Страница:
Две минуты спустя чуть слышный стук каната о борт дал знать Маркизу, что пирога уже на месте.
Во избежание возможного недоразумения, Шарль слегка встряхивает канат, и это сотрясение передается Маркизу, как электрический ток.
– Ну, теперь за тобой очередь, мой добрый толстяк, – говорит Маркиз Раймону, который ужасно страдает от своей раны. – Черт побери! Пролезешь ли ты в этот люк? Можно ли иметь такое брюхо, когда затеваешь поиски приключений! – шутит неисправимый Маркиз. – Уф! Наконец-то пролез! .. Ну, и нелегко же это! .. Только бы канат выдержал! Ну, слава Богу! .. Все обошлось благополучно!
Затем пришла очередь Винкельмана, потом Табиры.
– Ну, а теперь ты, мой славный Фриц!
– А ты сам как же?
– Не беспокойся! Когда ты будешь уже в пироге, то я привяжу канат к средине этого здоровенного копья, которое положу поперек люка, и, как видишь, устроюсь прекрасно. Да, кстати, скажи там остальным, что я здесь немного задержусь, так чтобы они не тревожились и ждали меня терпеливо. Мне хочется устроить им маленький сюрприз, а также и тем веселым господам, которые так беспечно пируют на палубе!
– Но смотри, будь осторожен, Маркиз!
– Не бойся!
Когда Фриц в свою очередь скрылся за бортом, а затем вскоре дал знать товарищу о своем прибытии на место, тем же легким сотрясением каната, Маркиз привязал свой конец каната к середине древка копья, снял фонарь, и, накрыв своей курткой, стал осторожно спускаться с ним по лестнице, ведущей в трюм. Здесь, как, впрочем, и повсюду на судне, кроме кормовой палубы, где шел пир, не было ни души. Все двери стояли настежь; нигде ни замков, ни запоров.
– Бочонки должны быть здесь! – пробормотал про себя Маркиз. – Ну, конечно! .. А что это… тафия! Нечего сказать, дикарям есть что пить, если только я дам им срок… А-а! .. Вот они! .. – воскликнул он немного погодя, наткнувшись на четыре небольших бочонка, вместимостью приблизительно в шестьдесят литров, стоявших несколько поодаль, в стороне от других.
Выбрав один из них, он ударом своего тесака выбил втулку, просунул в дыру два пальца, ощупал ими что-то сыпучее, похожее на порошок, и добавил:
– Ну, так и есть, порох!
Он вынул из фонаря свечку, осмотрел ее, затем с удивительным спокойствием духа и самообладанием, ни минуты не задумываясь и не моргнув даже глазом, всунул зажженную свечку в отверстие для втулки прямо в порох.
После того храбрец не спеша направился к выходу, ступая осторожно, чтобы не наткнуться на что-нибудь, но вдруг одумался и вернулся назад.
– Пожалуй, это протянется долго, – пробормотал он и все так же не торопясь всунул свечку наполовину глубже в порох, так что пламя ее едва выступало из отверстия втулки.
– Ну, на этот раз полно смеяться! .. А теперь поторапливайся, Маркиз, хоп-ля!
В две минуты он был уже у люка; еще минута, и он уже спускался по канату в ожидающую его пирогу, где его друзья, в страшной тревоге, уже считали секунды.
– Ну а теперь, друзья мои, за весла! .. Работай дружно! А то здесь скоро жарко будет! – добавил он.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Шарль.
– Э, милейший, развлечения здесь редки или, вернее, не развлечения, а представления.
– К чему вы это говорите?
– А вот к чему: драма, которая здесь разыгрывалась, подходит к концу; актеры сейчас уйдут за кулисы, а потому было бы досадно, если бы все это представление не имело никакой развязки!
– Но развязка налицо, мой милый, и совершенно иная, чем мы думали, благодаря вам, Маркиз!
– Не хочу спорить с вами, но такая развязка лишена эффекта, а потому я как человек, страшно влюбленный в свое искусство, подумал о красивом апофеозе! Да, кстати, скажите мне, как, на ваш взгляд, далеко ли мы отошли теперь от судна?
– Так, приблизительно на триста метров, если не больше!
– Прекрасно! Нам отсюда отлично будет все видно, и вместе с тем мы не рискуем пострадать от трюка или быть забрызганы!
– Но вы говорили о каком-то апофеозе?
– Да… смотрите! ..
В этот момент громадный столб пламени поднялся во мраке ночи и взвился прямо к небу, затем раскинулся широким снопом, ослепительно ярким и удивительно прекрасным. При этом страшный взрыв, точно сотни одновременно раздавшихся орудийных выстрелов, потряс воздух и оглушительным эхом раскатился по волнам.
Беглецы, онемев от ужаса и недоумения, увидели, как днем, темный силуэт парохода, из которого, словно из кратера вулкана, вырывались длинные языки пламени. При свете его резко выделялись мачты и ванты, но через секунду все это превратилось в бесформенные обломки.
Сильное сотрясение передалось по воде даже до того места, где находилась пирога с беглецами, и утлое судно заплясало на волнах, как ореховая скорлупа, и вдруг все погрузилось в темноту. В пироге все замерли и как будто окаменели.
Режиссер этой ужасной феерии уже не думал об одобрении зрителей, а те были не в силах ему аплодировать.
– Что ж, – проговорил он глухим голосом, – если эти люди были омерзительные негодяи, то, с другой стороны, сама жизнь предъявляет иногда чудовищные требования!
ЧАСТЬ 3. ДОЛИНА ХИННЫХ ДЕРЕВЬЕВ
ГЛАВА I
Из числа всех государств, больших и малых, входящих в состав Южной Америки, самое обширное и всего более населенное, самое богатое и самое культурное, самое цветущее и цивилизованное, – несомненно, Бразилия.
Немало Изид note 12 потрудилось, наверное, чтоб создать на земле Бразилии такую благодать. Эта страна не требует от своих сыновей или добровольных пришельцев даже упорного труда, чтобы одарить их всеми желанными дарами; она требует только самого малого усилия, скорее ласкового прикосновения к своей благодатной почве, чем тяжелой работы.
Впрочем, Бразилия сумела показать себя достойной этих щедрот.
Наделенная гидрографической системой, единственной в мире по своему совершенству, орошаемая громаднейшими реками, разветвляющимися до бесконечности, страна сумела оживить эти чудесные водные пути бесчисленными быстроходными пароходами и иными судами. Благодаря этому даже в самых отдаленных точках ее обширной территории кипит жизнь не менее интенсивная, чем жизнь портовых городов и крупных центров побережья.
