Страница:
Однодневной практики было явно недостаточно для такой коварной реки, как Миссисипи, но задерживаться было еще опаснее. Они решили отплыть на следующий день. Капитаном, разумеется, была Танцующая в Облаках.
Весь вечер в отдалении погрохатывал гром, но рассвет выдался необычайно теплым и солнечным, словно и не осенним. Они попрощались с Четырьмя Семействами, стараясь, чтобы это не выглядело как расставание навеки. Танцующая в Облаках с радостью обнаружила, что к ней вновь стали относиться с определенным уважением. Знахарь подарил молодым несколько амулетов и магические краски, которые должны были отгонять злых духов и оберегать их брак, и наконец они смогли отплыть. Был уже полдень, и, понимая, что до заката им все равно не удастся покрыть достаточно большое расстояние. Танцующая в Облаках предложила особо не спешить, а лучше лишний раз попрактиковаться и по крайней мере почувствовать, что их одиссея действительно началась.
Она вновь упаковала верхнюю одежду и показала Козодою еще одно свое произведение: две набедренные повязки – расшитые пояса, с которых свисали полосы землисто-коричневой шерстяной ткани длиной чуть меньше метра. Этого было достаточно, чтобы соблюсти приличия, и в то же время помогало сберечь остальную одежду от воды и дождя.
Кроме того, она взяла магические краски и разрисовала ими свое лицо и лицо Козодоя.
Поначалу все шло совсем неплохо. Они быстро поймали течение и не торопясь поплыли на юг, работая веслами, лишь когда возникала необходимость обогнуть препятствие или мель. Они понятия не имели, с какой скоростью плывут, но река была спокойной, погода – хорошей, и они радовались жизни.
Реки служили главными торговыми артериями Северной Америки, по которым священный камень для трубок доставлялся из Миннесоты в вигвамы востока и юга; в обратном направлении везли тонко обработанные драгоценные камни, священные тотемы и табак, без которого не обходился ни один ритуал в племенах восточного происхождения.
Козодой и Танцующая в Облаках встречали другие каноэ, идущие вверх по течению, иногда довольно большие и тяжело груженные, а временами их обгоняло попутное суденышко, стремительно и уверенно скользящее по воде. Впрочем, никто не искал с ними беседы и, если не считать приветственного взмаха руки, не обращал на них особого внимания. По неписаному закону на реке поддерживался строжайший нейтралитет.
Хорошая погода продержалась три дня, а потом по небу покатились валы густых облаков, и зарядил нескончаемый холодный дождь. Они были вынуждены пристать к берегу и, устроив у толстого дерева навес из самых больших одеял, ждать, пока пройдет ненастье. Было сыро и неуютно; к тому же их скудные запасы угрожающе таяли, и хотя Козодой отыскал несколько яблонь, прожить на одних яблоках было невозможно, а использовать драгоценности без особой необходимости ему не хотелось: это было слишком рискованно. Разумеется, они могли охотиться, но земля была слишком мокрой, чтобы разложить костер, и добычу пришлось бы есть сырой.
Танцующая в Облаках оказалась необычайно изобретательна. Насадив дождевых червей на тонкие лозы, она затопила их на мелководье, пригрузив небольшими камнями, и часами неподвижно стояла по бедра в воде, пристально глядя в мутный поток. Внезапное, неуловимо быстрое движение – и ее копье появлялось из воды с бьющимся на нем крупным сомом. Козодой попробовал проделать то же самое и едва не проткнул себе ногу.
Пойманных рыб она разделала ножом, но есть их пришлось сырыми, и Козодой обнаружил, что его это нисколько не заботит, хотя еще недавно содрогнулся бы от одной лишь мысли об этом. Он менялся с каждым днем и не просто загорел, похудел и окреп: перемены происходили и на более глубоком уровне. Прежде всего он перестал видеть сны о Консилиуме; на смену им пришли мирные сновидения: строительство хижины, охота, любовь… Даже проснувшись, он только усилием воли мог возвратиться мыслями к своему положению. Мир, из которого он пришел сюда, казался холодным, чуждым и почему-то не просто нереальным, но нежеланным.
Конечно, это действовал темплет, но раньше это не проявлялось с такой силой. Впрочем, раньше ему не доводилось и жениться на женщине из этой культуры и уединяться с ней в глуши; в прошлые рекреации он просто отбывал положенное время, пока не получал право вернуться к своей подлинной жизни. Теперь же он не просто думал на хайакутском, он думал как прирожденный хайакут, словно бы старый Козодой неприметно умер и на смену ему пришел другой, который никогда не покидал своего жилья и не бывал в иных мирах. С каждым днем прежняя жизнь становилась все более невообразимой и призрачной. Даже дождь и грязь уже не так докучали ему, как прежде. Танцующая в Облаках молча лежала рядом, положив голову ему на плечо.
– Скажи, изменился ли я за последние дни? – спросил он, не совсем понимая, почему это так его беспокоит.
– Нет, муж мой, – тихо ответила она. – А ты чувствуешь, что изменился?
– Я.., мои мысли полны тумана. Мне трудно вспоминать.
– Что вспоминать, муж мой?
– Свое прошлое, свои знания, свою работу. Даже Четыре Семейства уже стали забываться.
– Какие Четыре Семейства?.. – сонно спросила она. Что-то холодное, словно струйка тумана, вползло ему в душу.
– Ты что-нибудь помнишь? Ты помнишь, как мы поженились?
– Я.., я… – Она внезапно смутилась. Он резко отодвинулся от нее и встал:
– Поднимайся! Мы должны немедленно плыть дальше.
Она смутилась еще сильнее:
– Плыть… Зачем? Я.., кажется, я не могу думать правильно…
– Именно поэтому! Пошевеливайся! Скорее! Каждое движение отнимало уйму сил, но в конце концов они упаковали припасы, нагрузили каноэ и столкнули его в воду. Дождь был мелкий, но частый, и они уже основательно промокли. Сыростью еще можно было пренебречь, но туман и вздувшаяся река представляли серьезную опасность.
Похоже, гипнотическое поле не было настроено специально на них, и это отчасти успокаивало, но кто знает, насколько далеко оно простирается? Поле было слабым, почти неуловимым – вот почему оно застигло их врасплох и вот почему практически не влияло на движение по реке. Если бы погода не испортилась, они скорее всего проскочили бы его, даже не заметив, но остановка оказалась для них роковой. Только благодаря опыту Козодою удалось распознать его, но и то с опозданием.
