Страница:
Иные добытчики, настигнутые болезнью и совершенно лишенные запасов продовольствия, оказывались заброшенными в самых дальних уголках Верхней Гвианы, по соседству с горами Тумук-Хумак.
Вы прочитали верно: лишенные запасов продовольствия. И это посреди гвианских лесов, где сами индейцы не в состоянии поддержать собственное существование и погибают от голода, если выпадает неурожайный год…
Такое испытание претерпели месье Казальс и месье Лабурдеттnote 426, которые первыми обнаружили золотые месторождения в бассейне реки Марони.
Целых три года они не возвращались в Кайенну. Между прочим, пять недель они провели, питаясь исключительно зелеными бананами и капустой патава. Страдания их были ужасны. Сотрясаемые лихорадкой, с ногами, изъязвленными pian-bois, со вздутыми животами от постоянного употребления зеленых бананов, они могли разнообразить свое меню только плодами куму (oenocarpus bacaba), маленькими черными ягодами с вишню величиной. Сваренные в воде и раздавленные, они образуют бульон, который годится только на то, чтобы на время обмануть голод.
Время от времени друзья находили бразильские орехи (bertholetia — excetsa), семена в шишках индийской сосны или плоды акажу (красного дерева). Хотя употребление в пищу плодов акажу небезопасно, ими так-сяк можно насытиться, приняв меры предосторожности — обжарив на раскаленных угольях и тщательно отделяя семена. Дело в том, что в этих семенах содержится разъедающая основа, которая вызывает очень сильное воспаление губ и полости рта.
Находка черепахи была для изыскателей уже целым событием, подлинным праздником; поимка аймары могла сравниться с лотком, полным чистого золота.
В таких вот условиях мужественные люди выполнили пять разведок — и ни одна не принесла хорошего результата. Только шестая вознаградила их.
Когда после многодневных трудов, этой долгой цепочки удач и провалов, изыскатель убеждается, что его усилия увенчались успехом, он возвращается в Кайенну со своими документами. Теперь его задача — найти свободные капиталы для промышленной эксплуатации концессии.
Мы увидим, как организуется это производство, из чего оно состоит. Ведь именно золотодобывающая промышленность могла бы — а особенно должна была бы! — за несколько лет превратить нашу колонию в счастливого соперника Калифорнии и Австралии.
ГЛАВА 14
Новость о его успехе уже распространяется, как шлейф пыли, и притом золотой пыли. Наш герой устраивается на жилье в Кайенне, изо дня в день встречается со многими людьми, стараясь привлечь к своему делу как можно больше горняков, рабочих других специальностей. Ему требуются пильщики досок, которые на месте смогли бы заготовить материал для сооружения промывочных установок, так называемых «sluice». Людей подобной профессии, к сожалению, почти невозможно найти в Гвиане, приходится преодолевать отвращение и брать их из числа вышедших на волю каторжников. Необходимо нанять нескольких каретников, кузнецов, каменщиков, пускай лишь для сооружения печи. Эти рабочие — увы! — также найдутся только среди бывших заключенных. Нужда свой закон пишет…
Свободные ремесленники не поедут искать богатство за тридевять земель, в эту Гвиану, о которой столько ужасных слухов, но ни одного правдивого — о необычной щедрости благодатной земли… А какой здесь реальный источник богатства для жителей метрополии, которым часто не хватает дома даже плохо оплачиваемой работы! Какая приманка для тружеников, не знающих иного горизонта, кроме стен своей мастерской или мансарды, — жизнь на свежем воздухе, среди природного изобилия!
Что касается собственно рудокопов или переселенцев, то с ними дела обстоят получше, хотя и тут возникают трудности. В Гвиане не хватает рабочих рук, а власти так мало делают, чтобы наращивать и поощрять иммиграцию негритянскую, китайскую или индийскую!
Как бы там ни было, изыскатель становится директором прииска, перелопатив землю и небо и в конечном итоге наняв на восемь месяцев, за пять франков в сутки плюс питание, от ста двадцати до ста пятидесяти черных обитателей колонии. И каждому выдаст аванс при вручении рабочей книжки — в пределах от ста до двухсот франков.
Полсотни индусов нанимаются на тех же условиях и на тот же срок. Но они будут заняты исключительно добычей золота. Что касается обозных, в чьи обязанности входит траспортировка продуктов, то для этой цели наймут двадцать пять — тридцать китайцев.
Действия, в общем, такие же, как и при подготовке к изысканиям, только в пропорции: шесть к двумстам тридцати. Это соотношение определяет утомительно долгий список необходимых продуктов и вещей, который мы уже приводили в предыдущем случае. Отправка к месту назначения производится на шхунах, чьи борта еле выступают над водой из-за перегрузки, либо на пароходике «Dieux-merci», на узкой палубе которого в этот день будут представлены как будто все образцы человеческих рас. Последующую дорогу с ее переменами транспортных средств мы с вами уже описали.
После колониального парохода или шхун — лодки бывшего каторжника, потом пироги негров бони, преодоление водопадов, высадка на берег, сооружение временного склада… Рабочие валят деревья, обтесывают столбы, заготавливают дранку для крыши. И вот уже рудокопы и обозники, вытянувшись в индейскую цепочку, вступают на путь, ранее пройденный изыскателем. У всех на головах — продукты, инструменты, вещи, расфасованные по двадцать пять килограммов. Куак, смалец, бакалейные товары в просмоленных мешках, запечатанных таким образом, чтобы предупредить всякий соблазн извлечь что-нибудь оттуда по дороге. Вино и тафия транспортируются в оплетенных бутылях, также накрепко опечатанных из тех же соображений.
