Дерриок закрыл глаза.
— Что вы хотите знать, Уайк?
— При посадке корабль сильно повредило. Если мы не найдем здесь помощи, ему уже никогда не взлететь. Мы находимся на планете, о которой нам не известно ничего. Мы не знаем, что нас ожидает тут, и сказать нам это можете только вы. Хватит у вас сил?
— Трудно, — прошептал Дерриок. — Засыпаю.
Колрак потянул капитана за руку.
— Он не может сейчас говорить. Или вы хотите убить его?
Уайк посмотрел Колраку прямо в глаза. Он сильно побледнел, дыхание его участилось.
— Вы действительно так думаете, Колрак?
— Нет, конечно, нет. Я просто имел в виду…
Капитан снова повернулся к Дерриоку.
— Поспите, Дерриок, — сказал он мягко. — Мы попробуем еще раз, когда вам станет лучше.
Трудно было решить, расслышал ли раненый эти слова, однако его лицо, казалось, стало спокойнее.
— Я останусь с ним, — предложил Колрак. — Я вас позову, Уайк.
— Нет, мы будем дежурить вместе. Хорошо?
Священник кивнул.
— Всем остальным — отдыхать, — распорядился Уайк. — Вам надо набраться сил для дальнейшего.
В разбитой рубке осталось трое. Уайк и Колрак погасили фонарики. В темноте раздавалось затрудненное дыхание Дерриока, наполняя тишину.
— Надеюсь, он проснется, — прошептал вдруг Колрак. — Если бы я знал, что поступил правильно!
— Как следует помолитесь об этом! — ответил капитан.
— Что вы хотите знать, Уайк?
— При посадке корабль сильно повредило. Если мы не найдем здесь помощи, ему уже никогда не взлететь. Мы находимся на планете, о которой нам не известно ничего. Мы не знаем, что нас ожидает тут, и сказать нам это можете только вы. Хватит у вас сил?
— Трудно, — прошептал Дерриок. — Засыпаю.
Колрак потянул капитана за руку.
— Он не может сейчас говорить. Или вы хотите убить его?
Уайк посмотрел Колраку прямо в глаза. Он сильно побледнел, дыхание его участилось.
— Вы действительно так думаете, Колрак?
— Нет, конечно, нет. Я просто имел в виду…
Капитан снова повернулся к Дерриоку.
— Поспите, Дерриок, — сказал он мягко. — Мы попробуем еще раз, когда вам станет лучше.
Трудно было решить, расслышал ли раненый эти слова, однако его лицо, казалось, стало спокойнее.
— Я останусь с ним, — предложил Колрак. — Я вас позову, Уайк.
— Нет, мы будем дежурить вместе. Хорошо?
Священник кивнул.
— Всем остальным — отдыхать, — распорядился Уайк. — Вам надо набраться сил для дальнейшего.
В разбитой рубке осталось трое. Уайк и Колрак погасили фонарики. В темноте раздавалось затрудненное дыхание Дерриока, наполняя тишину.
— Надеюсь, он проснется, — прошептал вдруг Колрак. — Если бы я знал, что поступил правильно!
— Как следует помолитесь об этом! — ответил капитан.
10
Антрополог спал уже восемь часов. Внутри корабля становилось все холоднее и холоднее, и Колрак накрыл Дерриока одеялом, а из другого одеяла соорудил нечто вроде подушки. Дерриок больше не стонал. Если бы не быстрое прерывистое дыхание, его можно было бы принять за мертвеца.
Через восемь часов они ввели ему внутривенно питательную смесь. Раствор глюкозы стекал по каплям через резиновую трубочку, и Дерриоку это как будто пошло на пользу. Во всяком случае, внутреннее кровотечение, очевидно, прекратилось.
Но он не просыпался.
Теперь необходимо было подумать о похоронах Сейехи — заморозить его тело они не могли. Арвон и Хафидж на всякий случай надели маски, хотя уже не сомневались, что наружный воздух для них безвреден, и вышли из корабля. Неподалеку от него они вырыли неглубокую могилу и опустили в нее тело Сейехи.
Нлезин вызвался посидеть около Дерриока, и Колрак с капитаном вышли вслед за остальными, чтобы произнести над Сейехи слова, которые принято говорить, когда смерть уносит товарища.
Была ночь, но после мрака внутри корабля звездный свет казался ярким, живым и дружелюбным. В вышине висел серебряный полумесяц, окутывая окрестности серовато-призрачным покровом. Кругом лежала открытая равнина и холодный ветер пронизывал насквозь.
Нигде не было заметно никаких признаков жизни.
Колрак твердо и уверенно прочитал заупокойную молитву, но его голос терялся среди просторов, залитых лунным светом. Уайк сказал то, что мог сказать, а затем земля навеки поглотила Сейехи.
— Он проделал длинный путь, чтобы умереть здесь, — проговорил Арвон.
Теперь, когда Сейехи действительно не стало, когда земля скрыла его от их глаз, они внезапно почувствовали боль утраты. Шок, вызванный катастрофой, прошел, и они вдруг поняли, что смерть совсем рядом, а родина и друзья бесконечно далеки.
Трудно было привыкнуть к мысли, что Сейехи никогда больше не вернется в рубку, никогда больше не будет работать с вычислительными машинами, которые он так любил, никогда больше не улыбнется застенчивой улыбкой, услышав свое прозвище.
Они вернулись на корабль и как могли плотнее закрыли люк, чтобы сберечь тепло.
— Он пошевелился! — крикнул им Нлезин.
Уайк и Колрак, схватив фонарики, бросились в рубку. Оба старались не думать о свежей могиле рядом с кораблем, но их неотвязно преследовала леденящая мысль еще об одной могиле.
Антрополог пошевелил ногой. Потом открыл глаза и напрягся, как будто пытаясь привстать.
Колрак, наклонившись, удержал его.
— Тише, дружище. Старайтесь не двигаться.
Но Дерриок уже совсем очнулся.
— Наверно, долго не протяну, раз я для вас «дружище», — прошептал он. — Раньше вы меня так не величали.
— Я…
— Не извиняйтесь. Спасибо. Я это оценил. Нельзя ли выпить чего-нибудь?
— Воды? — предложил Уайк.
Дерриок нахмурился, его бледное лицо чуть-чуть порозовело.
— Пожалуй, что и воды. Вот уж не думал, что докачусь до этого.
Капитан засмеялся. Вдруг Дерриоку уже лучше? Вдруг он еще поправится?
Нлезин принес воды, и Дерриок с удовольствием отпил немного. Но не сделав и пяти глотков, он остановился. Лицо его снова побледнело. Он судорожно закашлялся, тело под одеялом выгнулось, в уголках рта опять показалась кровь.
