Черцов Андрей. В огне торпедных атак

   А Лукичев продолжал:
   - Вы, товарищ командир, становитесь к дросселям, а я пойду в машину, приготовлю моторы и заведу их.
   С горячей благодарностью посмотрел я на своего механика. За время сверхсрочной службы он накопил большой опыт, отлично знал свое дело и в нужный момент умел, не нарушая воинской этики, подсказать молодому командиру правильное решение.
   Механик опустился в отсек. Я поднял рукоятку дросселя на несколько делений, в машинном отделении раздалось шипение, а затем шум стартера. Правый мотор задрожал и заработал.
   Лукичев включил муфту, соединяющую мотор с валом. Катер пошел. Струи воды надавили на перо руля, и штурвал сам переключился в положение "лево на борт". И тут только я понял, почему механик завел сперва правый мотор. Катер стоял лагом к волне, правым бортом к берегу. При движении правый мотор помогал рулю выводить катер носом против волны.
   Механик с ходу завел второй мотор и занял свое место у пульта управления, а я стал к штурвалу. Мы уходили от гибельного места.
   Но теперь перед нами возник другой вопрос. Идти без экипажа в такую темень в заливчик и искать сейнер Кирпичева или другое удобное место для якорной стоянки было невозможно.
   Каждую секунду перед катером мог вырасти борт стоящего корабля, а мы не смогли бы остановиться сразу, не налетев на кого-либо.
   Я принял решение держаться до рассвета под моторами.
   Выходя из бухты, мы увидели большое темное пятно. Я сначала принял его за мыс, но, подойдя ближе, разглядел, что это была канонерская лодка, стоявшая на якорях.
   - Лукичев, а не попытаться ли нам стать к ней на бакштов? - спросил я. Ведь до утра нам может не хватить горючего.
   - Давайте попробуем, - сказал механик. Но в голосе его чувствовалось сомнение. У него не было еще такого случая, чтобы катер без мотористов, без верхней команды мог ошвартоваться или стать на бакштов к стоящему на рейде кораблю в такую погоду.
   Мы распределили обязанности. Я должен был управлять катером и регулировать обороты моторов. Лукичев же, находясь в машинном отсеке, как только подойдем к канлодке, выключит муфты обоих моторов, выскочит на палубу и подаст бросательный конец на борт корабля. Все это надо было сделать быстро, пока катер будет гасить инерцию и его не отнесет волной.
   Сначала подошли к борту и попросили разрешения ошвартоваться. Удерживая катер на безопасном расстоянии, передали на канлодку, в каком положении находимся, и получили "добро".
   После этого подвели катер с подветренной стороны. Лукичев по сигналу выключил моторы, стремглав выскочил на палубу и бросил заранее приготовленный конец, прикрепленный к фалиню. Но маневр не удался. Катер уже отнесло в сторону. Сделали новый заход. И снова неудача.
   Лукичев не успевал.
   На канлодке увидели, как тяжело нам справляться с этой задачей, и пришли на помощь. При очередном подходе на катер полетело сразу три бросательных конца. Механику гораздо легче было поймать один из них, чем бросать самому.
   Пока с канлодки выбирали фалинь, катер под моторами удерживался на близком расстоянии от борта. Когда достаточно крепкий бакштов был закреплен, мы облегченно вздохнули. Под широкой, кормой канлодки, прикрывающей катер от прямых ударов волн, было довольно спокойно.
   Распределив оставшееся время до утра на вахты, мы коротали его, поочередно спускаясь обогреться и подсушиться в машинный отсек.
   На сейнере всю ночь беспокоились о нашей судьбе. Думали, что двое на катере вряд ли благополучно перенесут эту штормовую ночь. Когда же мы целыми и невредимыми подошли утром к судну, все были удивлены и обрадованы.
   Этот случай послужил нам серьезным уроком. Да и не только нам. В соединении развернулась дополнительная подготовка экипажей, с тем чтобы достигнуть большей взаимозаменяемости личного состава. Перед боцманом была поставлена задача, чтобы он умел не только стрелять из пулемета и выпускать торпеды, но и завести моторы, в любую минуту заменить командира. Нижняя команда должна была уметь выполнять обязанности верхней команды.
   В затруднительном положении оказался экипаж нашего катера и в другой раз, когда мы сопровождали караван судов, покидавших Одессу.
   ...Торпедные катера, сняв бойцов заградотряда, вышли из порта и вступили в охранение последнего каравана.
