Бушков Александр Александрович. Пиранья - Жизнь длиннее смерти

   Он понимал тренированным умом, что с ним происходит. Все дело в профессии. Человек сугубо гражданский, быть может, и сломался бы, или по крайней мере изболелся бы душой, но с Мазуром обстояло наоборот. Его старательно учили не только мастерски убивать, но и побыстрее выбрасывать всякое новое убийство из головы, из памяти, как мусор из квартиры - так и следует в его профессии, где конца не видно акциям... Теперь эти вбитые в подсознание рефлексы брали свое, работали на него - и он стал почти спокоен, все переживания отправлены куда-то в дальние, пыльные закоулки памяти. Да к тому же он не остыл еще от пронзительной тоске по Лейле. Нормальный человек держался бы иначе, но в том-то и суть, что ремесло Мазура не позволяло ему числить себя среди нормальных людей. А в общем, все обошлось. И в памяти у него стояло одно мертвое женское личико, а не два...
   Потом он встал и отправился в спальню. Подошел к двуспальной супружеской постели с той стороны, где стоял полированный Анин шкафчик. Как и наставлял генерал Асади, следовало для соблюдения приличий и во избежании лишних вопросов кое-что подчистить.
   Пригоршню драгоценностей он обнаружил в верхнем ящичке - спутанная груда золотых цепочек, колец с разноцветными камешками, сережек, еще каких-то недешевых безделушек. Строгой революционной морали это богатство, безусловно, противоречило - как и повадки осыпать золотом дорогих шлюх, так что определенные подозрения в адрес Бараджа, пожалуй что, основательны. Честным образом один из вождей революции никак не мог всего этого заполучить. подобное стяжательство прямо и недвусмысленно запрещалось...
   Оставив на месте лишь те побрякушки, что она привезла из Союза, Мазур ссыпал остальное на большой лист бумаги и сделал небольшой сверток: выбросить его в мусорное ведро, исполнительный, проинструктированный Али уберет потом, как и не было...
   На всякий случай кропотливо обшарил шкафчик сверху донизу. Не нашел ничего компрометирующего. Вытащил с самого низу лист бумаги, исписанный четким, разборчивым Аниным почерком. Пробежал глазами для порядка.
   "В беседе со мной на объекте "Альфа" Авиатор, помимо прочего, похвастался, что в скором времени ожидает производства в генералы. В соответствии с инструкциями для подобных случаев я выразила недоверие, подняла его на смех и сказала, что никогда в это не поверю ввиду его молодости и невеликих заслуг перед Касемом. Авиатор, обидевшись, стал меня уверять, что он не шутит и не преувеличивает, и все обстоит именно так. Я сказала, что не верю, что Касем его никогда не произведет в генералы. Авиатор, рассердившись, сказал, что я дура и ничего не понимаю в местных делах, что на Касеме свет клином не сошелся. Касем не вечен, вообще ошибкой было бы до скончания времен считать, будто Касем и революция - одно и от же. Есть другие, не менее влиятельные и гораздо более реалистически мыслящие руководители. И люди вроде Авиатора и его брата, сумевшие вовремя поставить на верную лошадь, смогут очень скоро подняться высоко. Развивать эту тему Не представилось возможным, так как Авиатор потащил меня в постель. В тот раз продолжить серьезный разговор не удалось, поскольку..."
   На бумаге все это выглядело далеко не так гладко - добрая половина текста зачеркнута до полной нечитаемости, над некоторыми словами и фразами вписаны другие. Несомненный черновик. Судя по исправлениям, Аня добросовестно пыталась соблюсти извечный стиль суконной канцелярщины, к чему в конце концов и приблизилась...
   Мазур долго сидел в тяжелых раздумьях. Перечитал еще пару раз. Уж ему-то не нужно было объяснять, как такие бумажки называются. Агентурное сообщение. Вот только кто? Кто ее привлек?