Приступ кончился в тот момент, когда Колрак уже приготовил шприц.
— Это, пожалуй, было лишнее, — сказал со слабой улыбкой Дерриок.
Никто не ответил. Уайк не решался ничего предложить, а Колрак лихорадочно старался придумать, чем бы помочь Дерриоку, хотя было ясно, что ему уже не поможешь. Молчание нарушил сам Дерриок.
— Если мы собираемся работать, то не стоит откладывать.
— Может быть, подождать, пока вам не станет лучше? — спросил капитан.
Дерриок пристально посмотрел на него:
— Мне никогда уже не будет лучше, ведь правда, Уайк?
Уайк ничего не ответил. Он только молча приподнял Дерриока так, чтобы антрополог опирался спиной на сложенное одеяло и мог читать без напряжения. Затем он укрепил над его головой три фонарика и придвинул намагниченную панель, удерживавшую пленки и записи.
Хафидж пристроился сбоку, чтобы, не заслоняя света, показывать Дерриоку нужные записи.
— Предупреждаю: в основном это будут предположения, — сказал антрополог. — Не слишком полагайтесь на них.
— Все равно ваши догадки несравненно лучше наших, — ответил Уайк. — Сколько времени вам нужно, чтобы подготовиться?
— Не меньше недели, чтобы все было сделано как следует. Но боюсь, что часа через четыре голова у меня опять откажется работать. Могу я рассчитывать на четыре часа, доктор?
— Думаю, что да, — ответил Колрак.
— Если понадобится, впрысните мне еще этого снадобья. Принимая во внимание все обстоятельства, мне, прежде чем я опять засну, следует сделать вам предварительное сообщение — так, на всякий случай. Так вот, три часа на разбор пленок, а потом я расскажу вам все, что успею установить. Сперва экваториальную пленку, Хафидж. Ее код, кажется, А14. Да, это она.
Взгляд Дерриока был ясным и сосредоточенным, но цвет лица по-прежнему оставался скверным, а дыхание — неровным. Боли он, по-видимому, больше не испытывал и, казалось, даже увлекся работой. Она его совсем поглотила. Очевидно, его способность выключать все лишнее из своего сознания осталась прежней и он уже никого не замечал.
Минуты слагались в часы. Дерриок не изучал материал, а словно впитывал его. Ему достаточно было на несколько секунд задержаться взглядом на листке — и он уже делал знак Хафиджу показать ему следующий. Антрополог не мог бы объяснить картины, которая постепенно возникала в его мозгу, — картины, слагавшейся из полунамеков и косвенных признаков, которые ничего не сказали бы непосвященному. Он оценивал характер очертаний континентов и морей и подкреплял свои выводы теми конкретными данными, которые, по счастливой случайности, удалось зафиксировать камерам. Но в основном он полагался на прежний свой опыт, накопленный за целую жизнь, посвященную изучению процессов развития различных культур. Имевшиеся в его распоряжении факты он дополнял предположениями, опиравшимися на твердую уверенность в том, что иначе быть не может.
Ровно через три часа он удовлетворенно кивнул.
— Я кончил. Нельзя ли уменьшить свет?
Уайк повернул два фонарика так, чтобы создать рассеянное освещение, а луч третьего направил над головой Дерриока.
— А не трудно ли вам будет говорить?
— Очень трудно. Однако не стоит тратить время на вежливые слова. Вас вряд ли обрадует то, что я скажу, но пригодиться оно вам может.
Остальные придвинулись ближе. Для них это было уже не отвлеченной проблемой, а вопросом жизни и смерти.
— Во-первых, — сказал Уайк, который наконец нашел в себе силы расспрашивать умирающего, — можем ли мы рассчитывать, что найдем помощь на этой планете? Есть ли здесь люди, которые могли бы помочь нам отремонтировать корабль?
— Нет, — ответил Дерриок. — Несомненно нет, Уайк. Если вы рассчитывали на высокоразвитую технику, то вытянули пустой номер.
— Значит, здесь нет людей? А я думал…
— Ах, люди! Люди здесь есть, хотя их пока и не так уж много. Но беда в том, что вы явились сюда слишком рано. Может быть, я и ошибаюсь, но, по-моему, на этой планете не существует еще даже самого примитивного земледелия. Обнадеживающе, а?
Дерриок слегка улыбнулся.
— Другими словами…
— Другими словами, вы в середине каменного века. Люди живут небольшими группами, разбросанными далеко друг от друга, охотятся на диких животных и собирают съедобные коренья, ягоды и прочее. Если бы вам надо было узнать, как чинят сломанный наконечник копья, — лучшего места для этого не нашлось бы. Но раз вам нужно отремонтировать космический корабль, придется обождать двадцать тысяч лет или около того и тогда обратиться к кому-нибудь за помощью — с условием, однако, что этот кто-нибудь еще не успел взорвать себя.
Наступило долгое молчание.
— Значит, нам отсюда но выбраться, — сказал наконец Уайк. — Отремонтировать корабль даже для обычного полета мы не в силах. Что же касается поля искривления пространства, без которого нам все равно не вернуться домой…
— То о нем не может быть и речи, — докончил Дерриок. — У вас нет даже инструментов, чтобы изготовить машины, которые изготовили бы другие машины, способные исправить корабль. Вы сами знаете, что для починки этого суденышка одного гаечного ключа не хватит.
— Похоже, что нам придется тут обосноваться, хотим мы того или нет, — сказал Нлезин. — Мы не в силах ничего изменить.
— Почти ничего, — поправил антрополог.
— Не понимаю, — нахмурился Уайк.
Дерриок помолчал, собираясь с силами. Затем глаза его ожили, загорелись. Его явно увлекла новая проблема, и он забыл о себе.
— Какие меры принимаются для возвращения домой в случае, если поле искривления нарушено и восстановить его невозможно? — спросил он.
Не спуская глаз с лица антрополога, Уайк ответил:
— В таких случаях рассчитывается курс корабля для нормального пространства, включается автоматическое управление, а экипаж погружается в сон до конца пути. Но у нас нет ни вычислительных устройств, которые могли бы рассчитать курс для корабля, ни самого корабля.
— Но зато есть снотворное, не так ли?
— Да, оно у нас есть, — после долгой паузы ответил Уайк. — Состав его более чем несложен: вытяжка из лимфоидной ткани млекопитающих, впадающих в зимнюю спячку, в сочетании с абсорбентом витамина D, немного инсулина и несколько наркотических веществ, известных с древних времен.
Фонари равнодушно горели в искореженной рубке.
