Чернецов Андрей. Звероликий

Владимир Лещенко, Андрей Чернецов
Звероликий

   Ибо восстанут лжехристы и лжепророки
   и дадут великие знамения и чудеса, чтобы
   прельстить, если возможно, и избранных.

Матфей, 24:24

ПРОЛОГ

   «…Наука и магия…
   Что можно сказать об их взаимодействии?
   Было время, когда магия безраздельно правила миром, было время, когда наука ее потеснила.
   Последние три века первенствовала наука.
   И в самом деле, наука победила чуму и холеру, наука увеличила плодородие почвы, наука построила паровые корабли, связала мир сетью железных дорог, выковала воину новое оружие. Она перекинула через великие реки и озера мосты, о которых отцы наши не могли и помыслить; она покорила молнию, направив ее с небес на землю.
   Как самый очевидный пример: наука, обуздав силу электричества, дала нам дешевые и простые источники света, против хотя и вечных, но дорогих световых кристаллов, известных с древних времен.
   Но и магия не сдавала свои позиции.
   Именно магии мы обязаны хоть какими‑то успехами в управлении погодой – пусть и скромными. Магии все же принадлежит первенство в исцелении многих болезней, к каким наука еще даже не знает, как подступиться.
   Наконец, именно магия (те самые ее разделы, каким мы обязаны выращиванию кристаллов холодного света) ныне создает кристаллы, на которых базируется мобильная связь и производство ординаторов – без которых уже немыслима современная цивилизация.
   Как раз этот пример указывает нам на генеральное направление прогресса – сочетание древних знаний и умений с открытиями ученых, соединение науки и чародейства. Следуя этим путем, мы придем к золотому веку.
   Да, хочу вам сказать, и это особо важно для тех, кто лишь начинает постигать истину, что магия и оккультизм – это две разные вещи и ни в коем случае не следует их смешивать.
   Магия – наука, изучающая сверхъестественные явления, чей смысл скрыт до поры до времени Высшим Разумом от человека. Наука, помогающая установить скрытые закономерности и взаимосвязи между природой и человеком, выраженные в звездах, числах, энергетических полях. Ее носители – маги, волхвы, астрологи, оракулы, предсказатели, экстрасенсы, вещуны, гадалки, хироманты, ясновидящие, пророки и тому подобное.
   Оккультизм – лженаука, изучающая связи человека с „духовными“ мирами – нечистыми духами, чертями, бесами, гулями и прочими. Оккультист по определению не может действовать во благо человека ни при каких обстоятельствах, потому что является лишь орудием сил тьмы. Ярчайший пример – все тот же Атаульф…
   И то, что ныне оккультизм (от тибетского до европейского, с его темными знаниями и энергиями) поднимает голову – это очень опасно».
   (Бальбилл Антоний. Популярная магия. – Афины: Изд‑во «Минерва», 2755 г. от основания Рима.)
 
