Страница:
– Слушаем, хозяин, слушаем! .. Но скажите на милость, – добавил Луш с той угодливой фамильярностью, которая свойственна обычно каторжникам по отношению к их начальству, – скажите на милость, вы непременно хотите, чтобы мы это дело взяли на себя?
– Что ты хочешь этим сказать, негодяй? – грубо одернул его Диего, грозно сдвинув брови.
– А то, что обыкновенно, в камерах, где есть новички, работу возлагают на этих новичков, а не на старожилов, и если вашей милости безразлично, кто исполнит работу, то эти три «господина» могут с одинаковым успехом приготовить тенистое местечко для тех двух бедняг.
Эта шутка почему-то пришлась по вкусу Диего, который криво усмехнулся и, найдя неожиданно для себя случай показать «новичкам», каким образом он проявляет свою грозную власть, с удовольствием решил для начала принудить их к этой ужасной работе.
– Ты прав, старик, на этот раз, – уронил он, – пусть будет, как того требует установленный обычай! Вы еще день пробездельничаете с моего разрешения и облепите себя пластырями и компрессами, лентяи, но завтра этому конец, так и знайте! А вы, – добавил он, обращаясь к артистам, – следуйте за мной!
– Да здравствует наш патроя! – крикнули каторжники.
– Ну, ладно, ладно! .. Ваша очередь впереди!
Между тем трое артистов, недоумевая, что им предстоит, но зная, что никакое препирательство с этим жестоким тираном немыслимо, сочли за лучшее повиноваться ему.
Диего проводил их к своей хижине, дал каждому из них по тесаку, по заступу и лопате и, не сказав ни слова, подвел к манговому дереву, на котором качались обезображенные, исклеванные коршунами и уже сильно разложившиеся трупы двух повешенных.
– Эти двое, – сказал он жестким, суровым голосом, – пытались меня убить! Один из них, по-моему приказанию, был живым изрублен на части своими же товарищами и сообщниками, а другой – живым привязан к его трупу… Вот в каком духе я понимаю репрессии! Больше мне вам говорить нечего. Теперь выберите место где-нибудь за деревней, выройте яму и закопайте мне эту падаль! .. Идите! А вы, – обратился он к жителям деревни, с любопытством столпившимся вокруг вновь прибывших иноземцев,
– вы оставайтесь на местах и делайте свое дело! Пусть эти люди исполнят мое приказание, и чтобы никто из вас не смел помочь им или идти за ними, или глазеть на них!
Не трудно себе представить, как велики были отвращение и ужас артистов, внушаемые им этой омерзительной работой, от которой никакие силы в мире не могли их избавить.
Не в состоянии произнести ни одного слова, но инстинктивно сознавая, что надо повиноваться без промедления, чтобы не заслужить жесточайшего наказания, они уныло двинулись в путь, за околицу деревни, закинув на плечи свои лопаты и заступы, с намерением выбрать место для могилы несчастным, казненным так бесчеловечно.
Выбор их остановился на небольшом песчаном пригорке, в трехстах метрах от деревни, скрытом за густой рощей деревьев и поросшем травою и цветами.
– Мужайтесь, друзья! – печальным голосом прошептал Маркиз, обращаясь к товарищам. – В жизни бывают нередко тяжелые случаи; надо приниматься за работу!
– За работу! – точно эхо отозвались Раймон и Фриц и тотчас же принялись рыть землю.
Около получаса они работали не покладая рук и работа подвигалась успешно, как вдруг одна из лопат отскочила от какого-то постороннего предмета, довольно мягкого и в то же время упругого.
– Хм! Что это такое? – спросил эльзасец с удивлением. – Что бы это такое было?
Маркиз, не долго думая, нагнулся, разрыл руками сухую, рыхлую землю и не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть от удивления.
Не успел он приподнять руками плотную рогожу, сплетенную из растительных волокон, как обнаружил при этом целую груду металлических комочков, плотных и твердых, неправильной формы, мутно-желтого цвета, как бы закоптелых.
Он взял в руки целую горсть комочков и стал внимательно разглядывать их, причем ему бросился в глаза их значительный вес.
– Клянусь своим именем, клянусь своим успехом в оперетте, если это не золото, друзья мои, золото в том виде, как его находят в рудниках и на приисках!
– Золото?! – воскликнули с недоверием оба его товарища.
– Шш! Тише… Не кричите! .. Постараемся быть спокойны, насколько это возможно. К счастью, мы здесь одни, это прекрасно! .. Да, друзья, это золото! – продолжал Маркиз, пересыпая золотые комочки с ладони на ладонь.
– Вот неожиданность-то!
– Что мы теперь будем делать? Боже правый!
– Прежде всего, друзья, будем спокойны и благоразумны… не будем увлекаться!
– Черт возьми, да его много здесь! ..
– Да, и еще… и еще…
– И еще того больше! ..
Несколько ударов заступа, сделанных с величайшей осторожностью, обнаружили, действительно, еще другие корзины, плотно обвязанные бечевками и весящие весьма порядочно.
Маркиз приподнял одну из этих корзин.
– А знаете ли, что это весит по меньшей мере двадцать килограммов!
– Двадцать килограммов! А что это может приблизительно представлять собою, если перевести на деньги? – наивно осведомляется эльзасец.
– Да так, около шестидесяти тысяч франков, милейший Фриц!
– Шестьдесят тысяч франков!
– Но ведь этими корзинами полна вся яма! Смотри! Пять, шесть… семь… восемь! ..
– Девять, десять… О, я умею считать… А эти бамбуковые свертки, связанные с одного конца и заткнутые деревянной пробкой с другого и припечатанные смолой! ..
– Надо раскрыть один из них!
– Ну, вот!
– Хм! Да это золотой песок… самый чистейший, тончайший, прекрасно промытый… самый настоящий золотой песок!
– Какая удача, друзья, какая удача!
– Кой черт, кому может все это принадлежать?
– Или личности, именуемой «никто», или этому отвратительному негру, который царит в этой деревне!
– Во всяком случае я не намерен ни объявлять всенародно об этой находке, ни заявлять о ней местному полицейскому комиссару!
– Я также!
– И я!
– Мы здесь – пленники, с которыми обходятся не многим лучше, чем с собаками, которых загнали в одну конуру с каторжниками, настоящими преступниками и злодеями. Среди них наивно было бы предполагать законного владельца этих несметных сокровищ!
– Конечно, об этом нечего и думать!
