Страница:
Вот именно. Поступим по шаблону – попытаемся поставить себя на их место. Предположим, Мазур им нужен живой – или Томка. Или оба вместе. Предположим, они потому так и вели себя, что не хотели лишних случайностей, перестрелки, в которой результат заранее предугадать невозможно: шальные пули и все такое… Они могли прикончить обоих, как цыплят – точно так же, как убили лысого. Не прикончили. Город, город… Если они знали маршрут, могут знать и остальное – что в аэропорту стоит наготове самолет, что где-то на квартире сидят двое доверенных людей Котовского… А если эти самые доверенные люди… Если, сунувшись на ту квартиру, сам положишь голову под топор?
Нет уж, увольте. В подобной ситуации лучше перебдить, чем недобздеть… В конце концов, из здешнего аэропорта летают в Шантарск и обычные рейсы, деньги есть, документы…
– У тебя паспорт где?
– Тут, – она коснулась выцветшей брезентовой курточки. – В кармане. Мы ж самолетом сюда летели, как без паспорта…
– Уже лучше, – сказал Мазур. – Как самолеты в Шантарск летают, не вспомнишь сходу?
– Даже и пытаться не буду, – сварливо откликнулась она. – Потому что понятия не имею. Из Шантарска – раз в день, поздним вечером, это я помню…
– Логично предположить, что и в Шантарск – каждый день, ранним утром… – протянул Мазур размышляя вслух. – Но это еще не однозначно. Что ж, надежда умирает последней… У тебя, часом, нет в городе хороших знакомых, где можно перекантоваться?
– Ну… Только одна знакомая, и не скажешь, что особенно хорошая… Мы у нее прикупали кое-какой антиквариат…
– Интересуешься?
– Только тем, что связано с лошадьми.
– Ах да, я и забыл, – сказал Мазур. – Ты ж у нас лошадница… А «мы» – это кто?
– Есть один художник… Собственно, он давно уже не художник, а коммерсант… У него магазин в Шантарске…
– Случайно, не «Радость»?
Она удивленно воззрилась на Мазура:
– А вы откуда знаете?
– Ты и не представляешь, как тесен мир, – пожал плечами Мазур. – Могу спорить, что зовут этого художника-коммерсанта Сема Задуреев?
– Ага. Он тут нашел одну старушку, божьего одуванчика, и у нее были интересные вещи… Два месяца назад я с ним сюда прилетала… Одному все это было не утащить…
– Ага, – сказал Мазур. – Старушка жива еще?
– Кто ее знает. Говорю же, два месяца назад… А со старухами за это время много чего может произойти…
– Логично. Адрес помнишь?
– Ага. И телефон тоже.
– Ах, так у бабули и телефон есть? – удовлетворенно сказал Мазур. – Совсем хорошо. Вот у нас и появилась четкая, конкретная цель… Бабуля живет с дедулей или с внуками?
– Нет, совершенно одна. Дед умер в прошлом году, вот она и распродает все. Сам он не позволял, держал, как память. Он с войны столько всякого натащил…
– С которой?
– С Отечественной. Из Германии.
– А, ну да, – кивнул Мазур. – Перли оттуда все, что по душе пришлось, чего уж там. И кого-то осуждать язык не поворачивается. Во-первых, не мы одни перли, а все остальные тоже, особенно янкесы, во-вторых, за все, что они нам устроили, следовало бы всю Германию до последнего ночного горшка вывезти, что бы там ни пищали о реституции прекраснодушные интеллигенты… Ты что у нее купила-то?
– Несколько картинок с лошадьми. Бронзовых лошадок. И саблю – поскольку сабля была кавалерийская.
– Ну что ж, – сказал Мазур. – У каждого свой бзик… А вообще, твоя бабуля – идеальное укрытие. У кого можно отсидеться, оставшись совершенно незамеченными, так это у таких вот бабуль. Как думаешь, если свалимся к ней и попросимся на ночлег, пустит?
– Да она вроде бы ничего… Лишь бы не померла… Слушайте, Котовский же говорил, что в аэропорту – отцовский самолет…
– Давай-ка об отцовском самолете временно забудем, – сказал Мазур.
– Что, друг другу не доверяете? Измена в рядах?
– А ты быстро соображаешь, – хмыкнул Мазур. – Ну ладно, коли мы с тобой – связанные одной цепью… Как по-твоему, этот… сюрприз на дороге был случайностью? Наугад они в той глуши удочку забросили?
– Если подумать, не похоже…
– То-то. Где-то – утечка. Или, выражаясь твоим высоким штилем, измена в рядах. Так что благоразумнее будет слегка усложнить маршрут. Нормальные пираты всегда идут в обход…
Она тяжко вздохнула:
– Жила же нормальной безотцовщиной, бедненько, но спокойно. Объявился вдруг папочка, и пошла замысловатая жизнь…
– А что, ты сопротивлялась? – с интересом спросил Мазур. – Папу видеть не желала, деньги евонные рвала и в окошко клочки спускала, подарки во дворе принародно жгла?
– Да нет… Как-то глупо было бы…
– Вот видишь.
– Это я так, ною… Хоть вы-то можете сказать, в чем там дело? С Котовским я не всегда и знала, как держаться – разрисован, как картинная галерея… А на вас что-то наколок не видно, и говорите чуточку иначе…
Мазур вздохнул про себя. Не было смысла рассказывать ей что-то хотя бы отдаленно похожее на правду. Все равно не поверит, да еще, чего доброго, запсихует, и справляйся с нею потом…
– Я, знаешь ли, узкий специалист, – сказал он. – Меня просили тебя привезти, аккуратно вынуть из возможных неприятностей, я и стараюсь. А детали мне, поверь, не только не нужны, но и неинтересны.
– Ничего себе узкий специалист… Вы ж их нашинковали, как ту капусту…
Мазур спокойно спросил:
– А что, было бы лучше, если бы ваших мальчиков перестреляли, а девочек разложили голой попой на холодной траве? И потом, можно ручаться, все равно перестреляли бы. Тайга все спишет…
– Да нет, я понимаю… Но что же дальше-то?
– Рискнуть придется, вот что, – сказал Мазур. – Когда услышу подходящий шум мотора, я тебе махну. Выбегаешь на дорогу и плюхаешься на обочине в картинной позе… я шучу, понятно. Очень уж картинной позы не нужно. Просто лежи, как убитая. Доброй души человек обязательно остановится.
– А злой?
– А злой непременно притормозит, – сказал Мазур. – Чтобы утолить пошлое любопытство. Остальное, как легко догадаться – мое дело. Уяснила?
