Страница:
– Он ей, конечно, не стал объяснять, кто он по жизни такой? – усмехнулся Мазур.
– Да уж конечно. К чему еще больше пугать? Коммерсант и есть коммерсант. Потом-то разобралась, конечно, но к тому времени она уже в законных числилась, и животик рос… Ничего, перенесла. Как-никак в двадцать первом веке живем. Да и Папа умеет убедительно поговорить за жизнь. Мало ли кто в молодости в пиратах плавал. – Котовский тяжко вздохнул: – А знаешь, что самое пикантное? В тот день Папа мог в мерсюк и не сесть, и ехал бы в нем я один – и уж не позволил бы такой лялечке под ливнем мокнуть… Я ж его и убедил тогда, брось, говорю, Папа, дела до завтра подождать могут, не горит, поедем лучше проветримся, ливень мол, хлыщет, а мы – внутри, в тепле и уюте, коньячок посасываем…
– Жалеешь?
– Жалею, – признался лысый. – Ты ж ее сам видел. Идеальная жена, точно тебе говорю. В наши годы пора бы и очаг обустраивать…
– А Томка что из себя представляет? – спросил Мазур.
– Томка? Девка как девка. Обыкновенная. По-моему, до сих пор не привыкла к иным жизненным переменам. Неловко ей, сам прикинь. Сначала – полная безотцовщина, с мамой-бюджетницей в хрущевке, потом вдруг, как чертик из коробочки, объявляется Папа, да какой… Ничего, привыкнет. Папа к пятидесяти сентиментальным стал, как все мы, грешные, квартирку ей купил в «дворянском гнезде», денежку сыплет на лопате. Томка лошадей любит, так он ей собрался собственную коняшку подарить… Ты, кстати, в курсе, что нам с тобой за ней завтра лететь?
– В курсе.
– И правильно Папа раскинул, по-моему. Лучше, чтобы была под рукой и под присмотром, а то, не ровен час…
– Ага, в заложницы кто возьмет, – усмехнулся Мазур. – У вас в Шантарске случается, а?
– Степаныч… – убедительно сказал лысый. – Ну что ты, как дите малое? Такова се ля ви. Ты – человек опытный, профессионал, крутанешь это дело, как орешек, щелкнешь, и отпустят твою лапочку, зуб даю… Еще и денег дадут. Папа свое слово держит. Ты уж, главное, постарайся…
– Далеко еще? – спросил Мазур.
– А вот уже и приехали почти…
…Мазур вовсе не прикидывался, не имитировал бурную деятельность, когда в течение двух последующих часов осматривал все четыре точки. Сухое, казенное описание, пусть даже сделанное профессионалом – это одно, а самоличный осмотр места происшествия – совсем другое. Кто-то может и назвать это мистикой, но при таких вот осмотрах вполне можно понять убийцу. Догадаться, хотя бы примерно, что он из себя представляет.
Работа на пейзаже лишь подтвердила первые впечатления: вот именно, профессионал. При такой серии о везении, лихости и прочей лирике говорить не приходится. Всех четырех работал неслабый спец – наверняка располагавший сообщниками, пусть и не в особенно большом количестве… а впрочем, нет. Не обязательно. Мазур вполне мог бы провернуть все четыре дела в одиночку – а он не единственный в стране, кто на это способен, и даже не сотый…
– Ну, и что скажешь, профессор? – с любопытством спросил Котовский, когда они уселись в машину.
– Все то же самое, – ответил Мазур задумчиво. – Тут постарался нехилый профессионал, и я бы на твоем месте обзавелся броником…
– Шутишь? – насторожился Котовский.
– Ничего подобного. Вы же сами так и не поняли принципа, по которому он щелкает. Кто поручится, что он не на тебя теперь нацелится? Пока одно ясно: босс ему не нужен. А вот за остальных ручаться не могу.
– Типун тебе на язык, – пробурчал лысый, ерзнув на сиденье. – Ну, куда теперь?
– В союз художников. Знаешь, где это?
– А вот представь себе! – хмыкнул лысый. – Знаю. У них там есть магазинчик, мы одному индивидууму на день рожденья покупали отличную картинку с голой бабой. С большим чувством и мастерством насобачено… А зачем тебе художники?
– Голубчик… – сказал Мазур. – Мне же предстоит с искренними глазами объяснять интеллигентной старой даме, почему ее любимая племянница так и не появилась… Ты же за меня это делать не будешь? Вот то-то и оно… Ждать меня не надо, я поболтаюсь по городу в одиночестве. Босс разрешил, имей в виду.
– Да знаю я, – сказал лысый настороженно. – Ты только смотри, Степаныч, дурочку не пори…
– Не стриги ушами, – сказал Мазур недовольно. – Черт с вами, играем по вашим правилам… Я не самоубийца, знаешь ли.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Да уж конечно. К чему еще больше пугать? Коммерсант и есть коммерсант. Потом-то разобралась, конечно, но к тому времени она уже в законных числилась, и животик рос… Ничего, перенесла. Как-никак в двадцать первом веке живем. Да и Папа умеет убедительно поговорить за жизнь. Мало ли кто в молодости в пиратах плавал. – Котовский тяжко вздохнул: – А знаешь, что самое пикантное? В тот день Папа мог в мерсюк и не сесть, и ехал бы в нем я один – и уж не позволил бы такой лялечке под ливнем мокнуть… Я ж его и убедил тогда, брось, говорю, Папа, дела до завтра подождать могут, не горит, поедем лучше проветримся, ливень мол, хлыщет, а мы – внутри, в тепле и уюте, коньячок посасываем…
– Жалеешь?
– Жалею, – признался лысый. – Ты ж ее сам видел. Идеальная жена, точно тебе говорю. В наши годы пора бы и очаг обустраивать…
– А Томка что из себя представляет? – спросил Мазур.
– Томка? Девка как девка. Обыкновенная. По-моему, до сих пор не привыкла к иным жизненным переменам. Неловко ей, сам прикинь. Сначала – полная безотцовщина, с мамой-бюджетницей в хрущевке, потом вдруг, как чертик из коробочки, объявляется Папа, да какой… Ничего, привыкнет. Папа к пятидесяти сентиментальным стал, как все мы, грешные, квартирку ей купил в «дворянском гнезде», денежку сыплет на лопате. Томка лошадей любит, так он ей собрался собственную коняшку подарить… Ты, кстати, в курсе, что нам с тобой за ней завтра лететь?
– В курсе.
– И правильно Папа раскинул, по-моему. Лучше, чтобы была под рукой и под присмотром, а то, не ровен час…
– Ага, в заложницы кто возьмет, – усмехнулся Мазур. – У вас в Шантарске случается, а?
