Страница:
Что касается иных дел, с которыми мне пришлось в том году разбираться, наиболее важным был вопрос о притязаниях России на право расширить зону своей морской юрисдикции с трех до двенадцати миль. В январе и марте в Думе были представлены законопроекты, запрещавшие иностранным судам ловить рыбу в пределах двенадцати миль от берегов Архангельской губернии и Приамурья. Так как эти требования противоречили всемирно признанной практике и принципам международного законодательства, я получил указания заявить протест. В ответе на этот протест российское правительство заявило, что вопрос о протяженности территориальных вод может регулироваться как договорами между странами, так и международным законодательством, а когда он определяется последними, граница территориальных вод может зависеть от обычаев, прав на рыбную ловлю, уголовного или гражданского законодательства, требований заинтересованных кругов. Так, Россия не связана обязательствами по каким-либо договорам, протяженность ее территориальных вод, с точки зрения международного законодательства, может определяться только дальнобойностью ее береговых орудий, которая составляет двенадцать миль. Она, однако, предлагала передать этот вопрос на рассмотрение третьей мирной конференции, которая должна была состояться Гааге в 1915 году. Выражая желание обсудить на международной конференции закон о протяженности территориальных вод, мы приложили к этому условие, что до тех пор, пока такая конференция не выработает решения, русское правительство не должно чинить препятствий британским судам за пределами существующей трехмильной границы без предварительного соглашения с нами. В разговоре со мной на эту тему Столыпин заявил, что российское правительство не может согласиться на подобные условия, поскольку, по мнению их юристов, в международном праве нет правила, которое запрещало бы России действовать, как она намеревалась. Поэтому единственное, что он мог мне обещать, – это отложить обсуждение данного законопроекта в Думе до осени.
Состоятельность аргументов, выдвинутых российским правительством в поддержку своих требований, была оспорена в ряде нот, в одной из которых указывалось, что в официальной ноте российского правительства, отправленной в октябре 1874 года на имя лорда Лофтуса, признавалось, что три мили – граница морской юрисдикции государства и что вопрос о такой юрисдикции «rentre dans la catègorie de celles, qui dans l’intèrêt des bonnes rèlations internationales, il serait dèsirable de voir règlèes par un commun accord entre les Etats».[59]
В июне законопроект, касавшийся Приамурья, прошел как в Думе, так и в Государственном совете, и Япония сразу же заявила протест против его применения. Но обсуждение законопроекта о рыбной ловле в Архангельской губернии так и не дошло до голосования. Хотя правительство отказалось его отозвать, оно не делало ничего, чтобы ускорить его прохождение, а так как значительное число депутатов не настаивали на мерах, которые могли бы вызвать трения с Великобританией, законопроект в конце концов умер естественной смертью.
В одном из разговоров с председателем Государственного совета, в ходе которого мы обсуждали претензии России на расширение ее территориальных вод, я воспользовался случаем, чтобы настоять на скорейшем рассмотрении двух других нерешенных вопросов. Господин Столыпин воскликнул: «Вы сегодня не в ударе, господин посол! Вы предлагаете мне уже третий неприятный вопрос!» Господин Столыпин был прав. Времена были непростые, и в первый год моей службы в Санкт-Петербурге постоянно возникали неприятные вопросы, о которых я должен был делать представления русскому правительству.
Один из них – довольно типичный – заслуживает отдельного упоминания.
В начале апреля российская пресса опубликовала отчет о судебном процессе над бывшим служащим морского министерства, которого обвиняли в том, что в 1903 году он продал книгу секретных сигналов капитану Калтропу, военно-морскому атташе британского посольства, а затем в 1909 году передал следующую книгу сигналов вместе с другими секретными документами его преемнику, капитану Орби Смиту. В ходе расследования этот человек, Поваже, признал, что пытался продать книгу сигналов капитану Калтропу, однако тот отказался ее купить. Он также показал под присягой, что никогда в жизни не видел капитана Смита. Суд признал его виновным по обоим пунктам обвинения, но так как по первому пункту он освобождался от наказания по закону об истечении срока давности, то был приговорен только по второму пункту – к двенадцати годам каторжных работ.
