Страница:
Мотор пару раз подозрительно чихал, и Мазур, наконец, решился перейти в пехоту – благо увидел возле путей то, что искал. Он поехал медленнее, высмотрел подходящий просвет меж деревьев, повернул туда и, подпрыгивая на корнях, ехал, пока дороги для мотоцикла не стало никакой, переднее колесо замерло меж двух близко стоящих сосен.
– Приехали, – объявил он, выключая мотор. – Объявляю перекур, а также, ежели кто писать хочет…
– Не хочу, – сказала Джен. – Душа стремится на поезд…
– Аналогично. – Он сунул в рот сигарету и протянул ей. – Ты вроде бы бросала, но что-то вновь начала, я смотрю.
– С тобой начнешь…
– А что? По-моему, я тебя вполне грамотно вытаскиваю.
– Вот только законы нарушаешь при этом с великолепной непринужденностью, – усмехнулась Джен.
– Эк, как в тебе законопослушание засело…
– Рефлекс, – сказала она, чуть ли не виновато пожимая плечами. – Что поделаешь. Мы, конечно, не ангелы, случалось всякое, но я представила, как средь бела дня и при нескольких свидетелях вырубаю шерифа где-нибудь в Массачусетсе – мурашки по коже… Выгнали бы, как пить дать.
– Подопрет – трех шерифов вырубишь, – проворчал Мазур. – Ладно, я тебя могу обрадовать. Ничего особенно жуткого мы делать отныне не будем – кроме маленькой диверсии на железной дороге. Не надо падать в обморок, мисс Деспард, миледи. Я же сказал – маленькой. Скорее уж хулиганство, чем диверсия. Ведь если я поезд под откос пущу, нам в него уже не сесть… Покурила? Бери свою сумочку и пошли.
Закинул на плечо свою – автомат и все прочее были завернуты надежно, железо не брякнуло. Они вышли на дорогу, и Мазур уверенно свернул в обратную сторону Несколько минут шагали вдоль рельсов, наконец показался светофор – двухцветный, стоявший меж колеями, над самой землей, по соседству с каким-то серым металлическим ящиком. Красный не горел, светился зеленый.
Мазур уже собрался было приступить к диверсии, но по ту сторону путей показался верховой на невысокой, мышиного цвета лошадке. Пришлось вновь достать сигареты и сделать вид, что всецело поглощен прикуриванием.
Всадник неторопливо проехал мимо, покосился с любопытством, но в разговор вступать не стал.
– Ковбой? – с любопытством спросила Джен.
– Ага, – сказал Мазур, подметив висящий у седла кнут. – Русский ковбой. Пастух, проще говоря. Кольта у него нет – так и ваши настоящие ковбои их давненько уже не таскают… – Взглянул на ее напряженное лицо, подыскал в памяти подходящие архаические термины из английского и усмехнулся: – Хочешь исторический анекдот на тему верховой езды? В семьсот семнадцатом наш знаменитый император Петр Первый издал указ: «Офицерам полков пехотных верхом на лошадях в расположение конных частей являться запрет кладу, ибо они своей гнусной посадкой, как собака на заборе сидя, возбуждают смех в нижних чинах кавалерии, служащий к ущербу офицерской чести». Я тебе подлинный приказ цитирую…
Она бледно улыбнулась:
– А про вас что-нибудь подобное было? Про моряков, я имею в виду?
– Ого! – сказал Мазур. – «Всем чинам экипажей флотских, от матросов до адмиралов, в странах иноземных бывая, до смерти не упиваться, дабы не позорить честь флотскую и государство Российское». Понимал император флотскую психологию, слов нет… – Посмотрел вслед всаднику, казавшемуся уже игрушечным. – Начнем, пожалуй…
Встал на колени, склонился, приложил ухо к прохладному рельсу. Не почувствовал ни малейшего содрогания – поезда поблизости не имелось. Выпрямился, задрав свитер, достал пистолет и, не колеблясь, метров с десяти дважды выстрелил по линиям светофора.
Взлетело стеклянное крошево, зеленый огонек погас. Подобрав гильзы, Мазур подтолкнул Джен:
– Пошли, живенько!
И быстрым шагом направился навстречу ожидавшемуся поезду, в ту сторону, откуда они примчались.
– Правда, не будет аварии? – спросила Джен.
– Какая там авария, – отмахнулся он. – Встречного состава не будет, иначе не горел бы зеленый, да и движение тут подчиняется тем же законам, что и на шоссе, правостороннее, это колея для тех, что идут на восток…
– Но могут вызвать полицию…
– Мне, конечно, грустно с тобой делиться печальными секретами, – сказал Мазур. – Но с прискорбием должен объяснить, что не будет ни особенного шума, ни удивления. У нас сейчас на железных дорогах хулиганят вовсю – светофоры бьют, камнями окна выбивают, кладут на рельсы всякую дрянь. Времена такие, смутные и зыбкие, порядок подрасшатался… А потому никто и не станет особенно удивляться. Спишут на проделки окрестных тинейджеров, свяжутся со станцией по радио и преспокойно поедут дальше. Светофор для того и поставлен, чтобы его можно было заметить издалека, затормозят, как миленькие…
Отойдя метров на триста от места, где он столь бесцеремонно нахулиганил, Мазур свернул в лес. Отыскав подходящую колоду, они присели под деревом, метрах в пятнадцати от опушки. Справа раздался перестук колес – это шел состав с той стороны, куда они стремились. За деревьями мелькнули зеленые пассажирские вагоны, состав пролетел, не снижая скорости.
Неизвестно, сколько придется ждать. Чтобы не терять времени, Мазур начал в темпе просвещать Джен – подробно рассказывал, что из себя представляют российские поезда, и как себя следует вести, чтобы не возбуждать подозрений. Начал с общих вагонов – еще неясно, куда предстоит попасть, может, придется трястись на жестких скамьях…
Джен прилежно слушала, и глаза помаленьку круглели. В самом деле, для благополучного западного человека сие диковато. Но Мазур не чувствовал ни обиды за державу, ни позывов ущемленной гордости – некогда было.
