– Не понял, – сказал Мазур.
– Да все ты понял, козел... Ноги задери, как там тебе удобнее. Ну, живо, а то мы сами проверим...
Мазур, вздохнув, задрал ноги. Широкие штанины сползли, и, разумеется, сразу открылась прикрепленная к правой щиколотке черная кобура с «Вальтером», небольшим, однако убойным. Заначка на черный день, фигурально выражаясь.
– «Липучку» расстегни и пистоль аккуратненько стряхни на пол, – приказал усатый. – Левой рукой. И не дури. Чуть что не так… Сам понимаешь, что к чему, не целка.
Мазур выполнил требование, при этом не почувствовав ровным счетом никакой утраты. В комнате и так оставалось еще целых четыре пистолета – три у белых и один в кобуре у офицера, слушавшего непонятную речь с любопытно-отстраненным видом. Выбор богатый. Так даже лучше: сплошь и рядом, разоружив тебя, противник полагает, что ты стал менее опасным. Ну да, вон тот откровенно расслабился, когда кобура со стуком упала на пол. Но только не усатый...
И тут у Мазура в мозгу ослепительно вспыхнула нужная лампочка, нужная карточка выпрыгнула прямо в руки...
– Ну как же, – сказал он спокойно. – Восемьдесят седьмой, Крым, учения «Тень». Капитан-лейтенант Стробач Тимофей Васильевич, советский подводный спецназ...
– Я и не сомневался, Степаныч, что профессионал ты сугубый, – с непроницаемым лицом сказал усатый. – Было такое дело, были тогда еще и Советы... Независимой украинской державы тогда еще не было, но положение, сам знаешь, поправилось с той поры...
– Ну да, ну да, – сказал Мазур. – Как сейчас помню, Тимофей...
– Будь ласков – Т и м о ш. Давненько уже имя не коверкаю на москальский лад...
Мазур покачал головой:
– Понятно все. Ще не вмерла Украина... Помню прекрасно, ты, Т и м о ш, и тогда, в восемьдесят седьмом, под коньячок что-то такое буровил, только в те времена оно выглядело достаточно мирно, опереточно, право слово. А теперь, стало быть, процесс дошел до логического конца? Ну да, ты ж у нас из славного града Л ь в и в а, цитадели, так сказать...
– А не пора ли ему двинуть пару раз по организму? – спросил тот, что стоял рядом со Стробачем. – Не понимает, по-моему, человек своего положения...
– Сомневаюсь, – все так же тихо, серьезно и без малейшей нервозности сказал Стробач. – Все он прекрасно понимает. Тот еще кадр.
– Чего ж придуривается?
– Вот это на данный момент и есть самая интересная загадка, – задумчиво сказал Стробач. – Когда в гости неожиданно приходят серьезные люди с пистолетами, а клиент начинает дурковать, объяснений этому всего три. Первое – не врубается. Отметаем, не тот человек наш товарищ Мазур. Второе – стопроцентно уверен в своих тылах. Позволь усомниться, Степаныч. Ты тут совершенно нелегально, и прикрытия у тебя нет никакого... по крайней мере, здесь и сейчас. Остается третье, самое вероятное: пытается получить какую-то информацию, поскольку для него пока что многое неясно... А, Мазур? Ну ладно, я не жадный. Будет тебе ясность. Вот этот ноусер – он небрежно дернул подбородком в сторону картинного офицерика – из полиции, если ты не понял.
– Ну, это-то я как раз понял, – сказал Мазур. – Тоже мне, ребус. Купленный полицай, яснее ясного... майор?
– Капитан.
– Стробач... – укоризненно протянул Мазур – Ну это ж дешевка...Ты серьезный мужик... по крайней мере, по предыдущей жизни, по выучке и службе. Мог бы и майора прикупить.
– Обойдемся без дурного шика. Тебе и капитана хватит.
– Капитан, – сказал Мазур уже по-английски, – интересно, и сколько этот тип вам платит? Он всегда был прижимист...
Капитан, сразу видно, прекрасно его понял, но вместо ответа возмущенно фыркнул, уставился с нешуточной обидой: ну, понятно, какой проститутке приятно, ежели на людях ее род занятий в реальных выражениях называют...
Мазур покосился на экран. «Ориона» там уже не было, шла непонятная церемония с участием немалого количества военных и расфуфыренных штатских, в основном темнокожих: то ли торжественно открывали какую-то больничку или шашлычную, то ли просто тусовались с шампанским на денежки электората.
– Ну, знаешь, каплей, это уже верх цинизма, – продолжал Мазур опять-таки по-английски, – в твоем положении притаскивать полицейского...
Стробач недовольно поморщился, но ответил на том же языке:
– Интересно, какое такое «мое» положение?
– Возможно, я стал стар и мнителен, выдумываю сюжеты для боевиков, – сказал Мазур. – Но у меня отчего-то впечатление, что ты в последнее время как раз и углубленно занимался тем, что пытался прихлопнуть президента Ньянгаталы. Аквалангисты с лоханки, окопавшейся в нейтральных водах, снайперы в Королевском Краале... А потом ракеты на мирном гидрографическом кораблике...
Лицо Стробача примечательным образом изменилось: теперь на нем была и настоящая злость, и ненависть даже, и откровенная свирепость, и, кажется, досада. Лицо человека, которому Мазур крупно насолил.
И тем не менее бывший капитан-лейтенант рухнувшей империи очень быстро справился с собой. Ничего удивительного – их с Мазуром в определенные моменты жизни учили одни и те же учителя. Стробач, Стробач... Имперская кличка – «Князь». Не бог весть какой супермен, но у него в активе и «Весна», и «Осьминог», есть подозрения, и «Радуга», а также нечто схожее, Мазуру не известное. Неплохим волчарой был когда-то, он и сейчас не превратился в хлам, но вот п о л о ж е н и е его в нашем мире уже совершенно иное... На этом и играть? Конечно, на этом!
– Мазур, – сказал Стробач спокойно. – У меня, в общем, масса времени, но к чему толочь воду в ступе? Хочешь, чтобы я тебе обрисовал расклад? Изволь. Ты человек битый и должен понимать... Мне доверили серьезную работу, за которую платили серьезные деньги. Ты за короткое время дважды ухитрился мне все обломить. Особой злости я к тебе не питаю, мы с тобой выше таких пошлостей... но, согласись, отвечать придется. Я из-за тебя потерял приличные деньги, репутация под угрозой. Компенсация необходима, я не христосик и не буддийский святой. А значит, я должен на тебе заработать столько, чтобы залатать прорехи, убытки возместить...
– Денег нет.
