Страница:
Она знала о проекте снижения расходов, согласно которому обработка больших программных пакетов требовала предварительного разрешения. Но это означало, что программу удастся запустить только после бесконечной переписки по электронной почте. А результат требовался немедленно.
По крайней мере Колумбийский университет, в котором она преподавала, прежде чем согласилась занять пост помощника смотрителя в Нью-Йоркском музее естественной истории, не бился в перманентной судороге бюджетных сокращений. И чем хуже было финансовое положение музея, тем больше он увлекался не существом дела, а показухой. Марго успела заметить, что уже началась подготовка к сенсационной выставке будущего года – “Бедствия ХХI столетия”. Бросив взгляд на экран, чтобы проверить, как обстоят дела с программой, она отложила эспандер, потянулась за сумкой и извлекла оттуда свежий номер “Нью-Йорк пост”. “Пост” и кружка черного кофе “Килиманджаро” стали для неё ежедневным утренним ритуалом. В агрессивной, напористой журналистике была какая-то свежесть. Кроме того, Марго знала, что её старый приятель Билл Смитбек поднимет страшный хай, если она пропустит хоть один опус об очередном страшном убийстве в Нью-Йорке.
Марго развернула газету и фыркнула, увидев заголовок. Типично для “Пост”. Три четверти первой полосы занимали огромные буквы:
ТЕЛО ИЗ КАНАЛИЗАЦИИ ОПОЗНАНО!
НАЙДЕНА ИСЧЕЗНУВШАЯ КРОШКА ИЗ СВЕТСКОЙ ТУСОВКИ!
Марго пробежала глазами первый абзац. Так и есть, работа Смитбека. Вторая статья на первой полосе за этот месяц. Теперь Смитбек прямо-таки задымится от гордости и станет ещё более самодовольным и невыносимым.
Она быстро прочла статью. Сенсационная и жуткая. С мерзкими тошнотворными подробностями. В первом абзаце Билл кратко излагал факты, уже известные большинству ньюйоркцев. Богатая красотка Памела Вишер, известная своими марафонскими ночными попойками, исчезла два месяца назад из подвального клуба на Южной улице Центрального парка. С тех пор её “улыбающееся личико с потрясающими зубками, пустыми голубыми глазками и весьма дорогостоящей прической” взирало на прохожих с каждого угла между Пятьдесят седьмой и Девяносто шестой улицами. Марго постоянно видела цветные фотографии Вишер, когда трусцой бежала в музей из своей квартиры на Вест-Энд-авеню.
Итак, останки, обнаруженные вчера в “фекальных водах” Протоки Гумбольдта “в объятиях второго скелета”, принадлежали Памеле Вишер. Второй скелет остался неопознанным. На подверстанном к статье фото был изображен дружок Памелы, молодой виконт Эдер. Он сидел на краю тротуара, закрыв лицо руками. Всего несколько минут назад ему сообщили о страшной гибели его возлюбленной. Полиция, как водится, “предпринимала самые активные действия”. В конце статьи Смитбек, естественно, приводил интервью с простыми людьми с улицы. Все высказывания сводились к одному: “Сукина сына, который такое сотворил, надо посадить на электрический стул”.
Марго закрыла газету, припоминая лицо Памелы Вишер, смотревшее на неё с многочисленных плакатов. Да, пожалуй, она заслуживала участи лучшей, чем превращение в летнюю сенсацию нью-йоркской прессы.
Резкий вопль телефона снова прервал её размышления. Марго глянула на терминал. Обработка программы закончилась. Что же, теперь можно и ответить.
– Марго Грин слушает.
– Доктор Грин? Ну наконец!
Это характерное для нью-йоркского района Квинс произношение показалось ей знакомым, как полузабытый сон. Марго порылась в памяти, стараясь увидеть лицо на том конце провода.
“…Пока мы можем сказать лишь то, что в помещении было обнаружено тело при обстоятельствах, которые мы в настоящее время расследуем…”
Она ошарашенно откинулась на спинку стула.
– Лейтенант д’Агоста?
– Вы нам нужны в лаборатории судебной антропологии, – сказал д’Агоста, – и побыстрее, пожалуйста.
– Можно спросить?
– Нельзя. Прошу прощения. Чтобы вы ни делали, бросайте немедленно и спускайтесь вниз. – В трубке раздались частые гудки.
Марго некоторое время молча смотрела на телефонный аппарат, словно ожидая дальнейших объяснений. Не дождавшись, она открыла сумку, убрала “Пост”, тщательно прикрыв газетой маленький полуавтоматический пистолет, и, резко оттолкнув стул от компьютера, встала и вышла из кабинета.
4
5
По крайней мере Колумбийский университет, в котором она преподавала, прежде чем согласилась занять пост помощника смотрителя в Нью-Йоркском музее естественной истории, не бился в перманентной судороге бюджетных сокращений. И чем хуже было финансовое положение музея, тем больше он увлекался не существом дела, а показухой. Марго успела заметить, что уже началась подготовка к сенсационной выставке будущего года – “Бедствия ХХI столетия”. Бросив взгляд на экран, чтобы проверить, как обстоят дела с программой, она отложила эспандер, потянулась за сумкой и извлекла оттуда свежий номер “Нью-Йорк пост”. “Пост” и кружка черного кофе “Килиманджаро” стали для неё ежедневным утренним ритуалом. В агрессивной, напористой журналистике была какая-то свежесть. Кроме того, Марго знала, что её старый приятель Билл Смитбек поднимет страшный хай, если она пропустит хоть один опус об очередном страшном убийстве в Нью-Йорке.
Марго развернула газету и фыркнула, увидев заголовок. Типично для “Пост”. Три четверти первой полосы занимали огромные буквы:
ТЕЛО ИЗ КАНАЛИЗАЦИИ ОПОЗНАНО!
НАЙДЕНА ИСЧЕЗНУВШАЯ КРОШКА ИЗ СВЕТСКОЙ ТУСОВКИ!
Марго пробежала глазами первый абзац. Так и есть, работа Смитбека. Вторая статья на первой полосе за этот месяц. Теперь Смитбек прямо-таки задымится от гордости и станет ещё более самодовольным и невыносимым.