– Степаныч… – убедительно сказал лысый. – Ну что ты, как дите малое? Такова се ля ви. Ты – человек опытный, профессионал, крутанешь это дело, как орешек, щелкнешь, и отпустят твою лапочку, зуб даю… Еще и денег дадут. Папа свое слово держит. Ты уж, главное, постарайся…
– Далеко еще? – спросил Мазур.
– А вот уже и приехали почти…
…Мазур вовсе не прикидывался, не имитировал бурную деятельность, когда в течение двух последующих часов осматривал все четыре точки. Сухое, казенное описание, пусть даже сделанное профессионалом – это одно, а самоличный осмотр места происшествия – совсем другое. Кто-то может и назвать это мистикой, но при таких вот осмотрах вполне можно понять убийцу. Догадаться, хотя бы примерно, что он из себя представляет.
Работа на пейзаже лишь подтвердила первые впечатления: вот именно, профессионал. При такой серии о везении, лихости и прочей лирике говорить не приходится. Всех четырех работал неслабый спец – наверняка располагавший сообщниками, пусть и не в особенно большом количестве… а впрочем, нет. Не обязательно. Мазур вполне мог бы провернуть все четыре дела в одиночку – а он не единственный в стране, кто на это способен, и даже не сотый…
– Ну, и что скажешь, профессор? – с любопытством спросил Котовский, когда они уселись в машину.
– Все то же самое, – ответил Мазур задумчиво. – Тут постарался нехилый профессионал, и я бы на твоем месте обзавелся броником…
– Шутишь? – насторожился Котовский.
– Ничего подобного. Вы же сами так и не поняли принципа, по которому он щелкает. Кто поручится, что он не на тебя теперь нацелится? Пока одно ясно: босс ему не нужен. А вот за остальных ручаться не могу.
– Типун тебе на язык, – пробурчал лысый, ерзнув на сиденье. – Ну, куда теперь?
– В союз художников. Знаешь, где это?
– А вот представь себе! – хмыкнул лысый. – Знаю. У них там есть магазинчик, мы одному индивидууму на день рожденья покупали отличную картинку с голой бабой. С большим чувством и мастерством насобачено… А зачем тебе художники?
– Голубчик… – сказал Мазур. – Мне же предстоит с искренними глазами объяснять интеллигентной старой даме, почему ее любимая племянница так и не появилась… Ты же за меня это делать не будешь? Вот то-то и оно… Ждать меня не надо, я поболтаюсь по городу в одиночестве. Босс разрешил, имей в виду.
– Да знаю я, – сказал лысый настороженно. – Ты только смотри, Степаныч, дурочку не пори…
– Не стриги ушами, – сказал Мазур недовольно. – Черт с вами, играем по вашим правилам… Я не самоубийца, знаешь ли.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ОБИТЕЛЬ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ
Как и следовало ожидать, штаб-квартира шантарских художников являла собою не богемное обиталище с холстами на подрамниках, голыми натурщицами и грудами глины, а несколько комнаток сугубо канцелярского вида. Три из них оказались незаперты, но внутри никого не было, четвертая на замке, а в пятой помещалась замордованная жизнью дамочка неопределенных лет, с истеричным блеском в глазах и дымящимся окурком в уголке ненакрашенного рта. Она восседала над какой-то обширной ведомостью с видом Пушкина, заканчивавшего «Онегина». Нежданный визит Мазура ее отнюдь не обрадовал, она сухо проинформировала, что Анна Всеволодовна Нечаева вообще-то должна быть, но ее пока что нет, и когда появится, в точности неизвестно. После чего, сочтя, должно быть, свою миссию выполненной, с вдохновенным видом уткнулась в ведомость.
Мазур вышел в крохотный вестибюль. Там имелась еще одна дверь, куда он не заглядывал, но на ней красовалась табличка «Посторонним вход воспрещен. Служебное помещение» – и он, будучи вышколен армией, не стал дергать за ручку.
Вышел на улицу, постоял в раздумье, медленно завернул за угол, прикидывая, как бы убить время.
И остановился с размаху.
Там, за углом, он увидел невысокое крыльцо, настежь распахнутую дверь, ведущую в обширное помещение с картинами на стенах и какими-то стеклянными ящиками в глубине. А над дверью красовалась полукруглая вывеска, золотым по черному: «Магазин-салон „Радость“. Живопись, антиквариат, народные промыслы». Часы работы, выходные…
Он ощутил себя охотничьи псом на тропе, нюхнувшим свежий, густой запах дичины.
И тут же задребезжал пейджер. Мазур несколько неуклюже снял его с пояса, надавил кнопки – он почти не пользовался такими игрушками и плохо умел с ними обращаться.
По зеленоватому экранчику поползла надпись: «Этот самый магазин, этот самый…»
«Вот, значит, как…» – сказал себе Мазур, пытаясь сохранять полное хладнокровие. Не стал подниматься по ступенькам, достал сигарету и присел на лавочку, изо всех сил стараясь не озираться очень уж откровенно. Чудес не бывает. В подобные совпадения что-то не верится. Тот, кто передал ему весточку через Ксюшу, явно не хотел чтобы Мазур спутал этот магазинчик с какой-нибудь другой «Радостью» – название очень уж банальное, быть может, но в Шантарске не единственное. И просто обязан был сейчас за Мазуром наблюдать – только так и можно расценить нежданное послание.
Где он может быть? Да где угодно… Мазур сидел лицом к тихой улочке, к трехэтажному универмагу. Перед ним и поблизости стояло не менее тридцати машин, и во многих сидели люди. И гуляющих на улице хватало – местечко было тихое, пешеходная зона, неподалеку сразу три уличных кафе, фонтан, неширокая протока Шантары, куда обыватели ходят купаться… Нет, вычислить наблюдателя не смог бы и Джеймс Бонд.
Друг это или враг? Если друг – то с каких щей? А если враг – то что у него на уме? Поди определи…
Докурив сигарету, Мазур аккуратно бросил бычок в урну, встал и не спеша поднялся по ступенькам. Обширное светлое помещение было увешано картинами от пола до потолка по всем четырем стенам, и на каждой приклеена аккуратная полосочка бумаги с ценой. В глубине зала – нечто в роде стеклянного прилавка. И ни единой живой души.
Мазур громко закашлялся в кулак. Никого. Пожав плечами, он подошел к прилавку, стараясь ступать, как можно громче, то бишь сразу обозначая в себе честного человека, а не крадущегося мазурика. Присмотрелся. В стеклянной витрине лежали стопочками медные монетки, какие-то значки, мельхиоровые кухонные ножики и прочая дребедень. Рядом стоял обычный стол, а на нем – открытая книга с рукописными строчками, пивная бутылка, опустошенная почти досуха и хвост вяленой рыбки неведомой породы.
