Страница:
Царь дьяволов стерпел насмешку и так же отвечал Сунь У-куну:
– Мои бубенцы
– Как же это получилось? – удивился царь дьяволов.
– Вот послушай! – сказал Сунь У-кун.
– Мои бубенцы
– Словам веры нет! – сказал Сунь У-кун. – Проверим на деле! Ну-ка, ты первый тряхни своими бубенцами.
Царь дьяволов послушался и тряхнул три раза первым бубенцом, но огонь не показался, тогда он тряхнул три раза вторым бубенцом – дым не повалил; тряхнул третьим – опять ничего не вышло. У царя дьяволов задрожали руки и ноги. «Странно, очень странно! – оробев подумал он. – Видимо, эти бубенцы ведут себя как муж, боящийся своей жены: увидел петушок курочку и боится показать свою удаль!».
– Убери свои бубенцы, внучек! – скомандовал Сунь У-кун. – Погляди лучше, как я тряхну своими!
Ну и мартышка! Ловкач! Он сразу тряхнул всеми тремя бубенцами. Вы бы видели, читатель, с каким шумом и грохотом вырвались из бубенцов красное пламя, черный дым и желтый песок! Вокруг все загорелось: и деревья и трава. Мало того, Великий Мудрец прочел еще какое-то заклинание и, обернувшись лицом к северо-востоку, воскликнул:
– Ветер! Лети сюда! – И сразу же подул ветер, раздувая пламя. Вскоре огонь, усиливаемый ветром, охватил весь небосклон. Кругом все озарилось багряным заревом, густые облака черного дыма поднялись к небу, и свет солнца померк. Вся земля покрылась желтым песком!
У царя дьяволов от страха душа ушла в пятки. Окруженный пламенем, он не знал, куда бежать, чтобы спасти свою жизнь.
Вдруг с неба послышался гневный окрик:
– Сунь У-кун! Я пришла.
Сунь У-кун быстро поднял голову и увидел бодисатву Гуаньинь. В левой руке у нее была драгоценная ваза, а в правой – ивовая ветка. Она смачивала водою прутья и брызгала на пламя. Испуганный Сунь У-кун поспешно запрятал бубенцы за пояс, опустился на колени и, сложив руки ладонями вместе, стал отбивать поклоны.
Тем временем бодисатва, побрызгав благодатной водою несколько раз, сразу же загасила огонь; дым улегся, а песок бесследно исчез.
– О бодисатва! – восклицал Сунь У-кун, отбивая поклоны, – не знал я, что ты проявишь великую милость и явишься сюда, на землю… Прости, что вовремя не заметил тебя, чтобы достойно встретить. Осмелюсь спросить, куда путь держишь?
– Я прибыла сюда, – отвечала Гуаньинь, – лишь за тем, чтобы привести в покорность злого оборотня.
– Что это за оборотень, откуда он, и почему ты соизволила сама явиться покорить его? – спросил Сунь У-кун.
– Это золотистый хоу, на котором я езжу, – отвечала Гуаньинь. – Пастух, который его пас, заснул. Оставшись без надзора, эта скотина перегрызла железную цепь и удрала, но все же она спасла от беды царя Пурпурного царства.
Тут Сунь-кун даже подскочил:
– Да что ты, бодисатва! Совсем не так. Это животное обидело царя Пурпурного царства и похитило царицу! Оно развращает нравы и подрывает устои добродетели. Оно причинило большой вред царю Пурпурного царства. Как же ты говоришь, что оно спасло царя от беды?…
– Ничего ты не знаешь! – сказала бодисатва. – Еще в те времена, когда был жив прежний царь Пурпурного царства, нынешний правитель как наследник пребывал в Восточном дворце. В молодые годы он очень увлекался стрельбой и охотой. Как-то раз он ехал на охоту с большой свитой, спустил соколов и борзых собак и прибыл к склону горы, которая называется Приют фениксов. Там, как на грех, отдыхали два молодых павлина – дети, рожденные бодисатвой великого царя Павлинов, который является женским превращением Будды. Наследник подстрелил самца, а самка улетела со стрелой на Запад. Их мать, бодисатва, долго сокрушалась, а потом решила наказать наследника и разлучить его на три года с его любимой царицей. В ту пору я как раз проезжала верхом на этом хоу и собственными ушами слышала это повеление бодисатвы. Но я никак не ожидала, что эта скотина тоже обратит внимание на повеление бодисатвы. Она похитила царицу и избавила царя от беды. С тех пор прошло три года, и срок наказания кончился. В это время появился здесь ты и исцелил царя. А сейчас я явилась за своим оборотнем.
– Бодисатва! – проговорил Сунь У-кун. – Может быть, все это правда, но ведь эта скотина оскорбила царицу, подорвала устои морали, нарушила законы и обычаи. За все эти преступления ее следовало бы предать смертной казни. Но своим появлением ты спасла оборотня от смерти. Однако оставить его совсем без наказания нельзя. Дозволь мне всыпать ему хотя бы двадцать палок, перед тем, как ты уведешь его с собой.
– Сунь У-кун! – остановила его бодисатва. – Ты видишь, что я сама сошла на землю, так уж из уважения ко мне прости его. Покорение оборотня все равно зачтется тебе как заслуга. Если же ты только притронешься к нему своим посохом, то сразу же умертвишь его.
Сунь У-кун не посмел перечить бодисатве и, совершив низкий поклон, произнес:
– О бодисатва! Раз уж ты забираешь эту скотину обратно в свою обитель, сделай милость, не допусти, чтоб она снова появилась среди людей и причинила им вред!
Тут бодисатва строго прикрикнула на оборотня:
– Негодная скотина! Ты что это не принимаешь свой первоначальный облик? Чего ждешь?
