Страница:
В главном зале ей велели ждать вместе с остальными, пышно разряженными и сияющими после недавних омовений. Иде, самой младшей, не считая подростка, который тоже был королевским подопечным, досталось место почти в конце. С каждым вдохом легкие Иды наполнял запах розовой воды, разгоряченных потных тел и новой шерстяной одежды. Она сложила руки перед собой, заметив суетливые движения кое-кого из окружающих, и скромно опустила глаза, хотя время от времени поглядывала из-под ресниц.
Столы на козлах были накрыты для главной официальной трапезы дня. Еще один стол, на возвышении, был устлан вышитой белой скатертью, все блюда, солонки и кубки на нем были из позолоченного серебра, некоторые инкрустированы драгоценными камнями. Два буфетчика усердно нареза́ли хлеб и укладывали на плоские подносы ломти – ими будут брать мясо, приготовленное в соусе. Другие слуги носили из кладовой кувшины с вином. Несмотря на беспокойство, Ида проголодалась. Только бы не заурчало в животе, когда она будет приседать перед королем.
Наконец появился Генрих. Он влетел в зал, словно на крыльях, и собравшиеся едва успели присесть и преклонить колени. Его темно-рыжие волосы были очень коротко подстрижены, не умащены и не завиты, а одежда казалась совсем простой по сравнению с нарядами просителей и гостей. Если бы Иду не предупредили о тяге Генриха к практичности, она приняла бы его за слугу, а маршала с золотым жезлом в роскошном алом плаще – за короля.
Она следила из-под ресниц, как Генрих приближается к очереди на представление и идет вдоль нее, останавливаясь, чтобы переброситься парой слов с каждым. Голос был хриплым, как будто король надышался дыма, но говорил он изящно и любезно, умело снимая напряжение. Хотя в зал он вошел стремительно, Иде показалось, что теперь в его походке появилась хромота. Возможно, ему тесны туфли? Она заметила царапину на тыльной стороне правой кисти, – похоже, Генрих не поладил с собакой или соколом. Его пальцы были сплошь унизаны перстнями, и Ида обратила внимание, что он снял несколько штук и подарил собеседникам. Наверное, специально для таких случаев у него целый сундук. Вряд ли король носит кольца, чтобы подчеркнуть красоту своих рук: их кожа груба, как будто он ежедневно занимается физическим трудом.
Генрих заговорил с юношей, стоявшим рядом с Идой, и посмотрел на нее. Она подняла глаза и в тот же миг попала в плен к глазам ярким, словно залитое солнцем стекло. Девушка спешно потупилась. Несомненно, король сочтет ее дурно воспитанной.
– Ида де Тосни, – объявил маршал.
Ида снова присела, не сводя глаз с мелких стежков на подоле своего платья. Затем ее подбородок приподняли указательным пальцем.
– Весьма изящный реверанс, – заметил Генрих, – но я бы предпочел, чтобы вы стояли прямо и смотрели на меня.
Ида собрала всю храбрость, повиновалась и вновь была пленена хищными прозрачными глазами.
Палец короля переместился на золотую застежку плаща.
– Маленькая дочка Ральфа де Тосни, – мягко произнес он. – При нашей последней встрече вы были краснощекой крошкой на руках у матери, а теперь взгляните на себя – достаточно взрослая, чтобы иметь собственное дитя.
Генрих ласкал ее тело взглядом, и лицо Иды вспыхнуло.
– Но щеки у вас по-прежнему красные, – с улыбкой добавил он.
– Сир… – прошептала она со смущением и страхом.
Случайные взгляды молодых людей не шли ни в какое сравнение с тем, как пожирал ее глазами король.
– Скромность вам к лицу. – С этими словами Генрих перешел к юноше, стоявшему рядом с ней, бросив через плечо еще один взгляд.
Дрожа от смущения, Ида тщетно ожидала разрешения удалиться. До ужина еще оставалось время, и король хотел продолжить разговор со своими подопечными. Ему принесли кресло и красивую мягкую скамеечку, которую он велел Иде поставить под его левую ногу.
– Старческие боли, – криво улыбнулся он. – Надеюсь, их снимет зрелище вашей юности и красоты.
– Сир, вы вовсе не стары, – вежливо возразила Ида, пытаясь поудобнее пристроить скамеечку, но получилось это не сразу.
Ей пришлось поднять ногу короля, что было интимным жестом, и все это время она ощущала на себе его испытующий взгляд и краснела. Выполнив приказ, девушка хотела незаметно отойти, но король пресек ее попытку и жестом приказал стать рядом.
– Я хочу, чтобы вы мне прислуживали, – произнес он.
Ида заметила, как многоопытные придворные понимающе переглянулись, и у нее свело живот. Генрих беседовал с остальными гостями, но время от времени поворачивался к ней. Ида отвечала робкими улыбками, однако растягивать губы становилось все труднее. Она терпеть не могла, когда ее выделяли. Чтобы унять беспокойство, она стала думать о вышивании. Скамеечка была обтянута золотым камчатным шелком с изысканным узором из ромбов. Как повторить его на куске рыжевато-коричневой шерстяной ткани, лежащей в ее шкатулке с шитьем.
– Вы о чем-то задумались, маленькая Ида, – весело заметил Генрих. – Скажите, какие умные мысли роятся в вашей головке?
Ида снова покраснела и метнула встревоженный взгляд на собравшихся. Что о ней подумают?
– Я… У меня нет умных мыслей, сир, – робко призналась она. – Я всего лишь размышляла об узоре на вашей скамеечке и о том, как бы вышить такой же.
Девушка увидела в глазах короля веселые искорки и опустила голову. Теперь он высмеет ее! Он так и поступил, но с доброй ноткой, от которой она задрожала.
– Ах, – произнес он, – если бы все мои знакомые женщины побольше думали о шитье, моя жизнь была бы намного спокойнее.
– Сир?
– Не важно, – покачал головой король. – Ида, вы напомнили мне, что в мире еще существует невинность, а в жизни – мгновения безмятежности… и это редкий и драгоценный дар.
Ида увидела в его взоре печаль, и, несмотря на беспокойство и тревогу, в ней пробудилось сострадание. При мысли, что она сумела дать королю нечто редкое, в ее груди затеплился огонек.
Кто-то из придворных сказал, что до него дошли слухи, будто Гуго, граф Норфолк, стал крестоносцем и отправился в Святую землю с графом Фландрии.