Оказалось, торопился напрасно – успел все растолковать подробно и вдумчиво, а поезда все не было. Минут сорок они решительно не знали, куда себя девать, то перебрасывались пустяковыми фразами, то пытались развлечь друг друга анекдотами. Смешно, но Мазур и впрямь самую чуточку ощущал себя партизаном, устроившим диверсию на оккупированной территории…
Как водится, далекий шум поезда послышался в самый неожиданный момент. Меж стволов Мазур видел кусочек рельсового пути – показалось могучее рыло тепловоза, багажно-почтовый вагон… А что, если при нынешнем бардаке он попросту пролетит мимо, наплевав на отсутствие светофора? Сегодня всего можно ожидать…
Нет, сработало – послышался адский визг и скрежет, состав затормозил, уйдя из поля зрения. Джен вскочила, Мазур поднялся следом, потянулся и сказал:
– Ну, работай на совесть…
Им пришлось пройти лесом, параллельно дороге, метров двести – Мазур не вполне верно выбрал место. Так, вон те вагоны – общие, вон те – плацкарт… Двери открыты, железные приступочки опущены, чуть ли не у каждого вагона толпится табунок любопытных пассажиров, мужик в железнодорожном кителе, без фуражки, промчался в сторону тепловоза, за ним поспешает молодой милицейский сержант, придерживая длинную дубинку на боку…
Они как ни в чем не бывало вышли из леса и не спеша двинулись вдоль вагонов к голове поезда. Все было проделано столь буднично и непринужденно, что никто не обратил на них внимания, – все-таки не отличались ни одеждой, ни количеством конечностей, самые обыкновенные люди, кому в голову придет…
Мазур охотнее всего забрался бы в купейный, где гораздо проще укрыться от любопытных глаз. Но до купейных они добраться не успели – железнодорожник в сопровождении милиционера понесся назад, чуть ли не галопом, махая рукой на стоявших у лесенок.
– По вагонам, по вагонам! Сейчас поедем!
Скорее всего, с графиком что-то было не в порядке, и сзади нагонял попутный. Милиционер тоже махал рукой, и пассажиры живенько полезли в вагоны. Мазур с Джен преспокойно поднялись следом, как свои люди. Он прямиком направился в вагон, готовый к сложностям, и сложности начались практически моментально. Дорогу ему бдительно загородила проводница, дебелая деваха в мятой форменной рубашке:
– Эй, а ты куда это? Что-то я тебя не припомню…
Клыками она не щелкала – лаяла, в общем, по обязанности. В тамбуре, кроме них, никого уже не было. Изобразив самую обаятельную и примирительную улыбку, Мазур сказал:
– Да понимаешь, мы с женой в общем ехали, и больше нет никакой возможности. Жена на третьем месяце, а там такой контингент… Эта, светленькая, сказала, у вас места есть. Неужто не договоримся?
Проводница обозрела его с ног до головы – трезвого и одетого не так уж плохо – хмыкнула:
– Что ж ты жену на третьем месяце в общий потащил?
– Не было билетов, – осторожно сказал Мазур. – А в Иркутск нужно позарез. Я так и думал, потом освободится что-нибудь…
– Освободится… – проворчала она. – А ревизоры?
– А моя горячая, от чистого сердца, благодарность? – сказал Мазур. – Мы хоть и не кавказцы, однако насчет благодарности не хуже понимаем… Сколько там нужно мужских достоинств?
– Чего-о?
– А вот, – сказал Мазур, демонстрируя сотенную купюру. – У этого обормота на телеге все мужское достоинство наружу, потому так и прозвали…
Она фыркнула:
– Я и не замечала что-то… – повернулась к Джен. – Чего молчишь? Придумаем что-нибудь, ладно…
– Да она не говорит, – сказал Мазур. – И не слышит. Я серьезно. Глухонемая.
– Иди ты!
– Точно, – сказал он, посерьезнев лицом.
Вот тут проводница распахнула глаза до пределов возможного, тщетно пытаясь скрыть чуточку брезгливое любопытство:
– Иди ты… А и правда… Что, совсем-совсем?
– Ага, – Мазур вздохнул и добросовестно изобразил перед лицом Джен какие-то загадочные фигуры, всеми десятью пальцами.
Она ответила столь же тарабарскими знаками. Проводница дозрела, с первого взгляда видно:
– Нет, ну надо же… А красивая. Слушай, а не боишься, что дите… нет, точно не слышит? Отчаянный ты мужик… Пошли. Там боковых мест куча, езжай до самого Иркутска…
Все удовольствие обошлось Мазуру в мизерную по сравнению с его денежными запасами сумму Проводница (уже обращавшаяся с Джен, как с пустым местом) быстро спрятала денежку, провела к боковым местам и удалилась, то и дело оглядываясь, крутя головой. Они уселись, поставив сумку Мазура под столик. Джен облегченно вздохнула, косясь на ряды откинутых полок, как на клетки с экзотическими зверями.
С точки зрения Мазура, ничего экзотического там не имелось: в отсеке напротив них на трех из четырех полок безмятежно дрыхли, выставив голые пятки из-под сероватых простыней, справа раздавалась громкая пьяная болтовня с неизбежной примесью матов, слева плакал ребенок и мамаша тщетно пыталась его успокоить, в проходе, уцепившись за верхнюю полку, стоял мужичок в майке и, пошатываясь, пытался что-то сообразить – скорее всего, в какую сторону следует двигаться, чтобы отыскать туалет. Где-то курили – а соседи крикливо урезонивали. Где-то раздавалась совершенно непонятная речь – то ли кавказцы, то ли среднеазиаты во весь голос обсуждали свои загадочные проблемы, а может, попросту травили анекдоты, кто их разберет. В общем, ничего необычного – растелешенность, суета, гомон и полнейшее пренебрежение светскими условностями. И нельзя сказать, чтобы запахи были такими уж ужасными. Обычный плацкартный вагон. Для Мазура, разумеется.
Раздалось негромкое мяуканье. Мазур недоумевающе оглянулся.
На столике стояла корзинка-клетка из железных прутиков, с ручками, и в ней маялся здоровенный рыжий котище. Простоволосая бабуля, единственная из четырех соседей Мазура по отсеку не спавшая, перехватив его взгляд, оживилась. Сейчас пойдет в атаку, определил он.
Точно. Старушка шустро пересела на самый конец полки, поближе к ним, и, с обрадованным видом истосковавшейся по собеседникам общительной души, открыла огонь:
– Что-то я вас не видела… На станции сели? Разве тут станция где-то?
– Из общего вагона перешли, – сказал Мазур, разворачиваясь к ней и покоряясь неизбежному. – Надо же, чуть руку не сломал, когда затормозили, в стенку так и врезался…
– Ох, а у меня Васька со столика кувыркнулся! – она кивнула на кота. – Сама чуть по стеночке не размазалась… А это жена ваша?
И началось… Повздыхав для порядка над глухонемой красавицей (и похвалив Мазура за то, что не побоялся взять в жены увечную, на что он скромно опустил глаза), бабулька с ходу стала выкладывать всю свою подноготную. Мазур моментально узнал, что годочков ей семьдесят один, едет к сыну в Иркутск, а сын мужик хороший, хоть и закладывает да потихоньку от жены бегает налево, а ведь и не мальчик уже, ровесник Мазура (весь в батю, шалопута, тоже ухарь был, ох, я с им наплакалась, пока не сообразила поленом колошматить)… И так далее, и тому подобное. Поскольку от Мазура в ответ ждали такой же широты души, он старался оправдать ожидания – военный, в отпуске, везет жену к брату (нет, брат-то нормальный, слышит-говорит, это уж жене одной так не повезло из всей родовы…)…
Потом Пелагея Филипповна, добрая душа, выговорившись немного и приустав, взялась жалеть Джен еще активнее – и старательно потчевать домашним салом, которое американка, ручаться можно, видела впервые в жизни. С немой мольбой покосилась на Мазура. Тот опустил веки: что это за русский человек, если в жизни не видел сала?!
