Страница:
Однако в любом таком прогнозе о неизбежном возрождении «Срединного королевства» как центральной мировой державы имеются упущения, наиболее очевидным из которых является механическая зависимость от статистического прогноза. Именно эта ошибка была допущена много лет назад теми, кто предсказывал, что Япония обойдет Соединенные Штаты как ведущая экономически развитая страна мира и что ей суждено стать новой сверхдержавой. Такой взгляд не принимал во внимание ни фактора экономической уязвимости Японии, ни проблемы отсутствия непрерывности в политике, и та же ошибка повторяется теми, кто заявляет (и боится этого) о неизбежном превращении Китая в мировую державу.
Во-первых, совсем не обязательно Китаю удастся сохранить бурные темпы роста в течение двух ближайших десятилетий. Нельзя исключать возможности уменьшения темпов экономического развития, и это само по себе снижает надежность прогноза. Фактически для сохранения этих темпов в течение исторически продолжительного периода времени потребуется необычно удачное сочетание эффективного национального руководства, политической стабильности, социальной дисциплины внутри страны, высокого уровня накоплений, сохранения очень высокого уровня иностранных капиталовложений и региональной стабильности. Сохранение всех этих позитивных факторов в течение длительного времени проблематично.
Кроме того, высокие темпы экономического роста Китая, по-видимому, будут иметь побочные политические последствия, которые могут ограничить его свободу действий. Потребление Китаем энергии уже растет такими темпами, что они намного превышают возможности внутреннего производства. Этот разрыв будет увеличиваться в любом случае, но он ускорится, если темпы экономического роста Китая будут оставаться очень высокими. Такое же положение сложилось и с продовольствием. Даже с учетом снижения темпов демографического роста население Китая продолжает увеличиваться в абсолютном выражении и импорт продовольствия приобретает все более важное значение для внутреннего благополучия и политической стабильности. Зависимость от импорта не только увеличит нагрузку на экономические ресурсы Китая из-за более высоких цен, но и сделает его более уязвимым к внешнему давлению.
В военном отношении Китай частично мог бы быть назван мировой державой, так как сами масштабы его экономики и ее высокие темпы роста должны позволить его руководству направить значительную часть ВВП страны на существенное расширение и модернизацию вооруженных сил, включая дальнейшее наращивание стратегического ядерного арсенала. Однако, если усилия будут чрезмерными — а согласно некоторым западным оценкам, в середине 90-х годов на эти нужды уже пошло около 20% ВВП Китая, — это может оказать такое же негативное влияние на долгосрочный экономический рост Китая, какое неудавшаяся попытка Советского Союза конкурировать в гонке вооружений с Соединенными Штатами оказала на советскую экономику. Кроме того, активная деятельность Китая в этой области, по-видимому, ускорит ответное наращивание вооружений Японией и тем самым сведет на нет политические преимущества растущего военного совершенства Китая. И не следует игнорировать тот факт, что, за исключением своих ядерных сил, Китай, по-видимому, еще в течение какого-то периода времени не будет располагать возможностями для оказания военного влияния за пределами своего региона.
Напряженность внутри Китая также может возрасти в результате неизбежно неравномерного характера ускоренного экономического роста, который в значительной степени обеспечивается неограниченным использованием преимуществ прибрежного государства. Прибрежные южные и восточные районы Китая, а также важнейшие городские центры — более доступные для иностранных капиталовложений и внешней торговли — до сих пор были в наибольшем выигрыше от впечатляющего экономического роста Китая. Напротив, сельскохозяйственные районы, расположенные в глубине страны, и некоторые из отдаленных районов в целом отстают в развитии (в них насчитывается около 100 млн. безработных сельскохозяйственных рабочих, и эта цифра продолжает расти).
Недовольство неравенством различных районов может дополниться возмущением по поводу социального неравенства. Быстрое развитие Китая увеличивает социальное неравенство. В определенный момент либо ввиду того, что правительство может попытаться ограничить это неравенство, либо в результате проявления социального недовольства снизу неравенство в развитии отдельных районов и неравенство в уровне жизни могут, в свою очередь, оказать влияние на политическую стабильность в стране.
Второй причиной осторожного скептицизма в отношении получившего широкое распространение прогноза о превращении Китая в течение ближайшей четверти века в доминирующую державу в мировых делах, безусловно, является дальнейшее политическое развитие Китая. Динамичный характер экономической трансформации Китая, включая его социальную открытость остальному миру, в далекой перспективе начнет противоречить относительно замкнутой и бюрократически жесткой коммунистической диктатуре. Провозглашенные коммунистические цели этой диктатуры во все большей степени перестают быть делом идеологической приверженности и во все большей степени становятся вопросом имущественных интересов бюрократического аппарата. Политическая элита Китая по-прежнему организована как автономная, жесткая, дисциплинированная и по-монополистически нетерпимая иерархия, по-прежнему ритуально заявляющая о своей верности догме, которая как бы оправдывает ее власть, но которую та же элита больше не претворяет в жизнь в социальном плане. В какой-то момент эти два жизненных измерения придут к фронтальному столкновению, если только китайская политическая жизнь не начнет постепенно приспосабливаться к социальным императивам китайской экономики.