– Ага. Вы опять начнете…
– Да ты за кого меня принимаешь, прелестное дитя? – устало сказал Мазур. – В жизни не шинковал посторонних людей. Я с ним просто душевно поговорю, и он одолжит машину. А если и передумает попозже, устыдится столь широкого душевного благородства… это ничего не изменит. Пока он будет искать, кому бы пожаловаться, мы уже будем в городе… ага! Ну-ка, живо!
Судя по звуку, к повороту приближалось нечто, напоминавшее то ли уазик, то ли что-то социально близкое. Томка проворно сбежала по склону и аккуратненько улеглась на обочине, картинно отбросив руку – этакий умирающий лебедь в провинциальном исполнении. Мазур спустился пониже, приготовил автомат, прижался к дереву и на скорую руку взмолился господу богу, чтобы это была не набитая милиционерами машина и не везущий бригаду доярок похмельный деревенский шоферюга – крестьяне народ незамысловатый и малопривычный к городским обычаям, при виде мужика с автоматом могут и не испугаться, визг поднять, с кулаками накинуться… Это горожане приучены голубым экраном, что при виде злого террориста с трещоткой следует немедленно носом в пыль бухаться, а в доброй половине российских деревень и телевизор-то не кажет…
Старомодный уазик-фургон грязно-болотного цвета, явно списанное армейское имущество – вот только номера, слава аллаху, не армейские… Мазур напрягся. В полном соответствии с его нехитрыми расчетами, уазик остановился, ревматически скрипя остатками тормозных колодок. Распахнулись обе дверцы, и на дорогу вылезли два типичнейших русских мужичка средних лет, одетые затрапезно и явно поддавшие. Громко перекликаясь в совершеннейшем удивлении, они двинулись к лежащей.
Мазур появился на сцене обыденно, без затей и дурных эффектов. Он попросту вышел из-за ствола, заглянул мимоходом в машину, убедившись, что никого там больше нет, лишь какие-то ящики и мешки, навел на них автомат и громко скомандовал:
– Стоять, оба!
Они обернулись с исказившимися рожами.
– Нет, ребята, – сказал Мазур. – Я – не белая горячка, я на самом деле… Стоять смирно!
Он не подавал Томке никаких команд, но она и сама с похвальной быстротой сообразила, как себя вести, вскочила и кинулась в машину, так и стоявшую с работающим двигателем.
– Извините, земляки, ничего не поделаешь, – сказал Мазур, отступая к кабине, держа их на прицеле. – Машина нужна позарез…
– Эй, эй!
– Я кому сказал – не дергаться! – нахмурился Мазур. – Стоять, алконавты! Телевизор слушаете? Я и есть беглый рецивист Ванька Корявый, про которого три дня талдычат…
Он был уже в шаге от дверцы, когда один из мужиков кинулся наперерез с отчаянным лицом самоубийцы:
– Мать твою за ногу, водку отдай! Бери машину, хрен с тобой, только водку отдай!
– Сейчас, посмотрю… – Мазур обошел машину, заглянул в боковую дверцу и сразу углядел причину, побудившую аборигена к столь яростной отваге.
Среди пыльных мешков угловатых очертаний и ящиков с какими-то деталями стоял ящик, в коем поблескивали не менее десятка поллитровок. Было за что грудью лезть на автомат, судари мои…
Дружелюбно оскалившись, Мазур крикнул:
– Да вы что, земляне, я ж не зверь!
Понатужившись, он подхватил ящик левой рукой, со звоном опустил на обочину и побыстрее уселся за руль. Ветхий уазик прыгнул вперед, мимо аборигенов, которые и не глянули ему вслед, устремившись к заветному сокровищу.
– Полный порядок, – сказал Мазур. – Сейчас начнут горе заливать. Где уж тут погоню организовывать…
…Он сидел в старинном, годов шестидесятых, мягком кресле, устало глядя на противоположную стену. В соседней комнате о чем-то шушукалась с хозяйкой Томка. За окном начинало темнеть, и дела пока что шли прекрасно…
Дела шли прекрасно. Они без приключений добрались до города – вот только автомат пришлось выбросить в придорожные кусты километра за два от запомнившегося Мазуру поста ГИБДД – где изрядно поколесили по окраинным улицам, прежде чем Томка отыскала нужную улицу и нужный дом. И бабушка оказалась живой и здоровой, склерозом не страдала, Томку прекрасно помнила, и даже на ночлег пустить согласилась. Мазур в два счета выяснил с ее телефона, что завтра утром есть самолет в Шантарск – полдела, считайте, сделано. Уазик остался за два дома отсюда, загнанный в тупичок меж гаражами и бетонной стеной местной котельной – в качестве резерва на всякий пожарный, если только за ночь его не разберет на части местная шпана…
Он подошел к окну, одним пальцем слегка отогнув занавеску, выглянул во двор. Пока что ничего подозрительного, да и с чего бы вдруг? Пустырь, заброшенная новостройка, судя по некоторым приметам, прозябавшая без малейшего вмешательства человеческих рук не год и не два… Глупости. Кто догадается искать их здесь? Разве что бабуля тоже работает на врага, и сейчас, мимоходом ушмыгнув в туалет, достанет японскую рацию, вызовет мордоворотов с бесшумными пистолетами и усыпляющим газом… Вздор.
Он вернулся в кресло, лениво уставясь на стену. Походило на то, что бородатый Задуреев еще не облегчил бабуся окончательно – две фарфоровых вазы на серванте за версту попахивали стариной, как и парочка пейзажей, один с узенькой речкой и каким-то не нашим лесочком, чересчур аккуратным и прилизанным для российского, другой с горными вершинами, на фоне коих шагали два опять-таки насквозь ненашенских охотника в гетрах, куцых курточках и шляпах на манер тирольских. А в общем, картины были приятными для глаза. Не то что третья – даже не картина, собственно, и набросок то ли чернилами, то ли тушью, изображавший голову неприятного мужика, оскалившегося, как зверь лесной, разинувшего рот то ли в крике, то ли в рычании прямо-таки до отведенных природой пределов и даже сверх того. Нарисовано, похоже, уверенной рукой, но все равно, эта харя – не то зрелище, какое стоит обозревать на сон грядущий.
Справа, замыкая шеренгу картин, помещалась большая фотография, явно переснятая когда-то с маленького черно-белого снимка и увеличенная: подполковник, ухмыляясь во весь рот, держа в уголке рта незажженную папиросу, стоял на фоне длинного и приземистого особняка с высокими окнами и башенками на крыше – опять-таки ненашенского, с рядочком аккуратно подстриженных деревьев у парадного входа. Подполковник выглядел возмутительно молодо, лет двадцати пяти, в его годы Мазур был старлеем – ну, понятно, другие времена, другая война…
– Это он в Восточной Пруссии фотографировался, – сказала вернувшаяся старушка. – Какое-то баронское поместье, они там стояли в конце войны… Вася оттуда много чего привез, вот картины остались, вазы… Вы не интересуетесь?