Первые ночи проводят на золотом прииске по-походному. Но тут же рудокопы превращаются в дровосеков, с топорами и пилами подступают к деревьям и валят их с поразительной быстротой. Гиганты, связанные лианами, колеблются, не решаются упасть, но потом увлекают друг дружку и обрушиваются с грохотом. Лиственные купола немедленно отделяются от стволов, и лучи солнца впервые озаряют эту победу цивилизации над невежеством.
Поверженные деревья служат материалом для хижин, которые вырастают словно по мановению волшебной палочки. И через несколько дней взорам уже открывается зачаток поселка. Хаос принимает организованные формы благодаря точному распределению работ, где каждому находится дело. Пильщики заготавливают доски, каретники их прилаживают и соединяют в общих конструкциях. Реки освобождаются от загромождающих их водяных растений, золотоносную зону расчищают. Эксплуатация участка начинается.
Прибывшие из Европы Шарль и Никола нашли именно в таком состоянии прииск «Удача», спустя два месяца после начала промышленной добычи золота. Этот участок, чье местонахождение молодой человек точно установил с помощью математических инструментов, не принадлежал, как первоначально думали, компании по обработке наносных грунтов. В ошибке был повинен не месье Дю Валлон, а изыскатель концессии. Креол лишь с недавних пор заменил погибшего горняка. Из-за этой ошибки в расчетах — всего лишь на две тысячи метров — робинзоны стали собственниками уже обустроенной территории. Но они не желали обогащаться за чужой счет, используя случайность. Читатель помнит, что компаньонам директора были щедро компенсированы предварительные расходы, хотя формально они не имели никаких прав на возмещение убытков.
Рабочие прибыли из Кайенны несколько дней тому назад. Деятельность прииска возобновилась под разумным управлением месье Дю Валлона, разработки предвещали солидную добычу. Робен хотел, чтобы все было в полном порядке, когда его семья посетит участок. И этот желанный день наконец настал.
Мадам Робен, обе мисс и братья-бони покинули усадьбу и направились на золотой прииск. Паровая лодка причалила к берегу. Перейдя по легкому мостику, переброшенному над первым ручьем, пассажиры очутились на просторной поляне, наполненной производственным гулом. Их там ожидали. Прибытие гостей ознаменовали приветственной пальбой, из-за чего поднялся переполох на птичьем дворе и взлетели в воздух перепуганные туканы.
Индийский кули в полном облачении и в национальном тюрбане тут же поднял на вершину длинного шеста французский государственный флаг, полотнище которого заполыхало яркими цветами перед изумленными и восхищенными взорами посетителей. Охваченные глубоким волнением при виде священной эмблемы своей родины, робинзоны, не сговариваясь, громко вскричали:
— Vive la France!note 427
— Да здравствуют французы экватора! — в ответ им зычно провозгласил не менее взволнованный месье Дю Валлон, поспешая навстречу инженеру и его семье.
Знакомясь со своим новым владением, робинзоны удивлялись все больше и больше. Директор, получивший полную свободу действий для устройства прииска, превзошел самого себя. Его энергия и отличное понимание особенностей лесной жизни сотворили чудо.
На широком пространстве, тщательно выровненном и очищенном от пеньков, выстроились хижины рабочих. Предназначенные для китайцев и индусов образовывали правую сторону, негритянские — левую. Эти опрятные, гигиеничные, с природной вентиляцией домики, возведенные из жердей и крытые листьями пальмы ваи, приобрели уже красивый цвет маиса и выглядели очень гармонично. Перед некоторыми из них успели разбить палисадники, где тянулись кверху плодовые или декоративные растения. Саженцы банановых пальм стояли рядами от речного дебаркадера до жилищ. Через какие-нибудь два года пальмы образуют тенистую аллею, которая надежно защитит от солнца.
Собственно поселок отступил на сотню метров от аллеи и раскинулся на склоне небольшого холма. Такое расположение было выгодно вдвойне: с одной стороны, оно предохраняло от наводнения, а с другой — легкий ветерок, неоценимое сокровище в Гвиане, постоянно освежал помещения.
Корпус здания, длиной более сорока метров, шириной двенадцать и высотой около десяти, представлял собой отличный образец колониальной архитектуры. Он возвышался на образующей пол крепкой основе из дерева баго. Его фиолетовые и черные прожилки после протирки маслом карапы высвечивали тонами аметиста и гагата. Косяки из розового дерева, пропитанные древесной смолой, напоминали о старинной мебели времен Людовика XV, этой радости антикваров. Они поддерживали красные балки атласной гладкости, образовывавшие потолочную раму, на которой были уложены тонкие стропила из белой балаты. Очень высокая остроконечная крыша из листьев пальмы ваи резко расширялась книзу под тупым углом, окружая весь дом своеобразной верандой шириной в два метра. Вся постройка выглядела очень легкой и элегантной.
Подвесные койки негров и индейцев тихо раскачивались под порывами ветерка, суля блаженный отдых. Все эти чудесные экземпляры самых ценных древесных пород, один вид которых заставлял ускоренно биться сердце краснодеревщика, были срублены тут же, неподалеку. Более того, некоторые из них обтесали в стоячем положении и оставили на своих местах, на крепких, разросшихся корневищах. Это намного увеличивало прочность всего сооружения.
Общая столовая, находившаяся в центре здания и открытая с обеих сторон, к северу смотрела на прииск, а к югу — на девственный лес. Две большие занавеси цвета маиса из волокон формиумаnote 428 ниспадали изящными складками из-под кровли. Одну из стенок почти полностью закрывал поставецnote 429 из змеиного дерева, заменявший буфет, с накладками черного цвета. На поставце высилась посуда из фарфора и небьющегося стекла.
