Страница:
Две пули и три гильзы отстреляны из пистолета C-Z-75, калибра 9 мм.– Какой аккуратный стрелок! – пробормотал Арсений – Все в цель. И нам работы меньше.
Четыре обнаруженные пули и четыре гильзы – к пистолету ТТ…
Далее, по списку оружия разбирались все найденные на месте происшествия гильзы и пули, сплющенные о столбы и деревья, а также извлеченные из тел погибших. Но таинственную пулю из обшивки, которая заинтересовала Арсения, идентифицировать не удалось. Подходящий ствол так и не нашли.
«Откуда взялись эти две пули, выпущенные, по заключению экспертов, из неопределяемого снайперского оружия? И почему кроме как в Круковского и автомобиль „нексус“ модели „Джип Урбан“ (автомобиль номер 4) снайпер никуда больше не стрелял? Может, он специально продырявил джип, чтобы спровоцировать бойню? И свалить потом смерть пенсионера на привычные для города бандитские разборки? Да и был ли вообще снайпер?»
Арсений снова подтянул к себе папку с протоколами осмотра места происшествия.
«Роман сказал, что нашли вроде бы одного живого переговорщика. Я его не застал, „скорая“ уже уехала, но, по словам Вебера, он успел что-то сказать…»
Он переложил несколько плотных прозрачных файлов с бумагами. «Ну, где же он? А вот!»
«Из протокола допроса свидетеля А. А. Ковалечика».Арсений неодобрительно хмыкнул, сказал:
– Господи! Сколько можно учить нашу доблестную полицию, чтоб сразу допрашивали в качестве подозреваемых! Да все без толку… Оно и понятно – свидетелю адвокат не обязателен, подозреваемым этого самого Ковалечика потом сделать можно. Ладно, что там наш новоиспеченый «свидетель» поведал?
Встреча была мирная, начальник, недавно все споры между нашими бригадами паханы перетерли, кто-то из воров приехал. Решили отметить это дело конкретно, рванули в «Нептун». Чтоб скрепить, значит, отношения, забили стрелку и крестовцам, ну, они под Крестом ходят… Ресторан заказывать заранее не стали, они бы сразу просекли, что к чему. Но официанты в «Нептуне» были предупреждены, – как появимся мы с гостями – сразу поляну накрывают… Тут тонкость такая. Мы их, короче, пригласили, все приготовили, но район-то как раз их. Пушки взяли так, даже не на всякий случай, а по привычке, что ли… Начальник, мне бы в больничку, а? Болит, сука! Едет? Ладно, ладно, расскажу, только пообещай, что «скорая» сейчас приедет!На вопросы – были ли еще какие-то выстрелы, перед началом разборок, быстро получивших название «примирительных», Ковалечик ответил отрицательно: «Не-не, начальник, как можно! Мы ж на мировую пришли».
Ну, короче, воры все рассудили, не нам их слову и решению перечить. Никто шмалять-то не собирался. А те, крестовцы, с оружием были, потому что в непонятке приехали полной. Остановились – машина к машине, словечками перекидываемся. Бригадир наш – Толян-Длинный, решил презент их главарю сделать – охотничий «Зауэр» подогнал, вертикалку. У крестовцев бригадир охоту любит, больше, чем баню с телками. Достал Толян «Зауэр» этот… Только собрался о кабаке говорить, как вдруг слышим – хлопок. В лобовухе крестовского джипаря – дыра, и осколки брызгами. Точно говорю, из наших никто не стрелял, не было намерений таких, а крестовцы не разобрались, пушки выхватили, и понеслось…
Получается, кто-то изобразил дырочку в лобовом стекле «лексуса». Сам по себе ущерб был мизерным: что стоит сменить лобовуху тем, кто держит крышу в автосервисе? Договорлись бы. Но звук выстрела заставил братков схватиться за стволы – не выдержали нервы у вчерашних противников. И понеслась: перестреляли друг друга в пять минут. А старик, похоже, появился, когда обе бригады уже уполовинились.
Когда Ковалечика спросили, какое отношение к встрече двух бригад у ресторана «Нептун» имеет пенсионер Круковский, он заявил, что никакого старика не видел и знать не знает. По фотографии старика не опознал. А кто там проходил мимо, на это смотреть было некогда.
«Э-эх, охрану бы еще допросить, шестерок, что на стреме стояли. Да ищи их теперь! Попрятались по углам, на дно залегли…»
Арсений снова позвонил Богдану, спросил про Ковалечика.
Старлей рассмеялся.