У Генриха от удивления отвисла челюсть, затем он резко хохотнул и хлопнул по подлокотникам кресла:
– Гуго Биго – крестоносец? Хотел бы я это видеть!
– Так мне сказали, сир.
– Кровь Господня, да старому мерзавцу уже, должно быть, лет восемьдесят! – Генрих энергично покачал головой. – Весьма замысловатый способ избежать возвращения в Англию, чтобы не видеть меня и развалин своего замка! – С этими словами он улыбнулся Иде и погладил ее по юбке.
Она не знала, чего от нее ждут – одобрительного кивка или остроумного замечания, и неуверенно произнесла:
– Сир, возможно, он отправился в Крестовый поход ради спасения своей души.
– У Гуго Биго нет души, – фыркнул Генрих. – Он давным-давно продал ее по сходной цене. – Король небрежно отмахнулся. – Если слухи верны, надеюсь, сарацины его прикончат. Но, судя по состоянию здоровья графа в Сайлхеме, он не доставит им такого удовольствия.
Дворецкий склонился перед королем и сообщил, что все готовы и ожидают, когда его величеству будет угодно отужинать. Генрих кивнул и приказал Иде поднять его ногу со скамеечки и помочь ему встать. Король навалился на нее, и на мгновение его рука задержалась на ее талии, а взгляд хищно окинул грудь.
– Мы еще побеседуем, – пообещал он. – Мне понравилось ваше общество, и я не позволю вам цвести вдали от моих глаз.
Он направился к столу на возвышении. Ида присела в реверансе, спрятав руки под плащом, чтобы никто не заметил, как они дрожат.
Служанки Иды поспешно принялись снова одевать ее, поскольку королевскими приказами не пренебрегают, особенно если их сообщают вельможи в чине маршала – пусть даже на пороге ночи, когда большинство придворных спят.
– Что ж, – запыхавшись, вымолвила Бертрис, проворно шнуруя платье Иды, – похоже, вы поймали в свои силки короля.
Ида содрогнулась. Ей казалось, что это ее поймали в силки.
– Что мне делать?
– Не упускайте удачу. – Бертрис застегнула концы шнуровки. – У него не было любовницы с весны, когда скончалась Розамунда де Клиффорд.
– По-вашему, я должна уступить? – в ужасе уставилась на женщину Ида.
Глаза Бертрис стали хитрыми.
– Милая моя, если король будет недоволен вашим отказом, остаток дней вы проведете замужем за каким-нибудь болваном. Покоритесь его желаниям, и мир ляжет к вашим ногам. Королевская милость наделит вас силой, с которой придется считаться.
Иду затошнило.
– Если бы я знала, то надела бы свое самое унылое платье и не мылась бы неделю. – Она укоризненно взглянула на циничных служанок. – Тогда бы он меня не заметил.
– Уверена, что заметил бы, солнышко. Золото и в грязи блестит. – Бертрис принесла гребень и проворно собрала каштановые волосы Иды в гладкий узел, прежде чем заново переплести их шелковыми лентами.
– Если король приказывает, надо повиноваться, – сказала Года. – Бертрис права. Подчинитесь ему – и обретете власть.
Мужчина за дверью нетерпеливо прокашлялся.
– Я жду, миледи, – произнес маршал.
Ида вообразила, как прячется под кроватью или сбегает через окно, но в реальном мире спасения не было. Возможно, он просто хочет поговорить об опеке, подумала девушка, цепляясь за соломинку. Глубоко вздохнув и подняв голову она направилась к двери. Маршал поклонился ей с нарочито бесстрастным лицом, держа золотой жезл так же, как в начале вечера.
– Могу я взять с собой служанку? – робко поинтересовалась Ида.
– Нет, демуазель, это ни к чему.
С ним был юноша, который освещал фонарем дорогу по коридорам и лестницам к королевским апартаментам. Маршал был высоким и шагал по-солдатски широко, так что Ида почти бежала, чтобы поспевать за ним.
– Уже очень поздно, – заметила она, но не получила ответа.
Ида оглянулась, но за тусклым пятном фонарного света лежала чернильная тьма. Бежать было некуда.
– Прошу вас… – Она схватила его за рукав.
Маршал замедлил шаг и остановился, но не из-за нее.
Они подошли к дверям, у которых стояла стража.
– Демуазель… – Он аккуратно отцепил ее руку. – Король оказал вам великую честь. С вами не случится ничего плохого.
Сколько раз он уже проделывал это? Ида была невинной, но не совсем невежественной. Церемониймейстеры и маршалы отвечали за королевских любовниц. Их долгом было заведовать потаенной стороной придворной жизни. Но она не любовница; она королевская подопечная… и наследница. Сколько других наследниц и подопечных ступали этой тропой вместе с маршалом глухой ночью? Маршал сказал, что она должна гордиться оказанной честью, но это не похоже на честь. Это похоже на нечто грязное, тайное и пугающее.
Маршал постучал жезлом в дверь, отворил ее и предложил Иде войти первой. Он настойчиво, но ласково подталкивал ее в спину.
– Сир, леди Ида де Тосни.
Генрих, сидевший у очага на скамье с высокой спинкой, оторвал глаза от стопки пергаментов, небрежно скрепленных сверху.
– А! – Он поманил Иду свободной рукой. – Подойдите, госпожа, и посидите со мной.
Кивка и взгляда хватило, чтобы маршал молча поклонился и вышел. Ида поспешно обвела комнату взглядом, но ни слуг, ни других гостей не обнаружила. Она осталась наедине с королем. С большой неохотой подошла и присела на край скамьи, сложив руки на коленях. Любопытно, документы, которые он изучает, имеют отношение к опекунству? Возможно, король решил проверить, что входит в ее приданое.
Генрих бросил на Иду долгий взгляд, от которого у нее свело живот. Отложив документы, он опустил руку на спинку скамьи и вытянул ноги. Ида заметила, что носки его сапог потертые.
– Не бойтесь, – произнес он. – Я вас не обижу.
– Разумеется, сир… – Она сжала колени.
– Кажется, вы мне не верите? – хихикнул Генрих. – Ваши губы говорят одно, а глаза полны всего того, что вы отрицаете… Нет, не опускайте взгляд. У вас красивые глаза цвета лесного ореха. – Он наклонился и погладил ее пальцем по щеке. – А кожа – как лепесток розы.
– Сир, я… – Она едва не отпрянула.
– Я знаю, о чем вы думаете. Вам хочется оказаться подальше отсюда?
Ида сглотнула, боясь ошибиться с ответом. Парализованная страхом, она пыталась собраться с мыслями.