Оборотень повалился на землю, покатался в пыли, сразу же принял свой первоначальный облик и отряхнулся, а бодисатва села на него верхом. Взглянув на шею животного, она заметила, что нет трех золотых бубенцов.
– Сунь У-кун! Отдай бубенцы! – строго приказала она.
– Какие бубенцы? Я не знаю, о чем ты говоришь, – удивленно ответил Сунь У-кун.
– Ах ты, разбойник! – прикрикнула на него бодисатва. – Значит, не ты украл их? Погоди, я сделаю так, что даже десять таких, как ты, не посмеют приблизиться ко мне. Отдавай живее!
– Честно говорю, что даже в глаза не видал их, – притворно засмеялся Сунь У-кун.
– Ну, раз ты их в глаза не видал, – сказала бодисатва, – то сейчас я прочту заклинание о сжатии обруча.
Сунь У-кун сразу же пришел в замешательство:
– О нет! Только не читай! Только не читай! – взмолился он. – Вот они, бубенцы, здесь!
Поистине получилось забавно:
«Где ж ваши бубенцы?» – бесхитростный вопрос
Тот часто задает, кто сам же их унес!
Бодисатва привязала бубенцы к шее животного хоу и уселась поудобнее.
О, если б вы видели, читатель, как из-под всех четырех ног животного вырвались языки пламени, словно огненные лотосы; как все тело его покрылось густой золотистой шерстью!
О том, как милосердная Гуаньинь вернулась в свою обитель на Южном море, мы рассказывать не будем.
Между тем Великий Мудрец Сунь У-кун привел в порядок свою одежду и, размахивая железным посохом, ринулся в пещеру Чудесного оленя-единорога, где истребил всех бесов и бесенят до единого. Приблизившись к покоям царицы, он предложил ей вернуться на родину. Услышав об этом, царица не переставала совершать поклоны, словно перед божеством выражая свою признательность. Сунь У-кун рассказал ей, как бодисатва привела в покорность царя дьяволов, и не преминул упомянуть историю о том, почему ей, царице, пришлось расстаться с государем. – Он повторил все, что рассказала ему Бодисатва. Раздобыв охапку мягкой травы, он сделал из нее дракона и обратился к царице.
– Ну, царица, садись верхом, зажмурь глаза и ничего не бойся. Я мигом доставлю тебя обратно к твоему царю-повелителю.
Царица беспрекословно повиновалась, и Великий Мудрец стал совершать магические действия. В ушах царицы вдруг раздался резкий свист.
Примерно через полчаса Сунь У-кун доставил царицу в город. Опустив облако вниз, он крикнул:
– Царица! Открой глаза!
Царица открыла глаза, увидела знакомые ей терема и дворцы; с великой радостью в душе она соскочила с дракона и вместе с Сунь У-куном направилась в тронный зал дворца. Царь, увидев ее, стремительно спустился со своего ложа и, подбежав к своей любимой, схватил ее за руки. Он хотел было поведать о своей тоске за время разлуки, но вдруг повалился на пол с воплями:
– Ой, рукам больно! Рукам больно!
Чжу Ба-цзе громко расхохотался:
– Ишь ты, мордашка! Недотрога! При первой же встрече ужалила его, беднягу!
– Дурак! – прервал его Сунь У-кун. – А ты бы отважился прикоснуться к ней?
– Почему бы и нет? Что может случиться? – удивился Чжу Ба-цзе.
– У царицы на всем теле выросли острые шипы, – пояснил Сунь У-кун. – И те шипы, которые на руках, пропитаны ядом, поражающим мужское начало. С того времени, как царь дьяволов Сай Тайсуй похитил ее и держал взаперти на своей горе в течение трех лет, он ни разу не мог сблизиться с ней из-за этих шипов. При телесном сближении шипы вонзаются в тело и причиняют нестерпимую боль. А если дотронуться рукой, то появится боль в руке.
Все присутствующие чины изумились.
– Что же теперь делать? Как быть? – раздавались возгласы.
Пока царедворцы внешней службы дворца горевали, прислужницы и служанки внутренних покоев пришли в ужас и трепетали от страха, стоявшие сбоку две другие царицы – Яшмовая и Серебряная – подхватили царя под руки и поставили на ноги.
И в тот самый момент, когда всех охватило чувство растерянности и беспокойства, вдруг в воздухе послышался чей-то голос.
– Великий Мудрец! – кричал кто-то. – Это я явился сюда!
Сунь У-кун поднял голову и увидел… кого бы вы думали?
Вот послушайте:
– Чжан Цзы-ян, куда путь держишь?
Праведник-небожитель подошел ближе и, поклонившись всем, отвечал:
– Великий Мудрец! Я не Чжан Цзы-ян, а Чжан Бо-дуань. А теперь разреши приветствовать тебя.
Вежливо поклонившись, Сунь У-кун спросил:
– Откуда изволил пожаловать?
– Три года назад, – отвечал праведник, – я отправился на собор послушать проповедь Будды, и мне пришлось следовать через эту страну как раз, когда царь Пурпурного царства был разлучен со своей Золотой царицей и очень горевал. Опасаясь, как бы оборотень не осквернил царицу и не нарушил устои человеческих отношений, из-за чего царю в последующем было бы трудно вновь сожительствовать с царицей, я превратил колючее одеяние из кокосового волокна в волшебный свадебный наряд, удивительно красивой расцветки и замечательный по качеству, и велел оборотню отдать этот наряд царице. Как только царица облачилась в него, на теле у нее сразу же появились ядовитые колючки. Сейчас я узнал, что ты, Великий Мудрец, добился успеха, а потому и явился сюда, чтобы снять свое колдовство.
