Страница:
Йоши был доволен. Хижина была маленькая и бедная, необходимых вещей даже меньше, чем он имел, живя при кузнице Ханзо. Но он был удовлетворен. В хижине было чисто, удобно, она находилась в стороне от других построек и принадлежала ему. Он почувствовал снова, как он устал. Без сомнения, завтра окажется, что надо еще что-то сделать. Но сейчас ему хотелось только спать. Он зажег небольшой огонь, так как сделалось прохладно, устало вытянулся на циновке и, положив вместо подушки длинный рукав платья, крепко заснул.
Через два часа Йоши проснулся от шума и света фонаря, направленного ему в лицо. Он не сразу пришел в себя, во сне у него все перемешалось: Оно, Маса и Нами. Где он находится?
– Посмотрите, что мы тут нашли, – сказал грубый голос. – Вот эта тварь зажгла огонь в заброшенной хижине.
Йоши устремил взгляд на говорившего: это был крепкий, заросший волосами молодой человек, раскачивавший фонарь перед его лицом. Движущийся свет, направленный на его лицо снизу, придавал незнакомцу определенно зловещий вид. Вокруг его рта изгибались усы, подстриженные по китайской моде. У него был очень длинный нос, кончик находился не вполне в центре его широкого лица с приплюснутыми щеками. На лбу был тонкий косой шрам. У него был черный лакированный головной убор – эбоши – и мантия с широкими, накрахмаленными плечами. На поясе висели два меча. Йоши он показался похожим на бродячих самураев, шатавшихся по округе и грабивших бедняков. Позади него столпилась группа молодых людей. Сколько их, было невозможно определить, но ясно, что все они, включая их мрачного предводителя, были пьяны.
– Нарушитель! – скрипел грубый голос. – Мы знаем, как поступать с нарушителями.
– Кто вы? – спросил сбитый с толку Йоши.
– Кто мы? Следует отдать должное нарушителю, он смелый человек, – Черноволосый вытащил меч, – Прежде чем мы решим, как тебя наказать, – сказал он, – лучше ты нам скажи, кто ты и что тут делаешь.
– Я не нарушитель. Сэнсэй Ичикава разрешил мне жить здесь. Я его помощник, – быстро сказал Йоши.
– Помощник? Помощник! Я тебе покажу помощника, собака. В академии Ичикавы будет только один помощник.
– Кто вы? – спросил Йоши.
– Меня зовут Канеоки, – ответил человек с фонарем.
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Через два часа Йоши проснулся от шума и света фонаря, направленного ему в лицо. Он не сразу пришел в себя, во сне у него все перемешалось: Оно, Маса и Нами. Где он находится?
– Посмотрите, что мы тут нашли, – сказал грубый голос. – Вот эта тварь зажгла огонь в заброшенной хижине.
Йоши устремил взгляд на говорившего: это был крепкий, заросший волосами молодой человек, раскачивавший фонарь перед его лицом. Движущийся свет, направленный на его лицо снизу, придавал незнакомцу определенно зловещий вид. Вокруг его рта изгибались усы, подстриженные по китайской моде. У него был очень длинный нос, кончик находился не вполне в центре его широкого лица с приплюснутыми щеками. На лбу был тонкий косой шрам. У него был черный лакированный головной убор – эбоши – и мантия с широкими, накрахмаленными плечами. На поясе висели два меча. Йоши он показался похожим на бродячих самураев, шатавшихся по округе и грабивших бедняков. Позади него столпилась группа молодых людей. Сколько их, было невозможно определить, но ясно, что все они, включая их мрачного предводителя, были пьяны.
– Нарушитель! – скрипел грубый голос. – Мы знаем, как поступать с нарушителями.
– Кто вы? – спросил сбитый с толку Йоши.
– Кто мы? Следует отдать должное нарушителю, он смелый человек, – Черноволосый вытащил меч, – Прежде чем мы решим, как тебя наказать, – сказал он, – лучше ты нам скажи, кто ты и что тут делаешь.
– Я не нарушитель. Сэнсэй Ичикава разрешил мне жить здесь. Я его помощник, – быстро сказал Йоши.
– Помощник? Помощник! Я тебе покажу помощника, собака. В академии Ичикавы будет только один помощник.
– Кто вы? – спросил Йоши.
– Меня зовут Канеоки, – ответил человек с фонарем.
Глава 25
Цвет вишни опал, деревья стали похожи на огромный узор из алой и золотистой парчи; весна прошла, и лето повернуло к осени 1174 года. Йоши привел в порядок двор, исправил повозку, залатал крышу своей хижины и починил колодец. Он ежедневно убирал доджо, чистил броню и оружие, дважды в день приготовлял еду и содержал в порядке дом, где жили учащиеся. Тяжелая работа его не смущала, но, начиная с первого неудачного знакомства с Канеоки, он подвергался постоянным мелким оскорблениям.
– Йоши, этот суп и свинья есть не будет, – говорил Канеоки, выливая суп на пол.
– Да, Канеоки-сан, – отвечал Йоши, вытирая пол.
– Йоши, ты считаешь, что пол здесь чистый? От него вонь идет, когда проходишь. Вымой его заново.