Таким образом, нельзя будет бесконечно долго избегать вопроса демократизации, если только Китай внезапно не примет то же решение, что и в 1474 году, то есть изолировать себя от мира, в какой-то степени подобно Северной Корее. Для этого Китай должен будет отозвать более 70 тыс. своих студентов, в настоящее время обучающихся в Америке, изгнать иностранных бизнесменов, отключить свои компьютеры и снять спутниковые антенны с миллионов китайских домов. Это было бы актом сумасшествия, напоминанием о «культурной революции». Возможно, на какой-то краткий момент в рамках внутренней борьбы за власть догматическое крыло правящей, но утрачивающей свои позиции Коммунистической партии Китая может попытаться последовать примеру Северной Кореи, но это возможно лишь как краткий эпизод. Скорее всего это послужило бы причиной экономического застоя, а затем вызвало бы политический взрыв.
В любом случае самоизоляция положила бы конец любым серьезным надеждам Китая не только на то, чтобы стать мировой державой, но даже на то, чтобы занять ведущее положение в регионе. Кроме того, страна слишком заинтересована в том, чтобы сохранить доступ в мир, и этот мир, в отличие от мира 1474 года, просто слишком навязчив, чтобы от него можно было успешно изолироваться. Вследствие этого у Китая практически нет экономически продуктивной и политически жизнеспособной альтернативы сохранению своей открытости миру.
Таким образом, необходимость демократизации будет все в большей степени преследовать Китай. Просто невозможно слишком долго избегать этого процесса и связанного с ним вопроса прав человека. Будущий прогресс Китая, так же как и его превращение в одну из главных держав мира, будет в значительной степени зависеть от того, насколько умело правящая элита Китая сумеет решить две взаимосвязанные проблемы, а именно проблему передачи власти от нынешнего поколения правителей более молодой команде и проблему урегулирования растущего противоречия между экономической и политической системами страны.
Китайским лидерам, возможно, удастся осуществить медленный и постепенный переход к очень ограниченному электоральному авторитаризму, при котором будет проявлена терпимость к некоторому политическому выбору на низком уровне, и только после этого сделать шаг в сторону настоящего политического плюрализма, включая уделение большего внимания зарождающемуся конституционному правлению. Такой контролируемый переход был бы в большей степени совместим с императивами все более открытой экономики страны, чем упорное сохранение исключительной монополии партии на политическую власть.
Для осуществления такой контролируемой демократизации политическая элита Китая нуждается в чрезвычайно умелом руководстве, прагматическом здравом смысле, в сохранении относительного единства и в желании уступить часть своей монополии на власть (и личные привилегии), в то время как население в целом должно быть и терпеливым, и не слишком требовательным. Такого стечения благоприятных обстоятельств трудно достичь. Опыт учит, что требование демократизации, исходящее снизу: со стороны тех, кто чувствует себя ущемленным в политическом плане (интеллигенция и студенты) или экономически эксплуатируемым (новый городской рабочий класс и сельская беднота), как правило, опережает готовность правителей пойти на уступки. В какой-то момент политическая и социальная оппозиция в Китае скорее всего присоединится к силам, требующим расширения демократии, свободы самовыражения и соблюдения прав человека. Этого не произошло в 1989 году на площади Тяньаньмынь (Tiananmen), но вполне может случиться в следующий раз.
Таким образом, едва ли Китаю удастся избежать этапа политической нестабильности. Принимая во внимание размеры страны, реальную возможность разрастания региональных противоречий и наследство в виде почти 50 лет догматической диктатуры, эта фаза могла бы стать разрушительной с точки зрения как политики, так и экономики. Даже сами китайские руководители ожидают чего-то подобного, поскольку в проведенном Коммунистической партией Китая в начале 90-х годов исследовании прогнозируется возможность серьезных политических волнений33. Некоторые китайские эксперты даже пророчили, что Китай может оказаться на одном из исторических кругов внутреннего дробления, что может окончательно остановить его продвижение к величию. Однако вероятность подобного экстремального развития событий уменьшается благодаря двойному воздействию массового национализма и современных средств связи, поскольку и то и другое работает на единое китайское государство.
Существует, наконец, и третий повод для скептицизма относительно возможностей превращения Китая в течение ближайших двух десятилетий в действительно мощную — и, по мнению некоторых американцев, уже представляющую опасность — мировую державу. Даже если Китай избежит серьезных политических кризисов и даже если ему каким-то образом удастся удержать невероятно высокие темпы экономического роста в течение четверти века, — а оба эти условия уже являются трудновыполнимыми — страна, тем не менее, все равно останется очень бедной по сравнению с другими государствами. Даже при увеличении в 3 раза внутреннего валового продукта население Китая останется в последних рядах государств мира по доходам на душу населения, не говоря уже о действительной бедности значительной части китайского народа.34 Сравнительный уровень доступа к телефонам, автомашинам и компьютерам на душу населения, не считая потребительские товары, будет очень низок.