   В наступающих сумерках фашистские самолеты стая за стаей налетали на горящий город, продолжая сбрасывать свой смертоносный груз. Некоторые из них преследовали уходившие суда, бомбили их и обстреливали из пушек и пулеметов.
   Звено старшего лейтенанта Градусова сопровождало концевой транспорт "Большевик". Уже в темноте его атаковали торпедоносцы. Наши корабли открыли огонь. Но силы были слишком неравны. На одном из катеров выбыли из строя оба мотора, ранило командира. Горящий транспорт привлекал внимание фашистов, и они снова и снова заходили в атаку.
   Для усиления охранения каравана были посланы катера нашей группы, находившиеся в то время в Ак-Ме-чети. На траверзе мыса Тарханкут мы догнали корабли и заняли свои места в охранном ордере.
   Меня, как малоопытного молодого командира, поставили в середине. Транспорты шли медленно. Мы маневрировали около них: то уходили вперед, то возвращались. Надо было напрягать все внимание, чтобы в темноте ночи не налететь на какой-нибудь корабль. А тут еще шторм. Огромные волны трепали катер, с шумом проносились через палубу. Колючие брызги залетали в рубку, били в лицо.
   Шли долго, Но вот впереди показалось зарево, в небе засверкали вспышки, разноцветные трассирующие линии. Это противник бомбил Евпаторию. Потом опять все вокруг поглотила темнота.
   По расчетам я полагал, что скоро ляжем на новый курс. Чтобы не потерять из виду транспорт, стал подворачивать к нему. Но что такое? Вращаю штурвал до отказа вправо, а катер уходит в другую сторону. Может, волна его уводит? Вращаю влево - катер не меняет курса.
   Оказалось, что штуртрос сорвался с барабана. Застопорили ход. Скрылся в ночи охраняемый нами транспорт, прошли мимо другие корабли, а мы никак не можем устранить повреждения.
   - Боцман, - спрашиваю, - скоро?
   - В нормальных условиях за двадцать минут сделали бы, а в шторм - кто его знает...
   В тот момент я сразу не сообразил, что если не останавливать двигатели, а давать то меньше, то больше оборотов тому или другому мотору, то катер можно удерживать на нужном курсе и не упускать из виду транспорт.
   Простояли больше часа. Тут я вспомнил, что находимся недалеко от берега. Приказал замерить глубину - и своевременно. Через несколько минут нас выбросило бы на берег.
   В этот опасный момент вспомнил я и о возможности управления катером с помощью попеременной работы двигателей.
   Завели моторы, развернули катер на юго-восток и пошли в открытое море, подальше от берега.
   Вскоре снова легли в дрейф. К утру злополучный трос удалось намотать на барабан. До рассвета оставалось немного времени. Я разрешил команде отдохнуть, надеясь, что с рассветом определю местонахождение катера.
   Шторм утихал. Пригревшись у мотора, я задремал. Вдруг слышу крик вахтенного:
   - Справа по борту мина!
   Я выскочил на палубу. Столкновение с миной казалось неизбежным. Еще три пять бросков волны - и от нас только обломки полетят.
   - Заводи моторы! - закричал я не своим голосом.
   Но тут обнаружилось, что, когда мы остановились, мотористы забыли перекрыть заслонки глушителей, и на большой волне вода залила их. К тому же в горячке перелили горючее из заливного бачка. Беда за бедой!..
   Растерянность проходит быстро, когда возникает смертельная опасность и надо немедленно принимать решение. Я приказал боцману отпорным крюком отводить мину на корму, а сам с электриком Михейкиным сел на консоли. Когда боцман подвел мину к нам, мы осторожно, целясь между рожками, ногами стали отталкивать ее от катера. оттолкнем, а волна ее к нам опять подбросит. Снова отпихнем, она опять тут как тут. К счастью, катер несло быстрее и вскоре мина осталась позади. Глянул я на Михейкина, а лицо у него белое-белое.
   "Ну, - думаю,- у меня, наверное, не лучше". Спустили через краники из глушителей воду, прокрутили стартером моторы, излишек бензина испарился, катер получил ход.
   Избавясь от опасного соседа, я стал думать о дальнейшем. Где же мы находимся? Кругом вода и вода. Спустился в машинный отсек, чтобы посмотреть на карту и: разобраться в обстановке, но тут же был вызван наверх боцманом:
   - Вижу берег!
