Дмитрий Черкасов
Один день Аркадия Давидовича
(Братва — 3)
Прелюдия к «Реглану для братвы»
Все события и персонажи повести «Один день Аркадия Давидовича» являются выдуманными, любые совпадения с реально существующими людьми абсолютно случайны.
Хотя это, в принципе, Автора совершенно не волнует.
Просто так положено писать, чтобы какой-нибудь тупой перец не побежал в суд с иском о защите своих чести и, типа, достоинства...
— Ти у «Родина» виходишь?
— А ты что, красывый?! Красывый, да?!!!
Диалог двух кавказцев в автобусе при подъезде к остановке у кинотеатра «Родина»
«На автомобиле, именуемом в народе „козёл“, к месту происшествия подъехали люди, именуемые в народе тем же словом...»
Из статьи в газете «Невский братан»,30 января 2002 года
«Будущее в России до сих пор представляется в виде коммунизма — то есть большой и неожиданной халявы...»
Ценное житейское наблюдение
ПРОЛОГ
«Тогда преследуемый прыгнул в воду и, несмотря на многократные требования, так больше и не вынырнул...»
«В тот момент, когда монтер размахнулся молотком, пострадавший встал позади него, чтобы посмотреть, куда придется удар. Удар пришелся пострадавшему по голове...»
Из милицейских протоколов
— Ну что, будем говорить или как? — дознаватель тридцать пятого [1] отдела милиции Станислав Иммануилович Пугало занес старенькую, обгрызанную на конце шариковую ручку «Bic» над чистым листом протокола допроса и уставился мутными после вчерашнего возлияния глазенками на унылого воришку, чья нижняя челюсть была намертво зафиксирована многослойной фиксирующей повязкой, а обе руки покоились в гипсовом плену, органично переходящим в корсет на сломанных ребрах.
Воришка что-то промычал и печально воздел карие очи к покрытому серыми разводами от многочисленных протечек потолку кабинета дознавателя.
Многомесячная «гастроль», которую он совершал вместе с напарником, используя хитроумное приспособление для воровства разного вывешенного на балконах и просто за окнами имущества лоховатых российских граждан, закончилась трагически и зело поучительно для всех тех, кто шел тем же путем в деле улучшения своего материального положения.
А начиналось всё так замечательно...
Подметив привычку многих жителей большинства городов севера и северо-запада необъятной страны хранить пищевые продукты и напитки в полиэтиленовых мешках, болтавшихся на коротеньких веревках за окнами и обдуваемых прохладным ветерком, двое безработных выходцев из солнечной Молдавии разработали изящный и, как им казалось, совершенный план экспроприации этих богатейших запасов. Ими был сделан крючок, чей внутренний край оттачивался до бритвенной остроты, и который опускался на длинной веревке с крыши аккурат к намеченному к хищению пакету. Один воришка зацеплял крючком веревку и резким движением перерезал ее, второй, стоявший внизу под окнами, ловил падавший груз.
Быстро, технологично, дешево и, что самое главное, безопасно.
Хозяин пакета, буде он даже заметит исчезновение продуктов в момент хищения, просто не успеет сбежать вниз и задержать ловца с поличным. Ибо тот удирал ровно через секунду после того, как «нажитое непосильным трудом» падало ему в руки.
Преимущество метода состояло еще и в том, что можно было «окучивать» один и тот же дом по нескольку раз с перерывом в пару-тройку недель. Жильцы, поохав над пропавшим имуществом, решали, что его сорвало случайным порывом ветра, быстренько находили новые веревки и пакеты и снова вывешивали запасы за окна.
Особенно воришкам полюбился многоподъездный «корабль», расположенный неподалеку от гостиницы «Прибалтийская». Народ в доме жил достаточно обеспеченный, так что улов всегда был богат и разнообразен — в пакетах обнаруживались и банки икры, и балык, и палки твердокопченой колбасы, и нежная ветчина, и осетрина, и многое, многое другое.
Не учли горячие молдавские парни только одного обстоятельства — мстительности одного из проживавших в доме, бритоголового товарища, вычислившего технологию воровства.