Подытожим сказанное: весьма маловероятно, что к 2020 году даже при наиболее благоприятном стечении обстоятельств Китай станет по ключевым показателям действительно мировой державой. Но и при таком раскладе страна делает значительные шаги, позволяющие стать доминирующей региональной державой в Восточной Азии. Китай уже является наиболее влиятельным в геополитическом плане государством на материке. Его военная и экономическая мощь не идет ни в какое сравнение с возможностями ближайших соседей, за исключением Индии. Поэтому вполне естественно, что Китай будет все больше упрочивать свои позиции в регионе, сообразуясь с требованиями своей истории, географии и экономики.
Китайские учащиеся знают из истории своей страны, что еще в 1840 году Китайская империя простиралась по территории Юго-Восточной Азии, по Малаккскому проливу, включала Бирму, районы сегодняшней Бангладеш, а также Непал, районы сегодняшнего Казахстана, всю Монголию и регион, который в настоящее время называется российским Дальним Востоком, к северу от того места, где река Амур впадает в океан (см. карту III). Эти районы либо находились в какой-то форме под китайским контролем, либо платили Китаю дань. В 1885-1895 годах франко-британская колониальная экспансия ослабила китайское влияние в Юго-Восточной Азии, в то время как договоры, навязанные Россией в 1858 и 1864 годах, привели к территориальным потерям на Северо-Востоке и Северо-Западе. В 1895 году, после китайско-японской войны, Китай потерял и Тайвань.
Почти наверняка история и география заставят китайцев со временем проявлять все большую настойчивость — даже эмоционально окрашенную — в отношении необходимости воссоединения Тайваня с материковой частью Китая. Разумно было бы также предположить, что Китай по мере роста своего могущества сделает это главной задачей первого десятилетия следующего века, после экономического поглощения и политического «переваривания» Гонконга. Возможно, мирное объединение — скажем, по формуле «одна нация, несколько систем» (вариант лозунга, выдвинутого Дэн Сяопином в 1984 г.: «одна страна, две системы») — окажется привлекательным для Тайваня и не вызовет возражений со стороны Америки, но только в том случае, если Китаю удастся сохранить темпы экономического роста и провести важные демократические реформы. В противном случае, даже у доминирующего в регионе Китая не будет военных средств для навязывания своей воли, особенно ввиду противодействия США, и в этом случае проблема по-прежнему будет подпитывать китайский национализм, отравляя американо-китайские отношения.
Географический фактор также является важной составляющей интереса Китая к созданию союза с Пакистаном и обеспечению своего военного присутствия в Бирме. В обоих случаях геостратегической целью является Индия. Тесное военное сотрудничество Китая с Пакистаном осложняет решение стоящих перед Индией проблем безопасности и ограничивает ее возможности стать лидером в Южной Азии и геополитическим соперником Китая. Военное сотрудничество с Бирмой открывает для последнего доступ к военным объектам на нескольких бирманских прибрежных островах в Индийском океане, тем самым предоставляя ему новые стратегические рычаги в Юго-Восточной Азии вообще и в Малаккском проливе в частности. Если бы Китай контролировал Малаккский пролив и геостратегическую «артерию» в Сингапуре, он удерживал бы под своим контролем подходы Японии к ближневосточной нефти и европейским рынкам.
Географический фактор, подкрепленный историей, диктует Китаю и интерес к Корее. Объединенная Корея, некогда государство, платившее Китаю дань, в качестве зоны распространения американского (и косвенным образом также японского) влияния стала бы невыносимым ударом для Пекина. Самое меньшее, на чем настаивал бы Китай, это чтобы объединенная Корея была нейтральным буфером между Китаем и Японией и, кроме того, Китай рассчитывал бы, что имеющая исторические корни враждебность Кореи по отношению к Японии сама по себе втянет Корею в сферу китайского влияния. Пока, однако, разделенная Корея больше устраивает Китай, и, таким образом, Китай, по всей видимости, будет выступать за сохранение северокорейского режима.
Экономические соображения также обязательно повлияют на активное проявление честолюбивых региональных замыслов. В этом отношении быстро усиливающаяся потребность в новых источниках энергии уже заставила Китай предпринимать настойчивые попытки добиться лидирующих позиций в области эксплуатации странами региона месторождений прибрежного шельфа в Южно-Китайском море. По той же причине Китай начинает демонстрировать все больший и больший интерес к вопросам независимости богатых ресурсами стран Средней Азии. В апреле 1996 года Китай, Россия, Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан подписали совместное соглашение о границах и безопасности, а во время визита в Казахстан в июле того же года председатель Цзян Цзэминь, как утверждают, гарантировал поддержку Китаем «предпринимаемых Казахстаном усилий по защите своей независимости, суверенитета и территориальной целостности». Сказанное выше ясно показывает все более активное вмешательство Китая в геополитику в Среднеазиатском регионе.