— Это могучее средство, несмотря на его простоту, — сказал Дерриок. — А почему приходится пользоваться им, когда отказывает поле искривления?
— По очень простой причине, — с недоумением ответил Уайк. — В нормальном пространстве корабль не может превысить скорости света, да и в поле искривления тоже, если на то пошло. Однако в результате искривления пространства отдаленные точки сближаются…
— Я не просил вас читать мне лекцию по элементарной астронавигации, — сухо перебил Дерриок. — Я спросил, почему вам пришлось бы прибегнуть к этому средству.
— Потому что в случае такой аварии путь домой удлиняется во много раз. Расстояния в нормальном пространстве, разумеется, невообразимо велики. В момент порчи поля вы можете оказаться в ста световых годах от дома. При нормальном ускорении в нормальном пространстве на обратный путь уйдет даже больше ста лет, а столько не прожить никому. Ну, а это средство погружает человека в своего рода летаргию: все жизненные функции организма замирают и жизнь лишь чуть теплится. Когда полет закончится, человек проснется — и если даже прошли сотни лет, его тело постареет на какую-нибудь неделю, не больше. Конечно, он не застанет в живых никого из своих друзей, и ему придется начинать жизнь сначала…
— Но он вернулся на родину, — прервал антрополог. — Умерьте свое красноречие, Уайк, у нас нет на него времени.
— Я все-таки не понимаю, — вмешался Хафидж. — У нас же нет корабля, а обитатели этой планеты живут в каменном веке.
— Разумеется! — нетерпеливо произнес Дерриок. — Сейчас у них каменный век и помочь они вам не могут. Ну, а если бы вы попали сюда через пятнадцать-двадцать тысяч лет — что тогда?
Уайк ответил нерешительно:
— Возможно, мы увидели бы мертвую планету. Как только они откроют атомную энергию, они пойдут тем же путем, что и все остальные.
— Но ведь мы не уничтожили себя! — вмешался Колрак, и в голосе его прозвучало такое воодушевление, какого в рубке не слышали уже много дней. — Мы отправились в этот полет, надеясь отыскать кого-нибудь, кто выжил, с кем мы могли бы найти общий язык. Как знать — а вдруг дикари этой планеты и станут теми, кого мы ищем. Какая это была бы жестокая и прекрасная ирония…
— На это почти нет шансов, — упрямо отрезал Уайк.
Дерриок кашлянул, прищурил глаза и продолжал:
— На этот раз я на стороне Колрака. Вы говорите о шансах, Уайк, но говорите не думая. Скажите, а много ли у вас шансов получить помощь из какого-нибудь другого мира?
— Их нет совсем, — признал Уайк.
— Хорошо. Значит, ваша единственная надежда — эти первобытные дикари, которые охотятся на диких животных и постоянно голодают. Вам помогут либо они, либо никто. Сейчас они не способны вам помочь. Следовательно, остается только ждать. Поскольку вы вряд ли проживете пятнадцать тысяч лет, вам придется воспользоваться снотворным, причем израсходовать почти весь запас, и заснуть на долгий срок. Тогда, может быть, вам удастся вернуться домой на одном из их кораблей.
— А где гарантия, что нам будет куда вернуться после всех этих тысячелетий?
— Ее нет. И у вас нет никакой гарантии, что здешние люди не взорвут себя до того, как успеют освоить космические полеты. Но, во всяком случае, из глины и дерева корабля не построишь. Иного шанса вернуться домой у вас нет. Вот так. Либо — либо.
— Им надо воспользоваться! — живо сказал Колрак.
— Но знаю, — сказал Уайк. — Слишком уж это неверный шанс…
Дерриок снова закашлялся, и на его губах показалась кровь.
— Вы обсудите это потом. Подержите-ка вон ту карту, Хафидж, — большую.
Хафидж неуклюже поднял карту так, чтобы на нее падал свет.
— Слушайте внимательно, — сказал Дерриок торопливо, еле слышным голосом. — Я могу ошибиться, я исхожу из неточных данных, но я хочу дать вам еще один совет.
— Да-да, мы слушаем, — Уайк придвинулся поближе, с тревогой глядя на антрополога.
— Корабль разбился вот здесь, — Дерриок протянул руку к карте. Его палец коснулся одного из окраинных северных районов будущей северо-восточной Азии. — Думаю, что лучше нам здесь не оставаться.
— Почему?
— Слишком сложно объяснять, Уайк. Во-первых, это окраинная область, расположенная вдали от всех возможных очагов культуры. В нашем мире и то есть места, где никто не видел космических кораблей. Не хотите же вы проснуться в одном из таких уголков?
— Справедливо, но…
— Смотрите на карту. И не тратьте времени!
— Смотрю.
— Интенсивнее всего культура на этой планете, по-видимому, будет развиваться здесь, — палец Дерриока уперся в то место, которому предстояло впоследствии называться «Франция». — Однако и соседние области населены относительно густо, как и этот большой материк пониже. — Он показал на Африку. — Когда начнет развиваться земледелие, оно, на мой взгляд, возникнет прежде всего где-то между этими двумя главными областями — так сказать, на перекрестке культур. Скорее всего вдоль этого водного пространства. — Он показал на Средиземное море.
— Вы считаете, что нам следует отправиться туда?
— Ни в коем случае. Ведь эти области будут густо населены в течение очень долгого периода. Слишком велик риск, что вас обнаружат. Нет, вам требуется край, который на протяжении веков будет почти не населен, но затем внезапно начнет бурно развиваться, соприкоснувшись с новыми идеями.
— Понимаю, — возбужденно сказал Уайк. — Где же такой край?
— Определенно сказать не могу. К сожалению, я не располагаю всеми нужными фактами. Во всяком случае, на этом вот огромном острове выбор останавливать не стоит, большая его часть занята пустынями. — Он коснулся пальцем будущей Австралии, потом провел рукой по пятнышкам тихоокеанских островов. — Эти слишком малы, да и добраться до них невозможно, разве что вы решите с опасностью для жизни отправиться туда в лодке, предварительно ее построив. Но взгляните-ка сюда.
Палец Дерриока обвел материк, который через много тысячелетий стал приманкой для людей, наделенных воображением, и получил название «Новый Свет».
— Этот континент обитаем? — спросил Уайк.
— Не знаю. Но одно несомненно: человек на этой планете возник в другом месте, по всяком случае, сейчас людей там немного. На пленках я не увидел никаких признаков их присутствия, однако, возможно, кое-какое население там и появилось. Но взгляните, что должно произойти дальше!
Его слушатели смотрели во все глаза, но ничего не видели.