Огромный массивный стол величественно опирался на четыре могучие ножки. Напротив поставца разместили стойку для оружия, на которой выстроились в ряд строгие профили бронзовых стволов. Под этими безупречными изделиями современной оружейной техники, привезенными Шарлем из Франции, расстелили шкуру ягуара, которую избрал своим жилищем огромный сторожевой пес Боб, доставленный из Кайенны месье Дю Валлоном. Этот Геркулес собачьей породы, сильный, как тапир, и храбрый, как лев, отличался мягкой, прямо-таки овечьей натурой. Он по-братски уступил уголок шкуры всеобщему любимцу Матао, который немедленно и с большой охотой принял этот любезный дар.
Налево располагалась гостиная. Ее уставили диванами и креслами-качалками, сплетенными из бамбука китайцами с той неподражаемой грациозностью и причудливостью орнамента, которые свойственны только изделиям этих великолепных тружеников. Комнаты для дам, примыкавшие к гостиной, выходили в широкий коридор и на веранду.
С другой стороны столовой и параллельно гостиной располагался рабочий кабинет. Столы кедрового дерева, заваленные бумагами, картами, планами, рисунками, моделями орудий труда и инструментов, были прикреплены к полу. На стенах из оливкового дерева закрепили множество полок с симметрично расставленными образцами редких древесных пород, минералов, окаменелостей, скальных обломков, а также компасы, часы, педометры, физические и математические приборы и т.п.
Мужские апартаменты примыкали к рабочему кабинету. Наконец, чтобы завершить описание так хорошо продуманной планировки помещений, надо упомянуть отдельно стоявший маленький флигель, где разместилась полноценная химическая лаборатория. До нее от дома было метров двадцать. Не забыли, конечно, и о кухне с печью, расположив их поблизости от столовой. Кухню доверили просвещенным заботам мэтра Августина, натурального марсельца, бывшего кока на крупном военном корабле, который вскоре приучил обитателей Гвианы к рыбной похлебке с чесноком и к провансальскому фаршу с грибами и луком.
Еще один штрих, показывавший, насколько разумно и предусмотрительно спланировали просторное здание. Из каждого уголка жилища хорошо просматривалось все открытое пространство с хижинами рабочих, помещениями для служащих и для домашней прислуги, с кухнями и продуктовыми магазинами. Значение этого обстоятельства, сколь бы мелким оно ни казалось, трудно переоценить.
Счастливые, словно дети, робинзоны шумными возгласами выражали свой восторг и осыпали благодарностями и похвалами главного творца этих чудес.
— Ну, это слишком шикарно, мой дорогой директор, — повторял Робен. — Мы сами на себя не похожи среди всей этой роскоши… Это уже не Гвиана, мы будем нынче спать в условиях изнеженной тропической Капуиnote 430, которую воздвигло здесь ваше волшебное искусство… С другой стороны, это изобилие посреди всеобщей нищеты вызывает у меня чувство неловкости… О! Пусть не смущают вас эти замечания, мой друг! Я слишком признателен вам за то, что вы постарались облегчить пребывание наших дам в этом аду, чтобы добавлять хоть каплю горечи к вашей вполне законной гордости…
— Дорогой месье, — живо ответствовал креол с тем глубоким почтением, которое внушал изгнанник всем, кто его близко знал, — я ждал ваших слов, и они переполняют меня радостью. Вы позволите мне быть откровенным и раскрыть причины моих действий?..
— Говорите, дорогой друг. Вы же знаете о моем расположении к вам. Я с большим интересом выслушаю ваши предложения… Уверен, что они идут от чистого сердца и от проницательного ума…
Креол покраснел от удовольствия — Робен отнюдь не был щедрым на комплименты и знаки внимания, — скромно поклонился, пробормотал слова благодарности и продолжил:
— Я хотел бы сказать, что после той ужасной жизни, которую вы некогда вели на этой земле изгнания, после вашей неустанной борьбы с тюремщиками, которые вас угнетали, но никогда не побеждали, было бы справедливым пожать наконец плоды своих трудов и не испытывать больше страданий и тягот…
Для каждого, кто знает вашу жизнь, историю вашей семьи, сделанное мною покажется еще и недостаточным, не отвечающим вашим заслугам, несоизмеримым с несчастьями прошлого… Вот одна линия моих рассуждений, но есть и другая, еще более существенная.
Вы говорили, что наши колонии сильно уступают процветающим английским владениям и что ваше сердце патриота страдает от такого сравнения…
— Конечно, и вам хорошо известна цель моего существования — обогатить «Полуденную Францию» новыми идеями, элементами новой жизни…
— Я это знаю. И одна из главных причин нашего оскудения, всеобщего упадка поражает меня тем сильнее, что я креол. У француза-эмигранта одна только мысль: поскорее собрать состояние, большое или не очень, а затем без задержки вернуться домой, в цивилизованный город, чтобы наслаждаться жизнью… То есть для него всегда своя рубашка ближе к телу… Плевать ему на то, что десяток лет для достижения своей цели он проводит в жалкой халупе. Он продает, покупает, меняет, старается как можно больше придержать, как можно меньше потратить… Когда его бумажник набит, когда он превратился в губку, вытянул из колонии все, что мог, счастливчик садится на ближайший пароход — только его и видели! Вместо того чтобы улучшить землю, приносящую ему богатство, он бросает ее, как неблагодарный обжора, как эгоистичный игрок!
