Бушков Александр Александрович. Пиранья. Звезда на волнах

   Все дело в климате, очень быстро разобрался Мазур. В краях похолоднее им пришлось бы работать на совесть – или быстренько вымереть. Здесь же можно было с грехом пополам прожить, свалив работу на женщин. Овощи кое-как произрастали, куры неслись худо-бедно, а порой староста чуть ли не пинками отправлял кого-нибудь порыбачить или договаривался с местным лесным надсмотрщиком, чтобы тот подстрелил дикого буйвола. Лентяи кое-как существовали.
   Была, правда, парочка завзятых охотников, пропадавших в лесу, но основная масса мужского народонаселения, хоть и принюхивалась завистливо к наплывавшим от их хижин ароматам мясного варева, сама не выражала ни малейшего желания добывать дичину и вообще зарабатывать хлеб свой в поте лица. Точно так же и рыбачить постоянно плавали человек пять. Вместе с охотниками это и было, учено выражаясь, пассионарное ядро общества – но общество могло преспокойно прозябать и без такового...
   Самое страшное, что такая жизнь всерьез з а с а с ы в а л а. Мазур всерьез собирался то выбраться на охоту с курчавым красавцем Пенгавой, то выйти на рыбалку – но всякий раз в последний момент становилось лень таскаться по жаре или болтаться на волнах. В голову лезли назойливые мысли – да полежи ты, побездельничай, когда еще будет такой отпуск? – и Мазур, вяло ругая себя, оставался валяться в тенечке, благо молодая супруга заботливо приносила прямо под пальму то груду местных фруктов, то сушеное мясо из запасов тестя.
   Словом, сущий рай. Он начинал втихомолку ненавидеть самого себя, но что тут прикажете предпринять? Из тестева японского транзистора никак невозможно было собрать рацию, чтобы связаться с невероятно далеким Главным штабом, – такие фокусы удаются только в дешевых романах. Ни малейшей оказии, с которой можно было улизнуть на Большую землю, не объявлялось на горизонте. Первые дни он еще надеялся, что хитрющий староста соврал и «Нептун» вот-вот появится возле острова, разыскивая Мазура, – но так и не дождался.
   Вообще-то, э т у вероятность никак нельзя было списывать со счетов – что хозяйственный староста, озабоченный поисками подходящего зятя, попросту врал, как сивый мерин, и «Нептун» вовсе не погиб. Но даже если и так – а Мазур яростно хотел в это верить, – его определенно посчитали погибшим, в чем их трудно винить... Он и сам на их месте мог так решить, окажись кто-то за бортом посреди того катаклизма...
   Н е ч е г о предпринять. Нечего, и все тут. Разве что сойти с ума, отобрать у Пенгавы его старенький карабин и под дулом заставить кого-нибудь из лентяев отвезти его на Лабанабуджо, где добровольно сдаться в полицию...
   Но это уже было бы форменным безумием. Даже если «Нептун» уцелел, чересчур рискованно объявлять себя смытым за борт во время шторма суперкарго. А если староста все же не соврал и местные спецслужбы в самом деле заинтересовались гибелью судна... Быть может, на берег выбросило нечто неподобающее, моментально заставившее полицаев сделать стойку... На судне таких вещей хватало, они покоились в надежных тайниках, но разбушевавшееся море способно черт-те что сотворить и с судном, и с тайниками на нем...
   Нет. Оставалось ждать у моря погоды. Кое-какие зыбкие надежды он возлагал на предстоящее плавание, о коем по секрету сообщил староста. Как Мазур и предполагал с самого начала, любезный тестюшка оказался далеко не так прост и уж никак не безгрешен. Его подданные, как выяснилось, время от времени добывали жемчуг у соседнего острова – и, судя по в и л я ющ е м у взгляду тестя, эта негоция определенно входила в некое противоречие с местным законодательством. Как бы там ни было, старосте требовался надсмотрщик.
