Участие Опоросова в этом мероприятии заключалось в том, что он старался не мешаться под тряпками и пылесосом, а сидел на продавленном диване в гостиной и тихонько читал книжку "Гарри Потцер и день рождения Любавичского Ребе шлита Рабби Менахема Мендла Шнеерсона
*" своему слегка дебиловатому, как большинство детей милиционеров, пятилетнему сыну, периодически меняя воду из тазиков и двигая мебель.
Мирное течение событий кончилось неожиданно, когда жена предложила капитану немного прибраться на лоджии, окна которой выходили на крышу магазина. Живший в квартире до Опоросовых гражданин сделал на крыше пристройку, чем увеличил площадь лоджии метров на двадцать. Затем жилец попался на торговле коноплей, мешки с которой он складировал именно в этой пристройке, был осужден на три года колонии общего режима непросыхающим вот уже лет десять судьей Фонтанкинского района Шаф-Ранцевым, убыл в зону, а через неделю был выписан из квартиры с формулировкой «конфискация жилплощади в пользу государства».
До государства квартира не дошла.
Шаф-Ранцеву кто-то подсунул листок со списком фамилий сотрудников тридцать пятого РОВД, остро нуждавшихся в жилье, и перманентно неадекватный судья выбрал из него Опоросова, хотя жирная галочка стояла напротив фамилии начальника ОУРа майора Балаболко, давно забашлявшего куда надо пять тысяч долларов и нетерпеливо потиравшего загребущие ручонки в ожидании халявных квадратных метров.
Опоросовы мгновенно переехали из милицейского общежития в отдельную «трешку», а Балаболко остался с носом. Майор, конечно, поскандалил, но вышестоящее руководство приказало ему угомониться и ждать следующей конфискации.
Благо происходили они регулярно…
За прошедший после обретения жилья год многочисленные родственники жены Опоросова забили лоджию всяким хламом, который выкинуть было жалко, а девать некуда. В пристройке возвышались груды тюков с одеждой, вышедшей из моды полвека назад, стояли рассохшиеся от старости сундуки, трюмо и тумбочки, коробки с трачеными молью плюшевыми игрушками, треснутой посудой и распадавшимися на отдельные страницы книгами, кровати без спинок, трехногие стулья и многое другое, включая неисправный самогонный аппарат капитанского тестя. В результате свободная площадь сократилась с двадцати метров до пяти.
Протиснувшись в самый дальний угол лоджии, оперативник остановился и принюхался.
Пахло чем-то родным и знакомым, ноздри щекотал аромат созревшей браги.
Опоросов покрутил головой, выискивая источник запаха, ничего не нашел и призадумался.
Брагу он не ставил давно. Получку отбирала жена, если успевала примчаться в отдел до того момента, как капитан убывал с друзьями в волнительное путешествие по окрестным кабакам, а дополнительные заработки немедленно тратились на пропой. Так что у Опоросова давно уже не бывало свободных денег на закупку ингредиентов в виде сахара и какой-нибудь клетчатки вроде картофеля или яблок.
Но Опоросов не был бы опером, если бы не применил метод дедукции для поиска веселящего напитка.
Побродив по лоджии, капитан путем тщательного обнюхивания и сравнения концентрации запахов в разных точках пристройки выбрал то место, где аромат был погуще и разгреб кучу древних драповых пальто, принадлежавших когда-то покойной прабабке своей супруги. Под пальто обнаружилась вздувшаяся алюминиевая канистра, принявшая форму почти идеального шара.
Запах явно шел из-под крышки канистры.
Пить из горлышка оперу было не впервой, но он решил, раз уж находится дома, а не в полевых условиях, налить бражку в стакан или ковшик. Опоросов вытянул канистру в гостиную, погрозил пальцем сыну, отвлекшемуся от рассматривая комикса "Гарри Потцер и Йом-Кипур *", и на цыпочках прокрался на кухню, дабы позаимствовать там какую-нибудь емкость.
Прихватив почти чистую кружку из раковины и похлопав мывшую пол жену по откляченной костлявой заднице, капитан вернулся к канистре и попытался отвинтить крышку.
С первого раза та не поддалась.
Впрочем, как со второго и с третьего…
Разозленный Опоросов сбегал в сортир, принес отвертку и молоток, приставил жало отвертки к алюминиевому боку, убедился в том, что кружка стоит прямо под будущим отверстием, и изо всех сил треснул молотком по рукояти инструмента для завинчивания шурупов.
Разрыв вздутой канистры с брагой был подобен спецэффекту из голливудского боевика о злобных инопланетянах, когда нечто вылупляется из яйца и разбрасывает вокруг себя комья слизи.
Бабахнуло так, что капитанского сынка выбросило в лоджию, самого Опоросова – в коридор, колченогий буфет с чешским хрусталем плашмя грохнулся на пол, а в соседних квартирах сорвались люстры и бра. Стены и потолок гостиной окрасились в розовый цвет.
Спустя минуту весь дом заполнил мощный духан перезревшего сусла.
Оглушенный страж порядка поднялся на четвереньки, тупо обозрел содеянное и без сознания рухнул ничком.
Он не слышал, как орали соседи, не чувствовал, как его лупила скалкой жена, не видел, как приехавшие спасатели и врачи со «скорой» извлекали пробившего головой крышку сундука и в ней же застрявшего младшего Опоросова. Капитан очнулся лишь под вечер, в пустой квартире, в слипшейся от браги одежде, с огромной шишкой на лбу и с неясным подозрением в том, что днем с ним произошло нечто не очень хорошее.