Англичанин же, напротив, покидает метрополию безо всяких планов на возвращение. Он становится англичанином индийским или австралийским, создает уголок своей родины везде, куда забрасывает его судьба. Если есть у него привычный круг вещей, то он привозит их с собой. Если нет, то он умудряется создать на месте этот «дом», такой важный и дорогой для каждого гражданина Соединенного Королевства. Он умеет торговать и вести свои дела не хуже любого другого, однако не поступает подобно паразитическим натурам, которые только берут и не желают ничего отдавать. Его коммерция обогащает окружающее, а не обедняет. Он живет семейной жизнью и, отдаваясь разным делам, заботится об открытии школы для своих детей. Он желает, чтобы они находились в здоровой городской атмосфере, с домашним комфортом, и добивается этого любой ценой, потому что и завтра будет здесь же, и дети его останутся на этом месте, как и их потомки. Даже сами его причуды и прихоти способствуют процветанию приемной родины. Если бы у француза был нрав английского спортсмена, то он дождался бы, когда приобретенный капитал принесет ему главный приз, а не удирал бы до начала состязания. Он бы выращивал лошадей в Гвиане, и тогда, возможно, в Кайенне ходил бы трамвай, как в соседней Демераре. А то у нас два десятка экипажей и ни одного ресторана или меблированной гостиницы.
Ах! Если бы все те, кого эта щедрая земля обогатила, не сорвались бы в ту же минуту с места, как бы расцвела наша милая «Полуденная Франция»! Вместо того чтобы ехать клянчить чахлых бычков в далекой Паре, да еще выкладывать при этом золото, на наших тучных пастбищах гуляли бы самые лучшие в мире животные, как на лугах Девоншира. Наши истощенные рабочие ели бы кровавый ростбиф, а не сидели бы на голодном пайке из куака и солонины. Там, где торчат ветхие разбросанные хижины, поднялись бы города; пароходы бороздили бы наши крупные реки; железные дороги связали бы, как в Австралии, золотые прииски и другие предприятия… Наша колония стала бы мощным государством, а не унылой комбинацией сухих пустынь и болезнетворных болот…
— О, все, что вы говорите, — это суровая правда, — подхватил Робен, глубоко пораженный неподдельным волнением креола и пафосом его речи. — Теперь я вас понимаю вполне, и позвольте мне поблагодарить вас от всей души!
— Я хотел сыграть роль англичанина и создать здесь интерьер французского «дома» из самых простых подручных материалов, какими располагает наша колония. За исключением стекла и фарфора, оружия и инструментов, природа дала нам все эти материалы в первичном состоянии.
Изумительные образцы древесины, которым позавидовал бы набобnote 431 в своем дворце, еще три месяца тому назад шумели листвой… Мы срубили деревья, обтесали их, отполировали и водрузили на место. Бамбук, из которого сделаны удобные и элегантные кресла, и формиум, давший основу для драпировок, растут среди болот… Там их тьма-тьмущая… А наши гамаки пребывали в состоянии пушистых кистей на хлопковых деревьях. Наконец, на этом участке земли, залитом сейчас ярким солнечным светом, поднимался густой и мрачный лес с гнилостным духом, влажной травой, отвратительными насекомыми, заболоченной вязкой почвой…
Я скажу теперь тем, кто предпочел убраться отсюда с накопленным золотом: вам нравятся наши жилища, вас удивляют удобства нашей жизни, вы, может быть, завидуете нашему счастью… Ну, так за чем стало! Оставайтесь с нами, берите с нас пример! Вы же видите, как легко достичь этого комфорта, этой роскоши… И закладывайте здесь основы своего будущего! Привезите сюда Францию, и завтра ваши дети станут гражданами большого города. Вместо того чтобы быть в Европе последними среди тех, чьи вкусы и привычки вам чужды, вместо того чтобы превращаться в беспородных миллионеров, лишенных натуральной почвы и, может быть, обремененных собственным богатством, станьте первыми французами экватора!
Колониальный ларец нашей родины будет обладать самой крупной жемчужиной! Наряду с Индией и Австралией весь мир признает «Полуденную Францию»!
Мое перо не берется описать волнение, сжавшее сердца присутствующих, когда напряженный голос креола провозгласил эти патриотические слова. В таких сценах каждый предпочитает сам испытывать живительную радость и ликование…
Золотой прииск начинался для робинзонов под счастливой звездой… Вечером устроили праздник. Индусы и негры плясали и пели, стреляли в воздух из ружей, горячительные напитки лились широким ручьем. Даже китайцы потеряли свою обычную угрюмость, их обезьяньи мордочки разгладились, и они развлекались, как никогда. Шумное и суетливое веселье не перешло, однако, границ разумного. Празднество длилось до глубокой ночи, но, когда на заре сигнальный рожок возвестил о начале трудового дня, никто не пропустил его мимо ушей.
Прииск пробуждался слегка утомленный, но радостный. День открывала важная процедура — «бужарон», распределение водки небольшими порциями. Затем следовала раздача продуктов питания. Пока кладовщик Мариус, «бакалавр из Маны», приправлял пищу крупной солью, начальники участков собрались под навесом веранды, чтобы получить распоряжения директора на предстоящий рабочий день.
Расчет был завершен, рабочие возвратились в хижины, чтобы позавтракать и приготовить себе полдник, который они проглотят днем, не прерывая работы, потому что, однажды запущенный, рудопромывочный желоб не ведает остановок.
Вы прочитали верно: лишенные запасов продовольствия. И это посреди гвианских лесов, где сами индейцы не в состоянии поддержать собственное существование и погибают от голода, если выпадает неурожайный год…
Такое испытание претерпели месье Казальс и месье Лабурдеттnote 426, которые первыми обнаружили золотые месторождения в бассейне реки Марони.
