Несколько мгновений он так и стоял, вытянувшись во весь свой небольшой рост и держа перед грудью сжатые кулаки, потом медленно разжал пальцы, опустил руки и уже чуть слышно сказал:
- Прощайте!
И медленно стал обходить командиров, каждому крепко пожимая руку.
Затем первым вышел из кабинета.
Часом позже самолет, имея на борту маршала Ворошилова и группу прибывших с ним генералов, поднялся в воздух с окутанного вечерним сумраком аэродрома...
В одиннадцатом часу вечера в кабинет Жданова торопливо вошел член Военного совета адмирал Исаков. Он был очень взволнован.
- Андрей Александрович, - сказал он, поздоровавшись, - адмирал Трибун просил меня немедленно связаться с вами и доложить... сам он в настоящее время в Кронштадте и не может прибыть в Ленинград, потому что занят выполнением срочного задания...
Жданов слушал молча. Он знал, что именно так взволновало этого обычно спокойного человека, знал, почему адмирал, как правило, четкий и лаконичный в своих докладах, сейчас явно не находит слов, чтобы высказать то, что привело его сюда.
Исаков вытер платком капли пота на лбу, пригладил разделенные пробором волосы и, беря себя в руки, стараясь говорить спокойно, продолжал:
- Час тому назад прибыл из Москвы заместитель наркома внутренних дел. Он передал приказ Ставки срочно составить план минирования каждого корабля, форта, склада. К подготовке приказано приступить немедленно...
Адмирал умолк, ожидая, что скажет на это Жданов.
Но Жданов по-прежнему молчал. Он сидел нахмурившись, почти сдвинув брови на переносице. Его нездоровое, серого цвета лицо стало почти землистым. Только острые карие глаза, над которыми набухли веки, глядели пристально и зорко.
- Андрей Александрович, - уже несколько повышая голос, снова заговорил Исаков, - нам известно положение, сложившееся под Ленинградом... Но неужели... неужели вы считаете его настолько безнадежным? Ведь речь идет о судьбе целого флота! Я обращаюсь к вам сейчас не только как к члену Военного совета... Вы как секретарь ЦК курировали флотские дела.
- Иван Степанович, - негромко и как-то отчужденно проговорил наконец Жданов, - о приказе товарища Сталина мне уже известно. Смысл этого приказа заключается в том, что ни один корабль, ни один склад с имуществом, ни одна пушка не должны достаться врагу. Вы знаете, такова общая директива Центрального Комитета партии относительно любого района, находящегося под угрозой вражеского вторжения. Ни один завод, ни одна шахта, ни один пуд хлеба! Нам трудно и горько уничтожать то, что было создано огромными усилиями партии и народа. Но если вопрос встанет так - отдавать ли это врагу или уничтожить собственными руками, то ни малейших колебаний не должно и не может быть. Выполняйте приказ.
- Андрей Александрович! - волнуясь сказал Исаков. - Балтфлот, несмотря ни на что, - это грозная действующая сила! Враг находится в пределах досягаемости огня нашей артиллерии! Кроме того, мы сейчас формируем подразделения морской пехоты, весь флот, все - от адмирала до матроса нацелены лишь на одно: на активные боевые действия против врага! Именно в этом мы видим свою главную задачу!
- Именно такой она и остается, - твердо сказал Жданов. - О приказе Ставки должно знать весьма ограниченное число людей: командование флота и непосредственные исполнители. Только они!
Исаков медленно поднялся. Встал со своего кресла и Жданов. Адмирал молчал, точно в нерешительности, потом медленно проговорил:
- Андрей Александрович... последний вопрос... я хочу спросить вас... как коммунист коммуниста... когда, вы полагаете, может поступить приказ?.. Словом, когда... - Он не договорил и лишь резко махнул рукой, точно подрубая что-то.
И вдруг увидел, как мгновенно изменилось лицо Жданова. На его землистого цвета щеках вспыхнул слабый румянец.
- Вы спрашиваете меня как коммунист коммуниста?.. - повторил Жданов. Когда?.. - И, подчиняясь неудержимому внутреннему порыву, громко воскликнул: - Никогда!
Несколько мгновений длилось молчание. Потом Жданов сказал уже спокойно и строго:
- А приказ выполняйте в точности, как того требует Ставка.
Он посмотрел на часы. Было без десяти одиннадцать.
- Сейчас начнется заседание Военного совета фронта, - сказал Жданов. Поскольку Трибуца нет, вам надо обязательно присутствовать. Идемте.
4
- Докладывайте! - приказал Жуков начальнику штаба полковнику Городецкому.
То был безрадостный, тяжелый доклад. Части недавно сформированной 42-й армии, которая, соседствуя с другой армией, 55-й, защищала Ленинград с юга, после изнурительных боев оставили Красногвардейск и отошли на Пулковский оборонительный рубеж. Таким образом, на Южном направлении враг почти вплотную подошел к Ленинграду и завязал наступательные бои на юго-западных склонах Пулковских высот. Положение осложнялось тем, что основными силами в этом районе были части народного ополчения. В помощь им под Урицк спешно перебросили 21-ю дивизию войск НКВД. Но этого было явно недостаточно.
Итак, на юге считанные километры отделяли немцев от Ленинграда. Северо-западное они рвались к Петергофу и Стрельне. На севере, пересекая весь Карельский перешеек, над Ленинградом нависал фронт финской армии. На западе враг оккупировал уже всю Прибалтику. На востоке лишь через Ладожское озеро Ленинград имел еще связь с остальной советской землей, которую вот уже несколько дней здесь, в городе, подобно зимовщикам, некогда дрейфовавшим на полярной льдине, стали называть "Большой землей". Да и на Ладоге только километров пятьдесят юго-западного берега озера да километров сто тридцать - сто пятьдесят юго-восточного не были еще заняты врагом. Фактически же противник, имея превосходство в авиации, контролировал почти все Ладожское озеро и большую часть прибрежной территории.
Обо всем этом и докладывал сейчас полковник Городецкий. Ему хотелось, чтобы Жуков не только получил исчерпывающие сведения о положении под Ленинградом, но и понял, что он, Городецкий, не несет, не может нести личной ответственности за создавшуюся ситуацию, поскольку занимает должность начальника штаба всего несколько дней. Но при этом полковник сознавал, что его личная судьба меньше всего занимает сейчас нового командующего фронтом.
В то время как Городецкий, обращаясь главным образом к Жукову, указывал на разостланной перед ним карте наиболее уязвимые участки фронта, дверь в кабинет неожиданно отворилась и в комнату поспешно вошел полковник Королев. Торопливо окинув взглядом присутствующих, точно решая, к кому из них следует обратиться, он подошел к сидевшему рядом со Ждановым Васнецову и, склонившись к нему, прошептал несколько слов.
Васнецов отпрянул, точно его неожиданно толкнули, потом потянул за рукав Жданова...
Казалось, что Жуков ничего этого не замечает. И начальник штаба продолжал свой доклад, поскольку командующий внимательно слушал его, не отрывая глаз от карты. Но когда Васнецов стал что-то тихо говорить на ухо Жданову, Жуков повернул голову и, глядя не на них, а на стоящего за ними встревоженного Королева, резко спросил:
- Кто такой?
Королев растерянно молчал. Он присутствовал на заседании Военного совета, когда появился Жуков, и потом, совсем недавно, в числе других руководящих работников штаба представлялся ему.
- Я спрашиваю, кто вы такой и почему являетесь без разрешения?! повторил Жуков.