Воспылав справедливой ненавистью к похитителям, свистнувшим у него уже два пакета, браток вывесил за окно тридцатишестикилограммовую чугунную гирю, заботливо упакованную в толстую полиэтиленовую пленку, коей обычно обтягивают парники, и поставил на крыше, точно над своей кухней, электронный датчик давления, должный возвестить о появлении непрошеного гостя трелью в квартире.
И вот в один из июльских вечеров капкан сработал.
Заметив особо жирный пакет, болтавшийся на толстой нейлоновой веревке за окном на четвертом этаже, воришки позарились на него и, долго не раздумывая, осуществили отработанную многочисленными повторениями операцию. Один перерезал веревку, другой расставил руки и принял на грудь набравшую ускорение в пятнадцать метров секунда за секунду гирю.
Ощущения ловца были сравнимы с теми, что испытывает человек, в которого на полном ходу врезается груженый кирпичом «ЗиЛ-130».
Второму молдаванину «повезло» не меньше.
Смотав веревку и не видя, по причине сгустившихся сумерек и раскидистых кустов, распластанное на земле тело напарника, воришка развернулся, чтобы удрать с крыши, получил по лбу удар бейсбольной битой, нанесенный прибывшим по сигналу датчика ухмылявшимся братком, и с истошным криком «Держите меня, я во-о-ор!!!» отправился в волнительное путешествие длиною около тридцати метров, завершившееся в кроне небольшого тополя...
— Не будем, — устало покачал головой дознаватель, с утра побывавший в больнице у сверзившегося с крыши подозреваемого и так же не получившего от него ни единого ответа. — Что ж, это твое право. Но предупреждаю — глухарьков [2] у нас много, так что отвечать придется по полной... И за кражи, и за грабежи, и за три изнасилования. Причем, отметь — гомосексуальных изнасилования, не хухры-мухры. А одно вообще — депутата Госдумы! — страж порядка повысил голос. — Ишь, орёл нашелся! Депутатов, понимаешь, имеет...
Сидящий напротив Пугало воришка опять замычал и засучил ногами, пытаясь мимикой объяснить дознавателю, что он рад бы что-нибудь сказать или написать, но его нынешнее физическое состояние не позволяет ему ничего из перечисленного.
— Чистосердечное бы зачлось, — прищурился страж порядка, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь разобраться в том, что же ему больше хочется — портвейна или самогона. — Ладно, посидишь еще в камере, подумаешь... — Станислав Иммануилович снял трубку дышащего на ладан телефона и набрал номер дежурной части. — Паровозов! Давай сюда кого-нибудь из своих... Я закончил уже... Да не, молчит, гад... Ага, жду...
Когда задержанный был уведен мрачным и трезвым сержантом, Пугало запер на ключ дверь, достал из сейфа литровую бутыль с мутноватой жидкостью, являвшейся продуктом двойной перегонки турнепса, и с удовольствием засадил полстакана, зажевав его половиной подушечки «Орбит».
Затем составил в ряд четыре стула, бросил на них пару пуховиков, проходивших в качестве вещественных доказательств по потерянному месяца два назад делу о разбойном нападении на водителя грузовика, и завалился спать.
До обеда его так никто и не побеспокоил...
ГЛАВА 1
НАТУРАЛИСТЫ В НАТУРЕ
«Вчера поймал бабочку. Большую, красивую, но невкусную...»
Из дневника Аркадия Клюгенштейна,19 июля 1978 года.
Достопочтенные Глюк и Телепуз, коих в то теплое июньское утро жены откомандировали в сопровождение отпрысков на экскурсию в зоопарк, остановились перед большим вольером, на ограде которого висела изрядно проржавевшая, но пока еще читаемая табличка «Братец Кролик», придвинули своих сыновей-одногодков поближе к сетке рабица, опоясывающей загон, и уставились на толстого вислоухого кроля, мирно посапывающего в своем окрашенном в салатно-зеленый цвет фанерном домике.
Разомлевший и обленившийся грызун валялся на боку, выставив наружу щекастую усатую морду, и со стороны напоминал задремавшего жирного дежурного в каком-нибудь районном отделе милиции. Для полного сходства кролю не хватало только серой фуражки с треснувшим козырьком, мятого и испещренного пятнами от портвейна кителя с майорскими погонами на плечах, кобуры с нечищеным лет десять «макаровым» на поясе и тяжелого перегарного духа.
