на краткое время, правда, но это-то меня и привлекает. Вы же уже знаете, что я загребла Камышана. Знаете, не надо таких невинных взглядов. Вашу подслушку у него на квартире мои ребята нарочно отключили не сразу – чтобы вы узнали… Только вы до него уже не дотянетесь. Да и не в нем, похоже, дело…
– Короче, – повторил он. – И конкретнее.
– Да бога ради, – сказала Даша. – Ваши мальчики его старательно разрабатывали. И не могли не накопать что-то интересное – вы, в отличие от меня, сирой, предписаниями и параграфами не связаны ничуть. Я вам предлагаю простую сделку: поделитесь материалами. А я, со своей стороны, гарантирую: кто бы там ни устроил вашей Жене эту гнусь, я его сделаю. Ох, как я его сделаю… Потому что так уж вышло: то, что случилось с вашей дочкой, теснейшим образом переплетено с убийством человека, за которого я обязана отомстить. Такой расклад. Такой мой вульгарный и шкурный интерес. Вас эти аргументы убеждают? Других у меня нет…
Он преспокойно поднял трубку и распорядился:
– Пятую папку ко мне. Целиком. – Глянул на Дашу довольно мирно: – Сейчас принесут.
Чудеса продолжались: не прошло и минуты, как верзила при галстуке, с некоторыми проблесками интеллекта во взоре, внес довольно пухлую папку и, повинуясь небрежному жесту хозяина, протянул ее Даше. Поклонился и сгинул.
– Все, чем богаты, – процедил Беклемишев. – Еще просьбы будут?
– Нет, – сказала она, вставая. – Разрешите уж откланяться…
Смешно, но она испытала прямо-таки детский страх – вдруг передумает, накинется и отберет… Папка, как она успела мельком отметить, ломилась от фотографий большого формата и листков машинописного текста.
Не набросились по дороге, не отняли. Непонятности самого загадочного пошиба продолжались. Все, что Даша знала о Беке, противоречило столь поразительной готовности по первому же требованию поделиться добычей. Вырвать у него эту папку должно было оказаться не менее трудной задачей, нежели, заглянув в Кремль, по-свойски одолжить у президента чемоданчик с «ядерной кнопкой» – на пару часов, приколоться со знакомыми… Не мог Беклемишев настолькосмягчиться душою за пару последних дней. Разве что с ума сошел или собрался уйти в монастырь и заранее проникается христианской любовью к ближнему. Разве что в кабинете пребывал его брат-близнец, о котором доселе никто и не слыхивал – противоположный по характеру, душевный, покладистый добряк…
Уже в машине, отчаянно ломая голову, она наткнулась на дохленький призрак мало-мальски правдоподобной версии: во всем этом замешан некто настолько влиятельный и сильный, что Бек не рассчитывает справиться с ним своими силенками, уступает эту привилегию милиции…
Но ведь нет в Шантарске такой фигуры! Нет и быть не может! Даже после смерти Фрола Бек не сдастся так просто! Сюрр…
И тут же она забыла о всех странностях. Потому что человек с одной из фотографий был как две капли воды похож на прилежно составленный мастерами своего дела фоторобот – «подполковник Баулин с Черского», похитивший Нину… Холеная, барственная физиономия, характерно оттопыренная нижняя губа, тот же зачес редеющих волос… На снимке он в штатском, отпирает машину, судя по очертаниям двери – немаленькая иномарка. К фотографии блестящей импортной скрепкой приколот листок плотной бумаги: «Код – Барин. Зафиксирован выходящим из ресторана „Жар-птица“ вместе с объектом Камыш. Судя по поведению, знакомы. После недолгого разговора Камыш уехал на служебной машине, а Барин – на синем БМВ-„тройке“ цвета синий металлик, номерной знак „Р 762 АБ“. В ходе наблюдения Барин, очевидно, заметивший слежку, в районе оперного театра вполне профессионально оторвался от нашей машины. По данным ГАИ, подобный номер в Шантарске не регистрировался, хотя и обозначен кодом, принятым для Шантарской губернии. Исходя из этого факта, считал бы возможным сделать вывод…»