Я сразу же выступил с протестом. Я указал, что судебные власти не известили, как они были обязаны, посольство о том, что в ближайшее время должен состояться процесс, на котором будут выдвинуты серьезные обвинения против британского военноморского атташе, и, дав слово чести, что во всей этой истории нет ни капли правды, я потребовал от исполняющего обязанности министерства иностранных дел опубликовать официальное dèmenti (опровержение – фр.) необоснованных утверждений, сделанных некоторыми свидетелями обвинения. Признав, что судебные власти должны были известить посольство о предстоящем процессе и пообещав поставить императора в известность о том, что я сказал, господин Нератов, вместо опубликования официального опровержения от имени российского правительства, просто передал в печать сообщение о том, что британский посол в категорической форме отрицает факт проведения каких-либо переговоров между капитаном Орби Смитом и Поваже. Император, который как раз на следующий день давал аудиенцию нашему военному атташе, полковнику Уиндему, заявил, что полностью удовлетворен моими заверениями и, со своей стороны, считает инцидент исчерпанным. Несмотря на мои неоднократные протесты в адрес российского правительства, а также на имевшиеся у нас доказательства того, что капитана Смита не было в Санкт-Петербурге в те два дня, когда, по утверждению обвинения, Поваже приходил к нему на квартиру, никаких других извинений капитан Смит так и не получил.
Глава 9
Состоятельность аргументов, выдвинутых российским правительством в поддержку своих требований, была оспорена в ряде нот, в одной из которых указывалось, что в официальной ноте российского правительства, отправленной в октябре 1874 года на имя лорда Лофтуса, признавалось, что три мили – граница морской юрисдикции государства и что вопрос о такой юрисдикции «rentre dans la catègorie de celles, qui dans l’intèrêt des bonnes rèlations internationales, il serait dèsirable de voir règlèes par un commun accord entre les Etats».[59]
В июне законопроект, касавшийся Приамурья, прошел как в Думе, так и в Государственном совете, и Япония сразу же заявила протест против его применения. Но обсуждение законопроекта о рыбной ловле в Архангельской губернии так и не дошло до голосования. Хотя правительство отказалось его отозвать, оно не делало ничего, чтобы ускорить его прохождение, а так как значительное число депутатов не настаивали на мерах, которые могли бы вызвать трения с Великобританией, законопроект в конце концов умер естественной смертью.
В одном из разговоров с председателем Государственного совета, в ходе которого мы обсуждали претензии России на расширение ее территориальных вод, я воспользовался случаем, чтобы настоять на скорейшем рассмотрении двух других нерешенных вопросов. Господин Столыпин воскликнул: «Вы сегодня не в ударе, господин посол! Вы предлагаете мне уже третий неприятный вопрос!» Господин Столыпин был прав. Времена были непростые, и в первый год моей службы в Санкт-Петербурге постоянно возникали неприятные вопросы, о которых я должен был делать представления русскому правительству.
Один из них – довольно типичный – заслуживает отдельного упоминания.
В начале апреля российская пресса опубликовала отчет о судебном процессе над бывшим служащим морского министерства, которого обвиняли в том, что в 1903 году он продал книгу секретных сигналов капитану Калтропу, военно-морскому атташе британского посольства, а затем в 1909 году передал следующую книгу сигналов вместе с другими секретными документами его преемнику, капитану Орби Смиту. В ходе расследования этот человек, Поваже, признал, что пытался продать книгу сигналов капитану Калтропу, однако тот отказался ее купить. Он также показал под присягой, что никогда в жизни не видел капитана Смита. Суд признал его виновным по обоим пунктам обвинения, но так как по первому пункту он освобождался от наказания по закону об истечении срока давности, то был приговорен только по второму пункту – к двенадцати годам каторжных работ.
Я сразу же выступил с протестом. Я указал, что судебные власти не известили, как они были обязаны, посольство о том, что в ближайшее время должен состояться процесс, на котором будут выдвинуты серьезные обвинения против британского военноморского атташе, и, дав слово чести, что во всей этой истории нет ни капли правды, я потребовал от исполняющего обязанности министерства иностранных дел опубликовать официальное dèmenti (опровержение – фр.) необоснованных утверждений, сделанных некоторыми свидетелями обвинения. Признав, что судебные власти должны были известить посольство о предстоящем процессе и пообещав поставить императора в известность о том, что я сказал, господин Нератов, вместо опубликования официального опровержения от имени российского правительства, просто передал в печать сообщение о том, что британский посол в категорической форме отрицает факт проведения каких-либо переговоров между капитаном Орби Смитом и Поваже. Император, который как раз на следующий день давал аудиенцию нашему военному атташе, полковнику Уиндему, заявил, что полностью удовлетворен моими заверениями и, со своей стороны, считает инцидент исчерпанным. Несмотря на мои неоднократные протесты в адрес российского правительства, а также на имевшиеся у нас доказательства того, что капитана Смита не было в Санкт-Петербурге в те два дня, когда, по утверждению обвинения, Поваже приходил к нему на квартиру, никаких других извинений капитан Смит так и не получил.