– Не дуркуй. Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты, дружище, форменный кладезь ценной информации, большая часть которой и сегодня актуальна. Есть реальный шанс превратить эту информацию в деньги – если обратиться не к моим нынешним клиентам, а кое к кому другому. И получить эту информацию можно двумя путями. Первый – ты все равно выложишь требуемое, но с величайшей неохотой, и оттого к концу... интервью превратишься в ошметки. В прямом смысле. Второй – ты сам, не ерепенясь, распустишь язычок, а значит, останешься цел, невредим и даже какой-то процентик с этого дела получишь.
– Ушам своим не верю, – сказал Мазур. – Ты настолько благороден, что отпустишь меня на все четыре стороны? И даже процентик отслюнишь? И отомстить не попытаешься? Я что, должен этому верить?
– Должен. Потому что это бизнес чистейшей воды. Напортил ты мне крепко, настолько, что я, признаюсь, с трудом удерживаюсь, чтобы не вломить тебе как следует. Но это, повторяю, бизнес. Если я на тебе заработаю достаточно, чтобы компенсировать убытки, упущенную выгоду, – черт с тобой, живи. Даже – с процентиком. Что скажешь?
– А что тут сказать? – пожал Мазур плечами. – Ну не нравитесь вы мне. Не нравятся мне ни ваша розовая кофточка, ни ваши сиськи. А если серьезно, Стробач, откуда мне знать, что ты в серьезной игре? Может, ты тут вовсе и ни при чем? Я имею в виду, не имеешь отношения ни к последним покушениям на президента Кавулу, ни к ракетам на «Орионе»? Краем уха что-то прослышал и под этим соусом хочешь срубить денежек по-дурному?
– Ах, во-от оно что, – процедил Стробач, криво, неприятно усмехаясь. – Тебе п о л н о й ясности хочется? Ну, изволь. Для милого дружка – и сережку из ушка...
Он достал из кармана небольшой прозрачный пакетик с чем-то белым и сыпучим, похожим на обыкновенную соль, раскрыл, запустил туда два пальца и без малейшей брезгливости, с недрогнувшим лицом извлек содержимое. Покачал отрезанным ухом перед лицом Мазура. Осведомился:
– Знакомо?
Серьгу Мазур узнал моментально – массивную, серебряную, крест на полумесяце, если верить Егору, настоящую казачью, старинную. Вот, значит, как... Кое-что проясняется...
Он остался спокоен – видывал в жизни вещи и пострашнее отрезанного уха (тем более принадлежавшего совершенно чужому человеку, ни свату, ни брату, ни сослуживцу). Просто-напросто голова работала в режиме «максимум». Нужно было искать выход.
– К превеликому сожалению, мы до этого козла добрались слишком поздно, – сказал Стробач. – Но зато уж не церемонились, сам понимаешь. На корабль ты успел... Но вот смыться уже не вышло.
– А как вы узнали, кстати, где я? – небрежно спросил Мазур. – Или тоже секрет?
– Да какой там секрет, Степаныч, – усмехнулся Стробач. – Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, можно и откровенно. Если договоримся, никому не проболтаешься. Не договоримся – тем более. Этот шакаленок послал за тобой свою шестерку. Очень он опасался, что ты его как-то обманешь, кинешь, а ему ж хотелось хорошие денежки загрести. Между прочим, его и в самом деле кинули – его подполковничек своего оператора притащил, хитрован, наплевав на договоренности. Но это уже не наше дело... В общем, он за тобой послал хвоста. При здешнем курортном многолюдстве дело нехитрое и беспроигрышное, тут любой Штирлиц проглядит слежку... Но опоздали мы с ним, опоздали, – повторил он с нешуточным сожалением. – Успел ты, гад, напакостить... Ну что же, платить придется.
– Ну что, уважаемый, – глядя мимо него, обратился Мазур непосредственно к капитану, – понятно теперь, во что впутались? Эти приятные люди, если вы до сих пор не поняли, готовили покушение на президента соседней державы... к чему и вы оказались пристегнуты ненароком.
Он видел по лицу бравого служителя закона, что тому очень и очень невесело. Извечная беда продажных винтиков государственного механизма: никогда не знаешь заранее, беря денежки, во что именно со своими благодетелями вляпаешься... Но старается держаться молодцом, обормот...
Капитан – определенно собрав всю силу воли в кулак – ответил сухо:
– Представления не имею, о чем вы. Ни в каком покушении я не участвовал... и эти господа тоже. Подобные обвинения нужно доказывать на следствии и в суде. А у вас... – он вдруг улыбнулся Мазуру почти спокойно: – А у вас, мне почему-то представляется, крайне мало шансов добраться до следователей и судей...
– Это вы верно подметили, – сказал Мазур рассеянно. – Ну что же, самообладание у вас есть, хвалю... И все же вы сами понимаете, что прочно пристегнуты к этому делу, не зря же этот тип, – он кивнул на Стробача, – ничего не имеет против того, чтобы мы и дальше вели разговор по-английски. Чтобы вы лучше представляли, во что влипли, и у вас не появилось бы дурацкого желания с о с к о ч и т ь... Ага, он снова, я так понимаю, грозится всех раскатать и вывести на чистую воду...
И кивнул в сторону телевизора – там на экране вновь возник бравый подполковник, энергично тараторивший что-то в камеру и в такт выкрикам грозивший кулаком неизвестному супостату. Лицо капитана заметно омрачилось (Мазур явно попал в точку, тут и понимать не надо, мимики достаточно), но он держался. Двигаясь почти непринужденно, прошелся по комнате, задергивая шторы на обоих окнах, – ну да, не хотел, чтобы до непосвященных подчиненных долетело хоть словечко, да и увидеть могли нечто неподобающее. «Будем работать, – подумал Мазур почти весело. – Ох, придется. Не сдаваться же?»
Какое-то время стояла тишина. Время от времени Анка ворочалась, что-то неразборчиво мычала, меняла позу – одним словом, старательно изображала в дым пьяную поблядушку, прихваченную для второстепенных дел. Если у Егора сложилось такое убеждение – а оно наверняка сложилось, – то он его Стробачу передал, а как же иначе, тот временами сторожко косится на постель, но что-то в его поведении подсказывает: наживку он заглотал и Анку считает неопасной... Так, что у нас в активе? Стробач – неплохой профессионал диверсий и деликатных акций, старательно выученный рухнувшей в небытие империей... и не более того! Всегда ходил в исполнителях, до серьезной командирской роли подняться не успел, потому что империя обрушилась. Подался на вольные хлеба, здесь, сейчас, у своих – безусловный атаман... но сути-то это не меняет. По п р е ж н е й своей жизни он не командир, не стратег, не планировщик. Вот и двинем Ахиллеса по его беззащитной пяточке...