   На первый взгляд, это был шанс. Но на второй, увы... Даже если удастся принудить экипаж утлой лодчонки везти его в Катан-Панданг, где гарантия, что его именно туда и доставят, а не сдадут полиции где-нибудь поближе? Не отправляться же в побег в одиночку? Лодку украсть нетрудно, это даже не будет кражей – попросту прокрадись на берег ночью, столкни в воду любую скорлупку, подними парус и плыви, что твой Колумб и Магеллан в одном лице. Вот только куда? Ни единой карты в деревне не имелось. О навигационных приборах нечего и мечтать. Он способен был на многое – но, трезво глядя на вещи, вряд ли добрался бы в одиночку до Катан-Панданга на одном из этих челноков. Четыреста километров – не шутка, если у тебя нет даже паршивенького компаса вроде тех игрушек, что вделывают в ремешки часов... Это даже не плаванье Бомбара, это гораздо хуже...
   Словом, тесть мог быть уверен, что долгожданный зятек никуда от него не денется... Знал, что делал, хрен старый.
   Нет, но были в этом и свои приятные стороны... Мазур видел отсюда, как прошла возле хижины его молодая женушка – луч света в темном царстве.
   За эти дни он сделал еще одно немаловажное наблюдение: жизнь по стандартам и обычаям каменного века вовсе еще не означает, что здешние женщины скучны в постели. Где там... Женушка ему досталась изобретательная и проказливая, мечта мужика.
   Иногда он лениво казнил себя, вспоминая з а к о н н у ю супругу. На свой лад он до сих пор любил Анечку, но очень уж давно и откровенно у них не клеилось слишком многое. История, старая, как мир: тебя почасту и долгонько не бывает дома, а молодая жена по самой своей женской природе жаждет постоянного присутствия в семейном гнездышке крепкого мужского плеча. Она умная, она все понимает, но известные женские инстинкты берут верх, и ситуация очень уж часто стала взрываться скандальчиками – пока мелкими. Хорошо еще, никого у нее в отсутствие Мазура не было, уж в этом-то он был уверен, – но сей факт не снимает проблемы...
   Здесь, в благостной первобытности, все было наоборот. Молодой женушке просто-напросто и в голову не приходило, что она тоже неповторимая личность и у нее есть внутренний мир. Как всякая здешняя баба – пусть неглупая, толковая, с характером, – она с молоком матери всосала свод нехитрых правил: да будет жена покорной тенью мужа своего, да будет муж владыкою... Нет, конечно, и здесь случались семейные перебранки за вздернутыми циновками, а то и налево бабенки шмыгали, но неких о с н о в это никак не потрясало. Жена оставалась тенью – в ситуациях, когда самая покорная русская баба давным-давно изломала бы об благоверного третье коромысло.
   Так что были в здешней жизни чертовски притягательные стороны, ох, были! Как ни скучно валяться под пальмой, свалив абсолютно все заботы на женские плечи, но к этому начинаешь привыкать. И плохо верится уже, что где-то далеко есть асфальт, самолеты и телевизоры, что жена может преспокойно послать тебя в магазин за каким-нибудь пустяком, и ты пойдешь, как миленький, что где-то стоят холода, стреляют пулеметы и крадутся шпионы. «Ну да, да! – мысленно возопил Мазур. – Я все прекрасно помню про долг и задание, но что ж делать-то? Не биться же головой о пальму? Шишку набьешь, и только. Нет ни единого шанса, которым можно воспользоваться, ни е-ди-но-го!»
   Раненая совесть кисло ухмылялась, головой крутила, но все же вынуждена была признать его правоту... Нечего предпринять, хоть ты тресни...
   Вот она, оказия, кстати, – проходившая примерно в полумиле от острова двухмачтовая шхуна с тремя носовыми парусами. Отличная вещь шхуна для того, кто понимает толк, – быстроходная и легкая в управлении, не зря пираты и контрабандисты ее пользуют которую сотню лет, требует минимума экипажа, потому что не нужно взбираться на мачты, чтобы убрать паруса, их просто-напросто опускают на палубу. Пожалуй, на таком корабле есть и компас, и секстан, а то и морские карты... Но как ты до нее доберешься? Нахально взять лодку – благо тесть отправился куда-то в соседние подвластные деревни – и плыть вслед? Мало ли кто там, на шхуне...