Вытягиваясь и опуская руки по швам, Королев громко ответил:
- Полковник Королев из оперативного отдела штаба.
Затем сделал шаг вперед и уже несколько тише сказал:
- Товарищ командующий! Только что получено сообщение: немцы прорвались в район Кировского завода.
На всех, кто находился сейчас в этой комнате, его слова подействовали ошеломляюще.
На всех, но, очевидно, кроме Жукова.
Не вставая, не меняя положения и глядя на Королева исподлобья изучающе пристальным взглядом, он недовольно спросил:
- Какие еще немцы?
- Я... я не знаю, - растерянно ответил Королев, - только что по телефону сообщили, и я решил, что...
- Кто сообщил? - прервал его Жуков.
"К чему он задает эти ненужные вопросы?!" - подумал Королев. На какое-то мгновение он представил себе, как в этой ситуации поступил бы Ворошилов. Скорее всего, немедленно закрыл бы заседание, бросился в машину и... Но, может быть, подумал Королев, до нового командующего просто не дошел страшный смысл полученного сообщения?..
- Вы что, оглохли, полковник? - повысил голос Жуков.
- Товарищ командующий! - овладевая собой, проговорил Королев. - На проводе майор Сидоров, командир истребительного батальона, расположенного в районе Кировского завода. Он утверждает, что немцы...
- Какими силами?
- Не могу знать, - ответил Королев, уже сознавая, что ответ его звучит нелепо, - я счел необходимым, не тратя времени, немедленно доложить!.. А комбату приказал ждать у телефона дальнейших распоряжений.
- Начальник связи, - круто поворачиваясь к сидевшему в конце стола Ковалеву, сказал Жуков, - переключите этого паникера сюда.
Он кивнул на телефоны, стоящие на письменном столе.
Ковалев поспешно вышел, точнее, выбежал из кабинета.
Потрясенному сообщением Королева Жданову тоже пришла в голову мысль, что Жуков плохо представляет себе, где расположен Кировский завод, не знает, что он находится в самом городе, на улице Стачек!..
- Георгий Константинович, - сказал Жданов, - может быть, все же необходимо немедленно выехать?..
В этот момент Ковалев с порога доложил:
- Майор Сидоров на проводе, товарищ командующий!
Жуков встал точно нехотя и пошел к телефонам. Ковалев опередил его, рывком снял трубку одного из аппаратов и протянул ее командующему.
Тот не спеша поднес трубку к уху и, слегка растягивая слова, проговорил:
- Слушай, ты, паникер! Кто у тебя там появился?.. Я тебя не спрашиваю, немцы или турки! Я спрашиваю, какими силами? Докладывай только то, что видел сам, понял?!
В напряженной тишине Жуков слушал ответ майора. Все, кто был в комнате, неотрывно следили за выражением лица командующего. Они видели, как медленно кривились в жесткой усмешке его губы.
Наконец Жуков заговорил, отчетливо выговаривая каждое слово и время от времени умолкая, чтобы выслушать ответ:
- Ты чем командуешь? Детским садом или истребительным батальоном?.. А раз истребительным, так истребляй! И к тому же сам их не видел!.. Теперь слушай. Если хоть один немец на твоем участке прорвется, хоть на танке, хоть на мотоцикле, хоть на палке верхом, в трибунал пойдешь! Под суд, говорю, отдам, понял?!
И он бросил трубку на рычаг. Затем тяжелым, размашистым шагом вернулся на свое место и, опустившись на стул, сказал:
- Сам ничего толком не знает... Комвзвода ему, видите ли, доложил, что откуда-то с запада по направлению к Кировскому танки идут. Да и не танки, кажется, а танк, а может, и танкетка!.. Паникер!
Он посмотрел на все еще неподвижно стоящего Королева и, обращаясь уже к нему, продолжал:
- Еще раз с паническим сообщением ворветесь - разжалую. А теперь поезжайте в район Кировского. Через сорок минут доложите по телефону, что там за немцы такие появились. Да не мне доложите, адъютанту!
- Слушаю, товарищ командующий! - мгновенно и почти на бегу откликнулся Королев, сам удивляясь, почему ответ его прозвучал так бодро и даже радостно.
Повернувшись к начальнику штаба, Жуков бросил:
- Докладывайте дальше!
И снова склонился над картой.
Доклад продолжался. Начальник штаба говорил теперь о том, что, по самым последним сведениям, противнику удалось частично овладеть Урицком...
Жуков молчал, насупившись. Только два раза он прервал полковника, отрывисто бросая: "Короче!" И тогда Городецкому казалось, что командующий слушает его лишь для проформы.
Но начальник штаба был не прав. Просто Жукова интересовало в докладе главным образом то, чего он еще не знал сам.
А знал Жуков уже многое. Он недаром провел несколько часов в Оперативном и Разведывательном управлениях Генштаба, направившись туда прямо из кабинета Сталина. В Генштабе Жуков изучил положение дел не только под Ленинградом, но и на других фронтах - без этого невозможно было оценить потенциальные возможности немецкой группы армий "Север".
Не потратил Жуков зря и то время, которое прошло с момента, когда он по аппарату "Бодо" доложил Ставке о своем вступлении в новую должность.
И теперь он уже хорошо, почти зримо представлял себе всю картину сражения на подступах к Ленинграду и именно поэтому был уверен, что прорваться к Кировскому заводу могла, на самый худой конец, лишь какая-то шальная группа вражеских разведчиков, не представляющая серьезной опасности.
Жуков слушал доклад начальника штаба фронта и, казалось, уже забыл об эпизоде, который только что здесь произошел.
Но для большинства присутствующих он не прошел бесследно.
Им, успевшим привыкнуть к темпераментному, остро на все реагирующему Попову и к готовому в любую минуту мчаться на место боев Ворошилову, казалось, что Жуков проявил неоправданное легкомыслие, отмахнувшись от тревожного, нет, катастрофического сообщения!
Никто из находящихся здесь военных, естественно, не решился высказать свои мысли вслух. Молчали и Жданов и Васнецов, хотя им хотелось обратить внимание Жукова на опасность недооценки полученного сообщения, молчали, боясь уронить авторитет нового командующего, присланного Сталиным при таких чрезвычайных обстоятельствах.
Но Жуков, казалось, не ощущал сгустившейся атмосферы. Его, видимо, совершенно не интересовало, что думают о нем эти застывшие в молчании люди.
Полковник окончил свой доклад. Жуков продолжал сосредоточенно смотреть на карту. Потом, не поднимая головы, негромко сказал:
- Дайте точную справку, какие силы действуют на участке Урицк - Красное Село. Сколько, по вашим данным, там у нас артиллерии?
Все так же не поднимая головы, выслушал ответы начштаба и командующего артиллерией. Это были короткие, ясные ответы, - казалось, докладывающие успели перенять четкий стиль нового командующего фронтом.
- Из всего следует, - сказал, как бы подводя итог, Жуков, - что противник концентрирует свои силы здесь, между Ропшей и Пулковом, - так? Он быстрым движением очертил пальцем круг на разведывательной карте и вдруг взорвался: - Так какого же черта вы держите одинаковую плотность войск по всему фронту? Немцы идут танковыми клиньями к Урицку и Пулковским высотам. Именно отсюда они рассчитывают прорваться в Ленинград. Здесь и должны быть сконцентрированы наши главные силы! Почему же до этого не додумались? Я спрашиваю: почему?!
Жуков обвел присутствующих гневным взглядом. Никто не заметил, как при этом он покосился на висящие на стене часы, и никто, разумеется, не знал, что про себя Жуков отметил: с момента ухода полковника Королева прошло двадцать пять минут.