История и экономика, кроме того, сообща подпитывают интерес имеющего более сильные позиции в регионе Китая к российскому Дальнему Востоку. Впервые с тех пор, как Россию и Китай стала разделять официальная граница, последний является более динамичной и политически более сильной стороной. Проникновение на российский Дальний Восток китайских иммигрантов и торговцев уже приняло значительные масштабы, и Китай проявляет все большую активность, развивая экономическое сотрудничество в Северной Азии, в котором большую роль играют также Япония и Корея. В этом сотрудничестве у России в настоящий момент значительно более слабые позиции, в то время как российский Дальний Восток испытывает все большую зависимость от укрепления связей с китайской Маньчжурией. Те же экономические силы определяют и характер отношений Китая с Монголией, которая больше не является союзницей России и чью официальную независимость Китай нехотя признал.
Китайская сфера регионального влияния, таким образом, находится в стадии становления. Однако сферу влияния не следует смешивать с зоной исключительного политического доминирования, с характером отношений, которые были у Советского Союза с Восточной Европой. В социально-экономическом плане это влияние является более свободным, а в политическом — менее монополистическим. Тем не менее в результате формируется географическое пространство, в котором различные государства при разработке собственной политики с особым уважением относятся к интересам, мнению и предполагаемой реакции доминирующей в этом регионе державы. Короче говоря, китайскую сферу влияния — возможно, точнее было бы ее назвать «сферой уважения» — можно определить как район, где первым задаваемым в столицах находящихся на этой территории стран в случае возникновения любой проблемы является вопрос: «Что думает по этому поводу Пекин?»
На картах XXII и XXIII показаны зоны возможного регионального доминирования Китая в ближайшую четверть века, а также Китая в качестве мировой державы в том случае, если — несмотря на отмеченные выше внутренние и внешние препятствия — он действительно таковой станет. Имеющий преобладающее влияние в регионе Большой Китай, который бы мобилизовал политическую поддержку своей чрезвычайно богатой и экономически сильной диаспоры в Сингапуре, Бангкоке, Куала-Лумпуре, Маниле и Джакарте, не говоря уже о Тайване и Гонконге (некоторые поразительные данные см. ниже в сноске),35 и который бы проник как в Центральную Азию, так и на российский Дальний Восток, приблизился бы по своей площади к размерам Китайской империи до начала ее упадка примерно 150 лет назад и даже расширил бы свою геополитическую зону в результате союза с Пакистаном. По мере того как Китай будет набирать мощь и укреплять свой престиж, проживающие в других странах богатые китайцы, по-видимому, все больше будут отождествлять свои интересы с устремлениями Китая и, таким образом, станут мощным авангардом китайского имперского наступления. Государства Юго-Восточной Азии могут найти разумным учет политических настроений и экономических интересов Китая, и они все чаще принимают их во внимание.36 Точно так же и молодые государства Средней Азии все больше рассматривают Китай как страну, кровно заинтересованную в их независимости и в том, чтобы они играли роль буфера в отношениях между Китаем и Россией.
Потенциальные очертания сферы влияния Китая и места противоречий
Карта XXII
Сфера влияния Китая как мировой державы, вероятнее всего, будет в значительной мере вытянута на юг, причем и Индонезия, и Филиппины вынуждены будут смириться с тем, что китайский флот господствует в Южно-Китайском море. Такой Китай может испытать большое искушение решить вопрос с Тайванем силой, игнорируя позицию США. На Западе в поддержку выравнивающего расстановку сил Китая может выступить Узбекистан, государство Средней Азии, которое проявляет наибольшую решимость противостоять посягательствам России на свои бывшие владения; такую же позицию может занять Туркменистан; Китай также может почувствовать себя увереннее и в этнически расколотом и, следовательно, в области национальных отношений более уязвимом Казахстане. Став настоящим политическим и экономическим гигантом, Китай сможет также оказывать более откровенное политическое влияние на российский Дальний Восток, в то же время поддерживая объединение Кореи под своим покровительством (см. карту XXII).
Однако такое разрастание Китая может встретить и сильную внешнюю оппозицию. На предыдущей карте ясно видно, что на западе как у России, так и у Индии были бы серьезные геополитические причины для заключения союза, с тем чтобы заставить Китай отказаться от его притязаний. Интерес к сотрудничеству между ними, по-видимому, будет вызван главным образом районами Средней Азии и Пакистана, где Китай больше всего угрожал бы им. На юге наибольшее противодействие исходило бы от Вьетнама и Индонезии (возможно, при поддержке Австралии). На востоке Америка, возможно, при поддержке Японии будет проявлять отрицательную реакцию на любые попытки Китая добиться превосходства в Корее и силой присоединить к себе Тайвань, действия, которые ослабили бы американское политическое присутствие на Дальнем Востоке, ограничив его потенциально нестабильным и единственным форпостом в Японии.
В конечном счете вероятность полной реализации любого из перечисленных выше сценариев, отраженных на картах, зависит не только от хода развития самого Китая, но в значительной степени и от действий США и их присутствия. Оставшаяся не у дел Америка сделала бы наиболее вероятным развитие событий в соответствии со вторым сценарием, однако даже полная реализация первого сценария потребовала бы от США приспособления и самоограничения. Китайцам это известно, и таким образом китайская политика должна быть главным образом направлена на оказание влияния на действия Соединенных Штатов и особенно на крайне важные связи между США и Японией, при этом во взаимоотношениях Китая с другими государствами тактика должна меняться с учетом этого стратегического интереса.
