Чандлер Бертрам. Зоологический образчик

Бертрам Чандлер
Зоологический образчик

 

   Моторы заглохли, корабль перешел на медленную скорость, двигаясь по продольной оси, пассажиры удобно разместились на своих местах, и в саду, как я думал, все было прекрасно. Восемь месяцев свободного падения позади. Восемь месяцев небывалого объема бумажной волокиты (на земле это заняло бы всего лишь неделю). В течение этого периода необходимо сохранять спокойствие среди пассажиров и организовать их досуг. К тому же мне пришлось перечитать горы классической литературы, хоть я и не был в восторге от чтения (и до сих пор остаюсь не в восторге).
   В 8-00 Туэйн, мой номер два, взглянул на часы.
   — Вот он ты, — сказал я ему. — Вот мы. Условия глубокого космоса. Экраны чисты, как мозг кадета-первогодка, виден только Марс, но нас мало заботит, что там, впереди. Ни единой кометы, ни метеорита. Скорость равняется половине «G». Если сомневаешься в чем, зови старшего. О, кей?
   — О, кей, — отозвался он.
   Я подождал, пока он устроится в соседнем кресле, а потом отстегнул ремни, удерживавшие меня. Промчался через шахту лифта на уровень, где расположены каюты офицеров, и завернул на радиальный проход к своей комнате. Приземлившись, я немедленно отправился в маленькую душевую кабинку. До чего же приятно стоять под душем! Водяные струи обжигали, даровали свежесть, а этого так не хватает, когда вы уже месяц вдали от порта и используете воду, которую уже тысячи раз перед этим использовали. Да, я знаю, что теоретически это не имеет значения и что дистиллированная вода даже лучше для мытья. Знаю также, что любой недостаток свежести есть лишь кажущийся недостаток, это скорее психология, нежели физиология, однако же…
   Как бы то ни было, я наслаждался душем, брился и уже был готов натянуть чистую униформу, когда появился капитан Гейл. В руке он держал ворох тонкой бумаги, а на его лице, обычно облагороженном чувством юмора, застыла мрачная гримаса. Он тяжело упал в мое кресло, и пружины крякнули в знак протеста. Он заговорил, и голос его был полон гнева:
   — Мистер Вест, вы должны сказать мне.
   — Сказать вам что, сэр? — не понял я.
   — Вот это, — он взял один из листов бумаги, — это была, насколько я понял, часть заявления, — и кинул на стол. Склонившись над листом, капитан толстым пальцем указал на одну из тем.
   Я смотрел через его плечо и читал:
   «Один из зоологических образцов. Вес — 20 кг. Размеры: 2, 5 х 1, 25 х 1, 25 м».
   — Ну, да, верно, — заметил я. — Он загружался в лот номер шесть и был оснащен пружинами. Судя по размерам, это должен быть песчаный вепрь. Не знаю, как его приготовили: скорее, набили чучело, так как он не был заморожен, но кости хрупкие. Я…
   — Песчаный вепрь! — воскликнул Старик. — Песчаный вепрь!
   — Но размер…
   — Мистер Вест, если бы это был песчаный вепрь, об этом было бы заявлено в декларации. И что же, эти размеры не наводят вас больше ни на какие мысли?
   — Нет. Разве что… это может быть полная коробка песчаных червей.
   — Песчаных червей! — прошипел он.
   Я застегнул рубашку и натянул шорты:
   — Не понимаю…
   — И не сможете это понять. Несчастные молокососы — ползают в космосе, пока их не отнимут от груди. Ладно, наверное, я должен сказать вам, предупредить, что, если вы хотя бы пикнете об этом другим офицерам, или кадетам — или пассажирам — я лично, своими руками, выброшу вас с корабля, предварительно изрубив на мелкие кусочки двигателем. Итак, мистер Вест, известно ли вам, что такое эвфемизм?
   — Да. Использование выражения в переносном смысле.