   Серапис. Восточная окраина. Припортовые кварталы.
   Тихая, мощенная старым камнем прибрежная улочка огласилась осторожными шагами.
   Человек старался ступать неслышно, и все равно в ночной тишине городского захолустья его поступь отдавалась пощелкивающим эхом.
   Но на пустой улице не было никого, кто бы мог это услышать.
   Изъеденные временем каменные стены старых складов угрюмо смотрели во тьму очами наглухо запертых, словно бы уже не первый век, ворот.
   И человек сейчас и здесь выглядел неуместно.
   Он остановился передохнуть перед одним из сооружений – высоким, с глухими побеленными стенами и единственным освещенным окном под черепичной крышей.
   Видимо, там сидела охрана этого пакгауза, сторожившая товар – тюки дешевого барахла из Народного Государства Чжунго или мешки зембабвийского кофе, а может, ящики запчастей к британским авто или русским комбайнам. Да, впрочем, какая разница?
   Человек приник к стене, слился с нею, превратился в единое целое с тьмой, вдыхая влажный прохладный воздух средиземноморской зимы.
   Сверху донесся гортанный смех, заставив беглеца встрепенуться. Темные тени на ярком пятне света, падающего из освещенного окна на улицу, неуклюже закопошились, начали срывать друг с друга одежду. Внезапно свет погас, окно с треском захлопнулось, и мглистая тьма сомкнулась вокруг того места, где только что был освещенный пятачок булыжной мостовой.
   Постояв, ночной бродяга двинулся дальше в путь. Цель была рядом, за следующим переулком.
   Он таился, время от времени оглядываясь.
   Хотя чего бояться в Сераписе? Возможно, уличных грабителей да, если ты не в ладах с законом – полиции.
   Конечно, по ту сторону моря идет война, которая, как говорят, может перекинуться и в Тартесс, но пока что все это, хвала богам, напрямую не касается Сераписа, второго в этой части мира города по величине и богатству (а в Галлии так и подавно первого, куда там той Лютеции). Вот разве что этот тип имеет какое‑то отношение к африканским делам… Ведь не далее как в прошлом месяце в порту был перехвачен – со стрельбой и трупами – груз оружия для мавританских мятежников.
   Так бы подумал сторонний наблюдатель и не ошибся бы.
   Но лишь отчасти.
   Человек, что сейчас шел по припортовой улочке, действительно прибыл из Африки. Но всякие войны и смуты волновали его меньше всего.
   Позади были сахарские пески и редкие оазисы, позади были те проклятые развалины и уж точно проклятые подземелья под ними, долгий путь в мертвом лабиринте под мертвыми песками…
   И украденная с алтаря забытых богов вещь, за которую ему должны заплатить.
   Вспомнив неприятное, прохожий быстро перекрестился – он ведь верил в Иисуса Распятого и отца его – Бога Всех Миров. Потому‑то и согласился на это дело, пожалуй, самое опасное в его карьере грабителя древних могил. Ведь как сказал пресвитер, сие должно послужить торжеству Его. А вера человека была крепка, ибо Бог отцов давал ему, как он свято верил, защиту против демонических штучек, которыми язычники защищали покой своих мертвецов.
   Правда, червячок сомнений все чаще кусал его сердце: можно ли силой демонов послужить Богу и угодна ли Господу заведомая ложь?
   Да и этот субчик, что отирался при новом пресвитере общины, ему не нравился. Корнелий Луций Вер. Явно ведь маг и чернокнижник.
   Прости Господи!
   Симеон Клавдий Дивициак завернул за угол, прошел узкой щелью между складами. Тут уже пахло морем, вернее, гаванью: тиной, сточными водами, гнилыми водорослями.
   Неизменный запах всех портов мира.
   Дорогу он нашел бы и с завязанными глазами.
   Чувствуя, как в сердце вновь забрезжила надежда, припустил по безлюдной улице, идущей вдоль реки. Пройдя вдоль стены с надписью «Товарищество Трималхион и сыновья» шагов двести, Дивициак подпрыгнул, ухватился за верхнюю кромку стены, подтянулся на руках, в два счета перемахнул на другую сторону и, повиснув на левой руке, спрыгнул вниз.
   Пересекши пространство от стены до стены, он на ощупь нашел почти невидимую нишу. Это и был вход в нужное ему подземелье. Хотя со времен Сестер Спасительниц прошло уже почти полторы тысячи лет, сераписские катакомбы пользовались по‑прежнему нехорошей славой. Но это если не знать, куда и как идти.
 