Мазур поднял голову, улыбнулся Стробачу открыто, безмятежно, можно сказать, беззаботно:
– Знаешь, в чем твоя беда, Т и м о ш? (Он по-прежнему говорил по-английски, чтобы и продажного капитана охватить игрой). Да в том, что ты, как был мелкой сошкой, так и остался.
– Это оскорбление или как? – спросил Стробач, напрягшись.
– Ну что ты, – сказал Мазур. – Мы же профессионалы, ты сам это повторяешь, чтобы я не забыл... К чему нам глупые эмоции вроде оскорблений? Это, уж прости, констатация факта. Ты всегда был р я д о в ы м. Рядовым членом группы, я имею в виду. Никогда не командовал. Сомневаюсь, что успел дослужиться до кап-три, прежде чем обрушился Союз...
– Успел.
– Поздравляю, – сказал Мазур. – Но сути дела это не меняет, мне думается. Той независимой украинской державе, о который ты с таким пафосом поминал, ты, вероятнее всего, попросту не служил. Ну какие там могли быть серьезные дела для подводного спецназа? Мне представляется, ты довольно давно подался в свободное плаванье... Прав я?
– Предположим. Что с того?
– Так я ж и объясняю... – сказал Мазур, подпуская чуточку снисходительного презрения, чуточку пока что. – Речь не идет о твоих качествах боевика. Они, я уверен, выше всякой похвалы. Нас всех неплохо учили, Тимош. Но ведь это далеко не все... Повторяю, я и не собираюсь тебя оскорблять. Просто обрисовываю ситуацию с профессиональным цинизмом. В нашем с тобой положении есть существенная разница. И я ее подробно изложу, раз уж у нас тут начался сущий фестиваль «Славянский базар»... Итак, ты и я. Ты, Тимош, если смотреть правде в глаза, всего-навсего классический белый наемник, фигура, для Африки насквозь привычная на протяжении последней полусотни лет, но, признай, довольно мелкая. Это не фигура, а пешка... Солидные бизнесмены тебе заплатили, чтобы ты пришил президента. Моральную сторону предприятия я цинично выношу за рамки – не мое дело читать мораль, меня она как-то не интересует. Черт с ней, с моралью. Каждый зарабатывает, как может. Я не о том. Так вот, ты, голубь – обычный наемник, которому бизнесмены заказали президента. И не более того. На Джеймса Бонда это ничуть не похоже – да и до Конго-Мюллера или Майкла Хора тебе, как до Китая раком...
Он сделал точно рассчитанную паузу, чтобы посмотреть, как его тирада будет воспринята. И убедился, что угодил в яблочко: Стробач задет не на шутку, он и сам в глубине души все про себя знает, но, когда слышишь это из чужих уст, да еще на публике... Притворяется невозмутимым, но ноздри-то раздуваются, и в глазенках злой блеск...
– Интересно, – сказал Стробач, старательно изображая совершеннейшую невозмутимость, – а ты, выходит, лучше? Ты-то чем лучше, Степаныч? Только не говори, что ты – фигура...
В раскладе фестиваля внезапно произошли изменения: Анка шумно заворочалась, но не «проснулась». «Молодец, – подумал Мазур едва ли не растроганно. – Соображает, что дело близится к финалу. С о в с е м просыпаться не стоит – этот облом может ее и вырубить ради пущего спокойствия, а вот так, решив, что она вот-вот очухается, и придется принимать какие-то меры, он на ней полностью сосредоточится. Их остается двое...»
– Я-то? – переспросил Мазур голосом Жоржа Милославского. – Я-то, уж извини, как раз персона. В отличие от тебя, нелегала и мелкого пакостника. Официально состою консультантом в одной из секретных служб Ньянгаталы, ведаю кое-какими аспектами безопасности президента. И здесь я, особо подчеркиваю, под своим собственным именем, вполне легально. Дипломатического ранга, согласен, не имею, чего нема, того нема, но в прочих отношениях – фигура вполне респектабельная... – вот т е п е р ь он позволил брезгливому превосходству в голосе достичь наивысшей точки: – Ты понял разницу, быдла наемная?
И видел по лицу собеседника, что попал в точку, нанес удар в самое чувствительное место. Встал из кресла, используя секундное замешательство оппонентов – не взмыл, боже упаси, выпрямился медленно, неспешно, чтобы не нарваться на дурную пулю. Стробач этому не препятствовал, все еще кипя от злости. А Мазур старательно н а г н е т а л, глядя уже откровенно брезгливо, как солдат на вошь, цедя слова через губу с барским превосходством:
– Все понял, урод? Олух царя небесного? Считай, что я тут в качестве официального лица, призванного улаживать скользкие вопросы в отношениях меж сопредельными державами. «Орион», говоришь? Так мне его здешние власти простят – в конце концов, это не их корабль, да и ситуация подходит под классическую борьбу с терроризмом лучше некуда... Дошло до тебя наконец, козлик? Мне чихать, что ты режешь уши шакалам пера, – с ними, по совести, иначе и нельзя. Но вот об меня зубки обломаешь. Потому что я – официальное лицо. Потому что здешние спецслужбы мне если не помогают, то уж не мешают. Потому что этот милый коттеджик давно под наблюдением – кто ж допустит, чтобы и со м н о й теперь что-нибудь стряслось? Я – рыцарь в сверкающих доспехах, борец с мировым терроризмом, то бишь с тобой, рожа. Это я тебе буду диктовать, как летать, как свистеть, какие показания давать – а ты, сволочь, будешь испражняться до донышка, чтобы задницу сберечь и шкуру сохранить... Что таращишься? Тебе паспорт показать на мою честную фамилию? Вон он, на столе...
Паспорт, разумеется, был на вымышленную фамилию, все, что Мазур только что выложил, с действительностью не имело ничего общего. Но тут уж, как в покере: карты у тебя могут оказаться в десять раз хуже, чем у противника, но, взявшись блефовать, ты его настолько введешь в заблуждение ангельским выражением лица и честнейшим взглядом, что он сбросит свою выигрышную комбинацию, сказавши «я – пас», и проиграет, хотя имел все шансы...
Мазур сделал шаг к столу. Ошеломленный Стробач ему не препятствовал.
– Вот, – сказал Мазур, брезгливо цедя слова, – вот я беру паспорт, открываю, показываю... Или ты, заделавшись щирым хохлом, по-москальски читать разучился? Вот, изволь полюбопытствовать, дурное ты чувырло...
Все было в полном порядке: он сумел переместиться так, что Стробач закрывал его от своего сообщника с пистолем наголо. Мазур стал вытягивать руку с паспортом – и Стробач машинально опустил ствол, чуть-чуть, видно было по нему, что он готов выхватить у Мазура аусвайс и прочитать глазами, чтобы самому убедиться...