Она быстро прочла статью. Сенсационная и жуткая. С мерзкими тошнотворными подробностями. В первом абзаце Билл кратко излагал факты, уже известные большинству ньюйоркцев. Богатая красотка Памела Вишер, известная своими марафонскими ночными попойками, исчезла два месяца назад из подвального клуба на Южной улице Центрального парка. С тех пор её “улыбающееся личико с потрясающими зубками, пустыми голубыми глазками и весьма дорогостоящей прической” взирало на прохожих с каждого угла между Пятьдесят седьмой и Девяносто шестой улицами. Марго постоянно видела цветные фотографии Вишер, когда трусцой бежала в музей из своей квартиры на Вест-Энд-авеню.
Итак, останки, обнаруженные вчера в “фекальных водах” Протоки Гумбольдта “в объятиях второго скелета”, принадлежали Памеле Вишер. Второй скелет остался неопознанным. На подверстанном к статье фото был изображен дружок Памелы, молодой виконт Эдер. Он сидел на краю тротуара, закрыв лицо руками. Всего несколько минут назад ему сообщили о страшной гибели его возлюбленной. Полиция, как водится, “предпринимала самые активные действия”. В конце статьи Смитбек, естественно, приводил интервью с простыми людьми с улицы. Все высказывания сводились к одному: “Сукина сына, который такое сотворил, надо посадить на электрический стул”.
Марго закрыла газету, припоминая лицо Памелы Вишер, смотревшее на неё с многочисленных плакатов. Да, пожалуй, она заслуживала участи лучшей, чем превращение в летнюю сенсацию нью-йоркской прессы.
Резкий вопль телефона снова прервал её размышления. Марго глянула на терминал. Обработка программы закончилась. Что же, теперь можно и ответить.
– Марго Грин слушает.
– Доктор Грин? Ну наконец!
Это характерное для нью-йоркского района Квинс произношение показалось ей знакомым, как полузабытый сон. Марго порылась в памяти, стараясь увидеть лицо на том конце провода.
“…Пока мы можем сказать лишь то, что в помещении было обнаружено тело при обстоятельствах, которые мы в настоящее время расследуем…”
Она ошарашенно откинулась на спинку стула.
– Лейтенант д’Агоста?
– Вы нам нужны в лаборатории судебной антропологии, – сказал д’Агоста, – и побыстрее, пожалуйста.
– Можно спросить?
– Нельзя. Прошу прощения. Чтобы вы ни делали, бросайте немедленно и спускайтесь вниз. – В трубке раздались частые гудки.
Марго некоторое время молча смотрела на телефонный аппарат, словно ожидая дальнейших объяснений. Не дождавшись, она открыла сумку, убрала “Пост”, тщательно прикрыв газетой маленький полуавтоматический пистолет, и, резко оттолкнув стул от компьютера, встала и вышла из кабинета.
4
Билл Смитбек с независимым видом прошествовал мимо кичливого фасада дома номер девять по Южной улице Центрального парка – величественного здания, известного под названием “Макким, Мид и Уайт билдинг”. Под нависающей над тротуаром золоченой маркизой стояли два швейцара. В роскошном вестибюле можно было разглядеть ещё нескольких человек обслуги. Да, дело будет нелегким. Очень нелегким.
Билл свернул за угол на Шестую авеню и остановился, продумывая дальнейшие действия. Он сунул руку в карман твидового пиджака и нащупал кнопку микрокассетника. Затем внимательно изучил свое отражение в витрине обувного магазина. Все в порядке. Внешность типичного выпускника привилегированного университета – насколько позволял гардероб. Глубоко вздохнув, он вышел из-за угла и уверенным шагом направился к входу. Швейцар стоял с непроницаемым видом, возложив руку на огромную, бронзовую ручку двери.
– Я пришел, чтобы увидеться с миссис Вишер, – сказал Смитбек.
– Назовите себя, пожалуйста, – монотонно произнес швейцар.
– Я – друг Памелы.
– Прошу прощения, но миссис Вишер никого не принимает.
“Швейцар сначала спросил имя, – лихорадочно думал Смитбек. – Значит, миссис Вишер кого-то ждет”.
– Если вам действительно это надо знать, мой визит связан с намеченной на утро встречей. Произошли кое-какие изменения. Не могли бы вы ей позвонить?
После недолгого колебания швейцар открыл дверь и зашагал впереди Смитбека по сверкающему мраморному полу. Журналист огляделся по сторонам. Консьерж, древний и сухой словно мумия, стоял за мраморным сооружением с бронзовым верхом, скорее напоминающим крепость, нежели конторку. В глубине вестибюля, за столиком в стиле Людовика ХVI сидел охранник. Рядом с ним, слегка расставив ноги и скрестив руки на груди, возвышался лифтер.
– Джентльмен к миссис Вишер, – объявил швейцар, обращаясь к консьержу.
Консьерж посмотрел на Билла сверху вниз из своей мраморной бонбоньерки.
– Да?
Смитбек глубоко вздохнул. Во всяком случае, в вестибюль прорваться удалось.
– Это связано с визитом, о котором имеется договоренность. Произошли изменения.
Консьерж ничего не сказал. Его глаза с набрякшими веками обратились на ботинки посетителя, затем на его твидовый пиджак, а затем на прическу. Смитбек молча ждал результатов экзамена. Он надеялся, что ему все же удалось слепить образ добропорядочного молодого человека из богатой семьи.
– Могу ли я спросить, кто желает её видеть?
– Друг семьи.
Консьерж выжидательно молчал.
– Билл Смитбек, – поспешил добавить журналист. Он был уверен в том, что миссис Вишер “Нью-Йорк пост” не читает.
Консьерж опустил глаза на что-то лежавшее перед ним на конторке.
– А как насчет её встречи в одиннадцать утра?
– Ради этого меня и прислали, – ответил Смитбек, возрадовавшись, что часы показывают лишь десять тридцать две.
Консьерж повернулся и скрылся в небольшом кабинете. Вернувшись примерно через минуту, он сказал:
– Позвоните, пожалуйста, по внутреннему телефону. Аппарат – на столе сзади вас.
Смитбек прижал трубку к уху.
– Что случилось? Неужели Джордж отменил встречу? – произнес жесткий, требовательный голос.
– Миссис Вишер, вы позволите мне подняться к вам, чтобы поговорить о Памеле?
– Кто говорит? – спросил голос после непродолжительной паузы.
– Билл Смитбек.
Последовала ещё одна пауза, на сей раз более длительная.
– Я располагаю весьма важной информацией о вашей дочери. Полиция, я уверен, не сочла необходимым поделиться с вами этими сведениями. Убежден, что вам хотелось бы узнать…
– Да-да. Не сомневаюсь, что убеждены, – произнес голос с неожиданным надрывом.
– Подождите…
Трубка молчала.