Глава 9
1912–1914
Визит британской парламентской делегации в Санкт-Петербург. – Улучшение отношений между Россией и Британией. – Персидский вопрос. – Действия российских консулов в Персии. – Беседа по этому вопросу с императором Николаем II. – Трансперсидская железная дорога
Несмотря на кризисы, имевшие место в наших взаимоотношениях с Россией в 1911 году, две страны постепенно все больше сближались, и теплый прием, оказанный влиятельной и весьма представительной британской делегации, посетившей Москву и Санкт-Петербург в феврале 1912 года, стал новой вехой на пути развития англо-российской дружбы. К сожалению, спикер палаты представителей мистер Лоутер (ныне лорд Алсуотер), который должен был возглавить делегацию, в последний момент не смог поехать из-за смерти своего отца, но лорд Вердейл стал ему достойной заменой.
В день их прибытия я дал обед в посольстве, куда были приглашены все члены правительства, представители армии и флота, лидеры конституционных партий Думы, члены Государственного совета, за исключением лидера кадетов господина Милюкова, поскольку кое-кому не хотелось с ним встречаться. Приветствуя своих соотечественников в России, я подчеркнул, что реальное и продолжительное сотрудничество с Россией должно строиться не на дипломатических мероприятиях, а на более надежной основе взаимного доверия, дружбы и симпатии. Это было лейтмотивом почти всех речей, которые произносили на банкетах, данных в честь делегации. Однако один или два раза, и особенно на обеде, данном Думой и Государственным советом, ораторы с обеих сторон пошли гораздо дальше. На означенном обеде председательствующий господин Родзянко предложил мне выступить с ответом на тост, произнесенный одним русским генералом от имени ветеранов Крымской войны. Но мне пришлось отказаться, потому что на этот тост я мог дать единственный ответ, а именно: в ходе Крымской войны мы научились уважать друг друга как великодушных и храбрых противников, но, если нам снова случится воевать, я верю, мы будем плечом к плечу сражаться против общего врага. С большим трудом уговорил я председателя Думы Родзянко доверить ответ кому-нибудь, кто не должен быть так осторожен в выражении чувств, как я. В конце концов ответ был поручен сэру Э. Бетюну, и храбрый генерал, не раздумывая, заговорил о том, о чем я не осмелился. Он вызвал восхищение русских, ответив почти слово в слово так, как мог бы я, и впоследствии получил множество гневных откликов в германской прессе.
Однако не одни только речи способствовали достижению большего взаимопонимания между двумя странами, но также и непосредственное общение между теми, кто представлял армию, флот, парламент и духовенство Великобритании и их российских коллег, потому что личные контакты между людьми больше, чем что-либо еще, способствуют установлению добрых взаимоотношений между нациями. Точно так же визит, который господин Сазонов нанес королю в Балморале, и разговоры между ним и сэром Эдвардом Греем заложили основу тесного сотрудничества между двумя правительствами, лишь благодаря которому удалось предотвратить распространение балканского пожара 1912–1913 годов на всю Европу. Однако прежде чем мы попытаемся проследить за действиями обоих правительств на разных этапах Балканской войны, имеет смысл сначала прояснить для себя остальные вопросы, занимавшие их вплоть до начала мировой войны.
Хотя к моменту возвращения поправившегося господина Сазонова в министерство иностранных дел в конце 1911 года персидский вопрос в значительной мере утратил остроту, свойственную ему во второй половине года, он, тем не менее, продолжал вызывать постоянные трения и недоразумения между двумя правительствами. Обсуждая со мной сложившуюся в начале 1912 года ситуацию, император заметил, что Персия находится в состоянии анархии, а ее правительство настолько слабо, что порядок невозможно восстановить без вмешательства российских войск на севере и британских – на юге. После того как они выполнят свою задачу, их можно будет заменить небольшой персидской армией, способной поддерживать установленный ими порядок. Затем его величество выразил сожаление, что определенные круги в Англии сомневаются в искренности российского правительства, добавив при этом, что если он дал гарантии, что Россия не будет аннексировать никаких персидских территорий, то британское правительство может быть уверено: он сдержит свое слово.