– А-а, тот еще свидетель! Он, похоже, смельчак из смельчаков: как только услышал первый выстрел – сразу же сиганул под машину. Правда, успел таки схлопотать вдогонку пару «горяченьких» из акаэма. Сейчас в больнице загорает, требует адвоката. Тогда со страху все рассказал, а теперь – очухался, о долге перед братвой вспомнил.
– Но пенсионера он не знает?
– Самыми страшными клятвами клянется, что не знает. А чем вас так заинтересовал это старик, Арсений Юльевич? Обычный прохожий, пенсионер, ничем не примечательный. Убит случайным выстрелом в перестрелке. Жалко, конечно, но…
«Раз меня заинтересовал, то и Каин вцепится, не говоря уж о газетчиках, если, не дай бог, пронюхают. Спокойно закрыть дело вам все равно никто не даст», – хотел ответить Арсений, но сдержался.
– А вы, Богдан, протокол баллистической экспертизы читали? Необычные пули вас не насторожили?
Неопределенно хмыкнув, старлей ответил:
– Вы все о снайпере думаете? Вам виднее, конечно, я две группы выслал по крышам лазить, но, по-моему, никакого стрелка мы не найдем. Если бы братва захотела кого-нибудь подстрелить, так и подстрелила бы. Зачем в стекло палить? Предупредить? А в старика зачем? Лучше уж парой первых выстрелов убрать самых опасных бойцов, с акаэмами, например. Или бригадира, того же Креста. А пули – что пули? Я вам сейчас десяток версий могу привести, откуда они взялись.
– Например.
– Хотя бы такая: самодел. У братков был временный голод с боеприпасами, вот и заказали партию местному умельцу. Смешалась потом с нормальными патронами, и вместе со всеми попала в магазин.
– Пусть так. Но я все же попрошу вас довести поиски снайперской лежки до логического конца. И вот еще что: допросите еще раз этого Ковалечика. Покажите ему нормальное фото Круковского – у него в квартире наверняка есть. И узнайте: не помнит ли он, чтобы во время стрелки над ними кружил вертолет.
– Это еще зачем?
– Узнайте. И если будут какие-нибудь результаты – сразу же доложите. Хорошо?
Старший лейтенант Роман Вебер перезвонил через день. Но сказал он совсем не то, что ожидал услышать Арсений. Будничным, немного усталым голосом полицейский опер доложил, что ночью свидетель Ковалечик А. А. скончался от сепсиса, так что узнать у него, пролетал над ними вертолет или нет (это на случай, если Круковский «занимал вертикальное положение»), не представлялось возможным. А других разумных объяснений, учитывая дальность выстрела, у Арсения не было.
Впрочем, и те показания, что уже были в деле, – бесценны. Ковалечик – единственный пережил примирительную стрелку. Пусть и всего лишь на двое суток.
Лежку снайпера, кстати, тоже найти не удалось. Люди Вебера обыскали все высотки в округе, кроны деревьев, крыши сараев и хозяйственных пристроек ресторана. Ничего. Никаких зацепок. Либо снайпер все тщательно за собой убрал – даже листьями сверху присыпал! – либо… никакого таинственного стрелка не было и в помине.
Точку в странностях этого дела попытались поставить эксперты-химики, но и она в конечном итоге, оказалась очередной запятой.
То есть, Круковский упал и, уже приподнимаясь, получил ранение, или наоборот – был ранен и, падая, приложился рукавом о дерево, или даже к стволу его отбросило выстрелом… Сплошные «или». Одно ясно – к разборкам двух банд у ресторана «Нептун» Круковский, скорее всего, непричастен и пострадал вовсе не из-за них. Скорее – наоборот. Тот же убийца (или убийцы), что стрелял в Круковского, вторым выстрелом инициировал перестрелку не вовремя собравшихся рядом бандитов. Или вовремя? Опять «или»…
…следы вещества белого цвета, обнаруженные на рукаве пиджака, принадлежавшего Красовскому Б. В., являются следами однородной по своему составу извести, нанесенной на ствол дерева, с которого брались соскобы вещества бурого цвета из экспертного заключения №3071 от 17 июня 2005 года.
– Сложная пуля, – виновато сказал вечером эксперт-баллист, не сумевший разобраться с оружием. Арсений поймал его на выходе из Центра судмедэкспертиз. – И труп тоже сложный…
– Что значит – сложный? Труп он и есть труп. Сложными бывают обстоятельства смерти… – с досадой ответил Арсений. Множащиеся загадки этого дела нравились ему все меньше.
– Обстоятельства обстоятельствами. А только труп тоже сложный.
– Объясни!