– Миссис Вишер!
Послышался щелчок.
“Что же, – подумал Смитбек, – я сделал все, что в моих силах”. Может, стоит подождать на скамье на той стороне улицы в надежде, что она сама выйдет из дома? Да нет, скорее всего в обозримом будущем миссис Вишер свою элегантную крепость не покинет.
У локтя консьержа зазвонил телефон. Это, конечно же, миссис Вишер. Желая избежать шумного столкновения, Смитбек повернулся и быстро зашагал через вестибюль.
– Мистер Смитбек! – окликнул консьерж.
Смитбек оглянулся. Начинался тот акт пьесы, который журналист ненавидел больше всего.
Консьерж равнодушно смотрел на него, прижав трубку к уху:
– Лифт вон там.
– Лифт?
– Да, – кивнул консьерж. – Восемнадцатый этаж.
В просторной гостиной на пушистом ковре стояли величественные диваны и столь же величественные уютные кресла. На дальней стене виднелся ряд высоких окон. Смитбек знал, что из них открывается роскошный вид на Центральный парк. Но сейчас окна были плотно закрыты, а жалюзи опущены, что придавало комнате торжественно-мрачный вид.
Краем глаза Смитбек заметил какое-то движение. Он обернулся. На краешке дивана у стены сидела хрупкая, изящная дама с прекрасно уложенными каштановыми волосами и в очень простом темном платье. Ни слова не говоря, она жестом пригласила его сесть. Смитбек выбрал глубокое кресло напротив хозяйки дома. Между ними на крошечном столике стоял чайный сервиз; на тарелках и в вазочках были уложены разнообразные булочки и джемы, а розетки полнились свежим медом и взбитыми сливками. Однако хозяйка ничего не предложила ему: столик с яствами ожидал другого гостя. Смитбек задергался, вспомнив о том, что Джордж – тот, кого ждали к одиннадцати, – может явиться в любой момент.
– Миссис Вишер, – откашлявшись, приступил к делу Смитбек. – Во-первых, я хотел бы выразить свои соболезнования в связи с кончиной вашей дочери.
Он вдруг понял, что действительно испытывает сожаление. Увидев элегантную комнату и осознав, сколь ничтожно все это богатство на фоне трагедии, Смитбек с потрясающей ясностью почувствовал, как страдает эта женщина.
Миссис Вишер все так же молча смотрела на него, сложив руки на коленях. Возможно, она и кивнула, но в полумраке Смитбек этого не заметил. “Пора”. Он небрежно сунул руку в карман и тихонько нажал на кнопку.
– Выключите магнитофон, – негромко сказала миссис Вишер.
– Прошу прощения! – Смитбек быстро вынул руку из кармана.
– Достаньте, пожалуйста, магнитофон и положите так, чтобы я могла видеть, что он выключен.
– Да-да, разумеется, – пробормотал Смитбек.
– Неужели вам абсолютно чуждо понятие порядочности? – прошептала женщина.
Смитбек, краснея, положил кассетник на стол.
– Вы выражаете соболезнования в связи со смертью моей дочери, – продолжала она негромко, – и тут же включаете этот грязный аппарат. И это после того, как я пригласила вас в свой дом?
Смитбек заерзал в кресле, всячески избегая смотреть ей в глаза.
– Да-да… Прошу прощения… Извините… Я всего лишь… Это моя работа. – Все слова казались ему сейчас нелепыми и неуклюжими.
– Понимаю. Мистер Смитбек, я только что потеряла своего ребенка, последнее близкое мне существо. Скажите, чьи чувства должны мы щадить в первую очередь?
Смитбек замолчал, пытаясь заставить себя взглянуть в глаза собеседнице. Она смотрела на него, сидя все так же недвижно, сложив руки на коленях. И тут со Смитбеком начали происходить странные вещи. Вещи, настолько противные его натуре, что он даже не сразу смог распознать свои чувства. Он испытывал смущение… Нет, не то… Вот оно! Ему стало стыдно! Возможно, он чувствовал бы себя по-иному, если бы сам наткнулся на сенсацию, сам бы откопал новость. Но притащиться сюда только для того, чтобы понаблюдать за горем женщины… Вся радость, связанная с подготовкой большой статьи, растворилась в этом новом для него чувстве.
Миссис Вишер подняла руку и указала на стоящий рядом с ней журнальный столик:
– Как я полагаю, мистер Смитбек, вы пишете для этой газеты?
Смитбек в ужасе увидел свежий номер “Пост”.
– Да, – ответил он.
Миссис Вишер вновь сложила руки на коленях и продолжила:
– Мне хотелось увериться в этом. Итак, какой важной информацией в связи со смертью моей дочери вы пожелали со мной поделиться? Впрочем, не надо. Не говорите. Ведь это был всего лишь профессиональный трюк. Не так ли?
Вновь наступило молчание. Смитбек поймал себя на том, что почти с нетерпением ждет явления одиннадцатичасового визитера. Он был готов на все, лишь бы побыстрее уйти отсюда.
– Как вы это делаете? – спросила она.
– Что?
– Где вы берете все эти помои? Вам недостаточно того, что мою дочь жестоко убили. Вам и подобным вам людям хочется очернить её память. Почему?
– Миссис Вишер, – сглотнул слюну Смитбек, – я всего лишь…
– Прочитав всю эту мерзость, можно подумать, что Памела была всего-навсего сумасбродной, эгоистичной девчонкой из высшего общества, которая вполне заслуживала то, что получила. Вы заставляете читателя радоваться тому, что моя дочь убита. Поэтому мой вопрос очень прост: как вы это делаете?
– Миссис Вишер, жители этого города не желают ничего видеть, если не сунуть факты им прямо в рожи, – начал он, но тут же умолк. Миссис Вишер верила в его оправдания не больше, чем он сам.
Слегка подавшись вперед, она сказала:
– Ведь вы же совсем ничего не знаете о Памеле, мистер Смитбек. Вы замечаете лишь то, что лежит на поверхности. Ничто другое вас не интересует.
– Все совсем не так! – неожиданно для самого себя взорвался Смитбек. – То есть меня интересует не только это. Я хочу знать, какой была настоящая Памела Вишер.
Миссис Вишер долго молча смотрела на него. Затем она встала, вышла из комнаты и, вернувшись с аккуратно вставленной в рамку фотографией, протянула её Смитбеку. На качелях, привязанных к толстой ветке дуба, раскачивалась девчушка лет шести и что-то радостно кричала в камеру. У малышки не хватало двух передних зубов, а её фартучек и смешные косички развевались на ветру.