— Времени на объяснение у меня нет, — с раздражением сказал Дерриок. — Словом, люди обязательно доберутся туда — это ведь огромный материк, с большим количеством плодородных, хорошо орошаемых земель. Люди будут проникать туда и через те места, где находимся сейчас мы. Вот взгляните: отсюда — и туда, — его палец проделал путь через Берингов пролив и Аляску. — По всей вероятности, этот процесс уже начался. Людям тут предстоит освоить значительный кусок своей планеты — рай для охотников. Но они будут оторваны от культурного центра этого мира, который находится вот здесь, — он снова указал на Европу. — В один прекрасный день, когда появятся мореходные суда, люди, достигшие уже относительно высокой культуры, пересекут вот этот океан, а может быть, и вон тот — это не имеет значения. Они найдут практически необжитые земли и отнимут их у первоначальных поселенцев. И вот тогда-то там начнется бурное развитие. Вот почему вам следует отправиться именно туда. Вы проведете в тайнике тысячи лет, но зато, проснувшись, найдете все, что вам нужно, у себя под рукой.
В рубке наступило гнетущее молчание.
— Ну что же, братцы, — наконец прервал его Нлезин. — Придется нам совершить небольшую прогулку.
Через восемь часов они ввели ему внутривенно питательную смесь. Раствор глюкозы стекал по каплям через резиновую трубочку, и Дерриоку это как будто пошло на пользу. Во всяком случае, внутреннее кровотечение, очевидно, прекратилось.
Но он не просыпался.
Теперь необходимо было подумать о похоронах Сейехи — заморозить его тело они не могли. Арвон и Хафидж на всякий случай надели маски, хотя уже не сомневались, что наружный воздух для них безвреден, и вышли из корабля. Неподалеку от него они вырыли неглубокую могилу и опустили в нее тело Сейехи.
Нлезин вызвался посидеть около Дерриока, и Колрак с капитаном вышли вслед за остальными, чтобы произнести над Сейехи слова, которые принято говорить, когда смерть уносит товарища.
Была ночь, но после мрака внутри корабля звездный свет казался ярким, живым и дружелюбным. В вышине висел серебряный полумесяц, окутывая окрестности серовато-призрачным покровом. Кругом лежала открытая равнина и холодный ветер пронизывал насквозь.
Нигде не было заметно никаких признаков жизни.
Колрак твердо и уверенно прочитал заупокойную молитву, но его голос терялся среди просторов, залитых лунным светом. Уайк сказал то, что мог сказать, а затем земля навеки поглотила Сейехи.
— Он проделал длинный путь, чтобы умереть здесь, — проговорил Арвон.
Теперь, когда Сейехи действительно не стало, когда земля скрыла его от их глаз, они внезапно почувствовали боль утраты. Шок, вызванный катастрофой, прошел, и они вдруг поняли, что смерть совсем рядом, а родина и друзья бесконечно далеки.
Трудно было привыкнуть к мысли, что Сейехи никогда больше не вернется в рубку, никогда больше не будет работать с вычислительными машинами, которые он так любил, никогда больше не улыбнется застенчивой улыбкой, услышав свое прозвище.
Они вернулись на корабль и как могли плотнее закрыли люк, чтобы сберечь тепло.
— Он пошевелился! — крикнул им Нлезин.
Уайк и Колрак, схватив фонарики, бросились в рубку. Оба старались не думать о свежей могиле рядом с кораблем, но их неотвязно преследовала леденящая мысль еще об одной могиле.
Антрополог пошевелил ногой. Потом открыл глаза и напрягся, как будто пытаясь привстать.
Колрак, наклонившись, удержал его.
— Тише, дружище. Старайтесь не двигаться.
Но Дерриок уже совсем очнулся.
— Наверно, долго не протяну, раз я для вас «дружище», — прошептал он. — Раньше вы меня так не величали.
— Я…
— Не извиняйтесь. Спасибо. Я это оценил. Нельзя ли выпить чего-нибудь?
— Воды? — предложил Уайк.
Дерриок нахмурился, его бледное лицо чуть-чуть порозовело.
— Пожалуй, что и воды. Вот уж не думал, что докачусь до этого.
Капитан засмеялся. Вдруг Дерриоку уже лучше? Вдруг он еще поправится?
Нлезин принес воды, и Дерриок с удовольствием отпил немного. Но не сделав и пяти глотков, он остановился. Лицо его снова побледнело. Он судорожно закашлялся, тело под одеялом выгнулось, в уголках рта опять показалась кровь.
Приступ кончился в тот момент, когда Колрак уже приготовил шприц.
— Это, пожалуй, было лишнее, — сказал со слабой улыбкой Дерриок.
Никто не ответил. Уайк не решался ничего предложить, а Колрак лихорадочно старался придумать, чем бы помочь Дерриоку, хотя было ясно, что ему уже не поможешь. Молчание нарушил сам Дерриок.
— Если мы собираемся работать, то не стоит откладывать.
— Может быть, подождать, пока вам не станет лучше? — спросил капитан.
Дерриок пристально посмотрел на него:
— Мне никогда уже не будет лучше, ведь правда, Уайк?
Уайк ничего не ответил. Он только молча приподнял Дерриока так, чтобы антрополог опирался спиной на сложенное одеяло и мог читать без напряжения. Затем он укрепил над его головой три фонарика и придвинул намагниченную панель, удерживавшую пленки и записи.
Хафидж пристроился сбоку, чтобы, не заслоняя света, показывать Дерриоку нужные записи.
— Предупреждаю: в основном это будут предположения, — сказал антрополог. — Не слишком полагайтесь на них.
— Все равно ваши догадки несравненно лучше наших, — ответил Уайк. — Сколько времени вам нужно, чтобы подготовиться?
— Не меньше недели, чтобы все было сделано как следует. Но боюсь, что часа через четыре голова у меня опять откажется работать. Могу я рассчитывать на четыре часа, доктор?
— Думаю, что да, — ответил Колрак.
— Если понадобится, впрысните мне еще этого снадобья. Принимая во внимание все обстоятельства, мне, прежде чем я опять засну, следует сделать вам предварительное сообщение — так, на всякий случай. Так вот, три часа на разбор пленок, а потом я расскажу вам все, что успею установить. Сперва экваториальную пленку, Хафидж. Ее код, кажется, А14. Да, это она.
Взгляд Дерриока был ясным и сосредоточенным, но цвет лица по-прежнему оставался скверным, а дыхание — неровным. Боли он, по-видимому, больше не испытывал и, казалось, даже увлекся работой. Она его совсем поглотила. Очевидно, его способность выключать все лишнее из своего сознания осталась прежней и он уже никого не замечал.