– Во-первых, большинство журналистов, писавших о катастрофе, – Александр Николаевич плеснул в чистый стакан янтарную жидкость из второго графинчика, – недоумки. Обсасывали идиотические версии поражения лодки выпущенной с нашего же корабля ракетой и столкновения с америкосом, вместо того, чтобы немного подумать головой. Расширить кругозор, так сказать… Во-вторых, есть вероятность того, что на «Адмирале Молотобойцеве» никто ничего не заметил. Факта столкновения, я имею в виду. Удар лодки об дно был зафиксирован гидроакустиками с нескольких кораблей, здесь сомнений нет. Но, то ли они не поняли, что произошло, то ли вся информация об этом была сначала закрыта, а потом изменена или уничтожена…
– Погоди, – попросил Рыбаков-младший. – Как это на крейсере «не заметили»? Чай, не резиновую лодку подмяли…
– А для такой махины, как «Молотобойцев», что «Мценск», что прогулочный катер – всё едино, – спокойно отреагировал доктор химических наук. – Особенно, если удар прошел по касательной. При сумасшедшей инерции огромной массы краткое соприкосновение с меньшим объектом оказывает весьма незначительное влияние на амплитуду движения. Считай сам – волнение в три балла, что было в тот день, это волна в полтора-два метра. Причем волна довольно пологая, так как дно ровное, но длинная. Крейсер, соответственно, качало минимум метра на два вверх-вниз относительно носа и кормы. Плюс небольшая боковая качка. И вот, в какую-то секунду один из боковых килей задевает нос всплывающей лодки. Подлодка, конечно, тоже имеет большие массу и инерцию, но полностью погружена в воду и на нее во всей мере действует сила старика Архимеда. Так как оба объекта имеют какую-то скорость и идут не перпендикулярными курсами, касание занимает секунду-две и особого влияния на растянутую продольную качку крейсера не оказывает. Ну, максимум, изменит амплитуду на несколько сантиметров. Что никто не заметит… Касание – это и есть то самое первое акустическое явление, которое выдают за взрыв двигателя торпеды в аппарате. Лодка, разумеется, отбивается от крейсера вниз, как мячик, и впиливается в дно. Вот тебе второе акустическое явление, гораздо более сильное, чем первое, и более продолжительное… Когда тринадцать тысяч тонн железа на скорости пять-семь километров в час влетает в твердое препятствие, коим является скальный грунт, звук будет очень сильным, эквивалентным мощному взрыву. Ведь что меряют сейсмологи? – Александр Николаевич сделал глоток и посмаковал винцо. – Они меряют силу сотрясения и считают ее по шкале Рихтера. А сила – штука довольно абстрактная. Многое зависит от объектов приложения и вызывающих взаимодействие причин. Можно столкнуть два объекта, взорвать некий заряд, произвести комплексное воздействие, шарахнуть низкочастотным импульсом. Да много еще чего… На большом расстоянии причины силовых взаимодействий не всегда точно определяются. Это как землетрясение и подземный атомный взрыв. Картины весьма похожи. В свое время нам янкесы несколько раз делали предупреждения о недопустимости нарушения моратория на подземные ядерные испытания, путая их с реально происходившими в Средней Азии землетрясениями. Как, кстати, и наши неоднократно ошибались… Так что ссылки на сейсмологов, которые типа точно зафиксировали некие подводные взрывы, должны оцениваться критически. Они зафиксировали события, могущие быть взрывами. Но не обязательно были таковыми.
– А гидроакустики на самом крейсере? Они-то должны были слышать удар и скрежет…
– Это в том случае, если аппаратура была включена, исправно работала и кто-то был на посту, а не болтался в это время в кубрике у приятелей… Основной корабль ордера прикрывают со всех сторон другие корабли и лодки, так что на самом флагмане частенько на всё забивают и царит примитивный бардак. Если же в этот день на «Молотобойцеве» было командование флота, о чем проскакивала информация, то большинство экипажа было занято не исполнением прямых обязанностей, а хозяйственными работами. Подметали коридоры, следили за заправкой коечек, драили гальюны… У нас же адмиралы и прочая штабная сволочь в основном придирается не к боевой службе, а к понятным им мелочам. Служба для них заключается во внешнем виде матроса, чистоте палубы и соответствии количества продуктов в котле утвержденным нормам. Это, конечно, немаловажно, но к выполнению боевой задачи отношение имеет опосредованное, – Рыбаков-старший сделал еще глоток.
– Ты так сопьешься, если каждую бутылку дегустировать будешь, – вскользь отметил не всегда почтительный сын.
– Не боись, – доктор химических наук отставил стакан. – Я не веселья ради, а эксперимента для… Итак, продолжим. Днища больших кораблей, что участвовали в маневрах, никто не проверял…
– Но говорили же…
– Мало ли, что говорили! – Александр Николаевич прервал отпрыска. – Водолазные команды были стянуты к месту аварии, «Молотобойцевым» никто не занимался. Он вообще ушел неизвестно куда. Рядом со спасателями «Петр Великий» торчал… Про «Молотобойцева» вообще начали вспоминать только недели через две. Как, кстати, и про большой противолодочник «Адмирал Пастухович». В принципе, тоже возможный виновник столкновения. Масса позволяет… Но во всей этой истории технические нюансы – не главное. Основное – моральные. Когда комфлота, допустившего подобную катастрофу, вместо камеры отправляют сенатором в Совет Федерации, начштаба того же флота не засовывают в лагерь, а назначают помощником представителя Президента, это говорит о том, что в стране полный развал. Глава государства настолько слаб, что не может наказать явных виновников трагедии и не способен добиться честного расследования.
– Думаешь, он знает правду?
– Чёрт его разберет, – Рыбаков-старший погрустнел. – Может – знает, может – нет… ГРУ и ФСБ должны были, конечно, ему доложить. Но дошли ли доклады непосредственно до Президента, не стопорнули ли их на уровне референтов, выгодно ли начальникам этих ведомств ссориться с генпрокурором – мы не знаем. На том уровне политики, где вращаются министры и президенты, значение имеет выгода взаимоотношений, а не честность. И уж тем более – не жизни единиц электората. В статистическом плане сто восемнадцать погибших моряков или несколько тысяч убитых в Чечне и членов их семей никакого влияния ни на что не оказывают и на результатах выборов не сказываются.
– Печально.
– Конечно, печально, – согласился доктор наук. – Однако сие есть объективная реальность…
– А ты с флотскими много общался? – поинтересовался Денис.
– Достаточно.
– Химоружие им делал?