   Выбросив в конце концов тяжелый сверток с презренным металлом в мусор, он положил исчерканный листок в пепельницу и поджег. Тщательно ворошил почерневшую бумагу карандашом, пока она не рассыпалась в невесомый пепел. Повертел меж пальцами микрофончики, соображая, как с ними-то быть: вернуть Асади или отправить в мусор?
   Входная дверь распахнулась - замков там не было, британские джентльмены до таких пошлостей, как замки на дверях, не опускались, а у советских завхозов, как водится, руки так и не дошли.
   Мазур встрепенулся. Сердце неприятно царапнуло - чужие никак не могли бы проникнуть на тщательно охраняемый объект, а вот от своих теперь могли и воспоследовать неприятности...
   Поначалу он так и подумал, увидев Лаврика - ну разумеется, кому и нагрянуть, как не особому отделу? И грустно покорился неизбежному, подумав, что зря полагался на Асади...
   Нет, что-то тут не складывалось. Во-первых, Лаврик был один. Во-вторых, стоило ему сделать пару шагов и выйти из темной прихожей в ярко освещенную гостиную, как стало ясно, что товарищ Самарин, он же Лаврик, мертвецки пьян. Замысловато пьян, можно сказать. Он не шатался, но выглядел странно - будто его тело сохранило возможность совершать лишь половину обычных движений. Походил на неудачную имитацию человека, несовершенного робота, не способного точно подражать человеческой походке. Глаза были совершенно стеклянными. Случаются у людей такие состояния - и обычно причины бывают вескими, просто так, с бухты-барахты, в хлам не нарезаются...
   Мазур молча смотрел. Лаврик прошагал к столу той же деревянной походочкой, не глядя, ногой, придвинул стул, рухнул на него, подпер рукой щеку и старательно, вполголоса затянул:
   - Трансваль, Трансваль, страна моя,
   ты вся горишь в огне.
   Под деревцем раскидистым
   нахмурясь, бур сидел.
   Встает заря угрюмая
   с дымами в вышине...
   Трансваль, Трансваль, страна моя,
   ты вся горишь в огне...
   Замолчал, уставясь стеклянными глазами так, что Мазуру поневоле стало не по себе. - Ты чего нажрался? - спросил он.
   - У тебя водка есть? - произнес Лаврик куда-то в пространство.
   Мазур кивнул на присутствующую тут же бутылку итальянского вермута.
   - Водка, я имею в виду, - сказал Лаврик упрямо. - С градусами. Дай водки, будь другом.
   Пожав плечами, Мазур встал и пошел доставать из холодильника виски. Кажется, это был выход - пользуясь оказией, хлопнуть стакан и завалиться спать...
   Когда он вернулся, Лаврик сосредоточенно разглядывал микрофончик, вертя его за проводок двумя пальцами.
   - Это Вадька забыл, точно, - сказал он с пьяной убедительностью. Вундеркинд. Ты что, с ним корешишься? Он же робот, его в "ящике" склепали к шестидесятилетию комсомола и к нам на доводку сунули, верно тебе говорю. Что он у тебя свои причиндалы разбрасывает? Неужто хватанул так, что из него микрофоны посыпались?
   - А при чем тут Вундеркинд? - спросил Мазур самым легкомысленным, насмешливым тоном. - Может, это твое хозяйство?
   - Не учи ученого. Это доподлинная "семерочка". Эс-гэ-семь. Последнее достижение и шаг вперед. У нас до сих пор старье - "пятерки", эс-гэ-эрки. Которые еще Малюта Скуратов королю Сигизмунду подсовывал. Точно, это Вадькины "семерки", зеленая оплетка, он при мне упаковку вскрывал, с одной оказией технику получали. Я по-человечески просил парочку, он сказал, самому мало... А тут разбрасывает, где не попадя, жмот... - Лаврик бросил микрофончик на стол, потянулся к стакану. - Ты что себе не булькаешь?
   - За что пьем? - поинтересовался Мазур.
   - За правосудие, - сказал Лаврик. - Неотвратимое и многоголовое, как гидра. За гидру правосудия. За эту блядь Немезиду, чтоб ей на ровном месте сифилис подцепить. Не за Фемиду, целку стебаную, а именно за Немезиду... Твое!