У всех в ушах звучал резкий, как удар хлыста, вопрос: "Почему?!" И хотя вопрос этот не был адресован кому-либо конкретно, взгляды всех невольно обратились к Жданову. Никто и никогда не позволял себе разговаривать подобным образом в его присутствии.
Но Жданов молчал. Его измученное бессонными ночами лицо было бледным, губы были плотно сжаты. Чувствовалось, что это молчание стоит ему огромного внутреннего усилия.
Член Политбюро и секретарь ЦК, он остро ощущал свою личную ответственность за катастрофическое положение, сложившееся под Ленинградом. Поэтому его не мог не задеть резкий тон нового командующего, а последний вопрос Жукова звучал уже как прямой упрек руководству фронтом и в том числе ему, Жданову.
Разумеется, многое можно было бы ответить Жукову. И прежде всего сказать, что Военный совет не бездействовал, что все возможные подкрепления были в последние дни переброшены на юг...
Но факт оставался фактом: враг подошел к стенам Ленинграда.
И снова в ушах Жданова прозвучала гневная фраза Сталина по адресу Ворошилова и его, Жданова: "Специалисты по отступлению!.."
Жданов считал этот упрек несправедливым. Ведь Сталин не мог не знать о беззаветном героизме защитников Ленинграда, об их непреклонной решимости отстоять город. Но, как политик, как один из руководителей партии, Жданов сознавал, что в те минуты, когда Сталин диктовал эти горькие слова, одно было для него решающим: враг неумолимо приближается к Ленинграду...
Жданов понимал, что внезапная замена командующего вызвана именно сомнениями Сталина в способности нынешнего руководства отстоять город.
И горькое сознание этого заставило Жданова сдержаться, не реагировать на ту резкость, жесткость и непреклонную требовательность, которые звучали в каждом слове Жукова.
Однако увидев, что все взгляды обращены к нему, Жданов сдержанно сказал:
- Георгий Константинович, положение, которое отмечено у вас на карте, сложилось буквально в последние часы. Но тем не менее вы правы. Распределение войск сейчас уже не соответствует создавшейся обстановке.
Может быть, именно эта сдержанность и произвела определенное впечатление на Жукова, напомнив ему о высоком положении человека, сидящего по правую руку от него.
Снова бросив мгновенный взгляд на часы, он сказал подчеркнуто деловым тоном, на этот раз обращаясь уже непосредственно к Жданову:
- Наиболее уязвимый участок фронта сейчас обороняет сорок вторая армия. Так, Андрей Александрович?
Это "так?" и обращение по имени-отчеству было той данью уважения к Жданову, которое Жуков счел своим долгом продавить публично. Ради этого он и задал свой чисто риторический вопрос: всем присутствующим, включая самого Жукова, месторасположение этой армии было хорошо известно.
Жданов молча кивнул.
- Следовательно, - продолжал Жуков, - надо...
Он не договорил. Дверь в кабинет открылась, и вошел адъютант Жукова. Торопливо подойдя к командующему, он начал говорить ему что-то на ухо.
- Громче! - передернул плечами Жуков. - Чего шепчешь, как парень девке!
Адъютант выпрямился, вытянул руки по швам и громко отрапортовал:
- Товарищ командующий! Полковник Королев докладывает по телефону: в районе Кировского завода противника не обнаружено. Небольшая группа разведчиков-мотоциклистов просочилась в район больницы Фореля, то есть несколькими километрами южнее Кировского. Но к приезду полковника Королева их уже уничтожили.
Он умолк, продолжая стоять в положении "смирно".
- Ладно, - бросил Жуков. - Не мешай. Иди.
И, подчеркнуто не обращая внимания на то, с каким явным облегчением выслушали присутствующие сообщение адъютанта, без всякого перехода продолжил начатую фразу:
- ...следовательно, надо менять разгранлинии между сорок второй и пятьдесят пятой армиями. Сорок вторая обороняет Пулковское и Урицкое направления, на сегодня - главные. Поэтому приказываю... - он выждал мгновение, пока начальник штаба схватил карандаш, - ...изменить разгранлинии между этими армиями, уплотнив фронт сорок второй. В этой связи немедленно передать в эту армию часть сил двадцать третьей. Ясно?
- Но, товарищ командующий, - неуверенно произнес начальник штаба, отрывая карандаш от блокнота, - этим мы ослабим оборону на Карельском перешейке, что, несомненно, рано или поздно установит разведка противника...
- Прекратите болтовню! - прервал его Жуков. - "Рано", "поздно"!.. Рядовому штабному оператору ясно, что в результате любой перегруппировки мы, оказавшись сильнее на одном участке, станем слабее на другом! Сегодня наиболее угрожаемым участком является Пулковско-Урицкий. Надо собрать основные силы и громить врага именно там!
В те минуты, пожалуй, никто из членов Военного совета не придал особого значения словам "громить врага". Не "сдерживать", не "обороняться", не "преградить путь врагу", а именно "громить"! Однако сейчас вряд ли кто-нибудь уловил разницу: все внимание людей было сосредоточено на практической стороне поставленной Жуковым задачи.
Некоторые из присутствующих переглянулись. Их взгляды как бы говорили: что ж, возразить тут нечего, предложение правильное.
Разумеется, в решении Жукова не было никакого откровения. В сложившейся обстановке любой опытный военачальник, поразмыслив, очевидно, предложил бы то же самое. Но то, что Жуков сделал немедленный практический вывод из создавшейся обстановки и поставил задачу перегруппировки сил в столь ясной и категорической форме, и недавний эпизод, когда новый командующий проявил предельное хладнокровие и в конечном итоге оказался прав, - все это, вместе взятое, не могло не вызвать молчаливого одобрения присутствующих.
Обращаясь к начальнику штаба, Жуков сказал:
- Приказ о перегруппировке отдать немедленно. Предупредить командующих армиями, что за точное исполнение отвечают головой.
Затем повернулся к адмиралу Исакову и спросил:
- Где Трибуц?
- Командующего флотом вызвал прибывший из Москвы со срочным заданием заместитель наркома внутренних дел, - ответил, вставая, Исаков. - Вам, очевидно, известно, по какому вопросу.
- Мне известно. И тем не менее передайте командующему, - раздельно произнес Жуков, - что впредь он может не являться на заседания Военного совета только с моего разрешения. И вступать в переговоры с... любыми замнаркомами - лишь после того, как они представятся мне. Что же касается срочного задания, то оно у Балтфлота сейчас одно: сосредоточить огонь всей артиллерии на скоплениях войск и техники врага на том участке, о котором только что шла речь, то есть в районе Красное Село - Пулково - Урицк. Весь огонь! И при этом чтобы своих не перебить, ясно?
И выжидательно посмотрел на Исакова:
- Чего же вы ждете? Надеюсь, телефонная связь с Кронштадтом в исправности?
Адмирал вышел из-за стола и поспешно направился к двери.
А Жуков уже перешел к следующему вопросу.
- Какова глубина эшелонирования войск? - спросил он, глядя на Городецкого. И нетерпеливо повторил: - Начальник штаба, я спрашиваю, какова глубина эшелонирования в сторону города на уязвимых направлениях? Что вы намерены делать, если противнику все же удастся прорваться через тот же Урицк или Пулково?
- Войска имеют приказ "Ни шагу назад!", - несколько неуверенно ответил начальник штаба, - и, кроме того, мы...