Минуты слагались в часы. Дерриок не изучал материал, а словно впитывал его. Ему достаточно было на несколько секунд задержаться взглядом на листке — и он уже делал знак Хафиджу показать ему следующий. Антрополог не мог бы объяснить картины, которая постепенно возникала в его мозгу, — картины, слагавшейся из полунамеков и косвенных признаков, которые ничего не сказали бы непосвященному. Он оценивал характер очертаний континентов и морей и подкреплял свои выводы теми конкретными данными, которые, по счастливой случайности, удалось зафиксировать камерам. Но в основном он полагался на прежний свой опыт, накопленный за целую жизнь, посвященную изучению процессов развития различных культур. Имевшиеся в его распоряжении факты он дополнял предположениями, опиравшимися на твердую уверенность в том, что иначе быть не может.
Ровно через три часа он удовлетворенно кивнул.
— Я кончил. Нельзя ли уменьшить свет?
Уайк повернул два фонарика так, чтобы создать рассеянное освещение, а луч третьего направил над головой Дерриока.
— А не трудно ли вам будет говорить?
— Очень трудно. Однако не стоит тратить время на вежливые слова. Вас вряд ли обрадует то, что я скажу, но пригодиться оно вам может.
Остальные придвинулись ближе. Для них это было уже не отвлеченной проблемой, а вопросом жизни и смерти.
— Во-первых, — сказал Уайк, который наконец нашел в себе силы расспрашивать умирающего, — можем ли мы рассчитывать, что найдем помощь на этой планете? Есть ли здесь люди, которые могли бы помочь нам отремонтировать корабль?
— Нет, — ответил Дерриок. — Несомненно нет, Уайк. Если вы рассчитывали на высокоразвитую технику, то вытянули пустой номер.
— Значит, здесь нет людей? А я думал…
— Ах, люди! Люди здесь есть, хотя их пока и не так уж много. Но беда в том, что вы явились сюда слишком рано. Может быть, я и ошибаюсь, но, по-моему, на этой планете не существует еще даже самого примитивного земледелия. Обнадеживающе, а?
Дерриок слегка улыбнулся.
— Другими словами…
— Другими словами, вы в середине каменного века. Люди живут небольшими группами, разбросанными далеко друг от друга, охотятся на диких животных и собирают съедобные коренья, ягоды и прочее. Если бы вам надо было узнать, как чинят сломанный наконечник копья, — лучшего места для этого не нашлось бы. Но раз вам нужно отремонтировать космический корабль, придется обождать двадцать тысяч лет или около того и тогда обратиться к кому-нибудь за помощью — с условием, однако, что этот кто-нибудь еще не успел взорвать себя.
Наступило долгое молчание.
— Значит, нам отсюда но выбраться, — сказал наконец Уайк. — Отремонтировать корабль даже для обычного полета мы не в силах. Что же касается поля искривления пространства, без которого нам все равно не вернуться домой…
— То о нем не может быть и речи, — докончил Дерриок. — У вас нет даже инструментов, чтобы изготовить машины, которые изготовили бы другие машины, способные исправить корабль. Вы сами знаете, что для починки этого суденышка одного гаечного ключа не хватит.
— Похоже, что нам придется тут обосноваться, хотим мы того или нет, — сказал Нлезин. — Мы не в силах ничего изменить.
— Почти ничего, — поправил антрополог.
— Не понимаю, — нахмурился Уайк.
Дерриок помолчал, собираясь с силами. Затем глаза его ожили, загорелись. Его явно увлекла новая проблема, и он забыл о себе.
— Какие меры принимаются для возвращения домой в случае, если поле искривления нарушено и восстановить его невозможно? — спросил он.
Не спуская глаз с лица антрополога, Уайк ответил:
— В таких случаях рассчитывается курс корабля для нормального пространства, включается автоматическое управление, а экипаж погружается в сон до конца пути. Но у нас нет ни вычислительных устройств, которые могли бы рассчитать курс для корабля, ни самого корабля.
— Но зато есть снотворное, не так ли?
— Да, оно у нас есть, — после долгой паузы ответил Уайк. — Состав его более чем несложен: вытяжка из лимфоидной ткани млекопитающих, впадающих в зимнюю спячку, в сочетании с абсорбентом витамина D, немного инсулина и несколько наркотических веществ, известных с древних времен.
Фонари равнодушно горели в искореженной рубке.
— Это могучее средство, несмотря на его простоту, — сказал Дерриок. — А почему приходится пользоваться им, когда отказывает поле искривления?
— По очень простой причине, — с недоумением ответил Уайк. — В нормальном пространстве корабль не может превысить скорости света, да и в поле искривления тоже, если на то пошло. Однако в результате искривления пространства отдаленные точки сближаются…
— Я не просил вас читать мне лекцию по элементарной астронавигации, — сухо перебил Дерриок. — Я спросил, почему вам пришлось бы прибегнуть к этому средству.
— Потому что в случае такой аварии путь домой удлиняется во много раз. Расстояния в нормальном пространстве, разумеется, невообразимо велики. В момент порчи поля вы можете оказаться в ста световых годах от дома. При нормальном ускорении в нормальном пространстве на обратный путь уйдет даже больше ста лет, а столько не прожить никому. Ну, а это средство погружает человека в своего рода летаргию: все жизненные функции организма замирают и жизнь лишь чуть теплится. Когда полет закончится, человек проснется — и если даже прошли сотни лет, его тело постареет на какую-нибудь неделю, не больше. Конечно, он не застанет в живых никого из своих друзей, и ему придется начинать жизнь сначала…
— Но он вернулся на родину, — прервал антрополог. — Умерьте свое красноречие, Уайк, у нас нет на него времени.
— Я все-таки не понимаю, — вмешался Хафидж. — У нас же нет корабля, а обитатели этой планеты живут в каменном веке.
— Разумеется! — нетерпеливо произнес Дерриок. — Сейчас у них каменный век и помочь они вам не могут. Ну, а если бы вы попали сюда через пятнадцать-двадцать тысяч лет — что тогда?
Уайк ответил нерешительно:
— Возможно, мы увидели бы мертвую планету. Как только они откроют атомную энергию, они пойдут тем же путем, что и все остальные.
— Но ведь мы не уничтожили себя! — вмешался Колрак, и в голосе его прозвучало такое воодушевление, какого в рубке не слышали уже много дней. — Мы отправились в этот полет, надеясь отыскать кого-нибудь, кто выжил, с кем мы могли бы найти общий язык. Как знать — а вдруг дикари этой планеты и станут теми, кого мы ищем. Какая это была бы жестокая и прекрасная ирония…
— На это почти нет шансов, — упрямо отрезал Уайк.