Джен покорно принялась жевать. Судя по ее лицу, ожидала худшего. Часа через полтора пьяная компания, к счастью, сошла, стало потише. Бабуля прилегла вздремнуть. За окнами уже смеркалось, и никто их пока что не потревожил, все шло отлично…
Увы, на очередной станции вошли трое хмырей, Мазуру с первого взгляда не понравившихся – этакая приблатненная шелупонь, шагавшая по проходу с видом полновластных хозяев жизни, развязная напоказ. Задержались возле Джен, нагло обозрели – и приземлились на опустевшие места пьянчуг, по соседству с отсеком Мазура. Однако, против его ожиданий, спиртное доставать не спешили – сидели, лениво перекидываясь негромкими фразами с примесью определенно блатного жаргона. У одного Мазур заметил татуировку на пальцах, компания ему не нравилась все сильнее – от нее так и веяло грядущим беспокойством, раза два, не особенно и понижая голос, проехались насчет женских статей Джен. При необходимости, конечно, ему ничего не стоило сделать из троицы салат по-флотски, но любой скандал означал неизбежное появление милиции, протокол и прочие удовольствия…
– А интересно, зачем старому чмырю такая кошечка? – совсем уж громко поинтересовался самый высокий. – Володя, ну что он с ней делать будет? Своим вялым?
Мазур внимательно, многообещающе посмотрел на него. Тот ответил нахальной ухмылкой: ну, что ты мне сделаешь? Плюнув мысленно, Мазур отвернулся.
Они совершенно трезвые, все трое. И багажа нет. Никакого. Старый, избитый прием: скандал, драка, появляются стражи порядка, всем действующим лицам предлагается пройти куда следует – применительно к обстановке это означает, что придется где-то сойти… А там и группа захвата, как из-под земли.
Мазур не мог определить, подсадка это или обыкновенное хамье, и злился на себя, все сильнее поддаваясь беспокойству. В его положении приходилось быть святее Папы римского, потому что поезд ничем не отличается сейчас для них от надежного капкана… Если это подсадка, придется давить на психику автоматом… а что потом? Стоп-кран, в тайгу… Скверно.
Потрогал ногой сумку, задвигая ее поглубже. Все четверо соседей спали, даже кот задремал. Эх, бодрствуй бабуся Пелагея Филипповна, соколом бы налетела на ворога, отчитала по-простому по-русски, чтобы не вязались к увечной при живом-то муже… Провинциальный народ не настолько еще освинел, чтобы применять рукоприкладство к старухам, тут вам не город…
Джен коснулась его локтя, показала пальцем себе в грудь, в направлении туалета. Он кивнул, похлопал по руке – тоже нервничала, видела по поведению этой троицы, что что-то тут нечисто, вовсе не обязательно знать язык…
Она удалилась. И почти сразу же высокий с дружком встали, довольно громко высокий сообщил оставшемуся дружку:
– Володь, ты пока сиди, а мы крошке поможем джинсики расстегнуть, может, и найдем там чего интересного…
И, ускоряя шаг, двинулись вслед за девушкой. Оставшийся третий, тот, с наколками, в ярко-синей куртке, уставился на Мазура с вызовом – но Мазур, не обращая на него внимания, кинулся следом.
В тамбуре, у двери туалета – Джен уже успела войти – он нос к носу столкнулся с обоими. Успел еще сказать:
– Эй, полегче…
И говорить стало некогда. Реакция спасла. Увидев молниеносно дернувшуюся к нему руку – ребро ладони определенно шло на вырубающий прием – Мазур неуловимо для глаза посторонился, перехватил запястье, встретил пальцы торцом ладони… Высокий поневоле взвыл, столкнувшись с неизвестным ему захватом из спецкурса «бой на ограниченном пространстве». Р-раз! Два! Коленом!
Послав согнувшегося пополам противника головой вперед так, чтобы макушка качественно и чувствительно пришла в соприкосновение с дверью, Мазур отметил краем глаза шевеление в проходе, быстро удалявшееся синее пятно. Сообразил вдруг и, отбросив коленом бесчувственного парня, кинулся в вагон.
В противоположном конце уже захлопнулась дверь, ведущая в межвагонное пространство. Сумки под столиком не было. Мазур наддал. Ну конечно же, конечно – он, должно быть, чересчур уж внимателен был к своей сумке, и они решили, там есть чем поживиться, выманили с помощью нехитрого финта… Не прыгнет же с поезда на ходу, сука такая?
Мазур мчался, распахивая двери, отталкивая попадавшихся на пути людей – но не теряя головы, ожидая возможного нападения на случай, если все еще сложнее. Мелькали испуганные лица, кто-то охнул, отлетая к стене…
С шумом распахнулась очередная дверь. Ага! Володя в синей куртке сидел на корточках над расстегнутой сумкой, ничуть не опасаясь вторжения ее хозяина, по расслабленной позе видно – должно быть, полагал, что дружки надежно вырубят лоха, вполне возможно, этот номер был отработан давно…
Но тут еще и кое-что другое… Глаза у вора, честное слово, были прямо-таки квадратными. Медленно подняв на Мазура бледное лицо, он, как сидел на корточках, так и отступил-отпрыгнул к стене, заслонился руками:
– Шеф, ты спокойно, все п-путем…
Мазур видел со своего места, что в расстегнутой сумке, среди разворошенной непромокаемой ткани матово поблескивает черный ствол автомата, зеленеют кругленькие гранаты… Шагнул вперед, еще плохо представляя, что в столь дурацкой ситуации делать.
– Шеф, договоримся… Б ля буду, не знал…
Поезд ощутимо замедлял ход. Мазур все еще подыскивал слова, с помощью которых мог бы удержать незадачливого вора в его заблуждении – шакаленок решил, что столкнулся с волком, – но тут Володя взвился, словно подброшенный пружиной. Сверкнуло узкое лезвие. Мазур без труда отклонился, промедлил с ударом – распахнутая сумка волновала его больше, чем желание немедленно располовинить челюсть грабителю – и тот, кошкой метнувшись к двери, ускользнул в тамбур одновременно со стуком распахнувшейся противоположной двери.
– Эт-то что такое? – рявкнул молодой, но весьма начальственный голос.