   Он выплеснул в рот янтарную жидкость, не поморщившись. Совсем хреново, подумал Мазур со всем сочувствием, на которое в данный момент был способен. Когда хлобыстают, словно воду - сие неспроста...
   И посмотрел на микрофончики. В голове вдруг стала подгоняться мозаика. Это была дикая, сюрреалистическая, тошноту вызывавшая мозаика - но от всех этих эпитетов она не перестала выглядеть вполне реальной...
   В дверь осторожненько, деликатно постучали - совсем не так, как барабанят пришедшие с арестом. Обычно так давал знать о себе Али, но Мазур, откликнувшись, увидел на пороге Бульдога. Оказавшись на свету, адмирал словно бы попытался попятиться, узрев Лаврика, но после короткого колебания все же шагнул к столу.
   - А мы тут плюшками балуемся, знаете ли... - растерянно и виновато сказал Мазур, отчетливо сознавая, что чуточку грешен.
   Теоретически рассуждая, ничего не было преступного в стаканчике виски на сон грядущий, а что до практики - начальство для того и существует на свете, чтобы придраться к чему угодно. С одной стороны - все же не казарменное положение, с другой - постоянная готовность номер один...
   - Кирилл Степанович... - произнес Бульдог с несвойственной ему задушевностью. - Можно немножко?
   Мазур выпучил на него глаза - но исправно налил, и адмирал высосал виски почти так же, как давеча Лаврик.
   Лаврик тем временем ожил. Заголосил, поматывая головой в такт:
   - Эта рота наступала в сорок первом, а потом ей приказали,
   и она пошла назад.
   Эту роту
   расстрелял из пулеметов
   по ошибке свой же русский
   заградительный отряд...
   Лежат они, все двести,
   лицами в рассвет...
   Им, всем вместе
   четыре тыщи лет...
   Лежат с лейтенантами,
   с капитаном во главе,
   и ромашки растут
   у старшины на голове...
   - Песенка, знаете ли, не вполне политически грамотная, - сказал адмирал осторожно. - Не наш душок. Все эти барды-бакенбарды...
   Лаврик не шевельнулся - только поднял на него остекленевшие глаза. И произнес лениво, неприязненно:
   - А кто это к нам пришел? А это его высокопревосходительство, цельный адмирал - какая честь, какая радость, обосраться и не жить... Мало мы вас стреляли в тридцать седьмом, вот что я тебе скажу, хомяк ты толстомордый, пидарас гнойный, крыса береговая, толстожопая, мать твою вперехлест и через клюз, и бабке твоей бушприт в задницу, выблядок позорный...
   Мазур, застыв в сторонке ждал бури. Не родился еще на свете адмирал, который спустит такое капитану третьего ранга, пусть даже особисту...
   Но гроза так и не грянула. Улыбаясь глупо и, такое впечатление, подобострастно, адмирал сказал:
   - Константин Кимович, голубчик, ну что уж вы так... Переутомились, я понимаю...
   - Мало мы вас шлепали в тридцать седьмом... - сказал Лаврик мечтательно. - Точно тебе говорю...
   Адмирал и ухом не повел, стоя с кривой улыбочкой на лице. Мазур решительно отказывался понимать происходящее. Какие поправки ни вводи на секретность, какие допущения ни делай, никак Лаврик не может оказаться при нынешнем раскладе старше Бульдога - что по видимой табели о рангах, что по потаенной. А меж тем Бульдог держался, словно нашкодивший юнга перед суровым боцманом.
   - Кирилл Степанович, - сказал адмирал, виляя взглядом. - Можем мы поговорить, без свидетелей?
   Мазур молча повернулся и пошел в ту комнату, где у прежнего владельца был кабинет - стол сохранился, массивный, с медными украшениями, пустые книжные полки - неподъемные, сработанные на века еще при королеве Виктории. Сам он здесь практически и не бывал, кабинет ему оказался совершенно ни к чему.