   Симеон Клавдий скорчился в темной нише, превратившись в ожидание, в обостренный ужасом слух… Но слышал лишь глухие удары собственного сердца да шум крови в ушах.
   Усталость все чаще подступала в последние дни, лишая тело былой силы.
   Может быть, слишком долго находился в том месте, презрев злой рок, нависший над его бессмертной душой?
   Или просто стареет?
   Засветив крошечный фонарик – не вульгарный электрический, а египетский, с кристаллом, он двинулся вперед по старому проходу, который непосвященный принял бы за старый погреб или сток ливневой канализации.
   Ему преградила путь груда камней, упавших с низкого свода, и Дивициак, чертыхаясь и поминая Мерланиуса – Вельзевулова Сына, перебрался через нее.
   Мимо с писком пробегали мелкие крысы. С негромким плеском они плюхались в воду. С потолка падали капли. Покрытые разводами селитры, стены искрились в свете вечной лампочки.
   И не сразу Симеон отыскал нужный тоннель.
   Нехорошее чувство преследовало его, подозрения вновь ожили. Зачем пресвитер назначил ему встречу в этом подземелье? Расхититель гробниц отбросил дурные мысли и поспешил вперед по подземному ходу.
   Под сводами из древнего камня, в коридоре, высота которого не превышала шести футов, ему приходилось идти, наклонив голову. Если бы навстречу ему кто‑то попался, он бы при всем желании не сумел с ним разойтись.
   Дивициак снова остановился и поскреб гладко выбритый подбородок, размышляя о предмете, лежавшем у него в сумке.
   Интересно, что все‑таки это за штука? Что внутри этого серебряного сосуда, черного от времени?
   Будучи грабителем могил и святилищ, Симеон Клавдий не раз сталкивался с вещами таинственными и жуткими, но, пожалуй, никогда с чем‑то по‑настоящему опасным.
   Но вот на это раз…
   Если бы он только мог предполагать, с чем придется столкнуться ему во время экспедиции, то точно бы послал пресвитера подальше и сбежал.
   На его скромный взгляд, то место принадлежало Дьяволу и Сатане, и честным христианам, да и вообще людям, Тьме не продавшимся, там делать было решительно нечего.
   Но в начале операции Дивициак ничего этого не знал, думая, что черные колдуны сгинувшей Сонгайи хранили в затерянном в барханах храме какие‑то языческие сокровища.
   И, как ему пообещал Луций Вер, Симеон сможет их забрать себе, лишь бы принес несколько вещиц, что хранятся на алтаре в Тайной Комнате.
   За них он получит пятьдесят тысяч ауро, сверх украденного.
   Да, этот пес его, видать, обманул. Никаких сокровищ в том месте не имелось, да и в той самой тайной комнате находился только этот сосуд.
   Дивициак был так разозлен, что использовал Тайную Комнату по назначению, оставив там недвусмысленные следы своего пребывания, так что после его ухода какое‑то время в этом храме будет пахнуть отнюдь не благовониями.
   Пусть тамошние демоны покушают, если проголодаются…
   Он опять перекрестился – то, что он увидел в том храме, кого угодно заставило бы дрожать от страха.
   Эти фрески и барельефы, эти колодцы, забитые скелетами, наконец, та непонятная мерзость, что спалила все три его амулета, в свое время отразивших даже черное колдовство старшей жрицы Домбалы, которое способно охолостить не только мужчину, но и слона.
   Но что же в этой бутылке?
   Порошок ибн‑Гази? Слезы дракона? Пресловутый Магистерий?
   Ну, неважно.
   Получив деньги, он бросит проклятое занятие, остепенится и купит себе небольшую, но уютную виллу с оливковыми деревьями и виноградом во дворе, мраморной лестницей и обязательно большим гаражом, чтобы туда влез даже легкий танк «Центурион», не говоря уже о самом большом лимузине.
 