   Далеко на горизонте виднелись высокие горы. Из-за пасмурной погоды показалось, что они разделены проливом. Такого очертания я никак не мог узнать, хотя и старался припомнить все, что изучал по лоциям. "Что же это за берег?" - подумал я.
   - Может быть, это Босфор? - предположил Михейкин.
   "Босфор?! Может ли быть? Правда, вчера мы более
   часа шли в море. Могло сильно снести и во время дрей,фа, - принялся рассуждать я. - Но нет, Босфор должен
   находиться в другой стороне". Проверил компас.
   Исправен.
   Пошли малым ходом, приблизились к отлогому берегу.
   Но что это? Вдали явственно виднелись юрты.
   Тут же ложусь на обратный курс и снова в море, подальше от беды. В это время боцман доложил:
   - Правый борт 160, вижу корабль!
   "Еще этого недоставало!" - встревожился я. Но вскоре распознал в нем нашу канлодку типа "Красный Аджаристан". На одной из таких командиром артиллерийского подразделения плавал мой однокурсник лейтенант Халявко.
   Недолго думая, даю полный ход - и к канлодке. Но пыл наш был сразу остужен. Как только поднялся у нас за кормой высокий бурун, стволы главного калибра канлодки начали разворачиваться в нашу сторону. "Черт его знает, что за катер и чего он тут болтается", - очевидно, подумали там. И на всякий случай взяли нас на прицел.
   Я сразу же уменьшил ход до самого малого и приказал дать опознавательные. В воздух взвились ракеты.
   Уклоняясь за корму канлодки, я приказал боцману семафором запросить, куда она следует. Приняв наш семафор, на канлодке подумали, что мы один из дозорных катеров, поэтому сразу же ответили, что следуют из Тендры в Севастополь. Теперь все стало ясно, мы ориентировались. Я дал полный ход и пошел к базе.
   Вскоре мы увидели Евпаторийский маяк, а слева за траверзом тот же песчаный берег и злополучные "юрты" - это были кучи соли на соляных промыслах.
   Шли дни, недели, месяцы. В период обороны Севастополя мы сопровождали корабли, доставляющие подкрепление и боеприпасы в осажденный город, конвоировали транспорты с эвакуируемым населением и ранеными, отбивая непрестанные атаки вражеских самолетов. И с каждым днем сильнее закалялась наша воля, вырабатывались боевые качества, обретался опыт.
   Затем нас перебазировали на Кавказское побережье. Отсюда мы совершали далекие многочасовые переходы к берегам, занятым противником, и на вражеские коммуникации.
   В моем командирском становлении особенно большую роль сыграл Константин Георгиевич Кочиев, командовавший тогда отрядом катеров и удостоенный впоследствии звания Героя Советского Союза.
   Первая моя встреча с Кочиевым произошла в порту, куда наш катер пришел на ремонт.
   На причале я увидел смуглого офицера атлетического сложения, с суровым, как будто постоянно сердитым лицом.
   Правда, мое первое впечатление оказалось обманчивым. Под внешней суровостью Кочиева скрывались доброта и сердечная внимательность к людям.
   Наш катер передавался в его отряд.
   Выслушав мое представление, Константин Георгиевич задал несколько вопросов и пожелал сразу познакомиться с личным составом, осмотреть материальную часть корабля.
   С этого дня началась моя совместная служба с Кочиевым, а в дальнейшем и крепкая боевая дружба.
   Константин Кочиев, или, как мы звали его между собой, Коста, тоже с детства мечтал стать моряком. Закончив Военно-морское училище им. Фрунзе в Ленинграде, он получил назначение на Черное море, в отряд экспериментальных катеров. Это было как раз по его характеру, твердому, настойчивому, пытливому. Испытывая катера, он закреплял теоретические знания, приобретал ценные мореходные навыки. Войну Коста встретил уже опытным командиром.
   Обучая и воспитывая нас, молодых командиров, Кочиев стремился привить нам такие командирские качества, как смелость и решительность, стойкость и упорство, разумную инициативу, высокую требовательность не только к подчиненным, но и к самим себе.
   - Но это еще не все, - часто говорил нам Коста. - Надо иметь хорошо сплоченный, хорошо обученный, умеющий действовать в любых условиях, дружный экипаж. Надо любить и уважать своих подчиненных, постоянно заботиться о них. Тогда и они будут ценить вас, легко понимать и энергично выполнять все ваши приказания.
   Сам Константин Кочиев заботой о подчиненных, справедливой требовательностью и особенно личной отвагой снискал себе всеобщую любовь и уважение среди черноморцев.
   Помню такой случай. Выполняя боевое задание, катер, на котором находился Кочиев, подорвался на вражеской мине. Взрывом контуженного командира отряда выбросило за борт, и в тот же миг на помощь ему в холодную декабрьскую воду прыгнуло несколько человек.
   Под командованием Константина Кочиева наш отряд торпедных катеров провел немало боевых операций, потопил много вражеских кораблей, нанес фашистским захватчикам большой урон.
   Ночные удары
   Наступил 1943 год. Фашистское командование, стремясь помочь своим войскам, разбитым под Орджоникидзе и бегущим через Кубанские степи к Керченскому проливу, прилагало все силы, чтобы защитить их от удара во фланг. Оно подбрасывало сухопутными и морскими путями подкрепление из Крыма, создало мощную линию обороны на побережье Цемесской бухты. В Новороссийске враг соорудил на каждом перекрестке, на каждой улице доты, превратив город в неприступную крепость.
   Но наше командование поставило перед Черноморским флотом и Приморской армией задачу: овладеть городом и портом Новороссийск, чтобы создать плацдарм для флангового удара советских войск по отступающим фашистским армиям.
   В феврале был высажен тактический десант в долину Озерейка и на Мысхако. Этот клочок земли, на котором сначала находился лишь батальон майора Куникова, получил название Малая земля. Новый плацдарм не давал покоя противнику. Наши десантники контролировали вход в Цемесскую бухту, и фашисты не могли использовать порт для переброски подкрепления.
   Обеспечивали Малую землю корабли, базировавшиеся вблизи Новороссийска. Группа состояла из катеров-охотников, торпедных катеров, мотоботов и сейнеров. Они должны были снабжать десантников боеприпасами, техникой, продовольствием, доставлять подкрепление и вывозить раненых.
   Фашисты всячески старались помешать нам.
   Однажды, когда мы вышли в очередной дозор, вражеские катера всю ночь упорно пытались прорваться на наши коммуникации. Сначала они все сразу ринулись на охранение, но, получив отпор, рассыпались на группки и начали атаковать с разных сторон.
   Я нес дозор в паре с Виктором Сухоруковым. Наш участок находился ближе всего к причалам Малой земли, где производилась разгрузка и погрузка судов. Сюда и направил в эту ночь свой основной удар противник.
   Два фашистских катера на полном ходу набросились на нас, стреляя из пулеметов и пушек. Но стоило Сухорукову врезаться между ними, а мне выйти с фланга, как они кинулись в разные стороны и скрылись в темноте.
   Враг пошел на хитрость. В то время как два катера, еще издали открыв огонь, начали атаковать нас с моря, пытаясь отвлечь наше внимание, два других стали подкрадываться под самым берегом, пробираясь через линию охранения к причалам. Но мы не дремали. План ночного дозора разработан был четко. Когда катер Сухорукова открыл огонь по атакующим с моря, мой командир отделения электриков Петрунин, наблюдая в своем секторе, громко крикнул:
   - Справа 160, у самого берега вижу два катера противника!
   Я сразу же повернул им навстречу. С берега заговорили минометы. Враг попал под огонь с двух сторон. Осыпаемые осколками мин, поливаемые очередями наших пулеметов, катера фашистов, чуть не протаранив в суматохе друг друга, повернули обратно и на полном ходу ушли в море.
   Нам пришлось отбить еще несколько следовавших одна за другой атак. Потом враг начал нападать на другом конце линии охранения, а к двум часам ночи, перед уходом, произвел еще ряд безуспешных попыток прорваться на нашем участке. За ночь мы отбили одиннадцать атак противника.
   Через несколько дней недалеко от входа в Геленджикскую бухту мы снова встретились с катерами противника. На этот раз наш экипаж действовал совместно с катером, которым командовал старший лейтенант Келин.
   Получив задание, мы вышли в назначенное место и начали вести наблюдение.
   Ночные дозоры утомляли экипажи катеров до такой степени, что не хватало сил бороться со сном.
   Катера стояли в точках с заглушенными моторами. Машинная команда находилась на своих местах в отсеке, готовая в любую минуту дать кораблю ход. Люди из верхней команды располагались на рубке, прислонившись спинами друг к другу, и вели наблюдение каждый в своем секторе.
   Радист, вращая рукоятку диапазона волн, "разгуливал" по эфиру. От его чуткого слуха не ускользали никакие звуки. А их в эфире множество. В то же время он постоянно держал связь и с базой и с самолетами -- ночными разведчиками, баражировавшими над морем.
   Около полуночи до нас донесся шум моторов. Темнота была такая, что я не мог различить даже катер Келина, стоящий рядом с нами.
   Но механик - главный старшина Ченчик - доложил, что, судя по звуку, это шум дизеля.
   У меня были все основания предположить, что по соседству с нами находится вражеская подводная лодка, производящая поиск наших кораблей или всплывавшая на поверхность для подзарядки аккумуляторов. Догадка моя могла быть верной и потому, что, еще выходя на задание, мы были предупреждены о появлении подводных лодок противника у наших берегов.
   Принимаем решение - сблизиться и торпедировать врага. Подаю команды. Моторы заводим под глушителями. Расчет у нас такой: пройти небольшую дистанцию, остановиться и прислушаться. Если услышим противника где-то совсем рядом, то, подправив курс, сразу же атаковать. Если же он тоже заглушит моторы, тогда выжидать его, пока он первым не обнаружит себя.
   Мы внимательно всматривались в темноту. Когда время истекло - заглушили моторы. И надо же так совпасть! В эту минуту совсем рядом, метрах в 40 - 50, проработав две - три секунды позже наших, были заглушены чужие моторы. Мы оказались в выгодном положении. Сомнений не было: это были те дизеля, шум которых мы обнаружили ранее. Я отдал команду и приготовился выпустить туда обе торпеды. Но в этот момент из темноты донеслись голоса и мы услыхали разговор перекликавшихся между собой двух фашистов.
   Наш механик, владевший немецким языком, перевел Мне, о чем говорили гитлеровцы.
   "В такую темную ночь трудно найти советские суда, но сами вполне можем нарваться на дозор", - говорил один.
   "У самого берега большие глубины, пойдем туда и будем ждать восхода луны", - сказал другой.
   Оказалось, что это были два фашистских торпедных катера. Выпускать в темноте наобум по ним торпеды было нецелесообразно. Поэтому мы вызвали самолеты МБР-2, навели их на противника и стали выпускать в сторону вражеских катеров ракеты, стрелять по ним из пулеметов. Гитлеровцы попытались скрыться, но не успели. Наши летчики атаковали их, и две серии выпущенных с самолетов реактивных снарядов решили судьбу фашистских катеров и их экипажей.
   В таких стычках быстро летело время. Выходя к Малой земле вечером, мы возвращались в базу только с рассветом. Днем охрану несла наша авиация.
   Катера поочередно подходили к пирсу для заправки горючим и воздухом, пополняли израсходованный за ночь боеприпас, заделывали пробоины. Во второй половине дня обедали, производили уборку и, только закончив всю подготовку, ставили катера на якоря, рассредоточив их по бухте, и отдыхали. А ночью опять в дозор.
   Но кроме того, что мы охраняли подступы к Малой земле со стороны моря и наносили удары по врагу на его коммуникациях, нам приходилось ставить мины. Дело это для катерников сложное, сопряженное с большими трудностями. Поэтому при постановке мин случались у нас неудачи и иногда с тяжелыми последствиями.
   Произошел неприятный случай, правда без роковых последствий, и на нашем катере.
   Впрочем, из всех ошибок и промахов, которые случались у нас во время войны, мы извлекали для себя уроки, учились на них уму-разуму.
   На этот раз уроки пришлось извлекать молодому матросу Авдеенко. Временно он выполнял обязанности боцмана.
   ...Ночью мы вышли на минирование Керченского пролива. Шли осторожно, внимательно всматриваясь в темноту, чтобы не наскочить на прибрежные камни.
   Вскоре слабый ветер стал доносить запах водорослей, выброшенных на берег, напоминающий запах прелого сена, - верный признак близости суши. И, действительно, через несколько минут впереди смутно обрисовались очертания берега.
   Теперь надо было соблюдать еще большую осторожность, полную тишину, чтобы нас не обнаружил враг. От скрытности наших действий зависел успех выполнения боевого задания.
   С флагмана, находившегося где-то поблизости, передали по радио сигнал о начале постановки мин. Катера разошлись в разные стороны.
   Боцман доложил мне о готовности боевого поста. Уточнив еще раз местонахождение катера, я приказал:
   - Мины ставить!
   Одна за другой следовали негромко команды:
   - Правая!
   - Есть, правая! - доносилось с кормы, и в воду плюхалась мина.
   - Левая!
   - Есть, левая! И опять:
   - Правая!
   - Левая!
   - Правая!
   - Левая!..
   И вдруг очередная команда оборвалась на полуслове.
   С кормы донесся взволнованный голос:
   - Человек за бортом!
   Я приказал застопорить моторы. Катер остановился в нескольких десятках метров от того места, где упала в воду последняя мина.
   Всмотревшись, я увидел, что невдалеке плывет человек. Оказалось, что одна из сходивших по рельсам мин, зацепила своим рогом карман брюк Авдеенко и уволокла матроса с собой в воду.
   Вглядываясь в темноту, я различил фигуру плывущего человека, приказал включить моторы враздрай и развернул катер навстречу боцману. Через минуту он поднялся на борт, и мы с удивлением заметили в руке у него гаечный ключ, которым он отдавал крепление мин.
   Кто-то из Матросов засмеялся:
   - Смотрите, наш боцман и инструмент с собой прихватил, видно, потопленные фашистские корабли чинить на дне моря собрался!..
   Но я строго оборвал "остряка". Авдеенко проявил большое присутствие духа. Очутившись за бортом в холодной воде, он не закричал о помощи, чтобы не привлечь внимания противника. Он даже поплыл прочь от берега, рискуя затеряться в окутанном темнотой море, но не быть обнаруженным врагом.
   Обогреваться боцман отказался и, наскоро сделав несколько глотков из фляга со спиртом, доложил:
   - Боевой пост к продолжению постановки мин ютов! В ночной тишине снова послышались команды:
   - Правая! Левая!..
   А некоторое время спустя, в декабре, Авдеенко еще раз оказался за бортом, но уже при иных обстоятельствах и по своей доброй воле.
   Это произошло на другом корабле во время высадки десанта в Камыш-Бурун. Подойдя к берегу, катер попал на мелководье, заросшее водорослями, отчего засорились сосуны и моторы остановились. Гитлеровцы открыли губительный огонь по катеру, потерявшему ход, среди десантников появились раненые.
   В этот опасный момент Авдеенко, не задумываясь, прыгнул в ледяную воду и быстро очистил сосуны. Моторы заработали, катер вышел из зоны огня и направился за другой партией десантников.
   Когда на Таманском полуострове наступила весенняя распутица, сообщение морем между Керчью и Анапой усилилось. Почти ежедневно здесь проходили вражеские десантные суда в охранении военных кораблей. Катерам нашей группы прибавилось работы. Теперь мы поочередно выходили встречать вражеские караваны.
   Так, вечером 20 апреля авиаразведка подтвердила выход из Керчи двух транспортных судов и малых кораблей охранения.
   Мы только что пополнили горючее и боеприпасы. Личный состав расположился на отдых. Я прилег у носовой мачты, подложив под бок пробковый пояс, и сразу же уснул. Вот уже три ночи подряд наш катер нес дозорную службу у Мысхако.
   Разбудил меня негромкий стук. У борта катера в резиновой лодке стоял командир звена Николай Тарасов, а сидевший краснофлотец тихонько постукивал веслом по планширу.
   - Вставай, - сказал Тарасов, - командир отряда вызывает.
   Захватив планшет с картами, я спрыгнул в лодку, и мы пошли к берегу.
   Уже спустились сумерки. Легкий ветерок поднял в бухте небольшую зыбь.
   - С добрым утром. Как спалось? - с улыбкой встретил нас Кочиев. Он знал, что нарушил наш непродолжительный отдых.
   Разъяснив задание и отдав приказ на поход, поиск и атаку, он спросил, как чувствует себя личный состав и была ли горячая пища, успели ли отдохнуть. Хотя сам прекрасно знал, что командирам и краснофлотцам в эти напряженные дни охраны Малой земли не до обедов и не до отдыха. Достаточно было урвать для сна три - четыре часа, а поесть и в море можно. Мы не забывали о том, что идет третий год войны и советский народ, переживая тяжкие лишения, напрягает все силы, чтобы у нас, воинов, было все необходимое.
   Спрашивал нас Коста для того, чтобы еще раз убедиться, как мы, командиры, заботимся о подчиненных. Сам он уже пятые сутки каждую ночь уходил в море и вряд ли за это время проспал более десяти часов. С осунувшимся лицом, с темными кругами под глазами, но всегда чисто выбритый и опрятный, о>н старался выглядеть бодрым и веселым. "Ничего, после войны отоспимся", - шутил он.