Обладая почвой чрезвычайно плодородной, производящей самые лучшие и полезные плоды, таящей в себе самые ценные минералы, Бразилия сумела использовать с должным усердием и старанием эти естественные богатства, так что заняла одно из первых мест на рынках Старого Света своим кофе, каучуком, золотом и алмазами.
Долгое время зависимости от Португалии ввергло страну в состояние мертвящего застоя, умственного и экономического. Юная Бразилия сразу открыла двери всякому прогрессу современной науки, которая теперь представлена здесь несколькими видными именами.
Словом благодаря неустанным усилиям деятельных, воздержанных, энергичных и чрезвычайно работящих людей Бразильское государство, существующее не более ста лет, поразительно выросло и преуспело под мудрым и разумным правлением своих государейnote 13.
Не вдаваясь здесь в подробности эволюции этой молодой нации, развитие и силы которой крепнут с каждым днем, возьмем ее себе в пример. Утверждают, что рост населения городов является показателем процветания страны; поэтому возьмем, для примера, первый попавшийся город, ну, хоть Пару. В 1865 году Санта-Мария-де-Бэлем-до-Грам-Пара или, короче, просто Пара насчитывала всего двадцать семь тысяч жителей. В 1885 году ее население возросло до семидесяти тысяч, а ее внешняя торговля, ввоз и вывоз, взятые вместе, достигали уже цифры ста пятидесяти миллионов франков. На это нам возразят, быть может, что исключительное положение Пары в устье Амазонки и на берегу океана дает ей возможность монополизировать как внутреннюю, так и внешнюю торговлю.
Пусть так; приведем тогда в пример другой город, лежащий на расстоянии тысячи трехсот километров вглубь страны, от берега Атлантического океана; это – город Манаос. Тридцать лет тому назад это был скромный городок, лежащий у слияния Амазонки и Рио-Негро, и едва ли мог похвастать своими тремя с половиной тысячами жителей; в том числе были и невольники. В настоящее же время этот городок является главным городом провинции Амазонки, насчитывает свыше пятнадцати тысяч жителей, имеет школы и коллегии, громадную публичную библиотеку, несколько банков, прекрасный ботанический сад, госпитали, сберегательные кассы, театры и тому подобное.
Понятно, что этот значительный рост городов все-таки не может сравниться с ростом некоторых Северо-Американских городов, которые растут, как реки в половодье или во время разливов. Но этот лихорадочный рост, этот невероятный, внезапный приток эмигрантов совершенно незнакомы Бразилии, рост которой прогрессирует систематически, в строгой последовательности, постепенно, но верно. Зато здесь нет надобности опасаться внезапного отлива или каких-нибудь катастроф, так часто разом уничтожающих эти вулканически появляющиеся города Северной Америки.
Одного только, по-видимому, недостает Бразилии – железных дорог. Но на что, в самом деле, эти столь дорого стоящие пути сообщения, обходящиеся правительству в громадные суммы не только во время постройки, но и впоследствии, при эксплуатации, когда страна обладает прекраснейшими в мире реками, – путями, которые сами движутся на протяжении всех восьми миллионов пятисот тысяч квадратных километров ее площади.
Потому-то устройство, улучшение и приспособление этих чудных речных путей и было, как уже сказано выше, величайшей заботой бразильского правительства. Необходимо было иметь пути сообщения, по которым можно было бы передвигаться хорошо и быстро.
Отсюда понятно, что сеть водных сообщений Бразилии, особенно бассейна реки Амазонки и ее главных притоков, может похвастать таким образцовым устройством, какого только могут пожелать все возрастающие требования людей.
Остановимся пока на этой громадной и цветущей долине реки Амазонки и поговорим еще о Манаосе. Посмотрим, для примера, каким образом этот прелестный город юной провинции Амазонки, несмотря на большую отдаленность, поддерживает постоянные связи с главными цивилизованными центрами Европы.
С ними Манаос связывают две прямых линии пароходства: одна – английская, «Red-Cross-Line», совершающая ежегодно девять рейсов из Ливерпуля в Манаос и обратно, с заходом в Лиссабон, Пару, Паринтин и Икоатиару; другая – французская, «Chargeurs Reunis», отправляющая свои пароходы из Гавра, с пересадочным сообщением из Гамбурга и Антверпена, с заходом в Лиссабон и Пару.
Кроме того, Манаос поддерживает сообщение с Северной Америкой, где Нью-Йорк является конечным пунктом, через компанию «Booth Steamship Company Limited».
Манаос также является центром движения быстроходных судов по Амазонке и ее притокам, напоминающим собой гигантскую систему артерий и вен.
Манаос сообщается также и с Соединенными Штатами Колумбии, посредством пакетботов двух крупных торговых фирм, которые в определенные сроки подымаются вверх по течению реки Иса или Путумайо.
Ежемесячные отношения с Перу поддерживает пароходство, субсидируемое правительством; конечным пунктом его является Иквитос, а потому суда заходят в Кудахац, Коари, Теффе, Фонте-Боа, Тонантинс, Сан-Пауло, Табатинга, Лорето и Урари. Это, так называемая, линия Солимоес.
В различные бразильские портовые города, а главным образом в Рио-де-Жанейро и Пару, отсюда отправляются пароходы аккуратно три и четыре раза в месяц.
Наконец, для сообщений с городами и портами провинции Амазонки регулярно работают пароходы пяти различных компаний: из Манаоса в Санто-Антонио на Рио-Мадейра, еженедельно; из Манаоса на озеро Марари и Рио-Жуниа два раза в месяц; из Манаоса в Хантанахан на Рио-Пурус ежемесячно; из Манаоса в Акр, приток Пуруса и в Жавари, дважды в месяц.
При настоящем положении вещей, в этих отдаленных провинциях, при существующих требованиях и количестве населения, невозможно даже желать ничего лучшего.
А между тем одна из рек бассейна Амазонки, и из числа немаловажных, почему-то если не совсем забыта, то во всяком случае оставлена в большом пренебрежении при распределении сношений и сообщений между различными городами этой провинции.
Это – вторичный приток великой реки, впадающий в Рио-Негро, в трехстах двадцати километрах от его слияния с Амазонкой, река Рио-Бранко, или Белая река.