Безошибочно угадав момент, Мазур переместился с возможной линии огня, парой пируэтов сбил с толку противника касательно возможных траекторий своего перемещения. Нанес удар – краснокожей паспортиной, твердой обложкой, в умелых руках представлявшей собой нешуточное оружие...
Свободной рукой завалил Стробача на себя, прикрываясь им от пули. Напрасно. Слева послышался смачный удар, оханье, миг спустя едва слышно хлопнул бесшумный пистолет (уже в руке у Анки), и напарник Стробача завалился навзничь с аккуратненьким входным отверстием посреди лба, грянулся затылком на пушистый ковер и остался недвижим.
Пистолет в его руке оказался всего-то в полуметре от начищенных сапог господина продажного капитана, но тот не сделал попытки его схватить и свою кобуру лапать даже не пытался, оцепенело застыл у стены – полное впечатление, побледнев от панического ужаса, хотя негры, как известно, бледнеть не могут по чисто техническим причинам, они вместо этого становятся пепельно-серыми...
Мазур орлиным взором окинул помещение, окончательно проясняя для себя ситуацию.
Совершеннейшее благолепие, тишина и симметрия. За наглухо задернутыми шторами не слышно шума, голосов, шевеления, там ничего не заметили. Анка стоит с пистолетом наготове, тот, что ее караулил, признаков жизни уже не подает, не говоря уж о том, которому она добавила третий глаз ясновидения, чакру прочистила.
Фестиваль «Славянский базар» закончился. Можно опускать флаг, наливать напоследок по граненому притомившимся баянистам, одним словом, заканчивать как торжественную часть, так и народные гулянья.
Вполне культурно получилось. Финита.
Глава шестая
– Да все ты понял, козел... Ноги задери, как там тебе удобнее. Ну, живо, а то мы сами проверим...
Мазур, вздохнув, задрал ноги. Широкие штанины сползли, и, разумеется, сразу открылась прикрепленная к правой щиколотке черная кобура с «Вальтером», небольшим, однако убойным. Заначка на черный день, фигурально выражаясь.
– «Липучку» расстегни и пистоль аккуратненько стряхни на пол, – приказал усатый. – Левой рукой. И не дури. Чуть что не так… Сам понимаешь, что к чему, не целка.
Мазур выполнил требование, при этом не почувствовав ровным счетом никакой утраты. В комнате и так оставалось еще целых четыре пистолета – три у белых и один в кобуре у офицера, слушавшего непонятную речь с любопытно-отстраненным видом. Выбор богатый. Так даже лучше: сплошь и рядом, разоружив тебя, противник полагает, что ты стал менее опасным. Ну да, вон тот откровенно расслабился, когда кобура со стуком упала на пол. Но только не усатый...
И тут у Мазура в мозгу ослепительно вспыхнула нужная лампочка, нужная карточка выпрыгнула прямо в руки...
– Ну как же, – сказал он спокойно. – Восемьдесят седьмой, Крым, учения «Тень». Капитан-лейтенант Стробач Тимофей Васильевич, советский подводный спецназ...
– Я и не сомневался, Степаныч, что профессионал ты сугубый, – с непроницаемым лицом сказал усатый. – Было такое дело, были тогда еще и Советы... Независимой украинской державы тогда еще не было, но положение, сам знаешь, поправилось с той поры...
– Ну да, ну да, – сказал Мазур. – Как сейчас помню, Тимофей...
– Будь ласков – Т и м о ш. Давненько уже имя не коверкаю на москальский лад...
Мазур покачал головой:
– Понятно все. Ще не вмерла Украина... Помню прекрасно, ты, Т и м о ш, и тогда, в восемьдесят седьмом, под коньячок что-то такое буровил, только в те времена оно выглядело достаточно мирно, опереточно, право слово. А теперь, стало быть, процесс дошел до логического конца? Ну да, ты ж у нас из славного града Л ь в и в а, цитадели, так сказать...
– А не пора ли ему двинуть пару раз по организму? – спросил тот, что стоял рядом со Стробачем. – Не понимает, по-моему, человек своего положения...
– Сомневаюсь, – все так же тихо, серьезно и без малейшей нервозности сказал Стробач. – Все он прекрасно понимает. Тот еще кадр.
– Чего ж придуривается?
– Вот это на данный момент и есть самая интересная загадка, – задумчиво сказал Стробач. – Когда в гости неожиданно приходят серьезные люди с пистолетами, а клиент начинает дурковать, объяснений этому всего три. Первое – не врубается. Отметаем, не тот человек наш товарищ Мазур. Второе – стопроцентно уверен в своих тылах. Позволь усомниться, Степаныч. Ты тут совершенно нелегально, и прикрытия у тебя нет никакого... по крайней мере, здесь и сейчас. Остается третье, самое вероятное: пытается получить какую-то информацию, поскольку для него пока что многое неясно... А, Мазур? Ну ладно, я не жадный. Будет тебе ясность. Вот этот ноусер – он небрежно дернул подбородком в сторону картинного офицерика – из полиции, если ты не понял.
– Ну, это-то я как раз понял, – сказал Мазур. – Тоже мне, ребус. Купленный полицай, яснее ясного... майор?
– Капитан.
– Стробач... – укоризненно протянул Мазур – Ну это ж дешевка...Ты серьезный мужик... по крайней мере, по предыдущей жизни, по выучке и службе. Мог бы и майора прикупить.
– Обойдемся без дурного шика. Тебе и капитана хватит.
– Капитан, – сказал Мазур уже по-английски, – интересно, и сколько этот тип вам платит? Он всегда был прижимист...
Капитан, сразу видно, прекрасно его понял, но вместо ответа возмущенно фыркнул, уставился с нешуточной обидой: ну, понятно, какой проститутке приятно, ежели на людях ее род занятий в реальных выражениях называют...
Мазур покосился на экран. «Ориона» там уже не было, шла непонятная церемония с участием немалого количества военных и расфуфыренных штатских, в основном темнокожих: то ли торжественно открывали какую-то больничку или шашлычную, то ли просто тусовались с шампанским на денежки электората.
– Ну, знаешь, каплей, это уже верх цинизма, – продолжал Мазур опять-таки по-английски, – в твоем положении притаскивать полицейского...
Стробач недовольно поморщился, но ответил на том же языке:
– Интересно, какое такое «мое» положение?
– Возможно, я стал стар и мнителен, выдумываю сюжеты для боевиков, – сказал Мазур. – Но у меня отчего-то впечатление, что ты в последнее время как раз и углубленно занимался тем, что пытался прихлопнуть президента Ньянгаталы. Аквалангисты с лоханки, окопавшейся в нейтральных водах, снайперы в Королевском Краале... А потом ракеты на мирном гидрографическом кораблике...