Целых три года они не возвращались в Кайенну. Между прочим, пять недель они провели, питаясь исключительно зелеными бананами и капустой патава. Страдания их были ужасны. Сотрясаемые лихорадкой, с ногами, изъязвленными pian-bois, со вздутыми животами от постоянного употребления зеленых бананов, они могли разнообразить свое меню только плодами куму (oenocarpus bacaba), маленькими черными ягодами с вишню величиной. Сваренные в воде и раздавленные, они образуют бульон, который годится только на то, чтобы на время обмануть голод.
Время от времени друзья находили бразильские орехи (bertholetia — excetsa), семена в шишках индийской сосны или плоды акажу (красного дерева). Хотя употребление в пищу плодов акажу небезопасно, ими так-сяк можно насытиться, приняв меры предосторожности — обжарив на раскаленных угольях и тщательно отделяя семена. Дело в том, что в этих семенах содержится разъедающая основа, которая вызывает очень сильное воспаление губ и полости рта.
Находка черепахи была для изыскателей уже целым событием, подлинным праздником; поимка аймары могла сравниться с лотком, полным чистого золота.
В таких вот условиях мужественные люди выполнили пять разведок — и ни одна не принесла хорошего результата. Только шестая вознаградила их.
Когда после многодневных трудов, этой долгой цепочки удач и провалов, изыскатель убеждается, что его усилия увенчались успехом, он возвращается в Кайенну со своими документами. Теперь его задача — найти свободные капиталы для промышленной эксплуатации концессии.
Мы увидим, как организуется это производство, из чего оно состоит. Ведь именно золотодобывающая промышленность могла бы — а особенно должна была бы! — за несколько лет превратить нашу колонию в счастливого соперника Калифорнии и Австралии.
ГЛАВА 14
Организованный хаос. — Устройство прииска. — Новая сфера робинзонов. — Дворец в девственном лесу. — Необходимая роскошь. — Печальная антитеза. — Почему процветают английские колонии? — На реке Фидель. — Технология обогащения. — Импровизированный дуэт. — Королевы прииска.
Подготовительные работы к эксплуатации прииска обходятся, как минимум, в десять тысяч франков и пока не приносят ничего, кроме надежд. Количество золота, собранного во время изысканий, настолько ничтожно, что выручка за него может в счет не идти. Однако наш золотоискатель легко находит компаньонов, готовых сделать начальные взносы, необходимые для крупных разработок. Перво-наперво удачливый изыскатель обращается в Департамент внутренних дел с просьбой о предоставлении постоянной концессии на обследованную территорию, и такое право он приобретает, уплачивая по сорок сантимов за гектар.Новость о его успехе уже распространяется, как шлейф пыли, и притом золотой пыли. Наш герой устраивается на жилье в Кайенне, изо дня в день встречается со многими людьми, стараясь привлечь к своему делу как можно больше горняков, рабочих других специальностей. Ему требуются пильщики досок, которые на месте смогли бы заготовить материал для сооружения промывочных установок, так называемых «sluice». Людей подобной профессии, к сожалению, почти невозможно найти в Гвиане, приходится преодолевать отвращение и брать их из числа вышедших на волю каторжников. Необходимо нанять нескольких каретников, кузнецов, каменщиков, пускай лишь для сооружения печи. Эти рабочие — увы! — также найдутся только среди бывших заключенных. Нужда свой закон пишет…
Свободные ремесленники не поедут искать богатство за тридевять земель, в эту Гвиану, о которой столько ужасных слухов, но ни одного правдивого — о необычной щедрости благодатной земли… А какой здесь реальный источник богатства для жителей метрополии, которым часто не хватает дома даже плохо оплачиваемой работы! Какая приманка для тружеников, не знающих иного горизонта, кроме стен своей мастерской или мансарды, — жизнь на свежем воздухе, среди природного изобилия!
Что касается собственно рудокопов или переселенцев, то с ними дела обстоят получше, хотя и тут возникают трудности. В Гвиане не хватает рабочих рук, а власти так мало делают, чтобы наращивать и поощрять иммиграцию негритянскую, китайскую или индийскую!
Как бы там ни было, изыскатель становится директором прииска, перелопатив землю и небо и в конечном итоге наняв на восемь месяцев, за пять франков в сутки плюс питание, от ста двадцати до ста пятидесяти черных обитателей колонии. И каждому выдаст аванс при вручении рабочей книжки — в пределах от ста до двухсот франков.
Полсотни индусов нанимаются на тех же условиях и на тот же срок. Но они будут заняты исключительно добычей золота. Что касается обозных, в чьи обязанности входит траспортировка продуктов, то для этой цели наймут двадцать пять — тридцать китайцев.
Действия, в общем, такие же, как и при подготовке к изысканиям, только в пропорции: шесть к двумстам тридцати. Это соотношение определяет утомительно долгий список необходимых продуктов и вещей, который мы уже приводили в предыдущем случае. Отправка к месту назначения производится на шхунах, чьи борта еле выступают над водой из-за перегрузки, либо на пароходике «Dieux-merci», на узкой палубе которого в этот день будут представлены как будто все образцы человеческих рас. Последующую дорогу с ее переменами транспортных средств мы с вами уже описали.
После колониального парохода или шхун — лодки бывшего каторжника, потом пироги негров бони, преодоление водопадов, высадка на берег, сооружение временного склада… Рабочие валят деревья, обтесывают столбы, заготавливают дранку для крыши. И вот уже рудокопы и обозники, вытянувшись в индейскую цепочку, вступают на путь, ранее пройденный изыскателем. У всех на головах — продукты, инструменты, вещи, расфасованные по двадцать пять килограммов. Куак, смалец, бакалейные товары в просмоленных мешках, запечатанных таким образом, чтобы предупредить всякий соблазн извлечь что-нибудь оттуда по дороге. Вино и тафия транспортируются в оплетенных бутылях, также накрепко опечатанных из тех же соображений.