   - Перебрал Константин Кимович, - сказал адмирал. - Переутомился. Страна пребывания непростая, условия тяжелые...
   - Да, - сказал Мазур.
   - Не стоит обижаться на чекиста в таком состоянии...
   - Да.
   Адашев упрямо на него не смотрел:
   - Вот именно, страна пребывания непростая... Постоянные вражеские вылазки - диверсанты, контрреволюционная эмиграция... Вот сегодня хотя бы взять... Возле порта расстреляли нашу машину в упор, из трех автоматов. Генерал-майор Кумышев погиб, и с ним Сережа Марченко... Вы их знали? Кумышева хотя бы?
   - Нет, - сказал Мазур.
   - А мы были приятели... Неплохой мужик... - он подошел поближе. - Кирилл Степанович, такое дело... Чуть ли не в центре случилась еще одна вражеская вылазка, патруль примчался на стрельбу, нашел машину, изрешеченную... Убили наповал двух местных товарищей из военного министерства... и вот ведь как... там была ваша жена, она их знала, на экскурсии по городу ездила... Кирилл Степанович, вы, главное, крепитесь... Я имею в виду, ее тоже... убили...
   Почему-то Мазуру хотелось смеяться - долго, громко, нескончаемо, пусть и невесело. Он с трудом справился с собой, сел за стол, отвернувшись от собеседника, а тот стоял над душой, гундя что-то сочувственное, и избавиться от него не было никакой возможности:
   - Кирилл Степанович, вы, главное, держитесь... Ну, такие дела... Сплошной передний край... Так обернулось... Мерзавцы, твари, каленым железом... Пулевое ранение в голову, понимаете... Одна-единственная пуля, не повезло, тех двоих изрешетило... Может, вам водочки принести?
   - Не надо, - сказал Мазур.
   Слышно было как в гостиной Лаврик орет:
   - Вышло так оно само - спал с Кристиной Профьюмо, а майор, товарищ Пронин, ночью спрятался в трюмо...
   - Кирилл Степанович, вы, главное, крепитесь...
   "Только бы руку на плечо не положил отечески, - подумал Мазур отрешенно. - Ведь вырвет меня тогда..."
   - Кирилл Степанович, я вас прошу, соберитесь... Конечно, такое горе, я понимаю... Мы в отчаянном положении. Вы ведь еще не знаете, что беда... Два часа назад рвануло в порту...
   - Я был в городе, - сказал Мазур, не меняя позы. - Вроде бы и слышал что-то вроде далекого взрыва, но внимания не обратил - тут можно ждать чего угодно...
   - Эсминец "Громкий". Прямо на рейде базы. Корабль остался на плаву, отбуксирован к берегу, погибших нет, но четверо - тяжелые. Судя по почерку, "котики". Это Ван Клеен, никаких сомнений. Короче говоря, Москва только что дала санкцию на адекватку. Решение, между нами говоря, было принято давно, но сейчас наверху его окончательно утвердили и дали директиву на исполнение... Соберитесь, я вас прошу. Вы в состоянии говорить с Первым? Мертвым уже ничем не поможешь, мы с вами советские офицеры, и наш долг - выполнять приказ партии и правительства...
   Мазур встал. Чтобы прекратить этот разговор, убраться подальше отсюда, он сейчас полез бы к черту на рога.
   - Пойдемте, - сказал он.
   - А вы, простите, в состоянии...
   - Готов, - сказал Мазур.
   Адмирал обрадованно засеменил впереди него в гостиную. Лаврик, казалось, вовсе и не замечает их ухода. Уставясь в угол, он заунывно тянул:
   - Как по зорьке утренней, вот так ай-люли, Коленьку Ежова шлепать повели. А он все выдирался, кричал, мол, не троцкист, только был суровым товарищ мой чекист...