   — Отлично. «Зоологический образчик» — это эвфемизм. Им пользуются на кораблях со времен Ноева ковчега — хотя я сильно сомневаюсь, чтобы сам Ной мог его употреблять — его груз состоял исключительно из зоологических образчиков. Его используют, так как моряки, космонавты и даже пассажиры судов склонны к суевериям. Используют в силу неких абсурдных причин: людям не нравится путешествовать с трупом, а труп — это как раз то, что мы имеем в данном случае. Мы с вами, Вест, — единственные, кто в курсе дела, и мы сохраним информацию в тайне.
   — Но вес, сэр…
   — Обычно для этой цели используется свинцовый гроб, — сказал он.
   — Но стоимость перевозки…
   — Некто, напичканный деньгами больше, нежели здравым смыслом, умер на Марсе, — начал Старик. — Его нужно будет доставить в семейный склеп, и цена значения не имеет. И ему придется подождать, пока бедняга Маггинз Гейл прилетит на своей старой развалине «Марсова», чтобы забрать разлагающийся труп. Кое-кому придется подождать, пока Маггинз Гейл отправится восвояси к Зеленым Горам, дабы провести там несколько дней высокооплачиваемого отпуска, отлично зная, что его туповатый помощник заберет каждый грамм груза, неважно, насколько обоснована его погрузка, если только его об этом попросят. Кое-кто…
   — Агенту следовало поставить меня в известность, сэр.
   — Да, следовало. И в следующий раз в Браунпорте я с ним крупно побеседую. Вы узнаете об этом.
   — Похоже, гонг к завтраку, сэр.
   — Да. Помните, Вест, ни слова остальным.
   — Обещаю, сэр, — заверил я.
 
   Трое пассажиров сидели за столом, когда я пришел в салон на корме. Кеннеди, репортер, с которым мы раньше встречались почти в каждом баре Марсополиса. С Трейнером, горным инженером, я не был знаком, как и с Линн Дэйвис. Она выглядела как те длинноногие блондинки, ассистирующие иллюзионистам: почти никакой одежды, в руках цилиндр и волшебная палочка. Их назначение — отвлекать внимание от ловкости рук фокусника. Именно это и касалось Линн — у нее случились разногласия с менеджером развлекательной труппы, с которой она разъезжала по марсианским городам и поселениям, а теперь, на его средства, выдворялась обратно на Землю.
   — Хейя, Вест! — приветствовал меня Кеннеди. Он представил меня остальным и добавил: — Здесь чудный, тихий уголок для отдыха.
   — Поздравляю вас; я что-то этого не заметил.
   — А я заметил, — прогнусавил Трейнер. Его худое, морщинистое лицо напоминало желтоватый пергамент. — Но я действительно не понимаю, почему здесь такой густой воздух.
   — Трейнер — парень из местных, — пояснил Кеннеди. — Он — настоящий марсианин. Родился и вырос на этом пыльном шарике. А вы, мисс Дэйвис?
   — Меня все это не волнует, — отозвалась она.
   — Откровенно говоря, я удивлен, — продолжал Кеннеди. — У нас здесь смертельная комбинация — капитан Гейл и старший пилот Вест. Их техника старта вошла в анналы как метод западной бури. Может быть, на этот раз что-то не так с грузом, Вест? Что-нибудь… хрупкое? Я вечно во все сую свой нос, вы знаете, и заметил, как вы с ребятами при погрузке вставляли акселерационные пружины в один из контейнеров.
   — Правда? Ну хорошо, ребята, я голоден. Может, посмотрим, чем нас порадуют на этот раз?
   Мы взяли подносы, подошли к длинной барной стойке и сделали заказ.
   — Ешьте как можно больше свежей пищи, — посоветовал я остальным. — Почти все путешествие у нас будут овощи и салаты, но около недели нам придется сидеть на выращенных дрожжах и водорослях — ради протеинов.
   — Можно подумать, что на этих кораблях бывает мясо , — проговорил Кеннеди. Мне не понравилось, как он выделил интонацией последнее слово.