– Не совсем, – Александр Николаевич улыбнулся. – С топливом для одной хитрой ракеты возились. Сейчас уже можно рассказать… В общем, где-то в семидесятых годах какой-то «светлой голове» то ли в Политбюро, то ли в Генштабе пришла идейка о заброске наших диверсантов на территорию Штатов путем помещения их внутрь ракетной боеголовки.
– Это как?! – удивился Рыбаков-младший.
– О-о, эта история достойна целого романа! – бывший химик окончательно развеселился. – Если коротко, то диверсанта вознамерились затолкать в ракету и пальнуть ею с подлодки. Такой мини-Гагарин… В конце траектории, уже над территорией противника, боеголовка должна была раскрыться и наш храбрец из нее выпадал.
– На парашюте, что ли?
– Бери выше! Не на парашюте, а на складном дельтаплане! И скрытно подлетал бы к объекту диверсии… Здравое зерно в этом безумии было, однако небольшое. Проще было бы просто ракетой шарахнуть, раз уж выпускалась. Но задачу поставили однозначную – запустить человека… При этом никто не думал о том, что неподалеку от места высадки диверсанта хлопнутся обломки ракеты с клеймом «Сделано в СССР», что запуск засекут, что после такого полета пилот вряд ли будет способен на самостоятельные действия и прочее. Приказ отдали – и вперед. Вот мы и ухлопали год на разработку топлива, которое вело бы ракету мягко, не превышая безопасного для человека ускорения.
– И как, были настоящие полеты?
– Были. Правда, до пальбы из подводного положения не дошло, стреляли на полигоне… В целом, эксперименты закончились успешно. Куклы выпадали из боеголовок точно в назначенное время, да и нагрузки были приемлимыми. Но подвели смежники. Складной дельтаплан так и не сделали. А когда мы решили перейти ко второй фазе и попробовать пульнуть живым человечком с парашютом, программу прикрыли. По слухам, тот орел, что ее придумал, оказался психом. Его вроде с коллегии минобороны сразу в дурдом отправили, когда он выступил с очередным гениальным планом сделать бомбу, которая взрывается три раза подряд…
Клюгенштейн отвлекся от управления своей золотистой «Acura MDX», которую он пытался впихнуть между троллейбусом и груженым песком огромным самосвалом, невесть как оказавшимся в центре города, и повернул голову направо.
– Где?
– Да вон же, вон! – молодой браток начал тыкать пальцем в двух субъектов, о чем-то беседующих в тени Ростральной колонны.
Аркадий оглядел парочку.
Коротышка в обтягивающем его тельце, как презерватив, белом кожаном плаще что-то втолковывал унылому молодому мужчине, лицо которого выражало явную скуку. Недомерок подпрыгивал на месте, размахивал руками и указывал своему визави на бастионы Петропавловской крепости.
Рядом с парочкой застыли два «мерседеса»: ярко-красный Е-класса, с украшенной надписью «320 4-matic» крышкой багажника, и черный S-класс, за рулем которого сидел мрачный водитель.
– Хм-м, – Клюгенштейн прищурился. – Подмышкин, насколько я понимаю, в белом. И не жарко же ему…
– Ага! А как ты догадался?
– Просто второй штрих – Андрюша Лиходей, генеральный директор «Питер-Энерго», – Глюк вернулся к прерванному занятию и смог-таки протиснуться в образовавшийся просвет между машинами. – Были у нас связанные с ним дела, так что в харьку я его знаю… Интере-есно, блин.
– Что интересно? – не понял Молодцов.
– То, что Подмышкину нужно от Лиходея. Хотя, если по твоим словам судить, Никодимушка – дерьмецо изрядное. Так что они друг друга стоят…
Закончив матмех тогда еще Лениградского Университета, Лиходей чуть больше года поработал по специальности в научно-производственном объединении «Электричество и автоматика», дабы обозначить требуемую в те времена для нормального карьерного роста «веху трудовой деятельности». Там он, в основном, драл глотку на партийных и профсоюзных собраниях, но и о себе любимом не забыл – зарегистрировал при родном предприятии «молодежный кооперативный центр», перетащил туда половину основных фондов НПО и тихо слинял из КПСС *, когда членство в ней вышло из моды.
Первая фирма Лиходея просуществовала недолго.
И всё оттого, что организационные способности математика Андрюши оказались даже ниже уровня барыги из Закавказья, управляющего тремя овощными ларьками где-нибудь на Сытном рынке. Лиходей набрал совершенно непрофессиональный штат сотрудников, самолично расписал дебильнейший план работы, основанный на принципах математической, а не житейской логики, вложил оборотные средства в акции финансовых пирамид и благополучно похоронил кооперативный центр под обломками госпрограммы по либерализации цен.
Потом были вторая, третья и четвертая фирмы, сгинувшие так же бесславно, как и первая.
Через год после отправки в самостоятельное плавание по бурным волнам российской коммерции голодный и скрывающийся от обозленных кредиторов Лиходей был найден своим бывшим куратором из идеологического управления КГБ, которому студент Андрюша постукивал еще в Университете, и приглашен на встречу, в корне изменившую жизнь экс-математика.
На переговорах в маленьком кафе на окраине города Андрею Никифоровичу было сделано предложение, от которого он не смог отказаться. В обмен на его согласие баллотироваться в совет народных депутатов одного из районов Санкт-Петербурга и в дальнейшем исполнять все поручения своих благодетелей, Лиходею прощались долги, а его кредиторам возмещались убытки.
Затравленный бизнесмен-неудачник с восторгом затряс головой, не глядя подписал какие-то бумаги и уже через две недели, отъевшийся, гладко выбритый и в хорошем темно-синем костюме, выступал на предвыборном митинге во Дворце культуры имени Ленсовета.
Как благодетели и обещали, в депутаты он прошел.
И даже возглавил постоянную комиссию по вопросам предпринимательской деятельности, служившей стоявшим за его спиной коммерсантам ширмой для разборок с конкурентами и неплохим рычагом давления на муниципальные власти в вопросах распределения собственности. На госслужбе неумение Лиходея организовать даже субботник по уборке подведомственной территории в глаза не бросалось. В бюрократическом аппарате половина таких же бездарей и восхождение Андрея Никифоровича по карьерной лестнице ничуть не притормаживалось.