Дерриок кашлянул, прищурил глаза и продолжал:
— На этот раз я на стороне Колрака. Вы говорите о шансах, Уайк, но говорите не думая. Скажите, а много ли у вас шансов получить помощь из какого-нибудь другого мира?
— Их нет совсем, — признал Уайк.
— Хорошо. Значит, ваша единственная надежда — эти первобытные дикари, которые охотятся на диких животных и постоянно голодают. Вам помогут либо они, либо никто. Сейчас они не способны вам помочь. Следовательно, остается только ждать. Поскольку вы вряд ли проживете пятнадцать тысяч лет, вам придется воспользоваться снотворным, причем израсходовать почти весь запас, и заснуть на долгий срок. Тогда, может быть, вам удастся вернуться домой на одном из их кораблей.
— А где гарантия, что нам будет куда вернуться после всех этих тысячелетий?
— Ее нет. И у вас нет никакой гарантии, что здешние люди не взорвут себя до того, как успеют освоить космические полеты. Но, во всяком случае, из глины и дерева корабля не построишь. Иного шанса вернуться домой у вас нет. Вот так. Либо — либо.
— Им надо воспользоваться! — живо сказал Колрак.
— Но знаю, — сказал Уайк. — Слишком уж это неверный шанс…
Дерриок снова закашлялся, и на его губах показалась кровь.
— Вы обсудите это потом. Подержите-ка вон ту карту, Хафидж, — большую.
Хафидж неуклюже поднял карту так, чтобы на нее падал свет.
— Слушайте внимательно, — сказал Дерриок торопливо, еле слышным голосом. — Я могу ошибиться, я исхожу из неточных данных, но я хочу дать вам еще один совет.
— Да-да, мы слушаем, — Уайк придвинулся поближе, с тревогой глядя на антрополога.
— Корабль разбился вот здесь, — Дерриок протянул руку к карте. Его палец коснулся одного из окраинных северных районов будущей северо-восточной Азии. — Думаю, что лучше нам здесь не оставаться.
— Почему?
— Слишком сложно объяснять, Уайк. Во-первых, это окраинная область, расположенная вдали от всех возможных очагов культуры. В нашем мире и то есть места, где никто не видел космических кораблей. Не хотите же вы проснуться в одном из таких уголков?
— Справедливо, но…
— Смотрите на карту. И не тратьте времени!
— Смотрю.
— Интенсивнее всего культура на этой планете, по-видимому, будет развиваться здесь, — палец Дерриока уперся в то место, которому предстояло впоследствии называться «Франция». — Однако и соседние области населены относительно густо, как и этот большой материк пониже. — Он показал на Африку. — Когда начнет развиваться земледелие, оно, на мой взгляд, возникнет прежде всего где-то между этими двумя главными областями — так сказать, на перекрестке культур. Скорее всего вдоль этого водного пространства. — Он показал на Средиземное море.
— Вы считаете, что нам следует отправиться туда?
— Ни в коем случае. Ведь эти области будут густо населены в течение очень долгого периода. Слишком велик риск, что вас обнаружат. Нет, вам требуется край, который на протяжении веков будет почти не населен, но затем внезапно начнет бурно развиваться, соприкоснувшись с новыми идеями.
— Понимаю, — возбужденно сказал Уайк. — Где же такой край?
— Определенно сказать не могу. К сожалению, я не располагаю всеми нужными фактами. Во всяком случае, на этом вот огромном острове выбор останавливать не стоит, большая его часть занята пустынями. — Он коснулся пальцем будущей Австралии, потом провел рукой по пятнышкам тихоокеанских островов. — Эти слишком малы, да и добраться до них невозможно, разве что вы решите с опасностью для жизни отправиться туда в лодке, предварительно ее построив. Но взгляните-ка сюда.
Палец Дерриока обвел материк, который через много тысячелетий стал приманкой для людей, наделенных воображением, и получил название «Новый Свет».
— Этот континент обитаем? — спросил Уайк.
— Не знаю. Но одно несомненно: человек на этой планете возник в другом месте, по всяком случае, сейчас людей там немного. На пленках я не увидел никаких признаков их присутствия, однако, возможно, кое-какое население там и появилось. Но взгляните, что должно произойти дальше!
Его слушатели смотрели во все глаза, но ничего не видели.
— Времени на объяснение у меня нет, — с раздражением сказал Дерриок. — Словом, люди обязательно доберутся туда — это ведь огромный материк, с большим количеством плодородных, хорошо орошаемых земель. Люди будут проникать туда и через те места, где находимся сейчас мы. Вот взгляните: отсюда — и туда, — его палец проделал путь через Берингов пролив и Аляску. — По всей вероятности, этот процесс уже начался. Людям тут предстоит освоить значительный кусок своей планеты — рай для охотников. Но они будут оторваны от культурного центра этого мира, который находится вот здесь, — он снова указал на Европу. — В один прекрасный день, когда появятся мореходные суда, люди, достигшие уже относительно высокой культуры, пересекут вот этот океан, а может быть, и вон тот — это не имеет значения. Они найдут практически необжитые земли и отнимут их у первоначальных поселенцев. И вот тогда-то там начнется бурное развитие. Вот почему вам следует отправиться именно туда. Вы проведете в тайнике тысячи лет, но зато, проснувшись, найдете все, что вам нужно, у себя под рукой.
В рубке наступило гнетущее молчание.
— Ну что же, братцы, — наконец прервал его Нлезин. — Придется нам совершить небольшую прогулку.
11
Напряжение последних часов лишило Дерриока последних сил. И пока остальные все еще стояли вокруг, пытаясь осмыслить его слова, антрополог погрузился в тяжкое забытье.
Окутанный мягкой тьмой, Дерриок грезил. Его сны Колрак назвал бы видениями, но в мозгу антрополога не угасала искорка сознания, и эта мысль была решительно отвергнута. Он даже слегка улыбнулся во сне, и окружающие недоумевали, что же могло показаться ему смешным после всего случившегося.
Сперва в его снах преобладало тщеславие, и это раздражало Дерриока. Он словно смотрел на себя глазами ребенка: герой, тяжело раненный в момент катастрофы, спасает товарищей благодаря мудрости, накопленной за долгие годы. В бредовом тумане Дерриок даже обрадовался. На самом деле он так и не стал по-настоящему крупным ученым и знал, что его считают сухарем. Приятно, что тебя наконец оценили, полюбили…
Потом эта картина исчезла, сменившись пляской формул, перемежавшихся образами многих стран и многих миров. Он увидел своеобразное животное, названное человеком, как бы в многостворчатом зеркале — повсюду немного разное и повсюду одинаковое. Зеркало было чуть-чуть кривым, но если бы удалось протянуть руку, коснуться его, потрогать…
Вдруг Дерриок почувствовал, что ему лучше. Безмерная усталость исчезла, тело обрело новые силы. Сознание прояснилось, и он увидел все вокруг с кристальной ясностью. Он был счастлив, очень счастлив, потому что еще так недавно не сомневался, что умирает, и все-таки ошибся. Он обрадовался, когда они покинули корабль, но постарался не показать виду. Ведь он не писатель и не священник, чтобы упиваться бодрящим ветром и запахами травы!