   Часть третья
   ...С ДЫМАМИ В ВЫШИНЕ
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   ВИЗИТ НЕВЕЖЛИВОСТИ
   Путешествие из Аравийского полуострова в Африку они, как любой понимающий человек на их месте, предприняли в самом узком месте пролива - так что плыть пришлось тридцать с лишним миль, не более того. Разумеется, под водой, на приличной глубине. Пролив днем и ночью прямо-таки кишел кораблями, в том числе и своими - но, право же, нет никакой разницы, врежешься ты в подводную часть супостата или насквозь родного судна...
   Оценить по достоинству экзотический для этих мест подводный аппарат могли только рыбы, по своей безмозглости вовсе на это не способные. Правда, у рыб было одно ценнейшее качество: они и настучать не могли.
   Одним словом, аппарат приближался к месту своего назначения, не замеченный ни единым посторонним существом, обладавшим бы интеллектом. Подводные жители, интеллектом не обладавшие, попросту на всякий случай торопились убраться с дороги, не зная, чего следует ожидать от этой десяти метровой штуки, больше всего похожей на старомодный самолетик, только гораздо более округлый, пузатый, с открытой кабиной, где торчали в три ряда шесть голов, обтянутых черным, в масках, с загубниками во рту.
   Когда управляющий "Тритоном" Викинг, убедившись, что они прибыли на место, и после обмена соответствующими жестами с Мазуром получивший от того разрешение лечь на грунт, проделал соответствующие манипуляции и аппарат опустился на каменистое дно, улегся там почти без крена, все испытали нешуточное облегчение. Обернувшись, Мазур с непонятной профану радостью смотрел, как три троса с продолговатыми контейнерами опускаются за корму, замирают на грунте...
   Хотелось смахнуть пот со лба, хотя в гидрокостюме этого никак не проделаешь. Что называется, обошлось. А ведь не раз случалось, что тросы наматывались на винт, а то и опутывали шею кому-нибудь из пассажиров.
   Далеко не в первый раз Мазур позволил себе крамольные мысли по поводу высокого начальства - приправленные к тому же изрядной порцией сугубо морской лексики.
   Лет двадцать пять уже весь остальной мир строил сверхмалые подводные лодки для диверсантов, отличавшиеся от "нормальных" исключительно размерами. Обычные субмарины, только маленькие. В них модно было путешествовать со всем мыслимым комфортом, без загубника во рту, без баллонов на спине, в сухой одежде. Но у советских, как давно подчеркивалось, собственная гордость. Советские "Тритоны" были открытыми, профессионально выражаясь, "мокрыми" этакие подводные мотоциклы, по сути, корыта с мотором. Давно уже ходили весьма похожие на правду слухи, что все отмеченные наградами и премиями за разработку новой техники (в том числе начальник военно-морской разведки) получили свои регалии, как письменно сформулировано, "за внедрение спецтехники, не имеющей аналогов в мировой практике". Формально это была святая правда - никто в мире и в самом деле не собирался клепать подобные сооружения, где аквалангисту было примерно так де комфортно, как пилотам первых самолетов из фанеры и проволоки. Мазур слышал в Главном штабе краем уха, что какой-то ленинградский "ящик" стал разрабатывать сверхмалую "сухую" лодку, но ведь прекрасно известно, сколько у нас времени пролетит меж разработкой и внедрением.
   Отогнав эти недостойные советского человека мысли и эмоции, он оттолкнулся руками от поручней, взмыл над "Тритоном" и жестами отдал приказ. Контейнеры отцепили, и шестерка, паря невысоко над дном, выстроилась в походный порядок. А вскоре двинулась к берегу, привычно буксируя контейнеры. Согласно заранее полученному приказу, Пеший-Леший бдительно присматривал за Вундеркиндом, вновь оказавшимся в невыгодной для себя и обременительной для других роли слабого звена. Но ничего тут не поделаешь, попала собака в колесо пищи, да беги. От Мазура в данном случае ничего не зависело, с его желаниями не считались - вместо чистой диверсионки начальство вновь крутило какие-то комбинации в стиле плаща и кинжала...