– Но, в таком случае, что делать?
– Зарыть поскорее эту яму или лучше увеличить ее настолько, чтобы в нее можно было опустить оба трупа!
– Если, однако, у этих денег есть владелец, что весьма вероятно, то этот владелец, конечно, заметит, что его тайник обнаружен.
– Таким образом лучше всего зарыть эту яму, накрыть ее, затем прийти ночью и унести все эти корзины и свертки в надежное место.
– Это правда!
– Это будет, конечно, самое практичное.
– Ну, живей за работу!
Работая с лихорадочной поспешностью, трое друзей, опасаясь нескромных ушей, продолжали свою беседу вполголоса, почти шепотом.
– У меня появилась удачная мысль, на что использовать эти, таким чудесным образом доставшиеся нам богатства! – сказал Маркиз.
– Твою мысль я угадал и вполне разделяю ее! – отозвался Раймон.
– Это вполне естественно! – согласился и эльзасец. – Наш новый друг, господин Робен, приговорен этим чернокожим негодяем к страшному, невероятному выкупу в миллион франков! Так вот он – этот выкуп его семьи!
– Да и наш тоже!
– Да, надо будет при первой возможности одному из нас бежать отсюда, разыскать этого господина и сообщить ему о нашей необычайной находке. После того несколько надежных людей, с полной осторожностью, тайно похитят весь клад, и наш приятель, имея в своем распоряжении достаточную сумму, сумеет выполнить все требования, предъявленные ему этим негодяем негром.
– Между прочим, – продолжает Маркиз, – у меня появилась идея, которую я хочу сообщить вам сейчас же. Это, быть может, несколько дикая идея, но она мне кажется превосходной. Вы останетесь здесь, а я берусь осуществить ее и ручаюсь решительно за все!
– Делай, как знаешь, Маркиз! Мы знаем, что ты ловок, как обезьяна, и уверены, что тебе удастся твоя затея!
– Пусть так!
– Теперь могила готова, сокровища зарыты, пора вернуться туда, к манговому дереву. Изготовим из бамбука носилки, на которых перенесем сюда трупы и покончим с этой тяжелой работой!
– Живо, друзья! Что касается меня, то я совершенно приободрился, благодаря этой находке, предвидя в ней развязку, какую не всегда удается придумать даже авторам наших драм и комедий… Что ты на это скажешь, Фриц?
– Что эта ужасная обязанность, возложенная на нас безобразным негром, кажется мне не столь трудной, как раньше; во всяком случае она теперь является щедро оплаченной! – с философским видом добавил эльзасец.
ГЛАВА XII
Негр ожидал этой уплаты с лихорадочным волнением, так как его планы и проекты не терпели отлагательства, а денег, нужных на их осуществление, у него совершенно не было.
Между прочим, упомянем здесь, что здоровье госпожи Робен и всех детей, несмотря на страшные, пережитые ими тревоги и опасения, было прекрасным, и даже заключение, на которое они были обречены здесь, не повредило им. Впрочем, они не могли пожаловаться на недостаток ухода или комфорта. Они имели их наравне с самыми богатыми жителями Озерной деревни.
Диего, зная цену этих дорогих заложников, всячески старался доставить им все возможные удобства жизни, чтобы сохранить их в добром здравии и самочувствии, видя в них гарантию для получения необходимых ему капиталов.
Молодой женщине отвели для жилья просторную хижину, хорошо проветриваемую, сухую и опрятную, окруженную большим садом с тенистыми деревьями, где свободно могут играть и резвиться ее дети. Сад был обнесен высоким и плотным частоколом и недоступен ни для кого, кроме семьи Робен.
Две старых негритянки, бедные создания, не лишенные чувства жалости, были приставлены для услуг, и по приказу ли вождя или по собственному желанию всячески ухаживали как за молодой женщиной, так и за детьми. Таким образом, они были избавлены от злорадного или во всяком случае назойливого любопытства населения деревни и жили, можно сказать, безбедно и вполне прилично в материальном отношении. При таких условиях положение семьи Робен было бы вполне сносно, если бы не смертельная тревога и тоска, угнетавшая молодую женщину денно и нощно с назойливостью тяжелого кошмара.
Те несколько строк, которые написал ей ее муж, покидая палубу «Симона Боливара», а также и письмо, доставленное боцманом с тапуйского судна, были переданы ей одной из прислуживавших негритянок. С того времени у нее не было никаких вестей о муже, и она никого не видела, кроме двух старых негритянок, так как Диего строго-настрого запретил ей всякие свидания с французами-артистами, которые ни под каким видом не допускались к пленнице.
Бедная молодая женщина томилась ожиданием, а ожидание очень тягостно, особенно в тех случаях, когда надежда слаба. Между тем, в то время, когда Диего, нервный и нетерпеливый, тревожно считал часы, опасаясь какого-нибудь непредвиденного случая, какой-нибудь помехи, странный и непривычный в этих местах звук вдруг привлек его внимание. Звук этот несся с конца главной улицы деревни, тянувшейся во всю ее длину.
Негры тотчас же бросили свои дела и со всех сторон выбежали из хижин и карбетов, толкая и обгоняя друг друга, как будто на пожар.
Толпа волнуется, кричит, галдит и выражает не то восторг, не то недоумение, приплясывает и размахивает руками; словом, все кажутся обезумевшими, но на этот раз не от пьянства.
Странный звук раздается снова, звук столь необычайный для этих мест, что он вполне оправдывает недоумение, вызванное им среди местного населения.
Посудите сами, читатель, если бы вы вдруг услышали вибрирующие звуки медной трубы и увидели маленький отряд солдат, точно выросших неожиданно из-под земли в этих местах, где вооруженная сила является чем-то вроде легенды, что бы испытали вы сами на месте этих дикарей?
Диего, совесть которого была вовсе не так спокойна, как он старался себя уверить, невольно содрогнулся, заслышав звук трубы. Он поспешно вооружился, засунул за пояс тесаки и револьверы и поспешил на тот конец деревни, опасаясь нападения вооруженной силы.
Но нет! Маленькая кучка солдат, с трубачом во главе, стоит смирно да и малочисленность ее не вызывает тревоги.
Десять человек хорошо вооруженных ружьями и штыками солдат, перепоясанных широкими кушаками с патронташами и саблями в кожаных ножнах, медленно идут мерным шагом, выстроившись в две шеренги.