Отбарабанив депутатом, он затем три года поработал в должности начальника районного КУГИ *, приложил лапку к разработке довольно бессмысленного документа со звучным названием «Концепция управления недвижимостью», пару лет повозглавлял администрацию Петродворцово-Павловского района, после чего тот стал самым бедным из всех питерских районов и городскому правительству пришлось принимать экстренные меры к исправлению ситуации, и, наконец, пошел на повышение – заместителем самого известного после «Рыжего Прихватизатора» питерского ворюги Михаила Муркевича.
Звездный час для Лиходея наступил в тот момент, когда его шефа случайно пристрелили на углу улицы Рубинштейна и Невского проспекта *. Муркевича хотели просто попугать, но водитель неудачно дернул машину и прошившие крышу служебной «вольво-940» пули поставили жирную точку в короткой и далеко не праведной жизни председателя городского КУГИ.
Окрыленный внезапно открывшимися перспективами Андрей Никифорович бросился хапать.
Он за бесценок распродал склады морского порта и капониры железнодорожной станции Горская, являвшейся одним из наиболее перспективных транспортных узлов Санкт-Петербурга, наподписывал массу распоряжений о передаче фиктивным конторам подвальных помещений и чердаков в центре города, довел до конца начатое еще его покойным боссом дельце «Ленфинторга», в результате чего бюджет северной столицы потерял огромные деньги. А личные счета Лиходея пополнились на семнадцать с половиной миллионов долларов, размещенных в банках Бельгии, Великобритании и в пресловутом "Бони *".
Правда, долго в начальниках КУГИ он не засиделся.
Хлебное местечко предназначалось другому приятелю ставшего уже московским чиновником Рыжего, и Лиходею в качестве отступного сунули пост главы «Питер-Энерго». Андрей Никифорович для порядка поотказывался, получил строгое внушение со стороны своих негласных хозяев, вступил в должность и принялся активно разваливать систему энергоснабжения города, опять ошибочно посчитав себя «талантливым организатором» и восприняв словосочетание «повышение тарифов» за единственный способ деятельности.
При «Питер-Энерго» мгновенно возникло множество фирм и фирмочек, единственной задачей которых была перепродажа весьма дешевого электричества с ЛАЭС и направление маржи на счета оффшорных компаний в Грецию и на Кипр. С каждого рубля прибыли «Питер-Энерго» Лиходей имел свои семь копеек и его это очень устраивало.
Но не устраивало губернатора, акционеров промышленных предприятий, среди которых присутствовали и заслуженные питерские братки, комендантов военных объектов и простых горожан.
На разных уровнях Андрея Никифоровича стали предупреждать о том, чтобы он не борзел и подумал о снижении аппетитов своего ведомства. Разок ему даже отвесили по хлебалу в подъезде его собственного дома двое угрюмых майоров из мотострелковой бригады, чей военный городок по милости Лиходея вот уже три месяца сидел без света. И это несмотря на то, что счета были оплачены на полгода вперед. Однако суммы были так «проиндексированы» в расчетном отделе «Питер-Энерго», что бригада из добросовестного плательщика превратилась в злостного должника.
Но Лиходей уже не мог остановиться и, вместо того, чтобы правильно понять вынесенное порицание в виде сочного бланша под правым глазом, закусил удила, переехал на дачу, обзавелся дополнительной охраной и опять заверещал о повышении тарифов. В третий раз за прошедшие с начала года семь месяцев.
Плюс ко всему в его буйной головушке родилась идея баллотироваться в губернаторы, коей он поделился с опекавшими его москоскими бонзами.
Неожиданно идея была одобрена не только покровителями Андрея Никифоровича, но и Рыжим и его прихлебателями.
Самому «приватизатору» на выборах ничего не светило, электорат прокатил бы его со свистом, Лиходей же был управляем, как томагочи. Главное, нужно было его вовремя подкармливать и подчищать выделения в виде постоянно оставляемых им следов незаконных коммерческих сделок. А в остальном – губернатором он бы мог стать ничем не хуже пристнопамятного Толика Стульчака, при котором растащили по сусекам почти половину городского имущества.
Продвижение Андрея Никифоровича на пост питерского градоначальника взяли на себя московские политтехнологи, совершенно справедливо полагая, что, ежели за дело возьмется сам Лиходей, то он непременно провалит всю избирательную кампанию и ухнет в никуда направленные на нее деньги.
Однако самонадеянный гендиректор «Питер-Энерго» не пожелал быть просто пешкой в руках Рыжего и К. В тайне от приставленных к нему политтехнологов экс-математик развил свою собственную предвыборную деятельность, должную, как ему казалось, «поспособствовать» успеху и привести к «неоспоримой победе». Лиходей проплатил тупые агитки на страницах газет «Секретный советчикъ», «Невское семя» и «Час треф», в которых повышение тарифов на электричество выдавалось за путь к процветанию города, несколько раз выступил в прямом эфире региональных каналов, критикуя все выдвинутые действующим губернатором программы строительства жилья и ремонта дорог, и подписал договор с типографией на печать десяти миллионов нужных ему листовок, текст которых ему пообещал сочинить знакомый автор бардовской песни.
Но всё вышеперечисленное было довольно стандартным и, по мнению Андрея Никифоровича, мелковатым. Так действовали все кандидаты.
Устроив мозговой штурм, в процессе которого Лиходей сосал виски «Johny Walker red Label» и атаковал свое собственное серое вещество, гендиректор «Питер-Энерго» пришел к показавшейся ему гениальной мысли зафиксировать свой образ в большом кино и тем самым обставить других претендентов на губернаторское кресло.
Андрей Никифорович поводил жалом, быстро обнаружил кинокомпанию «Акын-фильм», снимавшую телесериалы по заказу ОРТ, и вступил в контакт с ее владельцем Никодимом Авдеевичем Подмышкиным.
В общем, два придурка нашли друг друга.