– Лорд-маршал сказал, что вы хотите поговорить со мной об опеке.
– А, опека! – Его рука опустилась ниже и принялась играть с ее косой. – Вы наследница, Ида. У вас будет множество поклонников, желающих заполучить ваши земли и здоровую молодую женщину, способную рожать сыновей, так?
– Не знаю, сир… – Она покраснела от такой непристойной откровенности.
– О да, пока не знаете. Вы только что прибыли ко двору, но скоро они налетят со всех сторон и будут очень настойчивы. Ральф де Тосни был человеком с положением, а ваша мать – урожденная Бомон. – Король задумчиво водил пальцами по ее косе вверх и вниз, но неизменно спускался все ниже, пока не добрался до кисточки на конце, находившейся на уровне груди. – У вас есть земли, вы молоды, красивы и невинны. Настоящее сокровище, которое я намерен приберечь для себя.
Глаза Иды расширились. Она напряглась, чтобы вскочить на ноги:
– Сир, вы погубите меня…
– Несомненно, моя дорогая, – лениво улыбнулся Генрих, – ведь вам придется сравнивать со мной всех прочих мужчин, но не в том смысле, который вы вкладываете в эти слова. Мое внимание лишь добавит вам привлекательности в глазах тех, кто соперничает за мое золото и благосклонность. – Он указал на графин из горного хрусталя, стоявший на сундуке. – Налейте нам вина, будьте хорошей девочкой.
Ида была рада отсрочке, но ее руки дрожали, и она едва не разлила вино, темное, как венозная кровь. Она чувствовала на себе испытующий взгляд Генриха, и хотелось скрестить руки на груди.
Когда она вернулась к королю, он встал и накрыл ее кисти своей ладонью.
– Виночерпий из вас никудышный, – весело заметил он.
У Иды задрожал подбородок. Генрих забрал у нее вино, поставил на ларец и снова повернулся к ней:
– Ну что вы, милая, не надо плакать, не надо. Тише. Все хорошо. Я не обижу вас, честное слово. Я лишь хочу… – Он умолк, расстегнул круглые броши, скреплявшие ворот ее платья, и стащил его с плеч. Затем дернул завязки сорочки и стащил ее вслед за платьем, так что теперь Ида стояла перед ним обнаженная до талии и дрожала. – Очаровательно, – произнес он. – Такая юная, невинная и прелестная. Вы не представляете, что творите со мной…
Генрих сидел на кровати, глядя на Иду пресыщенно и нежно.
– Хватит, – произнес он. – Не надо слез. Это было не так уж и плохо, верно?
Ида сглотнула.
– Конечно, сир, – прошептала она.
Само действо было странным и неприятным, но Ида стиснула зубы и сказала себе, что это король и у нее нет иного выбора, кроме как повиноваться его воле. Она стерпела и осталась жива – физически, по крайней мере.
– Так почему вы плачете? Я оказал вам великую честь, милая. Вы для меня как невеста – девственная невеста короля. – Он ласково отвел с ее лица прядь густых каштановых волос.
– Но я чувствую себя обесчещенной, – отважилась прошептать Ида. – Люди будут показывать на меня и называть шлюхой. Мое доброе имя замарано. Я достанусь мужу испорченной. – Она сглотнула болезненный ком в горле, и слезы полились из-под век.
– Не надо, милая! – Генрих заключил ее в объятия и провел пальцем по мокрому лицу. – Никто не подумает о вас плохо. Вы принадлежите мне. Вы принадлежите королю, а королю всегда достается самое лучшее. Если кто-то оскорбит вас взглядом или словом, я велю его высечь, но этого не случится, обещаю. Беспокойство говорит в вашу пользу, но оно совершенно излишне. Я забочусь о тех, кто мне принадлежит. Держите голову высоко и гордитесь собой.
Он заставил ее сесть и собственноручно угостил вином, похожим на кровь. Затем достал из сундука перстень – не безделицу, какие раздавал сегодня направо и налево, а подлинное произведение ювелирного искусства – балас-рубин[9] размером с крупный мужской ноготь.
– Носите его ради меня, – произнес он. – По нему люди узна́ют, что вы принадлежите мне и я высоко ценю вас.
Король надел перстень на безымянный палец, предназначенный для обручального кольца, и поцеловал Иду в щеку и губы.
Ощутив проволочную жесткость его бороды и чуть влажное прикосновение губ, она задрожала.
– Ах, Ида, ваша власть в том, что вы ее не осознаете, – пробормотал Генрих.
Когда она допила вино, он помог ей натянуть шелковые чулки и завязать подвязки, поцеловал мягкую кожу бедер над застежками и под пятнами крови и семени. А потом надел на ее шею воротник из горностая как еще один символ королевского обладания.
– Вот. – Он погладил мех, а затем ее шею. – Этот воротник будет согревать вас до нашей следующей встречи.
Ида не помнила, как покидала покои короля, как переставляла ноги, покуда маршал вел ее обратно в женскую спальню. Года и Бертрис захлопотали вокруг нее, но она принимала их услуги, словно каменная статуя, молча. Ей хотелось одного – лечь, отрешиться от мира и погрузиться в забытье, в котором не нужно ни думать, ни чувствовать.
Глава 5
Сперва она боялась покидать свою комнату, полагая, что прочтет слово «шлюха» в глазах у каждого встречного, но внимание окружающих было в основном доброжелательным, хотя и чрезмерным. Она ловила восхищенные взгляды и взгляды, полные жалости. Королевские служащие выказывали ей уважение. Если кто-то и причмокивал губами, сопровождая это характерными жестами, то делал это не в ее присутствии. Она была королевской любовницей; она носила на пальце его перстень, на шее – его горностай. Как и обещал Генрих, его интерес окружал ее ярким защитным ореолом.
Он прислал новые дары. Роскошную ткань на платья, изящно позолоченные туфли, чулки из тончайшего шелка, ленты, кольца и броши. Королю нравилось, когда она сидела в его спальне по вечерам, вышивала или плела тесьму на своем маленьком ткацком станке. Он наблюдал со снисходительной улыбкой. Возможность сосредоточиться на том, что Ида хорошо умела делать, помогала справиться с беспокойством, а Генрих, похоже, получал удовольствие оттого, что она была рядом. Королю нравилось, когда она разминала ему плечи или массировала ступни и пела. Он часто вызывал ее только для того, чтобы обрести утешение в кротком женском обществе, не требующем умственного напряжения. Когда Генрих хотел уложить ее в постель, Ида уступала его желаниям безропотно. Разобравшись, чего следует ожидать и чего ожидают от нее, она перестала бояться. Постепенно она научилась радоваться тому, что может дарить удовольствие.