- Ваши приказы мне известны, - прервал его Жуков. - Как, впрочем, и то, что они не выполняются. Я спрашиваю, что будет, если немцы на самом деле попытаются прорваться к тому же Кировскому заводу? Не несколько мотоциклистов, а крупными силами?.. Впрочем, - он махнул рукой, - можете не отвечать. И без вас знаю, что глубина обороны ограничена зоной боев, а на окраинах города боевых порядков организованных войск, по существу, нет. Ваше счастье, что противник этого еще не пронюхал.
- Войска есть, но их действительно очень мало, - подал реплику Васнецов.
- Значит, по существу, нет, - отрезал Жуков.
Васнецову хотелось сказать Жукову прямо, в лицо, что ему не следует держать себя так, точно до него здесь никто ничего не делал. Он мог бы, ссылаясь на протокол заседания Военного совета и бюро обкома, на приказы бывших командующих - Попова и Ворошилова, доказать, что те вопросы, которые поднимает сейчас Жуков в такой резкой форме, так или иначе ставились и до него.
Но ничего этого Васнецов не сказал.
Что же заставило этого смелого и достаточно вспыльчивого человека подавить естественное чувство обиды? Только ли сознание дисциплины, только ли понимание, чьим высоким доверием облечен новый командующий?
Нет, не только это.
Хотя в распоряжениях Жукова не было ничего принципиально отличающегося от тех мероприятий, которые в соответствии с конкретной боевой обстановкой проводились и до него, Васнецов не мог не чувствовать, что звучали эти распоряжения как-то по-новому, с предельной ясностью, точностью и жесткой требовательностью. И, несмотря на категорический, иногда граничащий с оскорбительным тон, каким Жуков отдавал приказы, несмотря на это, а может быть, как ни странно, и благодаря этому, сам Васнецов начинал ощущать какое-то особое, новое чувство уверенности, сознание, что сейчас, в эти минуты, делается именно то единственно правильное, что надо делать в создавшейся обстановке.
Поэтому Васнецов не произнес ни одного из тех слов, которые готовы были сорваться у него с языка. Он встал и коротко, невольно подражая точной и лаконичной манере самого Жукова, доложил о тех мероприятиях, которые были проведены Военным советом и руководством Ленинградской партийной организации на случай прорыва врага непосредственно на городские окраины.
- Я знаю о большой работе, которая была проделана ленинградцами, - уже иным, уважительным тоном произнес Жуков.
Трудно сказать, сухой ли, объективный, без тени преувеличения доклад Васнецова или последняя фраза Жукова что-то изменили в атмосфере заседания. И хотя вряд ли кто-либо из присутствующих мог в те минуты отдать себе ясный отчет, в чем же заключалась эта перемена, тем не менее чувство уверенности и объединенности стало овладевать всеми.
- Мне известно, что именно вам, дивизионный комиссар, - обратился Жуков к Васнецову, - поручено общее наблюдение за строительством укрепленных районов. Поэтому вас я и прошу принять необходимые меры по созданию глубоко эшелонированной инженерной обороны. И срочно! Противник, судя по всему, не собирается топтаться на месте.
- Георгий Константинович, - сказал молчавший до сих пор Жданов, - вы знаете, что обстановка на фронте в последние дни складывалась крайне неблагоприятно. Мы были вынуждены бросить в зону боев все наши скудные резервы, включая курсантов военных училищ, дивизии народного ополчения и истребительные батальоны. У нас просто не было времени и возможности для создания боевых порядков в глубине...
На мгновение Жданов умолк. Умолк потому, что понял: не Жукову пытается возразить он сейчас, а тому человеку, который послал сюда нового командующего...
И, отдав себе в этом отчет, он совсем уже другим тоном сказал:
- Впрочем, сейчас не время для оправданий.
Возможно, Жуков понял, что происходит в душе Жданова. Резко меняя тему разговора, он спросил:
- Как полагаете, Андрей Александрович, сколько орудийных стволов и танков можно сегодня получить на Кировском?
Опережая Жданова, Васнецов, быстро перелистав записную книжку, которую держал в руках, встал и назвал требуемые цифры.
- Забрать все для нужд Ленфронта, - коротко приказал Жуков. - Со Ставкой я договорюсь. - И, обращаясь к командиру корпуса ПВО, спросил: Сколько зенитных орудий можете немедленно снять и передать в боевые порядки войск?
- Но, товарищ командующий! - протестующе воскликнул генерал. - Уже неделю подряд город подвергается ожесточенным налетам. Мы будем не в состоянии обеспечить противовоздушную оборону Ленинграда, если...
- Отвечайте на вопрос! - прервал его Жуков и добавил, обращаясь уже ко всем присутствующим: - Что толку оборонять город от авиации, если фашистские танки ворвутся на улицы?..
И, снова повернувшись к генералу, приказал:
- Через пятнадцать минут доложите, сколько орудий дадите и каких. Ясно?
- Так точно, товарищ командующий, - ответил тот. Он бросил взгляд на стенные часы и спросил: - Разрешите отлучиться?
- Идите. Через пятнадцать минут доложите мне лично. И последнее, сказал Жуков, когда генерал вышел. - Предлагается полковника Городецкого от исполнения обязанностей начальника штаба освободить. Начальником штаба фронта назначить генерал-лейтенанта Хозина. Генерал Федюнинский пока будет моим заместителем. Возражений нет? Вопрос со Ставкой согласован. Объявляется перерыв на тридцать минут. За это время полковнику Городецкому сдать, а генералу Хозину принять дела. Остальным начать реализацию полученных приказаний.
И Жуков первым поднялся из-за стола...
5
В то утро Гитлера разбудил не его камердинер штурмбанфюрер СС Гейнц Линге, который делал это всегда, а личный секретарь фюрера и глава партийной канцелярии Мартин Борман. И разбудил он его не в десять утра, как это обычно делал Линге, а часом раньше.
Люди, окружающие Гитлера, хорошо знали, что он страдает бессонницей, с трудом засыпает и дорожит утренним сном. Поэтому, когда Борман объявил Гейнцу Линге, что идет будить фюрера, об этом через несколько минут стало известно всем обитателям бункера.
Казалось бы, сам по себе этот факт не должен был восприниматься в ставке как чрезвычайное происшествие. Но дело в том, что любой поступок Бормана привлекал к себе настороженное внимание.
Тем, кто не знал этого человека близко, он мог показаться всего лишь скромным и преданным фюреру партийным функционером, равнодушным к чинам и наградам. Но пройдут годы, и престарелые генералы третьего рейха и бывшие нацистские чиновники, пытаясь обелить себя, станут называть избежавшего нюрнбергской петли Бормана злым гением фюрера.
Этот крепко сколоченный человек с грубыми чертами лица, в свое время отбывший срок тюремного заключения за убийство, действительно не искал ни наград, ни иных почестей. Он не дорожил внешним блеском, зато жажда власти была у него поистине ненасытной.
В свое время бывший заместителем Гесса, Борман не просто занял освободившееся место главы партийной канцелярии. Он стал личным секретарем Гитлера и управляющим его домом в Бергхофе, попечителем любовницы фюрера Евы Браун, руководил приобретением картин для коллекции Гитлера, был при нем неизменно, постоянно, и, в какую бы сторону ни обращал свой взор фюрер, он всегда вблизи или в некотором отдалении видел молчаливого, но всегда готового к самым щекотливым услугам Бормана.
Этот замкнутый, немногословный человек был великим мастером интриг.
Геринг, боявшийся любого соперничества, всячески противился назначению Бормана на место руководителя партийной канцелярии, но потерпел поражение, и ему пришлось глубоко затаить свою ненависть к этому человеку, претендующему на роль первого, хоть и негласного советника фюрера.