   Взор Дивициака привык к темноте подземелья. Слабого света фонаря хватало, чтобы осветить путь.
   Могильный вор прошел по подземному ходу уже около ста пятидесяти ярдов и знал, что скоро выйдет в подземелье. Потом он окажется у подножия каменной лестницы, которая окончится у открытых дубовых дверей. За ними будет высокий просторный зал, где каждый звук отдается гулким эхом – семиугольное помещение, стены которого еще хранят знаки креста.
   Старая подземная церковь времен недоброй памяти августа Юлиана Богоборца.
   Пройдя по гулким каменным плитам и поднявшись по ступеням, Симеон наконец подошел к двери и, навалившись плечом, открыл ее. Петли противно заскрипели. Визгливое эхо раскатилось под каменными сводами и замерло.
   Он вгляделся в пыльную тьму оплетенного паутиной семиугольного зала.
   Там его ждали.
   Высокий мужчина в сером плаще до полу, двигающийся беззвучно, словно плывя, похожий на призрака или вурдалака из плохого фильма ужасов свейской студии «Готика», прогуливался по залу, будто у себя дома.
   – Доминус Луций? – удивился Дивициак. – А где отец пресвитер?..
   – Преподобный Марк не смог прийти, но, я думаю, его присутствие не обязательно.
   Грабитель могил унял нахлынувший страх.
   В конце концов, колдун всего один, а на крайний случай у Симеона в кармане – девятизарядный ау‑накский «Шочикецаль». Дрянь ствол, но с десяти шагов делает в человеке дырку будь здоров какую.
   – Ты принес?
   – Вот, – Симеон показал сосуд. – Это все.
   – Это все? – Гримаса разочарования проступила на лице мага.
   – Да. И золота там тоже, кстати, не было.
   – Мне приходится поверить тебе на слово, – бросил Вер. – Надеюсь, у тебя хватило ума не загнать Браслет Кали или Ожерелье Онгуна какому‑нибудь ливийскому шаману. Ладно, давай его сюда.
   – Мои ауро, – сухо напомнил Дивициак.
   С презрительным равнодушием Корнелий вытащил из‑за пазухи бесформенного плаща пачку пятисотенных банкнот.
   – Ну что, в банк, надеюсь, проверять их не потащишь? Хотя постой… – Он вынул опять‑таки из‑за пазухи какой‑то предмет. – Приложи‑ка, друг мой, это к сосуду. Посмотрим, что ты мне принес.
   – Извините, уважаемый Корнелий, но что‑то опасаюсь я к вам подходить.
   – Ладно, лови…
   Подобрав брошенный ему предмет – вырезанную из кости (уж неизвестно чьей) фигурку змеи, могильный вор прикоснулся ею к своей находке. И воздух вокруг чуть засветился.
   – Отлично, – улыбнулся Вер. – Остается закончить это дело.
   В то же мгновение позади Симеона возник крепкого сложения темнокожий мужчина в старом пятнистом мундире – обычной форме разнообразных африканских армий.
   На висках Дивициака сомкнулись стальные пальцы и без всяких усилий подняли его над полом. Жертва взвизгнула, предугадав свою участь. Здоровяк резко рванул голову несчастного вверх и влево, тело разорителя гробниц дернулось в конвульсиях и обмякло. Все было кончено.
   Убийца брезгливо втянул воздух.
   – Трус, обгадился перед смертью, – констатировал он. – Перед смертью надо не бояться, а веселиться, чтобы испортить радость врагу.
   – Молодец, – похвалил его человек в сером плаще. – Позаботься о трупе. Но не как в прошлый раз – ты ведь помнишь, что тебе теперь можно кушать, а что нельзя. Я могу просто не успеть тебя спасти.
   – Я помню, господин, не волнуйтесь.
   Дануда Тагун Дада, бывший колдун и бывший зомби с Золотого Берега, возвращенный к жизни магией того, одно из имен которого звучало как Корнелий Луций Вер, легко, будто пустой мешок, взвалил мертвеца на плечо и унес куда‑то в темноту.
   Его хозяин поднялся по узкой, уходящей во мрак лестнице наверх.

Часть первая
СВИДЕТЕЛЬСТВА

   Самое страшное, что может произойти с волшебником, – уверовать в свое собственное волшебство.