Хорошо, что Мазур вовремя подавил рефлекс и удержал руку. Перед ним стоял давешний сержант, придав себе самый грозный облик, поигрывая вынутой из петли дубинкой с перекладиной.
– Что такое, гражданин? – повторил он сурово. – Носитесь по поезду, как дети малые, людей пихаете, пассажиры жалуются… А не дыхнуть ли нам?
– Он у меня сумку украл, – нетерпеливо сказал Мазур. – Догнал, успел… у него нож.
– А документики?
– У него?
– У вас, гражданин, у вас…
Мазур стоял меж ним и сумкой, но прекрасно понимал, что не сможет заслонить ее от взгляда случайного. Если что – придется вырубать этого симпатичного парнишку… или все же рискнуть и показать удостоверение, ведь смастерили же ради чего-то?
– Говорю вам, у него нож! – повысил голос Мазур. – Там еще двое…
Он показал пальцем, и сержант, движимый чисто профессиональным рефлексом, поневоле уставился в квадратное мутное окошко. Мазур плавно переместился влево, моментально опустился на колени и звучно застегнул «молнию». Сержант обернулся:
– А вы…
И тут же оба полетели на стену – заскрипело, лязгнуло, поезд замер, как вкопанный. Слева виднелся бетонный забор с огромными красными буквами НЕ КУРИТЬ. Станция, подумал Мазур. Видимо, к ней и подгадывали…
– Впер-ред… – сержант с похвальной быстротой извлек пистолет и кинулся в том направлении, повелительным кивком велев Мазуру не отставать.
Поздно, улетела птичка… У распахнутой наружной двери стояла незнакомая проводница, матерясь во весь голос. Завидев сержанта, заорала:
– Костя, ну где ты ходишь? Трое спрыгнули, звезданул мне по шее так, что руки не гнутся…
– Говорил я вам, – сказал Мазур. – Видимо, хотел выгрести что поценнее и сойти на станции…
– Ясно, – сказал сержант тоном человека, которому ничего еще не ясно. – Вы в каком вагоне, гражданин? Пройдемте-ка…
– Костя! – воззвала проводница.
– Ну, а что я сделаю? – вполне логично вопросил в ответ сержант. – Лови их теперь по закоулкам… Скажи Степану, пусть свяжется со станцией, хоть и толку-то нуль…
Тут, в довершение всего, появилась проводница из Мазурова вагона, затараторила:
– Ох, вот вы где… А там супруга ваша мечется, спросить же ничего не может, я и не знаю, как ей на пальцах полагается растолковать… Я ж знаю, на пальцах они понимают, да не умею…
Сержант снял фуражку, старательно отел лоб:
– Кому на пальцах? Чего на пальцах? Ленка, что у нас сегодня за балаган?
В результате к своему месту Мазур возвращался во главе целой процессии: дебелая Ленка растолковывала сержанту насчет немой жены «этого вот гражданина», вторая проводница увязалась следом и вяло жаловалась на оглоушившего ее мазурика. Сержант молчал и тихо сатанел.
Джен вскочила им навстречу, тщетно пытаясь хоть что-то понять. Больше всего Мазур боялся, что она сгоряча начнет разбрасывать приемчиками всю эту ораву, а потому еще издали сделал самую веселую физиономию, изображая руками нечто непонятное ему самому. От толчка проснулась бабушка Пелагея Филипповна. Решив почему-то, что ее нового попутчика обижают, как и предвидел Мазур, соколом налетела на ворога, хоть и не на того, на кого следовало бы, взахлеб рассказывая, какие симпатичные и милые люди этот вот военный и его жена, которая увечная, бедняжка…
Похоже, больше всего на свете сержанту хотелось пальнуть в потолок. Он успокоился гигантским усилием воли, присел подальше от Филипповны и воззвал:
– Так, все молчат! Ну помолчите вы, граждане, не в Думе! Это у нас, значит, потерпевший… Документики попрошу.
Мазур сунул ему паспорт, жестами велел Джен сделать то же самое. Сержант привычно стал листать… «Мать твою, – подумал Мазур, – там нет никаких отметок о браке, а они все орут про жену…» И точно, сержант поднял голову, заложив пальцем соответствующую страничку:
– Говорите, жена…
Мазур, чтобы побыстрее со всем этим покончить, сунул ему красное удостоверение.
– Та-ак… – сказал сержант. Раскрыл. – Ого… – прочитал до конца. – Эге… – еще раз перечитал и вернул Мазуру – Н-ну, понятно… У вас они, значит, ничего не взяли, товарищ полковник?
Окружающие воззрились на Мазура так, словно полковников не видели никогда в жизни. Ну, понятно: в форме и генерал не вызывает особого интереса, а когда твой штатский попутчик вдруг оказывается в неплохих чинах…
– Ничего, – сказал Мазур.
– Точно посмотрели?
– Ага.
Сержант сделал движение, словно хотел сам заглянуть в сумку, – но опомнился, почесал в затылке:
– Э-э…
– Вот именно, – сказал Мазур с многозначительным видом, постучав указательным пальцем по удостоверению. – Все там, и вообще… – с намеком покосился на окружающих. – Все в порядке, сержант, обошлось.
– А может, нужно по рации? Может, тут что-нибудь этакое… – он сделал несколько загадочных жестов, явно пытаясь выяснить, не потребно ли загадочному полковнику вмешательство спецслужб. – Если уж такое дело…
Поезд, дернувшись взад-вперед, медленно пополз к станции.
– Да нет, – сказал Мазур. – Обыкновенное ворье, положили глаз на хорошую сумку… Что от меня требуется?
– Да что тут требуется… – развел руками сержант. – Я сейчас протокол составлю, а вы в… докуда едете? В Иркутске заявите в линейный отдел. Я ж не Шерлок Холмс, моя задача – следить за порядком. Если уж успели спрыгнуть, где их теперь ловить? Таких нынче по поездам немеряно… – Он вытащил из планшетки лист белой бумаги и, вновь оказавшись в привычных обстоятельствах, исполнился уверенности: – Так. Лен, иди-ка в свой вагон, ты все равно и не видела ничего…
– Да, а кому по шее двинули?
– С твоей шеей потом закончим, сначала с гражданина показания сниму, – он спохватился: – Я кому сказал – идти к Степану?
– Так станция уже…
– Ну вот и иди на вокзал! Сообщишь дежурному, пусть даст приметы по линии. И иди, и иди…
Протокол он составил довольно быстро. Мазур расписался крупной неразборчивой закорючкой, не читая. Джен тоже пришлось расписаться – сообразила поставить такую же закорючку. Сержант еще раз наказал непременно подать заявление в Иркутске и удалился.