Ида даже начала испытывать к Генриху определенную привязанность. У него была очаровательная манера ерошить волосы во время раздумий, и, посещая его личную спальню по ночам, она видела уязвимые места, которые он скрывал от двора. За несколько месяцев до появления Иды в жизни короля его любовница Розамунда де Клиффорд умерла при родах вместе с младенцем. Генрих не любил говорить об этом, но по редким замечаниям, полным мучительной тоски, Ида заключила, что эта смерть оставила прореху в его жизни, которую никто и никогда не сможет заштопать. Ида была лишь жалкой заменой – тусклым огоньком тепла в стылой пустоте.
Когда ее положение упрочилось, просители начали предлагать взятки за ходатайство перед королем, чтобы он прислушался к их нуждам. Ида была поражена, когда торговец впервые преподнес ей отрез алого шелка и попросил помочь подыскать для него клиентов среди придворных. Не зная, что делать, но решив, что честность – лучшая политика, Ида взяла ткань и показала ее Генриху, который громко засмеялся, поцеловал Иду и назвал ее прелестью.
– Оставьте шелк себе, – хихикнул он, – и рекомендуйте торговца. Просители потекут к вам рекой, а вы заслужили награду за свою свежесть и честность! – Он намотал прядь ее волос на палец и добавил: – Впредь все подарки несите ко мне и рассказывайте, кто их вручил и о чем просил. Я сам решу, что делать.
Ида кивнула, почувствовав облегчение и радость. Судя по реакции Генриха, поступила правильно в сложной незнакомой ситуации.
В начале марта, через шесть месяцев после представления Иды Генриху, двор вновь расположился в Виндзоре. Уходящая зима дала арьергардный бой. Резкий северо-восточный ветер швырял горсти мокрого снега в плотно закрытые ставни, и пришлось зажечь дополнительные свечи, чтобы разогнать сумрак. Сидя у окна и радуясь подбитой соболем накидке, Ида играла в шахматы с костями[10] с младшим сыном Генриха Иоанном, которому недавно исполнилось одиннадцать лет. Это был сообразительный ребенок с обаятельной улыбкой и обманчивым налетом невинности, за которым скрывались коварство и жестокость. Ему нельзя было доверять. Ради победы мальчик был готов на все, и потому с ним редко соглашались играть. Он поймал Иду у окна, не оставив ей другого выхода. Иде не нравился Иоанн, но она жалела его, и не в ее характере было отказывать детям. Королева Алиенора, его мать, находилась под домашним арестом в Солсбери за участие в разжигании мятежа трехлетней давности, и Иоанн редко виделся с ней. Его братья были уже взрослыми со своим окружением и заботами, и шансы мальчика на наследство, как самого младшего, были весьма сомнительными.
Иоанн бросил кости, сделал ход и поднял светло-карие глаза, наблюдая за проходящей мимо строго одетой женщиной, за которой шли двое молодых мужчин.
– Гундреда, вдовствующая графиня Норфолк, с сыновьями, явилась, чтобы засвидетельствовать почтение моему отцу, – сообщил Иоанн.
Его глаза сардонически блестели, отчего он казался старше своих лет. Политика и интриги составляли его суть, подобно телосложению отца и волосам и глазам матери. Врожденные черты, вошедшие в плоть и кровь.
– Вы их знаете, сир? – подняла глаза Ида.
Графиня Гундреда была ее троюродной сестрой, но они никогда не встречались и не разговаривали.
– Только понаслышке, – покачал головой Иоанн. – Они еще утром пытались переговорить с моим отцом, но он был слишком занят. Я знаю, она подольщалась к Джону Маршалу, чтобы провел ее мимо привратников, но получила отказ.
Ида вспомнила, что муж Гундреды, граф Гуго Биго, умер во Фландрии. Ходившие несколько месяцев назад слухи о том, что он стал крестоносцем, оказались правдивы, но, несмотря на принесенный обет, он не продвинулся дальше Сент-Омера ввиду слишком слабого здоровья. Возле рта его вдовы пролегли глубокие морщины, а взгляд был полон подозрительности. Ее старший сын был примерно одного роста с Генрихом. На выступающем бледном подбородке топорщился желтый пушок, а взгляд был настороженным, как у матери. Темноволосый младший сын шел последним, сутулясь. Его живот свисал через пояс, словно ком теста.
– Вряд ли она сумеет заинтересовать моего отца, – усмехнулся Иоанн. – Разве что у нее найдется что предложить. От ее взгляда молоко киснет в крынках, а тело похоже на мешок репы.
Ида сжала губы и промолчала, так как Иоанн явно хотел ее разозлить. Она бросила кости, сделала ход и поставила принца в сложное положение. Он нахмурился, и она поняла, что совершила ошибку, не позволив ему выиграть. Генрих засмеялся бы и назвал ее умной девочкой, но Иоанн прищурился.
– Что ж, – добавил он, – по крайней мере, вам нечего опасаться: не сомневаюсь, что вы останетесь любимой подстилкой моего отца.
Он сгреб фигуры в сторону, уничтожив все следы позиции, вскочил и зашагал прочь с видом человека, которому принадлежит весь мир.
Кипя от ярости, Ида аккуратно убрала фигуры в шкатулку. Какие бы обиды Иоанн ни вымещал на ней, он не вправе говорить подобное. Она не опустится до его уровня и не станет ябедничать Генриху, который все равно засмеется и назовет выходку сына мальчишеской дерзостью, но Ида поклялась себе, что впредь будет избегать юнца и не станет его больше жалеть.
– Можно к вам присоединиться, госпожа?
Подняв глаза, Ида обнаружила, что к ней обращается вдовствующая графиня Норфолк. Сыновья больше не следовали за ней, они отошли, чтобы поговорить с другими молодыми людьми и согреться у огня.
Ида встала и сделала реверанс, затем снова села, освободив место для родственницы.
– Лорд Иоанн сказал мне, кто вы, – проглотив злобу, сосредоточилась на собеседнице Ида.