 
   Космические корабли многим напоминают корабли морские — прежде всего, потому, что и те, и другие совершают длительные путешествия. Но в основном эта аналогия некорректна. Когда в старые времена парусники брали курс на мыс Горн, люди на борту знали, что у них есть спортивный шанс одолеть маршрут быстро. Это зависело от умения капитана и слепой удачи, благодаря которой время в пути сокращалось на несколько недель. И потом, на борту морского судна у пассажиров и команды всегда больше возможности скрасить монотонные будни. Довольно часто на горизонте появляется случайный корабль, проходящий мимо, к тому же и море, и небо меняют цвет… На космическом лайнере условия лучше, питание больше напоминает домашнее и больше удобств. Но воздух — несвежий. Вода, многократно используемая, безвкусна, а за иллюминаторами — пустота, на которую и смотреть-то не хочется. Людей кажется больше, чем на любом другом виде транспорта. А сам корабль, в основном, — не более чем реактивный снаряд, подчиняющийся законам баллистики.
   Большую часть моего времени занимали организационные вопросы: в содружестве с Хелен Рэнд, нашей сестрой-хозяйкой, мы устраивали спортивные игры и развлечения, чтобы побороть скуку и уныние среди пассажиров и команды. У нас случился турнир по дартсу, турнир по настольному теннису, различные карточные игры. Конечно, не обошлось без традиционного происшествия: наш шеф-повар бросил свои ножи и поварешки, заявив, что снимает с себя все полномочия и пусть, мол, эти критиканы сами попробуют готовить, когда выбор продуктов ограничен. Было устроено состязание кулинаров, в нем могли принимать участие все желающие, но таковых нашлось на удивление немного: готовить на шестьдесят с лишним человек не так-то просто. Состоялись концерты. Разговоры за кружкой пива в баре. Организовывались и распадались различные группировки. Были сплетни и скандалы. И таким образом, будучи незамеченным, корабль стремился вниз, к земной орбите.
 
   Первые несколько недель Кеннеди не досаждал мне. Он был занят приведением в порядок многочисленных записей, сделанных на Марсе. Все время, кроме принятия пищи, он проводил в своей каюте, и стук клавишей его портативной световой пишущей машинки было слышно на протяжении многих часов. Трейнер, горный инженер, сидевший за моим столом, оказался очень скучным компаньоном: он почти все время жаловался на все подряд. Линн Дэйвис оказалась значительно интереснее — ее рассказы о шоу-бизнесе были забавны. Она выиграла состязания в дартс, и мы с ней в паре вышли в полуфинал турнира по теннису.
   А затем, в один из дней, Кеннеди вошел ко мне в каюту. Там находились Туэйн и Вера Кент — одна из стюардесс — а также Линн Дэйвис. Мы тихонько наслаждались розовым джином.
   — А мне? — потребовал Кеннеди, хватая стакан и бутылку.
   — У нас строгий рацион, вы же знаете, — напомнил я ему.
   — Выпьете со мной рюмку в баре перед обедом, — сказал он. — Обсудим преступление.
   — А что, недавно произошло нечто выдающееся?
   — Вам ли не знать, — откликнулся он. — Между прочим, я сортировал свои записи, как вам известно. Этот случай, о котором я вам говорил, не связан с моими служебными амбициями, но я имел дело с противниками на Марсе — вы знаете Грэхэма из «Пресс»? Он репортер колонки преступлений, и сам ведет всю рубрику. В наше время все это стало забываться, но, пожалуй, вы можете помнить случай Латимера, мисс Дэйвис.
   — Да, я помню, — отозвалась она.
   — Этот Латимер был археологом, — продолжал Кеннеди.
   — Это же он написал «Спящие города», правда? — поинтересовался я.