Справа была еще одна дверь, чуточку приоткрытая. Там кто-то шумно передвигался и бормотал, вроде бы мужским голосом. Действуя по наитию, Мазур аккуратно приоткрыл дверь, вновь громко кашляя. Комнатка была совсем маленькая. Большую ее часть занимали два застекленных шкафчика с гораздо более интересными предметами, нежели те, что обретались в большом зале – чугунная лошадь размером с кошку, несколько красивых фарфоровых статуэток, старинные книги в потрескавшихся рыжих переплетах, причудливые вилки, карманные часы, еще что-то… В углу помещались два мягких кресла, разделенные небольшим столиком. Одно было пустое, а в другом в расслабленной позе восседал крохотный щуплый мужичонка лет шестидесяти, со встрепанной бороденкой цвета перца с солью – морщинистый, мятый, весь какой-то взъерошенный и явно пребывавший в том благостном состоянии, когда человек, по меткому замечанию классиков, как начал с позапрошлого месяца, так по сию пору и не может остановиться. Ага, вот и водочка на столике, и вторая половина той вяленой рыбки, и стаканы…
– Здравствуйте, – сказал Мазур вежливо.
– Здорово, коли не шутишь, – сказал мужичонка, кивая головою в такт. – Ты с мыслью, мужик, или так, как-нибудь?
– Да как вам сказать… – дипломатично ответил Мазур. – Я смотрю, у вас тут антиквариат…
Он увидел над одним из шкафчиков картонную табличку с крупными буквами: «Из частной коллекции С.К. Задуреева». Подумав, продолжал:
– Да, пожалуй, что интересуюсь, знаете ли…
– О! – помятый воздел указательный палец. – Ну тогда ты точно по нужному адресу, мужик… Купи лошадь! – он вытянул трясущуюся ручонку в сторону чугунного четвероногого. – Только для тебя – восемьсот баксов! Натуральные Касли, там клеймуха есть… Ты ее переверни, лошадку, там клеймо внизу… Тыща восемьсот восемьдесят какой-то год, точно… От сердца отрываю! Другому бы за штуку продал, а тебе – восемьсот… Потому что я тебя сразу полюбил, как ты вошел, так я тебя и полюбил… В хорошем смысле, ты не думай… У тебя вон пейджер висит, и мобила – значит, и баксы есть… Берешь лошадь?
– Собственно говоря, в принципе и вообще… – осторожно произнес Мазур. – А хозяин не обидится?
– Какой хозяин?
– Здесь же написано… Частная коллекция…
Мужичонка прыснул, заплескав слюнями подбородок, с хитрым видом воздел указательный палец:
– Мужик, ты не сечешь проблему! Это я и есть – Задуреев Семен Климентьевич, чтоб ты знал!
– Что ж коллекцию-то распродаете? – участливо спросил Мазур. – Черная полоса?
Бородатый фыркнул еще энергичнее, затряс пальцем:
– Ну ты не врубаисси… Тс! Кругом налоговая! Понял, нет? Я тут ничем таким не торгую, это все частная коллекция, а коллекцию казать не возбраняется… Тс! Налоговая кругом! Зелененькие, маленькие, повсюду, и под столом тоже… А коллекцию – можно! Мужик, понял, нет? Это бизнес!
Утомившись от столь долгой лекции, он с размаху налил себе в ближайший стакан, выпил одним махом и, сморщившись, принялся посасывать кусок рыбы.
– Ах, вот оно что… – сказал Мазур. – В рассуждении, как бы сказать, негоции… Ну что же, это меняет дело. А не подскажете ли, когда будет Анна Всеволодовна Нечаева?
– Анька? Да будет, будет, куда денется… Водки хочешь? Нет, мужик, я тебя положительно полюбил…
– Нет, спасибо, я за рулем, – лихо соврал Мазур. И вновь ощутил себя охотничьей собакой, гончаком на тропе. Всего-то метрах в полутора от него стоял стол, даже на вид шаткий, рассохшийся, на нем громоздилась всякая всячина – пустые сигаретные пачки, визитные карточки, непонятные бумаги… и поверх всего этого лежали россыпью цветные поляроидные фотографии. Никого почти из изображенных на них людей Мазур не знал, но вот одна…
Снято, несомненно, в этой самой комнате. Шкафчик с лошадью на заднем плане, уголок вот этого самого кресла… Справа – господин Задуреев, вот удивительно, вполне трезвый, а слева – Номер Второй, живехонький, улыбается, не зная, что жить ему осталось всего ничего… Совсем незадолго до прискорбной кончины Номера Второго снимали – у обоих летний вид, легко одеты… «Это я удачно зашел», – подумал он холодно. За спиной у него энергично застучали каблучки. Задуреев, оживившись, рявкнул из кресла:
– Танька! Сходи за пузырем! Я лошадь продал!
Мазур неспешно обернулся. Перед ним стояла довольно высокая (и совершенно трезвая, в отличие от шефа), деваха, рослая, кровь с молоком, в коротком платьице и с великолепным бюстом сибирской Памелки Андерсон. Хмыкнув и критически обозрев бородатого, она вежливо спросила Мазура:
– Вам лошадь завернуть?
– Да вы понимаете… – растерянно сказал Мазур. – Мы еще только, собственно говоря, торгуемся…
– Понятно, – сказала сибирская валькирия, смерив бородатого вовсе уж уничтожающим взглядом. – Так продали или не продали, Семец Климентьевич?
– Щас продам! – заверил тот, колыхаясь. – Ты за пузырем пока сходи! Душа горит!
– Скоро она у вас, Сергей Климентьевич, вообще синим пламенем сгорит, – без всякого почтения заявила русая валькирия, задрала носик, повернулась на каблучках и с достоинством удалилась в большой зал.
– Видал кадры? – горделиво вопросил Задуреев с таким видом, словно сам произвел на свет эту рослую красотку. – Слюнки, поди, текут? Ты не надейся, Татьяна Абрамовна у нас девушка моральная, ее баксами не уломаешь… Погоди пока, посмотри лошадь…
Он с горечью обозрел бутылку, где водки осталось на самом донышке, поднялся и, колыхаясь, как корабль в бурю, побрел в зал. Мазур, заложив руки за спину, осматривался. В зале во весь голос дискутировали:
– Танька, будь человеком, сгоняй за пузырем!