Столы на козлах были накрыты для главной официальной трапезы дня. Еще один стол, на возвышении, был устлан вышитой белой скатертью, все блюда, солонки и кубки на нем были из позолоченного серебра, некоторые инкрустированы драгоценными камнями. Два буфетчика усердно нареза́ли хлеб и укладывали на плоские подносы ломти – ими будут брать мясо, приготовленное в соусе. Другие слуги носили из кладовой кувшины с вином. Несмотря на беспокойство, Ида проголодалась. Только бы не заурчало в животе, когда она будет приседать перед королем.
Наконец появился Генрих. Он влетел в зал, словно на крыльях, и собравшиеся едва успели присесть и преклонить колени. Его темно-рыжие волосы были очень коротко подстрижены, не умащены и не завиты, а одежда казалась совсем простой по сравнению с нарядами просителей и гостей. Если бы Иду не предупредили о тяге Генриха к практичности, она приняла бы его за слугу, а маршала с золотым жезлом в роскошном алом плаще – за короля.
Она следила из-под ресниц, как Генрих приближается к очереди на представление и идет вдоль нее, останавливаясь, чтобы переброситься парой слов с каждым. Голос был хриплым, как будто король надышался дыма, но говорил он изящно и любезно, умело снимая напряжение. Хотя в зал он вошел стремительно, Иде показалось, что теперь в его походке появилась хромота. Возможно, ему тесны туфли? Она заметила царапину на тыльной стороне правой кисти, – похоже, Генрих не поладил с собакой или соколом. Его пальцы были сплошь унизаны перстнями, и Ида обратила внимание, что он снял несколько штук и подарил собеседникам. Наверное, специально для таких случаев у него целый сундук. Вряд ли король носит кольца, чтобы подчеркнуть красоту своих рук: их кожа груба, как будто он ежедневно занимается физическим трудом.
Генрих заговорил с юношей, стоявшим рядом с Идой, и посмотрел на нее. Она подняла глаза и в тот же миг попала в плен к глазам ярким, словно залитое солнцем стекло. Девушка спешно потупилась. Несомненно, король сочтет ее дурно воспитанной.
– Ида де Тосни, – объявил маршал.
Ида снова присела, не сводя глаз с мелких стежков на подоле своего платья. Затем ее подбородок приподняли указательным пальцем.
– Весьма изящный реверанс, – заметил Генрих, – но я бы предпочел, чтобы вы стояли прямо и смотрели на меня.
Ида собрала всю храбрость, повиновалась и вновь была пленена хищными прозрачными глазами.
Палец короля переместился на золотую застежку плаща.
– Маленькая дочка Ральфа де Тосни, – мягко произнес он. – При нашей последней встрече вы были краснощекой крошкой на руках у матери, а теперь взгляните на себя – достаточно взрослая, чтобы иметь собственное дитя.
Генрих ласкал ее тело взглядом, и лицо Иды вспыхнуло.
– Но щеки у вас по-прежнему красные, – с улыбкой добавил он.
– Сир… – прошептала она со смущением и страхом.
Случайные взгляды молодых людей не шли ни в какое сравнение с тем, как пожирал ее глазами король.
– Скромность вам к лицу. – С этими словами Генрих перешел к юноше, стоявшему рядом с ней, бросив через плечо еще один взгляд.
Дрожа от смущения, Ида тщетно ожидала разрешения удалиться. До ужина еще оставалось время, и король хотел продолжить разговор со своими подопечными. Ему принесли кресло и красивую мягкую скамеечку, которую он велел Иде поставить под его левую ногу.
– Старческие боли, – криво улыбнулся он. – Надеюсь, их снимет зрелище вашей юности и красоты.
– Сир, вы вовсе не стары, – вежливо возразила Ида, пытаясь поудобнее пристроить скамеечку, но получилось это не сразу.
Ей пришлось поднять ногу короля, что было интимным жестом, и все это время она ощущала на себе его испытующий взгляд и краснела. Выполнив приказ, девушка хотела незаметно отойти, но король пресек ее попытку и жестом приказал стать рядом.
– Я хочу, чтобы вы мне прислуживали, – произнес он.
Ида заметила, как многоопытные придворные понимающе переглянулись, и у нее свело живот. Генрих беседовал с остальными гостями, но время от времени поворачивался к ней. Ида отвечала робкими улыбками, однако растягивать губы становилось все труднее. Она терпеть не могла, когда ее выделяли. Чтобы унять беспокойство, она стала думать о вышивании. Скамеечка была обтянута золотым камчатным шелком с изысканным узором из ромбов. Как повторить его на куске рыжевато-коричневой шерстяной ткани, лежащей в ее шкатулке с шитьем.
– Вы о чем-то задумались, маленькая Ида, – весело заметил Генрих. – Скажите, какие умные мысли роятся в вашей головке?
Ида снова покраснела и метнула встревоженный взгляд на собравшихся. Что о ней подумают?
– Я… У меня нет умных мыслей, сир, – робко призналась она. – Я всего лишь размышляла об узоре на вашей скамеечке и о том, как бы вышить такой же.
Девушка увидела в глазах короля веселые искорки и опустила голову. Теперь он высмеет ее! Он так и поступил, но с доброй ноткой, от которой она задрожала.
– Ах, – произнес он, – если бы все мои знакомые женщины побольше думали о шитье, моя жизнь была бы намного спокойнее.
– Сир?
– Не важно, – покачал головой король. – Ида, вы напомнили мне, что в мире еще существует невинность, а в жизни – мгновения безмятежности… и это редкий и драгоценный дар.
Ида увидела в его взоре печаль, и, несмотря на беспокойство и тревогу, в ней пробудилось сострадание. При мысли, что она сумела дать королю нечто редкое, в ее груди затеплился огонек.
Кто-то из придворных сказал, что до него дошли слухи, будто Гуго, граф Норфолк, стал крестоносцем и отправился в Святую землю с графом Фландрии.
У Генриха от удивления отвисла челюсть, затем он резко хохотнул и хлопнул по подлокотникам кресла:
– Гуго Биго – крестоносец? Хотел бы я это видеть!
– Так мне сказали, сир.
– Кровь Господня, да старому мерзавцу уже, должно быть, лет восемьдесят! – Генрих энергично покачал головой. – Весьма замысловатый способ избежать возвращения в Англию, чтобы не видеть меня и развалин своего замка! – С этими словами он улыбнулся Иде и погладил ее по юбке.
Она не знала, чего от нее ждут – одобрительного кивка или остроумного замечания, и неуверенно произнесла:
– Сир, возможно, он отправился в Крестовый поход ради спасения своей души.