– Вот та Памела, мистер Смитбек, которую я запомнила навсегда, – ровным голосом сказала миссис Вишер. – Если вас действительно интересует моя дочь, напечатайте этот снимок, а не тот, который вы продолжаете печатать, и где она изображена безмозглой светской девицей. – Она села на диван и разгладила платье на коленях. – А ведь Памела только-только начала улыбаться после смерти отца. И ей хотелось немного отвлечься, прежде чем приступить осенью к работе. Разве это преступление?
– К работе? – спросил Смитбек.
Снова наступило молчание. В этой похоронной тишине полутемной комнаты Смитбек чувствовал на себе взгляд миссис Вишер.
– Да, к работе, – наконец сказала она. – Девочка приступала к работе в хосписе для умирающих от СПИДа. Вы без труда могли бы об этом узнать, если б провели хотя бы минимальное расследование.
Смитбек снова сглотнул слюну.
– И в этом – истинная Памела. – Голос миссис Вишер внезапно дрогнул. – Добрая, щедрая, полная жизни. Я хочу, чтобы вы написали о ней.
– Я сделаю все, что в моих силах, – пробормотал Смитбек.
Миг слабости прошел, и миссис Вишер снова стала очень холодной и очень далекой. Когда она опустила голову и слегка шевельнула рукой, Смитбек понял, что его отпускают. Он пробормотал слова благодарности, взял магнитофон и направился к лифту с максимально возможной в подобных обстоятельствах скоростью.
– И еще, – вдруг сказала миссис Вишер неожиданно жестким тоном. Смитбек замер в дверях. – Они не могут мне сказать, когда она умерла, где она умерла и даже как она умерла. Но Памела умерла не напрасно. Это я вам обещаю.
Миссис Вишер говорила с таким напором, что Смитбек повернулся и внимательно посмотрел ей в лицо.
– Вы сказали нечто очень важное, – продолжала она. – Вы сказали, что жители этого города не желают ничего видеть, пока факт не сунут им в рожу. Именно это я и намерена сделать.
– Каким образом? – спросил Смитбек.
Но миссис Вишер откинулась на спинку дивана, и её лицо оказалось в глубокой тени. Чувствуя себя совершенно опустошенным, Смитбек прошел через прихожую и нажал кнопку лифта. Лишь оказавшись на улице, он, щурясь от яркого летнего солнца, ещё раз взглянул на детскую фотографию Памелы. Только сейчас до него дошло, какая она неординарная личность, эта миссис Вишер.
Билл свернул за угол на Шестую авеню и остановился, продумывая дальнейшие действия. Он сунул руку в карман твидового пиджака и нащупал кнопку микрокассетника. Затем внимательно изучил свое отражение в витрине обувного магазина. Все в порядке. Внешность типичного выпускника привилегированного университета – насколько позволял гардероб. Глубоко вздохнув, он вышел из-за угла и уверенным шагом направился к входу. Швейцар стоял с непроницаемым видом, возложив руку на огромную, бронзовую ручку двери.
– Я пришел, чтобы увидеться с миссис Вишер, – сказал Смитбек.
– Назовите себя, пожалуйста, – монотонно произнес швейцар.
– Я – друг Памелы.
– Прошу прощения, но миссис Вишер никого не принимает.
“Швейцар сначала спросил имя, – лихорадочно думал Смитбек. – Значит, миссис Вишер кого-то ждет”.
– Если вам действительно это надо знать, мой визит связан с намеченной на утро встречей. Произошли кое-какие изменения. Не могли бы вы ей позвонить?
После недолгого колебания швейцар открыл дверь и зашагал впереди Смитбека по сверкающему мраморному полу. Журналист огляделся по сторонам. Консьерж, древний и сухой словно мумия, стоял за мраморным сооружением с бронзовым верхом, скорее напоминающим крепость, нежели конторку. В глубине вестибюля, за столиком в стиле Людовика ХVI сидел охранник. Рядом с ним, слегка расставив ноги и скрестив руки на груди, возвышался лифтер.
– Джентльмен к миссис Вишер, – объявил швейцар, обращаясь к консьержу.
Консьерж посмотрел на Билла сверху вниз из своей мраморной бонбоньерки.
– Да?
Смитбек глубоко вздохнул. Во всяком случае, в вестибюль прорваться удалось.
– Это связано с визитом, о котором имеется договоренность. Произошли изменения.
Консьерж ничего не сказал. Его глаза с набрякшими веками обратились на ботинки посетителя, затем на его твидовый пиджак, а затем на прическу. Смитбек молча ждал результатов экзамена. Он надеялся, что ему все же удалось слепить образ добропорядочного молодого человека из богатой семьи.
– Могу ли я спросить, кто желает её видеть?
– Друг семьи.
Консьерж выжидательно молчал.
– Билл Смитбек, – поспешил добавить журналист. Он был уверен в том, что миссис Вишер “Нью-Йорк пост” не читает.
Консьерж опустил глаза на что-то лежавшее перед ним на конторке.
– А как насчет её встречи в одиннадцать утра?
– Ради этого меня и прислали, – ответил Смитбек, возрадовавшись, что часы показывают лишь десять тридцать две.
Консьерж повернулся и скрылся в небольшом кабинете. Вернувшись примерно через минуту, он сказал:
– Позвоните, пожалуйста, по внутреннему телефону. Аппарат – на столе сзади вас.
Смитбек прижал трубку к уху.
– Что случилось? Неужели Джордж отменил встречу? – произнес жесткий, требовательный голос.
– Миссис Вишер, вы позволите мне подняться к вам, чтобы поговорить о Памеле?
– Кто говорит? – спросил голос после непродолжительной паузы.
– Билл Смитбек.
Последовала ещё одна пауза, на сей раз более длительная.
– Я располагаю весьма важной информацией о вашей дочери. Полиция, я уверен, не сочла необходимым поделиться с вами этими сведениями. Убежден, что вам хотелось бы узнать…
– Да-да. Не сомневаюсь, что убеждены, – произнес голос с неожиданным надрывом.
– Подождите…
Трубка молчала.
– Миссис Вишер!
Послышался щелчок.
“Что же, – подумал Смитбек, – я сделал все, что в моих силах”. Может, стоит подождать на скамье на той стороне улицы в надежде, что она сама выйдет из дома? Да нет, скорее всего в обозримом будущем миссис Вишер свою элегантную крепость не покинет.