– Сергей Климентьевич, второй месяц пошел…
– Тс! Еще по сто грамм – и бросаю! Видишь, мужик лошадь вот-вот купит, его уважить надо…
– Да шли бы вы…
– Танюха, ты неправа… Ну дай я тебя хоть поглажу платонически, это ж никак невозможно, чтобы такие ножки никто не гладил…
Послышалась возня, звук смачной оплеухи, а вслед за тем валькирия Таня громко, интеллигентным тоном, где-то даже светским, объяснила господину Задурееву, куда ему следует отправляться, и к которой матери. Кратко, непечатно, но убедительно.
Задуреев вернулся, усиленно растирая щеку и угрюмо ворча.
– А не выручить ли вас, Сергей Климентьевич? – спросил Мазур, сноровисто извлекая полусотенную. – Я ж все понимаю, не зверь…
– Мужик! – возопил Задуреев. – Ты золотой мужик! Посиди тут, никуда не уходи, а я вернусь махом… и лошадь тебе продам…
Качаясь и кренясь, но все же держась вертикально, он быстро направился к выходу, зажав денежку в кулаке. Мазур понял, что вроде бы обрел моральное право тут находиться и далее. Он достал сигареты, присел к столу на шаткий обшарпанный стул и принялся разглядывать фотографии, притворяясь, будто скучает. Заглянула Таня, но ничего ему не сказала – очевидно, он выдержал некий экзамен на завсегдатая – только печально вздохнула:
– Опять под капельницу класть придется…
Мазур ханжески уставился в потолок. Она еще печальнее вздохнула, ушла в зал. Там, судя по шагам и голосам, наконец-то появились покупатели – а потому Мазур обнаглел настолько, что схватил всю пачку фотографий и быстренько ее перетасовал.
Большинство незнакомы… но вот снова – Номер Второй… а это, несомненно, Номер Первый, тоже живехонький, тоже довольный жизнью, со стопочкой в руке, в компании Задуреева… Интересно, ах, как интересно… Это все-таки след… или нет?
Воровато оглянувшись, он придвинул к себе телефон и быстренько настучал номер.
Положительно, ему сегодня везло, и несказанно! Нужный человек оказался на месте, его быстренько позвали, и Мазур, тщательно подбирая слова, смог кое о чем договориться.
Повесив трубку, он ощутил столь острое желание немедленно оглушить себя спиртным, что едва не потянулся за остатками водки в бутылке – но все же передумал. Нет уж, ни капли пока что… Нужно еще подумать, как оторваться от вполне возможных хвостов, как сделать так, чтобы встреча прошла незамеченной…
Та дверь, на которой снаружи висела запрещавшая вход посторонним табличка, энергично распахнулась. Пожилая дама в строгом темном костюме, удостоив Мазура лишь мимолетного взгляда, прошла в зал с уверенностью человека, безусловно имеющего право вламываться таким вот образом в служебные помещения.
Мазур едва успел завершить движение руки, прятавшей во внутренний карман пиджака одну из фотографий, ту, где был заснят живехонький Номер Второй. Благо в россыпи имелась еще одна такая же. Судя по царящей здесь свободе нравов, точнее говоря, откровенному бардаку, вряд ли кто-то заметит вообще…
Он прислушался: валькирия Танечка в зале явственно произнесла:
– Вам, Анна Всеволодовна, звонили… – и добавила еще что-то, потише.
Черт, надо было раньше догадаться, подумал Мазур. Задним числом соображая, приходится признать, что в этой суровой пожилой даме есть немало сходства с его превосходительством адмиралом Нечаевым: линия подбородка, глаза, еще что-то, неуловимое. Стоит согласиться также, что старшая сестричка, сиречь Анна свет Всеволодовна, выглядит гораздо более решительной и упрямой, чем ее младший братец, помянутый адмирал. Вот только в столичные адмиралы выбился именно братец, а дама осталась во глубине сибирских руд, хотя, если верить физиономистам, следовало бы наоборот. Ну, что поделать, женщин-адмиралов у нас пока что, и слава богу…
Вскоре пожилая дама прошествовала в обратном направлении, на сей раз не уделив Мазуру внимания вовсе. Едва за ней закрылась дверь, он схватил мобильник, быстренько набрал номер и, едва Котовский откликнулся после второго сигнала, прошептал:
– Котовский, давай в темпе туда, где меня оставил! В магазин! И восемьсот баксов прихвати! Усек?
– До копеечки, – кратко сказал Котовский.
Мазур отключил телефон, поднялся, поправил галстук и вышел вслед за дамой.
Он отыскал ее в том самом кабинетике, что поначалу был заперт. Стоило ему деликатненько сунуть нос внутрь, дама насквозь неприязненным тоном отрезала:
– Здесь не магазин!
Судя по всему, ей частенько приходилось общаться с клиентами г-на Задуреева, и у нее выработался условный рефлекс…
– Анна Всеволодовна, простите великодушно, но я как раз к вам, – сказал Мазур. – Фамилия моя Мазур…
Нельзя сказать, что после этих слов Анна В. волшебным образом обернулась из бабы-яги доброй феей или хотя бы милой сказочной старушенцией из тех, что и накормят Ивана-дурака, и напоят, и спать уложат – но все же глаза ее прокурорские самую чуточку потеплели. Однако тон оставался, как выражались польские предки Мазуров, «шорстким»:
– Ах, вот как… Садитесь. Может быть, объясните наконец, что все эти сюрпризы означают? Света мне звонила сегодня…
Усилием воли Мазур заставил себя не удивиться. Впрочем… Ну разумеется, логично было бы ожидать, что они это позволят. К чему лишние хлопоты, беспокойство любящих родственников?
– А, ну да… – сказал он как мог равнодушнее. – Она вам хоть что-нибудь объяснила?
– Представьте себе, нет, – язвительно отрезала Анна В. – Протрещала скороговоркой по своему обыкновению, что у нее все прекрасно, что она обязательно появится, как только выберет время – а все остальное вы как раз и расскажете… Так что я слушаю.
Сокрушенно разведя руками, он принялся излагать заготовленную легенду – как во время их путешествия в вагоне обнаружился симпатичный молодой блондин, этакий роковой обольститель, как ветреная девушка Света сначала подолгу простаивала с ним в тамбуре, где они покуривали и зубоскалили, потом она стала надолго задерживаться в купе означенного блондина – сначала на часок-другой, а там и на ночь; как, наконец, на шантарском перроне, Света открытым текстом заявила Мазуру, что намерена сначала погостить у своего нового друга, а уж потом, когда выдастся подходящее время, заключит в объятия любящую тетушку…
– Ну, что бы вы делали на моем месте? – развел он руками еще раз, добиваясь, высшего накала сокрушенности. – Хватать за шиворот и силой оттаскивать от этого Ромео? Ей не шестнадцать годиков, в конце-то концов, взрослая женщина… Пришлось откланяться…
– И ни телефона, ни адреса, конечно, не оставила?