Первые ночи проводят на золотом прииске по-походному. Но тут же рудокопы превращаются в дровосеков, с топорами и пилами подступают к деревьям и валят их с поразительной быстротой. Гиганты, связанные лианами, колеблются, не решаются упасть, но потом увлекают друг дружку и обрушиваются с грохотом. Лиственные купола немедленно отделяются от стволов, и лучи солнца впервые озаряют эту победу цивилизации над невежеством.
Поверженные деревья служат материалом для хижин, которые вырастают словно по мановению волшебной палочки. И через несколько дней взорам уже открывается зачаток поселка. Хаос принимает организованные формы благодаря точному распределению работ, где каждому находится дело. Пильщики заготавливают доски, каретники их прилаживают и соединяют в общих конструкциях. Реки освобождаются от загромождающих их водяных растений, золотоносную зону расчищают. Эксплуатация участка начинается.
Прибывшие из Европы Шарль и Никола нашли именно в таком состоянии прииск «Удача», спустя два месяца после начала промышленной добычи золота. Этот участок, чье местонахождение молодой человек точно установил с помощью математических инструментов, не принадлежал, как первоначально думали, компании по обработке наносных грунтов. В ошибке был повинен не месье Дю Валлон, а изыскатель концессии. Креол лишь с недавних пор заменил погибшего горняка. Из-за этой ошибки в расчетах — всего лишь на две тысячи метров — робинзоны стали собственниками уже обустроенной территории. Но они не желали обогащаться за чужой счет, используя случайность. Читатель помнит, что компаньонам директора были щедро компенсированы предварительные расходы, хотя формально они не имели никаких прав на возмещение убытков.
Рабочие прибыли из Кайенны несколько дней тому назад. Деятельность прииска возобновилась под разумным управлением месье Дю Валлона, разработки предвещали солидную добычу. Робен хотел, чтобы все было в полном порядке, когда его семья посетит участок. И этот желанный день наконец настал.
Мадам Робен, обе мисс и братья-бони покинули усадьбу и направились на золотой прииск. Паровая лодка причалила к берегу. Перейдя по легкому мостику, переброшенному над первым ручьем, пассажиры очутились на просторной поляне, наполненной производственным гулом. Их там ожидали. Прибытие гостей ознаменовали приветственной пальбой, из-за чего поднялся переполох на птичьем дворе и взлетели в воздух перепуганные туканы.
Индийский кули в полном облачении и в национальном тюрбане тут же поднял на вершину длинного шеста французский государственный флаг, полотнище которого заполыхало яркими цветами перед изумленными и восхищенными взорами посетителей. Охваченные глубоким волнением при виде священной эмблемы своей родины, робинзоны, не сговариваясь, громко вскричали:
— Vive la France!note 427
— Да здравствуют французы экватора! — в ответ им зычно провозгласил не менее взволнованный месье Дю Валлон, поспешая навстречу инженеру и его семье.
Знакомясь со своим новым владением, робинзоны удивлялись все больше и больше. Директор, получивший полную свободу действий для устройства прииска, превзошел самого себя. Его энергия и отличное понимание особенностей лесной жизни сотворили чудо.
На широком пространстве, тщательно выровненном и очищенном от пеньков, выстроились хижины рабочих. Предназначенные для китайцев и индусов образовывали правую сторону, негритянские — левую. Эти опрятные, гигиеничные, с природной вентиляцией домики, возведенные из жердей и крытые листьями пальмы ваи, приобрели уже красивый цвет маиса и выглядели очень гармонично. Перед некоторыми из них успели разбить палисадники, где тянулись кверху плодовые или декоративные растения. Саженцы банановых пальм стояли рядами от речного дебаркадера до жилищ. Через какие-нибудь два года пальмы образуют тенистую аллею, которая надежно защитит от солнца.
Собственно поселок отступил на сотню метров от аллеи и раскинулся на склоне небольшого холма. Такое расположение было выгодно вдвойне: с одной стороны, оно предохраняло от наводнения, а с другой — легкий ветерок, неоценимое сокровище в Гвиане, постоянно освежал помещения.
Корпус здания, длиной более сорока метров, шириной двенадцать и высотой около десяти, представлял собой отличный образец колониальной архитектуры. Он возвышался на образующей пол крепкой основе из дерева баго. Его фиолетовые и черные прожилки после протирки маслом карапы высвечивали тонами аметиста и гагата. Косяки из розового дерева, пропитанные древесной смолой, напоминали о старинной мебели времен Людовика XV, этой радости антикваров. Они поддерживали красные балки атласной гладкости, образовывавшие потолочную раму, на которой были уложены тонкие стропила из белой балаты. Очень высокая остроконечная крыша из листьев пальмы ваи резко расширялась книзу под тупым углом, окружая весь дом своеобразной верандой шириной в два метра. Вся постройка выглядела очень легкой и элегантной.
Подвесные койки негров и индейцев тихо раскачивались под порывами ветерка, суля блаженный отдых. Все эти чудесные экземпляры самых ценных древесных пород, один вид которых заставлял ускоренно биться сердце краснодеревщика, были срублены тут же, неподалеку. Более того, некоторые из них обтесали в стоячем положении и оставили на своих местах, на крепких, разросшихся корневищах. Это намного увеличивало прочность всего сооружения.