Мирное течение событий кончилось неожиданно, когда жена предложила капитану немного прибраться на лоджии, окна которой выходили на крышу магазина. Живший в квартире до Опоросовых гражданин сделал на крыше пристройку, чем увеличил площадь лоджии метров на двадцать. Затем жилец попался на торговле коноплей, мешки с которой он складировал именно в этой пристройке, был осужден на три года колонии общего режима непросыхающим вот уже лет десять судьей Фонтанкинского района Шаф-Ранцевым, убыл в зону, а через неделю был выписан из квартиры с формулировкой «конфискация жилплощади в пользу государства».
До государства квартира не дошла.
Шаф-Ранцеву кто-то подсунул листок со списком фамилий сотрудников тридцать пятого РОВД, остро нуждавшихся в жилье, и перманентно неадекватный судья выбрал из него Опоросова, хотя жирная галочка стояла напротив фамилии начальника ОУРа майора Балаболко, давно забашлявшего куда надо пять тысяч долларов и нетерпеливо потиравшего загребущие ручонки в ожидании халявных квадратных метров.
Опоросовы мгновенно переехали из милицейского общежития в отдельную «трешку», а Балаболко остался с носом. Майор, конечно, поскандалил, но вышестоящее руководство приказало ему угомониться и ждать следующей конфискации.
Благо происходили они регулярно…
За прошедший после обретения жилья год многочисленные родственники жены Опоросова забили лоджию всяким хламом, который выкинуть было жалко, а девать некуда. В пристройке возвышались груды тюков с одеждой, вышедшей из моды полвека назад, стояли рассохшиеся от старости сундуки, трюмо и тумбочки, коробки с трачеными молью плюшевыми игрушками, треснутой посудой и распадавшимися на отдельные страницы книгами, кровати без спинок, трехногие стулья и многое другое, включая неисправный самогонный аппарат капитанского тестя. В результате свободная площадь сократилась с двадцати метров до пяти.
Протиснувшись в самый дальний угол лоджии, оперативник остановился и принюхался.
Пахло чем-то родным и знакомым, ноздри щекотал аромат созревшей браги.
Опоросов покрутил головой, выискивая источник запаха, ничего не нашел и призадумался.
Брагу он не ставил давно. Получку отбирала жена, если успевала примчаться в отдел до того момента, как капитан убывал с друзьями в волнительное путешествие по окрестным кабакам, а дополнительные заработки немедленно тратились на пропой. Так что у Опоросова давно уже не бывало свободных денег на закупку ингредиентов в виде сахара и какой-нибудь клетчатки вроде картофеля или яблок.
Но Опоросов не был бы опером, если бы не применил метод дедукции для поиска веселящего напитка.
Побродив по лоджии, капитан путем тщательного обнюхивания и сравнения концентрации запахов в разных точках пристройки выбрал то место, где аромат был погуще и разгреб кучу древних драповых пальто, принадлежавших когда-то покойной прабабке своей супруги. Под пальто обнаружилась вздувшаяся алюминиевая канистра, принявшая форму почти идеального шара.
Запах явно шел из-под крышки канистры.
Пить из горлышка оперу было не впервой, но он решил, раз уж находится дома, а не в полевых условиях, налить бражку в стакан или ковшик. Опоросов вытянул канистру в гостиную, погрозил пальцем сыну, отвлекшемуся от рассматривая комикса "Гарри Потцер и Йом-Кипур *", и на цыпочках прокрался на кухню, дабы позаимствовать там какую-нибудь емкость.
Прихватив почти чистую кружку из раковины и похлопав мывшую пол жену по откляченной костлявой заднице, капитан вернулся к канистре и попытался отвинтить крышку.
С первого раза та не поддалась.
Впрочем, как со второго и с третьего…
Разозленный Опоросов сбегал в сортир, принес отвертку и молоток, приставил жало отвертки к алюминиевому боку, убедился в том, что кружка стоит прямо под будущим отверстием, и изо всех сил треснул молотком по рукояти инструмента для завинчивания шурупов.
Разрыв вздутой канистры с брагой был подобен спецэффекту из голливудского боевика о злобных инопланетянах, когда нечто вылупляется из яйца и разбрасывает вокруг себя комья слизи.
Бабахнуло так, что капитанского сынка выбросило в лоджию, самого Опоросова – в коридор, колченогий буфет с чешским хрусталем плашмя грохнулся на пол, а в соседних квартирах сорвались люстры и бра. Стены и потолок гостиной окрасились в розовый цвет.
Спустя минуту весь дом заполнил мощный духан перезревшего сусла.
Оглушенный страж порядка поднялся на четвереньки, тупо обозрел содеянное и без сознания рухнул ничком.
Он не слышал, как орали соседи, не чувствовал, как его лупила скалкой жена, не видел, как приехавшие спасатели и врачи со «скорой» извлекали пробившего головой крышку сундука и в ней же застрявшего младшего Опоросова. Капитан очнулся лишь под вечер, в пустой квартире, в слипшейся от браги одежде, с огромной шишкой на лбу и с неясным подозрением в том, что днем с ним произошло нечто не очень хорошее.
