Чандлер Раймонд. Китайский жадеит

   И вот тут-то я чудом избежал своей пули. До самого последнего мгновения я и не вспоминал о лежащем у меня в кармане свертке с деньгами. А теперь эта мысль внезапно пронеслась у меня в мозгу и прямо-таки ударила меня по лбу, так что я, не раздумывая, быстро сунул руку в карман. Со стороны это должно было выглядеть именно так, как выглядит быстрый рывок руки за пистолетом.
   В кармане было пусто. Я вытащил руку и оглянулся на девушку.
   - Мистер, - с трудом выдохнула она, - если бы я не составила себе мнения о вашей физиономии...
   - У меня в кармане было десять кусков, - сказал я. - Деньги вот этого типа. Я должен был расплатиться вместо него. Выкуп. Я только сейчас вспомнил про эти десять тысяч. У вас самая восхитительная нервная система, какая только может быть у женщины. Я не убивал его.
   - Я и не думала, что вы его убили, - сказала она. - Кто-то должен был здорово его ненавидеть, чтобы так размозжить ему голову - почти пополам.
   - Я был с ним знаком недостаточно долго, чтобы возненавидеть, - сказал я. - Посветите-ка еще раз.
   Я опустился на колени и принялся обшаривать его карманы, стараясь не слишком нарушить положение его тела. В карманах была серебряная мелочь, несколько мелких купюр, ключи в узорном кожаном кошельке, обычный бумажник с обычным окошечком для водительских прав и обычными, засунутыми под права страховыми карточками. Денег в бумажнике не было. Интересно, почему они не потрудились обыскать его как следует? Наверное, увидели фары и ударились в панику. Иначе они вытащили бы все, даже подкладку от пальто оторвали бы. Я рассматривал в луче ее фонарика кучу мелочей: два тонких носовых платка, хрустящих и белых, как сухой снег, полдюжины бумажных спичечных книжечек из шикарных ночных заведений, массивный серебряный портсигар, тяжелый, как кирпич, и полный его импортных сигарет с монограммой; еще один портсигар китайский шелк на черепаховой рамке, с каждой стороны вышит извивающийся дракон. Я открыл его; внутри, прижатые резинкой, лежали три длинные папиросы - русские, с полым мундштуком. Я вытащил одну. На ощупь она была сухая и очень старая.
   - Может быть, для леди, - сказал я. - Сам-то он курил другие.
   - А может, это вроде талисмана, - дыша мне сзади в шею, произнесла девушка. - Я знала одного парня, который курил такие же. Можно взглянуть?
   Я протянул ей портсигар, и она светила на него фонариком, пока я сердито не крикнул ей, чтобы светила вниз. Впрочем, ничего интересного я больше не нашел. Захлопнув портсигар, она вернула его мне, и я сунул его Полу в нагрудный карман.
   - Все, - сказал я. - Спасибо. Тот, кто его пристукнул, не убрал за собой, потому что боялся оставаться на месте.
   Я поднялся, небрежно отряхнул колени и быстро выбил у нее из руки пистолет.
   Она вскрикнула:
   - А, проклятье! Зачем же так грубо?
   - Ничего, - сказал я, подбирая пистолет. - Кто вы и как очутились среди ночи в этом месте?
   Она сделала вид, что у нее ужасно болит ушибленная мною рука, поднесла к ней фонарик и пристально разглядывала.
   - А я ведь отнеслась к вам по-человечески, скажете, нет? - проговорила она жалобно. - Я умираю от любопытства и от страха, но разве я задала вам хоть один вопрос, а?
   - Вы были просто изумительны, - сказал я. - Но я влип в такую ситуацию, в которой нежелательно больше хлопать ушами. Кто вы? И вырубите этот фонарь. Свет нам больше ни к чему.
   Она погасила фонарик, и окружившая нас сразу темнота стала постепенно светлеть, позволяя различить очертания кустов, распластанное на земле мертвое тело и слабое зарево на юго-востоке, там, где должна была быть Санта-Моника.