– Объясняю. Снайпер очень уж самоуверенный тут работал. Оружие у него – не простая СВД, «винторез» и даже не спецназовский снайперский комплекс «Тайга», это я бы сразу распознал… Оружие редкое, скорее всего заказное. А значит – не начинающий снайпер достался твоему Круковскому. Одно оружие у него потянет стоимостью выше обычной стоимости «заказа». И не скинул он снайперку свою, как это обычно делается. Смотри, как оно все сошлось… Выстрел – и Круковский обречен. Второй – и братва с братвой пострелялась.
– Была у меня такая мысль. Ты тоже думаешь, что убить хотели именно Круковского, а потом спровоцировать перестрелку? Тогда смерть старика спишут на случайно пойманную пулю, и никто не станет заниматься расследованием его смерти?
– Именно. Холодный точный расчет. Слишком сложно для обычной «заказухи»! – сказал эксперт.
На следующий день Арсений позвонил в морг и распорядился произвести повторное опознание трупа. Тогда, у ресторана «Нептун» пенсионера опознали понятые. Но мало ли что… А вдруг очередная загадка? Однако все оказалось правильно, Круковского опознали уверенно:
…Опознающий – Кучко Алекс Генрихович, в присутствии понятых – студентов-стажеров третьего курса юридического университета Крулевко Игната и Амирамо Ангелики, а также патологоанатома Несвадьбы Климента Саровича, в помещении морга Центра по производству судебно-медицинских экспертиз, в представленном для опознания трупе (Объект номер 11 по протоколу осмотра места происшествия от 16 июня 2005 года.) опознал гражданина Круковского Богдана Владиленовича, который известен ему как сосед из квартиры 76 в доме 93 по проспекту Независимости. Замечаний и заявлений в ходе опознания не поступило.С утренней почтой Арсению принесли формальные данные о Круковском: справки-характеристики – из жилищной инспекции и от участкового полицейского. Лаконичная, в десять строчек бумажка из ЖИИНа заканчивалась такими словами:
Внизу стояла дата, подписи опознающего, понятых и патологоанатома.
По месту жительства характеризуется положительно. Состоял в домовом комитете. Аморального образа жизни не вел, пользуется авторитетом среди общественности.«Грустная оговорка, – подумал Арсений. – Грустная и такая привычная. Не укладывается в голове у людей, что сосед, которого привыкли видеть, здороваться, перебрасываться парой слов о погоде, больше не живет. Человеческая психика верит в неизменность окружающего мира, и когда в привычном порядке вещей что-то меняется, она на первых порах отказывается это воспринимать. Вот и Круковский… Простреленное тело третьи сутки неподвижно лежит в морге под равнодушным светом бестеневых ламп, но люди все еще говорят о нем, как о живом – „пользуется авторитетом“. Пока еще пользуется».
Характеристика участкового почти не отличалась от предыдущей, разве что сакральным: «не был, не состоял, не привлекался».
Круковский Богдан Владиленович, 20 августа 1936 г. рождения, урожденный города Вереста (Империя), с 1974 года проживал по адресу: Североморье, г. Балтийск, проспект Независимости, дом 93, квартира 76. С 1996 года на пенсии, место последней работы: Североморский высший медицинский институт, должность – преподаватель. С соседями отношения хорошие, жалоб на гражданина Круковского не поступало, оплату коммунальных услуг производил своевременно, холост, состоял в домовом комитете по месту проживания. Активный участник Движения пенсионеров. Судимостей не имеет, под следствием и судом не состоял, к административной ответственности не привлекался. Справка выдана по месту требования для представления в следственный отдел ОВД «Прибрежное» и в Центральную прокуратуру СР.Арсений привычно потянулся в нижний ящик стола, где раньше лежали сигареты. Так же привычно себя одернул – нет, братец! бросать, так бросать, – и задумался. «Кто ты, пенсионер Богдан Круковский? Почему тебя убили так холодно и расчетливо, не пожалев жизни еще десятерых?»
3
– Значит, ты думаешь, что дело пока рано передавать в архив? – Старший прокурор Каневский легонько прихлопнул рукой папку с делом. Холеные пальцы теребили алюминиевую застежку.
Арсений не торопился с ответом, прежде стоило собраться с мыслями. При любом раскладе пахать ему, при этом хорошо если премия перепадет, а лавры и почести достанутся Каину. Но еще хуже будет сказать, что дело ясное, как божий день, и копать глубоко не стоит, а журналисты потом нароют что-нибудь сенсационное, и тогда мало не покажется никому.
Да и не шел у него из головы странный пенсионер Богдан Круковский.
– Рано, Генрих Львович. Слишком много вопросов.
– Каких вопросов? Все предельно ясно – две бригады повоевали, единственный выживший скончался в больнице. Подозреваемых нет, а истинных главарей к делу не привлечешь. Никогда! – последнее слово Каневский произнес с заметным нажимом.