Должно быть, это были два перекрывающихся луча, по одному на каждом берегу. Теперь, прислушиваясь к своим ощущениям, он понимал, что их лагерь скорее всего находился почти у самой границы поля, и сейчас каноэ движется прямо в его середину. Сканируемая площадь не могла быть очень большой и должна была охватывать лишь ненаселенные земли, где не было удобных мест для причаливания, иначе тот, кто поставил поле, рисковал перекрыть все движение по реке.
"Эта территория сенсибилизирована, – вспомнилось Козодою. – Выйти она не может".
Значит, это часть барьера, поставленного Валом. Он старался сосредоточиться, заставить себя думать на прежнем уровне, это был единственный способ бороться. Если это действительно барьер, рассчитанный на людей с определенной психикой, то почему он затронул и Танцующую в Облаках? Единственное предположение – его действие распространялось на всех, кто находился поблизости от потенциальной мишени, а те, кто был далеко, его просто не замечали.
Импульсы становились все сильнее. Танцующая в Облаках, сидящая впереди, уже перестала грести и застыла неподвижно. Козодой чувствовал, что погружается в безразличие, думать не было сил.
Течение медленно несло неуправляемое каноэ сквозь пронизывающий дождь.
– По крайней мере дождь перестал, – сказала она. Козодой вздохнул:
– Каноэ пропало, одежда пропала, оружия нет, драгоценности и доказательства исчезли.
– Я же говорила, что на этих камнях лежит проклятие. Не надо было брать их с собой.
Внезапно он почувствовал себя полнейшим болваном и мысленно отвесил себе здоровенного пинка: она была совершенно права, хотя, конечно, на свой лад. Вот на что наводился проклятый гипнолуч! Вал не мог настроиться на конкретного индивидуума, но он знал о кейсе, о документах и, конечно же, о драгоценностях. Поскольку связная вряд ли добровольно рассталась бы с ними, если хотела выжить, гипнолуч был настроен на них. Вот почему он не задел никого, кроме Козодоя и Танцующей в Облаках.
– В следующий раз я тебя обязательно послушаюсь, – согласился он. – Но все-таки – что же нам теперь делать?
– Прежде всего – вымыться, – бодро ответила она. – А потом пойдем вдоль берега – может, течением прибило что-нибудь полезное.
Он тяжело вздохнул:
– Прошло уже несколько дней. По-моему, не стоит на это рассчитывать.
– И все же попробуем. Все равно ничего другого не остается.
И опять, сама того не зная, она говорила верные вещи: теперь они были сенсибилизированы к барьеру, и если бы пошли вверх по течению, он вновь захватил бы их. Козодоя даже отчасти соблазняла такая перспектива – этакое безболезненное самоубийство: тот, кто достаточно долго подвергался воздействию поля, получал необратимые повреждения коры мозга. Конечно, не было никакой гарантии, что они уже их не получили, но вернуться означало бы окончательно и бесповоротно превратиться в животных.
Они помогли друг другу вымыться, а потом пошли вдоль реки, внимательно всматриваясь в прибрежные заросли. Почти на закате произошло невозможное.
Перевернувшись, каноэ, видимо, проплыло еще немного, но в конце концов течение прибило его к берегу, где оно и застряло в кустах. Немного потрудившись, они высвободили суденышко; оно, как ни странно, оказалось целым, но тюка с припасами и весел не было и в помине. Пытаться найти еще и их значило бы испытывать судьбу сверх меры, но все же они осмотрели порядочный участок берега вниз по реке и, ничего не найдя, в конце концов вернулись к каноэ.
– Весьма двусмысленное везение, – заметил Козодой. – Без весел мы далеко не уплывем, а у нас нет ни инструментов, ни умения, чтобы сделать их, даже если бы было из чего.
– Давай-ка лучше поищем какой-нибудь еды, пока еще светло, – ответила она. – А завтра займемся делами.
– Какими?
– Вытолкнем каноэ на середину, там безопаснее, и поплывем по течению, пока не встретим какого-нибудь торговца. Молодоженам, которым не повезло во время свадебного путешествия, никто не откажется помочь – как ты считаешь?
Он обнял ее и поцеловал:
– Что бы я без тебя делал!
– Ты умер бы здесь, муж мой, а без тебя и мне бы не было жизни.
Козодой объяснил ей – разумеется, на доступном для нее уровне, что на север возвращаться нельзя: злые духи запомнили их, и приближаться к ним снова опасно. Танцующая в Облаках согласилась с такими доводами, и они притаились за небольшим островком, а увидев большое каноэ, идущее вниз по течению, столкнули на воду свое суденышко и принялись звать на помощь.
Владельцы каноэ – старик с суровым, словно высеченным из камня лицом и молодой парень лет двадцати, не старше – были странно одеты и говорили на языке, которого Козодой никогда не слышал; взяв каноэ с двумя беглецами на буксир, они привели его к берегу.
При виде обнаженной женщины глаза младшего загорелись, но старший, резко одернув его, протянул Козодою и его подруге два одеяла. Козодой попробовал заговорить с ним на всех семи индейских языках, которые знал, но безуспешно. В ответ старик затянул литанию, в которой угадывались чокто, чикасо и еще с полдюжины языков меньших народов, но ни один из них не подошел. Наконец вмешалась Танцующая в Облаках.
– Эти мужчины – торговцы, – сказала она. – Значит, и разговаривать с ними надо, как с торговцами.
– Я не умею, – признался Козодой, понимая, что она имеет в виду. При более чем двух сотнях племен, говорящих на шестистах диалектах ста сорока с лишним языков, люди Северной Америки давным-давно придумали универсальный язык, состоящий из жестов. С его помощью могли договориться между собой даже ирокез из восточных лесов и нецперсе с западного побережья. Способ хороший, но Козодой им не владел.
В конце концов, историкам приходится иметь дело в основном с письменными свидетельствами.
– Мне кажется, я смогу сказать все, что нам нужно, – ответила она и завязала разговор со стариком, параллельно переводя, как умела, для Козодоя.
– Это ниовак, – сказала она. – С ним внук, который учится торговать.