   Ночное плаванье под водой - задача нелегкая, но они была профессионалы в своем деле и благополучно достигли берега. Вновь прошли через томительные минуты полнейшей неуверенности в ближайшем будущем - напряженное ожидание засады, готовность браво полечь всем до единого, ежели что... Ну, в конце концов, той бесшабашной рыбе, что миллиард лет назад вздумала жить на суше и, шлепая ластами, полезла на берег, пришлось, надо полагать, даже потяжелее. Так что человеку хныкать как-то даже и унизительно...
   Итак, они были в сомой настоящей Африке, отчего, сказать по секрету, не испытывали ни малейшей радости. На безоблачном небе сияли россыпи нереально крупных звезд, впереди чернели скалы, сзади накатывался прибой, стояла совершеннейшая тишина, и не было никакого комитета по встрече. Пока что обошлось.
   Они стояли на сухой земле, навьюченные, как ишаки - мины из контейнеров, акваланги, немаленький боезапас, совсем чуть-чуть жратвы и воды.
   - Веди, Сусанин, - сказал Мазур тихонько.
   Не выказывая ни малейших признаков неуверенности, Вундеркинд сверился с картой, подсвечивая себе крохотным фонариком - "гнилушкой", решительно указал направление, и они двинулись к горам - Викинг и Крошка Паша в качестве боевого дозора Мазур с Вундеркиндом посередине, сосредоточенно слушавший на ходу эфир Пеший-Леший и Зоркий Сокол - замыкающим.
   Ночное путешествие протекало без малейших осложнений и неожиданностей. Боевой дозор двигался совершенно спокойно, Крошка Паша временами прилежно рапортовал, что судя по состоянию эфира, нет ни следа свойственного акциям интенсивного радиообмена - а тот радиообмен, что имеет место, касается насквозь рутинных дел, ночных будней тех структур, что по природе своей обязаны бдить круглосуточно.
   Так они двигались с полчаса, все ближе подходя к заслонявшим звезды горам. Остановились в широком длинном ущелье - опять-таки по указаниям Вунеркинда, рассредоточились и сняли груз. Луны не было, но усыпавшие небосвод звезды давали достаточно света. На взгляд иной поэтической натуры, обстановка вокруг была самой что ни на есть романтической - причудливые тени, лабиринты высоких камней, теплый ветерок налетает с моря редкими порывами, иногда раздаются загадочные, ни на что не похожие звуки - когда ветер мечется в расщелинах - ни малейших признаков цивилизации вокруг, при некотором напряжении фантазии легко поверить, что ты оказался в далеком прошлом, один-одинешенек на планете... Циник и практик Мазур, однако, смотрел на окружающее сугубо утилитарно - постоянно высматривая удобные для засады места и прикидывал, как от этой засады отлаиваться, ежели что.
   - Ну и? - спросил он негромко.
   - Сейчас, - сказал Вундеркинд преспокойно. - Самое время.
   Он достал из кармана фонарик, нацелился им в темноту и несколько раз нажал кнопку, всякий раз при этом передвигая цветные стекла. Почти сразу же метрах в пятидесяти от них, в тени скалы, вспыхнул красный огонь, за ним желтый, потом опять красный.
   Вслед за тем послышались шаги - кто-то приближался от скалы. Не трудно было определить, что неизвестный не растяпа, шагает в полумраке с определенной сноровкой, но до отточенной спецназовской бесплотности ему все же далеко.
   По тихой команде Мазура подходившего взяли на прицел Викинг и Крошка Паша - а остальные сосредоточились на окружающем. Сам Мазур, слава богу, с подобным не сталкивался, но прекрасно знал: не раз случалось, что такие вот контактеры подводили пришедших на встречу под перекрестный огонь или грамотный захват.
   Вундеркинд, когда впереди обозначился неспешно приближавшийся силуэт человека с непокрытой головой, направился ему навстречу, и они сошлись метрах в двадцати от ощетинившейся стволами группы. Разговор велся шепотом, не долетало ни звука - и продолжался он недолго. Вундеркинд вернулся, а незнакомец оставался на прежнем месте.