– Если все это правда, – сказал Сунь У-кун, – спасибо тебе за то, что прибыл сюда, несмотря на дальний путь! Сними скорей с царицы эту волшебную одежду.
Праведник вышел вперед, указал рукой на царицу, и одежда из кокосового волокна сразу же спала с нее, а тело стало таким, как прежде.
Праведник встряхнул эту одежду и набросил на себя.
– Не обессудь меня, Великий Мудрец, – сказал он, обратившись к Сунь У-куну. – Я должен распрощаться.
– Да что ты? Побудь еще немного, – стал удерживать его Сунь У-кун. – Подожди, царь отблагодарит тебя.
– Не утруждайтесь, не утруждайтесь! – улыбаясь, произнес праведник.
Издав протяжный прощальный возглас, он взлетел на небо и сразу же исчез.
Ошеломленный царь с царицами, а также большие и малые придворные чины, все как один смотрели на небо и низко кланялись.
Закончив церемонию поклонов, царь тотчас же повелел открыть восточные хоромы и принялся угощать четырех монахов. Царь со всеми придворными чинами на коленях благодарил их за то, что они соединили супругов. В самый разгар пира Сунь У-кун обратился к Танскому монаху:
– Наставник! Достань грамоту о войне.
Танский монах вынул грамоту из рукава и передал Сунь У-куну, а тот в свою очередь передал ее царю с такими словами:
– Эту грамоту должен был доставить сюда гонец царя дьяволов, в чине сяосяо, но я убил его и приволок сюда, доложив о первой своей удаче. Затем я вновь отправился в горы, благодаря чему мне и удалось повидать царицу; там я выкрал золотые бубенцы, но меня чуть было не схватили. Я снова превратился – на этот раз в муху, – снова выкрал бубенцы и вступил в единоборство с дьяволом. К счастью, появилась бодисатва Гуаньинь, которая усмирила оборотня и увела с собой. Она же рассказала мне, почему царю пришлось разлучиться с женой.
И он рассказал всю историю со всеми подробностями от начала до конца. Все присутствующие, начиная с царя и всех его царедворцев, внутренних и внешних, были растроганы и без конца благодарили Сунь У-куна.
Тут Танский монах сказал:
– Во-первых, все произошло из-за того, что у тебя большое счастье, просвещенный государь; во-вторых, в этом заслуга моего ученика. Я очень благодарен за роскошное угощение, и нам ничего больше не нужно! На этом мы раскланяемся и распрощаемся! Не надо задерживать нас в нашем путешествии на Запад!
Царь никак не мог уговорить монахов остаться, отметил им подорожную и приказал подать большой царский выезд. Танского монаха пригласили сесть в царскую колесницу, а сам царь, все царицы и их прислужницы впряглись в нее. Колесница тронулась. Через некоторое время царь распрощался с монахами.
Вот уж право:
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ,
Итак, Танский монах Сюань-цзан простился с царем Пурпурного царства и, приведя в порядок коня и седло, продолжал путь на Запад со своими учениками. Наши путники прошли много гор и долин, переправились через бесчисленное количество рек, а тем временем незаметно прошла осень, кончилась зима и снова наступили светлые и ясные дни весны.
Наставник и его ученики проходили по живописным местам, покрытым сочной зеленью, любовались красотами природы и как-то раз увидели монашеский скит. Наставник Сюань-цзан живо слез с коня и встал у обочины дороги, разглядывая строения.
– Наставник! Чего это ты вдруг остановился? – спросил Сунь У-кун. – Дорога здесь совершенно гладкая и ровная, и никакие духи и оборотни в этом месте не водятся.
Тут вмешался Чжу Ба-цзе:
– До чего же ты, бездушный, – укоризненно сказал он, обращаясь к Сунь У-куну. – Разве не видишь, что наставник устал от долгой езды? Дай ему поразмяться и хоть немного по – любоваться видами…
– А я вовсе не любуюсь видами, – подхватил Танский монах. – Глядите! Там виднеется человеческое жилье. Схожу-ка я туда и попрошу подаяния. Есть хочется.
– Слышите, что говорит наставник?! – засмеялся Сунь У-кун. – Допустимо ли это? Если ты хочешь поесть, то дозволь мне сходить за подаянием. Недаром в пословице говорится: «Кто хоть день был твоим наставником, чти его до конца жизни своей, как отца родного». Где это видано, чтобы ученики сидели как господа и посылали бы своего наставника добывать им пищу подаянием?!
– Не в этом дело! – возразил Танский монах. – Обычно вокруг все бывало пустынно, и вам приходилось ходить за подаянием, как бы далеко это ни было. А до этого жилья рукой подать, можно даже переговариваться. Так позвольте же мне хоть раз сходить самому.
– Нет, наставник, ты не убедил меня, – твердо сказал Чжу Ба-цзе – Я знаю такую поговорку: «Когда трое странствуют, младшему из них больше всего достается». Ты – наш наставник-отец, а мы твои ученики. В древних книгах есть такое изречение: «Какое бы дело не предстояло выполнить, за него всегда принимаются ученики». Ты обожди здесь, а я схожу.
– Да что же это, братья! – взмолился Танский монах. – Сегодня такой погожий день, ласково светит ясное солнышко, совсем не то, что бывает в непогоду. Вот случится ненастье – обязательно пошлю вас искать подаяние, да еще куда-нибудь как можно дальше, а сегодня уж я сам схожу к добрым людям. И как только вернусь – все равно с подаянием или нет, – мы сразу же отправимся дальше.
Ша-сэн, молча стоявший в стороне, вдруг громко рассмеялся.
– Братья! – сквозь смех сказал он. – Незачем так много толковать об этом! Раз наставник хочет, нам не следует перечить ему, а то он рассердится и не станет есть пищу, которую мы добудем.