- Прощайте!
И медленно стал обходить командиров, каждому крепко пожимая руку.
Затем первым вышел из кабинета.
Часом позже самолет, имея на борту маршала Ворошилова и группу прибывших с ним генералов, поднялся в воздух с окутанного вечерним сумраком аэродрома...
В одиннадцатом часу вечера в кабинет Жданова торопливо вошел член Военного совета адмирал Исаков. Он был очень взволнован.
- Андрей Александрович, - сказал он, поздоровавшись, - адмирал Трибун просил меня немедленно связаться с вами и доложить... сам он в настоящее время в Кронштадте и не может прибыть в Ленинград, потому что занят выполнением срочного задания...
Жданов слушал молча. Он знал, что именно так взволновало этого обычно спокойного человека, знал, почему адмирал, как правило, четкий и лаконичный в своих докладах, сейчас явно не находит слов, чтобы высказать то, что привело его сюда.
Исаков вытер платком капли пота на лбу, пригладил разделенные пробором волосы и, беря себя в руки, стараясь говорить спокойно, продолжал:
- Час тому назад прибыл из Москвы заместитель наркома внутренних дел. Он передал приказ Ставки срочно составить план минирования каждого корабля, форта, склада. К подготовке приказано приступить немедленно...
Адмирал умолк, ожидая, что скажет на это Жданов.
Но Жданов по-прежнему молчал. Он сидел нахмурившись, почти сдвинув брови на переносице. Его нездоровое, серого цвета лицо стало почти землистым. Только острые карие глаза, над которыми набухли веки, глядели пристально и зорко.
- Андрей Александрович, - уже несколько повышая голос, снова заговорил Исаков, - нам известно положение, сложившееся под Ленинградом... Но неужели... неужели вы считаете его настолько безнадежным? Ведь речь идет о судьбе целого флота! Я обращаюсь к вам сейчас не только как к члену Военного совета... Вы как секретарь ЦК курировали флотские дела.
- Иван Степанович, - негромко и как-то отчужденно проговорил наконец Жданов, - о приказе товарища Сталина мне уже известно. Смысл этого приказа заключается в том, что ни один корабль, ни один склад с имуществом, ни одна пушка не должны достаться врагу. Вы знаете, такова общая директива Центрального Комитета партии относительно любого района, находящегося под угрозой вражеского вторжения. Ни один завод, ни одна шахта, ни один пуд хлеба! Нам трудно и горько уничтожать то, что было создано огромными усилиями партии и народа. Но если вопрос встанет так - отдавать ли это врагу или уничтожить собственными руками, то ни малейших колебаний не должно и не может быть. Выполняйте приказ.
- Андрей Александрович! - волнуясь сказал Исаков. - Балтфлот, несмотря ни на что, - это грозная действующая сила! Враг находится в пределах досягаемости огня нашей артиллерии! Кроме того, мы сейчас формируем подразделения морской пехоты, весь флот, все - от адмирала до матроса нацелены лишь на одно: на активные боевые действия против врага! Именно в этом мы видим свою главную задачу!
- Именно такой она и остается, - твердо сказал Жданов. - О приказе Ставки должно знать весьма ограниченное число людей: командование флота и непосредственные исполнители. Только они!
Исаков медленно поднялся. Встал со своего кресла и Жданов. Адмирал молчал, точно в нерешительности, потом медленно проговорил:
- Андрей Александрович... последний вопрос... я хочу спросить вас... как коммунист коммуниста... когда, вы полагаете, может поступить приказ?.. Словом, когда... - Он не договорил и лишь резко махнул рукой, точно подрубая что-то.
И вдруг увидел, как мгновенно изменилось лицо Жданова. На его землистого цвета щеках вспыхнул слабый румянец.
- Вы спрашиваете меня как коммунист коммуниста?.. - повторил Жданов. Когда?.. - И, подчиняясь неудержимому внутреннему порыву, громко воскликнул: - Никогда!
Несколько мгновений длилось молчание. Потом Жданов сказал уже спокойно и строго:
- А приказ выполняйте в точности, как того требует Ставка.
Он посмотрел на часы. Было без десяти одиннадцать.
- Сейчас начнется заседание Военного совета фронта, - сказал Жданов. Поскольку Трибуца нет, вам надо обязательно присутствовать. Идемте.
4
- Докладывайте! - приказал Жуков начальнику штаба полковнику Городецкому.
То был безрадостный, тяжелый доклад. Части недавно сформированной 42-й армии, которая, соседствуя с другой армией, 55-й, защищала Ленинград с юга, после изнурительных боев оставили Красногвардейск и отошли на Пулковский оборонительный рубеж. Таким образом, на Южном направлении враг почти вплотную подошел к Ленинграду и завязал наступательные бои на юго-западных склонах Пулковских высот. Положение осложнялось тем, что основными силами в этом районе были части народного ополчения. В помощь им под Урицк спешно перебросили 21-ю дивизию войск НКВД. Но этого было явно недостаточно.
Итак, на юге считанные километры отделяли немцев от Ленинграда. Северо-западное они рвались к Петергофу и Стрельне. На севере, пересекая весь Карельский перешеек, над Ленинградом нависал фронт финской армии. На западе враг оккупировал уже всю Прибалтику. На востоке лишь через Ладожское озеро Ленинград имел еще связь с остальной советской землей, которую вот уже несколько дней здесь, в городе, подобно зимовщикам, некогда дрейфовавшим на полярной льдине, стали называть "Большой землей". Да и на Ладоге только километров пятьдесят юго-западного берега озера да километров сто тридцать - сто пятьдесят юго-восточного не были еще заняты врагом. Фактически же противник, имея превосходство в авиации, контролировал почти все Ладожское озеро и большую часть прибрежной территории.
Обо всем этом и докладывал сейчас полковник Городецкий. Ему хотелось, чтобы Жуков не только получил исчерпывающие сведения о положении под Ленинградом, но и понял, что он, Городецкий, не несет, не может нести личной ответственности за создавшуюся ситуацию, поскольку занимает должность начальника штаба всего несколько дней. Но при этом полковник сознавал, что его личная судьба меньше всего занимает сейчас нового командующего фронтом.
В то время как Городецкий, обращаясь главным образом к Жукову, указывал на разостланной перед ним карте наиболее уязвимые участки фронта, дверь в кабинет неожиданно отворилась и в комнату поспешно вошел полковник Королев. Торопливо окинув взглядом присутствующих, точно решая, к кому из них следует обратиться, он подошел к сидевшему рядом со Ждановым Васнецову и, склонившись к нему, прошептал несколько слов.
Васнецов отпрянул, точно его неожиданно толкнули, потом потянул за рукав Жданова...
Казалось, что Жуков ничего этого не замечает. И начальник штаба продолжал свой доклад, поскольку командующий внимательно слушал его, не отрывая глаз от карты. Но когда Васнецов стал что-то тихо говорить на ухо Жданову, Жуков повернул голову и, глядя не на них, а на стоящего за ними встревоженного Королева, резко спросил:
- Кто такой?
Королев растерянно молчал. Он присутствовал на заседании Военного совета, когда появился Жуков, и потом, совсем недавно, в числе других руководящих работников штаба представлялся ему.
- Я спрашиваю, кто вы такой и почему являетесь без разрешения?! повторил Жуков.
Вытягиваясь и опуская руки по швам, Королев громко ответил:
- Полковник Королев из оперативного отдела штаба.