– Да нет, – сказал Мазур. – Не интересуюсь как-то.
– Тома вот забрала лошадок, они хоть и неуклюжие какие-то, а ей нравится… А вазы никто не берет. И этого страхолюда… – она с явным неодобрением покосилась на орущего мужика, – чем он Васе приглянулся, понять не могу, и никогда не понимала. Другие, поумнее, иголки чемоданами везли, камешки для зажигалок, а мой, как дите малое, что понравилось, то и прихватил…
«Мало ли какие заскоки бывают у людей на войне, – подумал Мазур. – Судя по снимку, мужик был легкий, бесшабашный, логичнее было бы ожидать, что наберет полотен с обнаженными нимфами и прочими фавнами, а он, подивитесь, люди добрые, каких-то бронзовых коняшек пер из Восточной Пруссии в Сибирь, хрупкий фарфор, скучные немецкие пейзажики, эту рожу… Видимо, был не барахольщик по натуре – что его глазу приятно, то и швырял в кузов…»
Старушка, надо полагать, истомившаяся от одиночества и недостатка благодарных слушателей, рассказывала что-то еще – как она познакомилась с бравым служакой в сорок шестом, как поженились… Мазур слушал в полуха, рассеянно поддакивал.
Услышав во дворе шум мотора, словно бы небрежно подошел к окну, выглянул в щелочку. Угловатый джип темного цвета вкатился на пустырь деловито и целеустремленно, хлопнула правая дверца, вышедший человек – на вид ничем особенным не примечательный – сделал пару шагов, остановился у капота и стал оглядываться. Мазур так и не понял сначала, в чем опасная несуразица. Только через добрую минуту сообразил.
Передний номер на машине был тот же самый, что у брошенного в тайге «крузера» – «двести шесть» и то же самое сочетание букв.
Таких совпадений попросту не бывает – потому что две последних цифры шантарские, «двадцать четыре», а здесь номера кончаются на «семнадцать». Какие, к черту, совпадения, это их собственный номер и есть, с «крузера» снятый. Что ж, понятная уловка – прицепить чужие номера на машину, в которой отправился на какое-то темное дело…
Некогда было рассуждать. Пользуясь тем, что старушка на миг отвернулась, он шумно накрутил номер, закрыв от хозяйки телефон спиной, придавил рычажки ладонью и заговорил в немую трубку:
– Здравствуйте, Зина… Вернулся? Ну надо же… Сергей? А я думал, нет тебя в городе, не стал Зинке навязываться, нашел, где переночевать… Ага, ага… А удобно? Нет, точно, удобно? Ну да, какие дела….
Аккуратно положил трубку, повернулся к хозяйке, разведя руками:
– Нина Николаевна, извините уж, что побеспокоили… Я-то думал, ночевать негде, а друг, оказывается, дома, если не поедем к нему, долго не простит… – повернувшись к ней спиной, он громко сказал вошедшей в комнату Тамаре: – Сергей, оказывается, дома, зовет и в гости, и ночевать. Надо ехать…
Он корчил девушке убедительные гримасы, страшно вращая глазами, отчаянно надеясь, что она сообразит на лету – прежде показывала себя умницей… Кажется, поняла, хвала небесам! Чуточку ненатурально изумилась:
– Ну, надо же… Конечно, надо ехать, ведь обидится…
Мазур плохо помнил, как они вывалились из квартиры, что-то толкуя удивившейся старушке – голова уже была занята совершенно другим. Едва хозяйка захлопнула дверь, он потянул девушку за руку на площадку этажом выше. К счастью, в подъезде горела одна-единственная лампочка на пять этажей, и это было как нельзя более на руку…
Отодвинул Тому в самый темный угол, приложив ей палец к губам, прислушался. Достал пистолет, дослал патрон в ствол и замер.
Вовремя – снизу уже слышались уверенные шаги. Двое. Не обменявшись ни словом, поднялись к двери вдовы подполковника и, не колеблясь, позвонили.
Звук распахнувшейся двери, голос старушки:
– Вы забыли что-то… ой, вам кого?
– Тихо, Нина Николаевна! – уверенный, незнакомый голос. – К вам сейчас приходил мужчина с девушкой Тамарой?
– Да, но они ушли только что…
Резкое шипение, короткая возня. Осторожно высунувший голову с верхней площадки Мазур видел, как оба кинулись в квартиру, небрежно переступив через лежащую в прихожей хозяйку.
И очень быстро, минуты не прошло, вылетели назад, загромыхали вниз по лестнице, стукнув входной дверью, опрометью пронеслись по пустырю, запрыгнули в джип, и он тут же сорвался с места.
Мазур в три прыжка очутился внизу, присел на корточки над старушкой – нет, дышит, только в воздухе стоит резкий запашок. Дурманящее что-то…
Он пробежал в квартиру, быстренько накрутил «ноль три» и, едва на том конце отозвался ленивый голос, рявкнул:
– Говорит Орлов из уголовного розыска! Немедленно машину на Куйбышева, сорок три-пятнадцать. Старушку газом траванули… Каким-каким! Не знаю, каким, отравляющим! Живо мне, а то нам тут рассусоливать некогда! Старушка при смерти! Лично потом проконтролирую сколько ехали! Майор Ястребов моя фамилия!
Бросив трубку, выскочил из квартиры, окликнул:
– Эй, берем ноги в руки!
Из подъезда он вышел со всеми предосторожностями – но джипа там, разумеется, уже не было, как и засады. Держа руку с пистолетом в кармане куртки, недолго думая, распорядился:
– Возвращаемся к машине, быстренько! К черту, надо ехать в аэропорт прямо сейчас! Там они, чует мое сердце, ни хрена не сделают, побоятся… А недоразумения, буде возникнут, постараемся разрешить…
«Гвоздь вытащит из любого недоразумения, – подумал он холодно. – Лишь бы на людях оказаться, на свету…»
– Послушайте, – сказала поспешавшая за ним Тома. – Получается, они заранее знали, где нас искать…
– Тебя, радость моя, – хмыкнул Мазур. – Тебя. Я про этот адрес и эту бабушку узнал от тебя два часа назад…
Даже если на его одежду прицепили какой-нибудь хитрый микрофончик с маковое зерно – будем брать в расчет и столь экзотическую версию, несмотря на присущие ей технические сложности – и посредством оного узнали бы из их разговора о бабушке… В этом случае засада ждала бы Мазура с девчонкой в квартире. Опередить их ничего не стоило на таком-то джипе. Нет, тут другое.
– У тебя нет других знакомых в этом милом городе, кроме старухи? – спросил он.