У локтя консьержа зазвонил телефон. Это, конечно же, миссис Вишер. Желая избежать шумного столкновения, Смитбек повернулся и быстро зашагал через вестибюль.
– Мистер Смитбек! – окликнул консьерж.
Смитбек оглянулся. Начинался тот акт пьесы, который журналист ненавидел больше всего.
Консьерж равнодушно смотрел на него, прижав трубку к уху:
– Лифт вон там.
– Лифт?
– Да, – кивнул консьерж. – Восемнадцатый этаж.
* * *
Лифтер, отодвинув бронзовую решетку и открыв тяжелую дубовую дверь, выгрузил Смитбека в кремового цвета прихожей, чуть ли не до потолка забитой цветами. Маленький стол был весь завален конвертами. В дальнем конце наполненной тишиной комнаты виднелись двери во французском стиле, обе распахнуты. Смитбек медленно шагнул к дверям.В просторной гостиной на пушистом ковре стояли величественные диваны и столь же величественные уютные кресла. На дальней стене виднелся ряд высоких окон. Смитбек знал, что из них открывается роскошный вид на Центральный парк. Но сейчас окна были плотно закрыты, а жалюзи опущены, что придавало комнате торжественно-мрачный вид.
Краем глаза Смитбек заметил какое-то движение. Он обернулся. На краешке дивана у стены сидела хрупкая, изящная дама с прекрасно уложенными каштановыми волосами и в очень простом темном платье. Ни слова не говоря, она жестом пригласила его сесть. Смитбек выбрал глубокое кресло напротив хозяйки дома. Между ними на крошечном столике стоял чайный сервиз; на тарелках и в вазочках были уложены разнообразные булочки и джемы, а розетки полнились свежим медом и взбитыми сливками. Однако хозяйка ничего не предложила ему: столик с яствами ожидал другого гостя. Смитбек задергался, вспомнив о том, что Джордж – тот, кого ждали к одиннадцати, – может явиться в любой момент.
– Миссис Вишер, – откашлявшись, приступил к делу Смитбек. – Во-первых, я хотел бы выразить свои соболезнования в связи с кончиной вашей дочери.
Он вдруг понял, что действительно испытывает сожаление. Увидев элегантную комнату и осознав, сколь ничтожно все это богатство на фоне трагедии, Смитбек с потрясающей ясностью почувствовал, как страдает эта женщина.
Миссис Вишер все так же молча смотрела на него, сложив руки на коленях. Возможно, она и кивнула, но в полумраке Смитбек этого не заметил. “Пора”. Он небрежно сунул руку в карман и тихонько нажал на кнопку.
– Выключите магнитофон, – негромко сказала миссис Вишер.
– Прошу прощения! – Смитбек быстро вынул руку из кармана.
– Достаньте, пожалуйста, магнитофон и положите так, чтобы я могла видеть, что он выключен.
– Да-да, разумеется, – пробормотал Смитбек.
– Неужели вам абсолютно чуждо понятие порядочности? – прошептала женщина.
Смитбек, краснея, положил кассетник на стол.
– Вы выражаете соболезнования в связи со смертью моей дочери, – продолжала она негромко, – и тут же включаете этот грязный аппарат. И это после того, как я пригласила вас в свой дом?
Смитбек заерзал в кресле, всячески избегая смотреть ей в глаза.
– Да-да… Прошу прощения… Извините… Я всего лишь… Это моя работа. – Все слова казались ему сейчас нелепыми и неуклюжими.
– Понимаю. Мистер Смитбек, я только что потеряла своего ребенка, последнее близкое мне существо. Скажите, чьи чувства должны мы щадить в первую очередь?
Смитбек замолчал, пытаясь заставить себя взглянуть в глаза собеседнице. Она смотрела на него, сидя все так же недвижно, сложив руки на коленях. И тут со Смитбеком начали происходить странные вещи. Вещи, настолько противные его натуре, что он даже не сразу смог распознать свои чувства. Он испытывал смущение… Нет, не то… Вот оно! Ему стало стыдно! Возможно, он чувствовал бы себя по-иному, если бы сам наткнулся на сенсацию, сам бы откопал новость. Но притащиться сюда только для того, чтобы понаблюдать за горем женщины… Вся радость, связанная с подготовкой большой статьи, растворилась в этом новом для него чувстве.
Миссис Вишер подняла руку и указала на стоящий рядом с ней журнальный столик:
– Как я полагаю, мистер Смитбек, вы пишете для этой газеты?
Смитбек в ужасе увидел свежий номер “Пост”.
– Да, – ответил он.
Миссис Вишер вновь сложила руки на коленях и продолжила:
– Мне хотелось увериться в этом. Итак, какой важной информацией в связи со смертью моей дочери вы пожелали со мной поделиться? Впрочем, не надо. Не говорите. Ведь это был всего лишь профессиональный трюк. Не так ли?
Вновь наступило молчание. Смитбек поймал себя на том, что почти с нетерпением ждет явления одиннадцатичасового визитера. Он был готов на все, лишь бы побыстрее уйти отсюда.
– Как вы это делаете? – спросила она.
– Что?
– Где вы берете все эти помои? Вам недостаточно того, что мою дочь жестоко убили. Вам и подобным вам людям хочется очернить её память. Почему?
– Миссис Вишер, – сглотнул слюну Смитбек, – я всего лишь…
– Прочитав всю эту мерзость, можно подумать, что Памела была всего-навсего сумасбродной, эгоистичной девчонкой из высшего общества, которая вполне заслуживала то, что получила. Вы заставляете читателя радоваться тому, что моя дочь убита. Поэтому мой вопрос очень прост: как вы это делаете?
– Миссис Вишер, жители этого города не желают ничего видеть, если не сунуть факты им прямо в рожи, – начал он, но тут же умолк. Миссис Вишер верила в его оправдания не больше, чем он сам.
Слегка подавшись вперед, она сказала:
– Ведь вы же совсем ничего не знаете о Памеле, мистер Смитбек. Вы замечаете лишь то, что лежит на поверхности. Ничто другое вас не интересует.
– Все совсем не так! – неожиданно для самого себя взорвался Смитбек. – То есть меня интересует не только это. Я хочу знать, какой была настоящая Памела Вишер.
Миссис Вишер долго молча смотрела на него. Затем она встала, вышла из комнаты и, вернувшись с аккуратно вставленной в рамку фотографией, протянула её Смитбеку. На качелях, привязанных к толстой ветке дуба, раскачивалась девчушка лет шести и что-то радостно кричала в камеру. У малышки не хватало двух передних зубов, а её фартучек и смешные косички развевались на ветру.