Затем сделал шаг вперед и уже несколько тише сказал:
- Товарищ командующий! Только что получено сообщение: немцы прорвались в район Кировского завода.
На всех, кто находился сейчас в этой комнате, его слова подействовали ошеломляюще.
На всех, но, очевидно, кроме Жукова.
Не вставая, не меняя положения и глядя на Королева исподлобья изучающе пристальным взглядом, он недовольно спросил:
- Какие еще немцы?
- Я... я не знаю, - растерянно ответил Королев, - только что по телефону сообщили, и я решил, что...
- Кто сообщил? - прервал его Жуков.
"К чему он задает эти ненужные вопросы?!" - подумал Королев. На какое-то мгновение он представил себе, как в этой ситуации поступил бы Ворошилов. Скорее всего, немедленно закрыл бы заседание, бросился в машину и... Но, может быть, подумал Королев, до нового командующего просто не дошел страшный смысл полученного сообщения?..
- Вы что, оглохли, полковник? - повысил голос Жуков.
- Товарищ командующий! - овладевая собой, проговорил Королев. - На проводе майор Сидоров, командир истребительного батальона, расположенного в районе Кировского завода. Он утверждает, что немцы...
- Какими силами?
- Не могу знать, - ответил Королев, уже сознавая, что ответ его звучит нелепо, - я счел необходимым, не тратя времени, немедленно доложить!.. А комбату приказал ждать у телефона дальнейших распоряжений.
- Начальник связи, - круто поворачиваясь к сидевшему в конце стола Ковалеву, сказал Жуков, - переключите этого паникера сюда.
Он кивнул на телефоны, стоящие на письменном столе.
Ковалев поспешно вышел, точнее, выбежал из кабинета.
Потрясенному сообщением Королева Жданову тоже пришла в голову мысль, что Жуков плохо представляет себе, где расположен Кировский завод, не знает, что он находится в самом городе, на улице Стачек!..
- Георгий Константинович, - сказал Жданов, - может быть, все же необходимо немедленно выехать?..
В этот момент Ковалев с порога доложил:
- Майор Сидоров на проводе, товарищ командующий!
Жуков встал точно нехотя и пошел к телефонам. Ковалев опередил его, рывком снял трубку одного из аппаратов и протянул ее командующему.
Тот не спеша поднес трубку к уху и, слегка растягивая слова, проговорил:
- Слушай, ты, паникер! Кто у тебя там появился?.. Я тебя не спрашиваю, немцы или турки! Я спрашиваю, какими силами? Докладывай только то, что видел сам, понял?!
В напряженной тишине Жуков слушал ответ майора. Все, кто был в комнате, неотрывно следили за выражением лица командующего. Они видели, как медленно кривились в жесткой усмешке его губы.
Наконец Жуков заговорил, отчетливо выговаривая каждое слово и время от времени умолкая, чтобы выслушать ответ:
- Ты чем командуешь? Детским садом или истребительным батальоном?.. А раз истребительным, так истребляй! И к тому же сам их не видел!.. Теперь слушай. Если хоть один немец на твоем участке прорвется, хоть на танке, хоть на мотоцикле, хоть на палке верхом, в трибунал пойдешь! Под суд, говорю, отдам, понял?!
И он бросил трубку на рычаг. Затем тяжелым, размашистым шагом вернулся на свое место и, опустившись на стул, сказал:
- Сам ничего толком не знает... Комвзвода ему, видите ли, доложил, что откуда-то с запада по направлению к Кировскому танки идут. Да и не танки, кажется, а танк, а может, и танкетка!.. Паникер!
Он посмотрел на все еще неподвижно стоящего Королева и, обращаясь уже к нему, продолжал:
- Еще раз с паническим сообщением ворветесь - разжалую. А теперь поезжайте в район Кировского. Через сорок минут доложите по телефону, что там за немцы такие появились. Да не мне доложите, адъютанту!
- Слушаю, товарищ командующий! - мгновенно и почти на бегу откликнулся Королев, сам удивляясь, почему ответ его прозвучал так бодро и даже радостно.
Повернувшись к начальнику штаба, Жуков бросил:
- Докладывайте дальше!
И снова склонился над картой.
Доклад продолжался. Начальник штаба говорил теперь о том, что, по самым последним сведениям, противнику удалось частично овладеть Урицком...
Жуков молчал, насупившись. Только два раза он прервал полковника, отрывисто бросая: "Короче!" И тогда Городецкому казалось, что командующий слушает его лишь для проформы.
Но начальник штаба был не прав. Просто Жукова интересовало в докладе главным образом то, чего он еще не знал сам.
А знал Жуков уже многое. Он недаром провел несколько часов в Оперативном и Разведывательном управлениях Генштаба, направившись туда прямо из кабинета Сталина. В Генштабе Жуков изучил положение дел не только под Ленинградом, но и на других фронтах - без этого невозможно было оценить потенциальные возможности немецкой группы армий "Север".
Не потратил Жуков зря и то время, которое прошло с момента, когда он по аппарату "Бодо" доложил Ставке о своем вступлении в новую должность.
И теперь он уже хорошо, почти зримо представлял себе всю картину сражения на подступах к Ленинграду и именно поэтому был уверен, что прорваться к Кировскому заводу могла, на самый худой конец, лишь какая-то шальная группа вражеских разведчиков, не представляющая серьезной опасности.
Жуков слушал доклад начальника штаба фронта и, казалось, уже забыл об эпизоде, который только что здесь произошел.
Но для большинства присутствующих он не прошел бесследно.
Им, успевшим привыкнуть к темпераментному, остро на все реагирующему Попову и к готовому в любую минуту мчаться на место боев Ворошилову, казалось, что Жуков проявил неоправданное легкомыслие, отмахнувшись от тревожного, нет, катастрофического сообщения!
Никто из находящихся здесь военных, естественно, не решился высказать свои мысли вслух. Молчали и Жданов и Васнецов, хотя им хотелось обратить внимание Жукова на опасность недооценки полученного сообщения, молчали, боясь уронить авторитет нового командующего, присланного Сталиным при таких чрезвычайных обстоятельствах.
Но Жуков, казалось, не ощущал сгустившейся атмосферы. Его, видимо, совершенно не интересовало, что думают о нем эти застывшие в молчании люди.
Полковник окончил свой доклад. Жуков продолжал сосредоточенно смотреть на карту. Потом, не поднимая головы, негромко сказал:
- Дайте точную справку, какие силы действуют на участке Урицк - Красное Село. Сколько, по вашим данным, там у нас артиллерии?
Все так же не поднимая головы, выслушал ответы начштаба и командующего артиллерией. Это были короткие, ясные ответы, - казалось, докладывающие успели перенять четкий стиль нового командующего фронтом.
- Из всего следует, - сказал, как бы подводя итог, Жуков, - что противник концентрирует свои силы здесь, между Ропшей и Пулковом, - так? Он быстрым движением очертил пальцем круг на разведывательной карте и вдруг взорвался: - Так какого же черта вы держите одинаковую плотность войск по всему фронту? Немцы идут танковыми клиньями к Урицку и Пулковским высотам. Именно отсюда они рассчитывают прорваться в Ленинград. Здесь и должны быть сконцентрированы наши главные силы! Почему же до этого не додумались? Я спрашиваю: почему?!
Жуков обвел присутствующих гневным взглядом. Никто не заметил, как при этом он покосился на висящие на стене часы, и никто, разумеется, не знал, что про себя Жуков отметил: с момента ухода полковника Королева прошло двадцать пять минут.