Она граничит своими притоками с Венесуэлой, а также и с тремя Гвианами, английской, голландской и французской, служит вместе с тем западной границей спорной территории, оспариваемой и Францией, и Бразилией. Река с беловатыми водами почти молочного цвета, с легким зеленоватым оттенком имеет длину не менее восьмисот километров от истоков до устья, то есть приблизительно равную длине Луары или Роны, и остается судоходной на протяжении пятисот километров.
Эта большая река, с которой хорошо ознакомились только со времени исследований французского путешественника Кудро, орошает своим верхним течением громадную и прекрасную прерию, или кампо, как говорят бразильцы, простирающуюся от двух градусов северной широты до пяти градусов, и от шестидесяти одного градуса западной долготы до шестидесяти четырех и даже далее.
Кампо Рио-Бранко вскармливает бесчисленные стада, которые могли бы быть неоценимым подспорьем для Манаоса, если бы сообщение было менее затруднительно и, главное, более быстро. Но правление провинции считает, что перевозка грузов и общее движение, пассажирское и товарное, недостаточно велико для учреждения особой специальной линии пароходного сообщения с этой частью провинции, что на первый взгляд кажется совершенно справедливым. С другой стороны, люди, заинтересованные в этом, утверждают, так же не без основания, что установление постоянного пароходного сообщения между Манаос и Боа-Виста, на Рио-Бранко, вызвало бы оживленное движение и подняло бы вообще жизнедеятельность страны.
Как же быть в таком случае?
«Если сомневаешься – воздержись! » – гласит пословица, и, согласно ей, видимо, и поступают власти. Они сомневаются и потому воздерживаются, на горе и в ущерб тем, кого судьба забросила на Рио-Бранко.
Вследствие этого, путешественник, не имеющий в своем распоряжении паровой шлюпки или катера, что бывает весьма часто, принужден выбирать между монтариа и бателлао.
Мы уже описывали монтариа в первой части этого романа; что касается бателлао, употребляемых главным образом для перевозки скота, то это – большие плоскодонные лодки, на которых свободно помещается от десяти до тридцати быков, с экипажем, состоящим из восьми или десяти человек индейцев с верховьев Рио-Бранко и одного набольшего, или шкипера.
Такой бателлао, с соответствующим грузом, в летнее время идет вниз по реке двадцать суток, а в зимнее всего только десять. Плавание по Рио-Негро от устья Рио-Бранко и до Манаоса продолжается пять – шесть дней, независимо от времени года. На обратный путь, то есть вверх по реке, уходит обычно дней пятнадцать по Рио-Негро и сорок дней, а летом и шестьдесят дней по Рио-Бранко.
Монтариа, конечно, идет несравненно быстрее. Она может пройти расстояние от устья Рио-Бранко до Боа-Виста в двенадцать, много пятнадцать дней, тогда как хороший паровой катер или шлюпка идет вверх по реке трое суток, а спускается вниз по течению всего в двое суток.
Не надо забывать при этом относительно громадной разницы в продолжительности путешествия, в зависимости от времени года; путь от Манаоса к Кампо-Рио-Бранко – перерезает экватор, вследствие чего, когда на Рио-Бранко лето, то на Рио-Негро – зима и наоборот. На Рио-Бранко лето продолжается с сентября до марта, а на Рио-Негро – с марта по сентябрь.
Это путешествие очень продолжительно, очень томительно и даже довольно опасно.
Амазонка и большинство ее притоков протекают по ровной местности, почти без уклона, окаймлены по обеим сторонам болотами и низинами, которые в зимнее время простираются на громадные территории, так что путешественник, часто сам того не подозревая, сбивается с фарватера. Кроме того, Рио-Негро очень подвержен тровоадо, то есть бурям, ужасным, страшным бурям, которые неминуемо выбрасывают суда в болота или затопленные низины, где их гибель неизбежна.
Чтобы избавиться от подобной беды, монтариа и бателлао плавают лишь по парана, или паранна.
Эти парана – нечто вроде естественных каналов, питающихся от самих рек и идущих параллельно с ними; иногда их бывает восемь и десять, соприкасающихся и образующих бесчисленные острова. Иногда эти парана не шире обыкновенных ручьев, иногда же – шириною с Луару или с Сену в том месте, где находится ее устье. Эти добавочные водные пути представляют собою настоящие лабиринты, открывают самые невероятные перспективы и оживляют вечно безмолвные девственные леса самыми фантастическими, шумящими потоками, капризными извилинами и веселыми ручьями.
На этих парана не встретить никого. Это настоящая пустыня; но по крайней мере плавание по ним спокойно и безопасно от бурь. Самое большое, если, время от времени, на расстоянии десяти километров друг от друга, вы встретите скромное, маленькое ситио, небольшую крестьянскую ферму с жильем и надворными постройками, прячущуюся в лесу, о которой вы догадываетесь главным образом по пироге, оставленной у берега хозяином, обычно индейцем.
Да и индейцы мансо, то есть оседлые, цивилизованные, почти все покинули левый берег Рио-Негро, из опасения и страха перед жоапири и другими вольными индейцами.
Именно в этих лесах, на левом берегу Рио-Негро, от самых ворот Манаоса и до устья Рио-Бранко, живут страшные по своей свирепости индейцы, которые с конца прошлого столетия вызывают ужас окрестных стран.
Наиболее известны живущие по берегам Рио-Жаопири, против селения Мура, на правом берегу реки. Они не боялись переправляться на своих челноках через реку и нападать на селение, что и делали не раз, и что вызывало каждый раз страшное возмездие. Даже по настоящее время это место настолько небезопасно, что военный шлюп постоянно стоит у Мура для ограждения его населения от нападений этих краснокожих разбойников.
Впрочем, такие неприятные встречи ждут путешественника не только в этой местности, но даже и в предместьях самого Манаоса, в нескольких километрах от этого передового поста цивилизации, где можно найти не только все необходимые удобства жизни, но даже и утонченную роскошь.
Маленькая речка, впадающая в Рио-Негро в двадцати километрах выше Манаоса, считается почти столь же опасной, как и Жаопири. Несколько ниже первого водопада или порога, на этой реке, носящей название Таруман-Ассу, встречаются мукамбо, то есть селения беглых невольников и солдат, дезертировавших из Манаоса, грабителей и убийц.
Эти мукамбо чрезвычайно враждебны цивилизации, и цивилизованные люди даже не решаются туда заглядывать.