Во-первых, совсем не обязательно Китаю удастся сохранить бурные темпы роста в течение двух ближайших десятилетий. Нельзя исключать возможности уменьшения темпов экономического развития, и это само по себе снижает надежность прогноза. Фактически для сохранения этих темпов в течение исторически продолжительного периода времени потребуется необычно удачное сочетание эффективного национального руководства, политической стабильности, социальной дисциплины внутри страны, высокого уровня накоплений, сохранения очень высокого уровня иностранных капиталовложений и региональной стабильности. Сохранение всех этих позитивных факторов в течение длительного времени проблематично.
Кроме того, высокие темпы экономического роста Китая, по-видимому, будут иметь побочные политические последствия, которые могут ограничить его свободу действий. Потребление Китаем энергии уже растет такими темпами, что они намного превышают возможности внутреннего производства. Этот разрыв будет увеличиваться в любом случае, но он ускорится, если темпы экономического роста Китая будут оставаться очень высокими. Такое же положение сложилось и с продовольствием. Даже с учетом снижения темпов демографического роста население Китая продолжает увеличиваться в абсолютном выражении и импорт продовольствия приобретает все более важное значение для внутреннего благополучия и политической стабильности. Зависимость от импорта не только увеличит нагрузку на экономические ресурсы Китая из-за более высоких цен, но и сделает его более уязвимым к внешнему давлению.
В военном отношении Китай частично мог бы быть назван мировой державой, так как сами масштабы его экономики и ее высокие темпы роста должны позволить его руководству направить значительную часть ВВП страны на существенное расширение и модернизацию вооруженных сил, включая дальнейшее наращивание стратегического ядерного арсенала. Однако, если усилия будут чрезмерными — а согласно некоторым западным оценкам, в середине 90-х годов на эти нужды уже пошло около 20% ВВП Китая, — это может оказать такое же негативное влияние на долгосрочный экономический рост Китая, какое неудавшаяся попытка Советского Союза конкурировать в гонке вооружений с Соединенными Штатами оказала на советскую экономику. Кроме того, активная деятельность Китая в этой области, по-видимому, ускорит ответное наращивание вооружений Японией и тем самым сведет на нет политические преимущества растущего военного совершенства Китая. И не следует игнорировать тот факт, что, за исключением своих ядерных сил, Китай, по-видимому, еще в течение какого-то периода времени не будет располагать возможностями для оказания военного влияния за пределами своего региона.
Напряженность внутри Китая также может возрасти в результате неизбежно неравномерного характера ускоренного экономического роста, который в значительной степени обеспечивается неограниченным использованием преимуществ прибрежного государства. Прибрежные южные и восточные районы Китая, а также важнейшие городские центры — более доступные для иностранных капиталовложений и внешней торговли — до сих пор были в наибольшем выигрыше от впечатляющего экономического роста Китая. Напротив, сельскохозяйственные районы, расположенные в глубине страны, и некоторые из отдаленных районов в целом отстают в развитии (в них насчитывается около 100 млн. безработных сельскохозяйственных рабочих, и эта цифра продолжает расти).
Недовольство неравенством различных районов может дополниться возмущением по поводу социального неравенства. Быстрое развитие Китая увеличивает социальное неравенство. В определенный момент либо ввиду того, что правительство может попытаться ограничить это неравенство, либо в результате проявления социального недовольства снизу неравенство в развитии отдельных районов и неравенство в уровне жизни могут, в свою очередь, оказать влияние на политическую стабильность в стране.
Второй причиной осторожного скептицизма в отношении получившего широкое распространение прогноза о превращении Китая в течение ближайшей четверти века в доминирующую державу в мировых делах, безусловно, является дальнейшее политическое развитие Китая. Динамичный характер экономической трансформации Китая, включая его социальную открытость остальному миру, в далекой перспективе начнет противоречить относительно замкнутой и бюрократически жесткой коммунистической диктатуре. Провозглашенные коммунистические цели этой диктатуры во все большей степени перестают быть делом идеологической приверженности и во все большей степени становятся вопросом имущественных интересов бюрократического аппарата. Политическая элита Китая по-прежнему организована как автономная, жесткая, дисциплинированная и по-монополистически нетерпимая иерархия, по-прежнему ритуально заявляющая о своей верности догме, которая как бы оправдывает ее власть, но которую та же элита больше не претворяет в жизнь в социальном плане. В какой-то момент эти два жизненных измерения придут к фронтальному столкновению, если только китайская политическая жизнь не начнет постепенно приспосабливаться к социальным императивам китайской экономики.