– Конечно, – удрученно сказал Мазур. – Вы не переживайте, парень вполне приличный, по-моему…
– По-вашему, – фыркнула пожилая леди. – Знаю я вашу пресловутую мужскую солидарность… Но вы, кажется, правы – не за шиворот же оттаскивать… Узнаю Светочку. В своем милом репертуаре. Она вам не рассказывала, отчего развелась с мужем?
– Случая не выпало, – пожал плечами Мазур.
– Из-за подобных романтических приключений, – сухо сообщила Анна В.
«Крепко же ты любишь родную племяшку, – подумал Мазур. – Коли уж столь щедро делишься подробностями ее интимной жизни с первым, по сути, встречным…»
Пожилая леди долго что-то ворчала насчет ветра в голове, пагубного влияния западной масс-культуры и общего упадка нравов, глядя на Мазура с таким видом, словно это он самый и устроил упадок нравов на всей территории от Финского залива до Чукотки. И заключила:
– Ну, что же теперь делать… Если позвонила, значит, ничего страшного с ней пока что не произошло. Спасибо вам за хлопоты.
Произнесено это было таким тоном, что Мазур моментально понял: аудиенция окончена. И, пробормотав напоследок что-то вежливое, с превеликим удовольствием вывалился за дверь. Все прошло даже глаже, чем он опасался…
Мазур вышел в крохотный вестибюль. Там имелась еще одна дверь, куда он не заглядывал, но на ней красовалась табличка «Посторонним вход воспрещен. Служебное помещение» – и он, будучи вышколен армией, не стал дергать за ручку.
Вышел на улицу, постоял в раздумье, медленно завернул за угол, прикидывая, как бы убить время.
И остановился с размаху.
Там, за углом, он увидел невысокое крыльцо, настежь распахнутую дверь, ведущую в обширное помещение с картинами на стенах и какими-то стеклянными ящиками в глубине. А над дверью красовалась полукруглая вывеска, золотым по черному: «Магазин-салон „Радость“. Живопись, антиквариат, народные промыслы». Часы работы, выходные…
Он ощутил себя охотничьи псом на тропе, нюхнувшим свежий, густой запах дичины.
И тут же задребезжал пейджер. Мазур несколько неуклюже снял его с пояса, надавил кнопки – он почти не пользовался такими игрушками и плохо умел с ними обращаться.
По зеленоватому экранчику поползла надпись: «Этот самый магазин, этот самый…»
«Вот, значит, как…» – сказал себе Мазур, пытаясь сохранять полное хладнокровие. Не стал подниматься по ступенькам, достал сигарету и присел на лавочку, изо всех сил стараясь не озираться очень уж откровенно. Чудес не бывает. В подобные совпадения что-то не верится. Тот, кто передал ему весточку через Ксюшу, явно не хотел чтобы Мазур спутал этот магазинчик с какой-нибудь другой «Радостью» – название очень уж банальное, быть может, но в Шантарске не единственное. И просто обязан был сейчас за Мазуром наблюдать – только так и можно расценить нежданное послание.
Где он может быть? Да где угодно… Мазур сидел лицом к тихой улочке, к трехэтажному универмагу. Перед ним и поблизости стояло не менее тридцати машин, и во многих сидели люди. И гуляющих на улице хватало – местечко было тихое, пешеходная зона, неподалеку сразу три уличных кафе, фонтан, неширокая протока Шантары, куда обыватели ходят купаться… Нет, вычислить наблюдателя не смог бы и Джеймс Бонд.
Друг это или враг? Если друг – то с каких щей? А если враг – то что у него на уме? Поди определи…
Докурив сигарету, Мазур аккуратно бросил бычок в урну, встал и не спеша поднялся по ступенькам. Обширное светлое помещение было увешано картинами от пола до потолка по всем четырем стенам, и на каждой приклеена аккуратная полосочка бумаги с ценой. В глубине зала – нечто в роде стеклянного прилавка. И ни единой живой души.
Мазур громко закашлялся в кулак. Никого. Пожав плечами, он подошел к прилавку, стараясь ступать, как можно громче, то бишь сразу обозначая в себе честного человека, а не крадущегося мазурика. Присмотрелся. В стеклянной витрине лежали стопочками медные монетки, какие-то значки, мельхиоровые кухонные ножики и прочая дребедень. Рядом стоял обычный стол, а на нем – открытая книга с рукописными строчками, пивная бутылка, опустошенная почти досуха и хвост вяленой рыбки неведомой породы.
Справа была еще одна дверь, чуточку приоткрытая. Там кто-то шумно передвигался и бормотал, вроде бы мужским голосом. Действуя по наитию, Мазур аккуратно приоткрыл дверь, вновь громко кашляя. Комнатка была совсем маленькая. Большую ее часть занимали два застекленных шкафчика с гораздо более интересными предметами, нежели те, что обретались в большом зале – чугунная лошадь размером с кошку, несколько красивых фарфоровых статуэток, старинные книги в потрескавшихся рыжих переплетах, причудливые вилки, карманные часы, еще что-то… В углу помещались два мягких кресла, разделенные небольшим столиком. Одно было пустое, а в другом в расслабленной позе восседал крохотный щуплый мужичонка лет шестидесяти, со встрепанной бороденкой цвета перца с солью – морщинистый, мятый, весь какой-то взъерошенный и явно пребывавший в том благостном состоянии, когда человек, по меткому замечанию классиков, как начал с позапрошлого месяца, так по сию пору и не может остановиться. Ага, вот и водочка на столике, и вторая половина той вяленой рыбки, и стаканы…
– Здравствуйте, – сказал Мазур вежливо.
– Здорово, коли не шутишь, – сказал мужичонка, кивая головою в такт. – Ты с мыслью, мужик, или так, как-нибудь?
– Да как вам сказать… – дипломатично ответил Мазур. – Я смотрю, у вас тут антиквариат…
Он увидел над одним из шкафчиков картонную табличку с крупными буквами: «Из частной коллекции С.К. Задуреева». Подумав, продолжал:
– Да, пожалуй, что интересуюсь, знаете ли…
– О! – помятый воздел указательный палец. – Ну тогда ты точно по нужному адресу, мужик… Купи лошадь! – он вытянул трясущуюся ручонку в сторону чугунного четвероногого. – Только для тебя – восемьсот баксов! Натуральные Касли, там клеймуха есть… Ты ее переверни, лошадку, там клеймо внизу… Тыща восемьсот восемьдесят какой-то год, точно… От сердца отрываю! Другому бы за штуку продал, а тебе – восемьсот… Потому что я тебя сразу полюбил, как ты вошел, так я тебя и полюбил… В хорошем смысле, ты не думай… У тебя вон пейджер висит, и мобила – значит, и баксы есть… Берешь лошадь?