Но несмотря на бесконечную длительность этого путешествия, невзирая на адскую жару, царящую на этих парана, на миазмы и болотистые испарения, порождающие злокачественную лихорадку, несмотря на мириады насекомых, колющих, жалящих, щекочущих и кусающих днем и ночью без отдыха, этой поистине ужасной язвы, несмотря даже на присутствие свирепых индейцев, всегда находятся люди, которые решаются ежемесячно предпринимать путешествия от Манаоса в Боа-Виста и обратно.
Появление сильно нагруженного бателлао с экипажем из рослых парней, с бронзовым цветом кожи, не представляет собою ничего необыкновенного в водах Рио-Негро в жаркое июльское утро.
Безмолвные, почти мрачные, индейцы с сосредоточенным видом маневрируют тяжелым, неуклюжим судном, нагруженным товарами, полученными в обмен за транспорт быков, доставленных с превеликим трудом из кампо.
Кормчий, или шкипер, атлетического сложения мулат, стоя у руля, флегматично направляет свое судно, время от времени испытующе поглядывая на своих людей, невозмутимых и бесстрастных, как бронзовые статуи.
Вдруг течение сразу стало сильным и быстрым. Бателлао, который от самого Манаоса шел вверх по парана Анавилана, параллельно левому берегу Рио-Негро, теперь покинул спокойные воды и вошел в воды, сильно вздувшиеся от дождей и мешающие движению судна.
Несмотря на свою флегматичность, быть может, более показную, чем действительную, шкипер хмурит брови и, по-видимому, проявляет некоторое беспокойство.
Заметив, что весла не в состоянии справиться с течением, он пристает к берегу, зацепляется багром за громадное дерево, напрягает свои мускулы и останавливает судно на месте.
– Что там опять, сеньор Хозе? – спрашивает по-португальски звучный молодой голос из-под лиственного навеса, устроенного над кормовой частью палубы и образующего здесь род балдахина.
– Мы не двигаемся больше вперед, сеньор, – отвечает шкипер, – и скоро начнём двигаться назад: у этих негодяев руки, как плети… Вы слишком балуете их, закармливая с утра до вечера, как на убой, до отвала: Черт возьми! Да знаете ли, что в их интересах, чтобы наше плавание длилось как можно дольше!
– Неужели вы так думаете?
– Черт возьми! .. Необходимо их подтянуть для примера!
– Это всецело в вашей власти, сеньор Хозе, – отозвался его собеседник, – поступайте как знаете. Эти люди в вашем распоряжении… Здесь на судне, вы – хозяин. Я слагаю с себя все свои права и предоставляю их вам, пока мы будем находиться в плавании… Мы здесь в настоящее время не более как простые пассажиры.
– Ну и прекрасно! Давно бы так! – весело отозвался мулат. – Теперь вы увидите, умею ли я подбодрить этих неисправимых лентяев.
В это время из-под навеса вышел молодой человек лет двадцати восьми – тридцати и направился на открытую носовую часть палубы, где находился сеньор Хозе.
– Эй, Маркиз! .. Винкельман! – обратился он к лицам, покоившимся в гамаках, подвешенных один подле другого под навесом… – Разве вам не любопытно посмотреть, как наш капитан, сеньор Хозе, возьмется за дело, чтобы заставить лентяев шевелиться?
– Право, нет, господин Шарль, – отозвался из-под навеса сонный голос. – Здесь жарко, как в пекле, и эта мошкара, которая с самого нашего отъезда из Манаоса облепила мою шкуру, точно она медом намазана, теперь на минутку как будто отстала от меня. Мне хочется воспользоваться этим, чтобы хорошенько вздремнуть.
– А вы, Маркиз? – снова спросил Шарль.
Но только громкий храп был ему ответом.
Мулат расхохотался, затем, когда у него приступ хохота прошел, издал громкий пронзительный свист. По этому сигналу гребцы тотчас же убрали свои весла, затем один из них закинул толстый канат из пиассаба на дерево и совершенно остановил бателлао.
– Ну а теперь, любезные, – продолжал шкипер, обращаясь к двум индейцам, связанным и лежащим на животах на самом припеке, – теперь я с вами расправлюсь!
– Что вы хотите делать? – спросил его молодой человек.
– Хочу сделать обещанное внушение! Видите ли, сеньор, если хочешь чего-нибудь добиться, то не следует останавливаться на полпути. Ведь эти негодяи, не знающие ни чести, ни закона, только о том и думают, как бы сыграть с нами какую-нибудь злую шутку. Если мы не будем остерегаться, то они отнимут у нас весь груз, утащат его, покинут здесь посреди реки, что равносильно нашей погибели в данных условиях. Вы видели, как они держали себя по отношению к нам, несмотря на ваше превосходное обращение с ними.
– Увы, я надеялся побороть в них добром и лаской эту несчастную склонность к дезертирству. Это всегда удавалось мне по отношению к береговым тапуйям!
– То, что пригодно в одном случае, часто совершенно непригодно в другом! – наставительно заметил дон Хозе. – С здешними туземцами можно ладить только тремя средствами, как на это указывает даже местная поговорка: «Pao, panno et pao», то есть «Хлеба, холста и хлыста! » и главным образом последнего требует здешний индеец!
– Вы строги, дон Хозе!
– Строг, но справедлив.
За три дня до этого, двое из людей экипажа, пользуясь моментом, когда пассажиры после утомительной охоты крепко заснули, завладели одной из запасных шлюпок и бежали; шкипер, изнуренный целым днем труда, заснул, не зная о том, что и европейцы с своей стороны тоже предались сну.
Дезертиры, дождавшись полуночи, захватили куски холста, составлявшие их вознаграждение за службу, вознаграждение чрезвычайно щедрое, кроме того, украли еще некоторое количество сыра, сухарей, табака, коробок с консервами кашаса (ликер из маниока), некоторые орудия для обработки расчищенных лесных участков и затем спокойно удалились.
Как самый замысел этого заговора созрел незаметно и неслышно, точно так же неслышно и незаметно совершилось и его осуществление; ни малейшего шума, могущего возбудить подозрение или тревогу шкипера или пассажиров, ни малейшей торопливости или суетливости – все было проделано с ловкостью и проворством хищного зверя, свойственными этим детям природы. Каково же было возмущение и досада сеньора Хозе, когда он на другой день поутру увидел, что это индейцы так ловко одурачили его?!
Во избежание возможного недоразумения, Шарль слегка встряхивает канат, и это сотрясение передается Маркизу, как электрический ток.