Но если император и господин Сазонов действительно стремились восстановить нормальные и корректные отношения с Персией, то российские консулы в этой стране предпочитали наступательную политику и действовали в совершенно противоположном духе. Генеральный консул в Мешхеде, князь Дабия, был прямо повинен в обстреле и осквернении святынь в этом городе, в то время как его коллеги в Тавризе и других городах, не колеблясь, провоцировали беспорядки, которые могли бы послужить предлогом для российской интервенции. В своих отчетах правительству они так успешно извращали причины и характер этих волнений, что Сазонов даже угрожал, что Россия возьмет на себя управление Северным Азербайджаном, если Персия не наведет порядок в Тавризе. Насколько трудно было правительствам двух стран совместно работать в Персии, становится ясно из частного письма, которое я написал сэру Эдварду Грею после того, как получил указания предупредить российское правительство о возможных последствиях подобных действий с их стороны:
Положение, сложившееся в результате действий русских консулов, сделалось в конце концов настолько серьезным, что в конце июня 1914 года я получил указание испросить аудиенции у императора, чтобы сообщить ему, как глубоко озабочено британское правительство состоянием дел.
На вопрос его величества, вызвано ли это беспокойство какими-либо недавними событиями, я ответил, что год назад я уже высказывался в защиту откровенного обмена мнениями между двумя правительствами, поскольку уже тогда опасался, что дальнейшее развитие событий в Северной Персии может привести к краху англо-российских договоренностей. Ситуация менялась очень быстро, и к настоящему моменту Северная Персия, по существу, превратилась в российскую провинцию. «Мы ни на минуту, – продолжил я, – не сомневались в обещаниях его величества не аннексировать никаких персидских территорий. Мы только фиксируем свершившиеся факты. Непредвиденные события привели к оккупации отдельных районов Северной Персии российскими войсками, и постепенно весь административный аппарат оказался сосредоточен в руках российских консулов. Генерал-губернатор Азербайджана – всего лишь марионетка российского генерального консула, и то же самое можно сказать о губернаторах Решта, Казвина и Джульфы. Они все без исключения были агентами российского правительства и действовали совершенно независимо от центрального правительства в Тегеране. Большие участки земли в Северной Персии были захвачены незаконно, множество персов были обращено в подданных Российской империи, а налоги собирались российскими консулами, отстранившими представителей персидской финансовой администрации. Такие порядки распространились уже на Исфахан и даже на нейтральную зону. Мы ни в коей мере не хотим оспаривать доминирующее положение России на севере страны, но это не относится к методам, с помощью которых оно достигается, и имевшим место попыткам распространить его на нейтральную зону». В заключение я напомнил императору, что ни одно британское правительство не сможет поддерживать англо-российское сотрудничество без одобрения в парламенте, а происходящие на севере Персии события не вызывают сочувствия ни у либералов, ни и у консерваторов.
Внимательно выслушав меня, император ответил, что сложившееся в Северной Персии положение вызвано обстоятельствами, не подвластными российскому правительству. Оно явилось следствием беспорядков, учиненных федаинами[61] в Тавризе, и возникшей вследствие этого необходимости защищать интересы России на севере. Никто не жалеет об этом больше, чем он. Во-первых, он может дать мне честное слово, что искренне желает вывести свои войска, и, во-вторых, он чувствует, что теперь его будут подозревать в невыполнении собственных обещаний. Он вполне понимает, чем вызваны представления британского правительства, и он бы только приветствовал прямой обмен мнениями, призванный устранить опасность каких-либо недоразумений в будущем. В первую очередь, однако, следует взять под контроль действия консулов, и он распорядится, чтобы при министерстве иностранных дел был создан комитет, который занялся бы расследованием этого дела.
Затем император перевел разговор на нейтральную зону, отметив, что самый простой способ определить положение обеих стран в этой области – это поделить ее. Я ответил, что хотя я полностью согласен с тем, что правительствам наших двух стран необходимо прийти к взаимопониманию в вопросе о том, что им позволено делать на этой территории, однако британская сторона не стремится расширить зону своей ответственности. Император заметил, что в любом случае, вероятно, понадобится пересмотреть соглашение 1907 года. Он был вполне готов дать на это согласие, если британское правительство того хочет. Когда я прощался с его величеством по окончании аудиенции, император сказал: «Я только могу сказать, как уже говорил до этого, что мое единственное желание – сохранить крепкую дружбу между Россией и Англией, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы ничто не мешало тесному взаимопониманию между нашими двумя странами».
Лично я очень поддерживал идею пересмотра договора 1907 года, так как, по моему мнению, ничто так не способствовало возникновению разногласий между двумя странами, как неопределенный статус нейтральной зоны. Если оставить вопрос открытым, это будет то и дело вызывать конфликты и взаимные обвинения. Действительно, экономические интересы обеих стран в этой области постоянно сталкивались, особенно в вопросе строительства железных дорог. Британские синдикаты стремились приобрести концессии на строительство нескольких железнодорожных линий, в то время как российское правительство противилось строительству любых дорог рядом со своей зоной, полагая, что доставляемые морем британские товары заполнят персидские рынки в ущерб российской торговле.