   - Шагаем, - просто и буднично сказал Вундеркинд. - Все в ажуре.
   Они вновь выстроились в прежнем порядке - и двинулись меж скал за маячившей впереди неизвестной фигурой. Проводник первое время часто оглядывался, потом перестал. Мазур тревожился скорее по инерции, согласно въевшимся рефлексам. Поджидай их засада, она обязательно бы вступила в дело либо на берегу, либо в точке встречи. Хотя расслабляться, конечно, нельзя, кто их знает - быть может, кому-то непременно надо подловить незваных гостей в самой что ни на есть недвусмысленной ситуации, грубо говоря, прямо на девке со спущенными штанами - накинуться, когда они начнут работать...
   Обошлось, пройдя километров десять, они вышли к цели.
   ...Все это происходило двое суток назад. А теперь Мазур с Вундеркиндом, затаившись бок о бок в скалах, смотрели на вражье гнездо, которое за это время успели изучить снаружи не хуже, чем собственную квартиру.
   Мазура упорно не покидало одно-единственное чувство - устоявшаяся злая зависть. Очень уж уютно обустроились тут ребятки Ван Клеена, очень уж удобное местечко им досталось. Почти круглая бухточка с узким проходом в море, высокие скалы - а в промежутке меж скалами и бухточкой стояло несколько капитальных строений. Два дома более-менее современной постройки, аккуратный домик, где разместился дизель-генератор, серебристая емкость с горючим, гараж, мастерские, два длинных эллинга с полукруглыми рифлеными крышами, наполовину стоявшие над водой. Инструктор рассказывал все подробно. В свое время французы возвели этот уютный уголок для своих ученых - то ли океанологов, то ли иных связанных с морем профессоров кислых щей. Потом, когда на Аравийском полуострове грянула революция и все прежние геополитические расклады в одночасье полетели к чертовой матери, американцы, изучив местность, совершенно справедливо решили, что лучшего местечка и не сыскать. С французами как-то договорились, уламывая крестом и пестом, ученую братию убрали под каким-то благовидным предлогом, и в дома над бухтой въехали хреновы ихтиандры Ван Клеена. Они лишь построили эти самые эллинги - чтобы никакая воздушная или, бери выше, космическая разведка не засекла очень быстро крохотные диверсионные субмарины, всплывавшие и погружавшиеся прямо под крышей огромных бараков из алюминиевых рифленых полос. Какое-то время им и впрямь удавапось соблюдать инкогнито, но на планете с доисторических времен существует еще разведка агентурная...
   Вот и все, если вкратце. Деталей Мазур, разумеется, не знал, о чем нисколечко не сожалел. Он даже не смог определить в темноте, местный их проводник, или европеец - но и это, если подумать, не имело никакого значения. Лишь бы не заложил и не оказался двойным агентом...
   За двое суток - в течение которые в берлоге так никто и не заподозрил, что рядом с ними обитают чужаки - они, подглядывая и подслушивая, узнали массу полезного. Изучили распорядок дня, высмотрели сторожевые посты (часовые, конечно же, являли собою мнимых бездельников в цивильном, через точно рассчитанные промежутки времени появлявшихся на пирсе и около домов с видом скучающих аспирантов). Совершенно точно установили, что на единственной дороге, соединявшей базу с внешним миром, пролегавшей меж скалами и морем, имеется постоянный цербер - точнее, сменявшиеся четыре раза в сутки церберы, замаскировавшие в легонькой будочке пулемет. Присмотрелись к боновому заграждению, закрывавшему устье проливчика. Выяснили, что наземная сигнализация состоит из двойной полосы датчиков знакомой системы - которую они при нужде могли мгновенно вывести из строя качественно и насовсем. Что два раза в сутки по нависавшим над домиками скалам шляется мобильный патруль из двух человек. Что один из жилых домиков отведен боевым пловцам, а второй - охране и обслуге численностью около взвода. И еще множество мелких, полезных подробностей.