Аркадий Давидович Клюгенштейн, рост которого заметно превышал отметку в два метра, легко перегнулся через невысокую ограду, протянул мощную волосатую руку, одним ударом которой он был способен нокаутировать годовалого бычка, и аккуратно постучал костяшками пальцев по жестяной крыше домика.
— Эй, братан, просыпайся... Мы на тебя посмотреть пришли...
Кроль и ухом не повел.
— Может, он сдох? — предположил Григорий Штукеншнайдер, статью и габаритами ничуть не уступавший другу Аркадию.
— Не, вон, блин, усами шевелит, — Глюк покачал головой.
— Ну и что? — Не согласился Телепуз. — Это, блин, еще ни о чем не говорит... Помнишь, я тебе рассказывал про того барыгу, который с Горынычем поспорил, кто больше выпьет [3]? Ну, блин, который помер?
— Помню, конечно, — закивал Клюгенштейн. — Такое, блин, трудно забыть...
— Так вот, — Штукеншнайдер переступил с ноги на ногу, — Данька рассказывал, что у того, блин, усы и после смерти шевелились... Типа, под стол упал, блин, подергался децл [4] и затих. Но усишками еще долго шевелил... И регулярно, блин. Полежит-полежит спокойно, потом усами пошевелит и снова застывает...
— Как это так? — удивился Клюгенштейн.
— Ну, не зна-аю, — протянул Телепуз. — Но факт, блин, удостоверен лично Горынычем.
Братки помолчали, отдавая должное Даниилу Колесникову по кличке Горыныч, всегда отвечавшего за любое свое сказанное слово, по причине чего его сильно боялись нечистые на руку подшефные бизнесмены и очень не любили сотрудники правоохранительных структур. Ибо, если заслуженный браток говорил, что «порвет барыгу, как Тузик грелку», можно было не сомневаться, что именно так оно и будет. И никакое ментовское окружение выбранную жертву не спасало, получая по башке вместе с охраняемым коммерсантом.
Правда, стоит отметить, что Горыныч был весьма незлобив и крайне редко прибегал к физическим мерам воздействия на бизнесменов.
— Папа, я хочу мороженного! — сынок Телепуза дернул за руку папашу.
— Я тоже! — Клюгенштейн-младший поддержал товарища по играм.
— Ну, идите, блин, и купите, — Аркадий поправил висящий на шее отпрыска золотой могендоид [5], вытащил из кармана какую-то купюру и сунул подрастающему поколению. — Вон лоток...
Детишки потопали к передвижной тележке с мороженным.
— Не, всё таки не сдох, — Глюк ткнул пальцем в кроля, перевернувшегося на другой бок и явившего миру округлое, покрытое светлым мехом брюшко. — Целиком, блин, шевелится...
— Жирный какой! — Причмокнул Телепуз. — Прям просится на вертел...
— Ты это брось! — нахмурился Аркадий. — Тут, блин, зоопарк, а не гастроном...
— Да я ничего, — вздохнул Григорий.
Однако по его лицу было видно, что он с трудом отогнал от себя светлую мысль о поимке кроля, выносе тушки с территории зоопарка и приготовлении жаркого где-нибудь на ближайшем мангале у Петропавловской крепости.
От лотка с мороженным донеслись возмущенные крики продавщицы, отказывавшейся принимать у детишек в качестве оплаты за две сахарные трубочки новенькую стодолларовую банкноту.
Телепуз и Глюк синхронно развернулись.
— Эй, коза! — зычно рявкнул Клюгенштейн. — Ты чё скандалишь?
Мороженщица осеклась и уставилась на братков маленькими выпученными глазками, под одним из которых темнел свежепоставленный синяк.
— Папа! — завопил мелкий Телепуз. — У тети сдачи нет!
— Так пусть сходит, разменяет! — предложил Штукеншнайдер. — Мы подождем!
Мороженщица выпятила нижнюю губу и фыркнула.
— Щас! Сами идите, если хотите!
Братки переглянулись и медленно двинулись к тележке с изображением веселого пингвина, на белой грудке которого чья-то шаловливая рука выцарапала свастику.