   — Да. Странная книга. Будоражит воображение. Всю дорогу до Марса я представлял себе, как возьму интервью у Латимера, и мне сказали, что дадут знать, когда на блошином рынке поставят палатку, но, пока я добрался до места, свежие новости стали уже несвежими. Как бы то ни было, Латимера что-то убило в одной из выкопанных им ям. Никаких ранений, никаких внутренних повреждений. Это не острый инструмент. Сердце у него было в порядке. На лице не было выражения леденящего ужаса, оно выглядело как обычно. Только — мертвое. Остановившееся. И это не произошло за доли секунды. Он смог нацарапать на песке несколько слов рукой в перчатке. Большими буквами: «ОНИ ИДУТ…» — А потом что-то или кто-то стерло остальную часть фразы. Его помощник видел или думает, что видел, тень некоего создания, зависшую над руинами.
   — Песчаный вепрь? — предположил Туэйн.
   — Нет, ничего подходящего под это описание. Намного меньше. Но это и не песчаный червь. У него были ноги.
   — Плод воображения, — предположил я.
   — А что показало вскрытие? Что-нибудь странное было? — спросила Линн.
   — Да, было кое-что. Странно, что оно попросту не состоялось. Старик Уоллис, шеф полиции, хотел разрезать тело, чтобы обнаружить, почему перестало биться сердце. Но с Земли пришло уклончивое сообщение от единственной оставшейся в живых сестры этого парня, и она ясно дает понять, что желает получить тело братца нетронутым, чтобы захоронить в семейном склепе. Какие-то глупые байки о судном дне: мол, нельзя, чтобы часть его тела осталась на Марсе, а другая — на Земле. А вам не хуже моего известно, каким влиянием обладают эти религиозные меньшинства в наши дни. Так что беднягу Латимера загрузили в герметичный контейнер и оставили в специальной атмосфере, чтобы доставить к сестричке, дабы она смогла запечатлеть прощальный поцелуй на лбу возлюбленного братца.
   — А как зовут его сестру? — как бы между прочим спросил я.
   — Дайте-ка подумать. Хендриксон. Миссис Фиби Хендриксон.
   — А она не может быть зоологом? — вмешался Туэйн. — У нас тут специальный груз с зоологическим образцом, предназначенный для нее.
   Я толкнул его локтем, так что стакан с джином подпрыгнул в его руке, но его проклятая башка осталась невредимой.
   — Мне только непонятно, что это вы так беспокоились насчет пружин, — заметил Кеннеди. — Не думаю, чтобы Латимер сейчас мог чувствовать какую-либо тряску.
 
   Так что шила в мешке утаить не удалось. Туэйна и стюардессу можно было предупредить насчет сохранения тайны, а Кеннеди и Линн Дэйвис можно лишь попросить о том же. А еще мне пришлось отправиться к капитану Гейлу и сообщить обо всем. Он воспринял новость лучше, чем я мог ожидать. Ему как будто даже доставило удовольствие, что труп опознали.
   — Знаете, мистер Вест, мне следует считать перевозку Ховарда Латимера за величайшую честь… раз он все еще среди нас…
   — Да, он с нами, сэр, пожалуй что так.
   — Вы знаете, что я имею в виду, Вест, — он показал на книгу на столе. — Весьма странно. Я читаю его «Спящие города». У него было кое-что; своя интерпретация иероглифов, которая, хотя и звучит фантастически, кажется более разумной, чем ортодоксальные теории. Помимо всего прочего — мы нашли артефакты, но ни одной окаменелости, ни одной мумии, ничего такого, что помогло бы нам узнать облик древних марсиан. Они уснули где-то, как сообщает нам Латимер. Они спят, ожидая, пока неслыханное изменение климата вернет на Марс воздух и воду…
   — Раз вода и воздух однажды исчезли, это уже навсегда, — сказал я.
   — Значит, они ждут, пока некие неизвестные чужаки восстановят для них эти ресурсы.
   — Если их наука была на таком высоком уровне, сэр, то они могли построить корабли и отправиться на Землю или Венеру.