   К нему приближалась молодая жена, грациозная и стройная, и мысли Мазура поневоле легли на другой курс – глядя на эти пухлые губки, хорошо помнилось, что они способны вытворять с его мужским достоинством, аж зубы сводит...
   Лейла заботливо поставила с ним рядом тестев транзистор, травяную плетенку с плодами лонтары, потом, сопроводив это лукавым взглядом, примостила рядом нечто завернутое в кусок полинялого ситца, пояснив:
   – Я держала в ручье, в холодной воде...
   Мазур благосклонно кивнул – по здешним меркам это и так было нешуточное поощрение, способное привести в восторг каждую жену. Подумав, спросил:
   – А не прогуляться ли нам в лес, моя очаровательная жена?
   – Не получится, – сказала Лейла с явным сожалением. – Вон отец плывет, он говорил, что у вас с ним будут дела...
   – Что, он там? – спросил Мазур, проследив за направлением ее взгляда, – она смотрела аккурат на шхуну.
   – Ага. Это темный человек Джонни, значит, вы будете обсуждать серьезные дела... Я пойду приготовлю угощение, отец велел...
   И упорхнула, прелестница, Мазур какое-то время думал над характеристикой, данной его супругой этому неизвестному Джонни. На пиджине, собственно, это звучало не «темный», а скорее уж «небелый парень-человек, но не отсюда, а из-других-мест».
   Так и не уловив, в чем тут секрет, развернул ситец, откупорил бутылку давешней отравы и сделал приличный глоток. Этой пальмовой водкой приторговывал китаец, дрянь была редкостная, но за неимением гербовой...
   «Хорошо устроились здешние мусульмане», – подумал Мазур, сделав еще глоток и завинтив пробку. Старикашка Хазинг, здешний мулла, четыре дня назад свершивший над Мазуром и Лейлой какой-то обряд (такое впечатление, наполовину его собственного изобретения), Корана уж точно не в состоянии был читать, Мазур в этом уверился, видя, как духовный пастырь что-то очень уж быстро переворачивает страницы в полном несоответствии с бормотаньем, долженствующим изображать вдумчивое чтение вслух. Однако кто-то его определенно просветил, что Коран запрещает крепкие напитки, полученные из забродившего винограда. Вот только водка, в том числе и пальмовая, не имела ни малейшего отношения к винограду, которого здесь не произрастало отроду... Так что и староста частенько прикладывался к бутылочке, и сам Хазинг, лениво порывавшийся все-таки сделать Мазура истинным мусульманином, но из-за здешней неистребимой привычки к безделью так никогда и не доводивший даже до середины свои проповеди.
   Поразмыслив, он позволил себе третий глоток и принялся за лонтару. Он уже наловчился обращаться с этим фруктом: вскрывается твердая скорлупа, в мякоть втыкается расщепленная палочка, несколько раз ее крутанув, получаешь пенистую массу, по вкусу похожую на кисленькое абрикосовое варенье. Довольно вкусно, а как закуска к пальмовой водке – вообще выше всяких похвал...
   Выдвинув антеннку и включив приемник, он лениво наблюдал за шхуной – точно, она держала курс прямиком на бухточку, намереваясь там пристать. А вот только попутный ветер мешал как раз косым парусам – тем, из-за которых и ценится шхуна, – а потому тамошние матросики сноровисто опустили паруса на обеих мачтах, убрали стаксель и кливер, шли на одном бом-кливере. Но все равно это должно было занять немало времени, а...
   Он прислушался. В череду произносимых приятным женским голоском мяукающих слов явственно вплелось:
   – ...пай ма килари маси Леонить Прешшьнефф...