Мазур прижался затылком к вагонной переборке, прикрыл глаза. На ощупь нашел ладонь Джен, стиснул. В висках жарко колотилась кровь. Он глубоко вдохнул несколько раз, приводя дыхание в норму, подумав, что такая поезд очка принесет седых волос больше, чем все предшествующие задания…
– Приехали, – объявил он, выключая мотор. – Объявляю перекур, а также, ежели кто писать хочет…
– Не хочу, – сказала Джен. – Душа стремится на поезд…
– Аналогично. – Он сунул в рот сигарету и протянул ей. – Ты вроде бы бросала, но что-то вновь начала, я смотрю.
– С тобой начнешь…
– А что? По-моему, я тебя вполне грамотно вытаскиваю.
– Вот только законы нарушаешь при этом с великолепной непринужденностью, – усмехнулась Джен.
– Эк, как в тебе законопослушание засело…
– Рефлекс, – сказала она, чуть ли не виновато пожимая плечами. – Что поделаешь. Мы, конечно, не ангелы, случалось всякое, но я представила, как средь бела дня и при нескольких свидетелях вырубаю шерифа где-нибудь в Массачусетсе – мурашки по коже… Выгнали бы, как пить дать.
– Подопрет – трех шерифов вырубишь, – проворчал Мазур. – Ладно, я тебя могу обрадовать. Ничего особенно жуткого мы делать отныне не будем – кроме маленькой диверсии на железной дороге. Не надо падать в обморок, мисс Деспард, миледи. Я же сказал – маленькой. Скорее уж хулиганство, чем диверсия. Ведь если я поезд под откос пущу, нам в него уже не сесть… Покурила? Бери свою сумочку и пошли.
Закинул на плечо свою – автомат и все прочее были завернуты надежно, железо не брякнуло. Они вышли на дорогу, и Мазур уверенно свернул в обратную сторону Несколько минут шагали вдоль рельсов, наконец показался светофор – двухцветный, стоявший меж колеями, над самой землей, по соседству с каким-то серым металлическим ящиком. Красный не горел, светился зеленый.
Мазур уже собрался было приступить к диверсии, но по ту сторону путей показался верховой на невысокой, мышиного цвета лошадке. Пришлось вновь достать сигареты и сделать вид, что всецело поглощен прикуриванием.
Всадник неторопливо проехал мимо, покосился с любопытством, но в разговор вступать не стал.
– Ковбой? – с любопытством спросила Джен.
– Ага, – сказал Мазур, подметив висящий у седла кнут. – Русский ковбой. Пастух, проще говоря. Кольта у него нет – так и ваши настоящие ковбои их давненько уже не таскают… – Взглянул на ее напряженное лицо, подыскал в памяти подходящие архаические термины из английского и усмехнулся: – Хочешь исторический анекдот на тему верховой езды? В семьсот семнадцатом наш знаменитый император Петр Первый издал указ: «Офицерам полков пехотных верхом на лошадях в расположение конных частей являться запрет кладу, ибо они своей гнусной посадкой, как собака на заборе сидя, возбуждают смех в нижних чинах кавалерии, служащий к ущербу офицерской чести». Я тебе подлинный приказ цитирую…
Она бледно улыбнулась:
– А про вас что-нибудь подобное было? Про моряков, я имею в виду?
– Ого! – сказал Мазур. – «Всем чинам экипажей флотских, от матросов до адмиралов, в странах иноземных бывая, до смерти не упиваться, дабы не позорить честь флотскую и государство Российское». Понимал император флотскую психологию, слов нет… – Посмотрел вслед всаднику, казавшемуся уже игрушечным. – Начнем, пожалуй…
Встал на колени, склонился, приложил ухо к прохладному рельсу. Не почувствовал ни малейшего содрогания – поезда поблизости не имелось. Выпрямился, задрав свитер, достал пистолет и, не колеблясь, метров с десяти дважды выстрелил по линиям светофора.
Взлетело стеклянное крошево, зеленый огонек погас. Подобрав гильзы, Мазур подтолкнул Джен:
– Пошли, живенько!
И быстрым шагом направился навстречу ожидавшемуся поезду, в ту сторону, откуда они примчались.
– Правда, не будет аварии? – спросила Джен.
– Какая там авария, – отмахнулся он. – Встречного состава не будет, иначе не горел бы зеленый, да и движение тут подчиняется тем же законам, что и на шоссе, правостороннее, это колея для тех, что идут на восток…
– Но могут вызвать полицию…
– Мне, конечно, грустно с тобой делиться печальными секретами, – сказал Мазур. – Но с прискорбием должен объяснить, что не будет ни особенного шума, ни удивления. У нас сейчас на железных дорогах хулиганят вовсю – светофоры бьют, камнями окна выбивают, кладут на рельсы всякую дрянь. Времена такие, смутные и зыбкие, порядок подрасшатался… А потому никто и не станет особенно удивляться. Спишут на проделки окрестных тинейджеров, свяжутся со станцией по радио и преспокойно поедут дальше. Светофор для того и поставлен, чтобы его можно было заметить издалека, затормозят, как миленькие…
Отойдя метров на триста от места, где он столь бесцеремонно нахулиганил, Мазур свернул в лес. Отыскав подходящую колоду, они присели под деревом, метрах в пятнадцати от опушки. Справа раздался перестук колес – это шел состав с той стороны, куда они стремились. За деревьями мелькнули зеленые пассажирские вагоны, состав пролетел, не снижая скорости.
Неизвестно, сколько придется ждать. Чтобы не терять времени, Мазур начал в темпе просвещать Джен – подробно рассказывал, что из себя представляют российские поезда, и как себя следует вести, чтобы не возбуждать подозрений. Начал с общих вагонов – еще неясно, куда предстоит попасть, может, придется трястись на жестких скамьях…
Джен прилежно слушала, и глаза помаленьку круглели. В самом деле, для благополучного западного человека сие диковато. Но Мазур не чувствовал ни обиды за державу, ни позывов ущемленной гордости – некогда было.