   — Возможно, их наука развивалась иными путями, чем наша. В поддержку этого аргумента можно предположить, что они специализировались, скажем, в биологии и психологии. Что толку в развитии космических полетов?
   — Нам они необходимы.
   — М-м-м… Да. Как бы то ни было — воздействуйте на Туэйна и мисс Кент, пусть держат язык за зубами. Кеннеди и мисс Дэйвис я беру на себя.
   Не знаю, кто отвечает за утечку информации — но таковая случилась. Не думаю, что всему виной Кеннеди. Почти уверен — не Туэйн. И не Линн Дэйвис. Готов поспорить, это Вера Кент. Но дело не в том, кто проболтался. Обвинили во всем старшего пилота — то есть меня.
   Вначале старик не думал, что все так уж плохо. У пассажиров и команды появилась новая тема для обсуждений, отвлекающая от сплетен и скандалов. И теперь оказалось достаточно материала, по крайней мере, для трех мозговых штурмов, посвященных древней марсианской цивилизации.
   Таким образом, какое-то время, около недели, все шло неплохо. А затем, исподволь, но неуклонно, мораль начала разрушаться. Одной из причин этого стала глупая женщина-пассажирка, называющая себя медиумом, а я бы назвал ее шарлатанкой. Она называла себя мадам Капица (Линн Дэйвис, знавшая всех и каждого в мире театра и шоу-бизнеса, уверяла, что настоящее имя мадам — Смит). Как бы то ни было, эта самая мадам Капица настаивала на спиритическом сеансе. Ясно, с кем она собиралась войти в контакт — с духом Ховарда Латимера.
   Да, сообщил мистер Латимер, тут, мол, ему хорошо, и он совершенно счастлив. Все люди — а вернее, духи — счастливы, и даже очень. Но… Он не любит свою сестру, сообщил он. И не любит фамильный склеп. Его увезли с того места, где проходило дело его жизни, с Марса, он надеется, что капитан Гейл развернет корабль, разовьет ускорение и направится в сторону красной планеты, а потом откроет гроб и выпустит содержимое в космос. Он, Латимер, проследит за тем, чтобы его останки долетели до Марса и приземлились в окрестностях одного из спящих городов.
   Никого из персонала на этом дурацком сеансе не было: я услышал всю историю от Кеннеди и Линн Дэйвис:
   — Я бы и то лучше все подстроила, — уверяла Линн. — Пусть я только лишь ассистент иллюзиониста, но кое-каким штукам обучена. Вы бы видели все это! Фальшивая эктоплазма! Ей бы не удалось выступать с этим на сцене!
   Старик был не в восторге, когда я рассказал ему о событиях. Ему вряд ли удалось бы остановить это: как я уже говорил ранее, законы, защищающие права религиозных меньшинств, очень сильны. Мадам Капице стоит только поднять крик: «Преследование!» — и нам всем грозит беда. Все, что ему было под силу, это пригласить жирную тетку-«медиума» в свою каюту на пару коктейлей и попытаться убедить ее, что не стоит, мол, поднимать шум, ведь Латимер сам горячо желал быть похороненным на родной планете. Двойной рацион выпивки сделал свое дело: дама согласилась с предложенным сценарием. — Слава Богу! — облегченно вздохнул капитан Гейл, рассказывая об этом. — Как хорошо, что порой спирт оказывается сильнее спирита!
 
   Следующая неприятная неожиданность явилась в виде делегации пассажиров под предводительством Трейнера. Он настаивал, что тело содержит бактерии неизвестной марсианской болезни, могущей вызвать эпидемию, поэтому от него нужно немедленно избавиться, в интересах корабля и человечества в целом. Ответ был категорическим: «Нет!» — и никаких бесплатных напитков не воспоследовало. Довольно.
   Затем, как сообщил наш врач, началась эпопея с различными болезнями ясной и неясной природы, и все это должно было означать симптомы неизвестной марсианской болезни.