   «Вот она, истинная популярность нашего уважаемого Генерального секретаря, – подумал Мазур, ради торжественности момента лежа по стойке “смирно”. – Даже в этих экзотических местах, даже на этом тарабарском наречии помянут. Неужели и местные откликаются на очередные мирные инициативы Советского Союза или комментируют новый гениальный труд генсека? Не дай бог, это они “Малую землю” декламируют...»
   Лениво повернув колесико, он наткнулся на новый вариант фамилии пятизвездочного вождя:
   – Леванить Брежьнов... Каи раттачайти мортаса...
   Мазур вертел ручку настройки, все более изумляясь: как с цепи сорвались, честное слово! Леванити Прешнефф, Леванить, Леонить, ну, слава богу, кто-то почти без ошибок выговорил «Брешшнев»... Вроде не намечалось у нас очередного партийного съезда...
   Охваченный смутным предчувствием, он переключился на длинные волны. И почти сразу же поймал твердый немецкий говор:
   – ...тропофф, нойе генераль-секретар коммунистише партай дер Советише Унион...
   С немецким у него обстояло скверно – но настолько-то он разобрал. Новый? Генеральный... Что еще за Тропофф?
   Уже целеустремленно и настойчиво он вертел колесико, ища Аделаиду, Сингапур или еще что-нибудь англоязычное... ага!
   Приятный женский голос:
   – ...комментаторы еще не выработали устойчивой точки зрения, какое направление примут события после того, как бывший глава советской тайной полиции Юрий Андропов стал преемником скончавшегося два дня назад Леонида Брежнева...
   Вот те и на... Надув щеки, Мазур длинно просвистел что-то близкое к похоронному маршу. А ведь за это надо выпить, пожалуй что. Нет, ну надо же... Сколько мы над Ленькой смеялись, сколько анекдотов выслушали, а то и сами сочинили, тоскливо и стыдно было смотреть, как водят под слабы рученьки эту марионетку, – а вот поди ж ты, на душе пустовато как-то...
   Сделав пару добрых глотков, он благодаря наработанной привычке к анализу и логичному препарированию доискался до разгадки: дело все в том, что Ленька был в жизни Мазура в с е г д а. Слишком давно. Он взлез на трон, едва Мазур пошел в первый класс, Мазур учился, взрослел, закончил школу, попал во флот, потом в училище, потом болтался с ножом в зубах по разным экзотическим местам в качестве призрака из плоти и крови – и все это время, все эти годы б ы л Брежнев. А теперь его вдруг не стало. Жизнь Мазура лишилась чего-то привычного с детства, как светофоры, дожди и Финский залив. Мазур попросту не знал, как это – жить с д р у г и м вождем. Всегда был один и тот же.
   Не по себе как-то, если откровенно. Не то чтобы жалко, не то чтобы скорбишь – с чего бы вдруг, честно говоря? – но имеет место быть определенная пустота, не имеющая аналогов в богатом жизненном опыте...
   Андропов – это сурово. Крепко не забалуешь, пожалуй что... Что, взяли реванш товарищи чекисты за пятьдесят третий год? А ведь похоже...
   Шхуна, наконец-то, достигла берега, метрах в двадцати от него с грохотом опустила якорь. И тут же на мелководье стали прыгать люди, один за другим двинулись к берегу, вздымая радужные брызги. Деревенские мужчины, стряхнув всегдашнюю сонную одурь, уже стянулись к берегу – ну разумеется, не могли упустить такой случай. Новых впечатлений масса...
   Ага, вот и тесть... Остальные четверо, сразу видно, не местные – никаких саронгов, только шорты и закатанные до колен парусиновые брюки. Впереди шел несомненный гаваец, высокий и грузный, с физиономией явно надменной и неприятной, следом два батака и, похоже, белый. Пятый, опять-таки батак, остался на судне. Он угнездился на бушприте, ловко обвив его обеими ногам, извлек флейту и принялся упоенно дудеть.