Общая столовая, находившаяся в центре здания и открытая с обеих сторон, к северу смотрела на прииск, а к югу — на девственный лес. Две большие занавеси цвета маиса из волокон формиумаnote 428 ниспадали изящными складками из-под кровли. Одну из стенок почти полностью закрывал поставецnote 429 из змеиного дерева, заменявший буфет, с накладками черного цвета. На поставце высилась посуда из фарфора и небьющегося стекла.
Огромный массивный стол величественно опирался на четыре могучие ножки. Напротив поставца разместили стойку для оружия, на которой выстроились в ряд строгие профили бронзовых стволов. Под этими безупречными изделиями современной оружейной техники, привезенными Шарлем из Франции, расстелили шкуру ягуара, которую избрал своим жилищем огромный сторожевой пес Боб, доставленный из Кайенны месье Дю Валлоном. Этот Геркулес собачьей породы, сильный, как тапир, и храбрый, как лев, отличался мягкой, прямо-таки овечьей натурой. Он по-братски уступил уголок шкуры всеобщему любимцу Матао, который немедленно и с большой охотой принял этот любезный дар.
Налево располагалась гостиная. Ее уставили диванами и креслами-качалками, сплетенными из бамбука китайцами с той неподражаемой грациозностью и причудливостью орнамента, которые свойственны только изделиям этих великолепных тружеников. Комнаты для дам, примыкавшие к гостиной, выходили в широкий коридор и на веранду.
С другой стороны столовой и параллельно гостиной располагался рабочий кабинет. Столы кедрового дерева, заваленные бумагами, картами, планами, рисунками, моделями орудий труда и инструментов, были прикреплены к полу. На стенах из оливкового дерева закрепили множество полок с симметрично расставленными образцами редких древесных пород, минералов, окаменелостей, скальных обломков, а также компасы, часы, педометры, физические и математические приборы и т.п.
Мужские апартаменты примыкали к рабочему кабинету. Наконец, чтобы завершить описание так хорошо продуманной планировки помещений, надо упомянуть отдельно стоявший маленький флигель, где разместилась полноценная химическая лаборатория. До нее от дома было метров двадцать. Не забыли, конечно, и о кухне с печью, расположив их поблизости от столовой. Кухню доверили просвещенным заботам мэтра Августина, натурального марсельца, бывшего кока на крупном военном корабле, который вскоре приучил обитателей Гвианы к рыбной похлебке с чесноком и к провансальскому фаршу с грибами и луком.
Еще один штрих, показывавший, насколько разумно и предусмотрительно спланировали просторное здание. Из каждого уголка жилища хорошо просматривалось все открытое пространство с хижинами рабочих, помещениями для служащих и для домашней прислуги, с кухнями и продуктовыми магазинами. Значение этого обстоятельства, сколь бы мелким оно ни казалось, трудно переоценить.
Счастливые, словно дети, робинзоны шумными возгласами выражали свой восторг и осыпали благодарностями и похвалами главного творца этих чудес.
— Ну, это слишком шикарно, мой дорогой директор, — повторял Робен. — Мы сами на себя не похожи среди всей этой роскоши… Это уже не Гвиана, мы будем нынче спать в условиях изнеженной тропической Капуиnote 430, которую воздвигло здесь ваше волшебное искусство… С другой стороны, это изобилие посреди всеобщей нищеты вызывает у меня чувство неловкости… О! Пусть не смущают вас эти замечания, мой друг! Я слишком признателен вам за то, что вы постарались облегчить пребывание наших дам в этом аду, чтобы добавлять хоть каплю горечи к вашей вполне законной гордости…
— Дорогой месье, — живо ответствовал креол с тем глубоким почтением, которое внушал изгнанник всем, кто его близко знал, — я ждал ваших слов, и они переполняют меня радостью. Вы позволите мне быть откровенным и раскрыть причины моих действий?..
— Говорите, дорогой друг. Вы же знаете о моем расположении к вам. Я с большим интересом выслушаю ваши предложения… Уверен, что они идут от чистого сердца и от проницательного ума…
Креол покраснел от удовольствия — Робен отнюдь не был щедрым на комплименты и знаки внимания, — скромно поклонился, пробормотал слова благодарности и продолжил:
— Я хотел бы сказать, что после той ужасной жизни, которую вы некогда вели на этой земле изгнания, после вашей неустанной борьбы с тюремщиками, которые вас угнетали, но никогда не побеждали, было бы справедливым пожать наконец плоды своих трудов и не испытывать больше страданий и тягот…
Для каждого, кто знает вашу жизнь, историю вашей семьи, сделанное мною покажется еще и недостаточным, не отвечающим вашим заслугам, несоизмеримым с несчастьями прошлого… Вот одна линия моих рассуждений, но есть и другая, еще более существенная.
Вы говорили, что наши колонии сильно уступают процветающим английским владениям и что ваше сердце патриота страдает от такого сравнения…
— Конечно, и вам хорошо известна цель моего существования — обогатить «Полуденную Францию» новыми идеями, элементами новой жизни…
— Я это знаю. И одна из главных причин нашего оскудения, всеобщего упадка поражает меня тем сильнее, что я креол. У француза-эмигранта одна только мысль: поскорее собрать состояние, большое или не очень, а затем без задержки вернуться домой, в цивилизованный город, чтобы наслаждаться жизнью… То есть для него всегда своя рубашка ближе к телу… Плевать ему на то, что десяток лет для достижения своей цели он проводит в жалкой халупе. Он продает, покупает, меняет, старается как можно больше придержать, как можно меньше потратить… Когда его бумажник набит, когда он превратился в губку, вытянул из колонии все, что мог, счастливчик садится на ближайший пароход — только его и видели! Вместо того чтобы улучшить землю, приносящую ему богатство, он бросает ее, как неблагодарный обжора, как эгоистичный игрок!