   Но мы еще держались; у нас не было иного выхода. Мы организовывали больше игр и развлечений, чем это заведено на кораблях. Мы выставили постоянных часовых у дверей в грузовой отсек — пришлось это сделать после того, как Трейнер, вместе с Кеннеди и мадам Капицей, пытались сломать замок куском проволоки.
   Кеннеди и не думал раскаиваться:
   — Не забывайте, это все новости, — твердил он. — И лучший способ их получить — добраться до свинцового гроба, хранящегося в жестком вакууме. Я лишь хотел поглядеть на старину, висящего там на пружинах.
   — Вы могли попросить об этом, — напомнил ему я.
   — Ну вот, я и прошу.
   — Завтра я провожу стандартный осмотр грузового отсека. С разрешения капитана вы можете присоединиться ко мне. Но вы ничего не увидите.
   — Ну и что, я все равно иду.
   — Только с разрешения капитана.
   К моему изумлению, он его получил.
   Так что наутро, в десять часов, мы с Кеннеди с ключами и сварочным аппаратом в руках подошли к большой круглой двери на корме. Дежурный кадет помог нам открыть ее.
   Смотреть было особенно нечего. Из центральной шахты наружу выходили радиальные коридоры. Кеннеди выказал интерес к грузу виски, заботливо спрятанному, которое, после кругосветного путешествия от Земли до Марса и обратно, приобретет баснословную цену в барах на Земле.
   — Я бы никогда не понял разницы, но, похоже, дело прибыльное, — проронил он.
   — То же самое касается сушеных песчаных червей, — сказал ему я. — В Шанхае за них дают столько платины, сколько они весят. В этом контейнере маринованные экземпляры — считается, что ускорение, замедление, радиация и все такое завершают процесс вызревания.
   — Да черт с ними, с маринованными червями. Я желаю видеть маринованного археолога.
   — Хорошо. Лот номер шесть — где ключи? А, вот они.
   Я отпер и открыл дверь, включил свет. Смотреть-то было особенно не на что; деревянный ящик с наклеенными марками и надписанными номерами в хитроумном переплетении мощных стальных пружин.
   — Мне не нравится, как он дрожит, — заявил репортер.
   — Он и должен дрожать. На корабле постоянная вибрация — работают генераторы и прочее оборудование, да и люди расхаживают вокруг. Смотрите! — Я подпрыгнул на решетке, где мы стояли, и большой ящик затрясся в своей паутине, подобно разъяренному пауку.
   — А что там за шум?
   — Уймитесь, Кеннеди, вы ничем не лучше этой старой ведьмы Капицы. Вы что, никогда прежде не слыхали скрежета пружин?
   — М-м-м… Да. Но…
   — Тот, кто смазывал эти пружины в последний раз, явно не переусердствовал. Ну, вот и все.
   — О кей, — сказал Кеннеди. — Спасибо.
   Мы заперли дверь, и я понял, что вздохнул с облегчением, услышав шаги охранников. Мое разъяснение насчет пружин могло устраивать Кеннеди, но мне не удалось убедить самого себя в том, что причина — в вибрации корабля. Я и раньше перевозил грузы в специальной упаковке, но никогда прежде не замечал, чтобы пружины особенно шевелились. Должно быть, я просто не обращал внимания, сказал я себе.
   Пока мы пробирались к выходу вдоль центральной стены, я уговаривал себя не смотреть назад. Моя озабоченность не проходила до того момента, когда Кеннеди предложил мне выпить у барной стойки. Вторая порция доброго виски промыла мне мозги, удалив из них странный страх, который трудно обозначить словами, — хотя и не навсегда.
   А потом случилось кое-что с Минни. Это корабельная кошка, и ее срок службы, пожалуй, превосходит годы службы многих людей из числа персонала. Если не считать привычки рожать котят в неудобное время и в неудобных местах, она была всем хороша, и все заботились о ней, как могли. Она была личностью — если можно сказать такое о кошке.