Оказалось, торопился напрасно – успел все растолковать подробно и вдумчиво, а поезда все не было. Минут сорок они решительно не знали, куда себя девать, то перебрасывались пустяковыми фразами, то пытались развлечь друг друга анекдотами. Смешно, но Мазур и впрямь самую чуточку ощущал себя партизаном, устроившим диверсию на оккупированной территории…
Как водится, далекий шум поезда послышался в самый неожиданный момент. Меж стволов Мазур видел кусочек рельсового пути – показалось могучее рыло тепловоза, багажно-почтовый вагон… А что, если при нынешнем бардаке он попросту пролетит мимо, наплевав на отсутствие светофора? Сегодня всего можно ожидать…
Нет, сработало – послышался адский визг и скрежет, состав затормозил, уйдя из поля зрения. Джен вскочила, Мазур поднялся следом, потянулся и сказал:
– Ну, работай на совесть…
Им пришлось пройти лесом, параллельно дороге, метров двести – Мазур не вполне верно выбрал место. Так, вон те вагоны – общие, вон те – плацкарт… Двери открыты, железные приступочки опущены, чуть ли не у каждого вагона толпится табунок любопытных пассажиров, мужик в железнодорожном кителе, без фуражки, промчался в сторону тепловоза, за ним поспешает молодой милицейский сержант, придерживая длинную дубинку на боку…
Они как ни в чем не бывало вышли из леса и не спеша двинулись вдоль вагонов к голове поезда. Все было проделано столь буднично и непринужденно, что никто не обратил на них внимания, – все-таки не отличались ни одеждой, ни количеством конечностей, самые обыкновенные люди, кому в голову придет…
Мазур охотнее всего забрался бы в купейный, где гораздо проще укрыться от любопытных глаз. Но до купейных они добраться не успели – железнодорожник в сопровождении милиционера понесся назад, чуть ли не галопом, махая рукой на стоявших у лесенок.
– По вагонам, по вагонам! Сейчас поедем!
Скорее всего, с графиком что-то было не в порядке, и сзади нагонял попутный. Милиционер тоже махал рукой, и пассажиры живенько полезли в вагоны. Мазур с Джен преспокойно поднялись следом, как свои люди. Он прямиком направился в вагон, готовый к сложностям, и сложности начались практически моментально. Дорогу ему бдительно загородила проводница, дебелая деваха в мятой форменной рубашке:
– Эй, а ты куда это? Что-то я тебя не припомню…
Клыками она не щелкала – лаяла, в общем, по обязанности. В тамбуре, кроме них, никого уже не было. Изобразив самую обаятельную и примирительную улыбку, Мазур сказал:
– Да понимаешь, мы с женой в общем ехали, и больше нет никакой возможности. Жена на третьем месяце, а там такой контингент… Эта, светленькая, сказала, у вас места есть. Неужто не договоримся?
Проводница обозрела его с ног до головы – трезвого и одетого не так уж плохо – хмыкнула:
– Что ж ты жену на третьем месяце в общий потащил?
– Не было билетов, – осторожно сказал Мазур. – А в Иркутск нужно позарез. Я так и думал, потом освободится что-нибудь…
– Освободится… – проворчала она. – А ревизоры?
– А моя горячая, от чистого сердца, благодарность? – сказал Мазур. – Мы хоть и не кавказцы, однако насчет благодарности не хуже понимаем… Сколько там нужно мужских достоинств?
– Чего-о?
– А вот, – сказал Мазур, демонстрируя сотенную купюру. – У этого обормота на телеге все мужское достоинство наружу, потому так и прозвали…
Она фыркнула:
– Я и не замечала что-то… – повернулась к Джен. – Чего молчишь? Придумаем что-нибудь, ладно…
– Да она не говорит, – сказал Мазур. – И не слышит. Я серьезно. Глухонемая.
– Иди ты!
– Точно, – сказал он, посерьезнев лицом.
Вот тут проводница распахнула глаза до пределов возможного, тщетно пытаясь скрыть чуточку брезгливое любопытство:
– Иди ты… А и правда… Что, совсем-совсем?
– Ага, – Мазур вздохнул и добросовестно изобразил перед лицом Джен какие-то загадочные фигуры, всеми десятью пальцами.
Она ответила столь же тарабарскими знаками. Проводница дозрела, с первого взгляда видно:
– Нет, ну надо же… А красивая. Слушай, а не боишься, что дите… нет, точно не слышит? Отчаянный ты мужик… Пошли. Там боковых мест куча, езжай до самого Иркутска…
Все удовольствие обошлось Мазуру в мизерную по сравнению с его денежными запасами сумму Проводница (уже обращавшаяся с Джен, как с пустым местом) быстро спрятала денежку, провела к боковым местам и удалилась, то и дело оглядываясь, крутя головой. Они уселись, поставив сумку Мазура под столик. Джен облегченно вздохнула, косясь на ряды откинутых полок, как на клетки с экзотическими зверями.
С точки зрения Мазура, ничего экзотического там не имелось: в отсеке напротив них на трех из четырех полок безмятежно дрыхли, выставив голые пятки из-под сероватых простыней, справа раздавалась громкая пьяная болтовня с неизбежной примесью матов, слева плакал ребенок и мамаша тщетно пыталась его успокоить, в проходе, уцепившись за верхнюю полку, стоял мужичок в майке и, пошатываясь, пытался что-то сообразить – скорее всего, в какую сторону следует двигаться, чтобы отыскать туалет. Где-то курили – а соседи крикливо урезонивали. Где-то раздавалась совершенно непонятная речь – то ли кавказцы, то ли среднеазиаты во весь голос обсуждали свои загадочные проблемы, а может, попросту травили анекдоты, кто их разберет. В общем, ничего необычного – растелешенность, суета, гомон и полнейшее пренебрежение светскими условностями. И нельзя сказать, чтобы запахи были такими уж ужасными. Обычный плацкартный вагон. Для Мазура, разумеется.
Раздалось негромкое мяуканье. Мазур недоумевающе оглянулся.
На столике стояла корзинка-клетка из железных прутиков, с ручками, и в ней маялся здоровенный рыжий котище. Простоволосая бабуля, единственная из четырех соседей Мазура по отсеку не спавшая, перехватив его взгляд, оживилась. Сейчас пойдет в атаку, определил он.
Точно. Старушка шустро пересела на самый конец полки, поближе к ним, и, с обрадованным видом истосковавшейся по собеседникам общительной души, открыла огонь:
– Что-то я вас не видела… На станции сели? Разве тут станция где-то?
– Из общего вагона перешли, – сказал Мазур, разворачиваясь к ней и покоряясь неизбежному. – Надо же, чуть руку не сломал, когда затормозили, в стенку так и врезался…
– Ох, а у меня Васька со столика кувыркнулся! – она кивнула на кота. – Сама чуть по стеночке не размазалась… А это жена ваша?
И началось… Повздыхав для порядка над глухонемой красавицей (и похвалив Мазура за то, что не побоялся взять в жены увечную, на что он скромно опустил глаза), бабулька с ходу стала выкладывать всю свою подноготную. Мазур моментально узнал, что годочков ей семьдесят один, едет к сыну в Иркутск, а сын мужик хороший, хоть и закладывает да потихоньку от жены бегает налево, а ведь и не мальчик уже, ровесник Мазура (весь в батю, шалопута, тоже ухарь был, ох, я с им наплакалась, пока не сообразила поленом колошматить)… И так далее, и тому подобное. Поскольку от Мазура в ответ ждали такой же широты души, он старался оправдать ожидания – военный, в отпуске, везет жену к брату (нет, брат-то нормальный, слышит-говорит, это уж жене одной так не повезло из всей родовы…)…
Потом Пелагея Филипповна, добрая душа, выговорившись немного и приустав, взялась жалеть Джен еще активнее – и старательно потчевать домашним салом, которое американка, ручаться можно, видела впервые в жизни. С немой мольбой покосилась на Мазура. Тот опустил веки: что это за русский человек, если в жизни не видел сала?!