Джордж Сорос

Глава первая
НАНИМАТЕЛЬ

   До чертиков хотелось кофе.
   Большую‑пребольшую чашку.
   И не горьковатой арабики, а мокко. Чтоб непременно с кислинкой. Да кардамону туда и чуточку корицы…
   В общем, так, как это неподражаемо умеет делать Натали.
   Умеет. Но вряд ли захочет.
   Надулась, понимаешь ли.
   А чего тут дуться, спрашивается? Разве он был не прав?
   Всего‑то и указал ей на непомерно большие траты. С такими расходами никаких гонораров не хватит. Даже самых высоких.
   «И на чем прикажешь экономить?! – коброй взвилась его компаньон и по совместительству личная секретарша. – На газетах? На печенье? Или на твоем разлюбезном кофе?»
   «При чем здесь кофе?» – вяло поинтересовался он, пожав плечами.
   «А при том, что за один фунт „Кецалькоатля“ мы платим пятнадцать ауро! Пятнадцать! Да за такие деньжищи можно купить целых пять или даже шесть фунтов „Малаги“ – ровно столько, сколько ты выпиваешь за месяц!»
   Надо же. Никогда не задумывался, что пьет так много кофе. На сотню монет.
   Вообще‑то, затевая этот неприятный разговор, неизменно повторяющийся в конце каждого месяца, когда приходит пора платить по счетам, Крис имел в виду отнюдь не свою дурную привязанность к заморскому пойлу. В конце концов, кто здесь хозяин и старший партнер? А вот то, что Натали имеет обыкновение расплачиваться за свои обновки (отнюдь не редкие и не дешевые) его кредитной карточкой…
   Вот и сейчас на ней премиленькое голубое платьице от Захеса ценой этак в три, а то и все четыре сотни ауро. Спору нет, оно очень идет к роскошным белокурым волосам девушки и выгодно подчеркивает прелести ее фигуры, но…
   Что именно «но», Крис не успел для себя сформулировать, потому что Натали выскочила из кабинета, со всей дури грохнув дверью.
   Вот уж и впрямь «русский характер».
 
   Хотя Натали Куркова и родилась здесь, в Сераписе, но бунтарская кровь предков – эмигрантов из Руси – дает о себе знать и в третьем поколении. Не зря же ее дед, Василий Курков, чуть не взорвал императорскую карету.
   Георгию Пятому тогда повезло. Запал отсырел.
   Но повезло и несостоявшемуся цареубийце. Отделался лишь десятью годами каторги в Сибири, откуда через год благополучно бежал, добравшись сначала до империи Ниппон, а уже оттуда до Галлии, где Василий стал добропорядочным гражданином Pax Romanum.
   Стоило ли менять шило на мыло, пару раз порывался спросить у него Крис, бывая на различных торжествах в доме у патриарха семейства Курковых, но суровый вид восьмидесятилетнего старца неизменно отбивал у парня охоту вести разговоры о различиях государственного устройства Руси и Содружества.
   Да и вообще то дело уже быльем поросло. Георгий Шестой еще полвека назад амнистировал бунтаря, а Екатерина Третья даже пожаловала Куркову‑старшему, уже депутату Сената Pax Romanum, орден Святого Вареникса.
   Хотя дед Василий давно отошел от политики, передав парламентское кресло сыну, однако связи у маститого старца оставались еще те.
   Сколько раз он отмазывал внучку и ее «полоумного шефа» от чрезмерного любопытства карающих органов – не перечесть.
   А еще утрясал вопросы с представителями противоположного лагеря.
   Да, в криминальном мире тоже хорошо знали до‑минуса Куркова. Джентльменам удачи было известно, что он шутить не любит и придерживается весьма и весьма радикальных воззрений на проблему борьбы с организованной преступностью. Преступники – не особы царской крови. С ними можно и не церемониться. Благо, взрывная техника со времен его молодости претерпела значительные изменения. Запалы теперь редко подводят.
   Натали пошла в деда. Такая же вспыльчивая и склонная к авантюрам. И столь же широкая и открытая для друзей.
   Заявила семейству, что уходит на собственные хлеба, – и ушла.
   Куда?
   Да вот, в детективы. Расследовать преступления и ловить злодеев. Познакомилась с приличным парнем, которому нужно помочь наладить дело.
   (Это с Крисом, то есть.)
   Их частное сыскное агентство в нынешнем виде – в значительной мере заслуга девушки.
   До появления два года назад в жизни Криса Натали он, можно сказать, перебивался с хлеба на воду.
   Так чего, спрашивается, качать права, третируя свою «добрую музу»?
   Надо попросить прощения.
   Сейчас же.
   Черт с ними, с этими презренными ауро. Разве не для того они и зарабатываются, чтобы их тратить? В частности, и на миленькие голубые платья, которые так к лицу стройным блондинкам.
 