   Все случилось в 4-30 утра, по гринвичскому и корабельному времени. Я принял вахту от молодого Уэлби, третьего пилота, и только успел растянуться в кресле пилота, потягивая горячий сладкий чай. На экранах — ничего, что представляло бы хоть какой-нибудь интерес, только различные данные, какие обычно выдают приборы. Роусон, старший кадет и мой младший напарник по вахте, совершал обход и готовился отчитаться об увиденном.
   Он быстро вернулся назад, но не для того чтобы сообщить: все, мол, в порядке. И выглядел жутко расстроенным.
   — Что такое? — спросил я.
   — Там Минни, сэр.
   — И что с ней? Она не должна была приносить котят; еще рано. Предыдущие еще только открыли глаза.
   — Она… мертва.
   — Что? Мертва? Минни мертва?
   — Да, сэр. Вы же знаете этот маленький закоулок, ведущий в бельевой отсек, где стоит коробка для Минни и котят? Я заглянул туда, чтобы поговорить с ней, и нашел ее мертвой.
   — Кто же это сделал? Если я найду этого…
   — Не думаю, что это сделал кто-то, сэр; нет никаких следов. Все выглядит так, будто она сражалась с кем-то или с чем-то, пытаясь спасти котят.
   — А они в порядке?
   — Да.
   Я допил чай, набил и поджег трубку. И внезапно вспомнил Трейнера и его абсурдную историю насчет неизвестной марсианской болезни. Это меня напугало.
   — Роусон, отправляйтесь в каюту и как следует вымойте руки — просто выскребите их щеткой. Вы же, небось, прикасались к бедной животине. Потом пойдите к врачу и, передав ему мои извинения, попросите осмотреть тело. Я позову старика.
   Капитан Гейл проснулся практически мгновенно, когда я позвонил ему:
   — Да? — раздался раздраженный хриплый голос. — Да? Что случилось, Вест?
   Я рассказал ему.
   Он не тратил времени на расспросы типа: какого черта я бужу его среди ночи по поводу мертвой кошки. Только сообщил, что прибудет на капитанский мостик немедленно.
   И точно, он был у меня через пару секунд, едва успевший запахнуться в халат. Придвинул кресло для себя. Сказал, чтобы я продолжал курить. Достал табак и набил собственную трубку, зажег ее, и тогда я рассказал ему обо всем.
   — Вы были правы, — произнес он. — Неважно, какова причина смерти, мы не можем больше идти на риск. Одно известно точно — Латимер умер таким же образом. К несчастью, было подозрение в нечестной игре, поэтому вскрытие не производилось. Даже при таких условиях, я думаю, что полиция напрасно не провела тщательного расследования. Латимер умер, а теперь и Минни…
   Зазвучал сигнал, и старик сам снял трубку:
   — Да, доктор? Ни одной отметины, говорите? Ладно, проведите вскрытие, найдите, в чем там дело, если сможете. — Положив трубку, он спросил полушутя-полусерьезно: — У нас есть египтяне среди персонала или пассажиров? Не хватало еще, чтобы кто-нибудь начал возражать против этого вскрытия!
   Примерно в 6-30 на мостике появился врач:
   — Я не ветеринар, но думаю, что в состоянии выяснить, отчего погибло животное, — заявил он. — Так вот, в случае с Минни я этого не смог. Она просто перестала дышать. Я даже сбрил шерсть. В основании правого уха есть маленькая дырочка, но нет ни припухлости, ни изменения цвета.
   — Яд? — спросил старик.
   — Может быть, вполне может быть. Но симптомов явно недостаточно. И, к несчастью, у меня нет настоящей лаборатории для исследования…
   — Возвращаясь к этой точке — она ведь могла просто поцарапаться, — предположил я.
   — Пожалуй, могла, — согласился врач.
   — Пропустите ее через мусороперерабатывающее устройство, — сказал Старик.
   — Лучше уж сохранить ее в замораживающей камере для мяса, — предложил врач.