– Собственно говоря, в принципе и вообще… – осторожно произнес Мазур. – А хозяин не обидится?
– Какой хозяин?
– Здесь же написано… Частная коллекция…
Мужичонка прыснул, заплескав слюнями подбородок, с хитрым видом воздел указательный палец:
– Мужик, ты не сечешь проблему! Это я и есть – Задуреев Семен Климентьевич, чтоб ты знал!
– Что ж коллекцию-то распродаете? – участливо спросил Мазур. – Черная полоса?
Бородатый фыркнул еще энергичнее, затряс пальцем:
– Ну ты не врубаисси… Тс! Кругом налоговая! Понял, нет? Я тут ничем таким не торгую, это все частная коллекция, а коллекцию казать не возбраняется… Тс! Налоговая кругом! Зелененькие, маленькие, повсюду, и под столом тоже… А коллекцию – можно! Мужик, понял, нет? Это бизнес!
Утомившись от столь долгой лекции, он с размаху налил себе в ближайший стакан, выпил одним махом и, сморщившись, принялся посасывать кусок рыбы.
– Ах, вот оно что… – сказал Мазур. – В рассуждении, как бы сказать, негоции… Ну что же, это меняет дело. А не подскажете ли, когда будет Анна Всеволодовна Нечаева?
– Анька? Да будет, будет, куда денется… Водки хочешь? Нет, мужик, я тебя положительно полюбил…
– Нет, спасибо, я за рулем, – лихо соврал Мазур. И вновь ощутил себя охотничьей собакой, гончаком на тропе. Всего-то метрах в полутора от него стоял стол, даже на вид шаткий, рассохшийся, на нем громоздилась всякая всячина – пустые сигаретные пачки, визитные карточки, непонятные бумаги… и поверх всего этого лежали россыпью цветные поляроидные фотографии. Никого почти из изображенных на них людей Мазур не знал, но вот одна…
Снято, несомненно, в этой самой комнате. Шкафчик с лошадью на заднем плане, уголок вот этого самого кресла… Справа – господин Задуреев, вот удивительно, вполне трезвый, а слева – Номер Второй, живехонький, улыбается, не зная, что жить ему осталось всего ничего… Совсем незадолго до прискорбной кончины Номера Второго снимали – у обоих летний вид, легко одеты… «Это я удачно зашел», – подумал он холодно. За спиной у него энергично застучали каблучки. Задуреев, оживившись, рявкнул из кресла:
– Танька! Сходи за пузырем! Я лошадь продал!
Мазур неспешно обернулся. Перед ним стояла довольно высокая (и совершенно трезвая, в отличие от шефа), деваха, рослая, кровь с молоком, в коротком платьице и с великолепным бюстом сибирской Памелки Андерсон. Хмыкнув и критически обозрев бородатого, она вежливо спросила Мазура:
– Вам лошадь завернуть?
– Да вы понимаете… – растерянно сказал Мазур. – Мы еще только, собственно говоря, торгуемся…
– Понятно, – сказала сибирская валькирия, смерив бородатого вовсе уж уничтожающим взглядом. – Так продали или не продали, Семец Климентьевич?
– Щас продам! – заверил тот, колыхаясь. – Ты за пузырем пока сходи! Душа горит!
– Скоро она у вас, Сергей Климентьевич, вообще синим пламенем сгорит, – без всякого почтения заявила русая валькирия, задрала носик, повернулась на каблучках и с достоинством удалилась в большой зал.
– Видал кадры? – горделиво вопросил Задуреев с таким видом, словно сам произвел на свет эту рослую красотку. – Слюнки, поди, текут? Ты не надейся, Татьяна Абрамовна у нас девушка моральная, ее баксами не уломаешь… Погоди пока, посмотри лошадь…
Он с горечью обозрел бутылку, где водки осталось на самом донышке, поднялся и, колыхаясь, как корабль в бурю, побрел в зал. Мазур, заложив руки за спину, осматривался. В зале во весь голос дискутировали:
– Танька, будь человеком, сгоняй за пузырем!
– Сергей Климентьевич, второй месяц пошел…
– Тс! Еще по сто грамм – и бросаю! Видишь, мужик лошадь вот-вот купит, его уважить надо…
– Да шли бы вы…
– Танюха, ты неправа… Ну дай я тебя хоть поглажу платонически, это ж никак невозможно, чтобы такие ножки никто не гладил…
Послышалась возня, звук смачной оплеухи, а вслед за тем валькирия Таня громко, интеллигентным тоном, где-то даже светским, объяснила господину Задурееву, куда ему следует отправляться, и к которой матери. Кратко, непечатно, но убедительно.
Задуреев вернулся, усиленно растирая щеку и угрюмо ворча.
– А не выручить ли вас, Сергей Климентьевич? – спросил Мазур, сноровисто извлекая полусотенную. – Я ж все понимаю, не зверь…
– Мужик! – возопил Задуреев. – Ты золотой мужик! Посиди тут, никуда не уходи, а я вернусь махом… и лошадь тебе продам…
Качаясь и кренясь, но все же держась вертикально, он быстро направился к выходу, зажав денежку в кулаке. Мазур понял, что вроде бы обрел моральное право тут находиться и далее. Он достал сигареты, присел к столу на шаткий обшарпанный стул и принялся разглядывать фотографии, притворяясь, будто скучает. Заглянула Таня, но ничего ему не сказала – очевидно, он выдержал некий экзамен на завсегдатая – только печально вздохнула:
– Опять под капельницу класть придется…
Мазур ханжески уставился в потолок. Она еще печальнее вздохнула, ушла в зал. Там, судя по шагам и голосам, наконец-то появились покупатели – а потому Мазур обнаглел настолько, что схватил всю пачку фотографий и быстренько ее перетасовал.
Большинство незнакомы… но вот снова – Номер Второй… а это, несомненно, Номер Первый, тоже живехонький, тоже довольный жизнью, со стопочкой в руке, в компании Задуреева… Интересно, ах, как интересно… Это все-таки след… или нет?
Воровато оглянувшись, он придвинул к себе телефон и быстренько настучал номер.
Положительно, ему сегодня везло, и несказанно! Нужный человек оказался на месте, его быстренько позвали, и Мазур, тщательно подбирая слова, смог кое о чем договориться.