Таким образом, нельзя будет бесконечно долго избегать вопроса демократизации, если только Китай внезапно не примет то же решение, что и в 1474 году, то есть изолировать себя от мира, в какой-то степени подобно Северной Корее. Для этого Китай должен будет отозвать более 70 тыс. своих студентов, в настоящее время обучающихся в Америке, изгнать иностранных бизнесменов, отключить свои компьютеры и снять спутниковые антенны с миллионов китайских домов. Это было бы актом сумасшествия, напоминанием о «культурной революции». Возможно, на какой-то краткий момент в рамках внутренней борьбы за власть догматическое крыло правящей, но утрачивающей свои позиции Коммунистической партии Китая может попытаться последовать примеру Северной Кореи, но это возможно лишь как краткий эпизод. Скорее всего это послужило бы причиной экономического застоя, а затем вызвало бы политический взрыв.
В любом случае самоизоляция положила бы конец любым серьезным надеждам Китая не только на то, чтобы стать мировой державой, но даже на то, чтобы занять ведущее положение в регионе. Кроме того, страна слишком заинтересована в том, чтобы сохранить доступ в мир, и этот мир, в отличие от мира 1474 года, просто слишком навязчив, чтобы от него можно было успешно изолироваться. Вследствие этого у Китая практически нет экономически продуктивной и политически жизнеспособной альтернативы сохранению своей открытости миру.
Таким образом, необходимость демократизации будет все в большей степени преследовать Китай. Просто невозможно слишком долго избегать этого процесса и связанного с ним вопроса прав человека. Будущий прогресс Китая, так же как и его превращение в одну из главных держав мира, будет в значительной степени зависеть от того, насколько умело правящая элита Китая сумеет решить две взаимосвязанные проблемы, а именно проблему передачи власти от нынешнего поколения правителей более молодой команде и проблему урегулирования растущего противоречия между экономической и политической системами страны.
Китайским лидерам, возможно, удастся осуществить медленный и постепенный переход к очень ограниченному электоральному авторитаризму, при котором будет проявлена терпимость к некоторому политическому выбору на низком уровне, и только после этого сделать шаг в сторону настоящего политического плюрализма, включая уделение большего внимания зарождающемуся конституционному правлению. Такой контролируемый переход был бы в большей степени совместим с императивами все более открытой экономики страны, чем упорное сохранение исключительной монополии партии на политическую власть.
Для осуществления такой контролируемой демократизации политическая элита Китая нуждается в чрезвычайно умелом руководстве, прагматическом здравом смысле, в сохранении относительного единства и в желании уступить часть своей монополии на власть (и личные привилегии), в то время как население в целом должно быть и терпеливым, и не слишком требовательным. Такого стечения благоприятных обстоятельств трудно достичь. Опыт учит, что требование демократизации, исходящее снизу: со стороны тех, кто чувствует себя ущемленным в политическом плане (интеллигенция и студенты) или экономически эксплуатируемым (новый городской рабочий класс и сельская беднота), как правило, опережает готовность правителей пойти на уступки. В какой-то момент политическая и социальная оппозиция в Китае скорее всего присоединится к силам, требующим расширения демократии, свободы самовыражения и соблюдения прав человека. Этого не произошло в 1989 году на площади Тяньаньмынь (Tiananmen), но вполне может случиться в следующий раз.
Таким образом, едва ли Китаю удастся избежать этапа политической нестабильности. Принимая во внимание размеры страны, реальную возможность разрастания региональных противоречий и наследство в виде почти 50 лет догматической диктатуры, эта фаза могла бы стать разрушительной с точки зрения как политики, так и экономики. Даже сами китайские руководители ожидают чего-то подобного, поскольку в проведенном Коммунистической партией Китая в начале 90-х годов исследовании прогнозируется возможность серьезных политических волнений33. Некоторые китайские эксперты даже пророчили, что Китай может оказаться на одном из исторических кругов внутреннего дробления, что может окончательно остановить его продвижение к величию. Однако вероятность подобного экстремального развития событий уменьшается благодаря двойному воздействию массового национализма и современных средств связи, поскольку и то и другое работает на единое китайское государство.
Существует, наконец, и третий повод для скептицизма относительно возможностей превращения Китая в течение ближайших двух десятилетий в действительно мощную — и, по мнению некоторых американцев, уже представляющую опасность — мировую державу. Даже если Китай избежит серьезных политических кризисов и даже если ему каким-то образом удастся удержать невероятно высокие темпы экономического роста в течение четверти века, — а оба эти условия уже являются трудновыполнимыми — страна, тем не менее, все равно останется очень бедной по сравнению с другими государствами. Даже при увеличении в 3 раза внутреннего валового продукта население Китая останется в последних рядах государств мира по доходам на душу населения, не говоря уже о действительной бедности значительной части китайского народа.34 Сравнительный уровень доступа к телефонам, автомашинам и компьютерам на душу населения, не считая потребительские товары, будет очень низок.