   - Меня зовут Кэрол Прайд, - сказала она. - Я живу в Санта-Монике. Я пытаюсь делать рассказы и очерки для одного газетного синдиката. Иногда мне не спится по ночам - тогда я беру машину и катаюсь, просто так еду куда глаза глядят. Все эти места я знаю наизусть. Я заметила внизу луч вашего фонарика и подумала, что для влюбленной парочки сегодня холодновато; к тому же, зачем парочке фонарик?
   - Не знаю, - сказал я. - Мне он никогда не был нужен. Значит, у вас с собой есть и запасные обоймы? А разрешение на этот пистолет у вас есть?
   Я взвесил пистолетик на ладони. Насколько можно судить в темноте, это был двадцатипятикалиберный кольт. Для такого маленького пистолета весил он порядочно. Немало хороших людей отправилось в лучший мир при непосредственном участии и помощи двадцатипятикалиберного кольта.
   - Разумеется, разрешение у меня есть. А насчет запасных обойм - это был просто блеф.
   - Выходит, вы не из трусливых, мисс Прайд? Или, может быть, миссис?
   - Нет... Вообще-то здешние окрестности тихие и безопасные. Люди в этих местах даже не запирают дверей. Я думаю, какие-то мерзавцы просто пронюхали, насколько здесь тихо и пустынно, хотя и недалеко от города.
   Я протянул ей пистолетик:
   - Держите. Видно, в эту ночь мне суждено делать только глупости. А теперь, может быть, вы будете настолько любезны, чтобы подвезти меня до Кастелламаре, - там я заберу свою машину и попробую добраться до какого-нибудь полицейского.
   - А с ним разве не надо кому-нибудь остаться?
   Я взглянул на светящийся циферблат своих часов.
   - Четверть первого. Мы оставим его с цикадами, лягушками и звездами. Поехали.
   Она сунула пистолет в сумочку, мы спустились по склону и сели в ее машину. Не зажигая фар, она развернулась и поехала назад, вверх. Позади нас, словно монумент, возвышался огромный черный автомобиль.
   В конце подъезда я вылез, вернулся к баррикаде и оттащил деревянный щит на место. Теперь я был спокоен за остаток ночи: там его никто не тронет. Впрочем, в этих безлюдных местах можно было быть спокойным и за десяток ночей.
   Девушка молчала, пока мы не поравнялись с первым домом. Там она включила свет и спокойно сказала:
   - У вас на лице кровь, мистер Как-Вас-Там, и я в жизни еще не видала человека, который бы больше нуждался в стаканчике спиртного. Почему бы не поехать ко мне домой и не позвонить в Лос-Анджелес оттуда? Тут поблизости ничего нет, только пожарная станция.
   - Меня зовут Джон Далмас, - представился я. - И я ничего не имею против крови на лице. А вам совершенно ни к чему оказываться замешанной в такую передрягу. Я не стану даже упоминать про вас.
   Она сказала:
   - Я сирота и живу совсем одна. Так что ничего страшного.
   - Поезжайте-ка прямо вниз, к побережью, - сказал я. - А там я буду играть свою партию соло.
   Но по дороге в Кастелламаре нам все-таки пришлось остановиться еще раз. Автомобильная езда пришлась не по вкусу моей разбитой голове, и меня снова вырвало в кустах.
   Когда мы добрались, наконец, до места, где был припаркован мой "крайслер" и откуда начиналась ведущая вверх на холм лестница, я пожелал Кэрол Прайд спокойной ночи и долго еще сидел в своей машине, пока задние сигнальные огоньки ее автомобильчика не скрылись из виду.
   Кафе на тротуаре еще не закрылось. Я мог бы зайти туда, выпить и позвонить. Но мне показалось, что будет эффектнее сделать то, что я и сделал полчаса спустя - трезвым как стеклышко, с зеленым, покрытым запекшейся кровью лицом войти в полицейский участок Западного Лос-Анджелеса.
   В конце концов, полицейские тоже люди. И виски у них не хуже того, которое вам подают через стойку бара.
   3
   Лу Лид
   Рассказ мой получился не очень хорошим, и с каждой минутой звучал все более скверно. Человек по фамилии Ревис, приехавший из городского бюро по расследованию убийств, слушал меня, уставившись в пол, а за спиной у него торчали похожие на телохранителей двое в штатском. Полицейская машина давно уже выехала на место происшествия.
   Ревис был безупречно одетым худым, узколицым, спокойным мужчиной лет пятидесяти, с гладкой серой кожей. Прежде чем опуститься на стул, он аккуратно поддернул брюки, на которых была безукоризненно прямая и острая, как лезвие ножа, стрелка. Рубашка и галстук его выглядели так, словно он надел их новыми десять минут назад, а шляпа - словно он купил ее в лифте, поднимаясь на третий этаж.
   Мы сидели в комнате дежурного капитана полицейского участка Западного Лос-Анджелеса возле бульвара Санта-Моника. В комнате нас было четверо. Рядом в камере дожидались отправки в городской вытрезвитель к утреннему заседанию суда несколько пьяных, и оттуда все время несся оглушительный рев - что-то вроде боевого клича австралийских бушменов.
   - В общем, на этот вечер я был его телохранителем, - сказал я в заключение. - И, как видите, превосходно справился со своей работой.
   - Я бы на вашем месте не стал слишком много об этом раздумывать, небрежно заметил Ревис. - Такое со всяким может случиться. Мне кажется, они приняли вас за этого Линдли Пола и стукнули вас сразу, чтобы не тратить аргументов и выиграть время. Может, у них и не было с собой этой штуки и они не собирались отдавать ее так дешево. А потом, обнаружив, что вы не Пол, они здорово обиделись и решили отыграться на нем.
   - У него был пистолет, - сказал я. - Великолепный люгер. Хотя, конечно, под прицелом двух винтовок всякий воинственный пыл быстро остывает.
   - А теперь займемся этим черным братишкой, - берясь за телефон на письменном столе, сказал Ревис.
   - Я слышал только голос в темноте, поэтому не могу поручиться, что это был именно он.
   - Угу. Мы просто выясним, чем он был в это время занят. Лу Лид. Запоминающееся имечко.
   Он снял телефонную трубку и сказал полицейскому на коммутаторе:
   - Дежурного в Главном управлении, Джо... Говорит Ревис из Западного Лос-Анджелеса, по поводу этого убийства с ограблением. Мне нужен гангстер по имени Лу Лид, негр или мулат. Года двадцать два - двадцать четыре, кожа светло-коричневая, одевается опрятно, маленького роста, вес, скажем, сто тридцать, один глаз поврежден, какой - не помню. На него есть кое-что, но не очень много; привлекался и выпускался раз сто. Ребята из Семьдесят седьмого должны его хорошо знать. Мне нужно уточнить все его передвижения сегодня вечером. Дайте час цветной бригаде, а потом объявите розыск.
   Он повесил трубку и подмигнул мне.
   - У нас лучшая черномазая полиция к западу от Чикаго. Если он в городе, они возьмут его сразу, и разыскивать не понадобится. Ну что, теперь поехали туда?
   Спустившись по лестнице, мы влезли в полицейскую машину и поехали назад - через Санта-Монику к Палисадам.
   Холодным серым рассветом несколько часов спустя я был, наконец, дома. Я как раз запивал аспирин виски и очень горячей водой отпаривал затылок, когда зазвонил телефон. Это был Ревис.
   - Ну вот, - сказал он. - Лу Лид у нас. Пасадена нашел его и еще одного мексиканца по имени Фуенте. Подобрал их на бульваре Арройо Секо - пришлось подбирать не то чтобы совковой лопатой, но что-то вроде того, Кропотливая работа.
   - Дальше, - попросил я, сжимая трубку телефона так, что она почти трещала. - В чем там дело?
   - Да вы, наверное, уже сами сообразили. Они нашли их под мостом Колорадо-стрит, связанных спина к спине ржавой проволокой. И разбитых в лепешку, как перезрелые апельсины. Как вам это нравится?
   Тяжело дыша, я сказал в трубку:
   - Именно этого мне и недоставало, чтобы заснуть сном младенца.
   Твердая булыжная мостовая бульвара Арройо Секо проходит в семидесяти пяти футах под мостом Колорадо-стрит, который еще называют Мостом Самоубийц.
   - Похоже на то, - помолчав прибавил Ревис, - что вы сунули нос в какое-то очень тухлое дело. Что вы на это скажете?
   - Ну, в качестве первого предположения я бы сказал, что парочка неглупых ребят каким-то образом пронюхала, что есть возможность за так содрать выкуп, на собственный страх и риск провернула это дело и на обратном пути с деньгами попалась.
   - Для этого понадобился бы помощник - кто-то должен был проболтаться, сказал Ревис. - Вы имеете в виду, что они знали о краже, но бус у них не было. Мне больше нравится другой вариант: они, со всей выручкой и бусами впридачу, вместо того, чтобы отдать все это боссу, попытались удрать из города. А может быть, босс просто решил, что ему приходится кормить слишком много ртов.
   Он пожелал мне спокойной ночи и приятных снов. Виски я решил выпить ровно столько, чтобы заглушить боль в голове. Однако на самом деле выпилось значительно больше, чем было мне полезно.
   В офис свой я отправился достаточно поздно, в связи с чем рассчитывал чувствовать себя элегантным джентльменом, но почему-то не чувствовал. Две царапины на затылке начали отчаянно зудеть, а приклеенный на обритое место пластырь горел, как мозоль на ноге у бармена в разгар праздников.
   Мой офис состоял из двух комнат, навсегда впитавших запахи кофе из располагавшейся внизу гостиницы Мэншн-Хауза. Маленькую комнату, служившую приемной, я никогда не запирал, чтобы клиент мой войти и подождать меня, на случай, если у меня когда-нибудь появится клиент, да еще такой, который станет меня ждать.
   Кэрол Прайд сидела в приемной и, сморщив нос, разглядывала линялый красный диванчик, два непарных стула, маленький квадратик ковра на полу и детский письменный столик, на котором валялось несколько старых - еще эпохи сухого закона - журналов.
   На ней был коричневый твидовый костюм в крапинку и с широкими отворотами, мужская рубашка с галстуком, изящные туфли, черная шляпа, обошедшаяся ей, насколько я понимаю, долларов в двадцать и выглядевшая так, словно вы могли бы сделать ее одной рукой сами из старой промокашки.
   - Отлично, значит, вы все-таки проснулись, - сказала она. - Очень приятно. А я уже начала думать, что вы всю работу делаете в постели.
   - Тсс, - сказал я. - Идемте в мой будуар.
   Я достал ключ и отпер дверь, полагая, что это произведет лучшее впечатление, чем если я просто слегка стукну по замку - эффект был бы тот же самый, - и мы вошли в следующую комнату, открывавшую взору посетителя ржаво-красный ковер с богатым узором из пролитых чернил, пять зеленых ящиков картотеки, из которых три были заполнены целебным калифорнийским воздухом, рекламный календарь, изображавший живописно разбросанный на небесно-голубом полу набор "Дионна", несколько почти ореховых стульев и стандартный письменный стол со стандартными отпечатками каблуков на нем и стандартным скрипучим вертящимся креслом позади. В это кресло я теперь и опустился, накрыв телефон шляпой.
   До сих пор я еще не успел разглядеть ее как следует, даже при свете фонарей в Кастелламаре. На вид ей было лет двадцать шесть, и, судя по всему, она страдала бессонницей. Пышные каштановые волосы обрамляли усталое миловидное личико: неширокий, но зато высокий, выше, чем считается красивым, лоб, маленький любопытный носик, верхняя губа самую малость длинновата, рот далеко не самую малость широковат. Глаза ее могли быть очень синими, когда старались. Ее можно было бы назвать скромной, но не по-мышиному. Ее можно было бы назвать модной, но не по-голливудски.
   - В вечерней газете, которая выходит утром, я прочитала, что они напечатали обо всем этом, - сказала она.
   - А это значит, что они не собираются раздувать это дело, иначе они приберегли бы сенсацию для утренних газет.
   - Ну, во всяком случае, сегодня утром я немножко поработала на вас, сказала она.
   Пристально поглядев на нее, я подвинул через стол плоскую пачку сигарет, а сам принялся набивать свою трубку.
   - Вы ошибаетесь, - сказал я. - Я не занимаюсь этим делом. Вчера вечером я наглотался достаточно грязи и, чтобы уснуть, полночи глушил себя виски. Пусть им занимается полиция - это ее работа.
   - Не думаю, - сказал она. - Во всяком случае, не только ее. В конце концов, вам надо отработать ваш гонорар. Или вы не получили гонорара?
   - Пятьдесят монет, - отчитался я. - Я сейчас же верну их, как только выясню, кому их можно вернуть. Даже моя собственная матушка не стала бы утверждать, что я их заработал.
   - Вы мне нравитесь, - сказала она. - Глядя на вас, думаешь: вот парень, который уже стал было почти законченным уголовником, но в самый последний момент что-то его остановило. Вы знаете, кому принадлежало это жадеитовое ожерелье?
   Я рывком выпрямился в кресле так, что заболело все тело.
   - Какое жадеитовое ожерелье? - я почти орал на нее. Ведь я ничего не говорил ей про это чертово ожерелье. Да и в газете о нем ничего не могло быть.
   - Вам не требуется много ума, чтобы сообразить, что к чему. Я побеседовала с человеком, которому поручено это дело, - вы знаете лейтенант Ревис. Я рассказала ему про вчерашний вечер. Видите ли, я легко нахожу общий язык с полисменами. Он решил, что я знаю больше, чем это было на самом деле, ну и проговорился кое о чем.
   - Ладно. Так кому же оно принадлежит? - спросил я после тягостной паузы.
   - Некоей миссис Филип Кортни Прендергаст - леди, которая живет в Беверли-Хиллз - во всяком случае, некоторую часть года. У ее мужа есть миллион или что-то около того и больная печень. Миссис Прендергаст черноглазая блондинка, которая, пока мистер Прендергаст сидит дома и принимает каломель, посещает разные занимательные места.
   - Блондинки не любят блондинов, - сказал я. - Линдли Пол был белокурее любого швейцарского йодлера.
   - Перестаньте нести чушь. Вы начитались голливудских журналов. Этот блондин нравился этой блондинке. Я знаю. Мне сказал редактор отдела светских новостей в "Кроникл". Он весит двести фунтов, носит усы и зовут его Джидди Джерти.
   - Это он сказал вам про ожерелье?
   - Нет. Про ожерелье мне сказал управляющий Ювелирной компании Блока. Я объяснил ему, что пишу статью о редком жадеите для "Полицейской газеты". Видите, вы заставили меня сострить.
   Я в третий раз поднес спичку к своей трубке и со скрипом откинулся в своем кресле назад, так, что чуть не грохнулся спиной на пол. - Ревису все это известно? - спросил я, стараясь глядеть на нее так, чтобы она этого не заметила.
   - Если и известно, то мне он об этом не сказал. Впрочем, он может без труда все это выяснить, и я не сомневаюсь, что выяснит. Он не глупее других.
   - За исключением вас, - сказал я. - Он говорил вам про Лу Лида и Фуенте-мексиканца?
   - Нет. А кто это?
   Я рассказал ей все, что знал.
   - Господи, какой ужас, - вздохнула она и улыбнулась.
   - А ваш старик случайно не был полицейским, нет? - подозрительно спросил я.
   - Он почти пятнадцать лет был шефом полиции в Помоне.
   Я ничего не ответил, вспомнив, что шеф полиции Помоны Джон Прайд был застрелен года четыре тому назад двумя несовершеннолетними бандитами.
   Помолчав немного, я сказал:
   - Я так и думал. Что же дальше?
   - Ставлю пять против одного, что миссис Прендергаст не получила назад свое ожерелье и что у ее желчного супруга достаточно связей, чтобы вся эта история не просочилась в газеты. Во всяком случае, их имена в газетах вряд ли будут упомянуты. И я уверена, что для того, чтобы помочь распутаться с этой историей без скандала, ей совершенно необходим хороший детектив.
   - Без какого еще скандала?
   - Ну, я точно не знаю. Но она из тех женщин, у кого в гардеробной полный шкаф поводов для скандалов любого рода.
   - Я полагаю, что вы с ней сегодня завтракали, - сказал я. - В котором часу вы встаете?
   - Нет, я смогу увидеться с ней сегодня только в два часа. А встала я в шесть.
   - Боже мой, - пробормотал я, доставая из нижнего ящика стола бутылку. Голова просто раскалывается.
   - Только одну, - строго предупредила Кэрол Прайд. - И только потому, что вас вчера здорово отколотили. Впрочем, осмелюсь предположить, что это случается с вами довольно часто.
   Я проглотил содержимое своего стакана, заткнул, но не слишком крепко, бутылку пробкой и глубоко вздохнул.
   Тем временем девушка порылась в своей сумочке и сказала:
   - Вот еще кое-что. Может быть, этим вы займетесь сами?
   - Приятно узнать, что я все еще здесь работаю, - проговорил я сквозь зубы.
   Она, уже без улыбки, выложила на стол три длинные русские папиросы.
   - Загляните в мундштуки, - все еще без улыбки сказала она, - и сделайте ваши собственные выводы. Вчера ночью я вытащила их из того китайского портсигара. Тут в каждой из них есть кое-что, над чем стоит задуматься.
   - Ах вы, фараонская дочка, - сказал я.
   Она поднялась, вытерла сумочкой крупинки трубочной золы с моего стола и направилась к двери.
   - Не только. Я еще и женщина. Сейчас мне надо повидаться еще с одним редактором светской хроники и выяснить побольше насчет миссис Филип Кортни Прендергаст и ее сердечных дел. Забавно, правда?
   Мой рот и дверь моего офиса захлопнулись почти одновременно.
   Я взял со стола одну из папирос, повертел ее между пальцами и заглянул в полный мундштук. Кажется, туда было что-то засунуто - свернутая бумажка или карточка.
   В конце концов мне удалось подцепить ее кончиком пилки для ногтей из моего перочинного ножа и вытащить.
   Это и в самом деле оказалась карточка - тоненькая визитная карточка цвета слоновой кости. На ней было выгравировано всего два слова:
   ЭКСТРАСЕНС СУКЕСЯН
   И больше ничего.
   Я заглянул в другие мундштуки. В каждом лежала точно такая же карточка. Мне это ровным счетом ничего не говорило. Я в жизни не слыхал про экстрасенса Сукесяна. Посидев с минуту в задумчивости, я стал листать телефонную книгу. Там был указан телефон человека по фамилии Сукесян с Седьмой Западной улицы. Фамилия была похожа на армянскую, и я решил поискать ее в справочнике по отделу "Восточные ковры". И точно, там был Сукесян, но это ничего не доказывало. Чтобы продавать восточные ковры, вам не надо быть экстрасенсом. Экстрасенсом вам надо быть - и с достаточным сдвигом по фазе, - чтобы покупать их. А какой-то смутный внутренний голос говорил мне, что этот Сукесян на карточке не имел решительно ничего общего с восточными коврами. Кое-какое, хотя и не слишком определенное, представление о том, каким бизнесом может промышлять человек, объявляющий себя экстрасенсом, и какого рода люди составляют его клиентуру, у меня все-таки было. И я догадывался, что чем крупнее его бизнес, тем меньше он будет себя рекламировать. Если дать ему достаточно времени и денег, он вылечит вас от чего угодно, начиная от надоевшего мужа и кончая бубонной чумой. Это должен быть эксперт по неудовлетворенным и разочарованным женщинам, по сложным, запутанным, лживым любовным историям; по мальчикам, которые убежали из дому и не пишут писем; эксперт по вопросам типа: продавать поместье сейчас или придержать его еще год-два; соглашаться ли на новую роль - не исказит ли она сложившийся у публики образ или, напротив, сделает его еще более чарующим. К экстрасенсу могут ходить даже мужчины - из тех, что разъяренными быками ревут на служащих у себя в конторе и превращаются в кусок холодной манной каши, оставшись в кабинете одни. Но главным образом, конечно, женщины: женщины с деньгами, женщины с драгоценностями, женщины, легко, как шелковая нить, наматывающиеся на гибкий азиатский палец.
   Я снова набил свою трубку и стал шевелить мозгами, стараясь при этом как можно меньше шевелить головой. Сами посудите: с какой это стати мужчина станет таскать у себя в кармане второй портсигар с тремя не предназначенными для курения папиросами, в мундштуке каждой из которых спрятано имя другого мужчины? Кто мог бы найти и прочесть это имя?
   Я подвинул бутылку поближе и усмехнулся. Эти карточки найдет всякий, кто возьмет на себя труд что называется "частым гребнем", аккуратно и не торопясь, прочесать карманы Линдли Пола. А кто может это сделать? Только полицейский. А когда? После смерти мистера Пола или его тяжелого ранения при загадочных обстоятельствах.
   Я снял свою шляпу с телефона и позвонил человеку по имени Вилли Петерс, который, по его собственным словам, служил в какой-то страховой компании, а подрабатывал на том, что продавал на сторону не занесенные в книгу телефонные номера, которые он покупал у горничных и шоферов. Такса его была пять долларов. Я решил, что Линдли Пол одобрил бы такой расход из выданных им пятидесяти монет.
   Вилли Петерс тут же выдал мне желаемый номер. Это было, видно, где-то на Брентвудских Высотах.
   Я позвонил в Главное управление Ревису. Он сказал, что, если не считать недосыпа, все отлично и чтобы я помалкивал и ни о чем не беспокоился, но что я действительно должен был сказать ему про девушку. Я сказал, что он, конечно, прав, но, может быть, у него есть дочь и он сам подумал бы, прежде чем выставлять ее на всеобщее обозрение, где на нее со всех сторон набросятся эти прожорливые шакалы с камерами. Он сказал, что дочь у него есть и что моя роль во всей этой истории выглядела, конечно, не слишком красиво, но такое может случиться со всяким, и тому подобное.
   Потом я позвонил Фиалке Макги, чтобы пригласить его как-нибудь на днях, когда он только что вычистит зубы и во рту у него будет особенно гадко, зайти и разделить со мной ленч. Но он оказался в Вентуре - поехал ловить сбежавшего заключенного. Тогда я позвонил на Брентвудские Высоты экстрасенсу Сукесяну.
   Спустя минуту женский голос с легким акцентом произнес:
   - Алло.
   - Могу ли я поговорить с мистером Сукесяном?
   - Извините, пожалуйста. Сукесян никаагда не разгааваривает по телефону. Я его секретарь. Маагу я передать ему что-нибудь?
   - Угу. У вас есть карандаш?
   - Раазумеется, у меня есть каарандаш. Что передать, паажалуйста?
   Я продиктовал ей сначала свое имя, адрес, род занятий и номер телефона. Проверив, правильно ли она записала, я сказал:
   - Я хотел бы побеседовать с доктором Сукесяном по поводу нашего общего знакомого по имени Линдли Пол. Его убили вчера ночью на Палисадах, недалеко от Санта-Моники. Может быть, мистер Сукесян не откажется дать мне совет.
   - Он будет очень раад окаазать вам услугу, - волнения и живости в ее голосе было не больше, чем в устрице. - Но раазумеется, я не могу записать вас на прием сегодня. Сукесян всегда очень-очень заанят. Быть может, завтра...