Козодой понятия не имел о таком племени, но его название напомнило ему диалекты дальнего севера, которые не часто можно услышать на юге в это время года.
– Они спустились по реке от самой Ниобрары, – продолжала она, подтверждая его подозрения. – И держат путь в Таначапи, где у них какая-то торговая сделка. Он не сказал, какая именно.
– Даже представить себе не могу, – отозвался Козодой. – Впрочем, нас это не касается.
– Я объяснила ему, что мы недавно поженились и искали подходящее место, чтобы уединиться, но каноэ опрокинулось, и мы потеряли все свои вещи.
Козодой кивнул, но ничего не сказал, чтобы невзначай не испортить дело. Некоторые торговцы знали до полусотни языков, но притворялись непонимающими, чтобы извлечь свою выгоду.
– Спроси, где мы находимся.
– Он говорит, в двух днях пути к северу от Огайо. Он предлагает взять нас с собой, там есть селение племени ИЛЛИНОЙС.
– Поблагодари его за любезность и великодушие и прими предложение, – сказал Козодой и, осененный внезапной мыслью, добавил:
– Он торговец, и у него наверняка есть запасная пара весел. Спроси, не мог бы он одолжить их нам, чтобы мы могли плыть за ним следом.
Она так и сделала.
– Есть. Он клянет себя, что не подумал об этом сразу. Он говорит, что становится староват для этого занятия.
Старый торговец оказался не только благородным, но и изобретательным человеком. Первым делом он предложил растянуть рыболовную сеть, которая была у него с собой, между двумя каноэ, так что они смогли поесть, не трогая запасы старика.
Деревня Иллинойс оказалась довольно скромной, но, судя по основательным бревенчатым срубам, обмазанным глиной, строилась в расчете на будущее: место у слияния двух больших рек было чрезвычайно выгодным; здесь можно было пополнить запасы и узнать последние новости – разумеется, небесплатно. При первом же взгляде на местных жителей Козодой заподозрил, что те не брезговали и брать что-то вроде пошлины за проезд, а скорее всего просто-напросто занимались откровенным вымогательством. С виду они казались довольно миролюбивыми, но в этом разношерстном сборище людей, оторванных от своих народов, едва ли сыскался бы хоть один, готовый помочь кому-то исключительно по доброте сердечной. Драгоценности здесь были бы как нельзя кстати.
Их вождь, крепкий пожилой человек по имени Ревущий Бык, говорил на многих языках, включая диалект огалалла сиу, который был знаком Козодою.
– Та-а-ак, значит, с вами произошло несчастье во время свадебного путешествия. – Он сочувственно покивал головой. – Все пропало, кроме каноэ… И что же вы намерены делать?
– Мы ничего не можем сделать, пока у нас не будет одежды, собственных весел и хотя бы ножа, копья и кремня с огнивом, – честно ответил Козодой.
– И тогда вы вернетесь домой?
– Нет. Нам надо попасть на юг, где живет мой старый друг из племени каже. Я веду с ним кое-какие дела, и он еще не знаком с моей женой.
– Вот как? И как же его зовут? Я знаю кое-кого из этого племени. Время от времени у нас с ними тоже бывают дела.
– На языке сиу его имя означает Бегущий по Грязи, а каже произносят его примерно так. – Козодой постарался поточнее воспроизвести странно звучащие звуки.
– А! Я не знаком с ним, но много о нем слышал. Это один из ТЕХ. Что у тебя за дела с таким человеком?
– Я тоже один из ТЕХ, как ты выражаешься. Именно там мы и познакомились.
Ревущий Бык подозрительно нахмурился:
– Терпеть не могу, когда люди из Консилиума пытаются разнюхать что-то здесь, – на моей земле. Ты ведь пришел сюда именно за этим, так?
– Я более не состою в Консилиуме, как и он. Мы оба ушли оттуда по одной и той же причине, только я добровольно, а он – нет. Я влюбился в женщину, которая стала моей женой, и решил, что лучше мне остаться здесь, чем брать ее с собой в Консилиум. Честно говоря, я просто устал от Консилиума. А Бегущий по Грязи любил многих женщин. Некоторые из них были женами больших вождей в Консилиуме, и однажды он попался.
Вождь иллинойс разразился оглушительным хохотом, вполне подходящим к его имени. Наконец он успокоился и вернулся к делу.
– Это не так-то просто, – с деланным безразличием заметил он. – У нас есть все, что тебе нужно, и даже более того, но мы же торговцы. Что будет, если пойдут слухи, что мы раздаем свои товары задаром? Скоро каждый подумает, что может поживиться за наш счет. Ты знаешь, как это бывает.
Козодой вздохнул:
– Да, похоже, в чем-то ты прав. – Он сделал вид, что задумался, хотя разработал план действий еще на пути сюда. – У нас действительно осталось только каноэ, но оно прочное, остойчивое, хорошей работы и наверняка стоит того немногого, что я прошу.
– Ха! А на чем же вы тогда поплывете?
– Попробуем устроиться к кому-нибудь из проезжающих, а если не выйдет, отправимся пешком.
– Нет. У меня здесь сотня каноэ, и всего двадцать человек, которые умеют с ними обращаться. Новые каноэ мне не нужны. Подумай еще.
– Я не вижу ничего другого.
– Только глупец попрется на юг лишь затем, чтобы представить старому друг хорошенькую молодую жену. Я вижу, тебе очень нужно добраться до этого человека, – с проницательным видом сказал Ревущий Бык. – Мне кажется, что ты не так уж окончательно развязался с Консилиумом, как говоришь. Вот что я тебе скажу. Ты получишь крепкую одежду, оружие, припасы, и к тому же я дам тебе проводников. Хорошая обувь, надежное копье, стальной нож и охрана в пути – по-моему, неплохо?
Козодой почуял неладное:
– И какова твоя цена?
Ревущий Бык нагнулся к нему и понизил голос:
– Друг мой, будем честны между собой. Я уже очень долго живу здесь, на перепутье, и повидал всякое. Не раз здесь проходили люди, которые думали, что в состоянии одолеть Систему. Они были очень похожи на тебя, хотя принадлежали к разным народам и направлялись в разные места. За здорово живешь никто не уходит из Консилиума. Одних просто выбрасывают, и этим еще повезло, как твоему другу, а другие возвращаются с поврежденным рассудком, и таких значительно больше. Может быть, ты действительно ушел из Консилиума, но и хайакутов покинул навсегда. Я это чую. А раз так, значит, ты знаешь что-то такое, о чем и подумать страшно. В твоем положении никакая цена не может считаться слишком высокой. А я всего лишь торговец.