   Так-так, сказал себе Мазур. У каждого из четверых незнакомцев болтался на поясе паранг – малайский тесак вроде мачете, только с более загнутым концом. Человека распластать такой штукой можно очень качественно, ежели умеючи, а у гвавайца вдобавок на поясе красуется потертая желтая кобура специфической формы – для револьвера Кольта образца девятьсот пятого, тут и гадать нечего, – и у одного из батаков имеется кобура, но поменьше, под средний «Вальтерок» или что-то аналогичное. По здешним меркам – явная примета «джентльменов удачи» – но не организованных в нехилую армию подданных мадам Фанг, а кустарей-одиночек, морских единоличников... Ну тесть, проказник старый...
   Гаваец в сопровождении старосты с ходу направился к его хижине, не удостоив никого своим благосклонным вниманием. Остальные вели себя гораздо проще – смешались с местными, сразу завязался разговор, появились сигареты. Судя по всему, приплыли старые знакомые, приятели душевные...
   Мазур лежал себе на прежнем месте, лениво глядя, как белый чапает в его сторону, – надо полагать, ведомый неким инстинктом. Невысокий субъект, судя по жилистости и загару, давным-давно окопавшийся под здешним солнцем и вполне с ним свыкшийся, – ты посмотри, ни бисеринки пота на роже, в точности как у туземцев, право слово... Годочков ему этак от тридцати до пятидесяти – классический тип осевшего в Южных морях европейского бича, многократно воспетый и высмеянный классиками жанра...
   – Лопни мои глаза! – сказал незнакомец, остановившись над Мазуром. – Натуральный хаоле ^[4], чтоб мне сдохнуть!
   Мазур как ни в чем не бывало протянул:
   – Есть еще хорошая фразочка: «Лопни мол слезенка».
   – Точно, хаоле!
   – Ты что, с Гавайев, старина? – лениво поинтересовался Мазур.
   – Да нет. Давненько плаваю с Джонни, нахватался... А ты что, тут живешь?
   – Угадал, – сказал Мазур равнодушно. – Имеешь что-нибудь против?
   – Да ну, с чего? – Он шустро присел на корточки и протянул руку: – Пьер.
   – Джим Хокинс, – сказал Мазур по привычке. Маленький жилистый Пьер наморщил лоб:
   – Слушай, что-то мне на ум приходит... Джим Хокинс... Где-то я определенно твое имя слышал, так в голове и вертится... Точно, точно... Джим Хокинс... Вот только вспомнить не могу...
   «Не исключено, – подумал Мазур, – что в далеком безоблачном детстве этот тип прочитал-таки пару книжек...»
   – Ты не ходил боцманом на «Жемчужине»?
   – Не приходилось, – осторожно сказал Мазур.
   – А с Чокнутым Фреддни не хороводился?
   – Первый раз про такого слышу.
   – Нет, где-то я определенно про тебя слышал... Джим Хокинс, конечно, не мог не слышать... Так в голове и вертится... Ты не плавал на «Морском коне»? А в Нагасаки не сидел за драчку с мусорами в семьдесят пятом? А Билла Паффина не знаешь? Отчего-то же я твою фамилию помню...
   Он тараторил что-то еще, названия кораблей, городов, баров и борделей, незнакомые имена сыпались, как зерно из распоротого мешка. Мазур время от времени отрицательно мотал головой, не испытывая особого беспокойства, – человечишко, очень похоже, был безобидный, трепач, мелкая шестерка. Мазур был уже наслышан о местных тонкостях. Единственный белый в компании ц в е т н ы х, подобных этой, бывает либо агрессивным волчарой, которого молчаливо сторонятся, либо мелкой шестеркой, третьего как-то не дано...
   – Ладно, – сказал Мазур. – Утомил ты меня, дружище Пьер. Джим Хокинс – это, так сказать, сценический псевдоним... тебе понятны эти термины?