Босые, но чисто и опрятно одетые в белые или скорее суровые холщовые штаны и кители, в широкополых соломенных шляпах одного образца, они хорошо держат строй, не издают ни звука и сразу бросаются в глаза своей прекрасной военной выправкой, которую так редко можно встретить у индейцев тапуйев, этих карикатурных солдат, завербованных на скорую руку бразильским правительством.
Тем не менее, все это индейцы, но, вероятно, образцовая команда, лучшие строевики всего отряда.
Их начальник, выступающий впереди, с некоторой важностью и торжественностью, рослый мулат в кепи с назатыльником, как это принято в колониальных войсках, украшенном в три ряда золотым галуном, в мундире с блестящими золочеными пуговицами и обутый в высокие сапоги с громадными серебряными шпорами, горделиво выступает с саблей наголо, совсем как образцовый унтер-офицер или капрал, которого не стыдно было бы поставить во главе отряда или роты любого из образцовых полков европейских войск.
Впереди всех – трубач, одетый так же, как и остальные рядовые солдаты, приложив к губам трубу, оглашает воздух громкими музыкальными звуками, видимо, с искренним увлечением своим искусством. Позади трубача, но впереди маленького отряда выступают еще два лица. Одно из них, очевидно, сержант, как это явствует из нашивок на его рукаве, держит в руках небольшой белый парламентерский флаг, гласящий о желании мирных переговоров. Должность другого лица, выступающего рядом с ним, трудно определить по одному костюму; но это, несомненно, важнейшее лицо во всем этом отряде. Глядя на него, можно с одинаковой вероятностью сказать, что это префект, или генерал, или уполномоченный посол. Треуголка с плюмажем из белых перьев, окаймленная золотым галуном, сильно надвинутая на ухо, с кокетливым и вместе молодецким видом, придает большую важность этому лицу, высоко несущему голову, как человек, облеченный многими полномочиями и сознающий всю ответственность возложенной на него обязанности. Мундир черного сукна с синеватым отливом, очевидно, выполнен в мастерской хорошего портного. Он украшен двумя рядами золоченых пуговиц; грудь увешана орденами самого разнообразного вида, пестреющими самыми разноцветными и яркими орденскими лентами, и расшита золотом; воротник и рукава у обшлагов украшены богатым золотым шитьем. Словом, золото слепит и сияет повсюду: на плечах, на груди, на спине, на боках и на рукавах.
На портупее, с пятью рядами галуна, привешена золоченая шпага в черных лакированных ножнах с темляком из шелка и золота.
Брюки из того же сукна, как и мундир, также украшены лампасами из широкого золотого галуна. Лакированные ботинки щеголевато обхватывают ногу и приятно поскрипывают на каждом шагу, как будто владелец их ступает по коврам дипломатических салонов. Наконец, пара густых золотых эполет с массивными золотыми кистями придает вышеупомянутому лицу совершенно военный вид, помимо того, что для людей, сведущих в этом деле, уже один темляк на его шпаге говорит о том, что он получил его за военные заслуги, и что он и в данное время принадлежит к действующим войскам.
Одной рукой, обтянутой тонкой белой перчаткой, он упирается на ручку большого зонта, тогда как другою поминутно поправляет очки в золотой оправе с темно-дымчатыми стеклами.
Что касается наружности господина, так ослепительно разодетого, но носящего свой расшитый золотом мундир с таким достоинством и вместе непринужденностью, то о ней трудно сказать что-нибудь определенное. Она, быть может и умышленно, не носит на себе никакого живого выражения. Это просто холодное, безжизненное, безучастное лицо, непроницаемое и неподвижное, украшенное небольшой седеющей бородкой, скрывающей часть щек, верхнюю губу и подбородок, словом, физиономия дипломата, как бы застывшая в своем бесстрастии и лишенная всякого отзыва или отклика даже и на самые неожиданные явления.
Описать восторг и невероятное восхищение толпы негров при виде этого сияющего, раззолоченного со всех сторон господина более чем трудно – это абсолютно невозможно.
Даже появление Диего, снаряженного, как настоящий бандит, не в состоянии прервать их шумных восторгов.
Удивленный и сам, почти недоумевающий, несмотря на свой гордый нрав и совершенно неизмеримый апломб, Диего остановился в нескольких шагах от отряда и стал внимательно разглядывать уполномоченного, сержанта, офицера, трубача и даже рядовых солдат, входящих в состав этой группы.
Но уже в следующий момент, придя в себя от своего вполне естественного, впрочем, недоумения, он пренебрежительно пожимает плечами и, пробормотав по-французски «глупый маскарад», обращается по-португальски ко всей этой странной компании, так неожиданно появившейся у самой его деревни.
– Кто вы такие и что вам нужно?
В этот момент офицер командует: «Стой! » оглушительным командирским голосом, и маленький отряд сразу останавливается, как вкопанный, точно где-нибудь на параде.
Тогда уполномоченный, вероятно, считая ниже своего достоинства отвечать лично на эти вопросы, произнесенные так резко и так грубо, делает офицеру знак рукой.
Тот, следуя, по-видимому, заранее полученному предписанию, отвечает тем же резким и отрывистым тоном:
– Нам нужно говорить с вашим вождем. Где он?
– Вождь – это я!
– Прекрасно, сеньор… благодарю!
Затем он поворачивается к солдатам и командует:
«Ружья к ноге! .. На караул! .. »
Раздается мерное звяканье ружей; маленький отряд отдает честь вождю, после чего трубач играет торжественный туш, и когда последние звуки трубы замирают, офицер продолжает:
– Его превосходительство дон Педро Апавиллана, граф де Рио-Тинто, уполномоченный министр Его Императорского Величества Бразильского Императора, чрезвычайный посол его превосходительства министра иностранных дел, желает говорить с вами о делах особой важности!
– Прекрасно, – угрюмо соглашается Диего. – Но я прошу заметить, что я не подданный бразильского Императора, и потому спрашиваю себя или, вернее, вас, по какому случаю ваш Император присылает ко мне посла?
– Если бы вы были подданным Императора, то вас просто вытребовали бы в Макапу, тогда как теперь мы явились к вам с официальным поручением!
– Совершенно верно! В таком случае будьте любезны следовать за мной. Мой дворец не пышен, это простая хижина, покрытая листвой, но вам будет оказано в нем то гостеприимство, на которое вы имеете право в качестве чужестранцев и моих гостей, а главное, как представители державы, которой нельзя пренебрегать!