Лоточница принадлежала к низовому звену коммерческих структур, и разбираться с ней Телепузу и Глюку было не по чину. Кроме того, не хотелось омрачать выходной день забрасыванием тележки с мороженным, куда предварительно должна была быть помещена продавщица, в близлежащий водоем.
— Ишь, чего удумали! — разошлась торговка, завидев появившегося в конце аллеи местного милицейского сержанта и почувствовав свою полную безнаказанность. — Детям валюту раздають! А, может, она фальшивая?!
— Я те дам — фальшивая! — разгневался Клюгенштейн, час назад снявший тысчонку бакинских [6] со своего счета в солидном банке, дабы не испытывать недостатка средств на проведение культурного досуга. — Ты на кого, блин, гонишь, коза?!
Покачивающееся тело стража порядка добрело почти до лотка, помотало головой, на которой задом наперед сидела мятая запыленная фуражка, промычало нечто невнятно-доброжелательное и ничком упало отдохнуть на газон, звякнув стволом короткого автомата о выступавший из травы камень.
Лоточница прикусила язык.
Подмога в серой униформе находилась в свойственном большинству правоохранителей неадекватном состоянии. Причем от дня недели или времени суток сие состояние никак не зависело — милиционеры так же бодро нажирались с самого утра как в воскресенье, так и, к примеру, вечерком по понедельникам или по средам.
Телепуз язвительно ухмыльнулся:
— Ну, что, блин, сама побежишь менять или тебе ускорение придать?
— А кто товар постережет? — вяло засопротивлялась продавщица, понимая, что бежать так и так придется.
— Мы и посторожим, — предложил Клюгенштейн.
Лоточница закатила глазенки, хлюпнула носом и засеменила к воротам зоопарка, всё время оглядываясь на застывшие у тележки с продуктом фигуры.
Телепуз присел на корточки возле тела сержанта и аккуратно перевернул того на спину.
— В хлам, — констатировал Глюк, поглядев на вывалившийся изо рта еще довольно молодого милиционера язык цвета свежераздавленной сапогом креветки и неравномерно разрумянившиеся щеки, выдававшие вторую стадию алкоголизма, открыл крышку лотка и извлек эскимо на палочке. — До вечера не очухается...
Отпрыски также сунули носы в разверзшиеся недра передвижного холодильника.
Телепуз поднялся во весь рост и окинул суровым взором окружающую действительность. Свидетелей, за исключением парочки печальных грифов, унылого горного козла и семейства зебр, не наблюдалось. Браток наклонился и осторожно стащил с плеча бесчувственного тела ремень АКС-74У [7].
Глюк заинтересованно посмотрел на коллегу.
Штукеншнайдер еще раз огляделся, широко взмахнул дланью и отправил сержантское оружие в полет через стену зоопарка. Давно нечищеный и изрядно поцарапанный автомат прошел по крутой дуге над кустами сирени, буквально в сантиметрах разминулся с нависшей над оградой ветвью старого тополя и плюхнулся аккурат посередине заросшего бурой ряской пруда.
Булькнуло...
— Пистолет не забудь, — посоветовал Аркадий, обдирая с эскимо золоченую фольгу.
Телепуз расстегнул у сержанта поясную кобуру, выдернул оттуда изрядно потертый «макаров», рукоятка которого была обмотана иссохшейся от старости синей изоляционной лентой, и зашвырнул его вслед за автоматом.
— Папа, а зачем ты у дяди мусора оружие забрал? — спросил Штукеншнайдер-младший.
— Видишь ли, сынок, — наставительно сказал Григорий, сделав упор на гуманистическую составляющую своего поступка, как ему рекомендовало делать светило детской психологии, чей курс воспитания для детей обеспеченных родителей Телепуз прослушал вместе со своей супругой. — Дядя пьяный, а вокруг — люди, животные... Он может случайно выстрелить и попасть в кого-нибудь.
— А как он потом его доставать будет? — не унимался малец.
— Пруд неглубокий, достанет, — отмахнулся Телепуз.
— Заодно, блин, и помоется, — хохотнул Глюк, откусывая мороженое.
Из-за поворота аллеи выскочила запыхавшаяся лоточница, зажимавшая в кулаке пачку мятых пятидесятирублевок.