– Ну, теперь за тобой очередь, мой добрый толстяк, – говорит Маркиз Раймону, который ужасно страдает от своей раны. – Черт побери! Пролезешь ли ты в этот люк? Можно ли иметь такое брюхо, когда затеваешь поиски приключений! – шутит неисправимый Маркиз. – Уф! Наконец-то пролез! .. Ну, и нелегко же это! .. Только бы канат выдержал! Ну, слава Богу! .. Все обошлось благополучно!
Затем пришла очередь Винкельмана, потом Табиры.
– Ну, а теперь ты, мой славный Фриц!
– А ты сам как же?
– Не беспокойся! Когда ты будешь уже в пироге, то я привяжу канат к средине этого здоровенного копья, которое положу поперек люка, и, как видишь, устроюсь прекрасно. Да, кстати, скажи там остальным, что я здесь немного задержусь, так чтобы они не тревожились и ждали меня терпеливо. Мне хочется устроить им маленький сюрприз, а также и тем веселым господам, которые так беспечно пируют на палубе!
– Но смотри, будь осторожен, Маркиз!
– Не бойся!
Когда Фриц в свою очередь скрылся за бортом, а затем вскоре дал знать товарищу о своем прибытии на место, тем же легким сотрясением каната, Маркиз привязал свой конец каната к середине древка копья, снял фонарь, и, накрыв своей курткой, стал осторожно спускаться с ним по лестнице, ведущей в трюм. Здесь, как, впрочем, и повсюду на судне, кроме кормовой палубы, где шел пир, не было ни души. Все двери стояли настежь; нигде ни замков, ни запоров.
– Бочонки должны быть здесь! – пробормотал про себя Маркиз. – Ну, конечно! .. А что это… тафия! Нечего сказать, дикарям есть что пить, если только я дам им срок… А-а! .. Вот они! .. – воскликнул он немного погодя, наткнувшись на четыре небольших бочонка, вместимостью приблизительно в шестьдесят литров, стоявших несколько поодаль, в стороне от других.
Выбрав один из них, он ударом своего тесака выбил втулку, просунул в дыру два пальца, ощупал ими что-то сыпучее, похожее на порошок, и добавил:
– Ну, так и есть, порох!
Он вынул из фонаря свечку, осмотрел ее, затем с удивительным спокойствием духа и самообладанием, ни минуты не задумываясь и не моргнув даже глазом, всунул зажженную свечку в отверстие для втулки прямо в порох.
После того храбрец не спеша направился к выходу, ступая осторожно, чтобы не наткнуться на что-нибудь, но вдруг одумался и вернулся назад.
– Пожалуй, это протянется долго, – пробормотал он и все так же не торопясь всунул свечку наполовину глубже в порох, так что пламя ее едва выступало из отверстия втулки.
– Ну, на этот раз полно смеяться! .. А теперь поторапливайся, Маркиз, хоп-ля!
В две минуты он был уже у люка; еще минута, и он уже спускался по канату в ожидающую его пирогу, где его друзья, в страшной тревоге, уже считали секунды.
– Ну а теперь, друзья мои, за весла! .. Работай дружно! А то здесь скоро жарко будет! – добавил он.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Шарль.
– Э, милейший, развлечения здесь редки или, вернее, не развлечения, а представления.
– К чему вы это говорите?
– А вот к чему: драма, которая здесь разыгрывалась, подходит к концу; актеры сейчас уйдут за кулисы, а потому было бы досадно, если бы все это представление не имело никакой развязки!
– Но развязка налицо, мой милый, и совершенно иная, чем мы думали, благодаря вам, Маркиз!
– Не хочу спорить с вами, но такая развязка лишена эффекта, а потому я как человек, страшно влюбленный в свое искусство, подумал о красивом апофеозе! Да, кстати, скажите мне, как, на ваш взгляд, далеко ли мы отошли теперь от судна?
– Так, приблизительно на триста метров, если не больше!
– Прекрасно! Нам отсюда отлично будет все видно, и вместе с тем мы не рискуем пострадать от трюка или быть забрызганы!
– Но вы говорили о каком-то апофеозе?
– Да… смотрите! ..
В этот момент громадный столб пламени поднялся во мраке ночи и взвился прямо к небу, затем раскинулся широким снопом, ослепительно ярким и удивительно прекрасным. При этом страшный взрыв, точно сотни одновременно раздавшихся орудийных выстрелов, потряс воздух и оглушительным эхом раскатился по волнам.
Беглецы, онемев от ужаса и недоумения, увидели, как днем, темный силуэт парохода, из которого, словно из кратера вулкана, вырывались длинные языки пламени. При свете его резко выделялись мачты и ванты, но через секунду все это превратилось в бесформенные обломки.
Сильное сотрясение передалось по воде даже до того места, где находилась пирога с беглецами, и утлое судно заплясало на волнах, как ореховая скорлупа, и вдруг все погрузилось в темноту. В пироге все замерли и как будто окаменели.
Режиссер этой ужасной феерии уже не думал об одобрении зрителей, а те были не в силах ему аплодировать.
– Что ж, – проговорил он глухим голосом, – если эти люди были омерзительные негодяи, то, с другой стороны, сама жизнь предъявляет иногда чудовищные требования!
ЧАСТЬ 3. ДОЛИНА ХИННЫХ ДЕРЕВЬЕВ
ГЛАВА I
Современная Бразилия. – Ее процветание. – Пара и Манаос. – Долина Амазонки. – Роскошная сеть путей сообщения. – Река Рио-Бранко. – Кампо. – Трудности путешествия к берегам Рио-Бранко. – Противоположные сезоны в двух соседних странах. – Парана. – Среди островов, образованных параной. – Цивилизация и дикость. – На бателлао. – Мнение сеньора Хозе об индейцах. – Два дезертира. – Хлеба, холста и батога! – Жестокое наказание. – Страх, внушаемый одним именем канаемэ.
Из числа всех государств, больших и малых, входящих в состав Южной Америки, самое обширное и всего более населенное, самое богатое и самое культурное, самое цветущее и цивилизованное, – несомненно, Бразилия.
Немало Изид note 12 потрудилось, наверное, чтоб создать на земле Бразилии такую благодать. Эта страна не требует от своих сыновей или добровольных пришельцев даже упорного труда, чтобы одарить их всеми желанными дарами; она требует только самого малого усилия, скорее ласкового прикосновения к своей благодатной почве, чем тяжелой работы.
Впрочем, Бразилия сумела показать себя достойной этих щедрот.