***
– Ну, хорошо, – кивнул Денис. – Предположим, что лодку зафигачил наш же корабль. Но почему тогда данные о происшествии не вылезли наружу? Экипаж крейсера – не одна сотня человек. Кто-нибудь – да проговорился бы. Особенно за денежку…– Во-первых, большинство журналистов, писавших о катастрофе, – Александр Николаевич плеснул в чистый стакан янтарную жидкость из второго графинчика, – недоумки. Обсасывали идиотические версии поражения лодки выпущенной с нашего же корабля ракетой и столкновения с америкосом, вместо того, чтобы немного подумать головой. Расширить кругозор, так сказать… Во-вторых, есть вероятность того, что на «Адмирале Молотобойцеве» никто ничего не заметил. Факта столкновения, я имею в виду. Удар лодки об дно был зафиксирован гидроакустиками с нескольких кораблей, здесь сомнений нет. Но, то ли они не поняли, что произошло, то ли вся информация об этом была сначала закрыта, а потом изменена или уничтожена…
– Погоди, – попросил Рыбаков-младший. – Как это на крейсере «не заметили»? Чай, не резиновую лодку подмяли…
– А для такой махины, как «Молотобойцев», что «Мценск», что прогулочный катер – всё едино, – спокойно отреагировал доктор химических наук. – Особенно, если удар прошел по касательной. При сумасшедшей инерции огромной массы краткое соприкосновение с меньшим объектом оказывает весьма незначительное влияние на амплитуду движения. Считай сам – волнение в три балла, что было в тот день, это волна в полтора-два метра. Причем волна довольно пологая, так как дно ровное, но длинная. Крейсер, соответственно, качало минимум метра на два вверх-вниз относительно носа и кормы. Плюс небольшая боковая качка. И вот, в какую-то секунду один из боковых килей задевает нос всплывающей лодки. Подлодка, конечно, тоже имеет большие массу и инерцию, но полностью погружена в воду и на нее во всей мере действует сила старика Архимеда. Так как оба объекта имеют какую-то скорость и идут не перпендикулярными курсами, касание занимает секунду-две и особого влияния на растянутую продольную качку крейсера не оказывает. Ну, максимум, изменит амплитуду на несколько сантиметров. Что никто не заметит… Касание – это и есть то самое первое акустическое явление, которое выдают за взрыв двигателя торпеды в аппарате. Лодка, разумеется, отбивается от крейсера вниз, как мячик, и впиливается в дно. Вот тебе второе акустическое явление, гораздо более сильное, чем первое, и более продолжительное… Когда тринадцать тысяч тонн железа на скорости пять-семь километров в час влетает в твердое препятствие, коим является скальный грунт, звук будет очень сильным, эквивалентным мощному взрыву. Ведь что меряют сейсмологи? – Александр Николаевич сделал глоток и посмаковал винцо. – Они меряют силу сотрясения и считают ее по шкале Рихтера. А сила – штука довольно абстрактная. Многое зависит от объектов приложения и вызывающих взаимодействие причин. Можно столкнуть два объекта, взорвать некий заряд, произвести комплексное воздействие, шарахнуть низкочастотным импульсом. Да много еще чего… На большом расстоянии причины силовых взаимодействий не всегда точно определяются. Это как землетрясение и подземный атомный взрыв. Картины весьма похожи. В свое время нам янкесы несколько раз делали предупреждения о недопустимости нарушения моратория на подземные ядерные испытания, путая их с реально происходившими в Средней Азии землетрясениями. Как, кстати, и наши неоднократно ошибались… Так что ссылки на сейсмологов, которые типа точно зафиксировали некие подводные взрывы, должны оцениваться критически. Они зафиксировали события, могущие быть взрывами. Но не обязательно были таковыми.
– А гидроакустики на самом крейсере? Они-то должны были слышать удар и скрежет…
– Это в том случае, если аппаратура была включена, исправно работала и кто-то был на посту, а не болтался в это время в кубрике у приятелей… Основной корабль ордера прикрывают со всех сторон другие корабли и лодки, так что на самом флагмане частенько на всё забивают и царит примитивный бардак. Если же в этот день на «Молотобойцеве» было командование флота, о чем проскакивала информация, то большинство экипажа было занято не исполнением прямых обязанностей, а хозяйственными работами. Подметали коридоры, следили за заправкой коечек, драили гальюны… У нас же адмиралы и прочая штабная сволочь в основном придирается не к боевой службе, а к понятным им мелочам. Служба для них заключается во внешнем виде матроса, чистоте палубы и соответствии количества продуктов в котле утвержденным нормам. Это, конечно, немаловажно, но к выполнению боевой задачи отношение имеет опосредованное, – Рыбаков-старший сделал еще глоток.
– Ты так сопьешься, если каждую бутылку дегустировать будешь, – вскользь отметил не всегда почтительный сын.
– Не боись, – доктор химических наук отставил стакан. – Я не веселья ради, а эксперимента для… Итак, продолжим. Днища больших кораблей, что участвовали в маневрах, никто не проверял…
– Но говорили же…
– Мало ли, что говорили! – Александр Николаевич прервал отпрыска. – Водолазные команды были стянуты к месту аварии, «Молотобойцевым» никто не занимался. Он вообще ушел неизвестно куда. Рядом со спасателями «Петр Великий» торчал… Про «Молотобойцева» вообще начали вспоминать только недели через две. Как, кстати, и про большой противолодочник «Адмирал Пастухович». В принципе, тоже возможный виновник столкновения. Масса позволяет… Но во всей этой истории технические нюансы – не главное. Основное – моральные. Когда комфлота, допустившего подобную катастрофу, вместо камеры отправляют сенатором в Совет Федерации, начштаба того же флота не засовывают в лагерь, а назначают помощником представителя Президента, это говорит о том, что в стране полный развал. Глава государства настолько слаб, что не может наказать явных виновников трагедии и не способен добиться честного расследования.
– Думаешь, он знает правду?
– Чёрт его разберет, – Рыбаков-старший погрустнел. – Может – знает, может – нет… ГРУ и ФСБ должны были, конечно, ему доложить. Но дошли ли доклады непосредственно до Президента, не стопорнули ли их на уровне референтов, выгодно ли начальникам этих ведомств ссориться с генпрокурором – мы не знаем. На том уровне политики, где вращаются министры и президенты, значение имеет выгода взаимоотношений, а не честность. И уж тем более – не жизни единиц электората. В статистическом плане сто восемнадцать погибших моряков или несколько тысяч убитых в Чечне и членов их семей никакого влияния ни на что не оказывают и на результатах выборов не сказываются.
– Печально.
– Конечно, печально, – согласился доктор наук. – Однако сие есть объективная реальность…
– А ты с флотскими много общался? – поинтересовался Денис.
– Достаточно.
– Химоружие им делал?
– Не совсем, – Александр Николаевич улыбнулся. – С топливом для одной хитрой ракеты возились. Сейчас уже можно рассказать… В общем, где-то в семидесятых годах какой-то «светлой голове» то ли в Политбюро, то ли в Генштабе пришла идейка о заброске наших диверсантов на территорию Штатов путем помещения их внутрь ракетной боеголовки.