Пониже листок аккуратно оторван. Однако Даша и без того прекрасно поняла неведомого автора докладной: незарегистрированный номер в связи с определенным сочетанием букв или цифр вполне может означать, что тачка принадлежит некой спецслужбе…
Неужели успели оторвать исчезнувшую половину листка за то время, пока несли папку? Вряд ли. Содержимое препарировано заранее. Но ведь это означает, что Бек заранее знал о визите Даши – и уже тогда намеревался отдать ей документы. Она лихорадочно зашуршала страницами – ну да, и здесь не хватает листка, и тут примерно треть фотоснимка аккуратно отрезана, а далее прямо в тексте сделан вырез, напоминающий очертаниями Африку…
К ее визиту готовились. Ее действия просчитывали. Осознание сего факта не то чтобы злило – но добавляло непонятностей. Запросто могло оказаться, что в игре замешана еще какая-то из спецслужб – тех, что какой-то идиот в телевыступлении взял и поименовал «братскими», олух…
Отсюда вытекает, что можно уткнуться в тупик. Если подоплека гораздо сложнее и туманнее, чем Даше сейчас представляется. Нельзя же позвонить кому-то из «соседей» и запанибрата поинтересоваться: «Ребята, вы, случайно, не копаете под этим деревцем?» Все равно не скажут, даже если и копают. Как и Даша на их месте не сказала бы.
Может, это и ключик? Бек наглый, как танк, но и он не попер бы против иных контор. И великодушно одарил Рыжую кое-какими результатами раскопок, купец с Калашниковым… Но ведь такая версия означает, что к смерти Воловикова и Славки оказались причастны не мафиози и не коррумпированные столоначальники? А это уже подразумевает такиеигры…
Быть может, это еще и ключик к поведению Галахова? Контора пошла на контору, очередная невидимая миру сшибка нехилых департаментов, и полковник ожидает, что Рыжая по своей всегдашней привычке приволокет на блюдечке н еч т о, ухитрившись при этом не погибнуть?
Она собрала в папку бумаги, бросила ее на сиденье рядом с собой. Закурила, подумала. И пришла к выводу – самое время претворять задуманное в жизнь. Совершенно неофициально…
Глава двенадцатая
Любопытство губит кошку
– И все равно, есть в этом нездоровый авантюризм… – чуточку недовольно проворчал Стольник, сворачивая на Каландаришвили.
– Глупости, – браво сказала Даша. – Или вы там настолько не в авторитете, что не имеете права притащить туда девочку?
– Да ну, с чего вы взяли? – прямо-таки вскинулся он, задетый за живое.
– Вот и отлично, – сказала она. – Сами говорите, сегодня там не будет джентльменов с ледями, а перед обслугой можно и не отчитываться. Я же не кинозвезда, в самом деле, чтобы меня моментально в лицо опознавали…
– Мало ли, – вяло сказал он. – Вдруг кто нагрянет…
– Ну и что? – пожала она плечами. – Постараемся побыстрее смыться. Заехали, мол, выпить по рюмочке, а теперь отправляемся в постели кувыркаться… Самое житейское дело. Решили произвести впечатление на девочку из народа, хоромы барские ей продемонстрировать. Чего вы, собственно, боитесь?
– Да ничего я не боюсь, – заявил он. – Просто не привык как-то к подобным играм. Узнают, хлопот не оберешься.