Лицо Стробача примечательным образом изменилось: теперь на нем была и настоящая злость, и ненависть даже, и откровенная свирепость, и, кажется, досада. Лицо человека, которому Мазур крупно насолил.
И тем не менее бывший капитан-лейтенант рухнувшей империи очень быстро справился с собой. Ничего удивительного – их с Мазуром в определенные моменты жизни учили одни и те же учителя. Стробач, Стробач... Имперская кличка – «Князь». Не бог весть какой супермен, но у него в активе и «Весна», и «Осьминог», есть подозрения, и «Радуга», а также нечто схожее, Мазуру не известное. Неплохим волчарой был когда-то, он и сейчас не превратился в хлам, но вот п о л о ж е н и е его в нашем мире уже совершенно иное... На этом и играть? Конечно, на этом!
– Мазур, – сказал Стробач спокойно. – У меня, в общем, масса времени, но к чему толочь воду в ступе? Хочешь, чтобы я тебе обрисовал расклад? Изволь. Ты человек битый и должен понимать... Мне доверили серьезную работу, за которую платили серьезные деньги. Ты за короткое время дважды ухитрился мне все обломить. Особой злости я к тебе не питаю, мы с тобой выше таких пошлостей... но, согласись, отвечать придется. Я из-за тебя потерял приличные деньги, репутация под угрозой. Компенсация необходима, я не христосик и не буддийский святой. А значит, я должен на тебе заработать столько, чтобы залатать прорехи, убытки возместить...
– Денег нет.
– Не дуркуй. Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты, дружище, форменный кладезь ценной информации, большая часть которой и сегодня актуальна. Есть реальный шанс превратить эту информацию в деньги – если обратиться не к моим нынешним клиентам, а кое к кому другому. И получить эту информацию можно двумя путями. Первый – ты все равно выложишь требуемое, но с величайшей неохотой, и оттого к концу... интервью превратишься в ошметки. В прямом смысле. Второй – ты сам, не ерепенясь, распустишь язычок, а значит, останешься цел, невредим и даже какой-то процентик с этого дела получишь.
– Ушам своим не верю, – сказал Мазур. – Ты настолько благороден, что отпустишь меня на все четыре стороны? И даже процентик отслюнишь? И отомстить не попытаешься? Я что, должен этому верить?
– Должен. Потому что это бизнес чистейшей воды. Напортил ты мне крепко, настолько, что я, признаюсь, с трудом удерживаюсь, чтобы не вломить тебе как следует. Но это, повторяю, бизнес. Если я на тебе заработаю достаточно, чтобы компенсировать убытки, упущенную выгоду, – черт с тобой, живи. Даже – с процентиком. Что скажешь?
– А что тут сказать? – пожал Мазур плечами. – Ну не нравитесь вы мне. Не нравятся мне ни ваша розовая кофточка, ни ваши сиськи. А если серьезно, Стробач, откуда мне знать, что ты в серьезной игре? Может, ты тут вовсе и ни при чем? Я имею в виду, не имеешь отношения ни к последним покушениям на президента Кавулу, ни к ракетам на «Орионе»? Краем уха что-то прослышал и под этим соусом хочешь срубить денежек по-дурному?
– Ах, во-от оно что, – процедил Стробач, криво, неприятно усмехаясь. – Тебе п о л н о й ясности хочется? Ну, изволь. Для милого дружка – и сережку из ушка...
Он достал из кармана небольшой прозрачный пакетик с чем-то белым и сыпучим, похожим на обыкновенную соль, раскрыл, запустил туда два пальца и без малейшей брезгливости, с недрогнувшим лицом извлек содержимое. Покачал отрезанным ухом перед лицом Мазура. Осведомился:
– Знакомо?
Серьгу Мазур узнал моментально – массивную, серебряную, крест на полумесяце, если верить Егору, настоящую казачью, старинную. Вот, значит, как... Кое-что проясняется...
Он остался спокоен – видывал в жизни вещи и пострашнее отрезанного уха (тем более принадлежавшего совершенно чужому человеку, ни свату, ни брату, ни сослуживцу). Просто-напросто голова работала в режиме «максимум». Нужно было искать выход.
– К превеликому сожалению, мы до этого козла добрались слишком поздно, – сказал Стробач. – Но зато уж не церемонились, сам понимаешь. На корабль ты успел... Но вот смыться уже не вышло.
– А как вы узнали, кстати, где я? – небрежно спросил Мазур. – Или тоже секрет?
– Да какой там секрет, Степаныч, – усмехнулся Стробач. – Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, можно и откровенно. Если договоримся, никому не проболтаешься. Не договоримся – тем более. Этот шакаленок послал за тобой свою шестерку. Очень он опасался, что ты его как-то обманешь, кинешь, а ему ж хотелось хорошие денежки загрести. Между прочим, его и в самом деле кинули – его подполковничек своего оператора притащил, хитрован, наплевав на договоренности. Но это уже не наше дело... В общем, он за тобой послал хвоста. При здешнем курортном многолюдстве дело нехитрое и беспроигрышное, тут любой Штирлиц проглядит слежку... Но опоздали мы с ним, опоздали, – повторил он с нешуточным сожалением. – Успел ты, гад, напакостить... Ну что же, платить придется.
– Ну что, уважаемый, – глядя мимо него, обратился Мазур непосредственно к капитану, – понятно теперь, во что впутались? Эти приятные люди, если вы до сих пор не поняли, готовили покушение на президента соседней державы... к чему и вы оказались пристегнуты ненароком.
Он видел по лицу бравого служителя закона, что тому очень и очень невесело. Извечная беда продажных винтиков государственного механизма: никогда не знаешь заранее, беря денежки, во что именно со своими благодетелями вляпаешься... Но старается держаться молодцом, обормот...
Капитан – определенно собрав всю силу воли в кулак – ответил сухо:
– Представления не имею, о чем вы. Ни в каком покушении я не участвовал... и эти господа тоже. Подобные обвинения нужно доказывать на следствии и в суде. А у вас... – он вдруг улыбнулся Мазуру почти спокойно: – А у вас, мне почему-то представляется, крайне мало шансов добраться до следователей и судей...
– Это вы верно подметили, – сказал Мазур рассеянно. – Ну что же, самообладание у вас есть, хвалю... И все же вы сами понимаете, что прочно пристегнуты к этому делу, не зря же этот тип, – он кивнул на Стробача, – ничего не имеет против того, чтобы мы и дальше вели разговор по-английски. Чтобы вы лучше представляли, во что влипли, и у вас не появилось бы дурацкого желания с о с к о ч и т ь... Ага, он снова, я так понимаю, грозится всех раскатать и вывести на чистую воду...