– Это как?! – удивился Рыбаков-младший.
– О-о, эта история достойна целого романа! – бывший химик окончательно развеселился. – Если коротко, то диверсанта вознамерились затолкать в ракету и пальнуть ею с подлодки. Такой мини-Гагарин… В конце траектории, уже над территорией противника, боеголовка должна была раскрыться и наш храбрец из нее выпадал.
– На парашюте, что ли?
– Бери выше! Не на парашюте, а на складном дельтаплане! И скрытно подлетал бы к объекту диверсии… Здравое зерно в этом безумии было, однако небольшое. Проще было бы просто ракетой шарахнуть, раз уж выпускалась. Но задачу поставили однозначную – запустить человека… При этом никто не думал о том, что неподалеку от места высадки диверсанта хлопнутся обломки ракеты с клеймом «Сделано в СССР», что запуск засекут, что после такого полета пилот вряд ли будет способен на самостоятельные действия и прочее. Приказ отдали – и вперед. Вот мы и ухлопали год на разработку топлива, которое вело бы ракету мягко, не превышая безопасного для человека ускорения.
– И как, были настоящие полеты?
– Были. Правда, до пальбы из подводного положения не дошло, стреляли на полигоне… В целом, эксперименты закончились успешно. Куклы выпадали из боеголовок точно в назначенное время, да и нагрузки были приемлимыми. Но подвели смежники. Складной дельтаплан так и не сделали. А когда мы решили перейти ко второй фазе и попробовать пульнуть живым человечком с парашютом, программу прикрыли. По слухам, тот орел, что ее придумал, оказался психом. Его вроде с коллегии минобороны сразу в дурдом отправили, когда он выступил с очередным гениальным планом сделать бомбу, которая взрывается три раза подряд…
***
– Аркаша! – Вазелиныч *пихнул Глюка локтем в бок. – Вон он, этот Подмышкин! С каким-то штрихом базарит!Клюгенштейн отвлекся от управления своей золотистой «Acura MDX», которую он пытался впихнуть между троллейбусом и груженым песком огромным самосвалом, невесть как оказавшимся в центре города, и повернул голову направо.
– Где?
– Да вон же, вон! – молодой браток начал тыкать пальцем в двух субъектов, о чем-то беседующих в тени Ростральной колонны.
Аркадий оглядел парочку.
Коротышка в обтягивающем его тельце, как презерватив, белом кожаном плаще что-то втолковывал унылому молодому мужчине, лицо которого выражало явную скуку. Недомерок подпрыгивал на месте, размахивал руками и указывал своему визави на бастионы Петропавловской крепости.
Рядом с парочкой застыли два «мерседеса»: ярко-красный Е-класса, с украшенной надписью «320 4-matic» крышкой багажника, и черный S-класс, за рулем которого сидел мрачный водитель.
– Хм-м, – Клюгенштейн прищурился. – Подмышкин, насколько я понимаю, в белом. И не жарко же ему…
– Ага! А как ты догадался?
– Просто второй штрих – Андрюша Лиходей, генеральный директор «Питер-Энерго», – Глюк вернулся к прерванному занятию и смог-таки протиснуться в образовавшийся просвет между машинами. – Были у нас связанные с ним дела, так что в харьку я его знаю… Интере-есно, блин.
– Что интересно? – не понял Молодцов.
– То, что Подмышкину нужно от Лиходея. Хотя, если по твоим словам судить, Никодимушка – дерьмецо изрядное. Так что они друг друга стоят…
***
Андрей Никифорович Лиходей до момента своего прихода в «Питер-Энерго» успел много чем поуправлять, много что развалить и нарубить изрядно капусты, когда в течение полутора лет возглавлял Комитет по управлению городским имуществом.Закончив матмех тогда еще Лениградского Университета, Лиходей чуть больше года поработал по специальности в научно-производственном объединении «Электричество и автоматика», дабы обозначить требуемую в те времена для нормального карьерного роста «веху трудовой деятельности». Там он, в основном, драл глотку на партийных и профсоюзных собраниях, но и о себе любимом не забыл – зарегистрировал при родном предприятии «молодежный кооперативный центр», перетащил туда половину основных фондов НПО и тихо слинял из КПСС *, когда членство в ней вышло из моды.
Первая фирма Лиходея просуществовала недолго.
И всё оттого, что организационные способности математика Андрюши оказались даже ниже уровня барыги из Закавказья, управляющего тремя овощными ларьками где-нибудь на Сытном рынке. Лиходей набрал совершенно непрофессиональный штат сотрудников, самолично расписал дебильнейший план работы, основанный на принципах математической, а не житейской логики, вложил оборотные средства в акции финансовых пирамид и благополучно похоронил кооперативный центр под обломками госпрограммы по либерализации цен.
Потом были вторая, третья и четвертая фирмы, сгинувшие так же бесславно, как и первая.
Через год после отправки в самостоятельное плавание по бурным волнам российской коммерции голодный и скрывающийся от обозленных кредиторов Лиходей был найден своим бывшим куратором из идеологического управления КГБ, которому студент Андрюша постукивал еще в Университете, и приглашен на встречу, в корне изменившую жизнь экс-математика.
На переговорах в маленьком кафе на окраине города Андрею Никифоровичу было сделано предложение, от которого он не смог отказаться. В обмен на его согласие баллотироваться в совет народных депутатов одного из районов Санкт-Петербурга и в дальнейшем исполнять все поручения своих благодетелей, Лиходею прощались долги, а его кредиторам возмещались убытки.
Затравленный бизнесмен-неудачник с восторгом затряс головой, не глядя подписал какие-то бумаги и уже через две недели, отъевшийся, гладко выбритый и в хорошем темно-синем костюме, выступал на предвыборном митинге во Дворце культуры имени Ленсовета.
Как благодетели и обещали, в депутаты он прошел.
И даже возглавил постоянную комиссию по вопросам предпринимательской деятельности, служившей стоявшим за его спиной коммерсантам ширмой для разборок с конкурентами и неплохим рычагом давления на муниципальные власти в вопросах распределения собственности. На госслужбе неумение Лиходея организовать даже субботник по уборке подведомственной территории в глаза не бросалось. В бюрократическом аппарате половина таких же бездарей и восхождение Андрея Никифоровича по карьерной лестнице ничуть не притормаживалось.