– Вы смотрели мою докладную записку?
Старший прокурор раздраженно махнул рукой:
– Смотрел, ну и что? В перестрелке случайно погиб старик-пенсионер. Что из этого можно выжать? Неужели ты всерьез готов поверить в версию, что этот самый, – он заглянул в документы, – Круковский – вор в законе или чего похуже?
– Я пока ни во что не готов поверить, – спокойно ответил Арсений. – Но он убит пулей неизвестного происхождения, предположительно из снайперского оружия. Индивидуального, заказного, а значит – предельно дорогого. Оружие не найдено. Кто в него стрелял? Какая из двух группировок наняла снайпера и почему, имея такой козырь, они не перестреляли своих противников в пять минут? Следов снайпера, кстати, тоже найти не удалось. Получается, он стрелял с дистанции в два – два с половиной километра, что выдает в нем профессионала экстра-класса. Зачем нанимать такого спеца, чтобы убить всего лишь какого-то старика? Вторая пуля из того же оружия извлечена из салона одного из джипов. Зачем сделан этот выстрел? Продолжать?
Несколько минут Каневский листал протоколы, потом спросил:
– Кто же он тогда?
– Я не знаю. Но надеюсь узнать. Хорошо бы раньше телевидения – они уже начали копать вокруг балтийской перестрелки. Местный опер мне уже три раза звонил, спрашивал, можно ли информацией поделиться.
– Гнать их надо в шею!
– Если начнем гнать, Генрих Львович, они поймут, что дело нечисто, и влезут в дело по уши. Даже если Круковский обычный пенсионер, они с нас не слезут: «Старики и дети гибнут под пулями бандитов, а наши доблестные органы бездействуют…»
– Ладно, ладно, – старший прокурор поморщился, как от зубной боли. – Что ты предлагаешь?
– Хочу покопаться в связях Круковского, опросить друзей, знакомых, выяснить, что он делал в тот день…
Каин кивнул.
– Хорошо, согласен. Дело я пока оставляю, контроль за тобой. Две недели тебе, Арсений Юльевич, – до начала июля, не больше. Четвертого утром доложишь все, что удалось накопать, тогда и поговорим еще раз. И не забывай – на тебе еще «заказуха» Вокулика и взрыв в Рыбинском переулке. Эти дела с тебя никто не снимал.
– Я помню, Генрих Львович. Спасибо за доверие.
Закрывая за собой дверь кабинета, Арсений невесело усмехнулся: «Что тебе, брат, неймется? Работал бы как все, давно бы уже в старших прокурорах ходил. Нет, все время тянет правду искать!»
И он снова, в который уже раз за последние три дня увидел перед глазами неподвижное тело Круковского с неудобно поджатой рукой, красное пятно на застиранной водолазке, застывшая в мертвых глазах боль.
Почти ничего не видя перед собой, Арсений прошел через приемную Каина, машинально кивнул секретарше. И уже на выходе понял, что его так беспокоило. Вздрогнул и остановился.
Во взгляде погибшего пенсионера не было недоуменного «за что?». Не было и все. Круковский знал, за что его убивали.
– Арсений Юльевич, что с вами? – обеспокоено спросила секретарша Линочка. – Вам плохо?
– Что? А, нет-нет, спасибо, Лина, все нормально. Я просто задумался.
Результаты опросов пришли только в среду утром.
«Старший лейтенант Вебер скоро начнет от меня прятаться», – подумал Арсений, распаковывая курьерский пакет.
По его запросу балтийские оперативники весь вторник опрашивали жильцов дома номер девяносто три по проспекту Независимости, знакомых и соседей Круковского. В своем блокноте Арсений для краткости окрестил его БВ – по начальным буквам инициалов, Богдан Владиленович.
Всего люди Вебера опросили почти сорок человек. Может, демонстрировали усердие по приказу старшего лейтенанта – чтоб настырный столичный прокурор погряз в бумагах и отстал от занятых людей хоть на какое-то время, а может, то была маленькая месть балтийских оперов. Проигнорировать приказы нет никакой возможности, так хотя бы тупых служак поизображаем, пусть прокуратура сама в бумажном море ковыряется.
Арсений усмехнулся, достал первые листы с показаниями и принялся читать.
Минут через сорок, когда в показаниях седьмого по счету свидетеля повторился тот же набор общих фраз, Арсений записал в блокнот: «Противоречивых показаний нет. Если жизнь Круковского – легенда, то, надо признать, выстроена она очень четко».
Все опрошенные в один голос отмечали, что Богдан Владиленович был человеком хорошим, ответственным, исполнительным, скромным. Местные старухи, подъездные сплетницы, ничего плохого про него сказать не смогли, скорее наоборот.
Но это понятно, а потому – простительно. Все такие, а мой что – рыжий, что ли?
А вот если непьющий, тут возникают сомнения и подозрения. Стоит кому-то на празднике отказаться от рюмочки, сразу же следует первый вопрос: «В чем дело, здоровье не позволяет?» За ним второй: «Ты что, зашился?» И, если не зашился и со здоровьем все в порядке, тогда недоуменное: «Не уважаешь?»
Но это если в компании. А человек малознакомый, сосед или там сослуживец, настораживает. На службе еще ладно, там выпивают немного, по большей части на корпоративных праздниках. Ну а сосед, который не пьет никогда, – подозрителен по умолчанию. В домашней обстановке, когда суровая наша жизнь отпускает, и можно расслабится, – не пить? Вообще не пить? Да как же это?!
Вот и кочует из показаний в показания свидетельское недоумение. И сквозит между строк: «Ага! Полиция пришла выяснять, значит все-таки что-то у соседа нечисто. А я подозревала! Но никто меня не слушал!»
И у Круковского та же картина. Хороший, приветливый, скромный… Золото, в общем, а не человек. Но непьющий. Что-то с ним не так. Что-то скрывает.
Одна пожилая дама вообще черт знает до чего договорилась:
Можно, конечно, получить разрешение на обыск квартиры Круковского – благо наследников в Североморье у него нет, и в конце концов она перейдет в собственность государства. Надо будет написать запрос. Вот и еще работа для Вебера: наверняка получив такое предписание, он, уже не скрыываясь, выматерится в голос. Ясно и ежу, что никаких наркотиков в квартире нет.
Просто кое-кому надо поменьше телевизор смотреть.
Показания домохозяек оказались бесполезными. Плохо. Обычно от них больше всего пользы. Люди работающие слишком спешат и мало внимания обращают на то, что происходит вокруг, юное поколение вообще не интересуется чужими проблемами. Своих хватает. Вот и сейчас, кроме обычных фраз, опера ничего не смогли добиться от шестнадцатилетней Карины и девятнадцатилетнего Дэна. Правда, знакомый Дэна, некий Клим Таласин, упомянул «невредность» Круковского, заметив, что «старик никогда к ним не цеплялся, не то, что другие реликты». Дэн согласился: «А ведь точно!»
Прямо хоть пиши монографию «Как добиться популярности у тинейджеров?» Проще простого: проходя мимо, не доставай поколение пепси вопросами. Не жури за сигарету и пиво, не вспоминай свою молодость. «Когда мне было столько же лет, сколько вам, я…» Возможно, был героем. Поднимал Империю, крушил врагов, освобождал Ойкумену. Но времена изменились. Теперь в цене другие умения. Просто другие. Хорошо это или нет – уже поздно спорить.
Кстати, в отличие от пенсионерок, которым больше хотелось удовлетворить свое больное любопытство, ребята вполне искренне жалели о смерти «невредного» соседа Богдана Владиленовича. И плевать им было, пил он, варил ли наркотики, за что его убили. Просто жаль хорошего человека. Еще совсем недавно он учтиво пропускал Карину вперед, шутливо здоровался с Дэном, ходил, дышал, жил… А теперь его больше нет. Просто нет. И разве так уж важно, почему его убили? Ему самому уже все равно.
Сосед по лестничной площадке, бывший инженер Яков Леонардович Батхен, с которым Круковский иногда разыгрывал партию-другую в шахматы, рассказал некоторые подробности из жизни Богдана Владиленовича. С ним явно беседовал другой оперативник, не тот, что опрашивал старух-всезнаек, – показания Батхена были записаны сухим, канцелярским языком, в отличие от дословных стенограмм монологов скучающих домохозяек.
По словам инженера-шахматиста Круковский жил бобылем. Жена умерла от какой-то редкой болезни много лет назад, а дети уехали в Ойкумену сразу после развала Империи. Гости у соседа бывали не часто, сидели тихо, чинно, обходилось без эксцессов. Даже известная склочница Валя Морнер никогда на него не жаловалась. Богдан Владиленович сорок семь лет проработал в медицине, при Империи успел побывать академиком, ни в чем плохом замечен не был, не только в связи с криминалом, но даже и в местных коммунальных масштабах.
Лишь один раз балтийский опер отошел от казенного языка. Попросил Батхена рассказать поподробней о гостях соседа и записал все слово в слово:
Арсений не торопился с ответом, прежде стоило собраться с мыслями. При любом раскладе пахать ему, при этом хорошо если премия перепадет, а лавры и почести достанутся Каину. Но еще хуже будет сказать, что дело ясное, как божий день, и копать глубоко не стоит, а журналисты потом нароют что-нибудь сенсационное, и тогда мало не покажется никому.
Да и не шел у него из головы странный пенсионер Богдан Круковский.
– Рано, Генрих Львович. Слишком много вопросов.
– Каких вопросов? Все предельно ясно – две бригады повоевали, единственный выживший скончался в больнице. Подозреваемых нет, а истинных главарей к делу не привлечешь. Никогда! – последнее слово Каневский произнес с заметным нажимом.
– Вы смотрели мою докладную записку?
Старший прокурор раздраженно махнул рукой:
– Смотрел, ну и что? В перестрелке случайно погиб старик-пенсионер. Что из этого можно выжать? Неужели ты всерьез готов поверить в версию, что этот самый, – он заглянул в документы, – Круковский – вор в законе или чего похуже?
– Я пока ни во что не готов поверить, – спокойно ответил Арсений. – Но он убит пулей неизвестного происхождения, предположительно из снайперского оружия. Индивидуального, заказного, а значит – предельно дорогого. Оружие не найдено. Кто в него стрелял? Какая из двух группировок наняла снайпера и почему, имея такой козырь, они не перестреляли своих противников в пять минут? Следов снайпера, кстати, тоже найти не удалось. Получается, он стрелял с дистанции в два – два с половиной километра, что выдает в нем профессионала экстра-класса. Зачем нанимать такого спеца, чтобы убить всего лишь какого-то старика? Вторая пуля из того же оружия извлечена из салона одного из джипов. Зачем сделан этот выстрел? Продолжать?
Несколько минут Каневский листал протоколы, потом спросил:
– Кто же он тогда?
– Я не знаю. Но надеюсь узнать. Хорошо бы раньше телевидения – они уже начали копать вокруг балтийской перестрелки. Местный опер мне уже три раза звонил, спрашивал, можно ли информацией поделиться.
– Гнать их надо в шею!
– Если начнем гнать, Генрих Львович, они поймут, что дело нечисто, и влезут в дело по уши. Даже если Круковский обычный пенсионер, они с нас не слезут: «Старики и дети гибнут под пулями бандитов, а наши доблестные органы бездействуют…»
– Ладно, ладно, – старший прокурор поморщился, как от зубной боли. – Что ты предлагаешь?
– Хочу покопаться в связях Круковского, опросить друзей, знакомых, выяснить, что он делал в тот день…
Каин кивнул.
– Хорошо, согласен. Дело я пока оставляю, контроль за тобой. Две недели тебе, Арсений Юльевич, – до начала июля, не больше. Четвертого утром доложишь все, что удалось накопать, тогда и поговорим еще раз. И не забывай – на тебе еще «заказуха» Вокулика и взрыв в Рыбинском переулке. Эти дела с тебя никто не снимал.
– Я помню, Генрих Львович. Спасибо за доверие.
Закрывая за собой дверь кабинета, Арсений невесело усмехнулся: «Что тебе, брат, неймется? Работал бы как все, давно бы уже в старших прокурорах ходил. Нет, все время тянет правду искать!»
И он снова, в который уже раз за последние три дня увидел перед глазами неподвижное тело Круковского с неудобно поджатой рукой, красное пятно на застиранной водолазке, застывшая в мертвых глазах боль.
Почти ничего не видя перед собой, Арсений прошел через приемную Каина, машинально кивнул секретарше. И уже на выходе понял, что его так беспокоило. Вздрогнул и остановился.
Во взгляде погибшего пенсионера не было недоуменного «за что?». Не было и все. Круковский знал, за что его убивали.
– Арсений Юльевич, что с вами? – обеспокоено спросила секретарша Линочка. – Вам плохо?
– Что? А, нет-нет, спасибо, Лина, все нормально. Я просто задумался.
Результаты опросов пришли только в среду утром.
«Старший лейтенант Вебер скоро начнет от меня прятаться», – подумал Арсений, распаковывая курьерский пакет.
По его запросу балтийские оперативники весь вторник опрашивали жильцов дома номер девяносто три по проспекту Независимости, знакомых и соседей Круковского. В своем блокноте Арсений для краткости окрестил его БВ – по начальным буквам инициалов, Богдан Владиленович.
Всего люди Вебера опросили почти сорок человек. Может, демонстрировали усердие по приказу старшего лейтенанта – чтоб настырный столичный прокурор погряз в бумагах и отстал от занятых людей хоть на какое-то время, а может, то была маленькая месть балтийских оперов. Проигнорировать приказы нет никакой возможности, так хотя бы тупых служак поизображаем, пусть прокуратура сама в бумажном море ковыряется.
Арсений усмехнулся, достал первые листы с показаниями и принялся читать.
Минут через сорок, когда в показаниях седьмого по счету свидетеля повторился тот же набор общих фраз, Арсений записал в блокнот: «Противоречивых показаний нет. Если жизнь Круковского – легенда, то, надо признать, выстроена она очень четко».
Все опрошенные в один голос отмечали, что Богдан Владиленович был человеком хорошим, ответственным, исполнительным, скромным. Местные старухи, подъездные сплетницы, ничего плохого про него сказать не смогли, скорее наоборот.
…тихий он, приветливый, когда проходил мимо – всегда здоровался, учтиво так, не то, что нынешние. Савойской Марьяне, из сорок второй квартиры, пенсию носил, она сама-то ходить не может. Как видит, что я сумку несу, всегда предлагал помочь… а ведь сам не намного моложе меня. И не пил, ни капли не пил, вот такая странность у него была. Наши-то все мужики заливали, как один, даже Игнат, зять Вали Морнер с пятого этажа, и тот по праздникам стопку опрокидывал. Нельзя ему, зашитый, а все равно опрокидывал. А Богданвладиленыч – никогда. Может, конечно, он дома втихаря чего и пил, только это вряд ли, вот что я тебе скажу. Бутылок он из дома никогда не выносил, я бы заметила. Пьянок-гулянок не было, точно тебе говорю. А если без шума и песен, то зачем пить-то? Да еще одному, в закрытой квартире. Странный он, в общем, хоть и академик.Да, этого подъездные старухи никогда понять не могли – Арсений за время работы в прокуратуре не раз натыкался на подобные показания. Все кругом пьют, и это нормально. Понятно и привычно. Вот и муж пил, и зять пьет, и внуки потихоньку начинают. Ну, так все же пьют, куда без этого. Отговорка железная: либо жизнь такая, что без алкоголя никуда, либо «а кто сейчас не принимает?» Мол, если все, так и мой с ними. Бывает, да, наливается по самое «не могу», чудеса всякие вытворяет.
Но это понятно, а потому – простительно. Все такие, а мой что – рыжий, что ли?
А вот если непьющий, тут возникают сомнения и подозрения. Стоит кому-то на празднике отказаться от рюмочки, сразу же следует первый вопрос: «В чем дело, здоровье не позволяет?» За ним второй: «Ты что, зашился?» И, если не зашился и со здоровьем все в порядке, тогда недоуменное: «Не уважаешь?»
Но это если в компании. А человек малознакомый, сосед или там сослуживец, настораживает. На службе еще ладно, там выпивают немного, по большей части на корпоративных праздниках. Ну а сосед, который не пьет никогда, – подозрителен по умолчанию. В домашней обстановке, когда суровая наша жизнь отпускает, и можно расслабится, – не пить? Вообще не пить? Да как же это?!
Вот и кочует из показаний в показания свидетельское недоумение. И сквозит между строк: «Ага! Полиция пришла выяснять, значит все-таки что-то у соседа нечисто. А я подозревала! Но никто меня не слушал!»
И у Круковского та же картина. Хороший, приветливый, скромный… Золото, в общем, а не человек. Но непьющий. Что-то с ним не так. Что-то скрывает.
Одна пожилая дама вообще черт знает до чего договорилась:
…Да за наркотики его убили! Чего тут думать? Пиши-пиши, я от своих слов не отказываюсь! Смотри сам: Богданвладиленыч – не пил? Не пил, это тебе кто хочешь расскажет. А я объясню почему. Он, наверное, дома наркотики делал, не зря же в медицинском преподавал! Да еще академик! Вот недавно по телевизору говорили, что в подвалах развалюхи какой-то цех по производству наркотиков нашли. Слышал, да? Заправляли там студенты. А этот – целый академик! Подумай, кто лучше химию знает, студенты простые или академик, который их учит? Если уж студенты отравы всякой варили столько, что пришлось цех открывать, то сколько он смог бы сделать? Да еще качеством, небось, получше. Что – какая связь? А-а, почему если не пил, то обязательно наркотики делал? Ты телевизор, вообще смотришь, нет? Буквально на днях рассказывали, что настоящие торговцы наркотиками никогда не пьют и дрянь не нюхают, чтоб случайно не разболтать чего не надо. Это только в кино бывает – втянул кокаин и пошел на улицу торговать. В жизни все по-другому. Да что ты головой мотаешь! Телевизор смотри чаще, все сам будешь знать.Представив битого жизнью опера, который сам не раз ловил на улицах пушеров, выслушивающим подобные советы, Арсений улыбнулся. Да уж телевизор – тот еще учитель жизни. Из криминальных передач столько же шансов узнать всю правду о наркодилерах, сколько из латиноамериканских мыльных опер – повседневную жизнь бразильцев.
Можно, конечно, получить разрешение на обыск квартиры Круковского – благо наследников в Североморье у него нет, и в конце концов она перейдет в собственность государства. Надо будет написать запрос. Вот и еще работа для Вебера: наверняка получив такое предписание, он, уже не скрыываясь, выматерится в голос. Ясно и ежу, что никаких наркотиков в квартире нет.
Просто кое-кому надо поменьше телевизор смотреть.
Показания домохозяек оказались бесполезными. Плохо. Обычно от них больше всего пользы. Люди работающие слишком спешат и мало внимания обращают на то, что происходит вокруг, юное поколение вообще не интересуется чужими проблемами. Своих хватает. Вот и сейчас, кроме обычных фраз, опера ничего не смогли добиться от шестнадцатилетней Карины и девятнадцатилетнего Дэна. Правда, знакомый Дэна, некий Клим Таласин, упомянул «невредность» Круковского, заметив, что «старик никогда к ним не цеплялся, не то, что другие реликты». Дэн согласился: «А ведь точно!»
Прямо хоть пиши монографию «Как добиться популярности у тинейджеров?» Проще простого: проходя мимо, не доставай поколение пепси вопросами. Не жури за сигарету и пиво, не вспоминай свою молодость. «Когда мне было столько же лет, сколько вам, я…» Возможно, был героем. Поднимал Империю, крушил врагов, освобождал Ойкумену. Но времена изменились. Теперь в цене другие умения. Просто другие. Хорошо это или нет – уже поздно спорить.
Кстати, в отличие от пенсионерок, которым больше хотелось удовлетворить свое больное любопытство, ребята вполне искренне жалели о смерти «невредного» соседа Богдана Владиленовича. И плевать им было, пил он, варил ли наркотики, за что его убили. Просто жаль хорошего человека. Еще совсем недавно он учтиво пропускал Карину вперед, шутливо здоровался с Дэном, ходил, дышал, жил… А теперь его больше нет. Просто нет. И разве так уж важно, почему его убили? Ему самому уже все равно.
Сосед по лестничной площадке, бывший инженер Яков Леонардович Батхен, с которым Круковский иногда разыгрывал партию-другую в шахматы, рассказал некоторые подробности из жизни Богдана Владиленовича. С ним явно беседовал другой оперативник, не тот, что опрашивал старух-всезнаек, – показания Батхена были записаны сухим, канцелярским языком, в отличие от дословных стенограмм монологов скучающих домохозяек.
По словам инженера-шахматиста Круковский жил бобылем. Жена умерла от какой-то редкой болезни много лет назад, а дети уехали в Ойкумену сразу после развала Империи. Гости у соседа бывали не часто, сидели тихо, чинно, обходилось без эксцессов. Даже известная склочница Валя Морнер никогда на него не жаловалась. Богдан Владиленович сорок семь лет проработал в медицине, при Империи успел побывать академиком, ни в чем плохом замечен не был, не только в связи с криминалом, но даже и в местных коммунальных масштабах.
Лишь один раз балтийский опер отошел от казенного языка. Попросил Батхена рассказать поподробней о гостях соседа и записал все слово в слово:
…Студенты иногда за книжками заскакивали. У Богдана библиотека была знатная, вот молодежь и прибегала попользоваться. Друзья не приходили – не было у него друзей, все на Востоке остались. Так, знакомые, коллеги бывшие… Нет, особенно никого не запомнили, хотя погодите-ка… Чаще всего бывала Алина, женщина возраста неопределенного – по виду чуть старше сорока. Точнее не скажу, господин лейтенант, вы же знаете этих баб, что в тридцать, что в пятьдесят – все время одинаково выглядят. Да, господин лейтенант, именно Алина, я сам слышал, как Богдан ее так называл. У нас тут кое-кто говорил, что она ему вроде как домработница. Про кого другого слухи бы пошли самые непристойные, но не про него. Даже бабье наше, что больше всего на свете любит языки почесать, и то молчало. Богдан прослыл однолюбом, верным памяти жены, потому и не нашлось почвы для таких пересудов. А я вам скажу, нашим старухам только дай косточки перемыть. Как выглядела? Да как обычно. Росту среднего, черты лица самые обычные, сейчас даже и не вспомню. Одевалась скромно, неброско. Даже несколько консервативно, знаете, как школьные учительницы. Волосы, по-моему, темные… черные или коричневые, точно не скажу. Глаза? Нет, простите, господин лейтенант, глаза не вспомню. По фотографии бы, наверное, узнал, да только где ее взять-то?