– Представители мирной державы! – умышленно подчеркнул офицер.
Уполномоченный, все также безмолвный, повторил снова знак рукой, подобно автомату, и, сделав несколько шагов вперед, очутился рядом с Диего. Приложив к шляпе два пальца, обтянутых белой перчаткой, он этим жестом поздоровался с вождем, после чего капитан скомандовал:
– Ружья вольно! .. на пле… чо! .. на право! .. Марш! ..
Трубач заиграл на своей трубе, и маленький отряд двинулся мерным шагом вперед. Все население деревни сопровождало своих нежданных гостей в полном своем составе. Тут были и женщины, и дети, и старики. Все они, ворочая глазами, гримасничали, неистово жестикулировали и все время трещали неумолчно, сопровождая оживленными пояснениями и предположениями каждый жест, каждую мельчайшую подробность, которую им удавалось подметить у чужеземцев.
– Кой чорт! Что ему может быть нужно от меня, этому раззолоченному манекену, увешанному всякими цацками, точно какой-нибудь заморский адмирал в комической опере? – думал про себя Диего, все более и более удивленный. – Значит, обо мне уже знают там, в Макапе! .. И как это они добрались сюда, да еще в таком виде, чистенькие и вылизанные, точно их только что вынули из коробочки или ящичка, в котором их прислали по почте… Вероятно, на Арагуари стоит какое-нибудь военное судно. А эти тапуйи – настоящие, обученные строю солдаты, да еще такие, каких нет и в Макапе… Ба-а! Да сумею же я отвертеться от этого уполномоченного, какой бы стреляной птицей он ни был! Он, вероятно, и не подозревает, кто я такой, и принимает меня за простого темного негра, который ничего решительно не смыслит… Я его проведу! ..
Но вот и дворец Диего. Он вежливо пригласил своего спутника войти; тот по-прежнему оставался нем и поблагодарил Диего только наклоном головы. Капитан остался перед хижиной, скомандовал своим людям составить ружья в козлы перед входом в жилище вождя.
Вдруг в уме Диего зародилось подозрение. Вообразив, ошибочно или с некоторым основанием, что речь пойдет о его пленниках, он издал громкий, пронзительный свист, на который сбежалось человек пятнадцать его самых верных и усердных сторонников.
Ни мало не стесняясь и как будто он говорил о самых обычных вещах, Диего приказал им:
– Оставаться неотступно вблизи хижин пленников, не отходить от них ни под каким видом ни на шаг. Если со мной что-нибудь случится, помните мой наказ: перебить всех до последнего!
Затем, обернувшись к уполномоченному, с легким оттенком иронии в голосе, он сказал:
– Теперь я к вашим услугам, господин уполномоченный!
Последний не спеша стал снимать свои перчатки, раздвинул фалды своего мундира, уселся на один из табуретов, поправил свою шпагу, приладив ее вдоль левой ноги. Поправив на носу золотые очки, слегка прокашлялся и, наконец, начал сухим, деревянным голосом автомата, говоря по-португальски:
– Сеньор, мое поручение к вам будет просто и незатруднительно, если только вы пожелаете облегчить мою задачу. Вы умны… даже очень умны, и, что еще более важно, вы образованны… а потому вы поймете меня! Вам также хорошо известна, как и мне, бесконечная распря, длящаяся целые века, между Францией и моей славной родиной по поводу спорной территории Гвианы…
Диего молча наклонил голову.
– И я добавлю еще, без лишних слов и дальнейших околичностей, – продолжал уполномоченный, – что вы, быть может, единственный человек, который может положить конец этому делу и разрешить этот старый вопрос!
После этих слов говоривший некоторое время молчал, как бы собираясь с мыслями, но, в сущности, лишь для того, чтобы возбудить любопытство и нетерпение своего собеседника.
– Каким же это образом, ваше превосходительство? – спросил, наконец, последний, которому наскучило дольше ждать.
– А вот каким: всего вероятнее, что Франция, занятая в настоящее время далеко не легкой задачей распутывания своих колониальных дел, еще долгое время не подумает об этом столь важном для вас и… для нас вопросе.
– Важном для меня? Что вы об этом знаете? – спросил Диего.
– Да неужели же вы так наивны, что полагаете, будто бразильское правительство не знает о том, что для него так важно знать? Нам все известно, и предупреждаю вас, даже еще многое, сверх того! ..
А так как Диего недоверчиво качал головой, то дипломат продолжал все тем же сухим, деревянным голосом:
– Желаете иметь доказательства? Я могу подробно рассказать вам всю вашу жизнь за весь последний год, особенно за последние три месяца… Но к чему напоминать вам обо всем этом! Что вы более или менее изрубили своего предшественника, что вы держите под страхом палки или тесака ваш клан; что вы даете у себя убежище беглым каторжникам и обходитесь с ними несколько… хирургически, если можно так выразиться… что вы, в своих интересах, заставляете исчезать пароходы, – все это для нас, конечно, безразлично и мало нас интересует – ведь цель оправдывает средства! Особенно в делах правительственных! Кроме того я явился сюда совсем не для того, чтобы читать вам наставления!
– Чего же вы желаете? Надеюсь, что вы отважились пройти сюда, в самое сердце спорной территории, в бассейн озер, куда вообще очень неохотно заглядывают люди белой расы, не для того только, чтобы изложить мне по-своему мою биографию!
– Отважился, говорите вы? Чтобы отважиться на это, не нужно было большой смелости, так как за моей спиной стоит правительство, у которого не в обычае допускать, чтобы его представителей прирезывали, как овец или баранов. Итак, я продолжаю: ваши проекты, безусловно, не лишены ни оригинальности, ни известной грандиозности и широты размаха… Быть может, и другие мечтали о том же раньше вас, но позвольте мне сказать, что, как мне кажется, никто, кроме вас, не может быть так пригоден для осуществления их, для претворения их в жизнь, как вы! Быть одновременно и Лопецом, и Сулуком, и Франсиа этой территории, не принадлежащей в данный момент никому, призвать сюда людей, создать ее население, дать ему конституцию и объявить это новое маленькое государство независимым, заставить соседние державы признать его таковым официально, – все это, конечно, не каждому по плечу. Тем более, что громадные и непреодолимые препятствия ждут вас на этом пути.
– Что ты хочешь этим сказать, негодяй? – грубо одернул его Диего, грозно сдвинув брови.