— Вот! Я разменяла!
— Молодец! — похвалил Телепуз и отслюнявил «бизнесвумен» парочку бумажек. — Быстро смоталась... Сдачи не надо. Вот тебе еще столько же, — Штукеншнайдер ткнул пальцем в украшенный свастикой борт лотка, — но чтоб через полчаса этой гадости я тут больше не видел... Учти, блин, проверю...
Сияющая плохо припудренным фингалом и разбогатевшая на пару сотен продавщица осклабилась:
— Сейчас затру, не извольте беспокоиться...
— Ну, что? — Глюк потрепал отпрыска по курчавой шевелюре. — Пошли, на туканов посмотрим?
— Пошли! — радостно согласился Клюгенштейн-младший.
— Опять, блин, туканы, — проворчал Телепуз, разворачивая фольгу на брикете пломбира. — Как ни придем сюда — ты всегда к туканам идешь...
— Бегемота мы уже посмотрели, а к обезьянам мне что-то, блин, не хочется, — пожал плечами Глюк.
— Почему это? — с подозрением осведомился Штукеншнайдер, давно подметивший нежелание приятеля заходить в ту часть зоопарка, где расположены клетки с приматами.
— Не нравятся мне они, — коротко ответил Клюгенштейн, не вдаваясь в подробности.
Хотя история, приключившаяся на его глазах семь лет назад, была зело поучительна и, будучи рассказанной в коллективе, наверняка бы предупредила некоторые инциденты, случавшиеся с теми почтенными братанами, кто подумывал о содержании в домашних условиях крупных человекообразных обезьян...
Итак, Киевский зоопарк.
«Уважаемые киевляне» и «гости столицы», в числе которых был и приехавший по каким-то своим делам Клюгенштнейн, чинно бродили по аллеям, рассматривая живность и прохлаждаясь пивом. Некое особое оживление у посетителей вызывал вольер с гориллами. Вольер большой и крепкий, горилла под стать вольеру, но почему-то одна. На прутьях криво висела табличка с циничной надписью — «Обережно, горили кидають лайном» [8].
Люди, в отличие от обезьян, читать умеют, что, собственно, и привлекало их внимание к данной клетке.
Тут и там были слышны возгласы «Какая хорошенькая обезьянка!», «Как можно вообще клеветать на такое милое животное!» и прочее в том же духе. Народ прибывал, а горилла олицетворяла собой нечто среднее между буддийским монахом и каменной глыбой.
Через четверть часа ожидания у клетки Глюку стало скучно, но его долготерпение было всё же вознаграждено...
В пору бесшабашной молодости, два года из которой он провел в отдании Родине конституционного долга по защите ее интересов во всех уголках земного шарика, Аркадий много раз видел, как вылетает ракета из переносного зенитно-ракетного комплекса «Игла». Сначала вроде как лениво, оставляя за собой шлейф белого дыма, она всё быстрее и быстрее уходит точно в цель, пущенная недрогнувшей рукой стрелка.
Свежий кусок отличнейшего горилльего «лайна» был чем-то похож на «Иглу».
Распространяя за собой невидимый шлейф «амбре», в доли секунды маленький снаряд достиг цели. Рука гориллы как всегда не дрогнула, подтверждая репутацию двухсотпятидесятикилограммовой обезьяны и надежды посторонних зрителей.
Ба-бах!!!
Target destroyed [9]!
Стоявший в метре от Глюка вислоусый пузатый «target»-западенец [10], подбитый свежайшим гуано, грохнулся в пыль и начал кататься по дорожке, громогласно и на чистейшем русском языке объясняя рыдающим от хохота зрителям все тонкости своих сексуальных взаимоотношений как с гориллами, так и с руководством зоопарка, не удосужившегося натянуть перед клеткой мелкоячеистую сетку.
А горилла неподвижно остался ожидать следующих читателей злосчастной таблички...
— Ну, не нравятся, блин, — так не нравятся, — развел руками Штукеншнайдер, отложив выяснение непонятного поведения приятеля на потом. — Пошли к туканам... Только я, блин, по пути в одно место загляну.
* * *
Одна из двух кабинок платного туалета была занята, и Телепуз зашел в свободную. Не успел он присесть, как услышал вежливый голос справа:— Здравствуй. Как дела?