Англичанин же, напротив, покидает метрополию безо всяких планов на возвращение. Он становится англичанином индийским или австралийским, создает уголок своей родины везде, куда забрасывает его судьба. Если есть у него привычный круг вещей, то он привозит их с собой. Если нет, то он умудряется создать на месте этот «дом», такой важный и дорогой для каждого гражданина Соединенного Королевства. Он умеет торговать и вести свои дела не хуже любого другого, однако не поступает подобно паразитическим натурам, которые только берут и не желают ничего отдавать. Его коммерция обогащает окружающее, а не обедняет. Он живет семейной жизнью и, отдаваясь разным делам, заботится об открытии школы для своих детей. Он желает, чтобы они находились в здоровой городской атмосфере, с домашним комфортом, и добивается этого любой ценой, потому что и завтра будет здесь же, и дети его останутся на этом месте, как и их потомки. Даже сами его причуды и прихоти способствуют процветанию приемной родины. Если бы у француза был нрав английского спортсмена, то он дождался бы, когда приобретенный капитал принесет ему главный приз, а не удирал бы до начала состязания. Он бы выращивал лошадей в Гвиане, и тогда, возможно, в Кайенне ходил бы трамвай, как в соседней Демераре. А то у нас два десятка экипажей и ни одного ресторана или меблированной гостиницы.
Ах! Если бы все те, кого эта щедрая земля обогатила, не сорвались бы в ту же минуту с места, как бы расцвела наша милая «Полуденная Франция»! Вместо того чтобы ехать клянчить чахлых бычков в далекой Паре, да еще выкладывать при этом золото, на наших тучных пастбищах гуляли бы самые лучшие в мире животные, как на лугах Девоншира. Наши истощенные рабочие ели бы кровавый ростбиф, а не сидели бы на голодном пайке из куака и солонины. Там, где торчат ветхие разбросанные хижины, поднялись бы города; пароходы бороздили бы наши крупные реки; железные дороги связали бы, как в Австралии, золотые прииски и другие предприятия… Наша колония стала бы мощным государством, а не унылой комбинацией сухих пустынь и болезнетворных болот…
— О, все, что вы говорите, — это суровая правда, — подхватил Робен, глубоко пораженный неподдельным волнением креола и пафосом его речи. — Теперь я вас понимаю вполне, и позвольте мне поблагодарить вас от всей души!
— Я хотел сыграть роль англичанина и создать здесь интерьер французского «дома» из самых простых подручных материалов, какими располагает наша колония. За исключением стекла и фарфора, оружия и инструментов, природа дала нам все эти материалы в первичном состоянии.
Изумительные образцы древесины, которым позавидовал бы набобnote 431 в своем дворце, еще три месяца тому назад шумели листвой… Мы срубили деревья, обтесали их, отполировали и водрузили на место. Бамбук, из которого сделаны удобные и элегантные кресла, и формиум, давший основу для драпировок, растут среди болот… Там их тьма-тьмущая… А наши гамаки пребывали в состоянии пушистых кистей на хлопковых деревьях. Наконец, на этом участке земли, залитом сейчас ярким солнечным светом, поднимался густой и мрачный лес с гнилостным духом, влажной травой, отвратительными насекомыми, заболоченной вязкой почвой…
Я скажу теперь тем, кто предпочел убраться отсюда с накопленным золотом: вам нравятся наши жилища, вас удивляют удобства нашей жизни, вы, может быть, завидуете нашему счастью… Ну, так за чем стало! Оставайтесь с нами, берите с нас пример! Вы же видите, как легко достичь этого комфорта, этой роскоши… И закладывайте здесь основы своего будущего! Привезите сюда Францию, и завтра ваши дети станут гражданами большого города. Вместо того чтобы быть в Европе последними среди тех, чьи вкусы и привычки вам чужды, вместо того чтобы превращаться в беспородных миллионеров, лишенных натуральной почвы и, может быть, обремененных собственным богатством, станьте первыми французами экватора!
Колониальный ларец нашей родины будет обладать самой крупной жемчужиной! Наряду с Индией и Австралией весь мир признает «Полуденную Францию»!
Мое перо не берется описать волнение, сжавшее сердца присутствующих, когда напряженный голос креола провозгласил эти патриотические слова. В таких сценах каждый предпочитает сам испытывать живительную радость и ликование…
Золотой прииск начинался для робинзонов под счастливой звездой… Вечером устроили праздник. Индусы и негры плясали и пели, стреляли в воздух из ружей, горячительные напитки лились широким ручьем. Даже китайцы потеряли свою обычную угрюмость, их обезьяньи мордочки разгладились, и они развлекались, как никогда. Шумное и суетливое веселье не перешло, однако, границ разумного. Празднество длилось до глубокой ночи, но, когда на заре сигнальный рожок возвестил о начале трудового дня, никто не пропустил его мимо ушей.
Прииск пробуждался слегка утомленный, но радостный. День открывала важная процедура — «бужарон», распределение водки небольшими порциями. Затем следовала раздача продуктов питания. Пока кладовщик Мариус, «бакалавр из Маны», приправлял пищу крупной солью, начальники участков собрались под навесом веранды, чтобы получить распоряжения директора на предстоящий рабочий день.
Расчет был завершен, рабочие возвратились в хижины, чтобы позавтракать и приготовить себе полдник, который они проглотят днем, не прерывая работы, потому что, однажды запущенный, рудопромывочный желоб не ведает остановок.