– А то, что обыкновенно, в камерах, где есть новички, работу возлагают на этих новичков, а не на старожилов, и если вашей милости безразлично, кто исполнит работу, то эти три «господина» могут с одинаковым успехом приготовить тенистое местечко для тех двух бедняг.
Эта шутка почему-то пришлась по вкусу Диего, который криво усмехнулся и, найдя неожиданно для себя случай показать «новичкам», каким образом он проявляет свою грозную власть, с удовольствием решил для начала принудить их к этой ужасной работе.
– Ты прав, старик, на этот раз, – уронил он, – пусть будет, как того требует установленный обычай! Вы еще день пробездельничаете с моего разрешения и облепите себя пластырями и компрессами, лентяи, но завтра этому конец, так и знайте! А вы, – добавил он, обращаясь к артистам, – следуйте за мной!
– Да здравствует наш патроя! – крикнули каторжники.
– Ну, ладно, ладно! .. Ваша очередь впереди!
Между тем трое артистов, недоумевая, что им предстоит, но зная, что никакое препирательство с этим жестоким тираном немыслимо, сочли за лучшее повиноваться ему.
Диего проводил их к своей хижине, дал каждому из них по тесаку, по заступу и лопате и, не сказав ни слова, подвел к манговому дереву, на котором качались обезображенные, исклеванные коршунами и уже сильно разложившиеся трупы двух повешенных.
– Эти двое, – сказал он жестким, суровым голосом, – пытались меня убить! Один из них, по-моему приказанию, был живым изрублен на части своими же товарищами и сообщниками, а другой – живым привязан к его трупу… Вот в каком духе я понимаю репрессии! Больше мне вам говорить нечего. Теперь выберите место где-нибудь за деревней, выройте яму и закопайте мне эту падаль! .. Идите! А вы, – обратился он к жителям деревни, с любопытством столпившимся вокруг вновь прибывших иноземцев,
– вы оставайтесь на местах и делайте свое дело! Пусть эти люди исполнят мое приказание, и чтобы никто из вас не смел помочь им или идти за ними, или глазеть на них!
Не трудно себе представить, как велики были отвращение и ужас артистов, внушаемые им этой омерзительной работой, от которой никакие силы в мире не могли их избавить.
Не в состоянии произнести ни одного слова, но инстинктивно сознавая, что надо повиноваться без промедления, чтобы не заслужить жесточайшего наказания, они уныло двинулись в путь, за околицу деревни, закинув на плечи свои лопаты и заступы, с намерением выбрать место для могилы несчастным, казненным так бесчеловечно.
Выбор их остановился на небольшом песчаном пригорке, в трехстах метрах от деревни, скрытом за густой рощей деревьев и поросшем травою и цветами.
– Мужайтесь, друзья! – печальным голосом прошептал Маркиз, обращаясь к товарищам. – В жизни бывают нередко тяжелые случаи; надо приниматься за работу!
– За работу! – точно эхо отозвались Раймон и Фриц и тотчас же принялись рыть землю.
Около получаса они работали не покладая рук и работа подвигалась успешно, как вдруг одна из лопат отскочила от какого-то постороннего предмета, довольно мягкого и в то же время упругого.
– Хм! Что это такое? – спросил эльзасец с удивлением. – Что бы это такое было?
Маркиз, не долго думая, нагнулся, разрыл руками сухую, рыхлую землю и не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть от удивления.
Не успел он приподнять руками плотную рогожу, сплетенную из растительных волокон, как обнаружил при этом целую груду металлических комочков, плотных и твердых, неправильной формы, мутно-желтого цвета, как бы закоптелых.
Он взял в руки целую горсть комочков и стал внимательно разглядывать их, причем ему бросился в глаза их значительный вес.
– Клянусь своим именем, клянусь своим успехом в оперетте, если это не золото, друзья мои, золото в том виде, как его находят в рудниках и на приисках!
– Золото?! – воскликнули с недоверием оба его товарища.
– Шш! Тише… Не кричите! .. Постараемся быть спокойны, насколько это возможно. К счастью, мы здесь одни, это прекрасно! .. Да, друзья, это золото! – продолжал Маркиз, пересыпая золотые комочки с ладони на ладонь.
– Вот неожиданность-то!
– Что мы теперь будем делать? Боже правый!
– Прежде всего, друзья, будем спокойны и благоразумны… не будем увлекаться!
– Черт возьми, да его много здесь! ..
– Да, и еще… и еще…
– И еще того больше! ..
Несколько ударов заступа, сделанных с величайшей осторожностью, обнаружили, действительно, еще другие корзины, плотно обвязанные бечевками и весящие весьма порядочно.
Маркиз приподнял одну из этих корзин.
– А знаете ли, что это весит по меньшей мере двадцать килограммов!
– Двадцать килограммов! А что это может приблизительно представлять собою, если перевести на деньги? – наивно осведомляется эльзасец.
– Да так, около шестидесяти тысяч франков, милейший Фриц!
– Шестьдесят тысяч франков!
– Но ведь этими корзинами полна вся яма! Смотри! Пять, шесть… семь… восемь! ..
– Девять, десять… О, я умею считать… А эти бамбуковые свертки, связанные с одного конца и заткнутые деревянной пробкой с другого и припечатанные смолой! ..
– Надо раскрыть один из них!
– Ну, вот!
– Хм! Да это золотой песок… самый чистейший, тончайший, прекрасно промытый… самый настоящий золотой песок!
– Какая удача, друзья, какая удача!
– Кой черт, кому может все это принадлежать?
– Или личности, именуемой «никто», или этому отвратительному негру, который царит в этой деревне!
– Во всяком случае я не намерен ни объявлять всенародно об этой находке, ни заявлять о ней местному полицейскому комиссару!
– Я также!
– И я!
– Мы здесь – пленники, с которыми обходятся не многим лучше, чем с собаками, которых загнали в одну конуру с каторжниками, настоящими преступниками и злодеями. Среди них наивно было бы предполагать законного владельца этих несметных сокровищ!
– Конечно, об этом нечего и думать!
– Но, в таком случае, что делать?
– Зарыть поскорее эту яму или лучше увеличить ее настолько, чтобы в нее можно было опустить оба трупа!
– Если, однако, у этих денег есть владелец, что весьма вероятно, то этот владелец, конечно, заметит, что его тайник обнаружен.
– Таким образом лучше всего зарыть эту яму, накрыть ее, затем прийти ночью и унести все эти корзины и свертки в надежное место.
– Это правда!