Со своей стороны российское правительство горячо поддерживало идею Трансперсидской железной дороги, которая, будучи связана с российской и индийской железнодорожными сетями, станет транзитным путем между Европой, с одной стороны, и Индией и Австрало-Азией – с другой. В начале 1912 года оно передало план такой железной дороги британскому правительству, которое в принципе согласилось с ним, но с несколькими оговорками. В результате было сформировано товарищество с ограниченной ответственностью, предназначенное заниматься разработкой проекта и поисками финансирования. В последующие два года между двумя правительствами шли периодически прерывавшиеся и возобновлявшиеся переговоры относительно того, где должна проходить эта дорога. Соглашения, однако, достичь не удалось, так как британское правительство настаивало на том, чтобы ветка проходила через британскую зону влияния от Бендер-Аббаса через Исфахан и Шираз и не продлевалась до Карачи без его официального на то согласия. В то время как российское правительство предлагало более прямой маршрут через Тегеран и Керман до Чахбара, который оно считало единственным местом на южно-персидском побережье, где можно было обустроить хорошую гавань. Но даже если оставить в стороне вопрос о маршруте, шансы собрать необходимые средства были столь ничтожны, что вряд ли этим планам было суждено осуществиться, даже если бы тому не помешала война.
В день их прибытия я дал обед в посольстве, куда были приглашены все члены правительства, представители армии и флота, лидеры конституционных партий Думы, члены Государственного совета, за исключением лидера кадетов господина Милюкова, поскольку кое-кому не хотелось с ним встречаться. Приветствуя своих соотечественников в России, я подчеркнул, что реальное и продолжительное сотрудничество с Россией должно строиться не на дипломатических мероприятиях, а на более надежной основе взаимного доверия, дружбы и симпатии. Это было лейтмотивом почти всех речей, которые произносили на банкетах, данных в честь делегации. Однако один или два раза, и особенно на обеде, данном Думой и Государственным советом, ораторы с обеих сторон пошли гораздо дальше. На означенном обеде председательствующий господин Родзянко предложил мне выступить с ответом на тост, произнесенный одним русским генералом от имени ветеранов Крымской войны. Но мне пришлось отказаться, потому что на этот тост я мог дать единственный ответ, а именно: в ходе Крымской войны мы научились уважать друг друга как великодушных и храбрых противников, но, если нам снова случится воевать, я верю, мы будем плечом к плечу сражаться против общего врага. С большим трудом уговорил я председателя Думы Родзянко доверить ответ кому-нибудь, кто не должен быть так осторожен в выражении чувств, как я. В конце концов ответ был поручен сэру Э. Бетюну, и храбрый генерал, не раздумывая, заговорил о том, о чем я не осмелился. Он вызвал восхищение русских, ответив почти слово в слово так, как мог бы я, и впоследствии получил множество гневных откликов в германской прессе.
Однако не одни только речи способствовали достижению большего взаимопонимания между двумя странами, но также и непосредственное общение между теми, кто представлял армию, флот, парламент и духовенство Великобритании и их российских коллег, потому что личные контакты между людьми больше, чем что-либо еще, способствуют установлению добрых взаимоотношений между нациями. Точно так же визит, который господин Сазонов нанес королю в Балморале, и разговоры между ним и сэром Эдвардом Греем заложили основу тесного сотрудничества между двумя правительствами, лишь благодаря которому удалось предотвратить распространение балканского пожара 1912–1913 годов на всю Европу. Однако прежде чем мы попытаемся проследить за действиями обоих правительств на разных этапах Балканской войны, имеет смысл сначала прояснить для себя остальные вопросы, занимавшие их вплоть до начала мировой войны.
Хотя к моменту возвращения поправившегося господина Сазонова в министерство иностранных дел в конце 1911 года персидский вопрос в значительной мере утратил остроту, свойственную ему во второй половине года, он, тем не менее, продолжал вызывать постоянные трения и недоразумения между двумя правительствами. Обсуждая со мной сложившуюся в начале 1912 года ситуацию, император заметил, что Персия находится в состоянии анархии, а ее правительство настолько слабо, что порядок невозможно восстановить без вмешательства российских войск на севере и британских – на юге. После того как они выполнят свою задачу, их можно будет заменить небольшой персидской армией, способной поддерживать установленный ими порядок. Затем его величество выразил сожаление, что определенные круги в Англии сомневаются в искренности российского правительства, добавив при этом, что если он дал гарантии, что Россия не будет аннексировать никаких персидских территорий, то британское правительство может быть уверено: он сдержит свое слово.