– Вот та Памела, мистер Смитбек, которую я запомнила навсегда, – ровным голосом сказала миссис Вишер. – Если вас действительно интересует моя дочь, напечатайте этот снимок, а не тот, который вы продолжаете печатать, и где она изображена безмозглой светской девицей. – Она села на диван и разгладила платье на коленях. – А ведь Памела только-только начала улыбаться после смерти отца. И ей хотелось немного отвлечься, прежде чем приступить осенью к работе. Разве это преступление?
– К работе? – спросил Смитбек.
Снова наступило молчание. В этой похоронной тишине полутемной комнаты Смитбек чувствовал на себе взгляд миссис Вишер.
– Да, к работе, – наконец сказала она. – Девочка приступала к работе в хосписе для умирающих от СПИДа. Вы без труда могли бы об этом узнать, если б провели хотя бы минимальное расследование.
Смитбек снова сглотнул слюну.
– И в этом – истинная Памела. – Голос миссис Вишер внезапно дрогнул. – Добрая, щедрая, полная жизни. Я хочу, чтобы вы написали о ней.
– Я сделаю все, что в моих силах, – пробормотал Смитбек.
Миг слабости прошел, и миссис Вишер снова стала очень холодной и очень далекой. Когда она опустила голову и слегка шевельнула рукой, Смитбек понял, что его отпускают. Он пробормотал слова благодарности, взял магнитофон и направился к лифту с максимально возможной в подобных обстоятельствах скоростью.
– И еще, – вдруг сказала миссис Вишер неожиданно жестким тоном. Смитбек замер в дверях. – Они не могут мне сказать, когда она умерла, где она умерла и даже как она умерла. Но Памела умерла не напрасно. Это я вам обещаю.
Миссис Вишер говорила с таким напором, что Смитбек повернулся и внимательно посмотрел ей в лицо.
– Вы сказали нечто очень важное, – продолжала она. – Вы сказали, что жители этого города не желают ничего видеть, пока факт не сунут им в рожу. Именно это я и намерена сделать.
– Каким образом? – спросил Смитбек.
Но миссис Вишер откинулась на спинку дивана, и её лицо оказалось в глубокой тени. Чувствуя себя совершенно опустошенным, Смитбек прошел через прихожую и нажал кнопку лифта. Лишь оказавшись на улице, он, щурясь от яркого летнего солнца, ещё раз взглянул на детскую фотографию Памелы. Только сейчас до него дошло, какая она неординарная личность, эта миссис Вишер.
5
На стальной двери в конце серого коридора была аккуратная маленькая табличка СУДЕБНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ.
Здесь находились самые совершенные приборы для анализа человеческих останков. Марго попыталась повернуть ручку и с удивлением обнаружила, что дверь заперта. Странно. Она бывала здесь бессчетное количество раз, помогая в исследовании всего, что только можно, начиная с мумий, доставленных из Перу, и кончая обитателями пещерных городов, но дверь не запиралась никогда. Марго уже хотела постучать, и тут дверь перед ней распахнулась.
Войдя внутрь, она замерла. Обычно залитая ярким светом и кишевшая студентами лаборатория была непривычно темна и пуста.
Массивные электронные микроскопы, приборы для просмотра рентгенограмм и аппараты электрофореза, выключенные, стояли вдоль стен. Окно, из которого открывался роскошный вид на Центральный парк, было плотно зашторено. По краям единственного пятна света посреди комнаты стояли в тени несколько мужчин.
Под лампой белел большой стол для образцов. На столе лежало нечто коричневое и узловатое, а рядом с этим коричневым и узловатым виднелся накрытый синим пластиком удлиненный невысокий предмет. Всмотревшись повнимательнее, Марго поняла, что на столе находится человеческий скелет, декорированный бахромой из рассеченных сухожилий и мышечной ткани. В лаборатории витал хотя и слабый, но вполне различимый запах тления.
Дверь за ней закрылась, замок защелкнулся. Из полутьмы к собравшимся шагнул лейтенант д’Агоста. На нем, похоже, был все тот же костюм, который он носил полтора года назад, расследуя дело о Музейном звере. Проходя мимо Марго, лейтенант коротко кивнул, и ей показалось, что за это время д’Агоста сбросил несколько фунтов. Марго машинально отметила, что цвет его костюма прекрасно гармонирует с грязно-коричневым колером скелета.
Когда глаза адаптировались к полумраку, Марго обежала взглядом стоящие у стола фигуры. Слева от д’Агосты был какой-то нервный тип в лабораторном халате со стаканчиком черного кофе в пухлой руке. Рядом с ним – высокая худощавая Оливия Мирриам – новый директор музея. Еще один человек стоял совсем в тени, и Марго видела только неясный силуэт.
Директриса одарила её невыразительной улыбкой.
– Благодарю вас, доктор Грин, за то, что вы нашли возможность прийти. Эти джентльмены, – она едва заметно повела рукой в сторону д’Агосты, – обратились к нам за помощью.
В комнате повисло молчание. Первым его нарушил д’Агоста:
– Больше ждать мы не можем. Он живет у черта на рогах в Мендхэме. А когда я ему вчера вечером позвонил, он не выразил никакого восторга по поводу приглашения. – Лейтенант обвел взглядом собравшихся: – Все видели утренний выпуск “Пост”?
– Нет, – ответила директриса, глядя на него с нескрываемым отвращением.
– В таком случае позвольте мне кратко пояснить. – Он небрежно махнул рукой, указывая на скелет: – Разрешите представить вам мисс Памелу Вишер. Дочь Аннетт и Гораса Вишер, ныне покойного. Не сомневаюсь, что её фотографию вы видели в городе. Она исчезла двадцать третьего мая примерно в три часа пополуночи. Мисс Вишер провела вечер в “Винном погребке”, ночном полуподвальном клубе на Южной улице Центрального парка. Пошла позвонить по телефону и не вернулась. С тех пор её никто не видел. До вчерашнего дня, когда мы обнаружили её скелет – за вычетом черепа – в Протоке Гумбольдта. По всей видимости, его вынесло из Вестсайдского обводного коллектора во время последнего ливня.
Марго ещё раз посмотрела на лежащие на столе останки. Она видела сотни скелетов, но ни один из них не принадлежал её знакомому или хотя бы человеку, о котором она что-то слышала. Трудно поверить, что это отвратительная груда костей когда-то была той самой хорошенькой блондинкой, о которой Марго читала каких-то пятнадцать минут назад.