– Я ж говорила уже. Нет… Слушайте… Это значит…
– А я что говорю? – хмыкнул Мазур, нашаривая в другом кармане ключи от уазика. – Кто-то заранее знал, что нет у тебя других контактов здесь, кроме бабули… Это и в самом деле интересно…
«И чертовски сужает круг подозреваемых», – добавил он про себя, чтобы не отягощать девчонку криминальными сложностями жизни. Ох как сужает…
Навстречу им пронеслась скорая, сирена не выла, но синий маячок энергично разбрасывал вспышки. Убедившись, что она свернул к только что покинутому ими подъезду, Мазур облегченно вздохнул. Посторонние люди, затянутые шуточками судьбы в чужие жестокие игры, страдать не должны…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Нет уж, увольте. В подобной ситуации лучше перебдить, чем недобздеть… В конце концов, из здешнего аэропорта летают в Шантарск и обычные рейсы, деньги есть, документы…
– У тебя паспорт где?
– Тут, – она коснулась выцветшей брезентовой курточки. – В кармане. Мы ж самолетом сюда летели, как без паспорта…
– Уже лучше, – сказал Мазур. – Как самолеты в Шантарск летают, не вспомнишь сходу?
– Даже и пытаться не буду, – сварливо откликнулась она. – Потому что понятия не имею. Из Шантарска – раз в день, поздним вечером, это я помню…
– Логично предположить, что и в Шантарск – каждый день, ранним утром… – протянул Мазур размышляя вслух. – Но это еще не однозначно. Что ж, надежда умирает последней… У тебя, часом, нет в городе хороших знакомых, где можно перекантоваться?
– Ну… Только одна знакомая, и не скажешь, что особенно хорошая… Мы у нее прикупали кое-какой антиквариат…
– Интересуешься?
– Только тем, что связано с лошадьми.
– Ах да, я и забыл, – сказал Мазур. – Ты ж у нас лошадница… А «мы» – это кто?
– Есть один художник… Собственно, он давно уже не художник, а коммерсант… У него магазин в Шантарске…
– Случайно, не «Радость»?
Она удивленно воззрилась на Мазура:
– А вы откуда знаете?
– Ты и не представляешь, как тесен мир, – пожал плечами Мазур. – Могу спорить, что зовут этого художника-коммерсанта Сема Задуреев?
– Ага. Он тут нашел одну старушку, божьего одуванчика, и у нее были интересные вещи… Два месяца назад я с ним сюда прилетала… Одному все это было не утащить…
– Ага, – сказал Мазур. – Старушка жива еще?
– Кто ее знает. Говорю же, два месяца назад… А со старухами за это время много чего может произойти…
– Логично. Адрес помнишь?
– Ага. И телефон тоже.
– Ах, так у бабули и телефон есть? – удовлетворенно сказал Мазур. – Совсем хорошо. Вот у нас и появилась четкая, конкретная цель… Бабуля живет с дедулей или с внуками?
– Нет, совершенно одна. Дед умер в прошлом году, вот она и распродает все. Сам он не позволял, держал, как память. Он с войны столько всякого натащил…
– С которой?
– С Отечественной. Из Германии.
– А, ну да, – кивнул Мазур. – Перли оттуда все, что по душе пришлось, чего уж там. И кого-то осуждать язык не поворачивается. Во-первых, не мы одни перли, а все остальные тоже, особенно янкесы, во-вторых, за все, что они нам устроили, следовало бы всю Германию до последнего ночного горшка вывезти, что бы там ни пищали о реституции прекраснодушные интеллигенты… Ты что у нее купила-то?
– Несколько картинок с лошадьми. Бронзовых лошадок. И саблю – поскольку сабля была кавалерийская.
– Ну что ж, – сказал Мазур. – У каждого свой бзик… А вообще, твоя бабуля – идеальное укрытие. У кого можно отсидеться, оставшись совершенно незамеченными, так это у таких вот бабуль. Как думаешь, если свалимся к ней и попросимся на ночлег, пустит?
– Да она вроде бы ничего… Лишь бы не померла… Слушайте, Котовский же говорил, что в аэропорту – отцовский самолет…
– Давай-ка об отцовском самолете временно забудем, – сказал Мазур.
– Что, друг другу не доверяете? Измена в рядах?
– А ты быстро соображаешь, – хмыкнул Мазур. – Ну ладно, коли мы с тобой – связанные одной цепью… Как по-твоему, этот… сюрприз на дороге был случайностью? Наугад они в той глуши удочку забросили?
– Если подумать, не похоже…
– То-то. Где-то – утечка. Или, выражаясь твоим высоким штилем, измена в рядах. Так что благоразумнее будет слегка усложнить маршрут. Нормальные пираты всегда идут в обход…
Она тяжко вздохнула:
– Жила же нормальной безотцовщиной, бедненько, но спокойно. Объявился вдруг папочка, и пошла замысловатая жизнь…
– А что, ты сопротивлялась? – с интересом спросил Мазур. – Папу видеть не желала, деньги евонные рвала и в окошко клочки спускала, подарки во дворе принародно жгла?
– Да нет… Как-то глупо было бы…
– Вот видишь.
– Это я так, ною… Хоть вы-то можете сказать, в чем там дело? С Котовским я не всегда и знала, как держаться – разрисован, как картинная галерея… А на вас что-то наколок не видно, и говорите чуточку иначе…
Мазур вздохнул про себя. Не было смысла рассказывать ей что-то хотя бы отдаленно похожее на правду. Все равно не поверит, да еще, чего доброго, запсихует, и справляйся с нею потом…
– Я, знаешь ли, узкий специалист, – сказал он. – Меня просили тебя привезти, аккуратно вынуть из возможных неприятностей, я и стараюсь. А детали мне, поверь, не только не нужны, но и неинтересны.
– Ничего себе узкий специалист… Вы ж их нашинковали, как ту капусту…
Мазур спокойно спросил:
– А что, было бы лучше, если бы ваших мальчиков перестреляли, а девочек разложили голой попой на холодной траве? И потом, можно ручаться, все равно перестреляли бы. Тайга все спишет…
– Да нет, я понимаю… Но что же дальше-то?
– Рискнуть придется, вот что, – сказал Мазур. – Когда услышу подходящий шум мотора, я тебе махну. Выбегаешь на дорогу и плюхаешься на обочине в картинной позе… я шучу, понятно. Очень уж картинной позы не нужно. Просто лежи, как убитая. Доброй души человек обязательно остановится.
– А злой?
– А злой непременно притормозит, – сказал Мазур. – Чтобы утолить пошлое любопытство. Остальное, как легко догадаться – мое дело. Уяснила?