И кивнул в сторону телевизора – там на экране вновь возник бравый подполковник, энергично тараторивший что-то в камеру и в такт выкрикам грозивший кулаком неизвестному супостату. Лицо капитана заметно омрачилось (Мазур явно попал в точку, тут и понимать не надо, мимики достаточно), но он держался. Двигаясь почти непринужденно, прошелся по комнате, задергивая шторы на обоих окнах, – ну да, не хотел, чтобы до непосвященных подчиненных долетело хоть словечко, да и увидеть могли нечто неподобающее. «Будем работать, – подумал Мазур почти весело. – Ох, придется. Не сдаваться же?»
Какое-то время стояла тишина. Время от времени Анка ворочалась, что-то неразборчиво мычала, меняла позу – одним словом, старательно изображала в дым пьяную поблядушку, прихваченную для второстепенных дел. Если у Егора сложилось такое убеждение – а оно наверняка сложилось, – то он его Стробачу передал, а как же иначе, тот временами сторожко косится на постель, но что-то в его поведении подсказывает: наживку он заглотал и Анку считает неопасной... Так, что у нас в активе? Стробач – неплохой профессионал диверсий и деликатных акций, старательно выученный рухнувшей в небытие империей... и не более того! Всегда ходил в исполнителях, до серьезной командирской роли подняться не успел, потому что империя обрушилась. Подался на вольные хлеба, здесь, сейчас, у своих – безусловный атаман... но сути-то это не меняет. По п р е ж н е й своей жизни он не командир, не стратег, не планировщик. Вот и двинем Ахиллеса по его беззащитной пяточке...
Мазур поднял голову, улыбнулся Стробачу открыто, безмятежно, можно сказать, беззаботно:
– Знаешь, в чем твоя беда, Т и м о ш? (Он по-прежнему говорил по-английски, чтобы и продажного капитана охватить игрой). Да в том, что ты, как был мелкой сошкой, так и остался.
– Это оскорбление или как? – спросил Стробач, напрягшись.
– Ну что ты, – сказал Мазур. – Мы же профессионалы, ты сам это повторяешь, чтобы я не забыл... К чему нам глупые эмоции вроде оскорблений? Это, уж прости, констатация факта. Ты всегда был р я д о в ы м. Рядовым членом группы, я имею в виду. Никогда не командовал. Сомневаюсь, что успел дослужиться до кап-три, прежде чем обрушился Союз...
– Успел.
– Поздравляю, – сказал Мазур. – Но сути дела это не меняет, мне думается. Той независимой украинской державе, о который ты с таким пафосом поминал, ты, вероятнее всего, попросту не служил. Ну какие там могли быть серьезные дела для подводного спецназа? Мне представляется, ты довольно давно подался в свободное плаванье... Прав я?
– Предположим. Что с того?
– Так я ж и объясняю... – сказал Мазур, подпуская чуточку снисходительного презрения, чуточку пока что. – Речь не идет о твоих качествах боевика. Они, я уверен, выше всякой похвалы. Нас всех неплохо учили, Тимош. Но ведь это далеко не все... Повторяю, я и не собираюсь тебя оскорблять. Просто обрисовываю ситуацию с профессиональным цинизмом. В нашем с тобой положении есть существенная разница. И я ее подробно изложу, раз уж у нас тут начался сущий фестиваль «Славянский базар»... Итак, ты и я. Ты, Тимош, если смотреть правде в глаза, всего-навсего классический белый наемник, фигура, для Африки насквозь привычная на протяжении последней полусотни лет, но, признай, довольно мелкая. Это не фигура, а пешка... Солидные бизнесмены тебе заплатили, чтобы ты пришил президента. Моральную сторону предприятия я цинично выношу за рамки – не мое дело читать мораль, меня она как-то не интересует. Черт с ней, с моралью. Каждый зарабатывает, как может. Я не о том. Так вот, ты, голубь – обычный наемник, которому бизнесмены заказали президента. И не более того. На Джеймса Бонда это ничуть не похоже – да и до Конго-Мюллера или Майкла Хора тебе, как до Китая раком...
Он сделал точно рассчитанную паузу, чтобы посмотреть, как его тирада будет воспринята. И убедился, что угодил в яблочко: Стробач задет не на шутку, он и сам в глубине души все про себя знает, но, когда слышишь это из чужих уст, да еще на публике... Притворяется невозмутимым, но ноздри-то раздуваются, и в глазенках злой блеск...
– Интересно, – сказал Стробач, старательно изображая совершеннейшую невозмутимость, – а ты, выходит, лучше? Ты-то чем лучше, Степаныч? Только не говори, что ты – фигура...
В раскладе фестиваля внезапно произошли изменения: Анка шумно заворочалась, но не «проснулась». «Молодец, – подумал Мазур едва ли не растроганно. – Соображает, что дело близится к финалу. С о в с е м просыпаться не стоит – этот облом может ее и вырубить ради пущего спокойствия, а вот так, решив, что она вот-вот очухается, и придется принимать какие-то меры, он на ней полностью сосредоточится. Их остается двое...»
– Я-то? – переспросил Мазур голосом Жоржа Милославского. – Я-то, уж извини, как раз персона. В отличие от тебя, нелегала и мелкого пакостника. Официально состою консультантом в одной из секретных служб Ньянгаталы, ведаю кое-какими аспектами безопасности президента. И здесь я, особо подчеркиваю, под своим собственным именем, вполне легально. Дипломатического ранга, согласен, не имею, чего нема, того нема, но в прочих отношениях – фигура вполне респектабельная... – вот т е п е р ь он позволил брезгливому превосходству в голосе достичь наивысшей точки: – Ты понял разницу, быдла наемная?
И видел по лицу собеседника, что попал в точку, нанес удар в самое чувствительное место. Встал из кресла, используя секундное замешательство оппонентов – не взмыл, боже упаси, выпрямился медленно, неспешно, чтобы не нарваться на дурную пулю. Стробач этому не препятствовал, все еще кипя от злости. А Мазур старательно н а г н е т а л, глядя уже откровенно брезгливо, как солдат на вошь, цедя слова через губу с барским превосходством:
– Все понял, урод? Олух царя небесного? Считай, что я тут в качестве официального лица, призванного улаживать скользкие вопросы в отношениях меж сопредельными державами. «Орион», говоришь? Так мне его здешние власти простят – в конце концов, это не их корабль, да и ситуация подходит под классическую борьбу с терроризмом лучше некуда... Дошло до тебя наконец, козлик? Мне чихать, что ты режешь уши шакалам пера, – с ними, по совести, иначе и нельзя. Но вот об меня зубки обломаешь. Потому что я – официальное лицо. Потому что здешние спецслужбы мне если не помогают, то уж не мешают. Потому что этот милый коттеджик давно под наблюдением – кто ж допустит, чтобы и со м н о й теперь что-нибудь стряслось? Я – рыцарь в сверкающих доспехах, борец с мировым терроризмом, то бишь с тобой, рожа. Это я тебе буду диктовать, как летать, как свистеть, какие показания давать – а ты, сволочь, будешь испражняться до донышка, чтобы задницу сберечь и шкуру сохранить... Что таращишься? Тебе паспорт показать на мою честную фамилию? Вон он, на столе...