«Как бы и в самом деле не повернул назад, болван», – не без опаски подумала Даша. Какой-то он сегодня пришибленный – должно быть, долетели уже толки об исчезнувшем Камышане, а то и достоверно известно, куда он запропал, утечки информации тут неизбежны…
– Глупости, – повторила она браво. – Вы так дрожите, что можно подумать, будто там в каждом углу трупы валяются, а в шкафу шпионы обосновались…
– Да не дрожу я вовсе! – возмутился он. – Мало ли что спросить могут…
– Спросят – ответим, – сказала она. – Чтобы походило на правду, следует врать, держась как можно ближе к правде. «Он не солгал, потому что судьи не умеют лгать, он просто не сказал всей правды…» Короче, с вами приехала девочка Даша, которая служит в милиции – прапорщиком во вневедомственной охране, на телефоне сидит. При нужде смогу красиво и убедительно рассказать насчет вневедомственной охраны со всеми деталями.
И с деловым, демонстративным видом стала смотреть в зеркало заднего вида – на неотступно сопровождавшие их машины.
– Ваши, конечно? – недовольно поинтересовался Стольник.
– Каюсь, – сказала Даша. – Я вам, понимаете ли, не Джеймс Бонд, а потому хочу подстраховаться. Не беспокойтесь, до самых дач они не поедут, пораньше отвалят.
– А в чем дело? – спросил он довольно натуральным тоном, в меру удивленным, в меру озабоченным. – Уж такие-то предосторожности к чему? Не зарежут вас тати.
– Береженого Бог бережет, – сказала Даша. – Есть у меня впечатление, будто вокруг последнее время происходит нечто неприятное и непонятное… А у вас нет такого впечатления?
– Понятия не имею, куда вы гнете, – фыркнул Стольник и надолго замолчал.
Даша взглянула в зеркальце последний раз. Две машины нахальнейшим образом висели на хвосте – во исполнение полученных инструкций. Не стоило растолковывать Стольнику, что инструкции эти были куцыми и туманными. Она всего-навсего порознь встретилась с двумя своими подчиненными, и ни один из них не знал, какое задание получил другой. А задание было не столь уж замысловатое: одна машина должна была сопровождать «ауди» с означенным номером от того места, где в иномарку уселась Даша, второй надлежало, «подхватив» ту же иномарку при въезде на Каландаришвили, вести до определенной точки. В которой обе машины должны были отвалить.
Весь этот спектакль преследовал одну-единственную цель: убедить Стольника, что в уголовке прекрасно известно, куда Рыжая уехала и с кем. А парочка якобы небрежно брошенных ею реплик могла бы заставить и человека поумнее поверить, что у нее с собой миниатюрный передатчик. На всякий случай, вдруг решат придушить на этой своей роскошной даче. Даша мельком подумала, что это, должно быть, признак то ли зрелости, то ли старости: еще год назад и в голову не пришло бы вот так подстраховываться. Однако последние события, как ни крути, поубавили бесшабашности…
Что скверно, после визита к Беклемишеву она не продвинулась ни на шаг. Несмотря на подарок в виде «пятой папки». Ее содержимое неопровержимо свидетельствовало, что Камышан был знаком с Женей Беклемишевой более чем интимно, однако и ребята Бека, как ни старались, не раскопали, как же все-таки Женя попала на ту квартиру. Возможно, в тот вечер она села в машину Камышана, а может, и в другую, похожую. Шофер Камышана ясности не внес, как ни бились, Женю по фотографиям не опознавал и клялся, что в глаза ее не видел, не говоря уж о том, чтобы возить. Подловить его не на чем, задерживать далее – чересчур рискованно, так что пришлось выпустить…
– Глупости, – браво сказала Даша. – Или вы там настолько не в авторитете, что не имеете права притащить туда девочку?
– Да ну, с чего вы взяли? – прямо-таки вскинулся он, задетый за живое.
– Вот и отлично, – сказала она. – Сами говорите, сегодня там не будет джентльменов с ледями, а перед обслугой можно и не отчитываться. Я же не кинозвезда, в самом деле, чтобы меня моментально в лицо опознавали…
– Мало ли, – вяло сказал он. – Вдруг кто нагрянет…
– Ну и что? – пожала она плечами. – Постараемся побыстрее смыться. Заехали, мол, выпить по рюмочке, а теперь отправляемся в постели кувыркаться… Самое житейское дело. Решили произвести впечатление на девочку из народа, хоромы барские ей продемонстрировать. Чего вы, собственно, боитесь?