Отбарабанив депутатом, он затем три года поработал в должности начальника районного КУГИ *, приложил лапку к разработке довольно бессмысленного документа со звучным названием «Концепция управления недвижимостью», пару лет повозглавлял администрацию Петродворцово-Павловского района, после чего тот стал самым бедным из всех питерских районов и городскому правительству пришлось принимать экстренные меры к исправлению ситуации, и, наконец, пошел на повышение – заместителем самого известного после «Рыжего Прихватизатора» питерского ворюги Михаила Муркевича.
Звездный час для Лиходея наступил в тот момент, когда его шефа случайно пристрелили на углу улицы Рубинштейна и Невского проспекта *. Муркевича хотели просто попугать, но водитель неудачно дернул машину и прошившие крышу служебной «вольво-940» пули поставили жирную точку в короткой и далеко не праведной жизни председателя городского КУГИ.
Окрыленный внезапно открывшимися перспективами Андрей Никифорович бросился хапать.
Он за бесценок распродал склады морского порта и капониры железнодорожной станции Горская, являвшейся одним из наиболее перспективных транспортных узлов Санкт-Петербурга, наподписывал массу распоряжений о передаче фиктивным конторам подвальных помещений и чердаков в центре города, довел до конца начатое еще его покойным боссом дельце «Ленфинторга», в результате чего бюджет северной столицы потерял огромные деньги. А личные счета Лиходея пополнились на семнадцать с половиной миллионов долларов, размещенных в банках Бельгии, Великобритании и в пресловутом "Бони *".
Правда, долго в начальниках КУГИ он не засиделся.
Хлебное местечко предназначалось другому приятелю ставшего уже московским чиновником Рыжего, и Лиходею в качестве отступного сунули пост главы «Питер-Энерго». Андрей Никифорович для порядка поотказывался, получил строгое внушение со стороны своих негласных хозяев, вступил в должность и принялся активно разваливать систему энергоснабжения города, опять ошибочно посчитав себя «талантливым организатором» и восприняв словосочетание «повышение тарифов» за единственный способ деятельности.
При «Питер-Энерго» мгновенно возникло множество фирм и фирмочек, единственной задачей которых была перепродажа весьма дешевого электричества с ЛАЭС и направление маржи на счета оффшорных компаний в Грецию и на Кипр. С каждого рубля прибыли «Питер-Энерго» Лиходей имел свои семь копеек и его это очень устраивало.
Но не устраивало губернатора, акционеров промышленных предприятий, среди которых присутствовали и заслуженные питерские братки, комендантов военных объектов и простых горожан.
На разных уровнях Андрея Никифоровича стали предупреждать о том, чтобы он не борзел и подумал о снижении аппетитов своего ведомства. Разок ему даже отвесили по хлебалу в подъезде его собственного дома двое угрюмых майоров из мотострелковой бригады, чей военный городок по милости Лиходея вот уже три месяца сидел без света. И это несмотря на то, что счета были оплачены на полгода вперед. Однако суммы были так «проиндексированы» в расчетном отделе «Питер-Энерго», что бригада из добросовестного плательщика превратилась в злостного должника.
Но Лиходей уже не мог остановиться и, вместо того, чтобы правильно понять вынесенное порицание в виде сочного бланша под правым глазом, закусил удила, переехал на дачу, обзавелся дополнительной охраной и опять заверещал о повышении тарифов. В третий раз за прошедшие с начала года семь месяцев.
Плюс ко всему в его буйной головушке родилась идея баллотироваться в губернаторы, коей он поделился с опекавшими его москоскими бонзами.
Неожиданно идея была одобрена не только покровителями Андрея Никифоровича, но и Рыжим и его прихлебателями.
Самому «приватизатору» на выборах ничего не светило, электорат прокатил бы его со свистом, Лиходей же был управляем, как томагочи. Главное, нужно было его вовремя подкармливать и подчищать выделения в виде постоянно оставляемых им следов незаконных коммерческих сделок. А в остальном – губернатором он бы мог стать ничем не хуже пристнопамятного Толика Стульчака, при котором растащили по сусекам почти половину городского имущества.
Продвижение Андрея Никифоровича на пост питерского градоначальника взяли на себя московские политтехнологи, совершенно справедливо полагая, что, ежели за дело возьмется сам Лиходей, то он непременно провалит всю избирательную кампанию и ухнет в никуда направленные на нее деньги.
Однако самонадеянный гендиректор «Питер-Энерго» не пожелал быть просто пешкой в руках Рыжего и К. В тайне от приставленных к нему политтехнологов экс-математик развил свою собственную предвыборную деятельность, должную, как ему казалось, «поспособствовать» успеху и привести к «неоспоримой победе». Лиходей проплатил тупые агитки на страницах газет «Секретный советчикъ», «Невское семя» и «Час треф», в которых повышение тарифов на электричество выдавалось за путь к процветанию города, несколько раз выступил в прямом эфире региональных каналов, критикуя все выдвинутые действующим губернатором программы строительства жилья и ремонта дорог, и подписал договор с типографией на печать десяти миллионов нужных ему листовок, текст которых ему пообещал сочинить знакомый автор бардовской песни.
Но всё вышеперечисленное было довольно стандартным и, по мнению Андрея Никифоровича, мелковатым. Так действовали все кандидаты.
Устроив мозговой штурм, в процессе которого Лиходей сосал виски «Johny Walker red Label» и атаковал свое собственное серое вещество, гендиректор «Питер-Энерго» пришел к показавшейся ему гениальной мысли зафиксировать свой образ в большом кино и тем самым обставить других претендентов на губернаторское кресло.
Андрей Никифорович поводил жалом, быстро обнаружил кинокомпанию «Акын-фильм», снимавшую телесериалы по заказу ОРТ, и вступил в контакт с ее владельцем Никодимом Авдеевичем Подмышкиным.
В общем, два придурка нашли друг друга.