Штукеншнайдер не был большим любителем болтать с незнакомцами, восседая на унитазе, однако, памятуя о правилах хорошего тона, не позволяющих игнорировать начинающееся с приветствия обращение, слегка смущенно ответил:
— Нормально, блин....
— Ну, и какие у тебя планы? — продолжил незнакомец.
Григорий провел ладонью по трехмиллиметровой шевелюре, прочистил горло и сообщил:
— Да вот, собираемся пойти на туканов посмотреть...
— Хорошее дело, — судя по доносящимся справа звукам, сосед заерзал на стульчаке. — А что завтра будешь делать?
Телепуз наморщил лоб и с полминуты помолчал, обдумывая ответ.
— Что притих-то? — обеспокоился вопрошающий.
— Прикидываю, что на завтра, — прогудел Штукеншнайдер. — Барыгу одного надо на место поставить, а то борзеть начал, блин, с кредитом что-то крутит...
Незнакомец тяжело вздохнул, словно сочувствовал Телепузу, и спросил:
— А послезавтра?
— Эт я, блин, не знаю, — Григорий наконец расстегнул ремень и принялся стаскивать джинсы. — Послезавтра еще нескоро...
Уместившись, наконец, Телепуз услышал финальную фразу, которую сосед произнес тихо, но отчетливо:
— Слушай, я тебе попозже перезвоню, ладно? Тут какой-то идиот в соседней кабинке отвечает на все вопросы, которые я тебе задаю...
* * *
У забранного оргстеклом вольера, где резвились сине-желтые «символы сионизма», как однажды окрестил этих носатых птиц неугомонный Ортопед, склонный к обнаружению еврейского влияния везде, куда только ни проникал его пытливый взор, друзья задержались на четверть часа и с интересом прослушали лекцию об ареале обитания этих милых пташек, пристрастиях в пище и методах их отлова.Глюк даже задал экскурсоводу пару уточняющих вопросов о брачных играх туканов и напоследок осведомился, можно ли сделать тукану-самцу обрезание, ежели его захочет взять к себе на воспитание добропорядочная еврейская семья. Аркашины эскапады заставили милую девушку, недавно пришедшую на работу в зоопарк, покраснеть и быстренько увести экскурсию подальше от не в меру любознательного бугая.
Посетителей в тот день было немного, так что после ухода стайки хихикающих школьников Глюк с Телепузом и двое их потомков остались единственными присутствовавшими в низеньком двухэтажном строении, отведенном под обитание тропических пернатых...
Первый истошный вопль, донесшийся от расположенной в сотне метров анфилады клеток с хищниками, братки прозевали, ибо заспорили о том, можно приручить тукана или нет.
Клюгенштейн утверждал, что можно и всё порывался выбить оргстекло в вольере, дабы на практике показать приятелю миролюбивый норов носатых тварей.
Телепуз же, напротив, настаивал на обратном, указывая Глюку на злого и нахохлившегося вожака стаи, расхаживавшего взад-вперед в нескольких сантиметрах от прозрачной перегородки, и недовольно зыркавшего на братков выпученным фиолетовым глазом. Аркадий возмутился таким обобщением и, в качестве доказательства своих утверждений о том, что любая птица, ежели ее хорошо накормить, признает в кормильце друга, достал из кармана пакетик с очищенным миндалем и высыпал орехи в круглое вентиляционное отверстие, прорезанное в оргстекле почти под потолком, куда человек нормального роста вряд ли бы дотянулся.
Миндальные ядра застучали тукану по голове, тот от неожиданности захлопал крыльями, заорал и метнулся в сторону, разметав по пути занятых своими делами самочек и устроив в вольере настоящий переполох.
— Вот, блин! — огорчился Глюк, глядя на мечущихся за стеклом птиц. — Ща, погоди, они успокоятся...
— А кто там орет? — Телепуз повернулся к полуоткрытой двери, ведущей из секции пернатых на улицу, и прислушался.
— Они давно орут, — спокойно сообщил хорошо воспитанный Клюгенштейн-младший, вытирая перепачканные мороженым пальцы белоснежным платочком с вышитыми по краям монограммами, составленными из букв на иврите.