– Ага. Вы опять начнете…
– Да ты за кого меня принимаешь, прелестное дитя? – устало сказал Мазур. – В жизни не шинковал посторонних людей. Я с ним просто душевно поговорю, и он одолжит машину. А если и передумает попозже, устыдится столь широкого душевного благородства… это ничего не изменит. Пока он будет искать, кому бы пожаловаться, мы уже будем в городе… ага! Ну-ка, живо!
Судя по звуку, к повороту приближалось нечто, напоминавшее то ли уазик, то ли что-то социально близкое. Томка проворно сбежала по склону и аккуратненько улеглась на обочине, картинно отбросив руку – этакий умирающий лебедь в провинциальном исполнении. Мазур спустился пониже, приготовил автомат, прижался к дереву и на скорую руку взмолился господу богу, чтобы это была не набитая милиционерами машина и не везущий бригаду доярок похмельный деревенский шоферюга – крестьяне народ незамысловатый и малопривычный к городским обычаям, при виде мужика с автоматом могут и не испугаться, визг поднять, с кулаками накинуться… Это горожане приучены голубым экраном, что при виде злого террориста с трещоткой следует немедленно носом в пыль бухаться, а в доброй половине российских деревень и телевизор-то не кажет…
Старомодный уазик-фургон грязно-болотного цвета, явно списанное армейское имущество – вот только номера, слава аллаху, не армейские… Мазур напрягся. В полном соответствии с его нехитрыми расчетами, уазик остановился, ревматически скрипя остатками тормозных колодок. Распахнулись обе дверцы, и на дорогу вылезли два типичнейших русских мужичка средних лет, одетые затрапезно и явно поддавшие. Громко перекликаясь в совершеннейшем удивлении, они двинулись к лежащей.
Мазур появился на сцене обыденно, без затей и дурных эффектов. Он попросту вышел из-за ствола, заглянул мимоходом в машину, убедившись, что никого там больше нет, лишь какие-то ящики и мешки, навел на них автомат и громко скомандовал:
– Стоять, оба!
Они обернулись с исказившимися рожами.
– Нет, ребята, – сказал Мазур. – Я – не белая горячка, я на самом деле… Стоять смирно!
Он не подавал Томке никаких команд, но она и сама с похвальной быстротой сообразила, как себя вести, вскочила и кинулась в машину, так и стоявшую с работающим двигателем.
– Извините, земляки, ничего не поделаешь, – сказал Мазур, отступая к кабине, держа их на прицеле. – Машина нужна позарез…
– Эй, эй!
– Я кому сказал – не дергаться! – нахмурился Мазур. – Стоять, алконавты! Телевизор слушаете? Я и есть беглый рецивист Ванька Корявый, про которого три дня талдычат…
Он был уже в шаге от дверцы, когда один из мужиков кинулся наперерез с отчаянным лицом самоубийцы:
– Мать твою за ногу, водку отдай! Бери машину, хрен с тобой, только водку отдай!
– Сейчас, посмотрю… – Мазур обошел машину, заглянул в боковую дверцу и сразу углядел причину, побудившую аборигена к столь яростной отваге.
Среди пыльных мешков угловатых очертаний и ящиков с какими-то деталями стоял ящик, в коем поблескивали не менее десятка поллитровок. Было за что грудью лезть на автомат, судари мои…
Дружелюбно оскалившись, Мазур крикнул:
– Да вы что, земляне, я ж не зверь!
Понатужившись, он подхватил ящик левой рукой, со звоном опустил на обочину и побыстрее уселся за руль. Ветхий уазик прыгнул вперед, мимо аборигенов, которые и не глянули ему вслед, устремившись к заветному сокровищу.
– Полный порядок, – сказал Мазур. – Сейчас начнут горе заливать. Где уж тут погоню организовывать…
…Он сидел в старинном, годов шестидесятых, мягком кресле, устало глядя на противоположную стену. В соседней комнате о чем-то шушукалась с хозяйкой Томка. За окном начинало темнеть, и дела пока что шли прекрасно…
Дела шли прекрасно. Они без приключений добрались до города – вот только автомат пришлось выбросить в придорожные кусты километра за два от запомнившегося Мазуру поста ГИБДД – где изрядно поколесили по окраинным улицам, прежде чем Томка отыскала нужную улицу и нужный дом. И бабушка оказалась живой и здоровой, склерозом не страдала, Томку прекрасно помнила, и даже на ночлег пустить согласилась. Мазур в два счета выяснил с ее телефона, что завтра утром есть самолет в Шантарск – полдела, считайте, сделано. Уазик остался за два дома отсюда, загнанный в тупичок меж гаражами и бетонной стеной местной котельной – в качестве резерва на всякий пожарный, если только за ночь его не разберет на части местная шпана…
Он подошел к окну, одним пальцем слегка отогнув занавеску, выглянул во двор. Пока что ничего подозрительного, да и с чего бы вдруг? Пустырь, заброшенная новостройка, судя по некоторым приметам, прозябавшая без малейшего вмешательства человеческих рук не год и не два… Глупости. Кто догадается искать их здесь? Разве что бабуля тоже работает на врага, и сейчас, мимоходом ушмыгнув в туалет, достанет японскую рацию, вызовет мордоворотов с бесшумными пистолетами и усыпляющим газом… Вздор.
Он вернулся в кресло, лениво уставясь на стену. Походило на то, что бородатый Задуреев еще не облегчил бабуся окончательно – две фарфоровых вазы на серванте за версту попахивали стариной, как и парочка пейзажей, один с узенькой речкой и каким-то не нашим лесочком, чересчур аккуратным и прилизанным для российского, другой с горными вершинами, на фоне коих шагали два опять-таки насквозь ненашенских охотника в гетрах, куцых курточках и шляпах на манер тирольских. А в общем, картины были приятными для глаза. Не то что третья – даже не картина, собственно, и набросок то ли чернилами, то ли тушью, изображавший голову неприятного мужика, оскалившегося, как зверь лесной, разинувшего рот то ли в крике, то ли в рычании прямо-таки до отведенных природой пределов и даже сверх того. Нарисовано, похоже, уверенной рукой, но все равно, эта харя – не то зрелище, какое стоит обозревать на сон грядущий.
Справа, замыкая шеренгу картин, помещалась большая фотография, явно переснятая когда-то с маленького черно-белого снимка и увеличенная: подполковник, ухмыляясь во весь рот, держа в уголке рта незажженную папиросу, стоял на фоне длинного и приземистого особняка с высокими окнами и башенками на крыше – опять-таки ненашенского, с рядочком аккуратно подстриженных деревьев у парадного входа. Подполковник выглядел возмутительно молодо, лет двадцати пяти, в его годы Мазур был старлеем – ну, понятно, другие времена, другая война…
– Это он в Восточной Пруссии фотографировался, – сказала вернувшаяся старушка. – Какое-то баронское поместье, они там стояли в конце войны… Вася оттуда много чего привез, вот картины остались, вазы… Вы не интересуетесь?