Но как ему хорошо! У этой планеты доброе, теплое солнце и у него совсем золотые лучи. Дерриок почувствовал, что их прикосновение исцелило его, как может исцелять только солнце. И тут они увидели на горизонте дым, а на следующий день услышали голоса, смех, крики. Его сердце забилось. Люди! Ему хотелось пойти к ним, подружиться с ними, попытаться понять их. Да, конечно, он будет собирать факты, статистические данные, но это — потом, это область рассудка. А сейчас ему нужны просто люди, и тени, колеблющиеся у костров, и свежее мясо, и питье — крепкое, опьяняющее.
И, может быть, именно здесь он найдет друга — мужчину или женщину, все равно, лишь бы хоть ненадолго почувствовать, что он не одинок. Ведь так давно умерла она, та, которая не должна была умереть, должна была жить вечно.
Он был счастлив, счастлив как никогда. Напиток был хорош, от него кружилась голова — Дерриок ощущал во рту вкус этой теплой влаги…
Через два часа после того, как Дерриок впал в забытье, у него началась агония.
Через три часа он умер.
Его смерть, тяжелая и мучительная, была лишена какой бы то ни было романтичности. Ни последних благородных слов, ни даже гордого достоинства.
Арвон и Колрак вынесли тело антрополога из корабля. Его похоронили рядом с Сейехи. После смерти Дерриока все испытывали гнетущую растерянность. Живому можно что-то сказать, для него можно что-то сделать, но мертвым нужно только молчание.
Дерриоку остался только ночной ветер под звездным небом, ветер, облетающий мир, который Дерриоку не суждено было узнать.
Солнце поднялось уже высоко. Арвон сидел на плоском камне, уютно ссутулившись, опершись подбородком на ладони. Ветерок, шелестевший в траве, был прохладен, но солнце приятно пригревало спину. В небе белели облачка, и когда они закрывали солнце, сразу становилось холодно.
Арвон поглядывал по сторонам, с удивлением сознавая, что ему уже много лет не было так хорошо. В сотне метров от него, в кругу опаленной земли и обуглившейся зелени, лежал корабль — исковерканный, утративший мощь. Через несколько лет от него, наверное, сохранится одна оболочка, а через сто лет и та исчезнет. Останутся только равнины, снежные пики гор и ветер.
И это, наверное, к лучшему.
Арвон ощущал непонятную радость просто от того, что он сидит под открытым небом, вдыхает чистый воздух и слушает живую долгую тишину, набегающую издалека. Его умиляли даже жуки, которые хлопотливо сновали в траве, занятые своими неотложными делами. Он был готов ко всему, что могло принести им будущее, и, более того, ждал этого с нетерпением.
Человек рожден не затем, чтобы жить в стальном цилиндре. Человек — это часть земли и неба, и его тело помнит о них, даже когда его разум устремляется через световые годы к звездным россыпям, одиночеству, опасностям и…
Арвон вдруг почувствовал, что грустит по родному Лортасу — слишком похожа была эта планета на Лортас, хотя их разделяла пропасть не только в пространстве, но и во времени. Однако грусть Арвона не была глубокой: Лортас подождет — ему придется подождать. Арвон не слишком гордился жизнью, которую оставил позади, — она была чересчур легкой, чересчур бездумной. Слишком много развлечений, слишком много женщин, слишком много ночей, неотличимых одна от другой. Любое наслаждение может приесться, он это испытал. А праздная жизнь однообразна, как ничто другое. Если бы отец давал ему поменьше и больше заставлял трудиться… но глупо винить отца.
Арвон с удивлением подумал: «Некоторые места на Лортасе почти ничем не отличаются от того, что я вижу вокруг. И у нас есть открытые равнины, душистый ветер, терпеливые камни. Неужели человек должен забираться так далеко, только чтобы найти самого себя?»
— Прелестно! — послышался чей-то голос. — Нас вытряхнуло на неизвестную планету, а вы тут спите.
Арвон очнулся от задумчивости и, подняв голову, увидел перед собой Нлезина. Лысина романиста уже чуть-чуть обгорела на солнце, глаза искрились.
Он уселся на соседний камень, но тут же пересел на другой, по-видимому, более удобный.
— Нас желает видеть Уайк, как только вы кончите грезить. Военный совет или что-то вроде. О чем вы тут мрачно размышляли?
— О разном. Но вовсе не мрачно.
— Я знаю. — Нлезин улыбнулся странной улыбкой — одновременно циничной и сочувственной. — Сейчас вам кажется, будто от катастрофы мы только выиграли.
— А разве нет?
— Это пройдет, — заверил его Нлезин. — Так приятно сознавать себя живым, что вы впали в эйфорию. Очень опасная болезнь. Вот погодите — когда здесь ударит мороз, вы однажды споткнетесь, и вдруг палец на босой ноге отвалится, как сухой сучок. — Он весело щелкнул пальцами.
Арвон кивнул.
— И все-таки странно: мне и в голову не приходило, что я способен испытывать такую радость — пусть даже недолго.
— Сейчас время наблюдать, сынок. О человеке можно многое узнать, подмечая, как он ведет себя при подобных обстоятельствах. Вот, например, Лейджер. Он — единственный среди нас, кто перепуган насмерть. Помяните мое слово, нам еще придется с ним повозиться. Уайк всегда и всюду остается самим собой. Хафидж, по-моему, оглушен случившимся. Ведь из нас только он один — настоящий звездоплаватель. Сейехи чувствовал себя как дома всюду, где были его машины, но для Хафиджа дом — это именно космос. Если кто-нибудь и выберется отсюда, так это будет он.
Окутанный мягкой тьмой, Дерриок грезил. Его сны Колрак назвал бы видениями, но в мозгу антрополога не угасала искорка сознания, и эта мысль была решительно отвергнута. Он даже слегка улыбнулся во сне, и окружающие недоумевали, что же могло показаться ему смешным после всего случившегося.