Паспорт, разумеется, был на вымышленную фамилию, все, что Мазур только что выложил, с действительностью не имело ничего общего. Но тут уж, как в покере: карты у тебя могут оказаться в десять раз хуже, чем у противника, но, взявшись блефовать, ты его настолько введешь в заблуждение ангельским выражением лица и честнейшим взглядом, что он сбросит свою выигрышную комбинацию, сказавши «я – пас», и проиграет, хотя имел все шансы...
Мазур сделал шаг к столу. Ошеломленный Стробач ему не препятствовал.
– Вот, – сказал Мазур, брезгливо цедя слова, – вот я беру паспорт, открываю, показываю... Или ты, заделавшись щирым хохлом, по-москальски читать разучился? Вот, изволь полюбопытствовать, дурное ты чувырло...
Все было в полном порядке: он сумел переместиться так, что Стробач закрывал его от своего сообщника с пистолем наголо. Мазур стал вытягивать руку с паспортом – и Стробач машинально опустил ствол, чуть-чуть, видно было по нему, что он готов выхватить у Мазура аусвайс и прочитать глазами, чтобы самому убедиться...
Безошибочно угадав момент, Мазур переместился с возможной линии огня, парой пируэтов сбил с толку противника касательно возможных траекторий своего перемещения. Нанес удар – краснокожей паспортиной, твердой обложкой, в умелых руках представлявшей собой нешуточное оружие...
Свободной рукой завалил Стробача на себя, прикрываясь им от пули. Напрасно. Слева послышался смачный удар, оханье, миг спустя едва слышно хлопнул бесшумный пистолет (уже в руке у Анки), и напарник Стробача завалился навзничь с аккуратненьким входным отверстием посреди лба, грянулся затылком на пушистый ковер и остался недвижим.
Пистолет в его руке оказался всего-то в полуметре от начищенных сапог господина продажного капитана, но тот не сделал попытки его схватить и свою кобуру лапать даже не пытался, оцепенело застыл у стены – полное впечатление, побледнев от панического ужаса, хотя негры, как известно, бледнеть не могут по чисто техническим причинам, они вместо этого становятся пепельно-серыми...
Мазур орлиным взором окинул помещение, окончательно проясняя для себя ситуацию.
Совершеннейшее благолепие, тишина и симметрия. За наглухо задернутыми шторами не слышно шума, голосов, шевеления, там ничего не заметили. Анка стоит с пистолетом наготове, тот, что ее караулил, признаков жизни уже не подает, не говоря уж о том, которому она добавила третий глаз ясновидения, чакру прочистила.
Фестиваль «Славянский базар» закончился. Можно опускать флаг, наливать напоследок по граненому притомившимся баянистам, одним словом, заканчивать как торжественную часть, так и народные гулянья.
Вполне культурно получилось. Финита.
Глава шестая
Ходы кривые роет подводный умный крот...
Еще раз окинув взглядом место действия и убедившись, что одержана полная и окончательная победа, Мазур вразвалочку подошел к остолбеневшему капитану, ухмыляясь, поправил ему фуражку, чтобы сидела на голове соответственно советским правилам, задушевно спросил:
– Тяжело на душе?
Капитан машинально закивал, косясь через плечо Мазура на раскованную красотку в алом бикини, – она, дружески ухмыляясь растерянному полицаю, поигрывала черным пистолетом с длинным глушителем с таким видом, словно собиралась сию же минуту присовокупить свежего покойничка к уже имевшимся.
– Не обращайте внимания, – сказал Мазур. – Она – добрая, душевная девочка и не привыкла убивать без приказа. А приказа я ей пока что не давал. Ну что же, дружище, будем выслушивать нотации? Поняли теперь, что быть коррупционером порой – чревато? Оборачивается крупными неприятностями. Вы-то полагали, что наняты для оказывания мелких услуг, а обернулось все соучастием в террористическом акте. Не сомневаюсь, что ваше правительство не прочь по мелочам напакостить Ньянгатале, как и она вам, – но покушение на президента соседней страны с помощью крылатых ракет, это уж чересчур... Вы примерно представляете, что с вами будет, если я вас сдам контрразведке? Там же тоже живые люди сидят, всем хочется выдвинуться и выслужиться. А тут и не нужно изощряться – вот он, коррумпированный сообщник международных террористов, с поличным взят...
Судя по лицу капитана, он прекрасно представлял себе свою печальную участь и не питал иллюзий касаемо гуманизма здешних особистов и их белоснежной пушистости.
– Но если подумать... – сказал Мазур. – Ведь лично вы мне ничего плохого не сделали вроде бы?
– Господин...
– Адмирал, – небрежно сказал Мазур.
– Господин адмирал, можете мне поверить, я и не подозревал, что все настолько... Я полагал попросту...
– Ну да, мелкие услуги, – кивнул Мазур. – Семья большая, богатых родственников нет, связей нет... дело житейское, где ж тут не подработать? – Он оглянулся на недвижимого Стробача. – Участвовали в зверской расправе над беднягой журналистом?
– Ну что ты, господин адмирал! Я и не знал, что они собираются поступить с ним так... Меня заверили, что с ним собираются просто побеседовать...
– Но выслеживали-то его с помощью ваших людей?
Капитан уставился в пол.
– Еще и соучастие в убийстве иностранного журналиста, – соболезнующе покачав головой, сказал Мазур.
– Я вообще не присутствовал при беседе...
– Верю, – сказал Мазур. – К чему вашим нанимателям вас было посвящать в детали? В том, что он мертв, я, конечно, не сомневаюсь – если уж человеку во время допроса беззастенчиво отрезают уши, его явно не собираются оставлять в живых... Ладно. Будем искупать вину?
– Все, что хотите...
– Да я немногого хочу, собственно, – задумчиво сказал Мазур. – Вы сейчас отошлете ваших людей... Сколько у вас машин?
– Три.
– Вот пусть на двух ваши ребятки и убираются к месту постоянной дислокации. А мы с вами мирно уедем отсюда на третьей. И я постараюсь все забыть, потому что вы, откровенно говоря, мне абсолютно не нужны. Вы – здешний, пусть с вами здешние власти самостоятельно и разбираются. У меня своя задача, и в функции мои не входит помогать поискам коррупционеров... Ну как, похож я на филантропа и благодетеля?