Подытожим сказанное: весьма маловероятно, что к 2020 году даже при наиболее благоприятном стечении обстоятельств Китай станет по ключевым показателям действительно мировой державой. Но и при таком раскладе страна делает значительные шаги, позволяющие стать доминирующей региональной державой в Восточной Азии. Китай уже является наиболее влиятельным в геополитическом плане государством на материке. Его военная и экономическая мощь не идет ни в какое сравнение с возможностями ближайших соседей, за исключением Индии. Поэтому вполне естественно, что Китай будет все больше упрочивать свои позиции в регионе, сообразуясь с требованиями своей истории, географии и экономики.
Китайские учащиеся знают из истории своей страны, что еще в 1840 году Китайская империя простиралась по территории Юго-Восточной Азии, по Малаккскому проливу, включала Бирму, районы сегодняшней Бангладеш, а также Непал, районы сегодняшнего Казахстана, всю Монголию и регион, который в настоящее время называется российским Дальним Востоком, к северу от того места, где река Амур впадает в океан (см. карту III). Эти районы либо находились в какой-то форме под китайским контролем, либо платили Китаю дань. В 1885-1895 годах франко-британская колониальная экспансия ослабила китайское влияние в Юго-Восточной Азии, в то время как договоры, навязанные Россией в 1858 и 1864 годах, привели к территориальным потерям на Северо-Востоке и Северо-Западе. В 1895 году, после китайско-японской войны, Китай потерял и Тайвань.
Почти наверняка история и география заставят китайцев со временем проявлять все большую настойчивость — даже эмоционально окрашенную — в отношении необходимости воссоединения Тайваня с материковой частью Китая. Разумно было бы также предположить, что Китай по мере роста своего могущества сделает это главной задачей первого десятилетия следующего века, после экономического поглощения и политического «переваривания» Гонконга. Возможно, мирное объединение — скажем, по формуле «одна нация, несколько систем» (вариант лозунга, выдвинутого Дэн Сяопином в 1984 г.: «одна страна, две системы») — окажется привлекательным для Тайваня и не вызовет возражений со стороны Америки, но только в том случае, если Китаю удастся сохранить темпы экономического роста и провести важные демократические реформы. В противном случае, даже у доминирующего в регионе Китая не будет военных средств для навязывания своей воли, особенно ввиду противодействия США, и в этом случае проблема по-прежнему будет подпитывать китайский национализм, отравляя американо-китайские отношения.
Географический фактор также является важной составляющей интереса Китая к созданию союза с Пакистаном и обеспечению своего военного присутствия в Бирме. В обоих случаях геостратегической целью является Индия. Тесное военное сотрудничество Китая с Пакистаном осложняет решение стоящих перед Индией проблем безопасности и ограничивает ее возможности стать лидером в Южной Азии и геополитическим соперником Китая. Военное сотрудничество с Бирмой открывает для последнего доступ к военным объектам на нескольких бирманских прибрежных островах в Индийском океане, тем самым предоставляя ему новые стратегические рычаги в Юго-Восточной Азии вообще и в Малаккском проливе в частности. Если бы Китай контролировал Малаккский пролив и геостратегическую «артерию» в Сингапуре, он удерживал бы под своим контролем подходы Японии к ближневосточной нефти и европейским рынкам.
Географический фактор, подкрепленный историей, диктует Китаю и интерес к Корее. Объединенная Корея, некогда государство, платившее Китаю дань, в качестве зоны распространения американского (и косвенным образом также японского) влияния стала бы невыносимым ударом для Пекина. Самое меньшее, на чем настаивал бы Китай, это чтобы объединенная Корея была нейтральным буфером между Китаем и Японией и, кроме того, Китай рассчитывал бы, что имеющая исторические корни враждебность Кореи по отношению к Японии сама по себе втянет Корею в сферу китайского влияния. Пока, однако, разделенная Корея больше устраивает Китай, и, таким образом, Китай, по всей видимости, будет выступать за сохранение северокорейского режима.
Экономические соображения также обязательно повлияют на активное проявление честолюбивых региональных замыслов. В этом отношении быстро усиливающаяся потребность в новых источниках энергии уже заставила Китай предпринимать настойчивые попытки добиться лидирующих позиций в области эксплуатации странами региона месторождений прибрежного шельфа в Южно-Китайском море. По той же причине Китай начинает демонстрировать все больший и больший интерес к вопросам независимости богатых ресурсами стран Средней Азии. В апреле 1996 года Китай, Россия, Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан подписали совместное соглашение о границах и безопасности, а во время визита в Казахстан в июле того же года председатель Цзян Цзэминь, как утверждают, гарантировал поддержку Китаем «предпринимаемых Казахстаном усилий по защите своей независимости, суверенитета и территориальной целостности». Сказанное выше ясно показывает все более активное вмешательство Китая в геополитику в Среднеазиатском регионе.
История и экономика, кроме того, сообща подпитывают интерес имеющего более сильные позиции в регионе Китая к российскому Дальнему Востоку. Впервые с тех пор, как Россию и Китай стала разделять официальная граница, последний является более динамичной и политически более сильной стороной. Проникновение на российский Дальний Восток китайских иммигрантов и торговцев уже приняло значительные масштабы, и Китай проявляет все большую активность, развивая экономическое сотрудничество в Северной Азии, в котором большую роль играют также Япония и Корея. В этом сотрудничестве у России в настоящий момент значительно более слабые позиции, в то время как российский Дальний Восток испытывает все большую зависимость от укрепления связей с китайской Маньчжурией. Те же экономические силы определяют и характер отношений Китая с Монголией, которая больше не является союзницей России и чью официальную независимость Китай нехотя признал.