– Вместе с останками Памелы Вишер мы обнаружили это. – Д’Агоста кивком указал на предмет, накрытый синим пластиком. – Прессе, благодарение Богу, пока известно только, что найден ещё один скелет. – Д’Агоста посмотрел на стоящего в тени человека: – Теперь я передаю слово доктору Саймону Брамбеллу, главному судмедэксперту города Нью-Йорка.
Темная фигура выступила в свет, и Марго увидела стройного мужчину лет шестидесяти пяти. Обтянутая блестящей кожей голова напоминала обнаженный череп, а глубоко запавшие черные глаза, поблескивающие за старомодной роговой оправой, лишь усиливали впечатление. Подвижности в его удлиненном лице было столько же, сколько волос на голове.
Приложив палец к губам, он произнес:
– Если вы сделаете несколько шагов вперед, то сами сможете все увидеть. – Это было сказано с легким дублинским акцентом.
Когда все неохотно подошли к столу, доктор Брамбелл взялся за край синего пластика, замер и ловким движением фокусника сдернул его. Лицо его по-прежнему не выражало никаких эмоций.
Под покрывалом оказались останки ещё одного обезглавленного трупа, такие же бурые и в той же стадии разложения, что и первые. Марго едва не задохнулась от волнения, увидев безобразно утолщенные кости ног и непривычное строение некоторых крупных суставов. В этом скелете все было не так.
“Что за чертовщина?” – подумала она.
Раздался глухой удар в дверь.
– Господи! – д’Агоста бросился открывать. – Наконец-то!
Дверь распахнулась, и перед собравшимися предстал Уитни Кадваладер Фрок, знаменитый теоретик в области биологической эволюции. Заскрипела инвалидная коляска: доктор подъехал к столу для образцов. Ни на кого не обращая внимания, он воззрился на кости. Взгляд его задержался на втором скелете. По прошествии некоторого времени доктор Фрок, откинув упавшую на лоб седую прядь, кивнул директору музея и д’Агосте. Когда же он увидел Марго, лицо его выразило изумление, которое тут же сменилось радостной улыбкой.
Марго, в свою очередь, улыбнулась и кивнула. Она не видела Фрока со дня прощальной вечеринки, хотя до того, в бытность её аспиранткой в музее, доктор был её научным руководителем. Доктор Фрок оставил музей, чтобы посвятить все время написанию книги. Однако пока никаких признаков того, что обещанный им следующий том эпохального труда “Фрактальная эволюция” скоро увидит свет, не было.
Главный судмедэксперт города Нью-Йорка, едва удостоив взглядом прибывшего, продолжил:
– Теперь я предлагаю вам взглянуть на гребни, образовавшиеся на бедренных костях, а также на костные выросты и остеофиты на позвоночнике и суставах. Обратите внимание, что ребра имеют трапециевидное сечение, а не нормальное призматическое. И наконец, я хотел бы указать на необычайную толщину бедренной кости. Подводя итоги, должен сказать, что мы имеем дело с весьма странным случаем. Конечно, наблюдаются и другие ярко выраженные отклонения от нормы. Но их вы способны заметить и сами.
– Несомненно, – согласился д’Агоста.
– Что касается меня, – откашлялся доктор Фрок, – то я не имел возможности провести тщательное исследование. Однако посмею задать вопрос: не допускаете ли вы в данном случае возможности ДИСГа?
Патологоанатом, на сей раз более внимательно взглянув на Фрока, кивнул:
– Очень тонкое замечание, но, к сожалению, ошибочное. – Обращаясь к аудитории, он пояснил: – Уважаемый доктор Фрок имеет в виду диффузный идиопатический скелетный гиперостоз – разновидность тяжелого дегенеративного артрита. – Он покачал головой: – Это и не остеомаляция, хотя, живи мы не в двадцатом веке, я мог бы предположить, что мы имеем дело с чудовищным случаем деформации костей. Я прошелся по медицинским базам данных, но не нашел ничего, что могло бы объяснить подобное состояние скелета.
Брамбелл нежно, почти любовно провел пальцами по бурому позвоночнику и продолжил лекцию:
– У обоих скелетов имеется ещё одна общая любопытная аномалия, которую мы заметили только вчера вечером. Доктор Падельски, не могли бы вы оказать нам любезность и принести микроскоп?
Тучный мужчина в лабораторном халате исчез во тьме и тут же появился, катя перед собой большой бинокулярный микроскоп со снятым предметным столиком. Он остановил микроскоп над шейными позвонками изуродованного скелета, заглянул в окуляры, настроил фокусировку и отступил назад.
Здесь находились самые совершенные приборы для анализа человеческих останков. Марго попыталась повернуть ручку и с удивлением обнаружила, что дверь заперта. Странно. Она бывала здесь бессчетное количество раз, помогая в исследовании всего, что только можно, начиная с мумий, доставленных из Перу, и кончая обитателями пещерных городов, но дверь не запиралась никогда. Марго уже хотела постучать, и тут дверь перед ней распахнулась.
Войдя внутрь, она замерла. Обычно залитая ярким светом и кишевшая студентами лаборатория была непривычно темна и пуста.
Массивные электронные микроскопы, приборы для просмотра рентгенограмм и аппараты электрофореза, выключенные, стояли вдоль стен. Окно, из которого открывался роскошный вид на Центральный парк, было плотно зашторено. По краям единственного пятна света посреди комнаты стояли в тени несколько мужчин.
Под лампой белел большой стол для образцов. На столе лежало нечто коричневое и узловатое, а рядом с этим коричневым и узловатым виднелся накрытый синим пластиком удлиненный невысокий предмет. Всмотревшись повнимательнее, Марго поняла, что на столе находится человеческий скелет, декорированный бахромой из рассеченных сухожилий и мышечной ткани. В лаборатории витал хотя и слабый, но вполне различимый запах тления.
Дверь за ней закрылась, замок защелкнулся. Из полутьмы к собравшимся шагнул лейтенант д’Агоста. На нем, похоже, был все тот же костюм, который он носил полтора года назад, расследуя дело о Музейном звере. Проходя мимо Марго, лейтенант коротко кивнул, и ей показалось, что за это время д’Агоста сбросил несколько фунтов. Марго машинально отметила, что цвет его костюма прекрасно гармонирует с грязно-коричневым колером скелета.