У всех в ушах звучал резкий, как удар хлыста, вопрос: "Почему?!" И хотя вопрос этот не был адресован кому-либо конкретно, взгляды всех невольно обратились к Жданову. Никто и никогда не позволял себе разговаривать подобным образом в его присутствии.
Но Жданов молчал. Его измученное бессонными ночами лицо было бледным, губы были плотно сжаты. Чувствовалось, что это молчание стоит ему огромного внутреннего усилия.
Член Политбюро и секретарь ЦК, он остро ощущал свою личную ответственность за катастрофическое положение, сложившееся под Ленинградом. Поэтому его не мог не задеть резкий тон нового командующего, а последний вопрос Жукова звучал уже как прямой упрек руководству фронтом и в том числе ему, Жданову.
Разумеется, многое можно было бы ответить Жукову. И прежде всего сказать, что Военный совет не бездействовал, что все возможные подкрепления были в последние дни переброшены на юг...
Но факт оставался фактом: враг подошел к стенам Ленинграда.
И снова в ушах Жданова прозвучала гневная фраза Сталина по адресу Ворошилова и его, Жданова: "Специалисты по отступлению!.."
Жданов считал этот упрек несправедливым. Ведь Сталин не мог не знать о беззаветном героизме защитников Ленинграда, об их непреклонной решимости отстоять город. Но, как политик, как один из руководителей партии, Жданов сознавал, что в те минуты, когда Сталин диктовал эти горькие слова, одно было для него решающим: враг неумолимо приближается к Ленинграду...
Жданов понимал, что внезапная замена командующего вызвана именно сомнениями Сталина в способности нынешнего руководства отстоять город.
И горькое сознание этого заставило Жданова сдержаться, не реагировать на ту резкость, жесткость и непреклонную требовательность, которые звучали в каждом слове Жукова.
Однако увидев, что все взгляды обращены к нему, Жданов сдержанно сказал:
- Георгий Константинович, положение, которое отмечено у вас на карте, сложилось буквально в последние часы. Но тем не менее вы правы. Распределение войск сейчас уже не соответствует создавшейся обстановке.
Может быть, именно эта сдержанность и произвела определенное впечатление на Жукова, напомнив ему о высоком положении человека, сидящего по правую руку от него.
Снова бросив мгновенный взгляд на часы, он сказал подчеркнуто деловым тоном, на этот раз обращаясь уже непосредственно к Жданову:
- Наиболее уязвимый участок фронта сейчас обороняет сорок вторая армия. Так, Андрей Александрович?
Это "так?" и обращение по имени-отчеству было той данью уважения к Жданову, которое Жуков счел своим долгом продавить публично. Ради этого он и задал свой чисто риторический вопрос: всем присутствующим, включая самого Жукова, месторасположение этой армии было хорошо известно.
Жданов молча кивнул.
- Следовательно, - продолжал Жуков, - надо...
Он не договорил. Дверь в кабинет открылась, и вошел адъютант Жукова. Торопливо подойдя к командующему, он начал говорить ему что-то на ухо.
- Громче! - передернул плечами Жуков. - Чего шепчешь, как парень девке!
Адъютант выпрямился, вытянул руки по швам и громко отрапортовал:
- Товарищ командующий! Полковник Королев докладывает по телефону: в районе Кировского завода противника не обнаружено. Небольшая группа разведчиков-мотоциклистов просочилась в район больницы Фореля, то есть несколькими километрами южнее Кировского. Но к приезду полковника Королева их уже уничтожили.
Он умолк, продолжая стоять в положении "смирно".
- Ладно, - бросил Жуков. - Не мешай. Иди.
И, подчеркнуто не обращая внимания на то, с каким явным облегчением выслушали присутствующие сообщение адъютанта, без всякого перехода продолжил начатую фразу:
- ...следовательно, надо менять разгранлинии между сорок второй и пятьдесят пятой армиями. Сорок вторая обороняет Пулковское и Урицкое направления, на сегодня - главные. Поэтому приказываю... - он выждал мгновение, пока начальник штаба схватил карандаш, - ...изменить разгранлинии между этими армиями, уплотнив фронт сорок второй. В этой связи немедленно передать в эту армию часть сил двадцать третьей. Ясно?
- Но, товарищ командующий, - неуверенно произнес начальник штаба, отрывая карандаш от блокнота, - этим мы ослабим оборону на Карельском перешейке, что, несомненно, рано или поздно установит разведка противника...
- Прекратите болтовню! - прервал его Жуков. - "Рано", "поздно"!.. Рядовому штабному оператору ясно, что в результате любой перегруппировки мы, оказавшись сильнее на одном участке, станем слабее на другом! Сегодня наиболее угрожаемым участком является Пулковско-Урицкий. Надо собрать основные силы и громить врага именно там!
В те минуты, пожалуй, никто из членов Военного совета не придал особого значения словам "громить врага". Не "сдерживать", не "обороняться", не "преградить путь врагу", а именно "громить"! Однако сейчас вряд ли кто-нибудь уловил разницу: все внимание людей было сосредоточено на практической стороне поставленной Жуковым задачи.
Некоторые из присутствующих переглянулись. Их взгляды как бы говорили: что ж, возразить тут нечего, предложение правильное.
Разумеется, в решении Жукова не было никакого откровения. В сложившейся обстановке любой опытный военачальник, поразмыслив, очевидно, предложил бы то же самое. Но то, что Жуков сделал немедленный практический вывод из создавшейся обстановки и поставил задачу перегруппировки сил в столь ясной и категорической форме, и недавний эпизод, когда новый командующий проявил предельное хладнокровие и в конечном итоге оказался прав, - все это, вместе взятое, не могло не вызвать молчаливого одобрения присутствующих.
Обращаясь к начальнику штаба, Жуков сказал:
- Приказ о перегруппировке отдать немедленно. Предупредить командующих армиями, что за точное исполнение отвечают головой.
Затем повернулся к адмиралу Исакову и спросил:
- Где Трибуц?
- Командующего флотом вызвал прибывший из Москвы со срочным заданием заместитель наркома внутренних дел, - ответил, вставая, Исаков. - Вам, очевидно, известно, по какому вопросу.
- Мне известно. И тем не менее передайте командующему, - раздельно произнес Жуков, - что впредь он может не являться на заседания Военного совета только с моего разрешения. И вступать в переговоры с... любыми замнаркомами - лишь после того, как они представятся мне. Что же касается срочного задания, то оно у Балтфлота сейчас одно: сосредоточить огонь всей артиллерии на скоплениях войск и техники врага на том участке, о котором только что шла речь, то есть в районе Красное Село - Пулково - Урицк. Весь огонь! И при этом чтобы своих не перебить, ясно?
И выжидательно посмотрел на Исакова:
- Чего же вы ждете? Надеюсь, телефонная связь с Кронштадтом в исправности?
Адмирал вышел из-за стола и поспешно направился к двери.
А Жуков уже перешел к следующему вопросу.
- Какова глубина эшелонирования войск? - спросил он, глядя на Городецкого. И нетерпеливо повторил: - Начальник штаба, я спрашиваю, какова глубина эшелонирования в сторону города на уязвимых направлениях? Что вы намерены делать, если противнику все же удастся прорваться через тот же Урицк или Пулково?
- Войска имеют приказ "Ни шагу назад!", - несколько неуверенно ответил начальник штаба, - и, кроме того, мы...