Наделенная гидрографической системой, единственной в мире по своему совершенству, орошаемая громаднейшими реками, разветвляющимися до бесконечности, страна сумела оживить эти чудесные водные пути бесчисленными быстроходными пароходами и иными судами. Благодаря этому даже в самых отдаленных точках ее обширной территории кипит жизнь не менее интенсивная, чем жизнь портовых городов и крупных центров побережья.
Обладая почвой чрезвычайно плодородной, производящей самые лучшие и полезные плоды, таящей в себе самые ценные минералы, Бразилия сумела использовать с должным усердием и старанием эти естественные богатства, так что заняла одно из первых мест на рынках Старого Света своим кофе, каучуком, золотом и алмазами.
Долгое время зависимости от Португалии ввергло страну в состояние мертвящего застоя, умственного и экономического. Юная Бразилия сразу открыла двери всякому прогрессу современной науки, которая теперь представлена здесь несколькими видными именами.
Словом благодаря неустанным усилиям деятельных, воздержанных, энергичных и чрезвычайно работящих людей Бразильское государство, существующее не более ста лет, поразительно выросло и преуспело под мудрым и разумным правлением своих государейnote 13.
Не вдаваясь здесь в подробности эволюции этой молодой нации, развитие и силы которой крепнут с каждым днем, возьмем ее себе в пример. Утверждают, что рост населения городов является показателем процветания страны; поэтому возьмем, для примера, первый попавшийся город, ну, хоть Пару. В 1865 году Санта-Мария-де-Бэлем-до-Грам-Пара или, короче, просто Пара насчитывала всего двадцать семь тысяч жителей. В 1885 году ее население возросло до семидесяти тысяч, а ее внешняя торговля, ввоз и вывоз, взятые вместе, достигали уже цифры ста пятидесяти миллионов франков. На это нам возразят, быть может, что исключительное положение Пары в устье Амазонки и на берегу океана дает ей возможность монополизировать как внутреннюю, так и внешнюю торговлю.
Пусть так; приведем тогда в пример другой город, лежащий на расстоянии тысячи трехсот километров вглубь страны, от берега Атлантического океана; это – город Манаос. Тридцать лет тому назад это был скромный городок, лежащий у слияния Амазонки и Рио-Негро, и едва ли мог похвастать своими тремя с половиной тысячами жителей; в том числе были и невольники. В настоящее же время этот городок является главным городом провинции Амазонки, насчитывает свыше пятнадцати тысяч жителей, имеет школы и коллегии, громадную публичную библиотеку, несколько банков, прекрасный ботанический сад, госпитали, сберегательные кассы, театры и тому подобное.
Понятно, что этот значительный рост городов все-таки не может сравниться с ростом некоторых Северо-Американских городов, которые растут, как реки в половодье или во время разливов. Но этот лихорадочный рост, этот невероятный, внезапный приток эмигрантов совершенно незнакомы Бразилии, рост которой прогрессирует систематически, в строгой последовательности, постепенно, но верно. Зато здесь нет надобности опасаться внезапного отлива или каких-нибудь катастроф, так часто разом уничтожающих эти вулканически появляющиеся города Северной Америки.
Одного только, по-видимому, недостает Бразилии – железных дорог. Но на что, в самом деле, эти столь дорого стоящие пути сообщения, обходящиеся правительству в громадные суммы не только во время постройки, но и впоследствии, при эксплуатации, когда страна обладает прекраснейшими в мире реками, – путями, которые сами движутся на протяжении всех восьми миллионов пятисот тысяч квадратных километров ее площади.
Потому-то устройство, улучшение и приспособление этих чудных речных путей и было, как уже сказано выше, величайшей заботой бразильского правительства. Необходимо было иметь пути сообщения, по которым можно было бы передвигаться хорошо и быстро.
Отсюда понятно, что сеть водных сообщений Бразилии, особенно бассейна реки Амазонки и ее главных притоков, может похвастать таким образцовым устройством, какого только могут пожелать все возрастающие требования людей.
Остановимся пока на этой громадной и цветущей долине реки Амазонки и поговорим еще о Манаосе. Посмотрим, для примера, каким образом этот прелестный город юной провинции Амазонки, несмотря на большую отдаленность, поддерживает постоянные связи с главными цивилизованными центрами Европы.
С ними Манаос связывают две прямых линии пароходства: одна – английская, «Red-Cross-Line», совершающая ежегодно девять рейсов из Ливерпуля в Манаос и обратно, с заходом в Лиссабон, Пару, Паринтин и Икоатиару; другая – французская, «Chargeurs Reunis», отправляющая свои пароходы из Гавра, с пересадочным сообщением из Гамбурга и Антверпена, с заходом в Лиссабон и Пару.
Кроме того, Манаос поддерживает сообщение с Северной Америкой, где Нью-Йорк является конечным пунктом, через компанию «Booth Steamship Company Limited».
Манаос также является центром движения быстроходных судов по Амазонке и ее притокам, напоминающим собой гигантскую систему артерий и вен.
Манаос сообщается также и с Соединенными Штатами Колумбии, посредством пакетботов двух крупных торговых фирм, которые в определенные сроки подымаются вверх по течению реки Иса или Путумайо.
Ежемесячные отношения с Перу поддерживает пароходство, субсидируемое правительством; конечным пунктом его является Иквитос, а потому суда заходят в Кудахац, Коари, Теффе, Фонте-Боа, Тонантинс, Сан-Пауло, Табатинга, Лорето и Урари. Это, так называемая, линия Солимоес.
В различные бразильские портовые города, а главным образом в Рио-де-Жанейро и Пару, отсюда отправляются пароходы аккуратно три и четыре раза в месяц.
Наконец, для сообщений с городами и портами провинции Амазонки регулярно работают пароходы пяти различных компаний: из Манаоса в Санто-Антонио на Рио-Мадейра, еженедельно; из Манаоса на озеро Марари и Рио-Жуниа два раза в месяц; из Манаоса в Хантанахан на Рио-Пурус ежемесячно; из Манаоса в Акр, приток Пуруса и в Жавари, дважды в месяц.
При настоящем положении вещей, в этих отдаленных провинциях, при существующих требованиях и количестве населения, невозможно даже желать ничего лучшего.
А между тем одна из рек бассейна Амазонки, и из числа немаловажных, почему-то если не совсем забыта, то во всяком случае оставлена в большом пренебрежении при распределении сношений и сообщений между различными городами этой провинции.