   Исполнившись благими намерениями, он уже привстал со своего кресла‑вертушки, но тут дверь приоткрылась, и показался ослепительный бюст Натали.
   – Христофор Бонифатьевич, к вам посетитель, – медоточиво пропела секретарша‑компаньон.
   – Зови, – вздохнул тяжко. Бюст скрылся.
   Ну вот, дразнится. Значит, все еще дуется.
   Когда девушка злилась, она всегда звала его в этой странной русской манере по имени‑отчеству.
   И угораздило же родителей наречь сына таким ископаемым имечком. Словно знали о том, какую именно карьеру выберет их чадушко в грядущем.
   Покосился на висевший на стене образ святого мученика Христофора Кинокефала, покровителя их сыщицкой гильдии.
   Такие стандартные изображения выдавались вместе с лицензией, служа чем‑то вроде корпоративного герба. (Большинство его сородичей, равно как и сам Крис, были христианами.)
   Дверь, так и не прикрытая зловредной девчонкой, распахнулась во всю ширь, впуская стройного нип‑понца со смазливым, каким‑то женским личиком, обрамленным длинными, темными, с синим отливом волосами. Сходство с дамским полом придавало и то, что физиономия пришельца была густо припудрена, глаза и брови подведены сурьмой, а на губах лежал толстый слой лиловой помады.
   Шелестя полами широкого шелкового халата, гость проплыл к столу, за которым восседал хозяин конторы, и несколько раз церемонно, с достоинством поклонился, едва не задевая Криса своим надетым на голову высоким клобуком.
   Когда положенное количество поклонов исчерпалось, ниппонец выпрямился и выжидательно уставился на сыщика, словно это Крис явился к нему на прием, а не наоборот.
   – Присаживайтесь, – пригласил парень, которому стало неловко под этим явно оценивающим взглядом.
   Уголки губ гостя чуть дернулись, изображая улыбку. Он сел и все так же молча продолжал рассматривать своего визави.
   – Вы не ксенофоб часом? – не выдержал Крис. – Тогда чего пришли именно ко мне? Знали же, с кем предстоит иметь дело!
   – Разумеется, – раскрыл уста визитер. Голос у него был тихий и мелодичный. – Но, признаться, я впервые так бризко вижу представитерей вашей… национарьности, доминус Райер.
   Ишь, вежливый. Как все ниппонцы. Другой бы сказал «расы», «племени» или вообще «вида».
   Крис повертел головой туда‑сюда, грозно щелкнул зубами.
   – Теперь ваше любопытство удовлетворено?
   – Извините, – вновь закланялся пришедший. – Извините меня, пожаруйста, есри я причинир вам борь ири неудобства.
   – Ничего, – проворчал сыщик. – Я привык. На самом деле привыкнуть к этому было почти невозможно.
   – Итак, я вас внимательно слушаю, доминус…
   – Сай, – представился гость. – Сай Тояма.
   – Доминус Сай, – кивнул Крис.
   Дверь бесшумно приоткрылась и в проеме встала Натали. На сей раз во всей красе.
   – Кофе? – осведомилась сухо и деловито. Лайер буквально расцвел и, не найдя слов, просто энергично затряс головой. Ниппонец тоже не отказался от угощения.
   – С печеньем?
   Сколько яду!
   – Если можно.