– Продолжай, – нервно сказал Козодой.
– Есть одна вещь, которой мне всегда недоставало. Наши женщины хороши, но они принадлежат и моим людям тоже. Отдай мне свою жену, и за пять дней я доставлю тебя целым и невредимым в жилище Бегущего по Грязи.
– Я люблю ее и, кроме того, обязан ей жизнью. Она не предмет для торговли. Скорее мы пустимся вплавь голыми.
Ревущий Бык усмехнулся:
– Можешь попробовать прямо сейчас, сынок. В глубине души ты знаешь, что тебя ожидает смерть – а значит, и ее. А так и ты постараешься выполнить свой долг, и она останется в живых. По-моему, это вполне честно.
– Да, она останется в живых – рабыней в Иллинойсе.
Вождь пожал плечами:
– Все, что с нами случается, предначертано Великим Духом. Сделав выбор, ты создал свою судьбу, и она привела тебя сюда. Теперь настала пора выбирать снова.
– А если я откажусь?
– Листья начинают опадать. С севера идет холод, и он будет становиться все сильнее. Я не лишен сострадания. Вы можете спать в хлеву, и я прикажу подобрать вам что-нибудь из одежды, благопристойности ради, хотя, боюсь, от холода это не спасет. Корм для животных сгодится и человеку, если выбрать хорошенько. Ступай – и подумай над моим предложением. Но предупреждаю тебя, если вас поймают на самой мелкой краже, мое покровительство тут же закончится, и оба вы превратитесь в рабов. – Вождь ухмыльнулся. – Большего я не могу для тебя сделать.
Это было поистине так.
"Что-нибудь из одежды" оказалось двумя кусками кожаного шнура и старыми тряпками, которыми можно было едва прикрыть наготу. Всем жителям деревни было запрещено заговаривать с ними, и, следовательно, о том, чтобы подыскать себе союзника, не могло быть и речи.
Они жевали подгнившие, червивые яблоки и обсуждали свое положение. Козодой рассказал Танцующей в Облаках о предложении Ревущего Быка.
Она выслушала его с серьезным лицом, но ничуть не удивилась и, помолчав, сказала:
– Прежде всего надо хорошенько все взвесить. Оставаться здесь надолго нельзя. Можем ли мы надеяться на милосердие других торговцев?
Козодой покачал головой:
– Нет. За нами постоянно следят, и никто из проезжающих не рискнет взять нас с собой, потому что торговцев мало, а воинов в деревне много. Первая забота торговца – это его торговля. Бежать отсюда бессмысленно. Даже если нам это удастся, придется подниматься по берегу Огайо, а это значит, что потом мы волей-неволей опять поплывем мимо этого места. Переплывать же любую из двух рек крайне опасно; там, где они сливаются, вода буквально кипит, и к тому же они слишком широки, во всяком случае, для меня.
– Можно просто столкнуть в воду наше каноэ и вверить себя духам реки.
– Без весел нас тут же опрокинет; и когда нас вытащат, договориться уже не удастся. Она подумала еще немного:
– Быть может, этот вождь удовлетворится меньшим? Он подозрительно взглянул на нее:
– Что ты имеешь в виду?
– Судя по луне, срок моих месячных уже почти прошел. Сейчас, наверное, безопасное время. Может быть – ночь в его постели в обмен на два весла?
– Нет!!! И не думай об этом! Он только еще больше распалится, а мы полностью в его руках. Он не отнял тебя сразу исключительно потому, что у них тут существует какой-то извращенный кодекс чести, но полагаться на него во всем – глупо. Он кичится тем, что поступает честно, но с женщиной торговаться не станет. Это бесполезно.
Танцующая в Облаках вздохнула.
– Значит, остается только сражаться, – решительно сказала она.
5. КОШКИ-МЫШКИ
Весь вечер в отдалении погрохатывал гром, но рассвет выдался необычайно теплым и солнечным, словно и не осенним. Они попрощались с Четырьмя Семействами, стараясь, чтобы это не выглядело как расставание навеки. Танцующая в Облаках с радостью обнаружила, что к ней вновь стали относиться с определенным уважением. Знахарь подарил молодым несколько амулетов и магические краски, которые должны были отгонять злых духов и оберегать их брак, и наконец они смогли отплыть. Был уже полдень, и, понимая, что до заката им все равно не удастся покрыть достаточно большое расстояние. Танцующая в Облаках предложила особо не спешить, а лучше лишний раз попрактиковаться и по крайней мере почувствовать, что их одиссея действительно началась.
Она вновь упаковала верхнюю одежду и показала Козодою еще одно свое произведение: две набедренные повязки – расшитые пояса, с которых свисали полосы землисто-коричневой шерстяной ткани длиной чуть меньше метра. Этого было достаточно, чтобы соблюсти приличия, и в то же время помогало сберечь остальную одежду от воды и дождя.
Кроме того, она взяла магические краски и разрисовала ими свое лицо и лицо Козодоя.
Поначалу все шло совсем неплохо. Они быстро поймали течение и не торопясь поплыли на юг, работая веслами, лишь когда возникала необходимость обогнуть препятствие или мель. Они понятия не имели, с какой скоростью плывут, но река была спокойной, погода – хорошей, и они радовались жизни.
Реки служили главными торговыми артериями Северной Америки, по которым священный камень для трубок доставлялся из Миннесоты в вигвамы востока и юга; в обратном направлении везли тонко обработанные драгоценные камни, священные тотемы и табак, без которого не обходился ни один ритуал в племенах восточного происхождения.
Козодой и Танцующая в Облаках встречали другие каноэ, идущие вверх по течению, иногда довольно большие и тяжело груженные, а временами их обгоняло попутное суденышко, стремительно и уверенно скользящее по воде. Впрочем, никто не искал с ними беседы и, если не считать приветственного взмаха руки, не обращал на них особого внимания. По неписаному закону на реке поддерживался строжайший нейтралитет.