– У Гуго Биго нет души, – фыркнул Генрих. – Он давным-давно продал ее по сходной цене. – Король небрежно отмахнулся. – Если слухи верны, надеюсь, сарацины его прикончат. Но, судя по состоянию здоровья графа в Сайлхеме, он не доставит им такого удовольствия.
Дворецкий склонился перед королем и сообщил, что все готовы и ожидают, когда его величеству будет угодно отужинать. Генрих кивнул и приказал Иде поднять его ногу со скамеечки и помочь ему встать. Король навалился на нее, и на мгновение его рука задержалась на ее талии, а взгляд хищно окинул грудь.
– Мы еще побеседуем, – пообещал он. – Мне понравилось ваше общество, и я не позволю вам цвести вдали от моих глаз.
Он направился к столу на возвышении. Ида присела в реверансе, спрятав руки под плащом, чтобы никто не заметил, как они дрожат.
* * *
Тем же вечером, когда Ида готовилась ко сну, Джон Фицджон, королевский маршал, явился к двери женской спальни с известием, что король желает поговорить с Идой о ее опеке и замужестве.Служанки Иды поспешно принялись снова одевать ее, поскольку королевскими приказами не пренебрегают, особенно если их сообщают вельможи в чине маршала – пусть даже на пороге ночи, когда большинство придворных спят.
– Что ж, – запыхавшись, вымолвила Бертрис, проворно шнуруя платье Иды, – похоже, вы поймали в свои силки короля.
Ида содрогнулась. Ей казалось, что это ее поймали в силки.
– Что мне делать?
– Не упускайте удачу. – Бертрис застегнула концы шнуровки. – У него не было любовницы с весны, когда скончалась Розамунда де Клиффорд.
– По-вашему, я должна уступить? – в ужасе уставилась на женщину Ида.
Глаза Бертрис стали хитрыми.
– Милая моя, если король будет недоволен вашим отказом, остаток дней вы проведете замужем за каким-нибудь болваном. Покоритесь его желаниям, и мир ляжет к вашим ногам. Королевская милость наделит вас силой, с которой придется считаться.
Иду затошнило.
– Если бы я знала, то надела бы свое самое унылое платье и не мылась бы неделю. – Она укоризненно взглянула на циничных служанок. – Тогда бы он меня не заметил.
– Уверена, что заметил бы, солнышко. Золото и в грязи блестит. – Бертрис принесла гребень и проворно собрала каштановые волосы Иды в гладкий узел, прежде чем заново переплести их шелковыми лентами.
– Если король приказывает, надо повиноваться, – сказала Года. – Бертрис права. Подчинитесь ему – и обретете власть.
Мужчина за дверью нетерпеливо прокашлялся.
– Я жду, миледи, – произнес маршал.
Ида вообразила, как прячется под кроватью или сбегает через окно, но в реальном мире спасения не было. Возможно, он просто хочет поговорить об опеке, подумала девушка, цепляясь за соломинку. Глубоко вздохнув и подняв голову она направилась к двери. Маршал поклонился ей с нарочито бесстрастным лицом, держа золотой жезл так же, как в начале вечера.
– Могу я взять с собой служанку? – робко поинтересовалась Ида.
– Нет, демуазель, это ни к чему.
С ним был юноша, который освещал фонарем дорогу по коридорам и лестницам к королевским апартаментам. Маршал был высоким и шагал по-солдатски широко, так что Ида почти бежала, чтобы поспевать за ним.
– Уже очень поздно, – заметила она, но не получила ответа.
Ида оглянулась, но за тусклым пятном фонарного света лежала чернильная тьма. Бежать было некуда.
– Прошу вас… – Она схватила его за рукав.
Маршал замедлил шаг и остановился, но не из-за нее.
Они подошли к дверям, у которых стояла стража.
– Демуазель… – Он аккуратно отцепил ее руку. – Король оказал вам великую честь. С вами не случится ничего плохого.
Сколько раз он уже проделывал это? Ида была невинной, но не совсем невежественной. Церемониймейстеры и маршалы отвечали за королевских любовниц. Их долгом было заведовать потаенной стороной придворной жизни. Но она не любовница; она королевская подопечная… и наследница. Сколько других наследниц и подопечных ступали этой тропой вместе с маршалом глухой ночью? Маршал сказал, что она должна гордиться оказанной честью, но это не похоже на честь. Это похоже на нечто грязное, тайное и пугающее.
Маршал постучал жезлом в дверь, отворил ее и предложил Иде войти первой. Он настойчиво, но ласково подталкивал ее в спину.
– Сир, леди Ида де Тосни.
Генрих, сидевший у очага на скамье с высокой спинкой, оторвал глаза от стопки пергаментов, небрежно скрепленных сверху.
– А! – Он поманил Иду свободной рукой. – Подойдите, госпожа, и посидите со мной.
Кивка и взгляда хватило, чтобы маршал молча поклонился и вышел. Ида поспешно обвела комнату взглядом, но ни слуг, ни других гостей не обнаружила. Она осталась наедине с королем. С большой неохотой подошла и присела на край скамьи, сложив руки на коленях. Любопытно, документы, которые он изучает, имеют отношение к опекунству? Возможно, король решил проверить, что входит в ее приданое.
Генрих бросил на Иду долгий взгляд, от которого у нее свело живот. Отложив документы, он опустил руку на спинку скамьи и вытянул ноги. Ида заметила, что носки его сапог потертые.
– Не бойтесь, – произнес он. – Я вас не обижу.
– Разумеется, сир… – Она сжала колени.
– Кажется, вы мне не верите? – хихикнул Генрих. – Ваши губы говорят одно, а глаза полны всего того, что вы отрицаете… Нет, не опускайте взгляд. У вас красивые глаза цвета лесного ореха. – Он наклонился и погладил ее пальцем по щеке. – А кожа – как лепесток розы.
– Сир, я… – Она едва не отпрянула.
– Я знаю, о чем вы думаете. Вам хочется оказаться подальше отсюда?
Ида сглотнула, боясь ошибиться с ответом. Парализованная страхом, она пыталась собраться с мыслями.
– Лорд-маршал сказал, что вы хотите поговорить со мной об опеке.
– А, опека! – Его рука опустилась ниже и принялась играть с ее косой. – Вы наследница, Ида. У вас будет множество поклонников, желающих заполучить ваши земли и здоровую молодую женщину, способную рожать сыновей, так?
– Не знаю, сир… – Она покраснела от такой непристойной откровенности.