Когда глаза адаптировались к полумраку, Марго обежала взглядом стоящие у стола фигуры. Слева от д’Агосты был какой-то нервный тип в лабораторном халате со стаканчиком черного кофе в пухлой руке. Рядом с ним – высокая худощавая Оливия Мирриам – новый директор музея. Еще один человек стоял совсем в тени, и Марго видела только неясный силуэт.
Директриса одарила её невыразительной улыбкой.
– Благодарю вас, доктор Грин, за то, что вы нашли возможность прийти. Эти джентльмены, – она едва заметно повела рукой в сторону д’Агосты, – обратились к нам за помощью.
В комнате повисло молчание. Первым его нарушил д’Агоста:
– Больше ждать мы не можем. Он живет у черта на рогах в Мендхэме. А когда я ему вчера вечером позвонил, он не выразил никакого восторга по поводу приглашения. – Лейтенант обвел взглядом собравшихся: – Все видели утренний выпуск “Пост”?
– Нет, – ответила директриса, глядя на него с нескрываемым отвращением.
– В таком случае позвольте мне кратко пояснить. – Он небрежно махнул рукой, указывая на скелет: – Разрешите представить вам мисс Памелу Вишер. Дочь Аннетт и Гораса Вишер, ныне покойного. Не сомневаюсь, что её фотографию вы видели в городе. Она исчезла двадцать третьего мая примерно в три часа пополуночи. Мисс Вишер провела вечер в “Винном погребке”, ночном полуподвальном клубе на Южной улице Центрального парка. Пошла позвонить по телефону и не вернулась. С тех пор её никто не видел. До вчерашнего дня, когда мы обнаружили её скелет – за вычетом черепа – в Протоке Гумбольдта. По всей видимости, его вынесло из Вестсайдского обводного коллектора во время последнего ливня.
Марго ещё раз посмотрела на лежащие на столе останки. Она видела сотни скелетов, но ни один из них не принадлежал её знакомому или хотя бы человеку, о котором она что-то слышала. Трудно поверить, что это отвратительная груда костей когда-то была той самой хорошенькой блондинкой, о которой Марго читала каких-то пятнадцать минут назад.
– Вместе с останками Памелы Вишер мы обнаружили это. – Д’Агоста кивком указал на предмет, накрытый синим пластиком. – Прессе, благодарение Богу, пока известно только, что найден ещё один скелет. – Д’Агоста посмотрел на стоящего в тени человека: – Теперь я передаю слово доктору Саймону Брамбеллу, главному судмедэксперту города Нью-Йорка.
Темная фигура выступила в свет, и Марго увидела стройного мужчину лет шестидесяти пяти. Обтянутая блестящей кожей голова напоминала обнаженный череп, а глубоко запавшие черные глаза, поблескивающие за старомодной роговой оправой, лишь усиливали впечатление. Подвижности в его удлиненном лице было столько же, сколько волос на голове.
Приложив палец к губам, он произнес:
– Если вы сделаете несколько шагов вперед, то сами сможете все увидеть. – Это было сказано с легким дублинским акцентом.
Когда все неохотно подошли к столу, доктор Брамбелл взялся за край синего пластика, замер и ловким движением фокусника сдернул его. Лицо его по-прежнему не выражало никаких эмоций.
Под покрывалом оказались останки ещё одного обезглавленного трупа, такие же бурые и в той же стадии разложения, что и первые. Марго едва не задохнулась от волнения, увидев безобразно утолщенные кости ног и непривычное строение некоторых крупных суставов. В этом скелете все было не так.
“Что за чертовщина?” – подумала она.
Раздался глухой удар в дверь.
– Господи! – д’Агоста бросился открывать. – Наконец-то!
Дверь распахнулась, и перед собравшимися предстал Уитни Кадваладер Фрок, знаменитый теоретик в области биологической эволюции. Заскрипела инвалидная коляска: доктор подъехал к столу для образцов. Ни на кого не обращая внимания, он воззрился на кости. Взгляд его задержался на втором скелете. По прошествии некоторого времени доктор Фрок, откинув упавшую на лоб седую прядь, кивнул директору музея и д’Агосте. Когда же он увидел Марго, лицо его выразило изумление, которое тут же сменилось радостной улыбкой.
Марго, в свою очередь, улыбнулась и кивнула. Она не видела Фрока со дня прощальной вечеринки, хотя до того, в бытность её аспиранткой в музее, доктор был её научным руководителем. Доктор Фрок оставил музей, чтобы посвятить все время написанию книги. Однако пока никаких признаков того, что обещанный им следующий том эпохального труда “Фрактальная эволюция” скоро увидит свет, не было.
Главный судмедэксперт города Нью-Йорка, едва удостоив взглядом прибывшего, продолжил:
– Теперь я предлагаю вам взглянуть на гребни, образовавшиеся на бедренных костях, а также на костные выросты и остеофиты на позвоночнике и суставах. Обратите внимание, что ребра имеют трапециевидное сечение, а не нормальное призматическое. И наконец, я хотел бы указать на необычайную толщину бедренной кости. Подводя итоги, должен сказать, что мы имеем дело с весьма странным случаем. Конечно, наблюдаются и другие ярко выраженные отклонения от нормы. Но их вы способны заметить и сами.
– Несомненно, – согласился д’Агоста.
– Что касается меня, – откашлялся доктор Фрок, – то я не имел возможности провести тщательное исследование. Однако посмею задать вопрос: не допускаете ли вы в данном случае возможности ДИСГа?
Патологоанатом, на сей раз более внимательно взглянув на Фрока, кивнул:
– Очень тонкое замечание, но, к сожалению, ошибочное. – Обращаясь к аудитории, он пояснил: – Уважаемый доктор Фрок имеет в виду диффузный идиопатический скелетный гиперостоз – разновидность тяжелого дегенеративного артрита. – Он покачал головой: – Это и не остеомаляция, хотя, живи мы не в двадцатом веке, я мог бы предположить, что мы имеем дело с чудовищным случаем деформации костей. Я прошелся по медицинским базам данных, но не нашел ничего, что могло бы объяснить подобное состояние скелета.
Брамбелл нежно, почти любовно провел пальцами по бурому позвоночнику и продолжил лекцию:
– У обоих скелетов имеется ещё одна общая любопытная аномалия, которую мы заметили только вчера вечером. Доктор Падельски, не могли бы вы оказать нам любезность и принести микроскоп?
Тучный мужчина в лабораторном халате исчез во тьме и тут же появился, катя перед собой большой бинокулярный микроскоп со снятым предметным столиком. Он остановил микроскоп над шейными позвонками изуродованного скелета, заглянул в окуляры, настроил фокусировку и отступил назад.