Китайская сфера регионального влияния, таким образом, находится в стадии становления. Однако сферу влияния не следует смешивать с зоной исключительного политического доминирования, с характером отношений, которые были у Советского Союза с Восточной Европой. В социально-экономическом плане это влияние является более свободным, а в политическом — менее монополистическим. Тем не менее в результате формируется географическое пространство, в котором различные государства при разработке собственной политики с особым уважением относятся к интересам, мнению и предполагаемой реакции доминирующей в этом регионе державы. Короче говоря, китайскую сферу влияния — возможно, точнее было бы ее назвать «сферой уважения» — можно определить как район, где первым задаваемым в столицах находящихся на этой территории стран в случае возникновения любой проблемы является вопрос: «Что думает по этому поводу Пекин?»
На картах XXII и XXIII показаны зоны возможного регионального доминирования Китая в ближайшую четверть века, а также Китая в качестве мировой державы в том случае, если — несмотря на отмеченные выше внутренние и внешние препятствия — он действительно таковой станет. Имеющий преобладающее влияние в регионе Большой Китай, который бы мобилизовал политическую поддержку своей чрезвычайно богатой и экономически сильной диаспоры в Сингапуре, Бангкоке, Куала-Лумпуре, Маниле и Джакарте, не говоря уже о Тайване и Гонконге (некоторые поразительные данные см. ниже в сноске),35 и который бы проник как в Центральную Азию, так и на российский Дальний Восток, приблизился бы по своей площади к размерам Китайской империи до начала ее упадка примерно 150 лет назад и даже расширил бы свою геополитическую зону в результате союза с Пакистаном. По мере того как Китай будет набирать мощь и укреплять свой престиж, проживающие в других странах богатые китайцы, по-видимому, все больше будут отождествлять свои интересы с устремлениями Китая и, таким образом, станут мощным авангардом китайского имперского наступления. Государства Юго-Восточной Азии могут найти разумным учет политических настроений и экономических интересов Китая, и они все чаще принимают их во внимание.36 Точно так же и молодые государства Средней Азии все больше рассматривают Китай как страну, кровно заинтересованную в их независимости и в том, чтобы они играли роль буфера в отношениях между Китаем и Россией.
Потенциальные очертания сферы влияния Китая и места противоречий
Карта XXII
Сфера влияния Китая как мировой державы, вероятнее всего, будет в значительной мере вытянута на юг, причем и Индонезия, и Филиппины вынуждены будут смириться с тем, что китайский флот господствует в Южно-Китайском море. Такой Китай может испытать большое искушение решить вопрос с Тайванем силой, игнорируя позицию США. На Западе в поддержку выравнивающего расстановку сил Китая может выступить Узбекистан, государство Средней Азии, которое проявляет наибольшую решимость противостоять посягательствам России на свои бывшие владения; такую же позицию может занять Туркменистан; Китай также может почувствовать себя увереннее и в этнически расколотом и, следовательно, в области национальных отношений более уязвимом Казахстане. Став настоящим политическим и экономическим гигантом, Китай сможет также оказывать более откровенное политическое влияние на российский Дальний Восток, в то же время поддерживая объединение Кореи под своим покровительством (см. карту XXII).
Однако такое разрастание Китая может встретить и сильную внешнюю оппозицию. На предыдущей карте ясно видно, что на западе как у России, так и у Индии были бы серьезные геополитические причины для заключения союза, с тем чтобы заставить Китай отказаться от его притязаний. Интерес к сотрудничеству между ними, по-видимому, будет вызван главным образом районами Средней Азии и Пакистана, где Китай больше всего угрожал бы им. На юге наибольшее противодействие исходило бы от Вьетнама и Индонезии (возможно, при поддержке Австралии). На востоке Америка, возможно, при поддержке Японии будет проявлять отрицательную реакцию на любые попытки Китая добиться превосходства в Корее и силой присоединить к себе Тайвань, действия, которые ослабили бы американское политическое присутствие на Дальнем Востоке, ограничив его потенциально нестабильным и единственным форпостом в Японии.
В конечном счете вероятность полной реализации любого из перечисленных выше сценариев, отраженных на картах, зависит не только от хода развития самого Китая, но в значительной степени и от действий США и их присутствия. Оставшаяся не у дел Америка сделала бы наиболее вероятным развитие событий в соответствии со вторым сценарием, однако даже полная реализация первого сценария потребовала бы от США приспособления и самоограничения. Китайцам это известно, и таким образом китайская политика должна быть главным образом направлена на оказание влияния на действия Соединенных Штатов и особенно на крайне важные связи между США и Японией, при этом во взаимоотношениях Китая с другими государствами тактика должна меняться с учетом этого стратегического интереса.