Чжу Ба-цзе смирился, поспешно достал плошку для подаяний, головной убор, одеяние и все это передал наставнику. Танский монах быстрыми шагами направился прямо к жилью, которое вблизи оказалось еще красивее. Вот, что он увидел:
Не зная, что придумать, Танский монах все же позволил себе некоторую вольность: направился к мосту и, пройдя несколько шагов, увидел среди домов, крытых соломой, разукрашенную деревянную беседку, возле которой играли в мячик три девицы. Они совсем не были похожи на тех четырех.
– О милостивые девы! Я, бедный монах, оказался здесь по воле судьбы и прошу подать мне хоть сколько-нибудь еды на пропитание.
Девицы, услышав его просьбу, очень обрадовались. Те, что вышивали, побросали иголки и нитки; те, что играли в мяч, оставили его и веселой гурьбой, смеясь и забавляясь, побежали навстречу.
– Почтенный наставник! Прости, что не заметили тебя и не встретили как подобает! – наперебой щебетали они. – Заходи к нам! Мы не отпустим тебя, пока не накормим.
«Замечательно! Замечательно! – обрадовался в душе Танский монах. – Вот уж поистине здесь на Западе чувствуется, что попал во владения Будды. Даже трудно себе представить, до чего должны быть набожны здешние юноши и мужчины, если такие молоденькие девушки столь радушно принимают монахов?».
Наш почтенный наставник выступил вперед, поздоровался и последовал за девами. Пройдя через деревянную беседку, он осмотрелся и пришел в изумление. Оказывается, кругом никаких жилых строений не было и в помине, а виднелись одни только
Высокие горные кряжи,
Узловатые жилы отрогов…
– Мои бубенцы
– Ну что ж? И мои бубенцы тоже были отлиты тогда, – смеясь, сказал Сунь У-кун.
…вышли из тигля волшебного, в коем золото плавил
Сам Лао-цзюнь, пути совершенства постигший
И посему обитавший в чертогах небесных.
Золото это, застыв, в бубенцы превратилось,
Полные свойств небывалых и силы чудесной.
Праведный муж мне бубенчики эти оставил,
Я же храню их с тех пор как небес величайшую милость.
– Как же это получилось? – удивился царь дьяволов.
– Вот послушай! – сказал Сунь У-кун.
– Мои бубенцы
– Что ты говоришь? – удивился царь дьяволов. – Ведь бубенцы – это талисман, полученный из разных веществ, употребляемых при изготовлении пилюль бессмертия. Как это может быть, чтобы одни были петухами, а другие курами? Ведь они не относятся ни к пернатым, ни к четвероногим тварям?!
…вышли из тигля волшебного, где киноварь пережигал
Сам основатель учения Дао, в чертогах Тушита живущий.
Дивные свойства бубенчикам этим присущи:
Их оказалось два на три, когда их творец сосчитал
Так и выходит: мои шесть бубенчиков с курами схожи,
Ну, а твои – с петухами: хоть то, да не то же!
– Словам веры нет! – сказал Сунь У-кун. – Проверим на деле! Ну-ка, ты первый тряхни своими бубенцами.
Царь дьяволов послушался и тряхнул три раза первым бубенцом, но огонь не показался, тогда он тряхнул три раза вторым бубенцом – дым не повалил; тряхнул третьим – опять ничего не вышло. У царя дьяволов задрожали руки и ноги. «Странно, очень странно! – оробев подумал он. – Видимо, эти бубенцы ведут себя как муж, боящийся своей жены: увидел петушок курочку и боится показать свою удаль!».
– Убери свои бубенцы, внучек! – скомандовал Сунь У-кун. – Погляди лучше, как я тряхну своими!
Ну и мартышка! Ловкач! Он сразу тряхнул всеми тремя бубенцами. Вы бы видели, читатель, с каким шумом и грохотом вырвались из бубенцов красное пламя, черный дым и желтый песок! Вокруг все загорелось: и деревья и трава. Мало того, Великий Мудрец прочел еще какое-то заклинание и, обернувшись лицом к северо-востоку, воскликнул:
– Ветер! Лети сюда! – И сразу же подул ветер, раздувая пламя. Вскоре огонь, усиливаемый ветром, охватил весь небосклон. Кругом все озарилось багряным заревом, густые облака черного дыма поднялись к небу, и свет солнца померк. Вся земля покрылась желтым песком!
У царя дьяволов от страха душа ушла в пятки. Окруженный пламенем, он не знал, куда бежать, чтобы спасти свою жизнь.
Вдруг с неба послышался гневный окрик:
– Сунь У-кун! Я пришла.
Сунь У-кун быстро поднял голову и увидел бодисатву Гуаньинь. В левой руке у нее была драгоценная ваза, а в правой – ивовая ветка. Она смачивала водою прутья и брызгала на пламя. Испуганный Сунь У-кун поспешно запрятал бубенцы за пояс, опустился на колени и, сложив руки ладонями вместе, стал отбивать поклоны.
Тем временем бодисатва, побрызгав благодатной водою несколько раз, сразу же загасила огонь; дым улегся, а песок бесследно исчез.
– О бодисатва! – восклицал Сунь У-кун, отбивая поклоны, – не знал я, что ты проявишь великую милость и явишься сюда, на землю… Прости, что вовремя не заметил тебя, чтобы достойно встретить. Осмелюсь спросить, куда путь держишь?
– Я прибыла сюда, – отвечала Гуаньинь, – лишь за тем, чтобы привести в покорность злого оборотня.
– Что это за оборотень, откуда он, и почему ты соизволила сама явиться покорить его? – спросил Сунь У-кун.
– Это золотистый хоу, на котором я езжу, – отвечала Гуаньинь. – Пастух, который его пас, заснул. Оставшись без надзора, эта скотина перегрызла железную цепь и удрала, но все же она спасла от беды царя Пурпурного царства.
Тут Сунь-кун даже подскочил:
– Да что ты, бодисатва! Совсем не так. Это животное обидело царя Пурпурного царства и похитило царицу! Оно развращает нравы и подрывает устои добродетели. Оно причинило большой вред царю Пурпурного царства. Как же ты говоришь, что оно спасло царя от беды?…
– Ничего ты не знаешь! – сказала бодисатва. – Еще в те времена, когда был жив прежний царь Пурпурного царства, нынешний правитель как наследник пребывал в Восточном дворце. В молодые годы он очень увлекался стрельбой и охотой. Как-то раз он ехал на охоту с большой свитой, спустил соколов и борзых собак и прибыл к склону горы, которая называется Приют фениксов. Там, как на грех, отдыхали два молодых павлина – дети, рожденные бодисатвой великого царя Павлинов, который является женским превращением Будды. Наследник подстрелил самца, а самка улетела со стрелой на Запад. Их мать, бодисатва, долго сокрушалась, а потом решила наказать наследника и разлучить его на три года с его любимой царицей. В ту пору я как раз проезжала верхом на этом хоу и собственными ушами слышала это повеление бодисатвы. Но я никак не ожидала, что эта скотина тоже обратит внимание на повеление бодисатвы. Она похитила царицу и избавила царя от беды. С тех пор прошло три года, и срок наказания кончился. В это время появился здесь ты и исцелил царя. А сейчас я явилась за своим оборотнем.
– Бодисатва! – проговорил Сунь У-кун. – Может быть, все это правда, но ведь эта скотина оскорбила царицу, подорвала устои морали, нарушила законы и обычаи. За все эти преступления ее следовало бы предать смертной казни. Но своим появлением ты спасла оборотня от смерти. Однако оставить его совсем без наказания нельзя. Дозволь мне всыпать ему хотя бы двадцать палок, перед тем, как ты уведешь его с собой.
– Сунь У-кун! – остановила его бодисатва. – Ты видишь, что я сама сошла на землю, так уж из уважения ко мне прости его. Покорение оборотня все равно зачтется тебе как заслуга. Если же ты только притронешься к нему своим посохом, то сразу же умертвишь его.
Сунь У-кун не посмел перечить бодисатве и, совершив низкий поклон, произнес:
– О бодисатва! Раз уж ты забираешь эту скотину обратно в свою обитель, сделай милость, не допусти, чтоб она снова появилась среди людей и причинила им вред!
Тут бодисатва строго прикрикнула на оборотня:
– Негодная скотина! Ты что это не принимаешь свой первоначальный облик? Чего ждешь?
Оборотень повалился на землю, покатался в пыли, сразу же принял свой первоначальный облик и отряхнулся, а бодисатва села на него верхом. Взглянув на шею животного, она заметила, что нет трех золотых бубенцов.
– Сунь У-кун! Отдай бубенцы! – строго приказала она.
– Какие бубенцы? Я не знаю, о чем ты говоришь, – удивленно ответил Сунь У-кун.
– Ах ты, разбойник! – прикрикнула на него бодисатва. – Значит, не ты украл их? Погоди, я сделаю так, что даже десять таких, как ты, не посмеют приблизиться ко мне. Отдавай живее!
– Честно говорю, что даже в глаза не видал их, – притворно засмеялся Сунь У-кун.
– Ну, раз ты их в глаза не видал, – сказала бодисатва, – то сейчас я прочту заклинание о сжатии обруча.
Сунь У-кун сразу же пришел в замешательство:
– О нет! Только не читай! Только не читай! – взмолился он. – Вот они, бубенцы, здесь!
Поистине получилось забавно:
«Где ж ваши бубенцы?» – бесхитростный вопрос
Тот часто задает, кто сам же их унес!
Бодисатва привязала бубенцы к шее животного хоу и уселась поудобнее.
О, если б вы видели, читатель, как из-под всех четырех ног животного вырвались языки пламени, словно огненные лотосы; как все тело его покрылось густой золотистой шерстью!
О том, как милосердная Гуаньинь вернулась в свою обитель на Южном море, мы рассказывать не будем.
Между тем Великий Мудрец Сунь У-кун привел в порядок свою одежду и, размахивая железным посохом, ринулся в пещеру Чудесного оленя-единорога, где истребил всех бесов и бесенят до единого. Приблизившись к покоям царицы, он предложил ей вернуться на родину. Услышав об этом, царица не переставала совершать поклоны, словно перед божеством выражая свою признательность. Сунь У-кун рассказал ей, как бодисатва привела в покорность царя дьяволов, и не преминул упомянуть историю о том, почему ей, царице, пришлось расстаться с государем. – Он повторил все, что рассказала ему Бодисатва. Раздобыв охапку мягкой травы, он сделал из нее дракона и обратился к царице.
– Ну, царица, садись верхом, зажмурь глаза и ничего не бойся. Я мигом доставлю тебя обратно к твоему царю-повелителю.
Царица беспрекословно повиновалась, и Великий Мудрец стал совершать магические действия. В ушах царицы вдруг раздался резкий свист.
Примерно через полчаса Сунь У-кун доставил царицу в город. Опустив облако вниз, он крикнул:
– Царица! Открой глаза!
Царица открыла глаза, увидела знакомые ей терема и дворцы; с великой радостью в душе она соскочила с дракона и вместе с Сунь У-куном направилась в тронный зал дворца. Царь, увидев ее, стремительно спустился со своего ложа и, подбежав к своей любимой, схватил ее за руки. Он хотел было поведать о своей тоске за время разлуки, но вдруг повалился на пол с воплями:
– Ой, рукам больно! Рукам больно!
Чжу Ба-цзе громко расхохотался:
– Ишь ты, мордашка! Недотрога! При первой же встрече ужалила его, беднягу!
– Дурак! – прервал его Сунь У-кун. – А ты бы отважился прикоснуться к ней?
– Почему бы и нет? Что может случиться? – удивился Чжу Ба-цзе.
– У царицы на всем теле выросли острые шипы, – пояснил Сунь У-кун. – И те шипы, которые на руках, пропитаны ядом, поражающим мужское начало. С того времени, как царь дьяволов Сай Тайсуй похитил ее и держал взаперти на своей горе в течение трех лет, он ни разу не мог сблизиться с ней из-за этих шипов. При телесном сближении шипы вонзаются в тело и причиняют нестерпимую боль. А если дотронуться рукой, то появится боль в руке.
Все присутствующие чины изумились.
– Что же теперь делать? Как быть? – раздавались возгласы.
Пока царедворцы внешней службы дворца горевали, прислужницы и служанки внутренних покоев пришли в ужас и трепетали от страха, стоявшие сбоку две другие царицы – Яшмовая и Серебряная – подхватили царя под руки и поставили на ноги.
И в тот самый момент, когда всех охватило чувство растерянности и беспокойства, вдруг в воздухе послышался чей-то голос.
– Великий Мудрец! – кричал кто-то. – Это я явился сюда!
Сунь У-кун поднял голову и увидел… кого бы вы думали?
Вот послушайте:
Сунь У-кун выступил вперед, чтобы встретить небожителя, и спросил его:
Крику дивного аиста
голос его был подобен,
Он прозвучал в небесах,
громок, чист и беззлобен
Кто-то летел по воздуху
прямо к царским чертогам,
Свет от него стелился
по небу лунной дорогой.
Ткань из волокон тонких
пальмы его обвивала,
Облаком благоуханным
тело его покрывала
Туфли его из соломы причудливо были сплетены,
В руке он держал мухобойку,
витую из уса дракона.
Шелковый шнур, которым был он препоясан,
Видом своим чудесным
украшал его светлую рясу.
Муж этот был
наделен чудодейственным свойством –
Мог устранять он любое
судьбы неустройство
И на земле и на небе,
ко всем благосклонный,
Соединял и мирил он
людей разлученных
Всюду проникнуть мог он,
нигде не встречая преграды,
Что помешала б ему
наделить огорченных наградой,
То был Пурпурного облака
всеблагой небожитель,
Ныне покинувший
верхнего неба обитель
Затем, чтобы чары развеяв,
сердца преисполнить отрады.
– Чжан Цзы-ян, куда путь держишь?
Праведник-небожитель подошел ближе и, поклонившись всем, отвечал:
– Великий Мудрец! Я не Чжан Цзы-ян, а Чжан Бо-дуань. А теперь разреши приветствовать тебя.
Вежливо поклонившись, Сунь У-кун спросил:
– Откуда изволил пожаловать?
– Три года назад, – отвечал праведник, – я отправился на собор послушать проповедь Будды, и мне пришлось следовать через эту страну как раз, когда царь Пурпурного царства был разлучен со своей Золотой царицей и очень горевал. Опасаясь, как бы оборотень не осквернил царицу и не нарушил устои человеческих отношений, из-за чего царю в последующем было бы трудно вновь сожительствовать с царицей, я превратил колючее одеяние из кокосового волокна в волшебный свадебный наряд, удивительно красивой расцветки и замечательный по качеству, и велел оборотню отдать этот наряд царице. Как только царица облачилась в него, на теле у нее сразу же появились ядовитые колючки. Сейчас я узнал, что ты, Великий Мудрец, добился успеха, а потому и явился сюда, чтобы снять свое колдовство.
– Если все это правда, – сказал Сунь У-кун, – спасибо тебе за то, что прибыл сюда, несмотря на дальний путь! Сними скорей с царицы эту волшебную одежду.
Праведник вышел вперед, указал рукой на царицу, и одежда из кокосового волокна сразу же спала с нее, а тело стало таким, как прежде.
Праведник встряхнул эту одежду и набросил на себя.
– Не обессудь меня, Великий Мудрец, – сказал он, обратившись к Сунь У-куну. – Я должен распрощаться.
– Да что ты? Побудь еще немного, – стал удерживать его Сунь У-кун. – Подожди, царь отблагодарит тебя.
– Не утруждайтесь, не утруждайтесь! – улыбаясь, произнес праведник.
Издав протяжный прощальный возглас, он взлетел на небо и сразу же исчез.
Ошеломленный царь с царицами, а также большие и малые придворные чины, все как один смотрели на небо и низко кланялись.
Закончив церемонию поклонов, царь тотчас же повелел открыть восточные хоромы и принялся угощать четырех монахов. Царь со всеми придворными чинами на коленях благодарил их за то, что они соединили супругов. В самый разгар пира Сунь У-кун обратился к Танскому монаху:
– Наставник! Достань грамоту о войне.
Танский монах вынул грамоту из рукава и передал Сунь У-куну, а тот в свою очередь передал ее царю с такими словами:
– Эту грамоту должен был доставить сюда гонец царя дьяволов, в чине сяосяо, но я убил его и приволок сюда, доложив о первой своей удаче. Затем я вновь отправился в горы, благодаря чему мне и удалось повидать царицу; там я выкрал золотые бубенцы, но меня чуть было не схватили. Я снова превратился – на этот раз в муху, – снова выкрал бубенцы и вступил в единоборство с дьяволом. К счастью, появилась бодисатва Гуаньинь, которая усмирила оборотня и увела с собой. Она же рассказала мне, почему царю пришлось разлучиться с женой.
И он рассказал всю историю со всеми подробностями от начала до конца. Все присутствующие, начиная с царя и всех его царедворцев, внутренних и внешних, были растроганы и без конца благодарили Сунь У-куна.
Тут Танский монах сказал:
– Во-первых, все произошло из-за того, что у тебя большое счастье, просвещенный государь; во-вторых, в этом заслуга моего ученика. Я очень благодарен за роскошное угощение, и нам ничего больше не нужно! На этом мы раскланяемся и распрощаемся! Не надо задерживать нас в нашем путешествии на Запад!
Царь никак не мог уговорить монахов остаться, отметил им подорожную и приказал подать большой царский выезд. Танского монаха пригласили сесть в царскую колесницу, а сам царь, все царицы и их прислужницы впряглись в нее. Колесница тронулась. Через некоторое время царь распрощался с монахами.
Вот уж право:
Какие еще злоключения ждали наших путников в их дальнейшем пути, об этом вы узнаете, прочитав последующие главы.
Судьба повелит, и тоска пропадет навсегда,
Останется сердце спокойным, заботы уйдут без следа.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ,
которая повествует о том, как семь красоток, обитавших в Паутиновой пещере, пытались соблазнить Танского монаха и как беззастенчиво вел себя Чжу Ба-цзе в водах источника Омовения от грязи
Наставник и его ученики проходили по живописным местам, покрытым сочной зеленью, любовались красотами природы и как-то раз увидели монашеский скит. Наставник Сюань-цзан живо слез с коня и встал у обочины дороги, разглядывая строения.
– Наставник! Чего это ты вдруг остановился? – спросил Сунь У-кун. – Дорога здесь совершенно гладкая и ровная, и никакие духи и оборотни в этом месте не водятся.
Тут вмешался Чжу Ба-цзе:
– До чего же ты, бездушный, – укоризненно сказал он, обращаясь к Сунь У-куну. – Разве не видишь, что наставник устал от долгой езды? Дай ему поразмяться и хоть немного по – любоваться видами…
– А я вовсе не любуюсь видами, – подхватил Танский монах. – Глядите! Там виднеется человеческое жилье. Схожу-ка я туда и попрошу подаяния. Есть хочется.
– Слышите, что говорит наставник?! – засмеялся Сунь У-кун. – Допустимо ли это? Если ты хочешь поесть, то дозволь мне сходить за подаянием. Недаром в пословице говорится: «Кто хоть день был твоим наставником, чти его до конца жизни своей, как отца родного». Где это видано, чтобы ученики сидели как господа и посылали бы своего наставника добывать им пищу подаянием?!
– Не в этом дело! – возразил Танский монах. – Обычно вокруг все бывало пустынно, и вам приходилось ходить за подаянием, как бы далеко это ни было. А до этого жилья рукой подать, можно даже переговариваться. Так позвольте же мне хоть раз сходить самому.
– Нет, наставник, ты не убедил меня, – твердо сказал Чжу Ба-цзе – Я знаю такую поговорку: «Когда трое странствуют, младшему из них больше всего достается». Ты – наш наставник-отец, а мы твои ученики. В древних книгах есть такое изречение: «Какое бы дело не предстояло выполнить, за него всегда принимаются ученики». Ты обожди здесь, а я схожу.
– Да что же это, братья! – взмолился Танский монах. – Сегодня такой погожий день, ласково светит ясное солнышко, совсем не то, что бывает в непогоду. Вот случится ненастье – обязательно пошлю вас искать подаяние, да еще куда-нибудь как можно дальше, а сегодня уж я сам схожу к добрым людям. И как только вернусь – все равно с подаянием или нет, – мы сразу же отправимся дальше.
Ша-сэн, молча стоявший в стороне, вдруг громко рассмеялся.
– Братья! – сквозь смех сказал он. – Незачем так много толковать об этом! Раз наставник хочет, нам не следует перечить ему, а то он рассердится и не станет есть пищу, которую мы добудем.
Чжу Ба-цзе смирился, поспешно достал плошку для подаяний, головной убор, одеяние и все это передал наставнику. Танский монах быстрыми шагами направился прямо к жилью, которое вблизи оказалось еще красивее. Вот, что он увидел:
Нигде не было ни одного мужчины, а в окнах виднелись четыре девушки. Танский монах смутился и, не смея войти, остановился как вкопанный. Затем он быстро шмыгнул в чащу деревьев и стал рассматривать девиц.
Мосты из камня выгнулись дугою,
Деревья старые растут густою чащей.
Мосты из камня выгнулись дугою,
Журча и лепеча, струятся воды
Потоков горных и ручьев прозрачных.
Деревья старые растут густою чащей,
Щебечут птицы на вершинах темных,
А за мостом нашли приют укромный
Опрятные и светлые жилища –
Благой приют, отшельников достойный.
И лишь одна из хижин, пусть немножко,
Всеобщий вид приятный нарушает:
Ее разбитые оконницы зияют.
Монах почтенный, заглянув в окошко,
Увиденным был изумлен немало
Четыре девы красоты небесной
Сидели и прилежно вышивали.
Под их перстами цвел узор прелестный
Из фениксов и птиц Луань чудесных.
Танский монах простоял добрых полчаса и убедился, что кругом все тихо и безмолвно, не слышно даже ни петухов, ни собак. Размышляя, Танский монах решил: «Если я не выпрошу подаяния, мои ученики засмеют меня: скажут, взялся быть нашим наставником, а не сумел выпросить подаяния; как же мы с таким учителем предстанем перед Буддой?».
Все четверо на вид жестокосердны
И несравненно хороши собою.
Поднявши бровки тонкие дугою,
Рад вышиваньем трудятся усердно.
Полны очарованья их движенья,
И губки, глянцевитые, как вишни,
И личик своенравных выраженье,
А волосы, причесанные пышно,
На лоб спускаются красивой челкой.
Сияют девы прелестью весенней
И свежестью такой, что даже пчелки
При виде их могли бы сбиться с толку,
Приняв девиц за лилии в цветенье.
Не зная, что придумать, Танский монах все же позволил себе некоторую вольность: направился к мосту и, пройдя несколько шагов, увидел среди домов, крытых соломой, разукрашенную деревянную беседку, возле которой играли в мячик три девицы. Они совсем не были похожи на тех четырех.
Всего не перескажешь, лучше завершим описание этой игры следующими стихами:
Широкие взлетают рукава,
Колышутся расшитые подолы…
Широкие взлетают рукава,
Когда же плавно ниспадают долу,
То пальцы нежных рук виднеются едва
Из-под их складок, пышных и тяжелых.
Колышутся расшитые подолы,
Являя ножки малые. Они
Красой своею лотосу сродни,
И движутся или стоят на месте,
Их вид пленительный воистину чудесен.
С каким искусством мячик принимают,
С какою резвостью его обратно посылают,
Об этом трудно даже рассказать!
Взгляните вот одна из милых дев,
Своею ножкой мяч легко поддев,
Его толкает так, что он, как будто птица,
Взмывает вверх и к небесам стремится,
К земле, однако, возвращается опять!
Другая же прелестная девица,
Не побоясь нисколько оступиться,
Мячу проворно преграждает путь
Прыжком таким, что им бы было впору
Перескочить с налета через гору
Иль через океан перемахнуть.
А третья мячик принимает ловко,
Когда летит он, словно грязи ком,
И шлет его вперед уверенным броском,
Выказывая дивную сноровку.
Друг другу эти девушки под стать
Умеют мяч послать, умеют и принять,
Когда летит он вниз, с жемчужиною схожий,
Спускающейся Будде на чело, –
Один удар носочком туфельки – и что же?
Его опять, как ветром, унесло!
Когда ж мяча стремительный полет
Над самым уровнем земли проходит,
Движенье нужное красавица находит,
Наклон свободный телу придает,
Как рыбка резвая, нырнувшая под лед,
И мяч далеко в сторону отводит.
То приседает, не сгибая поясницы,
То пяткой мяч отбросит, озорница,
То прыгает, как юная тигрица, –
Ну, как такой игре не подивиться,
Как от восторга тут не закричать?
Ведь эти девы, если пожелают,
Поток с горы летящий обуздают,
Речные воды течь заставят вспять.
Звенят на нежных шейках ожерелья,
Запястья раззолоченные в лад
Стремительным движениям звенят.
Мяч кубарем летит от цели к цели,
И думаешь невольно: неужели
Игра искусная уж так трудна,
Ужель усилий требует она,
И мяч отбить сложнее, чем на рынке
Наполнить свежей рыбою корзинку?
Пока одна из дев, как будто ненароком,
В сторонку быстрый мяч коварно шлет,
Его вторая принимает сбоку
И третьей не спеша передает,
А та ударом туфельки плетеной
Полет его стремит в край поля отдаленный,
Где скрыться должен он в траве густой, зеленой.
Ее противница, однако, начеку,
Она легка, подобно ветерку,
Что светлые ее одежды развевает.
Она на шаг, не боле, отступает,
И мяч, гудя, как злобная оса,
Взмывает снова прямо в небеса.
Так, весело борясь за пестрый мяч,
Красавицы не первый час проводят,
Но, утомившись, с поля не уходят,
Попавшись в сеть удач и неудач.
И градом пот с округлых лиц струится,
Смывая с них прозрачный слой белил,
И, как пионы, пламенеют лица.
И бой вести уж не хватает сил.
Танский монах долго смотрел на играющих девушек, но в конце концов ему все же пришлось пройти по мосту и крикнуть:
В мяч играли подкидной девы в дни луны весенней.
Благодатный ветер дул, девы – просто загляденье!
Лица, влажные от пота, что цветы в росе, – красивы,
Пыль на бровках их осела, как туман на ветках ивы.
Рукава одежды пышной пальцы тонкие скрывают,
Но расшитые подолы ножки дивные являют
Растрепался на ветру черных кос убор затейный…
Утомленные игрой, девы – просто загляденье!
– О милостивые девы! Я, бедный монах, оказался здесь по воле судьбы и прошу подать мне хоть сколько-нибудь еды на пропитание.
Девицы, услышав его просьбу, очень обрадовались. Те, что вышивали, побросали иголки и нитки; те, что играли в мяч, оставили его и веселой гурьбой, смеясь и забавляясь, побежали навстречу.
– Почтенный наставник! Прости, что не заметили тебя и не встретили как подобает! – наперебой щебетали они. – Заходи к нам! Мы не отпустим тебя, пока не накормим.
«Замечательно! Замечательно! – обрадовался в душе Танский монах. – Вот уж поистине здесь на Западе чувствуется, что попал во владения Будды. Даже трудно себе представить, до чего должны быть набожны здешние юноши и мужчины, если такие молоденькие девушки столь радушно принимают монахов?».
Наш почтенный наставник выступил вперед, поздоровался и последовал за девами. Пройдя через деревянную беседку, он осмотрелся и пришел в изумление. Оказывается, кругом никаких жилых строений не было и в помине, а виднелись одни только
Высокие горные кряжи,
Узловатые жилы отрогов…
Высокие горные кряжи
Вершинами туч достигали,
Узловатые жилы отрогов
До самого моря тянулись,
Уходили в туманные дали.
К мосту направляясь, дорога
Песчаной змеей изогнулась,
Любуется каменный мостик
Игрой прихотливой потока,
Его синевою глубокой
Деревья огромного роста
Красуются пышным цветеньем,