– Да нет, – сказал Мазур. – Не интересуюсь как-то.
– Тома вот забрала лошадок, они хоть и неуклюжие какие-то, а ей нравится… А вазы никто не берет. И этого страхолюда… – она с явным неодобрением покосилась на орущего мужика, – чем он Васе приглянулся, понять не могу, и никогда не понимала. Другие, поумнее, иголки чемоданами везли, камешки для зажигалок, а мой, как дите малое, что понравилось, то и прихватил…
«Мало ли какие заскоки бывают у людей на войне, – подумал Мазур. – Судя по снимку, мужик был легкий, бесшабашный, логичнее было бы ожидать, что наберет полотен с обнаженными нимфами и прочими фавнами, а он, подивитесь, люди добрые, каких-то бронзовых коняшек пер из Восточной Пруссии в Сибирь, хрупкий фарфор, скучные немецкие пейзажики, эту рожу… Видимо, был не барахольщик по натуре – что его глазу приятно, то и швырял в кузов…»
Старушка, надо полагать, истомившаяся от одиночества и недостатка благодарных слушателей, рассказывала что-то еще – как она познакомилась с бравым служакой в сорок шестом, как поженились… Мазур слушал в полуха, рассеянно поддакивал.
Услышав во дворе шум мотора, словно бы небрежно подошел к окну, выглянул в щелочку. Угловатый джип темного цвета вкатился на пустырь деловито и целеустремленно, хлопнула правая дверца, вышедший человек – на вид ничем особенным не примечательный – сделал пару шагов, остановился у капота и стал оглядываться. Мазур так и не понял сначала, в чем опасная несуразица. Только через добрую минуту сообразил.
Передний номер на машине был тот же самый, что у брошенного в тайге «крузера» – «двести шесть» и то же самое сочетание букв.
Таких совпадений попросту не бывает – потому что две последних цифры шантарские, «двадцать четыре», а здесь номера кончаются на «семнадцать». Какие, к черту, совпадения, это их собственный номер и есть, с «крузера» снятый. Что ж, понятная уловка – прицепить чужие номера на машину, в которой отправился на какое-то темное дело…
Некогда было рассуждать. Пользуясь тем, что старушка на миг отвернулась, он шумно накрутил номер, закрыв от хозяйки телефон спиной, придавил рычажки ладонью и заговорил в немую трубку:
– Здравствуйте, Зина… Вернулся? Ну надо же… Сергей? А я думал, нет тебя в городе, не стал Зинке навязываться, нашел, где переночевать… Ага, ага… А удобно? Нет, точно, удобно? Ну да, какие дела….
Аккуратно положил трубку, повернулся к хозяйке, разведя руками:
– Нина Николаевна, извините уж, что побеспокоили… Я-то думал, ночевать негде, а друг, оказывается, дома, если не поедем к нему, долго не простит… – повернувшись к ней спиной, он громко сказал вошедшей в комнату Тамаре: – Сергей, оказывается, дома, зовет и в гости, и ночевать. Надо ехать…
Он корчил девушке убедительные гримасы, страшно вращая глазами, отчаянно надеясь, что она сообразит на лету – прежде показывала себя умницей… Кажется, поняла, хвала небесам! Чуточку ненатурально изумилась:
– Ну, надо же… Конечно, надо ехать, ведь обидится…
Мазур плохо помнил, как они вывалились из квартиры, что-то толкуя удивившейся старушке – голова уже была занята совершенно другим. Едва хозяйка захлопнула дверь, он потянул девушку за руку на площадку этажом выше. К счастью, в подъезде горела одна-единственная лампочка на пять этажей, и это было как нельзя более на руку…
Отодвинул Тому в самый темный угол, приложив ей палец к губам, прислушался. Достал пистолет, дослал патрон в ствол и замер.
Вовремя – снизу уже слышались уверенные шаги. Двое. Не обменявшись ни словом, поднялись к двери вдовы подполковника и, не колеблясь, позвонили.
Звук распахнувшейся двери, голос старушки:
– Вы забыли что-то… ой, вам кого?
– Тихо, Нина Николаевна! – уверенный, незнакомый голос. – К вам сейчас приходил мужчина с девушкой Тамарой?
– Да, но они ушли только что…
Резкое шипение, короткая возня. Осторожно высунувший голову с верхней площадки Мазур видел, как оба кинулись в квартиру, небрежно переступив через лежащую в прихожей хозяйку.
И очень быстро, минуты не прошло, вылетели назад, загромыхали вниз по лестнице, стукнув входной дверью, опрометью пронеслись по пустырю, запрыгнули в джип, и он тут же сорвался с места.
Мазур в три прыжка очутился внизу, присел на корточки над старушкой – нет, дышит, только в воздухе стоит резкий запашок. Дурманящее что-то…
Он пробежал в квартиру, быстренько накрутил «ноль три» и, едва на том конце отозвался ленивый голос, рявкнул:
– Говорит Орлов из уголовного розыска! Немедленно машину на Куйбышева, сорок три-пятнадцать. Старушку газом траванули… Каким-каким! Не знаю, каким, отравляющим! Живо мне, а то нам тут рассусоливать некогда! Старушка при смерти! Лично потом проконтролирую сколько ехали! Майор Ястребов моя фамилия!
Бросив трубку, выскочил из квартиры, окликнул:
– Эй, берем ноги в руки!
Из подъезда он вышел со всеми предосторожностями – но джипа там, разумеется, уже не было, как и засады. Держа руку с пистолетом в кармане куртки, недолго думая, распорядился:
– Возвращаемся к машине, быстренько! К черту, надо ехать в аэропорт прямо сейчас! Там они, чует мое сердце, ни хрена не сделают, побоятся… А недоразумения, буде возникнут, постараемся разрешить…
«Гвоздь вытащит из любого недоразумения, – подумал он холодно. – Лишь бы на людях оказаться, на свету…»
– Послушайте, – сказала поспешавшая за ним Тома. – Получается, они заранее знали, где нас искать…
– Тебя, радость моя, – хмыкнул Мазур. – Тебя. Я про этот адрес и эту бабушку узнал от тебя два часа назад…
Даже если на его одежду прицепили какой-нибудь хитрый микрофончик с маковое зерно – будем брать в расчет и столь экзотическую версию, несмотря на присущие ей технические сложности – и посредством оного узнали бы из их разговора о бабушке… В этом случае засада ждала бы Мазура с девчонкой в квартире. Опередить их ничего не стоило на таком-то джипе. Нет, тут другое.