Хорошая погода продержалась три дня, а потом по небу покатились валы густых облаков, и зарядил нескончаемый холодный дождь. Они были вынуждены пристать к берегу и, устроив у толстого дерева навес из самых больших одеял, ждать, пока пройдет ненастье. Было сыро и неуютно; к тому же их скудные запасы угрожающе таяли, и хотя Козодой отыскал несколько яблонь, прожить на одних яблоках было невозможно, а использовать драгоценности без особой необходимости ему не хотелось: это было слишком рискованно. Разумеется, они могли охотиться, но земля была слишком мокрой, чтобы разложить костер, и добычу пришлось бы есть сырой.
Танцующая в Облаках оказалась необычайно изобретательна. Насадив дождевых червей на тонкие лозы, она затопила их на мелководье, пригрузив небольшими камнями, и часами неподвижно стояла по бедра в воде, пристально глядя в мутный поток. Внезапное, неуловимо быстрое движение – и ее копье появлялось из воды с бьющимся на нем крупным сомом. Козодой попробовал проделать то же самое и едва не проткнул себе ногу.
Пойманных рыб она разделала ножом, но есть их пришлось сырыми, и Козодой обнаружил, что его это нисколько не заботит, хотя еще недавно содрогнулся бы от одной лишь мысли об этом. Он менялся с каждым днем и не просто загорел, похудел и окреп: перемены происходили и на более глубоком уровне. Прежде всего он перестал видеть сны о Консилиуме; на смену им пришли мирные сновидения: строительство хижины, охота, любовь… Даже проснувшись, он только усилием воли мог возвратиться мыслями к своему положению. Мир, из которого он пришел сюда, казался холодным, чуждым и почему-то не просто нереальным, но нежеланным.
Конечно, это действовал темплет, но раньше это не проявлялось с такой силой. Впрочем, раньше ему не доводилось и жениться на женщине из этой культуры и уединяться с ней в глуши; в прошлые рекреации он просто отбывал положенное время, пока не получал право вернуться к своей подлинной жизни. Теперь же он не просто думал на хайакутском, он думал как прирожденный хайакут, словно бы старый Козодой неприметно умер и на смену ему пришел другой, который никогда не покидал своего жилья и не бывал в иных мирах. С каждым днем прежняя жизнь становилась все более невообразимой и призрачной. Даже дождь и грязь уже не так докучали ему, как прежде. Танцующая в Облаках молча лежала рядом, положив голову ему на плечо.
– Скажи, изменился ли я за последние дни? – спросил он, не совсем понимая, почему это так его беспокоит.
– Нет, муж мой, – тихо ответила она. – А ты чувствуешь, что изменился?
– Я.., мои мысли полны тумана. Мне трудно вспоминать.
– Что вспоминать, муж мой?
– Свое прошлое, свои знания, свою работу. Даже Четыре Семейства уже стали забываться.
– Какие Четыре Семейства?.. – сонно спросила она. Что-то холодное, словно струйка тумана, вползло ему в душу.
– Ты что-нибудь помнишь? Ты помнишь, как мы поженились?
– Я.., я… – Она внезапно смутилась. Он резко отодвинулся от нее и встал:
– Поднимайся! Мы должны немедленно плыть дальше.
Она смутилась еще сильнее:
– Плыть… Зачем? Я.., кажется, я не могу думать правильно…
– Именно поэтому! Пошевеливайся! Скорее! Каждое движение отнимало уйму сил, но в конце концов они упаковали припасы, нагрузили каноэ и столкнули его в воду. Дождь был мелкий, но частый, и они уже основательно промокли. Сыростью еще можно было пренебречь, но туман и вздувшаяся река представляли серьезную опасность.
Похоже, гипнотическое поле не было настроено специально на них, и это отчасти успокаивало, но кто знает, насколько далеко оно простирается? Поле было слабым, почти неуловимым – вот почему оно застигло их врасплох и вот почему практически не влияло на движение по реке. Если бы погода не испортилась, они скорее всего проскочили бы его, даже не заметив, но остановка оказалась для них роковой. Только благодаря опыту Козодою удалось распознать его, но и то с опозданием.
Должно быть, это были два перекрывающихся луча, по одному на каждом берегу. Теперь, прислушиваясь к своим ощущениям, он понимал, что их лагерь скорее всего находился почти у самой границы поля, и сейчас каноэ движется прямо в его середину. Сканируемая площадь не могла быть очень большой и должна была охватывать лишь ненаселенные земли, где не было удобных мест для причаливания, иначе тот, кто поставил поле, рисковал перекрыть все движение по реке.
"Эта территория сенсибилизирована, – вспомнилось Козодою. – Выйти она не может".
Значит, это часть барьера, поставленного Валом. Он старался сосредоточиться, заставить себя думать на прежнем уровне, это был единственный способ бороться. Если это действительно барьер, рассчитанный на людей с определенной психикой, то почему он затронул и Танцующую в Облаках? Единственное предположение – его действие распространялось на всех, кто находился поблизости от потенциальной мишени, а те, кто был далеко, его просто не замечали.
Импульсы становились все сильнее. Танцующая в Облаках, сидящая впереди, уже перестала грести и застыла неподвижно. Козодой чувствовал, что погружается в безразличие, думать не было сил.
Течение медленно несло неуправляемое каноэ сквозь пронизывающий дождь.
* * *
Они пришли в себя только через несколько дней, оба исцарапанные, все в синяках, покрытые грязью и запекшейся кровью; в его памяти сохранились смутные картины того, как они лежат, подстерегая какую-то некрупную живность, вроде бобров или мускусных крыс, хватают их, разбивают им головы и жадно пожирают, словно звери – охотящиеся, убивающие, пожирающие, совокупляющиеся, спящие звери. Но теперь это прошло, и вот они сидят на берегу, грязные, совершенно голые, не имея ни малейшего представления, что делать дальше. Как ни странно, Танцующая в Облаках была поражена меньше, чем он, главным образом потому, что была не в состоянии представить себе, что случившееся с ними – дело человеческих рук. С ее точки зрения, их настигло заклинание злых духов и уже одно то, что они остались живы и пришли в себя, было победой, а следовательно, их положение не такое уж безнадежное.– По крайней мере дождь перестал, – сказала она. Козодой вздохнул:
– Каноэ пропало, одежда пропала, оружия нет, драгоценности и доказательства исчезли.
– Я же говорила, что на этих камнях лежит проклятие. Не надо было брать их с собой.