Джен покорно принялась жевать. Судя по ее лицу, ожидала худшего. Часа через полтора пьяная компания, к счастью, сошла, стало потише. Бабуля прилегла вздремнуть. За окнами уже смеркалось, и никто их пока что не потревожил, все шло отлично…
Увы, на очередной станции вошли трое хмырей, Мазуру с первого взгляда не понравившихся – этакая приблатненная шелупонь, шагавшая по проходу с видом полновластных хозяев жизни, развязная напоказ. Задержались возле Джен, нагло обозрели – и приземлились на опустевшие места пьянчуг, по соседству с отсеком Мазура. Однако, против его ожиданий, спиртное доставать не спешили – сидели, лениво перекидываясь негромкими фразами с примесью определенно блатного жаргона. У одного Мазур заметил татуировку на пальцах, компания ему не нравилась все сильнее – от нее так и веяло грядущим беспокойством, раза два, не особенно и понижая голос, проехались насчет женских статей Джен. При необходимости, конечно, ему ничего не стоило сделать из троицы салат по-флотски, но любой скандал означал неизбежное появление милиции, протокол и прочие удовольствия…
– А интересно, зачем старому чмырю такая кошечка? – совсем уж громко поинтересовался самый высокий. – Володя, ну что он с ней делать будет? Своим вялым?
Мазур внимательно, многообещающе посмотрел на него. Тот ответил нахальной ухмылкой: ну, что ты мне сделаешь? Плюнув мысленно, Мазур отвернулся.
Они совершенно трезвые, все трое. И багажа нет. Никакого. Старый, избитый прием: скандал, драка, появляются стражи порядка, всем действующим лицам предлагается пройти куда следует – применительно к обстановке это означает, что придется где-то сойти… А там и группа захвата, как из-под земли.
Мазур не мог определить, подсадка это или обыкновенное хамье, и злился на себя, все сильнее поддаваясь беспокойству. В его положении приходилось быть святее Папы римского, потому что поезд ничем не отличается сейчас для них от надежного капкана… Если это подсадка, придется давить на психику автоматом… а что потом? Стоп-кран, в тайгу… Скверно.
Потрогал ногой сумку, задвигая ее поглубже. Все четверо соседей спали, даже кот задремал. Эх, бодрствуй бабуся Пелагея Филипповна, соколом бы налетела на ворога, отчитала по-простому по-русски, чтобы не вязались к увечной при живом-то муже… Провинциальный народ не настолько еще освинел, чтобы применять рукоприкладство к старухам, тут вам не город…
Джен коснулась его локтя, показала пальцем себе в грудь, в направлении туалета. Он кивнул, похлопал по руке – тоже нервничала, видела по поведению этой троицы, что что-то тут нечисто, вовсе не обязательно знать язык…
Она удалилась. И почти сразу же высокий с дружком встали, довольно громко высокий сообщил оставшемуся дружку:
– Володь, ты пока сиди, а мы крошке поможем джинсики расстегнуть, может, и найдем там чего интересного…
И, ускоряя шаг, двинулись вслед за девушкой. Оставшийся третий, тот, с наколками, в ярко-синей куртке, уставился на Мазура с вызовом – но Мазур, не обращая на него внимания, кинулся следом.
В тамбуре, у двери туалета – Джен уже успела войти – он нос к носу столкнулся с обоими. Успел еще сказать:
– Эй, полегче…
И говорить стало некогда. Реакция спасла. Увидев молниеносно дернувшуюся к нему руку – ребро ладони определенно шло на вырубающий прием – Мазур неуловимо для глаза посторонился, перехватил запястье, встретил пальцы торцом ладони… Высокий поневоле взвыл, столкнувшись с неизвестным ему захватом из спецкурса «бой на ограниченном пространстве». Р-раз! Два! Коленом!
Послав согнувшегося пополам противника головой вперед так, чтобы макушка качественно и чувствительно пришла в соприкосновение с дверью, Мазур отметил краем глаза шевеление в проходе, быстро удалявшееся синее пятно. Сообразил вдруг и, отбросив коленом бесчувственного парня, кинулся в вагон.
В противоположном конце уже захлопнулась дверь, ведущая в межвагонное пространство. Сумки под столиком не было. Мазур наддал. Ну конечно же, конечно – он, должно быть, чересчур уж внимателен был к своей сумке, и они решили, там есть чем поживиться, выманили с помощью нехитрого финта… Не прыгнет же с поезда на ходу, сука такая?
Мазур мчался, распахивая двери, отталкивая попадавшихся на пути людей – но не теряя головы, ожидая возможного нападения на случай, если все еще сложнее. Мелькали испуганные лица, кто-то охнул, отлетая к стене…
С шумом распахнулась очередная дверь. Ага! Володя в синей куртке сидел на корточках над расстегнутой сумкой, ничуть не опасаясь вторжения ее хозяина, по расслабленной позе видно – должно быть, полагал, что дружки надежно вырубят лоха, вполне возможно, этот номер был отработан давно…
Но тут еще и кое-что другое… Глаза у вора, честное слово, были прямо-таки квадратными. Медленно подняв на Мазура бледное лицо, он, как сидел на корточках, так и отступил-отпрыгнул к стене, заслонился руками:
– Шеф, ты спокойно, все п-путем…
Мазур видел со своего места, что в расстегнутой сумке, среди разворошенной непромокаемой ткани матово поблескивает черный ствол автомата, зеленеют кругленькие гранаты… Шагнул вперед, еще плохо представляя, что в столь дурацкой ситуации делать.
– Шеф, договоримся… Б ля буду, не знал…
Поезд ощутимо замедлял ход. Мазур все еще подыскивал слова, с помощью которых мог бы удержать незадачливого вора в его заблуждении – шакаленок решил, что столкнулся с волком, – но тут Володя взвился, словно подброшенный пружиной. Сверкнуло узкое лезвие. Мазур без труда отклонился, промедлил с ударом – распахнутая сумка волновала его больше, чем желание немедленно располовинить челюсть грабителю – и тот, кошкой метнувшись к двери, ускользнул в тамбур одновременно со стуком распахнувшейся противоположной двери.
– Эт-то что такое? – рявкнул молодой, но весьма начальственный голос.
Хорошо, что Мазур вовремя подавил рефлекс и удержал руку. Перед ним стоял давешний сержант, придав себе самый грозный облик, поигрывая вынутой из петли дубинкой с перекладиной.