   – Еще бы! – заверил новый знакомый. – Я ведь не только школу закончил – у меня за плечами целых два семестра политехнического в Дижоне... Что ж ты сразу не сказал? Я бы понял. Твое дело, как себя называть, хоть Уинстоном Черчиллем. Если тебе неприятно...
   – Да брось, – сказал Мазур. – Тут другое. Мое н а с т о я щ е е имя и фамилию ни одна собака не способна выговорить, только-то и делов. Я, знаешь ли, исландец. Представляешь, где это?
   Рано или поздно можно было нарваться на вопросы о национальной принадлежности и точном местоположении далекой родины, – так что следовало заранее озаботиться железной легендой. А она была не просто железной – из закаленной вольфрамовой стали. Слишком дикое совпадение получится, слишком невероятное стечение обстоятельств выйдет, если в этих местах встретятся нос к носу два исландца. Чересчур уж далека страна Исландия, чересчур уж мало в ней народу, чересчур уж редко покидают тамошние уроженцы свою суровую родину, не говоря уж о том, что исландский язык за пределами сего острова знает разве что пара-тройка заросших пылью и паутиной, забытых профессоров, узких специалистов... Железная легенда.
   – Ага, ну да! – обрадованно подхватил Пьер. – Понятно, чего уж там. Был я в Рейкьявике пару раз, в семидесятом и вроде бы в семьдесят восьмом, точно не помню... Ну да. Ты, конечно, какой-нибудь Свернискорееноснасторону Брюквакнорресон...
   – А в лоб? – лениво предложил Мазур.
   – Ладно, ладно, извини... Пошутить нельзя? Ага, бывал я в Рейкьявике. Слушай, ну у вас и девки...
   – А что?
   – Да дело в том, что их попросту н е т у! Порт есть, кабаки есть, а девок, считай, почти что и нету. По пальцам пересчитать можно. Что за страна?
   – Вот такие у нас девки, – сказал Мазур с законной гордостью истого исландского патриота. – Умеют себя блюсти.
   – То-то ты и рванул из своей Исландии?
   – Скучно там, скучно, – сказал Мазур. – Что поделать? Поманили более веселые места...
   – Понятно. Сам такой. Однажды шагнул в сторону от скучного, размеренного бытия буржуазии – и понеслось... Слушай, это даже и неприлично как-то – встретились двое белых людей, европейцев, нашли друг друга в этой чертовой глуши – и сидят всухую...
   Тут только Мазур сообразил, что пришелец высмотрел-таки торчащее из мятого ситца горлышко бутылки. Жадничать не было причин, наоборот, неожиданный источник информации требовал установления с ним самых добрых отношений – и Мазур извлек бутылку на свет божий, протянул ее Пьеру:
   – Ладно, твоя тут ровно половина. За знакомство и возможную дружбу, приятель...
   Пьер сноровисто открутил пробку, присосался к горлышку, задрав донце бутылки к синим небесам, – и ухитрился, прохвост этакий, высосать ровнехонько половину, что свидетельствовало об огромной алкогольной практике и несомненном питейном благородстве.
   – Твое здоровье, Джим! – с воодушевлением произнес Пьер, возвращая бутылку. – Ну вот, жить стало гораздо веселее... Джонни у нас, понимаешь ли, три года как вляпался в какую-то долбаную малайскую секту, а они спиртного не принимают совершенно, так что на шхуне нет ничего покрепче зубных капель, да и те давно втихомолку оприходовали... – Раскинувшись на траве рядом с Мазуром, он блаженно потянулся. – Слушай, раз ты здешний, просвети-ка... Наши тут бывали не раз, но я-то впервые...Что нужно дать вон той киске, чтобы она со мной прогулялась куда-нибудь в лес?
   Мазур посмотрел в ту сторону, куда указывал новый знакомый. И ледяным тоном произнес:
   – Между прочим, лягушатник хренов, ты имеешь в виду мою законную жену. Рыло сверну на сторону вмиг... и не вздумай хвататься за свой ржавый ятаган, иначе кранты тебе наступят моментально... Усек, выкидыш обезьяний?