Внезапно он почувствовал себя полнейшим болваном и мысленно отвесил себе здоровенного пинка: она была совершенно права, хотя, конечно, на свой лад. Вот на что наводился проклятый гипнолуч! Вал не мог настроиться на конкретного индивидуума, но он знал о кейсе, о документах и, конечно же, о драгоценностях. Поскольку связная вряд ли добровольно рассталась бы с ними, если хотела выжить, гипнолуч был настроен на них. Вот почему он не задел никого, кроме Козодоя и Танцующей в Облаках.
– В следующий раз я тебя обязательно послушаюсь, – согласился он. – Но все-таки – что же нам теперь делать?
– Прежде всего – вымыться, – бодро ответила она. – А потом пойдем вдоль берега – может, течением прибило что-нибудь полезное.
Он тяжело вздохнул:
– Прошло уже несколько дней. По-моему, не стоит на это рассчитывать.
– И все же попробуем. Все равно ничего другого не остается.
И опять, сама того не зная, она говорила верные вещи: теперь они были сенсибилизированы к барьеру, и если бы пошли вверх по течению, он вновь захватил бы их. Козодоя даже отчасти соблазняла такая перспектива – этакое безболезненное самоубийство: тот, кто достаточно долго подвергался воздействию поля, получал необратимые повреждения коры мозга. Конечно, не было никакой гарантии, что они уже их не получили, но вернуться означало бы окончательно и бесповоротно превратиться в животных.
Они помогли друг другу вымыться, а потом пошли вдоль реки, внимательно всматриваясь в прибрежные заросли. Почти на закате произошло невозможное.
Перевернувшись, каноэ, видимо, проплыло еще немного, но в конце концов течение прибило его к берегу, где оно и застряло в кустах. Немного потрудившись, они высвободили суденышко; оно, как ни странно, оказалось целым, но тюка с припасами и весел не было и в помине. Пытаться найти еще и их значило бы испытывать судьбу сверх меры, но все же они осмотрели порядочный участок берега вниз по реке и, ничего не найдя, в конце концов вернулись к каноэ.
– Весьма двусмысленное везение, – заметил Козодой. – Без весел мы далеко не уплывем, а у нас нет ни инструментов, ни умения, чтобы сделать их, даже если бы было из чего.
– Давай-ка лучше поищем какой-нибудь еды, пока еще светло, – ответила она. – А завтра займемся делами.
– Какими?
– Вытолкнем каноэ на середину, там безопаснее, и поплывем по течению, пока не встретим какого-нибудь торговца. Молодоженам, которым не повезло во время свадебного путешествия, никто не откажется помочь – как ты считаешь?
Он обнял ее и поцеловал:
– Что бы я без тебя делал!
– Ты умер бы здесь, муж мой, а без тебя и мне бы не было жизни.
Козодой объяснил ей – разумеется, на доступном для нее уровне, что на север возвращаться нельзя: злые духи запомнили их, и приближаться к ним снова опасно. Танцующая в Облаках согласилась с такими доводами, и они притаились за небольшим островком, а увидев большое каноэ, идущее вниз по течению, столкнули на воду свое суденышко и принялись звать на помощь.
Владельцы каноэ – старик с суровым, словно высеченным из камня лицом и молодой парень лет двадцати, не старше – были странно одеты и говорили на языке, которого Козодой никогда не слышал; взяв каноэ с двумя беглецами на буксир, они привели его к берегу.
При виде обнаженной женщины глаза младшего загорелись, но старший, резко одернув его, протянул Козодою и его подруге два одеяла. Козодой попробовал заговорить с ним на всех семи индейских языках, которые знал, но безуспешно. В ответ старик затянул литанию, в которой угадывались чокто, чикасо и еще с полдюжины языков меньших народов, но ни один из них не подошел. Наконец вмешалась Танцующая в Облаках.
– Эти мужчины – торговцы, – сказала она. – Значит, и разговаривать с ними надо, как с торговцами.
– Я не умею, – признался Козодой, понимая, что она имеет в виду. При более чем двух сотнях племен, говорящих на шестистах диалектах ста сорока с лишним языков, люди Северной Америки давным-давно придумали универсальный язык, состоящий из жестов. С его помощью могли договориться между собой даже ирокез из восточных лесов и нецперсе с западного побережья. Способ хороший, но Козодой им не владел.
В конце концов, историкам приходится иметь дело в основном с письменными свидетельствами.
– Мне кажется, я смогу сказать все, что нам нужно, – ответила она и завязала разговор со стариком, параллельно переводя, как умела, для Козодоя.
– Это ниовак, – сказала она. – С ним внук, который учится торговать.
Козодой понятия не имел о таком племени, но его название напомнило ему диалекты дальнего севера, которые не часто можно услышать на юге в это время года.
– Они спустились по реке от самой Ниобрары, – продолжала она, подтверждая его подозрения. – И держат путь в Таначапи, где у них какая-то торговая сделка. Он не сказал, какая именно.
– Даже представить себе не могу, – отозвался Козодой. – Впрочем, нас это не касается.
– Я объяснила ему, что мы недавно поженились и искали подходящее место, чтобы уединиться, но каноэ опрокинулось, и мы потеряли все свои вещи.
Козодой кивнул, но ничего не сказал, чтобы невзначай не испортить дело. Некоторые торговцы знали до полусотни языков, но притворялись непонимающими, чтобы извлечь свою выгоду.
– Спроси, где мы находимся.
– Он говорит, в двух днях пути к северу от Огайо. Он предлагает взять нас с собой, там есть селение племени ИЛЛИНОЙС.
– Поблагодари его за любезность и великодушие и прими предложение, – сказал Козодой и, осененный внезапной мыслью, добавил:
– Он торговец, и у него наверняка есть запасная пара весел. Спроси, не мог бы он одолжить их нам, чтобы мы могли плыть за ним следом.
Она так и сделала.
– Есть. Он клянет себя, что не подумал об этом сразу. Он говорит, что становится староват для этого занятия.
Старый торговец оказался не только благородным, но и изобретательным человеком. Первым делом он предложил растянуть рыболовную сеть, которая была у него с собой, между двумя каноэ, так что они смогли поесть, не трогая запасы старика.