Это – вторичный приток великой реки, впадающий в Рио-Негро, в трехстах двадцати километрах от его слияния с Амазонкой, река Рио-Бранко, или Белая река.
Она граничит своими притоками с Венесуэлой, а также и с тремя Гвианами, английской, голландской и французской, служит вместе с тем западной границей спорной территории, оспариваемой и Францией, и Бразилией. Река с беловатыми водами почти молочного цвета, с легким зеленоватым оттенком имеет длину не менее восьмисот километров от истоков до устья, то есть приблизительно равную длине Луары или Роны, и остается судоходной на протяжении пятисот километров.
Эта большая река, с которой хорошо ознакомились только со времени исследований французского путешественника Кудро, орошает своим верхним течением громадную и прекрасную прерию, или кампо, как говорят бразильцы, простирающуюся от двух градусов северной широты до пяти градусов, и от шестидесяти одного градуса западной долготы до шестидесяти четырех и даже далее.
Кампо Рио-Бранко вскармливает бесчисленные стада, которые могли бы быть неоценимым подспорьем для Манаоса, если бы сообщение было менее затруднительно и, главное, более быстро. Но правление провинции считает, что перевозка грузов и общее движение, пассажирское и товарное, недостаточно велико для учреждения особой специальной линии пароходного сообщения с этой частью провинции, что на первый взгляд кажется совершенно справедливым. С другой стороны, люди, заинтересованные в этом, утверждают, так же не без основания, что установление постоянного пароходного сообщения между Манаос и Боа-Виста, на Рио-Бранко, вызвало бы оживленное движение и подняло бы вообще жизнедеятельность страны.
Как же быть в таком случае?
«Если сомневаешься – воздержись! » – гласит пословица, и, согласно ей, видимо, и поступают власти. Они сомневаются и потому воздерживаются, на горе и в ущерб тем, кого судьба забросила на Рио-Бранко.
Вследствие этого, путешественник, не имеющий в своем распоряжении паровой шлюпки или катера, что бывает весьма часто, принужден выбирать между монтариа и бателлао.
Мы уже описывали монтариа в первой части этого романа; что касается бателлао, употребляемых главным образом для перевозки скота, то это – большие плоскодонные лодки, на которых свободно помещается от десяти до тридцати быков, с экипажем, состоящим из восьми или десяти человек индейцев с верховьев Рио-Бранко и одного набольшего, или шкипера.
Такой бателлао, с соответствующим грузом, в летнее время идет вниз по реке двадцать суток, а в зимнее всего только десять. Плавание по Рио-Негро от устья Рио-Бранко и до Манаоса продолжается пять – шесть дней, независимо от времени года. На обратный путь, то есть вверх по реке, уходит обычно дней пятнадцать по Рио-Негро и сорок дней, а летом и шестьдесят дней по Рио-Бранко.
Монтариа, конечно, идет несравненно быстрее. Она может пройти расстояние от устья Рио-Бранко до Боа-Виста в двенадцать, много пятнадцать дней, тогда как хороший паровой катер или шлюпка идет вверх по реке трое суток, а спускается вниз по течению всего в двое суток.
Не надо забывать при этом относительно громадной разницы в продолжительности путешествия, в зависимости от времени года; путь от Манаоса к Кампо-Рио-Бранко – перерезает экватор, вследствие чего, когда на Рио-Бранко лето, то на Рио-Негро – зима и наоборот. На Рио-Бранко лето продолжается с сентября до марта, а на Рио-Негро – с марта по сентябрь.
Это путешествие очень продолжительно, очень томительно и даже довольно опасно.
Амазонка и большинство ее притоков протекают по ровной местности, почти без уклона, окаймлены по обеим сторонам болотами и низинами, которые в зимнее время простираются на громадные территории, так что путешественник, часто сам того не подозревая, сбивается с фарватера. Кроме того, Рио-Негро очень подвержен тровоадо, то есть бурям, ужасным, страшным бурям, которые неминуемо выбрасывают суда в болота или затопленные низины, где их гибель неизбежна.
Чтобы избавиться от подобной беды, монтариа и бателлао плавают лишь по парана, или паранна.
Эти парана – нечто вроде естественных каналов, питающихся от самих рек и идущих параллельно с ними; иногда их бывает восемь и десять, соприкасающихся и образующих бесчисленные острова. Иногда эти парана не шире обыкновенных ручьев, иногда же – шириною с Луару или с Сену в том месте, где находится ее устье. Эти добавочные водные пути представляют собою настоящие лабиринты, открывают самые невероятные перспективы и оживляют вечно безмолвные девственные леса самыми фантастическими, шумящими потоками, капризными извилинами и веселыми ручьями.
На этих парана не встретить никого. Это настоящая пустыня; но по крайней мере плавание по ним спокойно и безопасно от бурь. Самое большое, если, время от времени, на расстоянии десяти километров друг от друга, вы встретите скромное, маленькое ситио, небольшую крестьянскую ферму с жильем и надворными постройками, прячущуюся в лесу, о которой вы догадываетесь главным образом по пироге, оставленной у берега хозяином, обычно индейцем.
Да и индейцы мансо, то есть оседлые, цивилизованные, почти все покинули левый берег Рио-Негро, из опасения и страха перед жоапири и другими вольными индейцами.
Именно в этих лесах, на левом берегу Рио-Негро, от самых ворот Манаоса и до устья Рио-Бранко, живут страшные по своей свирепости индейцы, которые с конца прошлого столетия вызывают ужас окрестных стран.
Наиболее известны живущие по берегам Рио-Жаопири, против селения Мура, на правом берегу реки. Они не боялись переправляться на своих челноках через реку и нападать на селение, что и делали не раз, и что вызывало каждый раз страшное возмездие. Даже по настоящее время это место настолько небезопасно, что военный шлюп постоянно стоит у Мура для ограждения его населения от нападений этих краснокожих разбойников.
Впрочем, такие неприятные встречи ждут путешественника не только в этой местности, но даже и в предместьях самого Манаоса, в нескольких километрах от этого передового поста цивилизации, где можно найти не только все необходимые удобства жизни, но даже и утонченную роскошь.
Маленькая речка, впадающая в Рио-Негро в двадцати километрах выше Манаоса, считается почти столь же опасной, как и Жаопири. Несколько ниже первого водопада или порога, на этой реке, носящей название Таруман-Ассу, встречаются мукамбо, то есть селения беглых невольников и солдат, дезертировавших из Манаоса, грабителей и убийц.