– О да, пока не знаете. Вы только что прибыли ко двору, но скоро они налетят со всех сторон и будут очень настойчивы. Ральф де Тосни был человеком с положением, а ваша мать – урожденная Бомон. – Король задумчиво водил пальцами по ее косе вверх и вниз, но неизменно спускался все ниже, пока не добрался до кисточки на конце, находившейся на уровне груди. – У вас есть земли, вы молоды, красивы и невинны. Настоящее сокровище, которое я намерен приберечь для себя.
Глаза Иды расширились. Она напряглась, чтобы вскочить на ноги:
– Сир, вы погубите меня…
– Несомненно, моя дорогая, – лениво улыбнулся Генрих, – ведь вам придется сравнивать со мной всех прочих мужчин, но не в том смысле, который вы вкладываете в эти слова. Мое внимание лишь добавит вам привлекательности в глазах тех, кто соперничает за мое золото и благосклонность. – Он указал на графин из горного хрусталя, стоявший на сундуке. – Налейте нам вина, будьте хорошей девочкой.
Ида была рада отсрочке, но ее руки дрожали, и она едва не разлила вино, темное, как венозная кровь. Она чувствовала на себе испытующий взгляд Генриха, и хотелось скрестить руки на груди.
Когда она вернулась к королю, он встал и накрыл ее кисти своей ладонью.
– Виночерпий из вас никудышный, – весело заметил он.
У Иды задрожал подбородок. Генрих забрал у нее вино, поставил на ларец и снова повернулся к ней:
– Ну что вы, милая, не надо плакать, не надо. Тише. Все хорошо. Я не обижу вас, честное слово. Я лишь хочу… – Он умолк, расстегнул круглые броши, скреплявшие ворот ее платья, и стащил его с плеч. Затем дернул завязки сорочки и стащил ее вслед за платьем, так что теперь Ида стояла перед ним обнаженная до талии и дрожала. – Очаровательно, – произнес он. – Такая юная, невинная и прелестная. Вы не представляете, что творите со мной…
* * *
Ида лежала в постели Генриха на надушенном прохладном полотне, укрытая мягкой чистой простыней и покрывалом из бордового шелка с вышитыми павлинами. Слезы текли из-под зажмуренных век, и она стирала их ладонью. Между ног горело, внизу живота ныло.Генрих сидел на кровати, глядя на Иду пресыщенно и нежно.
– Хватит, – произнес он. – Не надо слез. Это было не так уж и плохо, верно?
Ида сглотнула.
– Конечно, сир, – прошептала она.
Само действо было странным и неприятным, но Ида стиснула зубы и сказала себе, что это король и у нее нет иного выбора, кроме как повиноваться его воле. Она стерпела и осталась жива – физически, по крайней мере.
– Так почему вы плачете? Я оказал вам великую честь, милая. Вы для меня как невеста – девственная невеста короля. – Он ласково отвел с ее лица прядь густых каштановых волос.
– Но я чувствую себя обесчещенной, – отважилась прошептать Ида. – Люди будут показывать на меня и называть шлюхой. Мое доброе имя замарано. Я достанусь мужу испорченной. – Она сглотнула болезненный ком в горле, и слезы полились из-под век.
– Не надо, милая! – Генрих заключил ее в объятия и провел пальцем по мокрому лицу. – Никто не подумает о вас плохо. Вы принадлежите мне. Вы принадлежите королю, а королю всегда достается самое лучшее. Если кто-то оскорбит вас взглядом или словом, я велю его высечь, но этого не случится, обещаю. Беспокойство говорит в вашу пользу, но оно совершенно излишне. Я забочусь о тех, кто мне принадлежит. Держите голову высоко и гордитесь собой.
Он заставил ее сесть и собственноручно угостил вином, похожим на кровь. Затем достал из сундука перстень – не безделицу, какие раздавал сегодня направо и налево, а подлинное произведение ювелирного искусства – балас-рубин[9] размером с крупный мужской ноготь.
– Носите его ради меня, – произнес он. – По нему люди узна́ют, что вы принадлежите мне и я высоко ценю вас.
Король надел перстень на безымянный палец, предназначенный для обручального кольца, и поцеловал Иду в щеку и губы.
Ощутив проволочную жесткость его бороды и чуть влажное прикосновение губ, она задрожала.
– Ах, Ида, ваша власть в том, что вы ее не осознаете, – пробормотал Генрих.
Когда она допила вино, он помог ей натянуть шелковые чулки и завязать подвязки, поцеловал мягкую кожу бедер над застежками и под пятнами крови и семени. А потом надел на ее шею воротник из горностая как еще один символ королевского обладания.
– Вот. – Он погладил мех, а затем ее шею. – Этот воротник будет согревать вас до нашей следующей встречи.
Ида не помнила, как покидала покои короля, как переставляла ноги, покуда маршал вел ее обратно в женскую спальню. Года и Бертрис захлопотали вокруг нее, но она принимала их услуги, словно каменная статуя, молча. Ей хотелось одного – лечь, отрешиться от мира и погрузиться в забытье, в котором не нужно ни думать, ни чувствовать.
Глава 5
Замок Виндзор, сентябрь 1176 года
Через четыре дня, за которые король вызывал ее дважды, у Иды начались регулы, и она испытала безмерное облегчение оттого, что семя Генриха не укоренилось. Бертрис, хорошо осведомленная в подобных вещах, посоветовала ей перед посещением Генриха промывать женские части уксусом, поскольку это препятствует зачатию. Ида знала, что предотвращение беременности – грех, но прелюбодеяние с королем уже запятнало ее, и мысль о том, чтобы понести дитя, наполняла ее страхом и стыдом.Сперва она боялась покидать свою комнату, полагая, что прочтет слово «шлюха» в глазах у каждого встречного, но внимание окружающих было в основном доброжелательным, хотя и чрезмерным. Она ловила восхищенные взгляды и взгляды, полные жалости. Королевские служащие выказывали ей уважение. Если кто-то и причмокивал губами, сопровождая это характерными жестами, то делал это не в ее присутствии. Она была королевской любовницей; она носила на пальце его перстень, на шее – его горностай. Как и обещал Генрих, его интерес окружал ее ярким защитным ореолом.
Он прислал новые дары. Роскошную ткань на платья, изящно позолоченные туфли, чулки из тончайшего шелка, ленты, кольца и броши. Королю нравилось, когда она сидела в его спальне по вечерам, вышивала или плела тесьму на своем маленьком ткацком станке. Он наблюдал со снисходительной улыбкой. Возможность сосредоточиться на том, что Ида хорошо умела делать, помогала справиться с беспокойством, а Генрих, похоже, получал удовольствие оттого, что она была рядом. Королю нравилось, когда она разминала ему плечи или массировала ступни и пела. Он часто вызывал ее только для того, чтобы обрести утешение в кротком женском обществе, не требующем умственного напряжения. Когда Генрих хотел уложить ее в постель, Ида уступала его желаниям безропотно. Разобравшись, чего следует ожидать и чего ожидают от нее, она перестала бояться. Постепенно она научилась радоваться тому, что может дарить удовольствие.
Ида даже начала испытывать к Генриху определенную привязанность. У него была очаровательная манера ерошить волосы во время раздумий, и, посещая его личную спальню по ночам, она видела уязвимые места, которые он скрывал от двора. За несколько месяцев до появления Иды в жизни короля его любовница Розамунда де Клиффорд умерла при родах вместе с младенцем. Генрих не любил говорить об этом, но по редким замечаниям, полным мучительной тоски, Ида заключила, что эта смерть оставила прореху в его жизни, которую никто и никогда не сможет заштопать. Ида была лишь жалкой заменой – тусклым огоньком тепла в стылой пустоте.
Когда ее положение упрочилось, просители начали предлагать взятки за ходатайство перед королем, чтобы он прислушался к их нуждам. Ида была поражена, когда торговец впервые преподнес ей отрез алого шелка и попросил помочь подыскать для него клиентов среди придворных. Не зная, что делать, но решив, что честность – лучшая политика, Ида взяла ткань и показала ее Генриху, который громко засмеялся, поцеловал Иду и назвал ее прелестью.
– Оставьте шелк себе, – хихикнул он, – и рекомендуйте торговца. Просители потекут к вам рекой, а вы заслужили награду за свою свежесть и честность! – Он намотал прядь ее волос на палец и добавил: – Впредь все подарки несите ко мне и рассказывайте, кто их вручил и о чем просил. Я сам решу, что делать.
Ида кивнула, почувствовав облегчение и радость. Судя по реакции Генриха, поступила правильно в сложной незнакомой ситуации.
В начале марта, через шесть месяцев после представления Иды Генриху, двор вновь расположился в Виндзоре. Уходящая зима дала арьергардный бой. Резкий северо-восточный ветер швырял горсти мокрого снега в плотно закрытые ставни, и пришлось зажечь дополнительные свечи, чтобы разогнать сумрак. Сидя у окна и радуясь подбитой соболем накидке, Ида играла в шахматы с костями[10] с младшим сыном Генриха Иоанном, которому недавно исполнилось одиннадцать лет. Это был сообразительный ребенок с обаятельной улыбкой и обманчивым налетом невинности, за которым скрывались коварство и жестокость. Ему нельзя было доверять. Ради победы мальчик был готов на все, и потому с ним редко соглашались играть. Он поймал Иду у окна, не оставив ей другого выхода. Иде не нравился Иоанн, но она жалела его, и не в ее характере было отказывать детям. Королева Алиенора, его мать, находилась под домашним арестом в Солсбери за участие в разжигании мятежа трехлетней давности, и Иоанн редко виделся с ней. Его братья были уже взрослыми со своим окружением и заботами, и шансы мальчика на наследство, как самого младшего, были весьма сомнительными.
Иоанн бросил кости, сделал ход и поднял светло-карие глаза, наблюдая за проходящей мимо строго одетой женщиной, за которой шли двое молодых мужчин.
– Гундреда, вдовствующая графиня Норфолк, с сыновьями, явилась, чтобы засвидетельствовать почтение моему отцу, – сообщил Иоанн.
Его глаза сардонически блестели, отчего он казался старше своих лет. Политика и интриги составляли его суть, подобно телосложению отца и волосам и глазам матери. Врожденные черты, вошедшие в плоть и кровь.
– Вы их знаете, сир? – подняла глаза Ида.
Графиня Гундреда была ее троюродной сестрой, но они никогда не встречались и не разговаривали.
– Только понаслышке, – покачал головой Иоанн. – Они еще утром пытались переговорить с моим отцом, но он был слишком занят. Я знаю, она подольщалась к Джону Маршалу, чтобы провел ее мимо привратников, но получила отказ.
Ида вспомнила, что муж Гундреды, граф Гуго Биго, умер во Фландрии. Ходившие несколько месяцев назад слухи о том, что он стал крестоносцем, оказались правдивы, но, несмотря на принесенный обет, он не продвинулся дальше Сент-Омера ввиду слишком слабого здоровья. Возле рта его вдовы пролегли глубокие морщины, а взгляд был полон подозрительности. Ее старший сын был примерно одного роста с Генрихом. На выступающем бледном подбородке топорщился желтый пушок, а взгляд был настороженным, как у матери. Темноволосый младший сын шел последним, сутулясь. Его живот свисал через пояс, словно ком теста.
– Вряд ли она сумеет заинтересовать моего отца, – усмехнулся Иоанн. – Разве что у нее найдется что предложить. От ее взгляда молоко киснет в крынках, а тело похоже на мешок репы.
Ида сжала губы и промолчала, так как Иоанн явно хотел ее разозлить. Она бросила кости, сделала ход и поставила принца в сложное положение. Он нахмурился, и она поняла, что совершила ошибку, не позволив ему выиграть. Генрих засмеялся бы и назвал ее умной девочкой, но Иоанн прищурился.
– Что ж, – добавил он, – по крайней мере, вам нечего опасаться: не сомневаюсь, что вы останетесь любимой подстилкой моего отца.
Он сгреб фигуры в сторону, уничтожив все следы позиции, вскочил и зашагал прочь с видом человека, которому принадлежит весь мир.
Кипя от ярости, Ида аккуратно убрала фигуры в шкатулку. Какие бы обиды Иоанн ни вымещал на ней, он не вправе говорить подобное. Она не опустится до его уровня и не станет ябедничать Генриху, который все равно засмеется и назовет выходку сына мальчишеской дерзостью, но Ида поклялась себе, что впредь будет избегать юнца и не станет его больше жалеть.
– Можно к вам присоединиться, госпожа?
Подняв глаза, Ида обнаружила, что к ней обращается вдовствующая графиня Норфолк. Сыновья больше не следовали за ней, они отошли, чтобы поговорить с другими молодыми людьми и согреться у огня.
Ида встала и сделала реверанс, затем снова села, освободив место для родственницы.
– Лорд Иоанн сказал мне, кто вы, – проглотив злобу, сосредоточилась на собеседнице Ида.