Деревня Иллинойс оказалась довольно скромной, но, судя по основательным бревенчатым срубам, обмазанным глиной, строилась в расчете на будущее: место у слияния двух больших рек было чрезвычайно выгодным; здесь можно было пополнить запасы и узнать последние новости – разумеется, небесплатно. При первом же взгляде на местных жителей Козодой заподозрил, что те не брезговали и брать что-то вроде пошлины за проезд, а скорее всего просто-напросто занимались откровенным вымогательством. С виду они казались довольно миролюбивыми, но в этом разношерстном сборище людей, оторванных от своих народов, едва ли сыскался бы хоть один, готовый помочь кому-то исключительно по доброте сердечной. Драгоценности здесь были бы как нельзя кстати.
Их вождь, крепкий пожилой человек по имени Ревущий Бык, говорил на многих языках, включая диалект огалалла сиу, который был знаком Козодою.
– Та-а-ак, значит, с вами произошло несчастье во время свадебного путешествия. – Он сочувственно покивал головой. – Все пропало, кроме каноэ… И что же вы намерены делать?
– Мы ничего не можем сделать, пока у нас не будет одежды, собственных весел и хотя бы ножа, копья и кремня с огнивом, – честно ответил Козодой.
– И тогда вы вернетесь домой?
– Нет. Нам надо попасть на юг, где живет мой старый друг из племени каже. Я веду с ним кое-какие дела, и он еще не знаком с моей женой.
– Вот как? И как же его зовут? Я знаю кое-кого из этого племени. Время от времени у нас с ними тоже бывают дела.
– На языке сиу его имя означает Бегущий по Грязи, а каже произносят его примерно так. – Козодой постарался поточнее воспроизвести странно звучащие звуки.
– А! Я не знаком с ним, но много о нем слышал. Это один из ТЕХ. Что у тебя за дела с таким человеком?
– Я тоже один из ТЕХ, как ты выражаешься. Именно там мы и познакомились.
Ревущий Бык подозрительно нахмурился:
– Терпеть не могу, когда люди из Консилиума пытаются разнюхать что-то здесь, – на моей земле. Ты ведь пришел сюда именно за этим, так?
– Я более не состою в Консилиуме, как и он. Мы оба ушли оттуда по одной и той же причине, только я добровольно, а он – нет. Я влюбился в женщину, которая стала моей женой, и решил, что лучше мне остаться здесь, чем брать ее с собой в Консилиум. Честно говоря, я просто устал от Консилиума. А Бегущий по Грязи любил многих женщин. Некоторые из них были женами больших вождей в Консилиуме, и однажды он попался.
Вождь иллинойс разразился оглушительным хохотом, вполне подходящим к его имени. Наконец он успокоился и вернулся к делу.
– Это не так-то просто, – с деланным безразличием заметил он. – У нас есть все, что тебе нужно, и даже более того, но мы же торговцы. Что будет, если пойдут слухи, что мы раздаем свои товары задаром? Скоро каждый подумает, что может поживиться за наш счет. Ты знаешь, как это бывает.
Козодой вздохнул:
– Да, похоже, в чем-то ты прав. – Он сделал вид, что задумался, хотя разработал план действий еще на пути сюда. – У нас действительно осталось только каноэ, но оно прочное, остойчивое, хорошей работы и наверняка стоит того немногого, что я прошу.
– Ха! А на чем же вы тогда поплывете?
– Попробуем устроиться к кому-нибудь из проезжающих, а если не выйдет, отправимся пешком.
– Нет. У меня здесь сотня каноэ, и всего двадцать человек, которые умеют с ними обращаться. Новые каноэ мне не нужны. Подумай еще.
– Я не вижу ничего другого.
– Только глупец попрется на юг лишь затем, чтобы представить старому друг хорошенькую молодую жену. Я вижу, тебе очень нужно добраться до этого человека, – с проницательным видом сказал Ревущий Бык. – Мне кажется, что ты не так уж окончательно развязался с Консилиумом, как говоришь. Вот что я тебе скажу. Ты получишь крепкую одежду, оружие, припасы, и к тому же я дам тебе проводников. Хорошая обувь, надежное копье, стальной нож и охрана в пути – по-моему, неплохо?
Козодой почуял неладное:
– И какова твоя цена?
Ревущий Бык нагнулся к нему и понизил голос:
– Друг мой, будем честны между собой. Я уже очень долго живу здесь, на перепутье, и повидал всякое. Не раз здесь проходили люди, которые думали, что в состоянии одолеть Систему. Они были очень похожи на тебя, хотя принадлежали к разным народам и направлялись в разные места. За здорово живешь никто не уходит из Консилиума. Одних просто выбрасывают, и этим еще повезло, как твоему другу, а другие возвращаются с поврежденным рассудком, и таких значительно больше. Может быть, ты действительно ушел из Консилиума, но и хайакутов покинул навсегда. Я это чую. А раз так, значит, ты знаешь что-то такое, о чем и подумать страшно. В твоем положении никакая цена не может считаться слишком высокой. А я всего лишь торговец.
– Продолжай, – нервно сказал Козодой.
– Есть одна вещь, которой мне всегда недоставало. Наши женщины хороши, но они принадлежат и моим людям тоже. Отдай мне свою жену, и за пять дней я доставлю тебя целым и невредимым в жилище Бегущего по Грязи.
– Я люблю ее и, кроме того, обязан ей жизнью. Она не предмет для торговли. Скорее мы пустимся вплавь голыми.
Ревущий Бык усмехнулся:
– Можешь попробовать прямо сейчас, сынок. В глубине души ты знаешь, что тебя ожидает смерть – а значит, и ее. А так и ты постараешься выполнить свой долг, и она останется в живых. По-моему, это вполне честно.
– Да, она останется в живых – рабыней в Иллинойсе.
Вождь пожал плечами:
– Все, что с нами случается, предначертано Великим Духом. Сделав выбор, ты создал свою судьбу, и она привела тебя сюда. Теперь настала пора выбирать снова.
– А если я откажусь?
– Листья начинают опадать. С севера идет холод, и он будет становиться все сильнее. Я не лишен сострадания. Вы можете спать в хлеву, и я прикажу подобрать вам что-нибудь из одежды, благопристойности ради, хотя, боюсь, от холода это не спасет. Корм для животных сгодится и человеку, если выбрать хорошенько. Ступай – и подумай над моим предложением. Но предупреждаю тебя, если вас поймают на самой мелкой краже, мое покровительство тут же закончится, и оба вы превратитесь в рабов. – Вождь ухмыльнулся. – Большего я не могу для тебя сделать.