   – Разумеется! – фыркнула блондинистая девица и на пару минут скрылась, оставив дверь открытой.
   Объявилась уже с подносом, на котором стояла вазочка с миндальным печеньем (любимый сорт Криса – и когда это успела прикупить?) и три дымящиеся чашки. Две поставила перед боссом и посетителем, а с третьей отошла к небольшому столику, стоявшему в углу. Уселась в мягкое кресло и приготовилась выполнять свои обязанности секретаря‑стенографистки.
   – Восхититерьный кофе! – зашелся в восторге Сай Тояма.
   Крис был с ним солидарен в оценке напитка. Натали, как всегда, была на высоте.
   – Так чего же от нас ожидает доминус Трималхион? – промокнув губы салфеткой, ни с того ни с сего огорошил ниппонца вопросом Лайер.
   Признаться, он ожидал другой реакции.
   Полагал, что у Тоямы хоть рука дрогнет от неожиданности.
   Однако Сай невозмутимо попивал кофеек, продолжая загадочно улыбаться.
   Залп вхолостую, констатировал сыщик. Один‑ноль в пользу гостя.
   И все равно Натали молодец. Как быстро вычислила, от кого явился посланец. Только заслышала по громкосвязи имя, сразу же сверилась со своей электронной картотекой и черкнула для Криса пару слов на салфетке. Чтобы шеф сориентировался, как себя вести.
   Теперь уже Лайер с интересом разглядывал посетителя.
   Сай Тояма – личный маг и ясновидец Кира Александра Трималхиона. Богатейшего человека в Сераписе. «Удельный вес» всех компаний набоба оценивался примерно в полмиллиарда ауро.
   Занятно, занятно.
   И что же понадобилось денежному мешку от их скромной компании? Или тоже прибрать к рукам хочет? Как он уже сделал это с доброй третью крупных и средних сераписских фирм.
   Да нет, вряд ли. Не стал бы воротила тогда присылать такого гонца.
   Крис сосредоточился и, прикрыв глаза веками, попробовал считать ауру ниппонца, все так же бесстрастно допивавшего кофе.
   Странно.
   Ничего не получалось.
   Значит, Тояма и впрямь обладает Даром, а не шарлатанствует, подобно большей части людей его профессии.
   Наконец Сай разделался с содержимым своей чашки и поставил ее на стол.
   И тут Лайер с удовлетворением заметил, что лицо ниппонца буквально взмокло от пота. Даже пудра не помогла.
   Все‑таки Крис его достал. Один‑один.
   – Жарко тут у вас, однако, – слабым голосом простонал гость и достал из рукава своего халата веер.
   Распахнув его, принялся делать расписанным бабочками куском шелка то плавные, то порывистые движения.
   Красивая игрушка. И как искусно нарисованы мотыльки. Словно настоящие. Кажется, что они вот‑вот вспорхнут с шелка и закружатся по кабинету.
   Точно. Вон, одна уже взлетела и села прямо на люстру.
   А вторая облюбовала для себя портрет августы Бе‑реники Двенадцатой. Надо сказать, что от этого императрица Pax Romanum только выиграла. Сбросила чуток спеси и мрачности со своего одутловатого старушечьего лица. Ишь как улыбается, разглядывая новый диковинный орден, украсивший ее мощную грудь.
   – Еще кофе, Крис? – спросила августа голосом Натали.
   – Не откажусь, божественная, – расплылся в глупой улыбке сыщик.