Но если император и господин Сазонов действительно стремились восстановить нормальные и корректные отношения с Персией, то российские консулы в этой стране предпочитали наступательную политику и действовали в совершенно противоположном духе. Генеральный консул в Мешхеде, князь Дабия, был прямо повинен в обстреле и осквернении святынь в этом городе, в то время как его коллеги в Тавризе и других городах, не колеблясь, провоцировали беспорядки, которые могли бы послужить предлогом для российской интервенции. В своих отчетах правительству они так успешно извращали причины и характер этих волнений, что Сазонов даже угрожал, что Россия возьмет на себя управление Северным Азербайджаном, если Персия не наведет порядок в Тавризе. Насколько трудно было правительствам двух стран совместно работать в Персии, становится ясно из частного письма, которое я написал сэру Эдварду Грею после того, как получил указания предупредить российское правительство о возможных последствиях подобных действий с их стороны:
«Поскольку Сазонов не смог вчера со мной встретиться, я послал ему частное письмо, в котором изложил, что вы просили меня ему сообщить относительно возможного захвата Россией власти в Северном Азербайджане.[60]Само собой разумеется, Персия была одним из вопросов, которые обсуждались на встрече между сэром Эдвардом Греем и господином Сазоновым в Балморале. Хотя они в принципе признавали необходимость установить в Тегеране сильное правительство, обладающее достаточно организованными силами, чтобы поддерживать порядок, дальнейшие переговоры ничего не дали, так как оказалось, что очень трудно найти подходящего человека, который мог бы возглавить это правительство, а также средства для формирования жандармерии под командованием иностранных офицеров. А тем временем русские консулы продолжали присваивать себе все большие полномочия, тогда как мои представления по этому вопросу лишь подчеркивали расхождения между Лондоном и Санкт-Петербургом в толковании соглашения 1907 года. Со своей стороны, Россия желала, чтобы ей была предоставлена большая свобода действий на севере Персии, где у нее были тысячи подданных и где торговля находилась полностью в ее руках. Она позволяла нам делать все, что угодно, в нашей зоне влияния, при условии, что мы не будем придирчиво следить за действиями в ее зоне. Россия также полагала, что пришло время для фактического разделения нейтральной зоны, и предложила изменить соответствующий пункт договора путем обмена секретными нотами. Британское правительство, напротив, постоянно стремилось к сохранению целостности и независимости Персии. Естественно, оно стремилось защитить британские экономические интересы в нейтральной зоне, но у него не было желания расширять сферу своей ответственности, а также позволять русскому политическому влиянию распространяться за пределы северной части. Поэтому оно просто выразило готовность рассмотреть любые предложения российского правительства на предмет более точного разграничения российских и британских интересов в нейтральной зоне.
Вам уже известно из телеграфного отчета о разговоре, который состоялся между нами сегодня утром, что этот шаг рассматривается им как крайняя мера и он надеется, что этого удастся избежать, если Персия согласится, чтобы Шуджа ад-Давла оставался на посту вице-губернатора Тавриза.
Дав мне такое объяснение, Сазонов продолжал с жаром говорить о том, что вы сказали касательно англо-российского взаимопонимания. Эти отношения, отметил он, – альфа и омега его политики, и он сожалеет, что Извольский, а не он, скрепил их своей подписью. Поддержание этих отношений жизненно важно для обеих стран, и, если они разрушатся, в Европе сразу же установится гегемония Германии. Поэтому он пошел навстречу британскому правительству и наперекор российскому общественному мнению остановил продвижение российских войск к Тегерану, способствовал подписанию мирного договора с правительством Персии, согласился на совместную выплату двухсот тысяч бывшему шаху, то есть сделал все, о чем мы его просили.
Здесь я перебил его, заметив, что хотя мы и благодарны ему за честное сотрудничество, но я вынужден напомнить ему, в каком трудном положении вы оказались в результате российских действий в Персии. В отличие от России Англия является конституционной страной, и там общественное мнение проявляется в результатах голосования в парламенте. Я объяснил ему, что в определенные моменты возмущение поведением России в Персии было столь велико, что, несмотря на искреннее желание сохранить англо-российское взаимопонимание, вы почти не надеялись, что вам удастся это сделать.