Эти мукамбо чрезвычайно враждебны цивилизации, и цивилизованные люди даже не решаются туда заглядывать.
Но несмотря на бесконечную длительность этого путешествия, невзирая на адскую жару, царящую на этих парана, на миазмы и болотистые испарения, порождающие злокачественную лихорадку, несмотря на мириады насекомых, колющих, жалящих, щекочущих и кусающих днем и ночью без отдыха, этой поистине ужасной язвы, несмотря даже на присутствие свирепых индейцев, всегда находятся люди, которые решаются ежемесячно предпринимать путешествия от Манаоса в Боа-Виста и обратно.
Появление сильно нагруженного бателлао с экипажем из рослых парней, с бронзовым цветом кожи, не представляет собою ничего необыкновенного в водах Рио-Негро в жаркое июльское утро.
Безмолвные, почти мрачные, индейцы с сосредоточенным видом маневрируют тяжелым, неуклюжим судном, нагруженным товарами, полученными в обмен за транспорт быков, доставленных с превеликим трудом из кампо.
Кормчий, или шкипер, атлетического сложения мулат, стоя у руля, флегматично направляет свое судно, время от времени испытующе поглядывая на своих людей, невозмутимых и бесстрастных, как бронзовые статуи.
Вдруг течение сразу стало сильным и быстрым. Бателлао, который от самого Манаоса шел вверх по парана Анавилана, параллельно левому берегу Рио-Негро, теперь покинул спокойные воды и вошел в воды, сильно вздувшиеся от дождей и мешающие движению судна.
Несмотря на свою флегматичность, быть может, более показную, чем действительную, шкипер хмурит брови и, по-видимому, проявляет некоторое беспокойство.
Заметив, что весла не в состоянии справиться с течением, он пристает к берегу, зацепляется багром за громадное дерево, напрягает свои мускулы и останавливает судно на месте.
– Что там опять, сеньор Хозе? – спрашивает по-португальски звучный молодой голос из-под лиственного навеса, устроенного над кормовой частью палубы и образующего здесь род балдахина.
– Мы не двигаемся больше вперед, сеньор, – отвечает шкипер, – и скоро начнём двигаться назад: у этих негодяев руки, как плети… Вы слишком балуете их, закармливая с утра до вечера, как на убой, до отвала: Черт возьми! Да знаете ли, что в их интересах, чтобы наше плавание длилось как можно дольше!
– Неужели вы так думаете?
– Черт возьми! .. Необходимо их подтянуть для примера!
– Это всецело в вашей власти, сеньор Хозе, – отозвался его собеседник, – поступайте как знаете. Эти люди в вашем распоряжении… Здесь на судне, вы – хозяин. Я слагаю с себя все свои права и предоставляю их вам, пока мы будем находиться в плавании… Мы здесь в настоящее время не более как простые пассажиры.
– Ну и прекрасно! Давно бы так! – весело отозвался мулат. – Теперь вы увидите, умею ли я подбодрить этих неисправимых лентяев.
В это время из-под навеса вышел молодой человек лет двадцати восьми – тридцати и направился на открытую носовую часть палубы, где находился сеньор Хозе.
– Эй, Маркиз! .. Винкельман! – обратился он к лицам, покоившимся в гамаках, подвешенных один подле другого под навесом… – Разве вам не любопытно посмотреть, как наш капитан, сеньор Хозе, возьмется за дело, чтобы заставить лентяев шевелиться?
– Право, нет, господин Шарль, – отозвался из-под навеса сонный голос. – Здесь жарко, как в пекле, и эта мошкара, которая с самого нашего отъезда из Манаоса облепила мою шкуру, точно она медом намазана, теперь на минутку как будто отстала от меня. Мне хочется воспользоваться этим, чтобы хорошенько вздремнуть.
– А вы, Маркиз? – снова спросил Шарль.
Но только громкий храп был ему ответом.
Мулат расхохотался, затем, когда у него приступ хохота прошел, издал громкий пронзительный свист. По этому сигналу гребцы тотчас же убрали свои весла, затем один из них закинул толстый канат из пиассаба на дерево и совершенно остановил бателлао.
– Ну а теперь, любезные, – продолжал шкипер, обращаясь к двум индейцам, связанным и лежащим на животах на самом припеке, – теперь я с вами расправлюсь!
– Что вы хотите делать? – спросил его молодой человек.
– Хочу сделать обещанное внушение! Видите ли, сеньор, если хочешь чего-нибудь добиться, то не следует останавливаться на полпути. Ведь эти негодяи, не знающие ни чести, ни закона, только о том и думают, как бы сыграть с нами какую-нибудь злую шутку. Если мы не будем остерегаться, то они отнимут у нас весь груз, утащат его, покинут здесь посреди реки, что равносильно нашей погибели в данных условиях. Вы видели, как они держали себя по отношению к нам, несмотря на ваше превосходное обращение с ними.
– Увы, я надеялся побороть в них добром и лаской эту несчастную склонность к дезертирству. Это всегда удавалось мне по отношению к береговым тапуйям!
– То, что пригодно в одном случае, часто совершенно непригодно в другом! – наставительно заметил дон Хозе. – С здешними туземцами можно ладить только тремя средствами, как на это указывает даже местная поговорка: «Pao, panno et pao», то есть «Хлеба, холста и хлыста! » и главным образом последнего требует здешний индеец!
– Вы строги, дон Хозе!
– Строг, но справедлив.
За три дня до этого, двое из людей экипажа, пользуясь моментом, когда пассажиры после утомительной охоты крепко заснули, завладели одной из запасных шлюпок и бежали; шкипер, изнуренный целым днем труда, заснул, не зная о том, что и европейцы с своей стороны тоже предались сну.
Дезертиры, дождавшись полуночи, захватили куски холста, составлявшие их вознаграждение за службу, вознаграждение чрезвычайно щедрое, кроме того, украли еще некоторое количество сыра, сухарей, табака, коробок с консервами кашаса (ликер из маниока), некоторые орудия для обработки расчищенных лесных участков и затем спокойно удалились.
Как самый замысел этого заговора созрел незаметно и неслышно, точно так же неслышно и незаметно совершилось и его осуществление; ни малейшего шума, могущего возбудить подозрение или тревогу шкипера или пассажиров, ни малейшей торопливости или суетливости – все было проделано с ловкостью и проворством хищного зверя, свойственными этим детям природы. Каково же было возмущение и досада сеньора Хозе, когда он на другой день поутру увидел, что это индейцы так ловко одурачили его?!