- Ваши приказы мне известны, - прервал его Жуков. - Как, впрочем, и то, что они не выполняются. Я спрашиваю, что будет, если немцы на самом деле попытаются прорваться к тому же Кировскому заводу? Не несколько мотоциклистов, а крупными силами?.. Впрочем, - он махнул рукой, - можете не отвечать. И без вас знаю, что глубина обороны ограничена зоной боев, а на окраинах города боевых порядков организованных войск, по существу, нет. Ваше счастье, что противник этого еще не пронюхал.
- Войска есть, но их действительно очень мало, - подал реплику Васнецов.
- Значит, по существу, нет, - отрезал Жуков.
Васнецову хотелось сказать Жукову прямо, в лицо, что ему не следует держать себя так, точно до него здесь никто ничего не делал. Он мог бы, ссылаясь на протокол заседания Военного совета и бюро обкома, на приказы бывших командующих - Попова и Ворошилова, доказать, что те вопросы, которые поднимает сейчас Жуков в такой резкой форме, так или иначе ставились и до него.
Но ничего этого Васнецов не сказал.
Что же заставило этого смелого и достаточно вспыльчивого человека подавить естественное чувство обиды? Только ли сознание дисциплины, только ли понимание, чьим высоким доверием облечен новый командующий?
Нет, не только это.
Хотя в распоряжениях Жукова не было ничего принципиально отличающегося от тех мероприятий, которые в соответствии с конкретной боевой обстановкой проводились и до него, Васнецов не мог не чувствовать, что звучали эти распоряжения как-то по-новому, с предельной ясностью, точностью и жесткой требовательностью. И, несмотря на категорический, иногда граничащий с оскорбительным тон, каким Жуков отдавал приказы, несмотря на это, а может быть, как ни странно, и благодаря этому, сам Васнецов начинал ощущать какое-то особое, новое чувство уверенности, сознание, что сейчас, в эти минуты, делается именно то единственно правильное, что надо делать в создавшейся обстановке.
Поэтому Васнецов не произнес ни одного из тех слов, которые готовы были сорваться у него с языка. Он встал и коротко, невольно подражая точной и лаконичной манере самого Жукова, доложил о тех мероприятиях, которые были проведены Военным советом и руководством Ленинградской партийной организации на случай прорыва врага непосредственно на городские окраины.
- Я знаю о большой работе, которая была проделана ленинградцами, - уже иным, уважительным тоном произнес Жуков.
Трудно сказать, сухой ли, объективный, без тени преувеличения доклад Васнецова или последняя фраза Жукова что-то изменили в атмосфере заседания. И хотя вряд ли кто-либо из присутствующих мог в те минуты отдать себе ясный отчет, в чем же заключалась эта перемена, тем не менее чувство уверенности и объединенности стало овладевать всеми.
- Мне известно, что именно вам, дивизионный комиссар, - обратился Жуков к Васнецову, - поручено общее наблюдение за строительством укрепленных районов. Поэтому вас я и прошу принять необходимые меры по созданию глубоко эшелонированной инженерной обороны. И срочно! Противник, судя по всему, не собирается топтаться на месте.
- Георгий Константинович, - сказал молчавший до сих пор Жданов, - вы знаете, что обстановка на фронте в последние дни складывалась крайне неблагоприятно. Мы были вынуждены бросить в зону боев все наши скудные резервы, включая курсантов военных училищ, дивизии народного ополчения и истребительные батальоны. У нас просто не было времени и возможности для создания боевых порядков в глубине...
На мгновение Жданов умолк. Умолк потому, что понял: не Жукову пытается возразить он сейчас, а тому человеку, который послал сюда нового командующего...
И, отдав себе в этом отчет, он совсем уже другим тоном сказал:
- Впрочем, сейчас не время для оправданий.
Возможно, Жуков понял, что происходит в душе Жданова. Резко меняя тему разговора, он спросил:
- Как полагаете, Андрей Александрович, сколько орудийных стволов и танков можно сегодня получить на Кировском?
Опережая Жданова, Васнецов, быстро перелистав записную книжку, которую держал в руках, встал и назвал требуемые цифры.
- Забрать все для нужд Ленфронта, - коротко приказал Жуков. - Со Ставкой я договорюсь. - И, обращаясь к командиру корпуса ПВО, спросил: Сколько зенитных орудий можете немедленно снять и передать в боевые порядки войск?
- Но, товарищ командующий! - протестующе воскликнул генерал. - Уже неделю подряд город подвергается ожесточенным налетам. Мы будем не в состоянии обеспечить противовоздушную оборону Ленинграда, если...
- Отвечайте на вопрос! - прервал его Жуков и добавил, обращаясь уже ко всем присутствующим: - Что толку оборонять город от авиации, если фашистские танки ворвутся на улицы?..
И, снова повернувшись к генералу, приказал:
- Через пятнадцать минут доложите, сколько орудий дадите и каких. Ясно?
- Так точно, товарищ командующий, - ответил тот. Он бросил взгляд на стенные часы и спросил: - Разрешите отлучиться?
- Идите. Через пятнадцать минут доложите мне лично. И последнее, сказал Жуков, когда генерал вышел. - Предлагается полковника Городецкого от исполнения обязанностей начальника штаба освободить. Начальником штаба фронта назначить генерал-лейтенанта Хозина. Генерал Федюнинский пока будет моим заместителем. Возражений нет? Вопрос со Ставкой согласован. Объявляется перерыв на тридцать минут. За это время полковнику Городецкому сдать, а генералу Хозину принять дела. Остальным начать реализацию полученных приказаний.
И Жуков первым поднялся из-за стола...
5
В то утро Гитлера разбудил не его камердинер штурмбанфюрер СС Гейнц Линге, который делал это всегда, а личный секретарь фюрера и глава партийной канцелярии Мартин Борман. И разбудил он его не в десять утра, как это обычно делал Линге, а часом раньше.
Люди, окружающие Гитлера, хорошо знали, что он страдает бессонницей, с трудом засыпает и дорожит утренним сном. Поэтому, когда Борман объявил Гейнцу Линге, что идет будить фюрера, об этом через несколько минут стало известно всем обитателям бункера.
Казалось бы, сам по себе этот факт не должен был восприниматься в ставке как чрезвычайное происшествие. Но дело в том, что любой поступок Бормана привлекал к себе настороженное внимание.
Тем, кто не знал этого человека близко, он мог показаться всего лишь скромным и преданным фюреру партийным функционером, равнодушным к чинам и наградам. Но пройдут годы, и престарелые генералы третьего рейха и бывшие нацистские чиновники, пытаясь обелить себя, станут называть избежавшего нюрнбергской петли Бормана злым гением фюрера.
Этот крепко сколоченный человек с грубыми чертами лица, в свое время отбывший срок тюремного заключения за убийство, действительно не искал ни наград, ни иных почестей. Он не дорожил внешним блеском, зато жажда власти была у него поистине ненасытной.
В свое время бывший заместителем Гесса, Борман не просто занял освободившееся место главы партийной канцелярии. Он стал личным секретарем Гитлера и управляющим его домом в Бергхофе, попечителем любовницы фюрера Евы Браун, руководил приобретением картин для коллекции Гитлера, был при нем неизменно, постоянно, и, в какую бы сторону ни обращал свой взор фюрер, он всегда вблизи или в некотором отдалении видел молчаливого, но всегда готового к самым щекотливым услугам Бормана.
Этот замкнутый, немногословный человек был великим мастером интриг.
Геринг, боявшийся любого соперничества, всячески противился назначению Бормана на место руководителя партийной канцелярии, но потерпел поражение, и ему пришлось глубоко затаить свою ненависть к этому человеку, претендующему на роль первого, хоть и негласного советника фюрера.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента