Страница:
Что делал Дункан, я не видел. Через секунду я это узнал. Пуля, которая не могла влететь через дверь, пробила наискосок подбородок Дианы. Она снова упала на пол и больше уже не поднималась.
Другая пуля, которая не могла влететь через дверь, приподняла мою шляпу. Я покатился по полу и заорал на Дункана. Дуло его пистолета, следуя за мной, медленно описывало дугу. Изо рта его вырывалось звериное рычание. Я снова заорал.
Вдруг четыре круглых красных пятна прочертили на белом халате санитарки косую линию на уровне груди. Они успели расползтись даже за то очень короткое время, пока Дункан падал.
Где-то завыла сирена. Это была моя, родная сирена, и она выла все громче и громче.
Автомат умолк, и в дверь стали бить ногами. Она трещала, но пока держалась на замке. Я всадил в нее еще пару пуль, стараясь попадать подальше от замка.
Сирена стала громче. Сейнту пора было уходить. Я услышал его бегом удалявшиеся по холлу шаги. Хлопнула дверь. За домом, на аллее взревел стартер автомобиля. Шум отъезжающей машины затихал по мере того, как приближающийся вой сирены достигал хрипло-визгливого крещендо. Я склонился над женщиной. На лице и волосах ее была кровь, спереди на пиджаке большие мокрые пятна. Я коснулся ее лица. Она, с трудом поднимая тяжелые веки, медленно открыла глаза.
– Джерри... – прошептала она.
– Убит, – невесело соврал я. – Где Изабель Снейр, Диана?
Глаза закрылись. На ресницах заблестели слезы, слезы умирающей.
– Где Изабель Снейр, Диана? – голос мой звучал умоляюще. – Будь добра, скажи мне. Я не легавый, я ее друг. Скажи мне, Диана.
Я вложил в свой голос всю нежность и тоску, какие только у меня еще оставались в запасе.
Глаза ее полуоткрылись. Снова шепот:
– Джерри...
Шепот стих, и глаза закрылись снова. Затем губы еще раз шевельнулись и выдохнули слово, звучавшее как что-то вроде «Монти».
Это было все. Она умерла.
Я медленно встал и стал слушать вой сирен.
9
10
11
12
Другая пуля, которая не могла влететь через дверь, приподняла мою шляпу. Я покатился по полу и заорал на Дункана. Дуло его пистолета, следуя за мной, медленно описывало дугу. Изо рта его вырывалось звериное рычание. Я снова заорал.
Вдруг четыре круглых красных пятна прочертили на белом халате санитарки косую линию на уровне груди. Они успели расползтись даже за то очень короткое время, пока Дункан падал.
Где-то завыла сирена. Это была моя, родная сирена, и она выла все громче и громче.
Автомат умолк, и в дверь стали бить ногами. Она трещала, но пока держалась на замке. Я всадил в нее еще пару пуль, стараясь попадать подальше от замка.
Сирена стала громче. Сейнту пора было уходить. Я услышал его бегом удалявшиеся по холлу шаги. Хлопнула дверь. За домом, на аллее взревел стартер автомобиля. Шум отъезжающей машины затихал по мере того, как приближающийся вой сирены достигал хрипло-визгливого крещендо. Я склонился над женщиной. На лице и волосах ее была кровь, спереди на пиджаке большие мокрые пятна. Я коснулся ее лица. Она, с трудом поднимая тяжелые веки, медленно открыла глаза.
– Джерри... – прошептала она.
– Убит, – невесело соврал я. – Где Изабель Снейр, Диана?
Глаза закрылись. На ресницах заблестели слезы, слезы умирающей.
– Где Изабель Снейр, Диана? – голос мой звучал умоляюще. – Будь добра, скажи мне. Я не легавый, я ее друг. Скажи мне, Диана.
Я вложил в свой голос всю нежность и тоску, какие только у меня еще оставались в запасе.
Глаза ее полуоткрылись. Снова шепот:
– Джерри...
Шепот стих, и глаза закрылись снова. Затем губы еще раз шевельнулись и выдохнули слово, звучавшее как что-то вроде «Монти».
Это было все. Она умерла.
Я медленно встал и стал слушать вой сирен.
9
Дело шло к вечеру. В высоком здании через улицу кое-где уже зажигались огни. Всю вторую половину дня я провел у Фулвайдера в управлении. Двадцать раз я пересказывал свою историю. Все, что я счел уместным рассказать, было от слова до слова чистой правдой.
Взад-вперед носились полицейские, эксперты по баллистике и отпечаткам, регистраторы, репортеры, полдюжины городских должностных лиц и даже один корреспондент Ассошиэйтед Пресс. Корреспонденту не понравилось официальное заявление для печати, и он так и сказал.
Толстый шеф был потен и недоверчив. Его пиджак висел на стуле, рубашка под мышками почернела, а короткие красные волосы закурчавились, как от химической завивки. Он не знал, что я знаю, а чего нет, и из-за этого не решался мной командовать. Все, что он мог, – это по очереди то орать на меня, то, хныча, жаловаться мне, стараясь в промежутках между всем этим меня напоить.
Я потихоньку напивался, и мне это нравилось.
– Ну не может же быть, чтобы никто вообще ничего не сказал! – в сотый раз набрасывался он на меня.
Я опять выпил, и с самым глупым видом отрицательно помахал рукой.
– Ни слова, шеф, – сказал я, таращась на него, как сова. – Ни словечка. Вы же знаете, я такой парень, я бы вам сказал. Они слишком внезапно умирали.
Он обхватил голову и сжал ее.
– Чертовски странно, – криво усмехнулся он. – Четверо убитых на полу, а вы даже не поцарапаны:
– Просто я один сообразил, что для здоровья будет лучше лечь на пол до того, как в меня попали, – скромно объяснил я.
Он ухватил себя за правое ухо и потянул.
– Вы пробыли у нас три дня, – вздохнул он. – За эти три дня у нас произошло больше преступлений, чем за три года до вашего приезда. Это бесчеловечно. Мне кажется, что я брежу.
– Я не виноват, шеф, – пробормотал я. – Я приехал разыскивать девушку. Я и теперь ее ищу. Не я велел Сейнту с сестрой скрываться в вашем городе. Когда я наткнулся на них, я тут же дал вам знать, а ваши собственные ребята не дали. Я не палил в доктора Сандстрэнда прежде, чем он успел что-нибудь рассказать. Я до сих пор не имею понятия, зачем туда сунули эту фальшивую санитарку.
– Я тоже, – прохныкал Фулвайдер. – Но ваши чертовы пушки насквозь продырявили и меня с моей службой. У меня теперь столько шансов вылететь, что лучше, наверное, сразу плюнуть на все и заняться рыбалкой.
Я опрокинул еще стаканчик и весело икнул.
– Не говорите так, шеф, – умоляюще сказал я. – Вам однажды уже удалось навести порядок в этом городе, и вы наведете его опять. Считайте, что это было просто не очень удачное приземление и вас здорово тряхануло.
Он прошелся вокруг офиса, попытался пробить кулаком в наружной стене дырку, потом снова плюхнулся в свое кресло, исподлобья взглянул на меня, потянулся за бутылкой, но подумал и поставил ее на место. Видимо, он решил, что виски лучше поможет ему, если попадет в мой желудок.
– Давайте договоримся, – проворчал он. – Вы возвращаетесь к себе в Сан-Анджело, а я забываю о том, что доктора Сандстрэнда пристрелили из вашего пистолета.
– Нехорошо так разговаривать с человеком, который пытается заработать на кусок хлеба, шеф. Вы же знаете, как мой пистолет оказался там.
На мгновение его лицо снова потемнело. Он оглядел меня с головы до ног, снимая мерку для гроба. Потом лоб его разгладился, он хлопнул ладонью по столу и добродушно согласился:
– Вы правы, Кармади. Я и сам бы не смог иначе поступить. Ведь найти эту девочку – ваш долг, не правда ли? О'кей, возвращайтесь в гостиницу и малость отдохните. Я сегодня вечером еще поработаю здесь, а завтра утром увидимся.
Я выпил на посошок еще маленькую – все, что оставалось в бутылке. Чувствовал я себя замечательно. Дважды пожав ему руку по зигзаообразно ломаной линии, покинул офис. По всему коридору вспыхнули электрические лампочки.
Я спустился со ступенек здания муниципалитета и свернул за угол к полицейскому гаражу. Мой родной синий «крайслер» снова стоял здесь. Я бросил изображать пьяного, сел в машину и по боковой улочке спустился к берегу океана, а там пошел пешком по широкой асфальтовой дорожке в сторону Гранд-отеля, где от берега отходили два нарядно освещенных пирса с увеселительными заведениями.
Сумерки уже сгущались. На яхтах, качавшихся на якоре вдоль волнореза, зажигались мачтовые огни. Возле белой жаровни с решеткой стоял человек, переворачивавший длинной вилкой сосиски, и гудел как паровоз:
– Люди, проголадывайтесь скорее! Вас ждут чудные горяченькие собачки! Люди, вырабатывайте желудочный сок!
Я зажег сигарету и стоял рядом, глядя на море. Вдруг вдалеке, у самого выхода из гавани, зажглись огни на каком-то большом корабле. Я долго смотрел на них, но они не двигались. Показывая пальцем на огни, я обернулся к сосисочнику:
– Стоит на якоре?
Он внимательно оглядел носы своих ботинок и презрительно сморщился.
– А, это чертово плавучее казино. Они его называют «Круиз в никуда», потому что оно никуда не плывет. Если, на ваш вкус, тут на пирсе шлюхи танцуют танго слишком благопристойно, попробуйте, поезжайте туда. Да, сэр, хороший корабль, называется «Монтечито». Как насчет сочной горячей «собачки?»
Я положил ему на стойку, четверть доллара.
– Съешьте сами. А откуда тут отправляются такси?
Пистолета у меня с собой не было. Я отправился в гостиницу взять запасной.
Диана Сейнт, умирая, произнесла: «Монти».
Может быть, она просто не дожила, чтобы закончить слово «Монтечито».
В гостинице я лег и заснул словно под наркозом. Проснулся я страшно голодный. Было восемь вечера.
От гостиницы за мной потянулся хвост, но быстро отстал. Конечно, в таком тихом маленьком городке, где не было преступлений, полисмены просто не могли выучиться настоящей слежке.
Взад-вперед носились полицейские, эксперты по баллистике и отпечаткам, регистраторы, репортеры, полдюжины городских должностных лиц и даже один корреспондент Ассошиэйтед Пресс. Корреспонденту не понравилось официальное заявление для печати, и он так и сказал.
Толстый шеф был потен и недоверчив. Его пиджак висел на стуле, рубашка под мышками почернела, а короткие красные волосы закурчавились, как от химической завивки. Он не знал, что я знаю, а чего нет, и из-за этого не решался мной командовать. Все, что он мог, – это по очереди то орать на меня, то, хныча, жаловаться мне, стараясь в промежутках между всем этим меня напоить.
Я потихоньку напивался, и мне это нравилось.
– Ну не может же быть, чтобы никто вообще ничего не сказал! – в сотый раз набрасывался он на меня.
Я опять выпил, и с самым глупым видом отрицательно помахал рукой.
– Ни слова, шеф, – сказал я, таращась на него, как сова. – Ни словечка. Вы же знаете, я такой парень, я бы вам сказал. Они слишком внезапно умирали.
Он обхватил голову и сжал ее.
– Чертовски странно, – криво усмехнулся он. – Четверо убитых на полу, а вы даже не поцарапаны:
– Просто я один сообразил, что для здоровья будет лучше лечь на пол до того, как в меня попали, – скромно объяснил я.
Он ухватил себя за правое ухо и потянул.
– Вы пробыли у нас три дня, – вздохнул он. – За эти три дня у нас произошло больше преступлений, чем за три года до вашего приезда. Это бесчеловечно. Мне кажется, что я брежу.
– Я не виноват, шеф, – пробормотал я. – Я приехал разыскивать девушку. Я и теперь ее ищу. Не я велел Сейнту с сестрой скрываться в вашем городе. Когда я наткнулся на них, я тут же дал вам знать, а ваши собственные ребята не дали. Я не палил в доктора Сандстрэнда прежде, чем он успел что-нибудь рассказать. Я до сих пор не имею понятия, зачем туда сунули эту фальшивую санитарку.
– Я тоже, – прохныкал Фулвайдер. – Но ваши чертовы пушки насквозь продырявили и меня с моей службой. У меня теперь столько шансов вылететь, что лучше, наверное, сразу плюнуть на все и заняться рыбалкой.
Я опрокинул еще стаканчик и весело икнул.
– Не говорите так, шеф, – умоляюще сказал я. – Вам однажды уже удалось навести порядок в этом городе, и вы наведете его опять. Считайте, что это было просто не очень удачное приземление и вас здорово тряхануло.
Он прошелся вокруг офиса, попытался пробить кулаком в наружной стене дырку, потом снова плюхнулся в свое кресло, исподлобья взглянул на меня, потянулся за бутылкой, но подумал и поставил ее на место. Видимо, он решил, что виски лучше поможет ему, если попадет в мой желудок.
– Давайте договоримся, – проворчал он. – Вы возвращаетесь к себе в Сан-Анджело, а я забываю о том, что доктора Сандстрэнда пристрелили из вашего пистолета.
– Нехорошо так разговаривать с человеком, который пытается заработать на кусок хлеба, шеф. Вы же знаете, как мой пистолет оказался там.
На мгновение его лицо снова потемнело. Он оглядел меня с головы до ног, снимая мерку для гроба. Потом лоб его разгладился, он хлопнул ладонью по столу и добродушно согласился:
– Вы правы, Кармади. Я и сам бы не смог иначе поступить. Ведь найти эту девочку – ваш долг, не правда ли? О'кей, возвращайтесь в гостиницу и малость отдохните. Я сегодня вечером еще поработаю здесь, а завтра утром увидимся.
Я выпил на посошок еще маленькую – все, что оставалось в бутылке. Чувствовал я себя замечательно. Дважды пожав ему руку по зигзаообразно ломаной линии, покинул офис. По всему коридору вспыхнули электрические лампочки.
Я спустился со ступенек здания муниципалитета и свернул за угол к полицейскому гаражу. Мой родной синий «крайслер» снова стоял здесь. Я бросил изображать пьяного, сел в машину и по боковой улочке спустился к берегу океана, а там пошел пешком по широкой асфальтовой дорожке в сторону Гранд-отеля, где от берега отходили два нарядно освещенных пирса с увеселительными заведениями.
Сумерки уже сгущались. На яхтах, качавшихся на якоре вдоль волнореза, зажигались мачтовые огни. Возле белой жаровни с решеткой стоял человек, переворачивавший длинной вилкой сосиски, и гудел как паровоз:
– Люди, проголадывайтесь скорее! Вас ждут чудные горяченькие собачки! Люди, вырабатывайте желудочный сок!
Я зажег сигарету и стоял рядом, глядя на море. Вдруг вдалеке, у самого выхода из гавани, зажглись огни на каком-то большом корабле. Я долго смотрел на них, но они не двигались. Показывая пальцем на огни, я обернулся к сосисочнику:
– Стоит на якоре?
Он внимательно оглядел носы своих ботинок и презрительно сморщился.
– А, это чертово плавучее казино. Они его называют «Круиз в никуда», потому что оно никуда не плывет. Если, на ваш вкус, тут на пирсе шлюхи танцуют танго слишком благопристойно, попробуйте, поезжайте туда. Да, сэр, хороший корабль, называется «Монтечито». Как насчет сочной горячей «собачки?»
Я положил ему на стойку, четверть доллара.
– Съешьте сами. А откуда тут отправляются такси?
Пистолета у меня с собой не было. Я отправился в гостиницу взять запасной.
Диана Сейнт, умирая, произнесла: «Монти».
Может быть, она просто не дожила, чтобы закончить слово «Монтечито».
В гостинице я лег и заснул словно под наркозом. Проснулся я страшно голодный. Было восемь вечера.
От гостиницы за мной потянулся хвост, но быстро отстал. Конечно, в таком тихом маленьком городке, где не было преступлений, полисмены просто не могли выучиться настоящей слежке.
10
За сорок центов это был довольно длинный переезд. Морское такси – старая, не приспособленная к пассажирским перевозкам моторка, – пробиралось между стоящими на якоре яхтами, огибая волнорез. Нас начало подкидывать на волнах. Кроме меня, в нашей компании был сидевший у руля угрюмый гражданин довольно бандитского вида да две нежные парочки, которые начали облизывать друг друга, как только фонари набережной остались позади.
Я глядел назад на городские огни и старался удержать на месте свой просившийся наружу обед. Разбросанные тут и там алмазные точки огней превратились в выставленный в витрине ночи бриллиантовый браслет. Потом они стали на гребне волны сиявшим оранжево-желтым размытым пятном. Такси взлетало на невидимые водяные горы и скользило вниз, как серфинг. В воздухе стоял густой холодный туман.
Огоньки «Монтечито» выросли до размера иллюминаторов. Такси, накренившись под углом в сорок пять градусов, описало широкую дугу и причалило точно к ярко освещенному трапу.
Мальчик в тесной синей тужурке со сливовыми глазами и гангстерской ухмылкой подал руки девушкам, внимательно окинул глазами их эскорт и помог всем подняться наверх. Взгляд, каким он смерил меня, кое-что говорил о нем. Выражение, с каким он посмотрел туда, где должна была быть совершенно незаметна кобура моего револьвера, говорило о нем еще больше.
– Нельзя, – сказал он мягко. – Нельзя.
Он мотнул подбородком в сторону таксиста. Таксист накинул на конец трапа короткую веревочную петлю, выбрался на ступеньку и встал позади меня.
– Нельзя, – промурлыкал мальчишка в тужурке. – С оружием на борт нельзя. Извините.
– Это просто деталь моего костюма, – объяснил я. – Я частный сыщик. Я сдам его в гардероб.
– Извини, дядя. У нас оружие не сдают. Давай назад.
Таксист просунул руку под мой правый локоть. Я попытался высвободиться.
– Давайте назад в лодку, – пробурчал он за моей спиной. – Сорок центов я вам верну, мистер. Поехали.
– Тьфу, – плюнул я на Синюю Тужурку. – Не надо вам моих денег, так не надо. Но это же черт знает что за манера обращаться с посетителями.
Я уже сидел в лодке. Последнее, что я видел, когда такси отчалило и закачалось на волнах, была эта тихая любезная улыбочка. Ехать, вот так оставляя позади эту елейную улыбочку, – это бесило меня больше всего.
Обратный путь показался значительно длиннее. Я не заговаривал с таксистом, а он – со мной. Когда я вылезал на причал у пирса, он с издевкой бросил мне вслед:
– Как-нибудь в другой раз, сыщик, когда мы не будем так заняты.
С полдюжины дожидавшихся такси завсегдатаев глазели на меня. Я прошел мимо них, мимо дверей в зал ожидания на причале, к лестнице, которая вела на берег.
Здоровенный рыжеволосый оборванец в грязных тапочках, измазанных мазутом штанах и драной синей фуфайке бегом скатился по ступенькам и налетел прямо на меня. Я остановился и на всякий случай приготовился.
Он мягко спросил:
– Что, брат сыщик? Не пускают на этот чертов пароход без подмазки?
– А тебе какое дело?
– У меня есть уши.
– А ты кто?
– Зови меня просто Рыжий.
– Пропусти, Рыжий, я занят.
Он грустно улыбнулся и ткнул меня в левый бок.
– Из-под летнего костюма эта пушка малость выпирает. Хочешь попасть на борт? Это можно сделать, если с умом.
– И сколько стоит ум?
– Пятьдесят монет. Десять сверху, если обратно придется везти тебя раненого.
Я шагнул к лестнице.
– Эй, – быстро крикнул он вдогонку. – Двадцать пять я, так и быть, скину. Может, обратно поедешь с друзьями, а?
Я поднимался дальше. Только через четыре ступеньки я обернулся и сказал:
– Продано, – и опять зашагал вверх.
Там, где начинался ярко освещенный увеселительный пирс, сверкал огнями битком набитый народом, несмотря на сравнительно ранний час, зал танго. Я вошел, прислонился к стене и смотрел, как вспыхивают на электрическом индикаторе серии чисел, смотрел на игорный стол; под которым крупье подавал знаки своему игроку резким ударом колена.
Широкое синее пятно у стены рядом со мной приобрело очертания человеческой фигуры; запахло мазутом. Мягкий, глубокий, грустный голос проговорил:
– Там понадобится помощь?
– Я разыскиваю одну девушку, но искать ее я пойду сам. А чем вообще занимаешься ты? – Я не смотрел в его сторону.
– Да так, доллар тут, доллар там. Я люблю поесть. Я был раньше в полиции, но они меня вышибли.
Это мне понравилось.
– Ты, наверное, высовывался, – сказал я, глядя, как «свой» игрок большим пальцем передвигает карточку на проигрышный номер и как крупье кладет свой большой палец на ту же клетку и потихоньку убирает карточку.
Я почувствовал, что Рыжий улыбается.
– Я смотрю, ты уже познакомился с нашим городком. Здесь все на этом вот вертится. У меня лодка с подводным двигателем. А там я знаю грузовой люк и могу его отпереть. Один парень время от времени передает мне оттуда грузы. Весь народ там обычно на палубах, а внизу почти никого не бывает. Тебе это подходит?
Я достал бумажник, отсчитал двадцать пять долларов, скомкал бумажки и не глядя сунул вправо. Комок спрятался в пропитанный мазутом карман.
– Спасибо, – мягко сказал Рыжий и пошел к выходу. Я подождал немного и отправился за ним. Несмотря на сутолоку, потерять его было трудно – рыжая голова маячила высоко над толпой.
Мы прошли мимо пристани для яхт, мимо второго увеселительного пирса, за которым фонари стали попадаться все реже, а толпа постепенно сошла на нет. Короткий черный мол тянулся от берега, вдоль всей его длины качались привязанные лодки. Мой Рыжий свернул туда.
Он дошел почти до самого конца и остановился над деревянной лесенкой.
– Я пригоню ее сюда. Пока мотор разогреется, придется немного пошуметь.
– Послушай, – сказал я. – Я забыл. Мне позарез нужно позвонить одному человеку.
– Это можно устроить. Иди сюда.
Он повел меня дальше, к самому концу мола, опустился на колени, звякнул ключами на цепочке и отомкнул висячий замок. Потом поднял крышку маленького люка, вытащил оттуда телефон и, сняв трубку, послушал гудок.
– Все еще работает, – в его голосе послышалась усмешка. – Каким-то жуликам понадобилось тут его устроить. Не забудь потом защелкнуть замок.
Он бесшумно растворился в темноте. Минут десять я слушал, как плещется о столбы мола вода; время от времени во мгле слышалось хлопанье крыльев – наверное, какой-то плохо спавшей чайки. Где-то вдалеке взревел и ревел еще минут пять мотор. Потом шум внезапно оборвался. Прошло еще несколько минут. Что-то мягко толкнулось у подножия лестницы, и приглушенный голос внизу сказал:
– Все готово.
Я поспешил назад к телефону, набрал номер и спросил Фулвайдера. Мне сказали, он пошел домой. Я набрал другой номер. Подошла женщина. Я попросил шефа, сказав, что звонят из управления.
Я снова ждал. Наконец раздался жирный, так и отдававший картошкой на сале голос шефа:
– Да? Неужели нельзя дать человеку поесть? Кто это?
– Кармади, шеф. Сейнт на «Монтечито». Ужасно жалко, что это за пределами ваших полномочий.
Он начал орать как сумасшедший. Я не стал дожидаться паузы, повесил трубку и, сунув телефон назад в его уютную оцинкованную норку, запер крышку. Потом спустился по лестнице к Рыжему.
Его большой черный быстроходный катер скользил по блестящей, как нефть, воде. Мотор не издавал ни звука, только у борта бурлила и шипела вода.
Городские огни снова превратились в желтое пятно над черной водой, а борта славного «Монтечито» снова выросли и засияли иллюминаторами, четко обрисовываясь на фоне черного океана.
Я глядел назад на городские огни и старался удержать на месте свой просившийся наружу обед. Разбросанные тут и там алмазные точки огней превратились в выставленный в витрине ночи бриллиантовый браслет. Потом они стали на гребне волны сиявшим оранжево-желтым размытым пятном. Такси взлетало на невидимые водяные горы и скользило вниз, как серфинг. В воздухе стоял густой холодный туман.
Огоньки «Монтечито» выросли до размера иллюминаторов. Такси, накренившись под углом в сорок пять градусов, описало широкую дугу и причалило точно к ярко освещенному трапу.
Мальчик в тесной синей тужурке со сливовыми глазами и гангстерской ухмылкой подал руки девушкам, внимательно окинул глазами их эскорт и помог всем подняться наверх. Взгляд, каким он смерил меня, кое-что говорил о нем. Выражение, с каким он посмотрел туда, где должна была быть совершенно незаметна кобура моего револьвера, говорило о нем еще больше.
– Нельзя, – сказал он мягко. – Нельзя.
Он мотнул подбородком в сторону таксиста. Таксист накинул на конец трапа короткую веревочную петлю, выбрался на ступеньку и встал позади меня.
– Нельзя, – промурлыкал мальчишка в тужурке. – С оружием на борт нельзя. Извините.
– Это просто деталь моего костюма, – объяснил я. – Я частный сыщик. Я сдам его в гардероб.
– Извини, дядя. У нас оружие не сдают. Давай назад.
Таксист просунул руку под мой правый локоть. Я попытался высвободиться.
– Давайте назад в лодку, – пробурчал он за моей спиной. – Сорок центов я вам верну, мистер. Поехали.
– Тьфу, – плюнул я на Синюю Тужурку. – Не надо вам моих денег, так не надо. Но это же черт знает что за манера обращаться с посетителями.
Я уже сидел в лодке. Последнее, что я видел, когда такси отчалило и закачалось на волнах, была эта тихая любезная улыбочка. Ехать, вот так оставляя позади эту елейную улыбочку, – это бесило меня больше всего.
Обратный путь показался значительно длиннее. Я не заговаривал с таксистом, а он – со мной. Когда я вылезал на причал у пирса, он с издевкой бросил мне вслед:
– Как-нибудь в другой раз, сыщик, когда мы не будем так заняты.
С полдюжины дожидавшихся такси завсегдатаев глазели на меня. Я прошел мимо них, мимо дверей в зал ожидания на причале, к лестнице, которая вела на берег.
Здоровенный рыжеволосый оборванец в грязных тапочках, измазанных мазутом штанах и драной синей фуфайке бегом скатился по ступенькам и налетел прямо на меня. Я остановился и на всякий случай приготовился.
Он мягко спросил:
– Что, брат сыщик? Не пускают на этот чертов пароход без подмазки?
– А тебе какое дело?
– У меня есть уши.
– А ты кто?
– Зови меня просто Рыжий.
– Пропусти, Рыжий, я занят.
Он грустно улыбнулся и ткнул меня в левый бок.
– Из-под летнего костюма эта пушка малость выпирает. Хочешь попасть на борт? Это можно сделать, если с умом.
– И сколько стоит ум?
– Пятьдесят монет. Десять сверху, если обратно придется везти тебя раненого.
Я шагнул к лестнице.
– Эй, – быстро крикнул он вдогонку. – Двадцать пять я, так и быть, скину. Может, обратно поедешь с друзьями, а?
Я поднимался дальше. Только через четыре ступеньки я обернулся и сказал:
– Продано, – и опять зашагал вверх.
Там, где начинался ярко освещенный увеселительный пирс, сверкал огнями битком набитый народом, несмотря на сравнительно ранний час, зал танго. Я вошел, прислонился к стене и смотрел, как вспыхивают на электрическом индикаторе серии чисел, смотрел на игорный стол; под которым крупье подавал знаки своему игроку резким ударом колена.
Широкое синее пятно у стены рядом со мной приобрело очертания человеческой фигуры; запахло мазутом. Мягкий, глубокий, грустный голос проговорил:
– Там понадобится помощь?
– Я разыскиваю одну девушку, но искать ее я пойду сам. А чем вообще занимаешься ты? – Я не смотрел в его сторону.
– Да так, доллар тут, доллар там. Я люблю поесть. Я был раньше в полиции, но они меня вышибли.
Это мне понравилось.
– Ты, наверное, высовывался, – сказал я, глядя, как «свой» игрок большим пальцем передвигает карточку на проигрышный номер и как крупье кладет свой большой палец на ту же клетку и потихоньку убирает карточку.
Я почувствовал, что Рыжий улыбается.
– Я смотрю, ты уже познакомился с нашим городком. Здесь все на этом вот вертится. У меня лодка с подводным двигателем. А там я знаю грузовой люк и могу его отпереть. Один парень время от времени передает мне оттуда грузы. Весь народ там обычно на палубах, а внизу почти никого не бывает. Тебе это подходит?
Я достал бумажник, отсчитал двадцать пять долларов, скомкал бумажки и не глядя сунул вправо. Комок спрятался в пропитанный мазутом карман.
– Спасибо, – мягко сказал Рыжий и пошел к выходу. Я подождал немного и отправился за ним. Несмотря на сутолоку, потерять его было трудно – рыжая голова маячила высоко над толпой.
Мы прошли мимо пристани для яхт, мимо второго увеселительного пирса, за которым фонари стали попадаться все реже, а толпа постепенно сошла на нет. Короткий черный мол тянулся от берега, вдоль всей его длины качались привязанные лодки. Мой Рыжий свернул туда.
Он дошел почти до самого конца и остановился над деревянной лесенкой.
– Я пригоню ее сюда. Пока мотор разогреется, придется немного пошуметь.
– Послушай, – сказал я. – Я забыл. Мне позарез нужно позвонить одному человеку.
– Это можно устроить. Иди сюда.
Он повел меня дальше, к самому концу мола, опустился на колени, звякнул ключами на цепочке и отомкнул висячий замок. Потом поднял крышку маленького люка, вытащил оттуда телефон и, сняв трубку, послушал гудок.
– Все еще работает, – в его голосе послышалась усмешка. – Каким-то жуликам понадобилось тут его устроить. Не забудь потом защелкнуть замок.
Он бесшумно растворился в темноте. Минут десять я слушал, как плещется о столбы мола вода; время от времени во мгле слышалось хлопанье крыльев – наверное, какой-то плохо спавшей чайки. Где-то вдалеке взревел и ревел еще минут пять мотор. Потом шум внезапно оборвался. Прошло еще несколько минут. Что-то мягко толкнулось у подножия лестницы, и приглушенный голос внизу сказал:
– Все готово.
Я поспешил назад к телефону, набрал номер и спросил Фулвайдера. Мне сказали, он пошел домой. Я набрал другой номер. Подошла женщина. Я попросил шефа, сказав, что звонят из управления.
Я снова ждал. Наконец раздался жирный, так и отдававший картошкой на сале голос шефа:
– Да? Неужели нельзя дать человеку поесть? Кто это?
– Кармади, шеф. Сейнт на «Монтечито». Ужасно жалко, что это за пределами ваших полномочий.
Он начал орать как сумасшедший. Я не стал дожидаться паузы, повесил трубку и, сунув телефон назад в его уютную оцинкованную норку, запер крышку. Потом спустился по лестнице к Рыжему.
Его большой черный быстроходный катер скользил по блестящей, как нефть, воде. Мотор не издавал ни звука, только у борта бурлила и шипела вода.
Городские огни снова превратились в желтое пятно над черной водой, а борта славного «Монтечито» снова выросли и засияли иллюминаторами, четко обрисовываясь на фоне черного океана.
11
Со стороны океана борт не освещался прожектором. Рыжий сбавил обороты почти до нуля, свернул под выступом кормы и в полной темноте двинулся вдоль скользкой металлической обшивки так же уверенно, как член клуба двигается по ковровой дорожке своего вестибюля.
Высоко над нами обозначились неясные очертания двустворчатой железной двери. Ближе к нам опускалась в воду толстая, ржавая, покрытая слизью якорная цепь. Катер ткнулся носом в старую обшивку «Монтечито», и под нашими ногами на дне лодки заплескалась вода. Над моей головой выросла большая тень экс-полицейского. В темноту улетела свернутая веревка. Там она зацепилась за что-то и упала назад в лодку. Рыжий туго натянул ее и обмотал вокруг какого-то выступа на корме лодки.
Он тихо сказал:
– Она встает на дыбы, как призовая лошадь. Нам надо лезть по этим перекладинам.
Я взялся за руль и старался держать нос катера плотно прижатым к грязному скользкому корпусу корабля, пока Рыжий добирался до спускавшейся по обшивке борта железной лесенки. Сопя, он подтянул еле различимое во мраке свое большое, согнутое под прямым углом тело на нижнюю ступеньку; тапочки его скользили по мокрым перекладинам.
Через некоторое время наверху что-то скрипнуло, и туманную мглу прорезала слабая полоска желтоватого света, на фоне которой выглядывала вниз голова Рыжего.
Я полез за ним. Работа оказалась не из легких, так что я, приземлившись в грязном, пропитанном кислой вонью и набитом ящиками и бочонками трюме, долго не мог отдышаться. Из-под ног разбегались, прячась в темные углы, крысы. Верзила-лодочник коснулся губами моего уха:
– Отсюда нам нетрудно будет добраться до якорного ката, а там в котельную ведет коридорчик. У них всегда работает один запасной котел – для горячей воды – и генератор. Там только один человек. С ним я справлюсь. Это не то, что команда наверху – там ребята посерьезнее.
В котельной – я тебе покажу – есть вентилятор без решетки. Выходит на палубу. Там уже твое дело.
– У тебя на борту, наверное, куча родственников, – сказал я.
– Да нет. Просто когда живешь на побережье, приходится слышать всякие вещи. И потом, почем ты знаешь, может, я из такой команды, которая решила во что бы то ни стало опрокинуть эту вшивую лоханку? Ты назад быстро вернешься?
– Когда я кувырнусь за борт, грохот, наверное, будет жуткий, – сказал я. – На, держи.
Я выудил из бумажника еще пару банкнотов и протянул ему.
Он покачал рыжей головой.
– М-м. Это за обратное путешествие?
– Я оплачиваю его вперед, – сказал я. – Даже если оно мне не понадобится. Давай бери, пока я не начал реветь.
– Ну... спасибо, брат. Ты хороший парень.
Мы стали пробираться между бочками и ящиками. Впереди был проход, освещенный тусклой желтой лампочкой, а за ним – узкая железная дверь. За дверью находился якорный кат, и оттуда по коридорчику мы добрались до закапанной машинным маслом лесенки, которая вела вниз. Внизу было слышно тихое шипение масляных горелок, и мы, осторожно пробираясь вдоль груд железа, пошли на звук.
Заглянув за угол, мы увидели маленького грязного итальянца в темно-красной шелковой рубашке, который сидел под голой лампочкой на скрепленном проволокой сломанном конторском стуле и при помощи очков в стальной оправе и черного обгрызенного пальца читал газету.
Рыжий ласково окликнул его:
– Эй, Коротыш. Как поживают твои маленькие бамбино?
Итальяшка разинул рот и вскочил. Рыжий ударил его. Мы положили малыша на пол и разорвали его пурпурную рубаху на полосы для кляпа и веревок.
– Нехорошо, конечно, бить очкариков, – вздохнул Рыжий. – Но другого выхода не было. Когда ты полезешь по вентилятору, грохот будет адский – здесь, внизу. Там-то наверху никто ничего не услышит.
Я сказал, что по мне все идет лучше некуда, и мы, оставив связанного итальянца на полу, отыскали вентилятор без решетки. Я пожал Рыжему руку, выразил надежду увидеть его еще когда-нибудь и полез по лестнице внутри вентиляционной трубы.
Там было холодно и темно, хоть глаз выколи. Вниз по трубе тянулся пропитанный туманом воздух, и подъем показался мне ужасно длинным. Часа через полтора – а по времени через три минуты – я добрался до палубы и осторожно высунул голову из дыры. Сбоку от меня белел ряд накрытых парусиной шлюпок. В темноте между ними раздавался взволнованно-нежный шепот. Снизу доносился тяжелый пульсирующий грохот музыки. Над головой светился мачтовый огонь, и несколько тусклых звезд угрюмо взирали вниз сквозь полупрозрачную дымку тумана.
Я прислушался, но сирены полицейского катера не было слышно. Я выбрался из вентилятора и спустился на палубу.
Шепталась парочка, обнявшаяся под одной из шлюпок. На меня они не обратили решительно никакого внимания. Я пошел вдоль палубы, мимо закрытых дверей трех или четырех кают. Сквозь жалюзи двух из них пробивалось немного света. Я прислушался, но не услышал ничего, кроме доносившегося снизу, с главной палубы шума веселья.
Я шагнул туда, где тень была погуще, набрал в легкие побольше воздуха и завыл – длинным полувоем-полурычанием серого лесного волка, когда он одинок и голоден, и далеко от дома, и злобы в нем накопилось столько, что хватит на семерых волкодавов.
Ответом мне было низкое, глухое завывание овчарки. Где-то поодаль в темноте палубы взвизгнула девушка, и мужской голос произнес:
– Я думал, все алкаши тут уже надрались вмертвую.
Я выпрямился и, на ходу вытаскивая пистолет, бросился на лай. Он шел из каюты на той стороне палубы.
Я приложил ухо к двери и услышал ласково успокаивающий собаку мужской голос. Лай прекратился, пес еще раз или два зарычал и умолк. В двери, к которой я прислонялся, повернули ключ.
Я отскочил и упал на одно колено. Придерживаемая длинной смуглой рукой дверь приоткрылась. Отсвет неяркого палубного фонаря блеснул на черных волосах. Я поднялся и с размаху опустил рукоять пистолета на высунувшуюся голову. Человек в дверях наклонился вперед и мягко упал в мои объятия. Я втащил его в каюту и толкнул на застеленную койку.
После этого я прикрыл дверь и снова запер ее. На противоположной койке, поджав ноги, застыла небольшого роста девушка с широко раскрытыми глазами. Я сказал:
– Привет, мисс Снейр. Трудновато было вас отыскать. Хотите домой?
Фермер Сейнт перевернулся и сел, держась за голову. Он сидел так не шевелясь, уставившись на меня своими пронзительно-черными глазами. Губы его растянулись в почти добродушной улыбке.
Я обвел глазами каюту, не понимая, куда могла деваться собака, но потом заметил вторую, внутреннюю дверь. Я снова взглянул на девушку.
Глядеть там особо было не на что – впрочем, самые большие неприятности и случаются обычно из-за таких вот незаметных людей. Она скорчилась на койке, подтянув к подбородку колени. Один глаз ее закрывала прядь волос. На ней было вязаное платье, гольфы и спортивные туфли с закрывавшими подъем широкими язычками. Из-под подола платья выглядывали голые костлявые коленки. Она была похожа на школьницу.
Я похлопал Сейнта по карманам, но оружия у него не было. Он насмешливо глядел на меня.
Девушка подняла руку и откинула со лба волосы. Она смотрела на меня так, словно я был за полкилометра отсюда. Потом дыхание ее прервалось, и она заплакала.
– Мы женаты, – сказал Сейнт. – Она думает, что вы намерены всадить в меня всю вашу обойму. А с волчьим воем вы это неплохо придумали.
Я не ответил. Я прислушался. Но снаружи не доносилось ни звука.
– Как вы узнали, где искать?
– Мне сказала Диана – перед смертью, – сказал я грубо.
В глазах его мелькнула боль.
– В это я не верю, сыщик.
– Вы же сбежали и бросили ее в ловушке. Чего же вам еще было ждать?
– Я думал, легавые не станут палить в женщину, а снаружи у меня был шанс хоть что-то сделать. Кто ее?
– Один из людей Фулвайдера. Вы в него попали.
Голова его резко дернулась назад, и в лице на секунду появилось какое-то дикое выражение. Он криво улыбнулся и взглянул на все еще ревевшую девушку.
– Ничего, лапочка, все будет хорошо. Тебя я вытащу.
Он обернулся ко мне.
– Положим, я выйду отсюда без шума. Можно будет сделать так, чтобы не впутывать ее в это дело?
– Что значит «без шума»? – поинтересовался я.
– На этом корабле у меня куча друзей, сыщик. Вам кажется, что вы кончили, а вы еще и не начинали.
– Вы сами ее впутали, – сказал я. – И вытащить ее вам не удастся. За все надо платить.
Высоко над нами обозначились неясные очертания двустворчатой железной двери. Ближе к нам опускалась в воду толстая, ржавая, покрытая слизью якорная цепь. Катер ткнулся носом в старую обшивку «Монтечито», и под нашими ногами на дне лодки заплескалась вода. Над моей головой выросла большая тень экс-полицейского. В темноту улетела свернутая веревка. Там она зацепилась за что-то и упала назад в лодку. Рыжий туго натянул ее и обмотал вокруг какого-то выступа на корме лодки.
Он тихо сказал:
– Она встает на дыбы, как призовая лошадь. Нам надо лезть по этим перекладинам.
Я взялся за руль и старался держать нос катера плотно прижатым к грязному скользкому корпусу корабля, пока Рыжий добирался до спускавшейся по обшивке борта железной лесенки. Сопя, он подтянул еле различимое во мраке свое большое, согнутое под прямым углом тело на нижнюю ступеньку; тапочки его скользили по мокрым перекладинам.
Через некоторое время наверху что-то скрипнуло, и туманную мглу прорезала слабая полоска желтоватого света, на фоне которой выглядывала вниз голова Рыжего.
Я полез за ним. Работа оказалась не из легких, так что я, приземлившись в грязном, пропитанном кислой вонью и набитом ящиками и бочонками трюме, долго не мог отдышаться. Из-под ног разбегались, прячась в темные углы, крысы. Верзила-лодочник коснулся губами моего уха:
– Отсюда нам нетрудно будет добраться до якорного ката, а там в котельную ведет коридорчик. У них всегда работает один запасной котел – для горячей воды – и генератор. Там только один человек. С ним я справлюсь. Это не то, что команда наверху – там ребята посерьезнее.
В котельной – я тебе покажу – есть вентилятор без решетки. Выходит на палубу. Там уже твое дело.
– У тебя на борту, наверное, куча родственников, – сказал я.
– Да нет. Просто когда живешь на побережье, приходится слышать всякие вещи. И потом, почем ты знаешь, может, я из такой команды, которая решила во что бы то ни стало опрокинуть эту вшивую лоханку? Ты назад быстро вернешься?
– Когда я кувырнусь за борт, грохот, наверное, будет жуткий, – сказал я. – На, держи.
Я выудил из бумажника еще пару банкнотов и протянул ему.
Он покачал рыжей головой.
– М-м. Это за обратное путешествие?
– Я оплачиваю его вперед, – сказал я. – Даже если оно мне не понадобится. Давай бери, пока я не начал реветь.
– Ну... спасибо, брат. Ты хороший парень.
Мы стали пробираться между бочками и ящиками. Впереди был проход, освещенный тусклой желтой лампочкой, а за ним – узкая железная дверь. За дверью находился якорный кат, и оттуда по коридорчику мы добрались до закапанной машинным маслом лесенки, которая вела вниз. Внизу было слышно тихое шипение масляных горелок, и мы, осторожно пробираясь вдоль груд железа, пошли на звук.
Заглянув за угол, мы увидели маленького грязного итальянца в темно-красной шелковой рубашке, который сидел под голой лампочкой на скрепленном проволокой сломанном конторском стуле и при помощи очков в стальной оправе и черного обгрызенного пальца читал газету.
Рыжий ласково окликнул его:
– Эй, Коротыш. Как поживают твои маленькие бамбино?
Итальяшка разинул рот и вскочил. Рыжий ударил его. Мы положили малыша на пол и разорвали его пурпурную рубаху на полосы для кляпа и веревок.
– Нехорошо, конечно, бить очкариков, – вздохнул Рыжий. – Но другого выхода не было. Когда ты полезешь по вентилятору, грохот будет адский – здесь, внизу. Там-то наверху никто ничего не услышит.
Я сказал, что по мне все идет лучше некуда, и мы, оставив связанного итальянца на полу, отыскали вентилятор без решетки. Я пожал Рыжему руку, выразил надежду увидеть его еще когда-нибудь и полез по лестнице внутри вентиляционной трубы.
Там было холодно и темно, хоть глаз выколи. Вниз по трубе тянулся пропитанный туманом воздух, и подъем показался мне ужасно длинным. Часа через полтора – а по времени через три минуты – я добрался до палубы и осторожно высунул голову из дыры. Сбоку от меня белел ряд накрытых парусиной шлюпок. В темноте между ними раздавался взволнованно-нежный шепот. Снизу доносился тяжелый пульсирующий грохот музыки. Над головой светился мачтовый огонь, и несколько тусклых звезд угрюмо взирали вниз сквозь полупрозрачную дымку тумана.
Я прислушался, но сирены полицейского катера не было слышно. Я выбрался из вентилятора и спустился на палубу.
Шепталась парочка, обнявшаяся под одной из шлюпок. На меня они не обратили решительно никакого внимания. Я пошел вдоль палубы, мимо закрытых дверей трех или четырех кают. Сквозь жалюзи двух из них пробивалось немного света. Я прислушался, но не услышал ничего, кроме доносившегося снизу, с главной палубы шума веселья.
Я шагнул туда, где тень была погуще, набрал в легкие побольше воздуха и завыл – длинным полувоем-полурычанием серого лесного волка, когда он одинок и голоден, и далеко от дома, и злобы в нем накопилось столько, что хватит на семерых волкодавов.
Ответом мне было низкое, глухое завывание овчарки. Где-то поодаль в темноте палубы взвизгнула девушка, и мужской голос произнес:
– Я думал, все алкаши тут уже надрались вмертвую.
Я выпрямился и, на ходу вытаскивая пистолет, бросился на лай. Он шел из каюты на той стороне палубы.
Я приложил ухо к двери и услышал ласково успокаивающий собаку мужской голос. Лай прекратился, пес еще раз или два зарычал и умолк. В двери, к которой я прислонялся, повернули ключ.
Я отскочил и упал на одно колено. Придерживаемая длинной смуглой рукой дверь приоткрылась. Отсвет неяркого палубного фонаря блеснул на черных волосах. Я поднялся и с размаху опустил рукоять пистолета на высунувшуюся голову. Человек в дверях наклонился вперед и мягко упал в мои объятия. Я втащил его в каюту и толкнул на застеленную койку.
После этого я прикрыл дверь и снова запер ее. На противоположной койке, поджав ноги, застыла небольшого роста девушка с широко раскрытыми глазами. Я сказал:
– Привет, мисс Снейр. Трудновато было вас отыскать. Хотите домой?
Фермер Сейнт перевернулся и сел, держась за голову. Он сидел так не шевелясь, уставившись на меня своими пронзительно-черными глазами. Губы его растянулись в почти добродушной улыбке.
Я обвел глазами каюту, не понимая, куда могла деваться собака, но потом заметил вторую, внутреннюю дверь. Я снова взглянул на девушку.
Глядеть там особо было не на что – впрочем, самые большие неприятности и случаются обычно из-за таких вот незаметных людей. Она скорчилась на койке, подтянув к подбородку колени. Один глаз ее закрывала прядь волос. На ней было вязаное платье, гольфы и спортивные туфли с закрывавшими подъем широкими язычками. Из-под подола платья выглядывали голые костлявые коленки. Она была похожа на школьницу.
Я похлопал Сейнта по карманам, но оружия у него не было. Он насмешливо глядел на меня.
Девушка подняла руку и откинула со лба волосы. Она смотрела на меня так, словно я был за полкилометра отсюда. Потом дыхание ее прервалось, и она заплакала.
– Мы женаты, – сказал Сейнт. – Она думает, что вы намерены всадить в меня всю вашу обойму. А с волчьим воем вы это неплохо придумали.
Я не ответил. Я прислушался. Но снаружи не доносилось ни звука.
– Как вы узнали, где искать?
– Мне сказала Диана – перед смертью, – сказал я грубо.
В глазах его мелькнула боль.
– В это я не верю, сыщик.
– Вы же сбежали и бросили ее в ловушке. Чего же вам еще было ждать?
– Я думал, легавые не станут палить в женщину, а снаружи у меня был шанс хоть что-то сделать. Кто ее?
– Один из людей Фулвайдера. Вы в него попали.
Голова его резко дернулась назад, и в лице на секунду появилось какое-то дикое выражение. Он криво улыбнулся и взглянул на все еще ревевшую девушку.
– Ничего, лапочка, все будет хорошо. Тебя я вытащу.
Он обернулся ко мне.
– Положим, я выйду отсюда без шума. Можно будет сделать так, чтобы не впутывать ее в это дело?
– Что значит «без шума»? – поинтересовался я.
– На этом корабле у меня куча друзей, сыщик. Вам кажется, что вы кончили, а вы еще и не начинали.
– Вы сами ее впутали, – сказал я. – И вытащить ее вам не удастся. За все надо платить.
12
Он медленно кивнул, уставившись в пол у своих ног. Девушка было перестала плакать, вытерла щеки и опять разревелась.
– Фулвайдер знает, что я здесь? – медленно спросил Сейнт.
– Угу.
– Это вы ему сказали?
– Угу.
Он пожал плечами.
– Что ж, с вашей колокольни это, наверное, правильно. Конечно. Только если меня сцапает Фулвайдер, я уже ничего никому не скажу. Мне бы с окружным прокурором поговорить, может, я и убедил бы его, что она тут ни при чем, во всем, что касалось моей работы, она ни сном ни духом.
– Об этом вы тоже могли бы подумать раньше, – сказал я зло. – Не надо было возвращаться к Сандстрэнду и косить из вашей машинки всех подряд.
Он откинул голову и засмеялся.
– Не надо? Положим, вы отвалили какому-нибудь типу десять кусков за протекцию, а он за ваши же денежки хватает вашу жену и запихивает ее в тухлую психушку к знакомому жулику, а вам велит убираться подальше, если не хотите, чтобы вашу жену завтра выкатило прибоем на берег? Что бы вы сделали? Мило улыбнулись в ответ или, прихватив железку потяжелее, пошли бы потолковать с этим типом?
– Ее тогда уже там не было, – сказал я. – Просто вам позарез надо было убить кого-нибудь, как алкашу – опохмелиться. К тому же, если бы вы не носились так с этой собакой, пока она не убила человека, ваш покровитель бы не перетрусил и не продал бы вас.
– Фулвайдер знает, что я здесь? – медленно спросил Сейнт.
– Угу.
– Это вы ему сказали?
– Угу.
Он пожал плечами.
– Что ж, с вашей колокольни это, наверное, правильно. Конечно. Только если меня сцапает Фулвайдер, я уже ничего никому не скажу. Мне бы с окружным прокурором поговорить, может, я и убедил бы его, что она тут ни при чем, во всем, что касалось моей работы, она ни сном ни духом.
– Об этом вы тоже могли бы подумать раньше, – сказал я зло. – Не надо было возвращаться к Сандстрэнду и косить из вашей машинки всех подряд.
Он откинул голову и засмеялся.
– Не надо? Положим, вы отвалили какому-нибудь типу десять кусков за протекцию, а он за ваши же денежки хватает вашу жену и запихивает ее в тухлую психушку к знакомому жулику, а вам велит убираться подальше, если не хотите, чтобы вашу жену завтра выкатило прибоем на берег? Что бы вы сделали? Мило улыбнулись в ответ или, прихватив железку потяжелее, пошли бы потолковать с этим типом?
– Ее тогда уже там не было, – сказал я. – Просто вам позарез надо было убить кого-нибудь, как алкашу – опохмелиться. К тому же, если бы вы не носились так с этой собакой, пока она не убила человека, ваш покровитель бы не перетрусил и не продал бы вас.