– Это будет, конечно, самое практичное.
– Ну, живей за работу!
Работая с лихорадочной поспешностью, трое друзей, опасаясь нескромных ушей, продолжали свою беседу вполголоса, почти шепотом.
– У меня появилась удачная мысль, на что использовать эти, таким чудесным образом доставшиеся нам богатства! – сказал Маркиз.
– Твою мысль я угадал и вполне разделяю ее! – отозвался Раймон.
– Это вполне естественно! – согласился и эльзасец. – Наш новый друг, господин Робен, приговорен этим чернокожим негодяем к страшному, невероятному выкупу в миллион франков! Так вот он – этот выкуп его семьи!
– Да и наш тоже!
– Да, надо будет при первой возможности одному из нас бежать отсюда, разыскать этого господина и сообщить ему о нашей необычайной находке. После того несколько надежных людей, с полной осторожностью, тайно похитят весь клад, и наш приятель, имея в своем распоряжении достаточную сумму, сумеет выполнить все требования, предъявленные ему этим негодяем негром.
– Между прочим, – продолжает Маркиз, – у меня появилась идея, которую я хочу сообщить вам сейчас же. Это, быть может, несколько дикая идея, но она мне кажется превосходной. Вы останетесь здесь, а я берусь осуществить ее и ручаюсь решительно за все!
– Делай, как знаешь, Маркиз! Мы знаем, что ты ловок, как обезьяна, и уверены, что тебе удастся твоя затея!
– Пусть так!
– Теперь могила готова, сокровища зарыты, пора вернуться туда, к манговому дереву. Изготовим из бамбука носилки, на которых перенесем сюда трупы и покончим с этой тяжелой работой!
– Живо, друзья! Что касается меня, то я совершенно приободрился, благодаря этой находке, предвидя в ней развязку, какую не всегда удается придумать даже авторам наших драм и комедий… Что ты на это скажешь, Фриц?
– Что эта ужасная обязанность, возложенная на нас безобразным негром, кажется мне не столь трудной, как раньше; во всяком случае она теперь является щедро оплаченной! – с философским видом добавил эльзасец.
ГЛАВА XII
За три дня до истечения срока. – Удивление. – Десять человек солдат. – Парламентерский флаг. – Красивый офицер. – Генерал, префект и министр. – Свидание. – Военные почести вождю Озерной деревни. – Диего и уполномоченный властей. – Немного политики. – Дипломатия. – Незнакомец все знает… и даже более того. – Диего начинает убеждаться, что его сон может стать действительностью. – Благосклонный нейтралитет Бразилии. – Лопец, Сулук или Франсиа. – Сокровище!
Через три дня истекал срок, так строго отмеренный свирепым Диего пострадавшему Шарлю Робену для передачи первой части выкупа, то есть первых двухсот тысяч франков.Негр ожидал этой уплаты с лихорадочным волнением, так как его планы и проекты не терпели отлагательства, а денег, нужных на их осуществление, у него совершенно не было.
Между прочим, упомянем здесь, что здоровье госпожи Робен и всех детей, несмотря на страшные, пережитые ими тревоги и опасения, было прекрасным, и даже заключение, на которое они были обречены здесь, не повредило им. Впрочем, они не могли пожаловаться на недостаток ухода или комфорта. Они имели их наравне с самыми богатыми жителями Озерной деревни.
Диего, зная цену этих дорогих заложников, всячески старался доставить им все возможные удобства жизни, чтобы сохранить их в добром здравии и самочувствии, видя в них гарантию для получения необходимых ему капиталов.
Молодой женщине отвели для жилья просторную хижину, хорошо проветриваемую, сухую и опрятную, окруженную большим садом с тенистыми деревьями, где свободно могут играть и резвиться ее дети. Сад был обнесен высоким и плотным частоколом и недоступен ни для кого, кроме семьи Робен.
Две старых негритянки, бедные создания, не лишенные чувства жалости, были приставлены для услуг, и по приказу ли вождя или по собственному желанию всячески ухаживали как за молодой женщиной, так и за детьми. Таким образом, они были избавлены от злорадного или во всяком случае назойливого любопытства населения деревни и жили, можно сказать, безбедно и вполне прилично в материальном отношении. При таких условиях положение семьи Робен было бы вполне сносно, если бы не смертельная тревога и тоска, угнетавшая молодую женщину денно и нощно с назойливостью тяжелого кошмара.
Те несколько строк, которые написал ей ее муж, покидая палубу «Симона Боливара», а также и письмо, доставленное боцманом с тапуйского судна, были переданы ей одной из прислуживавших негритянок. С того времени у нее не было никаких вестей о муже, и она никого не видела, кроме двух старых негритянок, так как Диего строго-настрого запретил ей всякие свидания с французами-артистами, которые ни под каким видом не допускались к пленнице.
Бедная молодая женщина томилась ожиданием, а ожидание очень тягостно, особенно в тех случаях, когда надежда слаба. Между тем, в то время, когда Диего, нервный и нетерпеливый, тревожно считал часы, опасаясь какого-нибудь непредвиденного случая, какой-нибудь помехи, странный и непривычный в этих местах звук вдруг привлек его внимание. Звук этот несся с конца главной улицы деревни, тянувшейся во всю ее длину.
Негры тотчас же бросили свои дела и со всех сторон выбежали из хижин и карбетов, толкая и обгоняя друг друга, как будто на пожар.
Толпа волнуется, кричит, галдит и выражает не то восторг, не то недоумение, приплясывает и размахивает руками; словом, все кажутся обезумевшими, но на этот раз не от пьянства.
Странный звук раздается снова, звук столь необычайный для этих мест, что он вполне оправдывает недоумение, вызванное им среди местного населения.
Посудите сами, читатель, если бы вы вдруг услышали вибрирующие звуки медной трубы и увидели маленький отряд солдат, точно выросших неожиданно из-под земли в этих местах, где вооруженная сила является чем-то вроде легенды, что бы испытали вы сами на месте этих дикарей?
Диего, совесть которого была вовсе не так спокойна, как он старался себя уверить, невольно содрогнулся, заслышав звук трубы. Он поспешно вооружился, засунул за пояс тесаки и револьверы и поспешил на тот конец деревни, опасаясь нападения вооруженной силы.
Но нет! Маленькая кучка солдат, с трубачом во главе, стоит смирно да и малочисленность ее не вызывает тревоги.