– У тебя нет других знакомых в этом милом городе, кроме старухи? – спросил он.
– Я ж говорила уже. Нет… Слушайте… Это значит…
– А я что говорю? – хмыкнул Мазур, нашаривая в другом кармане ключи от уазика. – Кто-то заранее знал, что нет у тебя других контактов здесь, кроме бабули… Это и в самом деле интересно…
«И чертовски сужает круг подозреваемых», – добавил он про себя, чтобы не отягощать девчонку криминальными сложностями жизни. Ох как сужает…
Навстречу им пронеслась скорая, сирена не выла, но синий маячок энергично разбрасывал вспышки. Убедившись, что она свернул к только что покинутому ими подъезду, Мазур облегченно вздохнул. Посторонние люди, затянутые шуточками судьбы в чужие жестокие игры, страдать не должны…
ГЛАВА ПЯТАЯ
КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ
– И дальше? – бесстрастно спросил Гвоздь.
– До аэропорта мы добрались благополучно, – сказал Мазур, допивая очередную чашку кофе. – Там все было в порядке – нашли номер в гостинице, дождались утра, вылетели в Шантарск…
– В аэропорту слежки не было?
– По-моему, нет, – сказал Мазур решительно.
Не стоило говорить, что мастерскую, квалифицированную слежку он мог и не заметить – иначе вновь началась бы сказочка про белого бычка, Мазур вновь безуспешно доказывал бы, что он спецслужбист, а не боевик, а Гвоздь снова отмахивался бы от сей очевидной истины, вслух объявляя ее притворством…
– С-суки… – сказал Гвоздь тихо. – Это уже не менеджеры в ярких галстучках… Они мне правую руку обрубили, честное слово… Банкиров и менеджеров, даже талантливых, покупать можно, по большому счету, вагонами, а вот старого кореша не купишь…
Какое-то время стояло напряженное молчание. Кажется, Гвоздя неожиданная смерть верного сподвижника зацепила всерьез. Чтобы соблюсти светские приличия, Мазур отвел глаза, встал, прошелся по комнате, обширной гостиной.
Все здесь прямо-таки вопило об увлечениях молодой хозяйки: седло в углу, целая коллекция старых подков на черной лакированной доске, лошади, лошади, лошади во всех видах: фарфоровые, бронзовые, чугунные (в том числе и прямо-таки неотличимая от той, которую Мазуру всучил господин Задуреев). И картины, конечно – от парочки безусловно старых до современных, судя по датам. Вон те четыре лошадки из потемневшей бронзы, величиной с некрупную кошку каждая – надо полагать, и есть те, которых упертый подполковник вез через всю необъятную Россию из баронского поместья. Пожалуй, только к ним и подходит меткое определение старушки – неуклюжие. Все остальные – другие. Стройные, пропорциональные, красивые, а эта четверка, вереницей выстроившаяся за стеклом темного серванта, и в самом деле выглядит как-то неуклюже, корявенько, словно отливший их мастер то ли плохо разбирался в конской анатомии, то ли ваял нетленку со страшного похмелья. Ножки коротковаты, пропорции подгуляли, шеи посажены как-то не так – даже Мазур, не великий спец в лошадях, это понимал.
Другое дело – две небольших картины с лошадьми, нарисованные в той же технике и том же стиле, что орущий страхолюд в квартире вдовы. Вот эти изображены мастерски, уверенным штрихом. Подписи художника что-то не видно, но, кто бы он ни был, коней, такое впечатление, видывал гораздо чаще, чем незадачливый скульптор. Было в этих этюдах что-то неуловимо знакомое, но Мазур так и не додумался, что же.
– У вас есть соображения? – раздался за спиной голос Гвоздя – уже бесстрастный, холодный.
– Пока нет, – честно признался Мазур. – Информации маловато.
– Плохо, Кирилл Степанович, плохо… Два дня уже прошло, а толку – чуть…
– Я стараюсь, – хмуро сказал Мазур. – Согласитесь, не бездельничаю, а? Девочку я, по крайней мере, вытащил…
– Благодарю, – серьезно сказал Гвоздь. – Но остается главное. Двенадцать дней у вас осталось… у нас с вами.
– Кто будет вместо Котовского? Сами понимаете, мне нужна поддержка и с этой стороны.
– Вот над этим я как раз сейчас и думаю, – признался Гвоздь. – Кем именно заменить. К вечеру выяснится… Знаете, из вашего рассказа – кстати, толкового, хвалю – я делаю вывод, что те, кто бы они ни были, вовсе не собирались убивать ни вас, ни Томку..
– А вот тут открывается простор для дискуссий, – сказал Мазур. – Возможно, они вовсе не собирались проявлять излишнюю гуманность по отношению к нам обоим. Им нужен был кто-то один – и настолько, что на всякий случай они бережнейшим образом относились к обоим, чтобы, не дай бог, ненароком не зацепить свое сокровище… И чем больше я думаю, тем укрепляюсь в мысли, что им нужна была Тамара, а не я. Кто я такой, они могли вообще не знать… Резонно?
– Резонно.
– Вот видите. Можно неудобный вопрос? Как бы вы себя повели, если бы ее кто-нибудь похитил и начал вас шантажировать? Я не из пустого любопытства интересуюсь – просчитываю версии и варианты..
Гвоздь напряженно молчал, опустив глаза, его лицо казалось сейчас вовсе уж худым, обтянутым кожей черепом.
– Хотите правду? – глухо спросил он. – Я не могу сейчас, пока все это – чистейшей воды теория, ответить конкретно. Не знаю… На меня таким вот образом еще никогда не давили…
– Ага, – сказал Мазур. – А значит, и запускать такой фокус было бы рискованно. Коли неизвестны ваши реакции на подобный поворот событий.
– Вы сами себе противоречите. Только что говорили, что объектом была Томка…
– Возможно, тут и есть противоречия, – сказал Мазур. – Ну, а что прикажете делать, если я пока что топчусь на месте? В глухом тупике…
На самом деле он не ощущал себя в тупике. Брезжили кое-какие идеи и соображения – но такова уж эта игра, что козыри следует приберечь для собственного употребления…
– Кстати, о тупиках. Ларка рвется с вами поговорить о чем-то немаловажном. Дело ваше, используйте любую возможность… но, повторяю, в Ларкины «откровения» я не верю нисколечко. Где она могла бы что-то полезное выкопать? Но вы все равно езжайте к ней, поговорите, успокойте…
– Обязательно, – кивнул Мазур. – Прямо отсюда, а?