– Да ничего я не боюсь, – заявил он. – Просто не привык как-то к подобным играм. Узнают, хлопот не оберешься.
«Как бы и в самом деле не повернул назад, болван», – не без опаски подумала Даша. Какой-то он сегодня пришибленный – должно быть, долетели уже толки об исчезнувшем Камышане, а то и достоверно известно, куда он запропал, утечки информации тут неизбежны…
– Глупости, – повторила она браво. – Вы так дрожите, что можно подумать, будто там в каждом углу трупы валяются, а в шкафу шпионы обосновались…
– Да не дрожу я вовсе! – возмутился он. – Мало ли что спросить могут…
– Спросят – ответим, – сказала она. – Чтобы походило на правду, следует врать, держась как можно ближе к правде. «Он не солгал, потому что судьи не умеют лгать, он просто не сказал всей правды…» Короче, с вами приехала девочка Даша, которая служит в милиции – прапорщиком во вневедомственной охране, на телефоне сидит. При нужде смогу красиво и убедительно рассказать насчет вневедомственной охраны со всеми деталями.
И с деловым, демонстративным видом стала смотреть в зеркало заднего вида – на неотступно сопровождавшие их машины.
– Ваши, конечно? – недовольно поинтересовался Стольник.
– Каюсь, – сказала Даша. – Я вам, понимаете ли, не Джеймс Бонд, а потому хочу подстраховаться. Не беспокойтесь, до самых дач они не поедут, пораньше отвалят.
– А в чем дело? – спросил он довольно натуральным тоном, в меру удивленным, в меру озабоченным. – Уж такие-то предосторожности к чему? Не зарежут вас тати.
– Береженого Бог бережет, – сказала Даша. – Есть у меня впечатление, будто вокруг последнее время происходит нечто неприятное и непонятное… А у вас нет такого впечатления?
– Понятия не имею, куда вы гнете, – фыркнул Стольник и надолго замолчал.
Даша взглянула в зеркальце последний раз. Две машины нахальнейшим образом висели на хвосте – во исполнение полученных инструкций. Не стоило растолковывать Стольнику, что инструкции эти были куцыми и туманными. Она всего-навсего порознь встретилась с двумя своими подчиненными, и ни один из них не знал, какое задание получил другой. А задание было не столь уж замысловатое: одна машина должна была сопровождать «ауди» с означенным номером от того места, где в иномарку уселась Даша, второй надлежало, «подхватив» ту же иномарку при въезде на Каландаришвили, вести до определенной точки. В которой обе машины должны были отвалить.
Весь этот спектакль преследовал одну-единственную цель: убедить Стольника, что в уголовке прекрасно известно, куда Рыжая уехала и с кем. А парочка якобы небрежно брошенных ею реплик могла бы заставить и человека поумнее поверить, что у нее с собой миниатюрный передатчик. На всякий случай, вдруг решат придушить на этой своей роскошной даче. Даша мельком подумала, что это, должно быть, признак то ли зрелости, то ли старости: еще год назад и в голову не пришло бы вот так подстраховываться. Однако последние события, как ни крути, поубавили бесшабашности…
Что скверно, после визита к Беклемишеву она не продвинулась ни на шаг. Несмотря на подарок в виде «пятой папки». Ее содержимое неопровержимо свидетельствовало, что Камышан был знаком с Женей Беклемишевой более чем интимно, однако и ребята Бека, как ни старались, не раскопали, как же все-таки Женя попала на ту квартиру. Возможно, в тот вечер она села в машину Камышана, а может, и в другую, похожую. Шофер Камышана ясности не внес, как ни бились, Женю по фотографиям не опознавал и клялся, что в глаза ее не видел, не говоря уж о том, чтобы возить. Подловить его не на чем, задерживать далее – чересчур рискованно, так что пришлось выпустить…