– Господин адмирал, я вам буду несказанно благодарен...
– Не сомневаюсь, – хмуро сказал Мазур. – Везунчик вы этакий, дешево отделаетесь. Я вас даже вербовать не буду – на кой черт вы мне нужны... Ну, пора собираться.
Он присел на корточки над Стробачем, приложил пальцы к сонной артерии, послушал пульс. Задумчиво наморщил лоб. Пан Тимош был живехонек, хотя и пребывал в состоянии глубокого обморока. Из чистой педантичности следовало бы его добить, но у Мазура не было приказа зачищать все при уходе особо тщательно – да и надобности такой не имелось. В нем шевельнулось что-то, отдаленно напоминавшее сентиментальность – отдаленно, очень отдаленно. Черноморские базы, империя, еще не канувшая в небытие... В конце концов, этот сукин кот уже совершенно не опасен...
– Ну, пошли, – распорядился он. – Держитесь с нами, как с лучшими друзьями, иначе смотрите у меня... Своим соврете потом что-нибудь убедительное... а в общем, и необходимости такой нет, я думаю? Чем меньше знают подчиненные, тем спокойнее...
– Но вы уж смотрите, сэр, если это какой-то криминал, я тут совершенно ни при чем и опишу вас полиции в точности...
– Нет там никакой полиции, – сказал Мазур убедительно.
Абориген поежился:
– Ага, все вы мягко стелете... Знаю я, чем такие делишки пахнут. Оглянуться не успеешь, как защелкнут браслетики, и пойдешь сообщником по делу о порошочке...
– Тяжело на душе?
Капитан машинально закивал, косясь через плечо Мазура на раскованную красотку в алом бикини, – она, дружески ухмыляясь растерянному полицаю, поигрывала черным пистолетом с длинным глушителем с таким видом, словно собиралась сию же минуту присовокупить свежего покойничка к уже имевшимся.
– Не обращайте внимания, – сказал Мазур. – Она – добрая, душевная девочка и не привыкла убивать без приказа. А приказа я ей пока что не давал. Ну что же, дружище, будем выслушивать нотации? Поняли теперь, что быть коррупционером порой – чревато? Оборачивается крупными неприятностями. Вы-то полагали, что наняты для оказывания мелких услуг, а обернулось все соучастием в террористическом акте. Не сомневаюсь, что ваше правительство не прочь по мелочам напакостить Ньянгатале, как и она вам, – но покушение на президента соседней страны с помощью крылатых ракет, это уж чересчур... Вы примерно представляете, что с вами будет, если я вас сдам контрразведке? Там же тоже живые люди сидят, всем хочется выдвинуться и выслужиться. А тут и не нужно изощряться – вот он, коррумпированный сообщник международных террористов, с поличным взят...
Судя по лицу капитана, он прекрасно представлял себе свою печальную участь и не питал иллюзий касаемо гуманизма здешних особистов и их белоснежной пушистости.
– Но если подумать... – сказал Мазур. – Ведь лично вы мне ничего плохого не сделали вроде бы?
– Господин...
– Адмирал, – небрежно сказал Мазур.
– Господин адмирал, можете мне поверить, я и не подозревал, что все настолько... Я полагал попросту...
– Ну да, мелкие услуги, – кивнул Мазур. – Семья большая, богатых родственников нет, связей нет... дело житейское, где ж тут не подработать? – Он оглянулся на недвижимого Стробача. – Участвовали в зверской расправе над беднягой журналистом?
– Ну что ты, господин адмирал! Я и не знал, что они собираются поступить с ним так... Меня заверили, что с ним собираются просто побеседовать...
– Но выслеживали-то его с помощью ваших людей?
Капитан уставился в пол.
– Еще и соучастие в убийстве иностранного журналиста, – соболезнующе покачав головой, сказал Мазур.
– Я вообще не присутствовал при беседе...
– Верю, – сказал Мазур. – К чему вашим нанимателям вас было посвящать в детали? В том, что он мертв, я, конечно, не сомневаюсь – если уж человеку во время допроса беззастенчиво отрезают уши, его явно не собираются оставлять в живых... Ладно. Будем искупать вину?
– Все, что хотите...
– Да я немногого хочу, собственно, – задумчиво сказал Мазур. – Вы сейчас отошлете ваших людей... Сколько у вас машин?
– Три.
– Вот пусть на двух ваши ребятки и убираются к месту постоянной дислокации. А мы с вами мирно уедем отсюда на третьей. И я постараюсь все забыть, потому что вы, откровенно говоря, мне абсолютно не нужны. Вы – здешний, пусть с вами здешние власти самостоятельно и разбираются. У меня своя задача, и в функции мои не входит помогать поискам коррупционеров... Ну как, похож я на филантропа и благодетеля?
– Господин адмирал, я вам буду несказанно благодарен...
– Не сомневаюсь, – хмуро сказал Мазур. – Везунчик вы этакий, дешево отделаетесь. Я вас даже вербовать не буду – на кой черт вы мне нужны... Ну, пора собираться.
Он присел на корточки над Стробачем, приложил пальцы к сонной артерии, послушал пульс. Задумчиво наморщил лоб. Пан Тимош был живехонек, хотя и пребывал в состоянии глубокого обморока. Из чистой педантичности следовало бы его добить, но у Мазура не было приказа зачищать все при уходе особо тщательно – да и надобности такой не имелось. В нем шевельнулось что-то, отдаленно напоминавшее сентиментальность – отдаленно, очень отдаленно. Черноморские базы, империя, еще не канувшая в небытие... В конце концов, этот сукин кот уже совершенно не опасен...
– Ну, пошли, – распорядился он. – Держитесь с нами, как с лучшими друзьями, иначе смотрите у меня... Своим соврете потом что-нибудь убедительное... а в общем, и необходимости такой нет, я думаю? Чем меньше знают подчиненные, тем спокойнее...
* * *
...Худощавый абориген с умной, плутовской физиономией посмотрел на солнышко сквозь зеленую бумажку с портретом благообразного штатовского президента, убедившись, должно быть, в ее подлинности, скатал в трубочку, сунул в карман потрепанных джинсов, повторил опасливо:– Но вы уж смотрите, сэр, если это какой-то криминал, я тут совершенно ни при чем и опишу вас полиции в точности...
– Нет там никакой полиции, – сказал Мазур убедительно.
Абориген поежился:
– Ага, все вы мягко стелете... Знаю я, чем такие делишки пахнут. Оглянуться не успеешь, как защелкнут браслетики, и пойдешь сообщником по делу о порошочке...