Повесив трубку, он ощутил столь острое желание немедленно оглушить себя спиртным, что едва не потянулся за остатками водки в бутылке – но все же передумал. Нет уж, ни капли пока что… Нужно еще подумать, как оторваться от вполне возможных хвостов, как сделать так, чтобы встреча прошла незамеченной…
Та дверь, на которой снаружи висела запрещавшая вход посторонним табличка, энергично распахнулась. Пожилая дама в строгом темном костюме, удостоив Мазура лишь мимолетного взгляда, прошла в зал с уверенностью человека, безусловно имеющего право вламываться таким вот образом в служебные помещения.
Мазур едва успел завершить движение руки, прятавшей во внутренний карман пиджака одну из фотографий, ту, где был заснят живехонький Номер Второй. Благо в россыпи имелась еще одна такая же. Судя по царящей здесь свободе нравов, точнее говоря, откровенному бардаку, вряд ли кто-то заметит вообще…
Он прислушался: валькирия Танечка в зале явственно произнесла:
– Вам, Анна Всеволодовна, звонили… – и добавила еще что-то, потише.
Черт, надо было раньше догадаться, подумал Мазур. Задним числом соображая, приходится признать, что в этой суровой пожилой даме есть немало сходства с его превосходительством адмиралом Нечаевым: линия подбородка, глаза, еще что-то, неуловимое. Стоит согласиться также, что старшая сестричка, сиречь Анна свет Всеволодовна, выглядит гораздо более решительной и упрямой, чем ее младший братец, помянутый адмирал. Вот только в столичные адмиралы выбился именно братец, а дама осталась во глубине сибирских руд, хотя, если верить физиономистам, следовало бы наоборот. Ну, что поделать, женщин-адмиралов у нас пока что, и слава богу…
Вскоре пожилая дама прошествовала в обратном направлении, на сей раз не уделив Мазуру внимания вовсе. Едва за ней закрылась дверь, он схватил мобильник, быстренько набрал номер и, едва Котовский откликнулся после второго сигнала, прошептал:
– Котовский, давай в темпе туда, где меня оставил! В магазин! И восемьсот баксов прихвати! Усек?
– До копеечки, – кратко сказал Котовский.
Мазур отключил телефон, поднялся, поправил галстук и вышел вслед за дамой.
Он отыскал ее в том самом кабинетике, что поначалу был заперт. Стоило ему деликатненько сунуть нос внутрь, дама насквозь неприязненным тоном отрезала:
– Здесь не магазин!
Судя по всему, ей частенько приходилось общаться с клиентами г-на Задуреева, и у нее выработался условный рефлекс…
– Анна Всеволодовна, простите великодушно, но я как раз к вам, – сказал Мазур. – Фамилия моя Мазур…
Нельзя сказать, что после этих слов Анна В. волшебным образом обернулась из бабы-яги доброй феей или хотя бы милой сказочной старушенцией из тех, что и накормят Ивана-дурака, и напоят, и спать уложат – но все же глаза ее прокурорские самую чуточку потеплели. Однако тон оставался, как выражались польские предки Мазуров, «шорстким»:
– Ах, вот как… Садитесь. Может быть, объясните наконец, что все эти сюрпризы означают? Света мне звонила сегодня…
Усилием воли Мазур заставил себя не удивиться. Впрочем… Ну разумеется, логично было бы ожидать, что они это позволят. К чему лишние хлопоты, беспокойство любящих родственников?
– А, ну да… – сказал он как мог равнодушнее. – Она вам хоть что-нибудь объяснила?
– Представьте себе, нет, – язвительно отрезала Анна В. – Протрещала скороговоркой по своему обыкновению, что у нее все прекрасно, что она обязательно появится, как только выберет время – а все остальное вы как раз и расскажете… Так что я слушаю.
Сокрушенно разведя руками, он принялся излагать заготовленную легенду – как во время их путешествия в вагоне обнаружился симпатичный молодой блондин, этакий роковой обольститель, как ветреная девушка Света сначала подолгу простаивала с ним в тамбуре, где они покуривали и зубоскалили, потом она стала надолго задерживаться в купе означенного блондина – сначала на часок-другой, а там и на ночь; как, наконец, на шантарском перроне, Света открытым текстом заявила Мазуру, что намерена сначала погостить у своего нового друга, а уж потом, когда выдастся подходящее время, заключит в объятия любящую тетушку…
– Ну, что бы вы делали на моем месте? – развел он руками еще раз, добиваясь, высшего накала сокрушенности. – Хватать за шиворот и силой оттаскивать от этого Ромео? Ей не шестнадцать годиков, в конце-то концов, взрослая женщина… Пришлось откланяться…
– И ни телефона, ни адреса, конечно, не оставила?
– Конечно, – удрученно сказал Мазур. – Вы не переживайте, парень вполне приличный, по-моему…
– По-вашему, – фыркнула пожилая леди. – Знаю я вашу пресловутую мужскую солидарность… Но вы, кажется, правы – не за шиворот же оттаскивать… Узнаю Светочку. В своем милом репертуаре. Она вам не рассказывала, отчего развелась с мужем?
– Случая не выпало, – пожал плечами Мазур.
– Из-за подобных романтических приключений, – сухо сообщила Анна В.
«Крепко же ты любишь родную племяшку, – подумал Мазур. – Коли уж столь щедро делишься подробностями ее интимной жизни с первым, по сути, встречным…»
Пожилая леди долго что-то ворчала насчет ветра в голове, пагубного влияния западной масс-культуры и общего упадка нравов, глядя на Мазура с таким видом, словно это он самый и устроил упадок нравов на всей территории от Финского залива до Чукотки. И заключила:
– Ну, что же теперь делать… Если позвонила, значит, ничего страшного с ней пока что не произошло. Спасибо вам за хлопоты.
Произнесено это было таким тоном, что Мазур моментально понял: аудиенция окончена. И, пробормотав напоследок что-то вежливое, с превеликим удовольствием вывалился за дверь. Все прошло даже глаже, чем он опасался…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
КОНСПИРАЦИЯ ПО-ШАНТАРСКИ
В комнатке с «частной коллекцией» уже вновь объявился Семен Задуреев, со счастливейшим видом скручивавший пробку с литровой водочной бутылки. Мазур с ходу проскочил комнату насквозь, вышел в зал, спустился по ступенькам. Неподалеку, меж двумя старыми тополями, уже стояла знакомая «Волга», и оттуда выглядывал Котовский.
– Деньги привез? – быстро спросил Мазур, подходя.
– А как же. Что там у тебя?
– Потом, потом… – отмахнулся Мазур, взял у него тоненькую пачку сложенных вдвое черно-зеленоватых бумажек и вернулся в комнату. Тщательно расправив бумажки, подложил их перед Задуреевым: – Ну, Климентьич, ты меня уговорил…
– Берешь чугуняку?
– А как же, – сказал Мазур.
– Танька! – взревел бородатый. – Пакуй коняшку и денежки забери!