   Он и в самом деле изменил позу так, чтобы при необходимости мгновенно припечатать оскорбителю в зубы ногой, в то же время рвануть у него из ножен паранг.
   – Да ну, Джим, ты чего! – с искренним раскаянием воскликнул Пьер, лежа на спине и выставив перед собой руки. – Кто ж знал... Я ничего такого не имел в виду... Брось, ладно?
   Мазур видел, что новый знакомый и в самом деле откровенно напуган нешуточной перспективой получить по сусалам. Положительно, первые впечатления не обманывают, этот болтун не из мачо, а из тихих шестерок, озабоченных лишь тем, чтобы прозябать на определенном уровне, не пытаясь играть в супермена...
   – Нет, ну, Джим...
   – Ладно, проехали, – великодушно сказал Мазур.
   – Ну, ты счастливчик! – не без лести сказал Пьер. – Какая девочка, спасу нет...
   Мазур скупо улыбнулся с горделивым видом собственника.
   – Мне на таких никогда не везет, – грустно сказал Пьер, косясь на горлышко бутылки. – Не поверишь, но мы с Аленом Делоном однажды две недели пользовали одну и ту же девку...
   – Чутье мне подсказывает, что не в Бельвиле... ^[5] – хмыкнул Мазур.
   – Это точно. Во Вьетнаме, сто лет тому назад... – печально признался Пьер. – Я с ним служил в одном взводе, с Аленом Делоном. Только в шестьдесят пятом, когда удалось к нему прорваться, он меня не соизволил ни узнать, ни вспомнить, нувориш чертов... Видел бы ты этот взгляд, исполненный ледяного презрения... аристократ, чтоб его... Шпана марсельская... а вот поди ж ты, выбился...
   Он залез пятерней в распахнутый ворот несвежей армейской рубашки, вытянул тонкую золотую цепочку и показал Мазуру то, что на ней болталось. Мазур, чтобы рассмотреть, нагнулся поближе. Точно, французская медаль за кампанию в Индокитае, красивая цацка: три слона держат на спине нечто вроде пагоды, вокруг надписи «Индокитай» обвилось с полдюжины кобр, вместо прозаического ушка – литой дракон. Бронзовая регалия уже изрядно потерлась, но все равно смотрелась внушительно.
   С понимающим видом Мазур поцокал языком. Вообще-то, импортные бичи склонны выдумывать себе героические биографии с тем же пылом и фантазией, что их российские собратья. Благо такая вот медаль номера не имеет и фамилию на ней не гравируют. Вполне может оказаться, что куплена она у старьевщика где-нибудь в Макао, а то и сперта у настоящего хозяина – соответственно, и вся история с Делоном выдумана от начала и до конца. С другой стороны... Почему бы и нет? Кто его знает, вдруг и в самом деле торчал с молодым Делоном в одном окопе, а потом стежки разошлись, один подался в мировые знаменитости, другой – в безвестные бродяги. Так уже бывало, мой славный Арата...
   – В бульварные газеты нужно было продать всю эту историю, – посоветовал Мазур.
   – Думаешь, я без тебя тогда не догадался? Пару тысяч франков срубить удалось, не больше. Знаешь, что мне сказал их главный? Что на его памяти уже человек сорок трахали во Вьетнаме одну девку с Делоном. Вот если бы ты, милейший, сам с Делоном трахался в перерыве меж боями, а вас бы еще в это время охаживал плеткой мазохист-вьетнамец – это стоило бы настоящих денег...
   – Ну да, журналисты... – с пониманием сказал Мазур. – Давно ты в этих местах?
   – Лет десять. Иногда кажется, что никакой Франции на свете и нет вовсе. Ничего нет, только море, эти макаки и дурацкие пальмы, от которых тошнит уже...
   Совершенно правильно истолковав надрывные нотки в голосе, Мазур взял бутылку: