Дмитрий Черкасов TM
Братва особого назначения, или Демьян и три рекетёра!
Все имена, фамилии, должности, звания и прочее являются выдуманными, и их совпадение с реальными людьми, а также с героями литературных, телевизионных или иных художественных произведений может быть лишь непреднамеренной случайностью. Это же относится и к описываемым в книге событиям…
Несколько омоновцев уже ступили на береговой пляж, когда что-то тяжёлое громко бултыхнулось в воду. Это подполковник Свистовский, пытаясь ближе в бинокль рассмотреть то самое историческое место, за битву на котором ему дадут «полковника», оступился и сверзился с борта буксира вниз в залив.
— Вот так, — упал молодец и в воду конец!.. С головкой закрыло и жопу и рыло!.. — философски заметил капитан Колопальцев, от имени Свистовского отдавая распоряжения о спуске на воду трех шлюпок и одного спасательного круга для шефа.
— Шура! Наливай! — скомандовал Путейкин, глядя, как десант вылавливает своего незадачливого главнокомандующего. Свистовский, схватившись за круг, пока его тащили, сипло орал: «Спасайся кто может!.. Диверсия!» и «Утоплю… мать вашу!.. Всех утоплю!..» Потом он ещё зачем-то требовал дать ему «запасное колесо», а то это «может сдуться»…
Глава первая
ДОРОГОЙ «БЛИН»-НОЮ, ДА СТЕПЬЮ ГОРНОЮ
Демьян Круглое по кличке «Пятак» начинал новую жизнь. Его прежняя, полная своих маленьких радостей, жизнь составила каких-то неполных двадцать два года, но поступить иначе он не мог, ибо в старой жизни своей натворил Круглов таких дел, что оставаться далее в родном городе Степногорске стало для него смерти подобно!
Пятаком Демьяна окрестили братки степногорские за то, что в критический момент подолгу не раздумывал, а просто давал в «пятак» всем казавшимся ему неправыми типам. Характер у него был такой «пятаковский»: весёлый и лёгкий.
Дядя Вася Пирожков, первый тренер Круглова по боксу, говорил про этот самый характер так: «Тебе, Дёма, бокс противопоказан, как бодливой корове рога… С таким характером на воле не разгуляешься!»
За двадцать два года вольной жизни Дёме частенько случалось обидчикам всяким давать в «пятак» с разной степенью последствий в смысле физических повреждений организма. Бывало, к Люське-маникюрше, подружке Демьяновой, браток из соседнего района пристанет, по недоумению, или даже не пристанет, а просто поглядит на неё как-то нескромно, Демьян тут как тут, заметит этот взгляд неосторожный, и пошло-поехало. На пустые разговоры он времени не тратил, подходил тихо и бил в «пятак», спокойный и уверенный в своей пятаковской правоте. Вот за что прозвали его братки Пятаком…
Много носов переломал он хороших и разных, прямых и длинных, с горбинкой и без!.. Впрочем, зубов Демьян повыбивал не меньше. Так что местный степногорский дантист-протезист Сеня Бронштейн должен был осыпать Круглова золотым дождём комиссионных!
Дрался Дёма в разных местах — от туалетов местной степногорской дискотеки, куда он заходил по каким-то своим делам, до кустов на пляже речки Степногорки, где летом обычно проходило незамысловатое веселье местной братвы.
Ему бы, конечно, лучше было в Голливуде сниматься, или биться за титул чемпиона мира по боксу или боям без правил, да разве в Степногорске про такое слыхали?
Но любил Дёма не только драку, но и шутку хорошую. Особенно, если сам шутил. Милиционерам местным от его шуток часто от начальства на орехи перепадало.
Однажды он, через этот весёлый характер, сам чуть в милицию не загремел. А дело было так. Остановил Дёму как-то в воскресный день областной «мастер машинного доения» инспектор ГАИ Стругайло, вышедший на дорогу сверхурочно денег для семьи подзаработать. Проверил документы, попросил багажник открыть. А Дёма, который особенно недолюбливал гаишников, и говорит ему:
— Слушай, сержант, не открывай багажник, как друга тебя прошу, честное слово. Если открывать не станешь, я тебе сто рублей дам.
— Открывай!
— Ладно, двести дам…
Стругайло, увидев такую озабоченность клиента, подумал: «Вот она, „пруха"!» Демьян между тем до двухсот баксов торг довёл. Сержант по рации подкрепление запросил, мысленно себя уже в лейтенанты произвёл. Тут Демьян багажник пустой открыл и говорит:
— Я тебе двести долларов предлагал? Предлагал. Ты отказался? Отказался. В следующий раз доверяй людям.
Сильно обиделся тогда Стругайло на Пятака. Хорошо, наряд, вызванный им, подоспел вовремя. Капитан, узнав про то, как пошутили над инспектором, отпустил Дёму, а подчинённому сказал: «Ты, Стругайло, главную правду жизни мента запомни: дают — бери, а бьют — беги!»
Некоторые братки потом тоже пытались в «Поле чудес» с гаишниками сыграть, но всегда проигрывали, потому что после этого случая наученные гаишники за сто рублей даже права у водителей не раскрывали.
Но доставалось от пятаковских шуточек не только гаишникам. В другой раз увидел Дёма, как лейтенант постовой в собачье дерьмо ступил, стоит, бедолага, ругается, с подошвы пальцем дрянь эту отковыривает. Пятак не выдержал и со смехом ему говорит: «Что, друга встретил?» «Какого друга?» — удивился лейтенант. — «А, дерьмо! Оно ведь тоже из внутренних органов. То-то ты с ним и разговариваешь, и ручкаешься. Может, ещё и поцелуешься?..»
За шутки такие, конечно, и получить можно было, но тут на выручку Дёме всегда приходила его родная конституция. Не в смысле закона, а в том смысле, что здоров был Пятак и ростом выше среднего. Потому и связываться с ним лишний раз никто не хотел.
Вот и жил он до поры, до времени обычной провинциальной жизнью: утром ходил на тренировку к дяде Васе, днём — работал, а вечером сидел с Люськой-маникюршей в единственном на весь Степногорск диско-баре, а в промежутках малых чистил задирам «пятаки» и помогал стоматологу Бронштейну выполнять план. Работа у него, впрочем, была тоже под его характер, непыльная. Папе местному рынок в порядке помогал содержать. Зайдёт на рынок, напомнит Хачику, Гамлету и Ахмету про то, когда и сколько те должны Папе местному денег заслать — вот и вся забота.
Люди, знающие Дёмин весёлый характер, никогда с ним особенно не спорили. Кому охота потом со сломанной челюстью ходить? Себе дороже обойдётся.
Работал бы ещё и работал Дёма, сидя вечерами с Люськой в диско-баре. Но как-то раз занесло в их диско-бар парочку не местных: мужика лет сорока и дамочку.
Мужик был деловой. В костюме дорогом, в штиблетах по последней моде, при часах знаменитых, «ролексе» золотом. Женщина с ним тоже приметная была, лет тридцати, но все при ней: ноги, как у Клаудии Шифер, грудь и… все такое. Села эта парочка за столик, взяли шампанского бутылочку.
Тут Петька Криворукое по кличке Рыло, дружок Дёмин, захотел с этой «барби»-гёрл огненное аргентинское танго станцевать, в смысле — медленный танец.
Петька с диск-жокеем договорился, чтоб тот медленную песню поставил, и в микрофон объявил: мол, так и так, от Пети Криворукова, нормального пацана, медленная песня в исполнении Вована Преснякова про стюардессу по имени Жанна для красивой девушки, что сидит за вторым от стойки бара столиком…
Диск-жокей песню поставил (попробовал бы не поставить!!!). Петя, выпятив грудь и покачивая плечами, как борец, направился к гостям… Подошёл и пригласил даму потанцевать-познакомиться. А та, возьми, да и откажи…
Облом в таких делах — вещь обычная, Петька обидеться не успел, а мужик взял да и встрял, мол, когда даму приглашают, сначала у спутника разрешения спрашивают. В конце своих поучений мужик заезжий обозвал Петю Криворукова «козлом», и предложил выйти вон, потому что иначе «из бара выйти на своих ногах смогут все, кроме Пети». Дальше, как в Голливуде, понеслась арба по кочкам!
Петя мужику за «козла» в морду дал. Мужик тоже не простой оказался — ногой под дых отрубил Петю не меньше чем на полчаса. Тут Дёма Круглое и подоспел, ибо не мог спокойно глядеть на то, как его друга-братка унижает заносчивый хам, которому никто дурного слова не сказал! Не любил Пятак, когда в его присутствии людей не по делу унижали, не важно, друга-братка или простого труженика, или интеллигента очкастого. Вот если бы Петька Рыло к девчонке этой пристал или нахамил её кавалеру, тогда другое дело, а так…
Дал Дёма мужику в «пятак» пару раз, челюсть сломал, глаз подбил, не помогли нахалу ни ноги, ни руки, ни приёмы специальные, потому что «против Дёмы нет приёма, если нет другого Дёмы». От усердия Пятак даже кисть себе слегка вывихнул в борьбе за правое, по его разумению, дело. Девчонка на него так зыркнула, будто взглядом убить хотела. Но Дёма взглядов не боялся и с женщинами не дрался.
Гости убрались подобру-поздорову, а братва осталась, как вдруг подъехал на своём единственном во всём городе рабочем УАЗике с мигалкой начальник местной милиции майор Студенец Владимир Петрович, собственной персоной.
— Вы что, — заорал он на братков, — идиоты, совсем с ума посходили? Вы знаете, кому по башке настучали?
Демьян с пришедшим в себя Петей Криворуковым, ясное дело, в непонятках… Не знаем, мол, никого.
— Ясно, что не знаете! А настучали вы по темечку столичному полковнику милиции Гераклу Ивановичу Сушёному, который из Москвы проездом к брату на похороны тётки своей, Гераклины Петровны Сушёной, училки вашей, заехал…
Братки припомнили, как вчера на местном кладбище хоронили Гераклину Петровну, у которой все они учились: и Демьян Круглов, и Петька Криворуков, и майор Студенец, и даже Хачик с Ахметом…
— Ага! — дошло, наконец, до Пятака, — значит, тот, кому я по тыковке настучал, — племянник её, из Москвы…
— Придурки! — не унимался Студенец, — да вы что, не понимаете, что Геракл Иванович Сушёный все эМ-Ве-Де теперь на уши поднимет, и что я, первым делом, обязан буду вас арестовать?
Дёма с Петей в школе не отличались особой тягой к знаниям, потому покойная Гераклина Петровна Сушёная всегда пребывала в сильном затруднении, как из ровного десятка единиц и двоек вывести ученикам Круглову и Криворукову четвёрки для повышения показателя успеваемости школы. У Студенца среди двоек хоть иногда, да троечка попадалась, потому его и на медаль вытянули, и в школу милиции учиться в область послали…
Но сейчас даже Дёма с Петей поняли, что придётся им теперь «делать ноги» из родного города…
Пока ноги эти им в милиции не выдернули.
Потому и пришлось Дёме Пятаку начинать жизнь с чистого, так сказать, листа.
Местный Папа, Лом Федосеевич Барнаулов, по кличке Затаренный, написал недотёпам малявы[1]. Дёме Круглову в областной центр к Эдуарду Аркадьевичу Чалому, с которым чалился когда-то вместе на зоне, сидел, в смысле. Петьке он малявы рекомендательной давать сначала не хотел. Он даже подумал, не сдать ли майору Студенцу для отчётности, но пожалел и отправил его в Тюмень, столицу деревень.
Километры набегали под капот, из колонок его древней и ржавой «пятеры» приятно басил Миша Шуфутинский, и ровно рычал мотор, который был ещё очень даже ничего, потому что пацаны из степногорского автосервиса уважали Дёму и перебирали его «пятёрку» каждый квартал, отлаживая гайки-клапана, чтоб заводилась с пол-оборота!
Только, впопыхах собираясь в бега, не успел Дёма поменять глушитель. В дороге, так некстати, прорвало у глушака среднюю часть, и машина рычала теперь, словно гоночный болид «Формулы-1».
Правильно в народе говорят, что «Беда одна с глушителем не ходит! Ищите рядом пистолет!»
Заехал Демьян на заправку какую-то левую с двумя рожками всего, один с девяносто вторым, другой с семьдесят шестым бензином.
За семьдесят шестым два «Запорожца» с «Москвичом» в очередь выстроились, а на дорогой девяносто второй никого не было.
Подъехал Демьян к колонке, заглушил мотор, пистолет с девяносто вторым в бак сунул, а сам к окошку пошёл, денег заплатить. В это время сзади «Волга» белая к той же колонке рядом нахально пристроилась. Водила с «волжанки» пистолет из демьяниного бензобака вынул и в свой сунул, крикнув при этом кассирше-заправщице типа: налей до полного, торопимся, я сейчас подойду…
Надо было ангельский характер иметь, чтоб за такую наглость не дать в пятак!
А у Демьяна-то характер хоть и весёлый, но взрывоопасный. Динамит! Порох! Гексоген! Пироксилин с пластидом! К тому же настроение — «ниже плинтуса».
Подошёл Дёма к водителю «Волги» и дал ему в пятак от души, чтоб людей, стоящих в очереди, уважал. Уверенно, чётко, сильно, но, главное, аккуратно, чтоб жив остался, потому что Дёме лишние неприятности сейчас были ни к чему
Пока водила возле колонки отдохнуть прилёг, — успокоился, ручки раскинув, вроде как спит, — Демьян спокойно вынул пистолет из его бака, в свой переставил и кассиру-оператору в окошко кричит: «лей, родная!»
Тут тонированные дверцы «волжанки» распахнулись, и из машины появилась такая знакомая Дёме парочка: мент московский, которому он челюсть свернул в баре «Степногорский Мулен-Руж», и девчонка, из-за которой неприятности начались!
Москвич, несмотря на свой потешный вид (на морде гипсовая повязка — челюсть сломанную поддерживает), сначала принялся что-то Демьяну из-под бинтов шепелявить про «уголовную скотину», про то, что сейчас здесь кого-то застрелят, после чего откуда-то из-под мышки начал пистолет имени товарища Макарова вытаскивать.
Слова здесь были ни к чему. Дёма снова оприходовал московского гостя, за прочириканную им арию и угрозу застрелить, по загипсованному «пятаку», совсем как в баре «Степногорский Мулен-Руж».
Хрустнула гипсовая повязка, и «целый полковник» опустил свой намозоленный зад кабинетного трудяги на асфальт.
Дёма подобрал выпавший из полковничьих рук пистолет, чтобы тот своим грозным видом людей зря не пугал. Обойму Пятак вынул, пистолет в мусорный бачок выкинул, патроны в канаву бросил. Под одобрительные взгляды водителей спокойно долил Дёма бензина в бак, уплатил онемевшей от увиденного девочке-оператору денег и рванул с места, взревев пробитым глушителем…
За рёвом ржавого глушака не услышал он угрожающей тирады в свой адрес со стороны «Клавдии Шифер», склонившейся над Сушёным, который корчился от боли, приходя в себя на грязном асфальте бензоколонки.
До Центра всего сто километров оставалось, когда свернул он на первой же дорожке, ведущей к железной дороге. Там у платформы Пятак оставил машину возле общественного туалета, на стене которого было написано по-иностранному: «FUCK».
«Да, у нас в Степногорске так не умеют… — подумал про себя Демьян, поднимаясь на совершенно пустую платформу. — Все больше слово на букву „X“ пишут… Вот она, центровая культура, уже на дальних подступах ощущается её дыхание».
Демьян зашёл в вагон подошедшей электрички, выбрал себе местечко напротив симпатичной девушки и сел на почти свободную деревянную скамью, осторожно, чтоб не помять случайно, подвинув в сторону какого-то хилого школьника-очкарика.
— Что читаем? — добродушно спросил он у девушки.
Та не ответила, только поджала губки и ещё ближе придвинула к близоруким глазам учебник английского языка.
— Молодец, Софья Ковалевская! Учись. Мы тебе мешать не будем, — весело сказал Демьян, отворачиваясь к окошку.
За окнами мелькали кусты, поля с непонятной растительностью, какие-то ржавые брошенные трактора… Скука!
На следующей остановке сразу с двух сторон ввалились в вагон контролёры:
— Граждане, приготовьте билетики!
Очкарик, которого Демьян давеча плечом подвинул, как-то занервничал, заёрзал на деревянной скамье, засуетился.
Контролёр приблизился к ним. Девушка с учебником английского, не глядя, протянула ему билет. Тот сделал в билете дырочку никелированным компостером и вопросительно уставился на школьника…
— Ваш билетик, юноша? — спросил контролёр…
Очкарик, тщательно изображая желание найти билет, стал искать в карманах своих штанов.
— Биле-е-т…? — нетерпеливо повысил голос контролёр…
Парень вспотел. Он рылся в карманах, что-то бормоча под нос: дескать, билет был, да где-то потерялся…
— Слышь, братан, оставь его, — обратился Демьян к контролёру, — не видишь, что ли, что пацан со мной? — и выразительно поглядел на железнодорожника.
— А?.. — почему-то запинаясь, спросил контролёр, — а… вы с кем?
— Я, — вальяжно откинувшись на деревянную спинку, ответил Демьян, — а я завсегда с моим здоровьем и силой. Мало?
— Нет, нет, достаточно! — пятясь, ответил контролёр, — мне неприятности не нужны… — И, уже обращаясь к своему напарнику, крикнул:
— Толя, здесь все в порядке, пошли в следующий вагон!
Когда контролёры ушли, очкарик промямлил что-то про благодарность, а Демьян похлопал очкарика по плечу и, скосив глаза на девушку с учебником английского, назидательно произнёс:
— Ученье, конечно, свет, но ты, ботаник недоделанный, либо качайся, либо билет покупай. Третьего в жизни не дано!
Пятаком Демьяна окрестили братки степногорские за то, что в критический момент подолгу не раздумывал, а просто давал в «пятак» всем казавшимся ему неправыми типам. Характер у него был такой «пятаковский»: весёлый и лёгкий.
Дядя Вася Пирожков, первый тренер Круглова по боксу, говорил про этот самый характер так: «Тебе, Дёма, бокс противопоказан, как бодливой корове рога… С таким характером на воле не разгуляешься!»
За двадцать два года вольной жизни Дёме частенько случалось обидчикам всяким давать в «пятак» с разной степенью последствий в смысле физических повреждений организма. Бывало, к Люське-маникюрше, подружке Демьяновой, браток из соседнего района пристанет, по недоумению, или даже не пристанет, а просто поглядит на неё как-то нескромно, Демьян тут как тут, заметит этот взгляд неосторожный, и пошло-поехало. На пустые разговоры он времени не тратил, подходил тихо и бил в «пятак», спокойный и уверенный в своей пятаковской правоте. Вот за что прозвали его братки Пятаком…
Много носов переломал он хороших и разных, прямых и длинных, с горбинкой и без!.. Впрочем, зубов Демьян повыбивал не меньше. Так что местный степногорский дантист-протезист Сеня Бронштейн должен был осыпать Круглова золотым дождём комиссионных!
Дрался Дёма в разных местах — от туалетов местной степногорской дискотеки, куда он заходил по каким-то своим делам, до кустов на пляже речки Степногорки, где летом обычно проходило незамысловатое веселье местной братвы.
Ему бы, конечно, лучше было в Голливуде сниматься, или биться за титул чемпиона мира по боксу или боям без правил, да разве в Степногорске про такое слыхали?
Но любил Дёма не только драку, но и шутку хорошую. Особенно, если сам шутил. Милиционерам местным от его шуток часто от начальства на орехи перепадало.
Однажды он, через этот весёлый характер, сам чуть в милицию не загремел. А дело было так. Остановил Дёму как-то в воскресный день областной «мастер машинного доения» инспектор ГАИ Стругайло, вышедший на дорогу сверхурочно денег для семьи подзаработать. Проверил документы, попросил багажник открыть. А Дёма, который особенно недолюбливал гаишников, и говорит ему:
— Слушай, сержант, не открывай багажник, как друга тебя прошу, честное слово. Если открывать не станешь, я тебе сто рублей дам.
— Открывай!
— Ладно, двести дам…
Стругайло, увидев такую озабоченность клиента, подумал: «Вот она, „пруха"!» Демьян между тем до двухсот баксов торг довёл. Сержант по рации подкрепление запросил, мысленно себя уже в лейтенанты произвёл. Тут Демьян багажник пустой открыл и говорит:
— Я тебе двести долларов предлагал? Предлагал. Ты отказался? Отказался. В следующий раз доверяй людям.
Сильно обиделся тогда Стругайло на Пятака. Хорошо, наряд, вызванный им, подоспел вовремя. Капитан, узнав про то, как пошутили над инспектором, отпустил Дёму, а подчинённому сказал: «Ты, Стругайло, главную правду жизни мента запомни: дают — бери, а бьют — беги!»
Некоторые братки потом тоже пытались в «Поле чудес» с гаишниками сыграть, но всегда проигрывали, потому что после этого случая наученные гаишники за сто рублей даже права у водителей не раскрывали.
Но доставалось от пятаковских шуточек не только гаишникам. В другой раз увидел Дёма, как лейтенант постовой в собачье дерьмо ступил, стоит, бедолага, ругается, с подошвы пальцем дрянь эту отковыривает. Пятак не выдержал и со смехом ему говорит: «Что, друга встретил?» «Какого друга?» — удивился лейтенант. — «А, дерьмо! Оно ведь тоже из внутренних органов. То-то ты с ним и разговариваешь, и ручкаешься. Может, ещё и поцелуешься?..»
За шутки такие, конечно, и получить можно было, но тут на выручку Дёме всегда приходила его родная конституция. Не в смысле закона, а в том смысле, что здоров был Пятак и ростом выше среднего. Потому и связываться с ним лишний раз никто не хотел.
Вот и жил он до поры, до времени обычной провинциальной жизнью: утром ходил на тренировку к дяде Васе, днём — работал, а вечером сидел с Люськой-маникюршей в единственном на весь Степногорск диско-баре, а в промежутках малых чистил задирам «пятаки» и помогал стоматологу Бронштейну выполнять план. Работа у него, впрочем, была тоже под его характер, непыльная. Папе местному рынок в порядке помогал содержать. Зайдёт на рынок, напомнит Хачику, Гамлету и Ахмету про то, когда и сколько те должны Папе местному денег заслать — вот и вся забота.
Люди, знающие Дёмин весёлый характер, никогда с ним особенно не спорили. Кому охота потом со сломанной челюстью ходить? Себе дороже обойдётся.
Работал бы ещё и работал Дёма, сидя вечерами с Люськой в диско-баре. Но как-то раз занесло в их диско-бар парочку не местных: мужика лет сорока и дамочку.
Мужик был деловой. В костюме дорогом, в штиблетах по последней моде, при часах знаменитых, «ролексе» золотом. Женщина с ним тоже приметная была, лет тридцати, но все при ней: ноги, как у Клаудии Шифер, грудь и… все такое. Села эта парочка за столик, взяли шампанского бутылочку.
Тут Петька Криворукое по кличке Рыло, дружок Дёмин, захотел с этой «барби»-гёрл огненное аргентинское танго станцевать, в смысле — медленный танец.
Петька с диск-жокеем договорился, чтоб тот медленную песню поставил, и в микрофон объявил: мол, так и так, от Пети Криворукова, нормального пацана, медленная песня в исполнении Вована Преснякова про стюардессу по имени Жанна для красивой девушки, что сидит за вторым от стойки бара столиком…
Диск-жокей песню поставил (попробовал бы не поставить!!!). Петя, выпятив грудь и покачивая плечами, как борец, направился к гостям… Подошёл и пригласил даму потанцевать-познакомиться. А та, возьми, да и откажи…
Облом в таких делах — вещь обычная, Петька обидеться не успел, а мужик взял да и встрял, мол, когда даму приглашают, сначала у спутника разрешения спрашивают. В конце своих поучений мужик заезжий обозвал Петю Криворукова «козлом», и предложил выйти вон, потому что иначе «из бара выйти на своих ногах смогут все, кроме Пети». Дальше, как в Голливуде, понеслась арба по кочкам!
Петя мужику за «козла» в морду дал. Мужик тоже не простой оказался — ногой под дых отрубил Петю не меньше чем на полчаса. Тут Дёма Круглое и подоспел, ибо не мог спокойно глядеть на то, как его друга-братка унижает заносчивый хам, которому никто дурного слова не сказал! Не любил Пятак, когда в его присутствии людей не по делу унижали, не важно, друга-братка или простого труженика, или интеллигента очкастого. Вот если бы Петька Рыло к девчонке этой пристал или нахамил её кавалеру, тогда другое дело, а так…
Дал Дёма мужику в «пятак» пару раз, челюсть сломал, глаз подбил, не помогли нахалу ни ноги, ни руки, ни приёмы специальные, потому что «против Дёмы нет приёма, если нет другого Дёмы». От усердия Пятак даже кисть себе слегка вывихнул в борьбе за правое, по его разумению, дело. Девчонка на него так зыркнула, будто взглядом убить хотела. Но Дёма взглядов не боялся и с женщинами не дрался.
Гости убрались подобру-поздорову, а братва осталась, как вдруг подъехал на своём единственном во всём городе рабочем УАЗике с мигалкой начальник местной милиции майор Студенец Владимир Петрович, собственной персоной.
— Вы что, — заорал он на братков, — идиоты, совсем с ума посходили? Вы знаете, кому по башке настучали?
Демьян с пришедшим в себя Петей Криворуковым, ясное дело, в непонятках… Не знаем, мол, никого.
— Ясно, что не знаете! А настучали вы по темечку столичному полковнику милиции Гераклу Ивановичу Сушёному, который из Москвы проездом к брату на похороны тётки своей, Гераклины Петровны Сушёной, училки вашей, заехал…
Братки припомнили, как вчера на местном кладбище хоронили Гераклину Петровну, у которой все они учились: и Демьян Круглов, и Петька Криворуков, и майор Студенец, и даже Хачик с Ахметом…
— Ага! — дошло, наконец, до Пятака, — значит, тот, кому я по тыковке настучал, — племянник её, из Москвы…
— Придурки! — не унимался Студенец, — да вы что, не понимаете, что Геракл Иванович Сушёный все эМ-Ве-Де теперь на уши поднимет, и что я, первым делом, обязан буду вас арестовать?
Дёма с Петей в школе не отличались особой тягой к знаниям, потому покойная Гераклина Петровна Сушёная всегда пребывала в сильном затруднении, как из ровного десятка единиц и двоек вывести ученикам Круглову и Криворукову четвёрки для повышения показателя успеваемости школы. У Студенца среди двоек хоть иногда, да троечка попадалась, потому его и на медаль вытянули, и в школу милиции учиться в область послали…
Но сейчас даже Дёма с Петей поняли, что придётся им теперь «делать ноги» из родного города…
Пока ноги эти им в милиции не выдернули.
Потому и пришлось Дёме Пятаку начинать жизнь с чистого, так сказать, листа.
Местный Папа, Лом Федосеевич Барнаулов, по кличке Затаренный, написал недотёпам малявы[1]. Дёме Круглову в областной центр к Эдуарду Аркадьевичу Чалому, с которым чалился когда-то вместе на зоне, сидел, в смысле. Петьке он малявы рекомендательной давать сначала не хотел. Он даже подумал, не сдать ли майору Студенцу для отчётности, но пожалел и отправил его в Тюмень, столицу деревень.
2
Поехал Демьян Круглов в центр областной новую жизнь начинать.Километры набегали под капот, из колонок его древней и ржавой «пятеры» приятно басил Миша Шуфутинский, и ровно рычал мотор, который был ещё очень даже ничего, потому что пацаны из степногорского автосервиса уважали Дёму и перебирали его «пятёрку» каждый квартал, отлаживая гайки-клапана, чтоб заводилась с пол-оборота!
Только, впопыхах собираясь в бега, не успел Дёма поменять глушитель. В дороге, так некстати, прорвало у глушака среднюю часть, и машина рычала теперь, словно гоночный болид «Формулы-1».
Правильно в народе говорят, что «Беда одна с глушителем не ходит! Ищите рядом пистолет!»
Заехал Демьян на заправку какую-то левую с двумя рожками всего, один с девяносто вторым, другой с семьдесят шестым бензином.
За семьдесят шестым два «Запорожца» с «Москвичом» в очередь выстроились, а на дорогой девяносто второй никого не было.
Подъехал Демьян к колонке, заглушил мотор, пистолет с девяносто вторым в бак сунул, а сам к окошку пошёл, денег заплатить. В это время сзади «Волга» белая к той же колонке рядом нахально пристроилась. Водила с «волжанки» пистолет из демьяниного бензобака вынул и в свой сунул, крикнув при этом кассирше-заправщице типа: налей до полного, торопимся, я сейчас подойду…
Надо было ангельский характер иметь, чтоб за такую наглость не дать в пятак!
А у Демьяна-то характер хоть и весёлый, но взрывоопасный. Динамит! Порох! Гексоген! Пироксилин с пластидом! К тому же настроение — «ниже плинтуса».
Подошёл Дёма к водителю «Волги» и дал ему в пятак от души, чтоб людей, стоящих в очереди, уважал. Уверенно, чётко, сильно, но, главное, аккуратно, чтоб жив остался, потому что Дёме лишние неприятности сейчас были ни к чему
Пока водила возле колонки отдохнуть прилёг, — успокоился, ручки раскинув, вроде как спит, — Демьян спокойно вынул пистолет из его бака, в свой переставил и кассиру-оператору в окошко кричит: «лей, родная!»
Тут тонированные дверцы «волжанки» распахнулись, и из машины появилась такая знакомая Дёме парочка: мент московский, которому он челюсть свернул в баре «Степногорский Мулен-Руж», и девчонка, из-за которой неприятности начались!
Москвич, несмотря на свой потешный вид (на морде гипсовая повязка — челюсть сломанную поддерживает), сначала принялся что-то Демьяну из-под бинтов шепелявить про «уголовную скотину», про то, что сейчас здесь кого-то застрелят, после чего откуда-то из-под мышки начал пистолет имени товарища Макарова вытаскивать.
Слова здесь были ни к чему. Дёма снова оприходовал московского гостя, за прочириканную им арию и угрозу застрелить, по загипсованному «пятаку», совсем как в баре «Степногорский Мулен-Руж».
Хрустнула гипсовая повязка, и «целый полковник» опустил свой намозоленный зад кабинетного трудяги на асфальт.
Дёма подобрал выпавший из полковничьих рук пистолет, чтобы тот своим грозным видом людей зря не пугал. Обойму Пятак вынул, пистолет в мусорный бачок выкинул, патроны в канаву бросил. Под одобрительные взгляды водителей спокойно долил Дёма бензина в бак, уплатил онемевшей от увиденного девочке-оператору денег и рванул с места, взревев пробитым глушителем…
За рёвом ржавого глушака не услышал он угрожающей тирады в свой адрес со стороны «Клавдии Шифер», склонившейся над Сушёным, который корчился от боли, приходя в себя на грязном асфальте бензоколонки.
3
Демьян, может, и плохо в школе учился, но кое-чего всё-таки соображал! Понял он, что дальше по шоссе ехать на этой засвеченной «пятере» ему теперь нельзя!До Центра всего сто километров оставалось, когда свернул он на первой же дорожке, ведущей к железной дороге. Там у платформы Пятак оставил машину возле общественного туалета, на стене которого было написано по-иностранному: «FUCK».
«Да, у нас в Степногорске так не умеют… — подумал про себя Демьян, поднимаясь на совершенно пустую платформу. — Все больше слово на букву „X“ пишут… Вот она, центровая культура, уже на дальних подступах ощущается её дыхание».
Демьян зашёл в вагон подошедшей электрички, выбрал себе местечко напротив симпатичной девушки и сел на почти свободную деревянную скамью, осторожно, чтоб не помять случайно, подвинув в сторону какого-то хилого школьника-очкарика.
— Что читаем? — добродушно спросил он у девушки.
Та не ответила, только поджала губки и ещё ближе придвинула к близоруким глазам учебник английского языка.
— Молодец, Софья Ковалевская! Учись. Мы тебе мешать не будем, — весело сказал Демьян, отворачиваясь к окошку.
За окнами мелькали кусты, поля с непонятной растительностью, какие-то ржавые брошенные трактора… Скука!
На следующей остановке сразу с двух сторон ввалились в вагон контролёры:
— Граждане, приготовьте билетики!
Очкарик, которого Демьян давеча плечом подвинул, как-то занервничал, заёрзал на деревянной скамье, засуетился.
Контролёр приблизился к ним. Девушка с учебником английского, не глядя, протянула ему билет. Тот сделал в билете дырочку никелированным компостером и вопросительно уставился на школьника…
— Ваш билетик, юноша? — спросил контролёр…
Очкарик, тщательно изображая желание найти билет, стал искать в карманах своих штанов.
— Биле-е-т…? — нетерпеливо повысил голос контролёр…
Парень вспотел. Он рылся в карманах, что-то бормоча под нос: дескать, билет был, да где-то потерялся…
— Слышь, братан, оставь его, — обратился Демьян к контролёру, — не видишь, что ли, что пацан со мной? — и выразительно поглядел на железнодорожника.
— А?.. — почему-то запинаясь, спросил контролёр, — а… вы с кем?
— Я, — вальяжно откинувшись на деревянную спинку, ответил Демьян, — а я завсегда с моим здоровьем и силой. Мало?
— Нет, нет, достаточно! — пятясь, ответил контролёр, — мне неприятности не нужны… — И, уже обращаясь к своему напарнику, крикнул:
— Толя, здесь все в порядке, пошли в следующий вагон!
Когда контролёры ушли, очкарик промямлил что-то про благодарность, а Демьян похлопал очкарика по плечу и, скосив глаза на девушку с учебником английского, назидательно произнёс:
— Ученье, конечно, свет, но ты, ботаник недоделанный, либо качайся, либо билет покупай. Третьего в жизни не дано!
Глава вторая
ОБ ЭТОМ, БРАТЕЛЛО, НЕ ВСПОМНИТЬ НЕЛЬЗЯ, НА «СТРЕЛКИ» ПРИХОДЯТ ВРАГИ И ДРУЗЬЯ…
1
Против лома нет приёма, как говаривал умный Лом Барнаулов. Против Дёминых привычек тоже не было приёма. У самого вокзала попёр Дёма напролом через толпу, под ноги не глядя, и наступил какому-то «реальному» пацану, прикинутому во все адидасовское, на фирменную кроссовку. Пацан тот стоял с такими же реальными ребятами и проступок Дёмы без внимания не оставил.— Ты куда прёшь, деревня? — возмутился браток. — Видишь, ты мне фирменный «Адидас» испачкал, лудило сельское!
У Демьяна кулак сам собой вверх пошёл, но, взглянув на испачканную кроссовку, Пятак бить не стал, а лишь рассмеялся:
— Настоящий «Адидас», говоришь?! Братан, кто тебе такое сказал? Я на «фирму» не наступаю. Не то воспитание. Фуфло твои кроссовки, брат.
— Да ты что? Я кроссовки в фирменном бутике за триста баксов брал! В «Адидасе» я за километр секу!
— Не знаю, что ты сечёшь в «Адидасе», — веселясь все больше, сказал Демьян, — а только шили их у нас в Степногорске, в подвале клуба. Видишь белый треугольник? Когда у Мкртчяна дырка получалась, он всегда такой треугольник сверху нашивал. Ты язычок у кроссовки-то надорви, сам увидишь.
— Давай, Петька, может, не «гонит» он! Вдруг, и правда, туфта? — загудели его приятели. — А если «гонит», деревня, так мы его твои кроссовки сожрать заставим. За «базар» ответит, вопросов нет!
Петька-фирмач нагнулся, надорвал шов на язычке кроссовки, запихнул в дырку палец и достал оттуда маленькую бумажку.
— Малява какая-то… — растерялся фирмач. — «Красовка нумер пядьсот. Посвищаитса тёте Доре из Эревана»… — медленно прочитал фирмач. Лицо его сделалось жутко красным, и он, как мулла с минарета, только очень тихо, простонал:
— А-аа-алла-аа!.. — И, уже громче, добавил:
— Ну, бутик, ты мне за это ответишь!
Всё ещё красный от гнева, он посмотрел на продолжающего ухмыляться Дёму и мстительно сказал:
— А тебе, паря, я личную «стрелку» забиваю! Не за то, что на кроссовку мне наступил, а за то, что старших не уважаешь! Ты, конечно, до «стрелки» ещё не дорос, но уж больно ты, слоняра, умный! На Петровской набережной, недалеко от ресторана «Аврора», ледокол такой атомный был, вроде. Увидишь дом старый разрушенный, рядом с бизнес-центром. В шесть буду ждать. Попробуй не приди, из-под земли достану. Наш город маленький, хоть и областной центр!
Сказал и пошёл к джипу вместе с ржущими пацанами:
— Петька, познакомь с тётей Дорой! За триста баксов!
Дёме пацана даже жалко стало. Перед братками его так подставил. Но в шесть часов он ему припечатает в «пятак» конкретно. Потому что драка для Пятака была делом святым и обжалованию не подлежала.
Так, в раздумьях, он прошёл всего метров сто и тут же вляпался в другую историю.
Браток очень неслабой комплекции, качок такой, разговаривал с какой-то длинноногой девчонкой. Ноги у этой девчонки, не как у степногорских, у которых ноги возникали, откуда ни возьмись, а потом куда-то пропадали, нет, они имели начало и конец. Здесь были завершённые линии! Все дорисовано! Картина, одним словом!
Хотел Дёма тихо-мирно мимо пройти, да тут, как назло, у парня-качка из заднего кармана фотография выпала. Лежит, и никто её не замечает. Демьян не из вежливости (имел он эти манеры на разные манеры!), а чтобы девчонку поближе рассмотреть, поднял фотографию, и к парню:
— Держи, брат, уронил!
Качка даже передёрнуло всего:
— Засунь её туда, откуда достал! — зло прошипел он Дёме. — Не моя это фотка.
Но девица сразу поняла, что дело нечисто, схватила картинку и спутнику своему тихо так говорит:
— Не твоя? А если получше посмотреть? Морда красная на плече у Ленки твоя?.. Твоя!
— Кисонька, не моя! У меня совершенно другое лицо?!
— Это у прокуроров может быть другое, а у тебя лицо одно, и глаза лживые!
И… ударила длинноногая его по морде так, что фотография опять на асфальт упала, и её тут же какой-то интеллигентный дедок подобрал. Девица с гордо поднятой головой прочь почесала. Парень за ней бросился, но на бегу успел обернуться и крикнуть Дёме:
— Эй ты, джентльмен недоделанный, радуйся, что мне некогда. Я тебе «забиваю стрелку» на шесть у ресторана «Аврора»… Это такой фрегат был у Петра Первого. На набережной, возле дома разрушенного. Чтоб был! Из-под земли достану!.. Киса, подожди! Я тебе всё объясню! Это просто человек, похожий на меня!..
Полный впечатлений и чисто мужских незатейлевых нужд зашёл Дёма в платный туалет. Только пристроился войти в свободную кабинку, как его кто-то сзади окликнул:
— Эй ты, деревня, давай побыстрее! Видишь, ждут тебя…
Повернулся Демьян к здоровенному бугаю, держащему за шкирятник какого-то мента-сержанта с разбитой физиономией.
— Эй, тебе говорят! Суши весло! Хватит греметь струёй! Дай, я этого макну пару раз головой в унитаз, и мочись дальше в своё удовольствие, сколько влезет!
Демьян изыскал дополнительные резервы сдержанности и вежливо так ответил:
— Отвали, бугай мордастый! Не то струёй «макалку» твою перешибу и «пятаком» твоим унитаз почищу!
— Ты кому это сказал? Да ты знаешь… — начал было бугай, но тут у него под брюхом заиграла мелодия из фильма про Буратино: «Кто доброй сказкой входит в дом? Кто с детства каждому знаком?..»
— Да!.. Это я… Через десять минут буду на месте, — по-военному отчеканил бугай в мобильник, положил бесчувственного сержанта на кафельный пол и на ходу бросил Дёме:
— Ты, деревня сохатая, чтоб в шесть часов был на набережной у ресторана «Аврора». Это пароход такой был, на котором Пётр Первый с Челюскиным Америку открыл, понял? Там рядом развалины есть. Не вздумай улизнуть! Все равно тебя достану и башкой в унитаз опущу…
2
Пока Демьян Круглов искал ресторан «Аврора», время как раз подошло к шести. Старичок, у которого Дёма спросил дорогу, попался знающий, рассказал ему, что Аврора — это богиня утренней зари, и что она у греческих братков «Эосом» называлась…Рядом с «Авророй-Эосом», как и обещали братки-стрелочники, стояла домина раскуроченная, как после бомбёжки!
«И что это у них в областном центре, в столице местной, все „стрелки“ на шесть и в одном и том же месте забиваются? — раздражённо подумал Демьян. — В Степногорске, где проблема, там и „стрелка“. А то, запоминай им время и место! Что я, профессор? Дёма-академия! Хорошо ещё, что все в одном месте и в одно время».
Демьян бодро вошёл под арку полуразрушенного дома.
Какая-то заброшенная заводская общага. Во дворе строительный мусор, сарай. Провода торчат. Вылитый Степногорск. Дёма себя как дома почувствовал. А дома, как известно, и стены помогают, поэтому он успокоился, присел на опрокинутый ящик и закурил.
Двух минут не прошло, въехал во двор чёрный джип. Вылез из него браток в «Адидасе» от тёти Доры, увидел Демьяна и удивился:
— Ха! Я думал, ты не придёшь! Не хилый парень, видать…
Не успел он это сказать, как во двор резко зарулила «девятка» с качком, не похожим на самого себя с фотографии.
— Петруха! Здорово, братан! Какими судьбами?
— Андреич! Вот это да! Хороший знак: друга встретить на стрелке!
— И у тебя стрелка? — обрадовался Адидас. — С кем?!
— С кем?! С кем?! Да вот с этим пацаном!
— Ни черта себе, заворот кишок! — опешил фирмач.
И в ту же секунду «Тойота» с бычьими рогами на бампере влетела во двор, затормозив на битом кирпиче так, что у Петрухи с Андрюхой их накачанные долгим жеванием жвачек челюсти неприлично далеко отвисли.
— Саня!!!
— Санчище! Мастер-класс! На стрелку?!.. С пацаном этим… Да, чтоб его!..
Приезд всех троих столичных бойцов в одно место и в одно и то же время не был неожиданностью только для Пятака.
Адидас, Простак и Мастак были самыми известными в областном центре братками. Вся братва города знала о подвигах своих героев. Кого эти трое только не бомбили? Кого они только не пинали по долгу службы?
Ходили все трое под одним Папой. Задания выполняли похожие: вправление мозгов, отшибание рогов, вышибание долгов и вытряхивание из штанов, но каждый был по-своему интересен и мил. Имел, так сказать, свой фирменный почерк.