Сперва в его снах преобладало тщеславие, и это раздражало Дерриока. Он словно смотрел на себя глазами ребенка: герой, тяжело раненный в момент катастрофы, спасает товарищей благодаря мудрости, накопленной за долгие годы. В бредовом тумане Дерриок даже обрадовался. На самом деле он так и не стал по-настоящему крупным ученым и знал, что его считают сухарем. Приятно, что тебя наконец оценили, полюбили…
Потом эта картина исчезла, сменившись пляской формул, перемежавшихся образами многих стран и многих миров. Он увидел своеобразное животное, названное человеком, как бы в многостворчатом зеркале — повсюду немного разное и повсюду одинаковое. Зеркало было чуть-чуть кривым, но если бы удалось протянуть руку, коснуться его, потрогать…
Вдруг Дерриок почувствовал, что ему лучше. Безмерная усталость исчезла, тело обрело новые силы. Сознание прояснилось, и он увидел все вокруг с кристальной ясностью. Он был счастлив, очень счастлив, потому что еще так недавно не сомневался, что умирает, и все-таки ошибся. Он обрадовался, когда они покинули корабль, но постарался не показать виду. Ведь он не писатель и не священник, чтобы упиваться бодрящим ветром и запахами травы!
Но как ему хорошо! У этой планеты доброе, теплое солнце и у него совсем золотые лучи. Дерриок почувствовал, что их прикосновение исцелило его, как может исцелять только солнце. И тут они увидели на горизонте дым, а на следующий день услышали голоса, смех, крики. Его сердце забилось. Люди! Ему хотелось пойти к ним, подружиться с ними, попытаться понять их. Да, конечно, он будет собирать факты, статистические данные, но это — потом, это область рассудка. А сейчас ему нужны просто люди, и тени, колеблющиеся у костров, и свежее мясо, и питье — крепкое, опьяняющее.
И, может быть, именно здесь он найдет друга — мужчину или женщину, все равно, лишь бы хоть ненадолго почувствовать, что он не одинок. Ведь так давно умерла она, та, которая не должна была умереть, должна была жить вечно.
Он был счастлив, счастлив как никогда. Напиток был хорош, от него кружилась голова — Дерриок ощущал во рту вкус этой теплой влаги…
Через два часа после того, как Дерриок впал в забытье, у него началась агония.
Через три часа он умер.
Его смерть, тяжелая и мучительная, была лишена какой бы то ни было романтичности. Ни последних благородных слов, ни даже гордого достоинства.
Арвон и Колрак вынесли тело антрополога из корабля. Его похоронили рядом с Сейехи. После смерти Дерриока все испытывали гнетущую растерянность. Живому можно что-то сказать, для него можно что-то сделать, но мертвым нужно только молчание.
Дерриоку остался только ночной ветер под звездным небом, ветер, облетающий мир, который Дерриоку не суждено было узнать.
Солнце поднялось уже высоко. Арвон сидел на плоском камне, уютно ссутулившись, опершись подбородком на ладони. Ветерок, шелестевший в траве, был прохладен, но солнце приятно пригревало спину. В небе белели облачка, и когда они закрывали солнце, сразу становилось холодно.
Арвон поглядывал по сторонам, с удивлением сознавая, что ему уже много лет не было так хорошо. В сотне метров от него, в кругу опаленной земли и обуглившейся зелени, лежал корабль — исковерканный, утративший мощь. Через несколько лет от него, наверное, сохранится одна оболочка, а через сто лет и та исчезнет. Останутся только равнины, снежные пики гор и ветер.
И это, наверное, к лучшему.
Арвон ощущал непонятную радость просто от того, что он сидит под открытым небом, вдыхает чистый воздух и слушает живую долгую тишину, набегающую издалека. Его умиляли даже жуки, которые хлопотливо сновали в траве, занятые своими неотложными делами. Он был готов ко всему, что могло принести им будущее, и, более того, ждал этого с нетерпением.
Человек рожден не затем, чтобы жить в стальном цилиндре. Человек — это часть земли и неба, и его тело помнит о них, даже когда его разум устремляется через световые годы к звездным россыпям, одиночеству, опасностям и…
Арвон вдруг почувствовал, что грустит по родному Лортасу — слишком похожа была эта планета на Лортас, хотя их разделяла пропасть не только в пространстве, но и во времени. Однако грусть Арвона не была глубокой: Лортас подождет — ему придется подождать. Арвон не слишком гордился жизнью, которую оставил позади, — она была чересчур легкой, чересчур бездумной. Слишком много развлечений, слишком много женщин, слишком много ночей, неотличимых одна от другой. Любое наслаждение может приесться, он это испытал. А праздная жизнь однообразна, как ничто другое. Если бы отец давал ему поменьше и больше заставлял трудиться… но глупо винить отца.
Арвон с удивлением подумал: «Некоторые места на Лортасе почти ничем не отличаются от того, что я вижу вокруг. И у нас есть открытые равнины, душистый ветер, терпеливые камни. Неужели человек должен забираться так далеко, только чтобы найти самого себя?»
— Прелестно! — послышался чей-то голос. — Нас вытряхнуло на неизвестную планету, а вы тут спите.
Арвон очнулся от задумчивости и, подняв голову, увидел перед собой Нлезина. Лысина романиста уже чуть-чуть обгорела на солнце, глаза искрились.
Он уселся на соседний камень, но тут же пересел на другой, по-видимому, более удобный.
— Нас желает видеть Уайк, как только вы кончите грезить. Военный совет или что-то вроде. О чем вы тут мрачно размышляли?
— О разном. Но вовсе не мрачно.
— Я знаю. — Нлезин улыбнулся странной улыбкой — одновременно циничной и сочувственной. — Сейчас вам кажется, будто от катастрофы мы только выиграли.
— А разве нет?
— Это пройдет, — заверил его Нлезин. — Так приятно сознавать себя живым, что вы впали в эйфорию. Очень опасная болезнь. Вот погодите — когда здесь ударит мороз, вы однажды споткнетесь, и вдруг палец на босой ноге отвалится, как сухой сучок. — Он весело щелкнул пальцами.
Арвон кивнул.
— И все-таки странно: мне и в голову не приходило, что я способен испытывать такую радость — пусть даже недолго.
— Сейчас время наблюдать, сынок. О человеке можно многое узнать, подмечая, как он ведет себя при подобных обстоятельствах. Вот, например, Лейджер. Он — единственный среди нас, кто перепуган насмерть. Помяните мое слово, нам еще придется с ним повозиться. Уайк всегда и всюду остается самим собой. Хафидж, по-моему, оглушен случившимся. Ведь из нас только он один — настоящий звездоплаватель. Сейехи чувствовал себя как дома всюду, где были его машины, но для Хафиджа дом — это именно космос. Если кто-нибудь и выберется отсюда, так это будет он.