Это было поистине так.
"Что-нибудь из одежды" оказалось двумя кусками кожаного шнура и старыми тряпками, которыми можно было едва прикрыть наготу. Всем жителям деревни было запрещено заговаривать с ними, и, следовательно, о том, чтобы подыскать себе союзника, не могло быть и речи.
Они жевали подгнившие, червивые яблоки и обсуждали свое положение. Козодой рассказал Танцующей в Облаках о предложении Ревущего Быка.
Она выслушала его с серьезным лицом, но ничуть не удивилась и, помолчав, сказала:
– Прежде всего надо хорошенько все взвесить. Оставаться здесь надолго нельзя. Можем ли мы надеяться на милосердие других торговцев?
Козодой покачал головой:
– Нет. За нами постоянно следят, и никто из проезжающих не рискнет взять нас с собой, потому что торговцев мало, а воинов в деревне много. Первая забота торговца – это его торговля. Бежать отсюда бессмысленно. Даже если нам это удастся, придется подниматься по берегу Огайо, а это значит, что потом мы волей-неволей опять поплывем мимо этого места. Переплывать же любую из двух рек крайне опасно; там, где они сливаются, вода буквально кипит, и к тому же они слишком широки, во всяком случае, для меня.
– Можно просто столкнуть в воду наше каноэ и вверить себя духам реки.
– Без весел нас тут же опрокинет; и когда нас вытащат, договориться уже не удастся. Она подумала еще немного:
– Быть может, этот вождь удовлетворится меньшим? Он подозрительно взглянул на нее:
– Что ты имеешь в виду?
– Судя по луне, срок моих месячных уже почти прошел. Сейчас, наверное, безопасное время. Может быть – ночь в его постели в обмен на два весла?
– Нет!!! И не думай об этом! Он только еще больше распалится, а мы полностью в его руках. Он не отнял тебя сразу исключительно потому, что у них тут существует какой-то извращенный кодекс чести, но полагаться на него во всем – глупо. Он кичится тем, что поступает честно, но с женщиной торговаться не станет. Это бесполезно.
Танцующая в Облаках вздохнула.
– Значит, остается только сражаться, – решительно сказала она.
5. КОШКИ-МЫШКИ
Разговор с матерью нанес Сон Чин еще одну душевную рану. Она всегда считала ее необыкновенной женщиной, потому что та не раз вступала в споры с отцом и частенько одерживала верх над холодным умом хайнаньского военачальника.
– Не позволяйте ему этого! – умоляла Сон Чин. – Пожалуйста! Брак – да. Это часть моего долга, и я исполню его, но то, что он задумал, – это же убийство!
– Присядь, моя более чем непочтительная дочь, и выслушай то, что я тебе скажу, – ответила мать. – Твои слезы не трогают моего сердца, потому что ты оплакиваешь только себя, а не других. Садись и слушай.
– Моя дорогая почтенная матушка, я…
– Не говори мне этих слов, за ними ничего нет. Этот мир в равной степени жесток ко всем, но твоя жизнь была настолько привилегированной, что ты даже понятия не имеешь, как живут другие твои сограждане. Конечно, ты ловко изображаешь крестьянку в нашем маленьком театре, но это совсем не то. Ты знаешь, что это всего лишь игра, и, когда закончится день, ты вновь вернешься к своим шелкам, цветам и изысканным блюдам. Безусловно, я не имею в виду Центр – я говорю сейчас лишь о том, что происходит здесь, на этом острове, в нашей родной провинции.
К подобным поучениям Сон Чин привыкла и терпеливо ждала, когда мать покончит с новой вариацией избитой темы и перейдет к делу.
– Большинству крестьян недоступны врачи и лекарства, они живут в жалких хижинах и трудятся на полях от рассвета до заката, без перерыва, без праздников, без выходных. Они должны выполнить норму или голодать. Два раза в день они едят рис с овощами и редко, очень редко позволяют себе купить в складчину третьесортное мясо. Они терпят жару и холод, наводнения и ветер, болезни и неизбывную нищету. Они невежественны и подозрительны, они даже представить себе не могут электричество и водопровод, средства связи и транспорт. Их понятия о роскоши исчерпываются шелковой одеждой и уткой по-пекински, и за всю свою жизнь никто из них так и не увидит ни того, ни другого. Ты не знаешь этой жизни.
– Не позволяйте ему этого! – умоляла Сон Чин. – Пожалуйста! Брак – да. Это часть моего долга, и я исполню его, но то, что он задумал, – это же убийство!
– Присядь, моя более чем непочтительная дочь, и выслушай то, что я тебе скажу, – ответила мать. – Твои слезы не трогают моего сердца, потому что ты оплакиваешь только себя, а не других. Садись и слушай.
– Моя дорогая почтенная матушка, я…
– Не говори мне этих слов, за ними ничего нет. Этот мир в равной степени жесток ко всем, но твоя жизнь была настолько привилегированной, что ты даже понятия не имеешь, как живут другие твои сограждане. Конечно, ты ловко изображаешь крестьянку в нашем маленьком театре, но это совсем не то. Ты знаешь, что это всего лишь игра, и, когда закончится день, ты вновь вернешься к своим шелкам, цветам и изысканным блюдам. Безусловно, я не имею в виду Центр – я говорю сейчас лишь о том, что происходит здесь, на этом острове, в нашей родной провинции.
К подобным поучениям Сон Чин привыкла и терпеливо ждала, когда мать покончит с новой вариацией избитой темы и перейдет к делу.
– Большинству крестьян недоступны врачи и лекарства, они живут в жалких хижинах и трудятся на полях от рассвета до заката, без перерыва, без праздников, без выходных. Они должны выполнить норму или голодать. Два раза в день они едят рис с овощами и редко, очень редко позволяют себе купить в складчину третьесортное мясо. Они терпят жару и холод, наводнения и ветер, болезни и неизбывную нищету. Они невежественны и подозрительны, они даже представить себе не могут электричество и водопровод, средства связи и транспорт. Их понятия о роскоши исчерпываются шелковой одеждой и уткой по-пекински, и за всю свою жизнь никто из них так и не увидит ни того, ни другого. Ты не знаешь этой жизни.