Десять человек хорошо вооруженных ружьями и штыками солдат, перепоясанных широкими кушаками с патронташами и саблями в кожаных ножнах, медленно идут мерным шагом, выстроившись в две шеренги.
Босые, но чисто и опрятно одетые в белые или скорее суровые холщовые штаны и кители, в широкополых соломенных шляпах одного образца, они хорошо держат строй, не издают ни звука и сразу бросаются в глаза своей прекрасной военной выправкой, которую так редко можно встретить у индейцев тапуйев, этих карикатурных солдат, завербованных на скорую руку бразильским правительством.
Тем не менее, все это индейцы, но, вероятно, образцовая команда, лучшие строевики всего отряда.
Их начальник, выступающий впереди, с некоторой важностью и торжественностью, рослый мулат в кепи с назатыльником, как это принято в колониальных войсках, украшенном в три ряда золотым галуном, в мундире с блестящими золочеными пуговицами и обутый в высокие сапоги с громадными серебряными шпорами, горделиво выступает с саблей наголо, совсем как образцовый унтер-офицер или капрал, которого не стыдно было бы поставить во главе отряда или роты любого из образцовых полков европейских войск.
Впереди всех – трубач, одетый так же, как и остальные рядовые солдаты, приложив к губам трубу, оглашает воздух громкими музыкальными звуками, видимо, с искренним увлечением своим искусством. Позади трубача, но впереди маленького отряда выступают еще два лица. Одно из них, очевидно, сержант, как это явствует из нашивок на его рукаве, держит в руках небольшой белый парламентерский флаг, гласящий о желании мирных переговоров. Должность другого лица, выступающего рядом с ним, трудно определить по одному костюму; но это, несомненно, важнейшее лицо во всем этом отряде. Глядя на него, можно с одинаковой вероятностью сказать, что это префект, или генерал, или уполномоченный посол. Треуголка с плюмажем из белых перьев, окаймленная золотым галуном, сильно надвинутая на ухо, с кокетливым и вместе молодецким видом, придает большую важность этому лицу, высоко несущему голову, как человек, облеченный многими полномочиями и сознающий всю ответственность возложенной на него обязанности. Мундир черного сукна с синеватым отливом, очевидно, выполнен в мастерской хорошего портного. Он украшен двумя рядами золоченых пуговиц; грудь увешана орденами самого разнообразного вида, пестреющими самыми разноцветными и яркими орденскими лентами, и расшита золотом; воротник и рукава у обшлагов украшены богатым золотым шитьем. Словом, золото слепит и сияет повсюду: на плечах, на груди, на спине, на боках и на рукавах.
На портупее, с пятью рядами галуна, привешена золоченая шпага в черных лакированных ножнах с темляком из шелка и золота.
Брюки из того же сукна, как и мундир, также украшены лампасами из широкого золотого галуна. Лакированные ботинки щеголевато обхватывают ногу и приятно поскрипывают на каждом шагу, как будто владелец их ступает по коврам дипломатических салонов. Наконец, пара густых золотых эполет с массивными золотыми кистями придает вышеупомянутому лицу совершенно военный вид, помимо того, что для людей, сведущих в этом деле, уже один темляк на его шпаге говорит о том, что он получил его за военные заслуги, и что он и в данное время принадлежит к действующим войскам.
Одной рукой, обтянутой тонкой белой перчаткой, он упирается на ручку большого зонта, тогда как другою поминутно поправляет очки в золотой оправе с темно-дымчатыми стеклами.
Что касается наружности господина, так ослепительно разодетого, но носящего свой расшитый золотом мундир с таким достоинством и вместе непринужденностью, то о ней трудно сказать что-нибудь определенное. Она, быть может и умышленно, не носит на себе никакого живого выражения. Это просто холодное, безжизненное, безучастное лицо, непроницаемое и неподвижное, украшенное небольшой седеющей бородкой, скрывающей часть щек, верхнюю губу и подбородок, словом, физиономия дипломата, как бы застывшая в своем бесстрастии и лишенная всякого отзыва или отклика даже и на самые неожиданные явления.
Описать восторг и невероятное восхищение толпы негров при виде этого сияющего, раззолоченного со всех сторон господина более чем трудно – это абсолютно невозможно.
Даже появление Диего, снаряженного, как настоящий бандит, не в состоянии прервать их шумных восторгов.
Удивленный и сам, почти недоумевающий, несмотря на свой гордый нрав и совершенно неизмеримый апломб, Диего остановился в нескольких шагах от отряда и стал внимательно разглядывать уполномоченного, сержанта, офицера, трубача и даже рядовых солдат, входящих в состав этой группы.
Но уже в следующий момент, придя в себя от своего вполне естественного, впрочем, недоумения, он пренебрежительно пожимает плечами и, пробормотав по-французски «глупый маскарад», обращается по-португальски ко всей этой странной компании, так неожиданно появившейся у самой его деревни.
– Кто вы такие и что вам нужно?
В этот момент офицер командует: «Стой! » оглушительным командирским голосом, и маленький отряд сразу останавливается, как вкопанный, точно где-нибудь на параде.
Тогда уполномоченный, вероятно, считая ниже своего достоинства отвечать лично на эти вопросы, произнесенные так резко и так грубо, делает офицеру знак рукой.
Тот, следуя, по-видимому, заранее полученному предписанию, отвечает тем же резким и отрывистым тоном:
– Нам нужно говорить с вашим вождем. Где он?
– Вождь – это я!
– Прекрасно, сеньор… благодарю!
Затем он поворачивается к солдатам и командует:
«Ружья к ноге! .. На караул! .. »
Раздается мерное звяканье ружей; маленький отряд отдает честь вождю, после чего трубач играет торжественный туш, и когда последние звуки трубы замирают, офицер продолжает:
– Его превосходительство дон Педро Апавиллана, граф де Рио-Тинто, уполномоченный министр Его Императорского Величества Бразильского Императора, чрезвычайный посол его превосходительства министра иностранных дел, желает говорить с вами о делах особой важности!
– Прекрасно, – угрюмо соглашается Диего. – Но я прошу заметить, что я не подданный бразильского Императора, и потому спрашиваю себя или, вернее, вас, по какому случаю ваш Император присылает ко мне посла?
– Если бы вы были подданным Императора, то вас просто вытребовали бы в Макапу, тогда как теперь мы явились к вам с официальным поручением!