Следовало использовать любую возможность вырваться на вольный воздух – потому что через несколько часов Михась должен был выйти на связь, чем черт не шутит, вдруг да и удалось что-то накопать…
– Да, вот еще… – сказал Мазур, кивнув на плотно прикрытую дверь в соседнюю комнату, где дисциплинированно отсиживалась Тома. – К ней нужно бы приставить добрую охрану…
– Я и сам догадываюсь, – фыркнул Гвоздь. – Там, внизу, уже сидит в машине пара-тройка толковых мальчиков… Хотя… Домик этот сам по себе – нехилая крепость. Две трети жильцов – свои, а остальные – чиновные и сановные, охрана отличная, проколов пока что не было.
– До аэропорта мы добрались благополучно, – сказал Мазур, допивая очередную чашку кофе. – Там все было в порядке – нашли номер в гостинице, дождались утра, вылетели в Шантарск…
– В аэропорту слежки не было?
– По-моему, нет, – сказал Мазур решительно.
Не стоило говорить, что мастерскую, квалифицированную слежку он мог и не заметить – иначе вновь началась бы сказочка про белого бычка, Мазур вновь безуспешно доказывал бы, что он спецслужбист, а не боевик, а Гвоздь снова отмахивался бы от сей очевидной истины, вслух объявляя ее притворством…
– С-суки… – сказал Гвоздь тихо. – Это уже не менеджеры в ярких галстучках… Они мне правую руку обрубили, честное слово… Банкиров и менеджеров, даже талантливых, покупать можно, по большому счету, вагонами, а вот старого кореша не купишь…
Какое-то время стояло напряженное молчание. Кажется, Гвоздя неожиданная смерть верного сподвижника зацепила всерьез. Чтобы соблюсти светские приличия, Мазур отвел глаза, встал, прошелся по комнате, обширной гостиной.
Все здесь прямо-таки вопило об увлечениях молодой хозяйки: седло в углу, целая коллекция старых подков на черной лакированной доске, лошади, лошади, лошади во всех видах: фарфоровые, бронзовые, чугунные (в том числе и прямо-таки неотличимая от той, которую Мазуру всучил господин Задуреев). И картины, конечно – от парочки безусловно старых до современных, судя по датам. Вон те четыре лошадки из потемневшей бронзы, величиной с некрупную кошку каждая – надо полагать, и есть те, которых упертый подполковник вез через всю необъятную Россию из баронского поместья. Пожалуй, только к ним и подходит меткое определение старушки – неуклюжие. Все остальные – другие. Стройные, пропорциональные, красивые, а эта четверка, вереницей выстроившаяся за стеклом темного серванта, и в самом деле выглядит как-то неуклюже, корявенько, словно отливший их мастер то ли плохо разбирался в конской анатомии, то ли ваял нетленку со страшного похмелья. Ножки коротковаты, пропорции подгуляли, шеи посажены как-то не так – даже Мазур, не великий спец в лошадях, это понимал.
Другое дело – две небольших картины с лошадьми, нарисованные в той же технике и том же стиле, что орущий страхолюд в квартире вдовы. Вот эти изображены мастерски, уверенным штрихом. Подписи художника что-то не видно, но, кто бы он ни был, коней, такое впечатление, видывал гораздо чаще, чем незадачливый скульптор. Было в этих этюдах что-то неуловимо знакомое, но Мазур так и не додумался, что же.
– У вас есть соображения? – раздался за спиной голос Гвоздя – уже бесстрастный, холодный.
– Пока нет, – честно признался Мазур. – Информации маловато.
– Плохо, Кирилл Степанович, плохо… Два дня уже прошло, а толку – чуть…
– Я стараюсь, – хмуро сказал Мазур. – Согласитесь, не бездельничаю, а? Девочку я, по крайней мере, вытащил…
– Благодарю, – серьезно сказал Гвоздь. – Но остается главное. Двенадцать дней у вас осталось… у нас с вами.
– Кто будет вместо Котовского? Сами понимаете, мне нужна поддержка и с этой стороны.
– Вот над этим я как раз сейчас и думаю, – признался Гвоздь. – Кем именно заменить. К вечеру выяснится… Знаете, из вашего рассказа – кстати, толкового, хвалю – я делаю вывод, что те, кто бы они ни были, вовсе не собирались убивать ни вас, ни Томку..
– А вот тут открывается простор для дискуссий, – сказал Мазур. – Возможно, они вовсе не собирались проявлять излишнюю гуманность по отношению к нам обоим. Им нужен был кто-то один – и настолько, что на всякий случай они бережнейшим образом относились к обоим, чтобы, не дай бог, ненароком не зацепить свое сокровище… И чем больше я думаю, тем укрепляюсь в мысли, что им нужна была Тамара, а не я. Кто я такой, они могли вообще не знать… Резонно?
– Резонно.
– Вот видите. Можно неудобный вопрос? Как бы вы себя повели, если бы ее кто-нибудь похитил и начал вас шантажировать? Я не из пустого любопытства интересуюсь – просчитываю версии и варианты..
Гвоздь напряженно молчал, опустив глаза, его лицо казалось сейчас вовсе уж худым, обтянутым кожей черепом.
– Хотите правду? – глухо спросил он. – Я не могу сейчас, пока все это – чистейшей воды теория, ответить конкретно. Не знаю… На меня таким вот образом еще никогда не давили…
– Ага, – сказал Мазур. – А значит, и запускать такой фокус было бы рискованно. Коли неизвестны ваши реакции на подобный поворот событий.
– Вы сами себе противоречите. Только что говорили, что объектом была Томка…
– Возможно, тут и есть противоречия, – сказал Мазур. – Ну, а что прикажете делать, если я пока что топчусь на месте? В глухом тупике…
На самом деле он не ощущал себя в тупике. Брезжили кое-какие идеи и соображения – но такова уж эта игра, что козыри следует приберечь для собственного употребления…
– Кстати, о тупиках. Ларка рвется с вами поговорить о чем-то немаловажном. Дело ваше, используйте любую возможность… но, повторяю, в Ларкины «откровения» я не верю нисколечко. Где она могла бы что-то полезное выкопать? Но вы все равно езжайте к ней, поговорите, успокойте…
– Обязательно, – кивнул Мазур. – Прямо отсюда, а?
Следовало использовать любую возможность вырваться на вольный воздух – потому что через несколько часов Михась должен был выйти на связь, чем черт не шутит, вдруг да и удалось что-то накопать…
– Да, вот еще… – сказал Мазур, кивнув на плотно прикрытую дверь в соседнюю комнату, где дисциплинированно отсиживалась Тома. – К ней нужно бы приставить добрую охрану…
– Я и сам догадываюсь, – фыркнул Гвоздь. – Там, внизу, уже сидит в машине пара-тройка толковых мальчиков… Хотя… Домик этот сам по себе – нехилая крепость. Две трети жильцов – свои, а остальные – чиновные и сановные, охрана отличная, проколов пока что не было.