Появилась повеселевшая валькирия. Мазур придирчиво отметил, что бородатый передал ей только семь сотенных, а восьмую еще до того, как громогласно сообщить добрую весть, запрятал в недра помятого пиджака.
– Продал я лошадь! – гордо сообщил помощнице Задуреев. – Талант у меня к бизнесу поразительный… только ты, дуреха, не ценишь и отдаться никак не соберешься… – и ухитрился уклониться от очередной, отнюдь не шуточной оплеухи. – Мужик, не помню я, как тебя зовут, но ты – ценитель нешуточный, поверь моему богатому опыту… Пить будешь?
– Да нет, спешу, – сказал Мазур. – Я к тебе еще зайду, Климентьич?
– Да хоть каждый день! – возопил бородатый. – Особенно ежели с баксами. Я тебе еще раритетов продам, как знатоку и ценителю. У меня тут картина есть Айвазовского, сам Айвазовский писал… Даже с автографом!
– Непременно зайду, – пообещал Мазур. – Нет, спасибо, упаковывать не надо, я и так до машины донесу…
Он сгреб под мышку тяжеленную лошадь, держа ее удобства ради вверх ногами, за подставку, вышел на улицу, распахнул переднюю дверцу и плюхнулся рядом с Котовским, держа чугуняку на коленях. Придирчиво осмотрел приобретение: там и в самом деле значилось «Касли, 1889», но был ли это подлинник или мастерская подделка, Мазур не мог определить по своему невежеству в этом вопросе.
– Это ты за эту страшилу восемьсот баксов отдал? – изумился Котовский.
– Вот именно, – сказал Мазур, с пыхтеньем сваливая конягу себе под ноги, на пол машины. – Трогай потихонечку, остановишься где-нибудь неподалеку…
– Нет, точно?
– Говорю тебе, лошадь купил, – сказал Мазур. – Тебе что, денег жалко?
– Да мне-то что, не кровные, Папа велел в расходах не жаться… Только на хрена она тебе?
– Есть такой профессиональный термин, – сказал Мазур. – Оперативная необходимость.
– Слыхивал, как же, от следаков в былые времена…
– То-то. Контакты с нужными людьми денег требуют… К тому же к лошадке полагалось бесплатное приложение, – он продемонстрировал похищенную фотографию. – Что об этом скажешь?
К его разочарованию, Котовский, едва окинув снимок беглым взглядом, пожал плечами:
– Ну и что? Ты бы меня сначала порасспросил… Точно, наш покойный, ныне спящий спокойно боевой товарищ покупал тут всякую ерунду. И толку от такого следа?
– И Номер Четвертый тоже?
– Да все четверо, если вдуматься, – сказал Котовский. – Никакой это не след. Я бы еще понял, если бы у них потом, после убийства, хаты грабанули… Но ведь не было ничего подобного, никаких даже попыток… Так что деньгу ты выкинул, Степаныч, очень на то похоже, зря. Капусты не жалко, но результатов-то нет…
– А если мне виднее? – убедительным тоном спросил Мазур, чтобы в экстренном порядке спасти лицо.
– Деньги привез? – быстро спросил Мазур, подходя.
– А как же. Что там у тебя?
– Потом, потом… – отмахнулся Мазур, взял у него тоненькую пачку сложенных вдвое черно-зеленоватых бумажек и вернулся в комнату. Тщательно расправив бумажки, подложил их перед Задуреевым: – Ну, Климентьич, ты меня уговорил…
– Берешь чугуняку?
– А как же, – сказал Мазур.
– Танька! – взревел бородатый. – Пакуй коняшку и денежки забери!
Появилась повеселевшая валькирия. Мазур придирчиво отметил, что бородатый передал ей только семь сотенных, а восьмую еще до того, как громогласно сообщить добрую весть, запрятал в недра помятого пиджака.
– Продал я лошадь! – гордо сообщил помощнице Задуреев. – Талант у меня к бизнесу поразительный… только ты, дуреха, не ценишь и отдаться никак не соберешься… – и ухитрился уклониться от очередной, отнюдь не шуточной оплеухи. – Мужик, не помню я, как тебя зовут, но ты – ценитель нешуточный, поверь моему богатому опыту… Пить будешь?
– Да нет, спешу, – сказал Мазур. – Я к тебе еще зайду, Климентьич?
– Да хоть каждый день! – возопил бородатый. – Особенно ежели с баксами. Я тебе еще раритетов продам, как знатоку и ценителю. У меня тут картина есть Айвазовского, сам Айвазовский писал… Даже с автографом!
– Непременно зайду, – пообещал Мазур. – Нет, спасибо, упаковывать не надо, я и так до машины донесу…
Он сгреб под мышку тяжеленную лошадь, держа ее удобства ради вверх ногами, за подставку, вышел на улицу, распахнул переднюю дверцу и плюхнулся рядом с Котовским, держа чугуняку на коленях. Придирчиво осмотрел приобретение: там и в самом деле значилось «Касли, 1889», но был ли это подлинник или мастерская подделка, Мазур не мог определить по своему невежеству в этом вопросе.
– Это ты за эту страшилу восемьсот баксов отдал? – изумился Котовский.
– Вот именно, – сказал Мазур, с пыхтеньем сваливая конягу себе под ноги, на пол машины. – Трогай потихонечку, остановишься где-нибудь неподалеку…
– Нет, точно?
– Говорю тебе, лошадь купил, – сказал Мазур. – Тебе что, денег жалко?
– Да мне-то что, не кровные, Папа велел в расходах не жаться… Только на хрена она тебе?
– Есть такой профессиональный термин, – сказал Мазур. – Оперативная необходимость.
– Слыхивал, как же, от следаков в былые времена…
– То-то. Контакты с нужными людьми денег требуют… К тому же к лошадке полагалось бесплатное приложение, – он продемонстрировал похищенную фотографию. – Что об этом скажешь?
К его разочарованию, Котовский, едва окинув снимок беглым взглядом, пожал плечами:
– Ну и что? Ты бы меня сначала порасспросил… Точно, наш покойный, ныне спящий спокойно боевой товарищ покупал тут всякую ерунду. И толку от такого следа?
– И Номер Четвертый тоже?
– Да все четверо, если вдуматься, – сказал Котовский. – Никакой это не след. Я бы еще понял, если бы у них потом, после убийства, хаты грабанули… Но ведь не было ничего подобного, никаких даже попыток… Так что деньгу ты выкинул, Степаныч, очень на то похоже, зря. Капусты не жалко, но результатов-то нет…
– А если мне виднее? – убедительным тоном спросил Мазур, чтобы в экстренном порядке спасти лицо.