– Что такое, гражданин? – повторил он сурово. – Носитесь по поезду, как дети малые, людей пихаете, пассажиры жалуются… А не дыхнуть ли нам?
– Он у меня сумку украл, – нетерпеливо сказал Мазур. – Догнал, успел… у него нож.
– А документики?
– У него?
– У вас, гражданин, у вас…
Мазур стоял меж ним и сумкой, но прекрасно понимал, что не сможет заслонить ее от взгляда случайного. Если что – придется вырубать этого симпатичного парнишку… или все же рискнуть и показать удостоверение, ведь смастерили же ради чего-то?
– Говорю вам, у него нож! – повысил голос Мазур. – Там еще двое…
Он показал пальцем, и сержант, движимый чисто профессиональным рефлексом, поневоле уставился в квадратное мутное окошко. Мазур плавно переместился влево, моментально опустился на колени и звучно застегнул «молнию». Сержант обернулся:
– А вы…
И тут же оба полетели на стену – заскрипело, лязгнуло, поезд замер, как вкопанный. Слева виднелся бетонный забор с огромными красными буквами НЕ КУРИТЬ. Станция, подумал Мазур. Видимо, к ней и подгадывали…
– Впер-ред… – сержант с похвальной быстротой извлек пистолет и кинулся в том направлении, повелительным кивком велев Мазуру не отставать.
Поздно, улетела птичка… У распахнутой наружной двери стояла незнакомая проводница, матерясь во весь голос. Завидев сержанта, заорала:
– Костя, ну где ты ходишь? Трое спрыгнули, звезданул мне по шее так, что руки не гнутся…
– Говорил я вам, – сказал Мазур. – Видимо, хотел выгрести что поценнее и сойти на станции…
– Ясно, – сказал сержант тоном человека, которому ничего еще не ясно. – Вы в каком вагоне, гражданин? Пройдемте-ка…
– Костя! – воззвала проводница.
– Ну, а что я сделаю? – вполне логично вопросил в ответ сержант. – Лови их теперь по закоулкам… Скажи Степану, пусть свяжется со станцией, хоть и толку-то нуль…
Тут, в довершение всего, появилась проводница из Мазурова вагона, затараторила:
– Ох, вот вы где… А там супруга ваша мечется, спросить же ничего не может, я и не знаю, как ей на пальцах полагается растолковать… Я ж знаю, на пальцах они понимают, да не умею…
Сержант снял фуражку, старательно отел лоб:
– Кому на пальцах? Чего на пальцах? Ленка, что у нас сегодня за балаган?
В результате к своему месту Мазур возвращался во главе целой процессии: дебелая Ленка растолковывала сержанту насчет немой жены «этого вот гражданина», вторая проводница увязалась следом и вяло жаловалась на оглоушившего ее мазурика. Сержант молчал и тихо сатанел.
Джен вскочила им навстречу, тщетно пытаясь хоть что-то понять. Больше всего Мазур боялся, что она сгоряча начнет разбрасывать приемчиками всю эту ораву, а потому еще издали сделал самую веселую физиономию, изображая руками нечто непонятное ему самому. От толчка проснулась бабушка Пелагея Филипповна. Решив почему-то, что ее нового попутчика обижают, как и предвидел Мазур, соколом налетела на ворога, хоть и не на того, на кого следовало бы, взахлеб рассказывая, какие симпатичные и милые люди этот вот военный и его жена, которая увечная, бедняжка…
Похоже, больше всего на свете сержанту хотелось пальнуть в потолок. Он успокоился гигантским усилием воли, присел подальше от Филипповны и воззвал:
– Так, все молчат! Ну помолчите вы, граждане, не в Думе! Это у нас, значит, потерпевший… Документики попрошу.
Мазур сунул ему паспорт, жестами велел Джен сделать то же самое. Сержант привычно стал листать… «Мать твою, – подумал Мазур, – там нет никаких отметок о браке, а они все орут про жену…» И точно, сержант поднял голову, заложив пальцем соответствующую страничку:
– Говорите, жена…
Мазур, чтобы побыстрее со всем этим покончить, сунул ему красное удостоверение.
– Та-ак… – сказал сержант. Раскрыл. – Ого… – прочитал до конца. – Эге… – еще раз перечитал и вернул Мазуру – Н-ну, понятно… У вас они, значит, ничего не взяли, товарищ полковник?
Окружающие воззрились на Мазура так, словно полковников не видели никогда в жизни. Ну, понятно: в форме и генерал не вызывает особого интереса, а когда твой штатский попутчик вдруг оказывается в неплохих чинах…
– Ничего, – сказал Мазур.
– Точно посмотрели?
– Ага.
Сержант сделал движение, словно хотел сам заглянуть в сумку, – но опомнился, почесал в затылке:
– Э-э…
– Вот именно, – сказал Мазур с многозначительным видом, постучав указательным пальцем по удостоверению. – Все там, и вообще… – с намеком покосился на окружающих. – Все в порядке, сержант, обошлось.
– А может, нужно по рации? Может, тут что-нибудь этакое… – он сделал несколько загадочных жестов, явно пытаясь выяснить, не потребно ли загадочному полковнику вмешательство спецслужб. – Если уж такое дело…
Поезд, дернувшись взад-вперед, медленно пополз к станции.
– Да нет, – сказал Мазур. – Обыкновенное ворье, положили глаз на хорошую сумку… Что от меня требуется?
– Да что тут требуется… – развел руками сержант. – Я сейчас протокол составлю, а вы в… докуда едете? В Иркутске заявите в линейный отдел. Я ж не Шерлок Холмс, моя задача – следить за порядком. Если уж успели спрыгнуть, где их теперь ловить? Таких нынче по поездам немеряно… – Он вытащил из планшетки лист белой бумаги и, вновь оказавшись в привычных обстоятельствах, исполнился уверенности: – Так. Лен, иди-ка в свой вагон, ты все равно и не видела ничего…
– Да, а кому по шее двинули?
– С твоей шеей потом закончим, сначала с гражданина показания сниму, – он спохватился: – Я кому сказал – идти к Степану?
– Так станция уже…
– Ну вот и иди на вокзал! Сообщишь дежурному, пусть даст приметы по линии. И иди, и иди…
Протокол он составил довольно быстро. Мазур расписался крупной неразборчивой закорючкой, не читая. Джен тоже пришлось расписаться – сообразила поставить такую же закорючку. Сержант еще раз наказал непременно подать заявление в Иркутске и удалился.
Мазур прижался затылком к вагонной переборке, прикрыл глаза. На ощупь нашел ладонь Джен, стиснул. В висках жарко колотилась кровь. Он глубоко вдохнул несколько раз, приводя дыхание в норму, подумав, что такая поезд очка принесет седых волос больше, чем все предшествующие задания…