Сазонов ответил, я совершаю ошибку, недооценивая роль общественного мнения в его стране и стоявшие перед ним трудности. Он не только подвергался нападкам в прессе, но и на других уровнях он получал упреки в пренебрежении интересами России в угоду нашим требованиям. Ему пришлось преодолеть значительное сопротивление в Совете министров, и после нападения на российские войска в Тавризе в декабре прошлого года он получил три письма с угрозами в свой адрес и заявлениями, что он недостоин руководить внешней политикой России. Он стремится поддерживать принципы, на которых основано англо-российское взаимопонимание, и у него нет ни малейшего желания брать на себя административные функции в Северном Азербайджане, но если нападения на российские войска возобновятся, он будет вынужден это сделать. Мы должны больше доверять друг другу, и британское правительство должно верить, какие бы временные меры Россия ни предпринимала ради самообороны, она не желает аннексировать ни пяди персидской территории. Пока обе стороны, подписавшие соглашение 1907 года, остаются верными его принципам и генеральной линии, у каждой из них, в границах ее сферы влияния, должна быть свобода предпринимать меры, которые она сочтет необходимыми. Российское общественное мнение будет неприятно удивлено, если станет известно, что его правительство отчитывают, как ребенка, за каждый шаг, который оно предпринимает для защиты своих интересов.
Я заметил Сазонову, что хорошо понимаю трудности его положения, но, с моей точки зрения, основная причина недоразумений, которые время от времени возникают между двумя правительствами, кроется в том, что, пока правительства стараются честно работать вместе, российские консулы в Персии ведут прямо противоположную политику. Когда, как это не раз случалось, он говорил мне, что в Мешхеде или Тавризе произошли беспорядки, требовавшие вмешательства русских войск, я, со своей стороны, не был абсолютно уверен, что эти беспорядки не были сознательно спровоцированы тем или иным консулом, чтобы создать повод для интервенции.
Сазонов с этим не согласился. Он заявил, что Мюллер, его консул в Тавризе, который сейчас находится в отпуске, – превосходный человек, и подтвердил, что описание событий в Мешхеде, данное Дабией, соответствует истине. Я усомнился в этом, поскольку, по сообщению Сайкса, восемь человек были расстреляны из пулемета внутри мечети, в чем он убедился лично, войдя в мавзолей. Сазонов ответил, что может показать мне полученные им отчеты, в которых содержатся прямо противоположные сведения. Пострадал только купол мечети, а атака русскими военными святилища рядом с мечетью вполне оправдывалась тем, что зачинщики беспорядков использовали его как базу для агитации военных операций против русских войск. Императора, добавил он, очень огорчило то, как извращаются эти события.
В конечном счете Сазонов сказал, что продемонстрировал свои добрые намерения, отозвав Похитонова, и что он не будет возражать против отзыва Дабии сразу же, как только представится такая возможность. Однако он не может сделать это сразу, поскольку тогда может возникнуть впечатление, что на него было оказано давление. Он также предпочел бы, чтобы одновременно отозвали и Сайкса.
Боюсь, что мы не сможем дружно работать с Россией, пока в ее консульской службе в Персии не произойдут определенные перемены, но Сазонов недостаточно силен, чтобы осуществить эти перемены без нашей помощи. Он вынужден заботиться о своем собственном положении, которое нельзя назвать очень устойчивым, и поэтому я полагаю, что целесообразно будет согласиться отозвать одного или двух наших консулов в качестве ответной уступки. Персидский министр-резидент в России неоднократно говорил мне, что он абсолютно уверен в честности и добрых намерениях Сазонова, но их осуществлению очень сильно мешает поведение консулов, а также некоторых чиновников министерства, игнорирующих его инструкции».
Положение, сложившееся в результате действий русских консулов, сделалось в конце концов настолько серьезным, что в конце июня 1914 года я получил указание испросить аудиенции у императора, чтобы сообщить ему, как глубоко озабочено британское правительство состоянием дел.