– Совершенно верно! В таком случае будьте любезны следовать за мной. Мой дворец не пышен, это простая хижина, покрытая листвой, но вам будет оказано в нем то гостеприимство, на которое вы имеете право в качестве чужестранцев и моих гостей, а главное, как представители державы, которой нельзя пренебрегать!
– Представители мирной державы! – умышленно подчеркнул офицер.
Уполномоченный, все также безмолвный, повторил снова знак рукой, подобно автомату, и, сделав несколько шагов вперед, очутился рядом с Диего. Приложив к шляпе два пальца, обтянутых белой перчаткой, он этим жестом поздоровался с вождем, после чего капитан скомандовал:
– Ружья вольно! .. на пле… чо! .. на право! .. Марш! ..
Трубач заиграл на своей трубе, и маленький отряд двинулся мерным шагом вперед. Все население деревни сопровождало своих нежданных гостей в полном своем составе. Тут были и женщины, и дети, и старики. Все они, ворочая глазами, гримасничали, неистово жестикулировали и все время трещали неумолчно, сопровождая оживленными пояснениями и предположениями каждый жест, каждую мельчайшую подробность, которую им удавалось подметить у чужеземцев.
– Кой чорт! Что ему может быть нужно от меня, этому раззолоченному манекену, увешанному всякими цацками, точно какой-нибудь заморский адмирал в комической опере? – думал про себя Диего, все более и более удивленный. – Значит, обо мне уже знают там, в Макапе! .. И как это они добрались сюда, да еще в таком виде, чистенькие и вылизанные, точно их только что вынули из коробочки или ящичка, в котором их прислали по почте… Вероятно, на Арагуари стоит какое-нибудь военное судно. А эти тапуйи – настоящие, обученные строю солдаты, да еще такие, каких нет и в Макапе… Ба-а! Да сумею же я отвертеться от этого уполномоченного, какой бы стреляной птицей он ни был! Он, вероятно, и не подозревает, кто я такой, и принимает меня за простого темного негра, который ничего решительно не смыслит… Я его проведу! ..
Но вот и дворец Диего. Он вежливо пригласил своего спутника войти; тот по-прежнему оставался нем и поблагодарил Диего только наклоном головы. Капитан остался перед хижиной, скомандовал своим людям составить ружья в козлы перед входом в жилище вождя.
Вдруг в уме Диего зародилось подозрение. Вообразив, ошибочно или с некоторым основанием, что речь пойдет о его пленниках, он издал громкий, пронзительный свист, на который сбежалось человек пятнадцать его самых верных и усердных сторонников.
Ни мало не стесняясь и как будто он говорил о самых обычных вещах, Диего приказал им:
– Оставаться неотступно вблизи хижин пленников, не отходить от них ни под каким видом ни на шаг. Если со мной что-нибудь случится, помните мой наказ: перебить всех до последнего!
Затем, обернувшись к уполномоченному, с легким оттенком иронии в голосе, он сказал:
– Теперь я к вашим услугам, господин уполномоченный!
Последний не спеша стал снимать свои перчатки, раздвинул фалды своего мундира, уселся на один из табуретов, поправил свою шпагу, приладив ее вдоль левой ноги. Поправив на носу золотые очки, слегка прокашлялся и, наконец, начал сухим, деревянным голосом автомата, говоря по-португальски:
– Сеньор, мое поручение к вам будет просто и незатруднительно, если только вы пожелаете облегчить мою задачу. Вы умны… даже очень умны, и, что еще более важно, вы образованны… а потому вы поймете меня! Вам также хорошо известна, как и мне, бесконечная распря, длящаяся целые века, между Францией и моей славной родиной по поводу спорной территории Гвианы…
Диего молча наклонил голову.
– И я добавлю еще, без лишних слов и дальнейших околичностей, – продолжал уполномоченный, – что вы, быть может, единственный человек, который может положить конец этому делу и разрешить этот старый вопрос!
После этих слов говоривший некоторое время молчал, как бы собираясь с мыслями, но, в сущности, лишь для того, чтобы возбудить любопытство и нетерпение своего собеседника.
– Каким же это образом, ваше превосходительство? – спросил, наконец, последний, которому наскучило дольше ждать.
– А вот каким: всего вероятнее, что Франция, занятая в настоящее время далеко не легкой задачей распутывания своих колониальных дел, еще долгое время не подумает об этом столь важном для вас и… для нас вопросе.
– Важном для меня? Что вы об этом знаете? – спросил Диего.
– Да неужели же вы так наивны, что полагаете, будто бразильское правительство не знает о том, что для него так важно знать? Нам все известно, и предупреждаю вас, даже еще многое, сверх того! ..
А так как Диего недоверчиво качал головой, то дипломат продолжал все тем же сухим, деревянным голосом:
– Желаете иметь доказательства? Я могу подробно рассказать вам всю вашу жизнь за весь последний год, особенно за последние три месяца… Но к чему напоминать вам обо всем этом! Что вы более или менее изрубили своего предшественника, что вы держите под страхом палки или тесака ваш клан; что вы даете у себя убежище беглым каторжникам и обходитесь с ними несколько… хирургически, если можно так выразиться… что вы, в своих интересах, заставляете исчезать пароходы, – все это для нас, конечно, безразлично и мало нас интересует – ведь цель оправдывает средства! Особенно в делах правительственных! Кроме того я явился сюда совсем не для того, чтобы читать вам наставления!
– Чего же вы желаете? Надеюсь, что вы отважились пройти сюда, в самое сердце спорной территории, в бассейн озер, куда вообще очень неохотно заглядывают люди белой расы, не для того только, чтобы изложить мне по-своему мою биографию!
– Отважился, говорите вы? Чтобы отважиться на это, не нужно было большой смелости, так как за моей спиной стоит правительство, у которого не в обычае допускать, чтобы его представителей прирезывали, как овец или баранов. Итак, я продолжаю: ваши проекты, безусловно, не лишены ни оригинальности, ни известной грандиозности и широты размаха… Быть может, и другие мечтали о том же раньше вас, но позвольте мне сказать, что, как мне кажется, никто, кроме вас, не может быть так пригоден для осуществления их, для претворения их в жизнь, как вы! Быть одновременно и Лопецом, и Сулуком, и Франсиа этой территории, не принадлежащей в данный момент никому, призвать сюда людей, создать ее население, дать ему конституцию и объявить это новое маленькое государство независимым, заставить соседние державы признать его таковым официально, – все это, конечно, не каждому по плечу. Тем более, что громадные и непреодолимые препятствия ждут вас на этом пути.