На вопрос его величества, вызвано ли это беспокойство какими-либо недавними событиями, я ответил, что год назад я уже высказывался в защиту откровенного обмена мнениями между двумя правительствами, поскольку уже тогда опасался, что дальнейшее развитие событий в Северной Персии может привести к краху англо-российских договоренностей. Ситуация менялась очень быстро, и к настоящему моменту Северная Персия, по существу, превратилась в российскую провинцию. «Мы ни на минуту, – продолжил я, – не сомневались в обещаниях его величества не аннексировать никаких персидских территорий. Мы только фиксируем свершившиеся факты. Непредвиденные события привели к оккупации отдельных районов Северной Персии российскими войсками, и постепенно весь административный аппарат оказался сосредоточен в руках российских консулов. Генерал-губернатор Азербайджана – всего лишь марионетка российского генерального консула, и то же самое можно сказать о губернаторах Решта, Казвина и Джульфы. Они все без исключения были агентами российского правительства и действовали совершенно независимо от центрального правительства в Тегеране. Большие участки земли в Северной Персии были захвачены незаконно, множество персов были обращено в подданных Российской империи, а налоги собирались российскими консулами, отстранившими представителей персидской финансовой администрации. Такие порядки распространились уже на Исфахан и даже на нейтральную зону. Мы ни в коей мере не хотим оспаривать доминирующее положение России на севере страны, но это не относится к методам, с помощью которых оно достигается, и имевшим место попыткам распространить его на нейтральную зону». В заключение я напомнил императору, что ни одно британское правительство не сможет поддерживать англо-российское сотрудничество без одобрения в парламенте, а происходящие на севере Персии события не вызывают сочувствия ни у либералов, ни и у консерваторов.
Внимательно выслушав меня, император ответил, что сложившееся в Северной Персии положение вызвано обстоятельствами, не подвластными российскому правительству. Оно явилось следствием беспорядков, учиненных федаинами[61] в Тавризе, и возникшей вследствие этого необходимости защищать интересы России на севере. Никто не жалеет об этом больше, чем он. Во-первых, он может дать мне честное слово, что искренне желает вывести свои войска, и, во-вторых, он чувствует, что теперь его будут подозревать в невыполнении собственных обещаний. Он вполне понимает, чем вызваны представления британского правительства, и он бы только приветствовал прямой обмен мнениями, призванный устранить опасность каких-либо недоразумений в будущем. В первую очередь, однако, следует взять под контроль действия консулов, и он распорядится, чтобы при министерстве иностранных дел был создан комитет, который занялся бы расследованием этого дела.
Затем император перевел разговор на нейтральную зону, отметив, что самый простой способ определить положение обеих стран в этой области – это поделить ее. Я ответил, что хотя я полностью согласен с тем, что правительствам наших двух стран необходимо прийти к взаимопониманию в вопросе о том, что им позволено делать на этой территории, однако британская сторона не стремится расширить зону своей ответственности. Император заметил, что в любом случае, вероятно, понадобится пересмотреть соглашение 1907 года. Он был вполне готов дать на это согласие, если британское правительство того хочет. Когда я прощался с его величеством по окончании аудиенции, император сказал: «Я только могу сказать, как уже говорил до этого, что мое единственное желание – сохранить крепкую дружбу между Россией и Англией, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы ничто не мешало тесному взаимопониманию между нашими двумя странами».
Лично я очень поддерживал идею пересмотра договора 1907 года, так как, по моему мнению, ничто так не способствовало возникновению разногласий между двумя странами, как неопределенный статус нейтральной зоны. Если оставить вопрос открытым, это будет то и дело вызывать конфликты и взаимные обвинения. Действительно, экономические интересы обеих стран в этой области постоянно сталкивались, особенно в вопросе строительства железных дорог. Британские синдикаты стремились приобрести концессии на строительство нескольких железнодорожных линий, в то время как российское правительство противилось строительству любых дорог рядом со своей зоной, полагая, что доставляемые морем британские товары заполнят персидские рынки в ущерб российской торговле.
Со своей стороны российское правительство горячо поддерживало идею Трансперсидской железной дороги, которая, будучи связана с российской и индийской железнодорожными сетями, станет транзитным путем между Европой, с одной стороны, и Индией и Австрало-Азией – с другой. В начале 1912 года оно передало план такой железной дороги британскому правительству, которое в принципе согласилось с ним, но с несколькими оговорками. В результате было сформировано товарищество с ограниченной ответственностью, предназначенное заниматься разработкой проекта и поисками финансирования. В последующие два года между двумя правительствами шли периодически прерывавшиеся и возобновлявшиеся переговоры относительно того, где должна проходить эта дорога. Соглашения, однако, достичь не удалось, так как британское правительство настаивало на том, чтобы ветка проходила через британскую зону влияния от Бендер-Аббаса через Исфахан и Шираз и не продлевалась до Карачи без его официального на то согласия. В то время как российское правительство предлагало более прямой маршрут через Тегеран и Керман до Чахбара, который оно считало единственным местом на южно-персидском побережье, где можно было обустроить хорошую гавань. Но даже если оставить в стороне вопрос о маршруте, шансы собрать необходимые средства были столь ничтожны, что вряд ли этим планам было суждено осуществиться, даже если бы тому не помешала война.