– Да, Канеоки-сан. – Каменное лицо Йоши не выдавало его злости. Ичикава, если он и замечал напряженные отношения между его первым помощником и новым лицом, не говорил ничего. Он был по горло занят новыми учащимися, переполнявшими академию. Они приносили новости из других частей страны, новости о неизбежности столкновения между Тайра и Минамото. Если не считать того, что увеличение числа учащихся означало увеличение его трудов, политический конфликт почти не интересовал Йоши. Он слушал разговоры, но не пытался участвовать в них. Учащиеся почти не замечали его, а если и замечали, издевались над его положением. Он молча сносил их колкости; выполняя работы слуги в школе, он научился сдерживать свои чувства.
В пятнадцатый день десятого месяца Йоши, как обычно, встав в час тигра – около четырех часов утра, – вышел из хижины, вымыл пол в доджо, вскипятил воду для утренней еды и до восхода солнца в течение часа упражнялся, повторяя задания, которые учащиеся выполняли, как он видел, накануне.
Ичикава и Канеоки вышли сразу после рассвета. Они занялись фехтованием, пока Йоши расставил миски к первой еде учащихся. Как обычно, Канеоки придрался к чему-то и заставил Йоши накрыть на стол заново. Удовлетворив Канеоки, Йоши занялся счетами, просмотрел корреспонденцию и кистью нарисовал каллиграфическими знаками плакат для школы, наблюдая за занятиями из-за отодвинутой створки дверей.
Прежде чем позавтракать, учащиеся должны были выполнить ряд упражнений, таких как бег, подскакивание, прыжки и удары ногой. После часа занятий этой напряженной гимнастикой, они разделялись на две группы. Канеоки занимался с восемью начинающими, а Ичикава – с более умелыми учениками. Проходил еще один час усиленной практики, прежде чем учащихся отпускали завтракать.
Йоши подавал рис, кусочки осьминога, креветок, сушеную рыбу, овощи и неизменный зеленый чай. После еды учащимся полагалось полчаса отдыха. А Йоши в это время убрал со стола, вымыл миски и быстро позавтракал тем, что осталось. Он накрыл на стол для вечерней еды, потом вернулся в контору и занялся опять плакатом. Его кисточка автоматически двигалась, а он размышлял о том, как много терпения и самообладания ему пришлось выработать в течение этого второго, длинного и трудного, урока. Его размышления были нарушены звуком знакомого голоса.
– Йоши, положи кисточку. Сегодня ты будешь заниматься в группе Канеоки.
Сэнсэй Ичикава стоял у двери, а учащиеся ждали в комнате для занятий.
– Да, сэнсэй, – сказал Йоши. Он вскочил и быстро занял место позади группы.
– У вас сегодня новый ученик, – сказал Ичикава, обращаясь к Канеоки. Канеоки нахмурился.
– Да, сэнсэй, – сказал он. Когда Ичикава ушел, он повернулся к Йоши, сердито скалясь:
– Ты проделаешь упражнения вместе с нами, – сказал он. – Испытать немного боли очень полезно. Будь внимателен и не прекращай, пока я не прикажу.
Без сомнения, Канеоки был силен и ловок. Все упражнения он делал лучше, чем его ученики. А сегодня упражнения были особенно трудными – это способ поставить нового ученика на место.
Студенты стонали, лица их были искажены от усилий, Канеоки беспощадно заставлял их напрягаться. Только новый ученик не обнаруживал следов напряжения. В течение шести месяцев он наблюдал за занятиями и каждое утро проделывал упражнения, пока не овладел ими полностью.
После заключительного упражнения – сто пятьдесят раз лечь и сесть прямо – Канеоки вскочил на ноги.
– Очень хорошо, – сказал он неохотно. – Теперь начнем с мечами.
Двор цвел: наступившая весна принесла новое цветение деревьев. Йоши украсил переднюю часть двора белым гравием, как в императорском дворце; внутри было аккуратно и чисто, как обычно, и ученики были довольны. Новые свитки расхваливали миру академию сэнсэя Ичикавы.
Работа в конторе и на территории стала для Йоши облегчением. Он был рад любой возможности избежать внимания Канеоки. За шесть месяцев занятий под руководством Канеоки он был бит бесчисленное количество раз. Канеоки был хорошим фехтовальщиком; успехи Йоши его раздражали, и он пользовался каждой возможностью продемонстрировать Йоши свое превосходство. Йоши приобретал навыки быстрее, чем другие, отчасти благодаря своей силе, но в основном это был опять вопрос выживания.
Йоши похудел, я его крупные мускулы удлинились и стали более гибкими. Ичикава наблюдал и молчал, но когда с весенней оттепелью появились новые ученики, Ичикава нанял другого новичка, освободив Йоши от хозяйственных обязанностей, и доверил начинающих для обучения Йоши.
Канеоки почувствовал, что его положение стало менее устойчивым, а когда Ичикава удалил Йоши из его группы и стал заниматься с ним сам, ревность Канеоки начала разрастаться, как злокачественная опухоль.
Жизнь Йоши изменялась, но, хотя он был теперь учителем и учеником, снискавшим благосклонность сэнсэя, он продолжал держаться в стороне, жил все в той же хижине, к которой привязался, и все свои силы отдавал обучению своих учеников.
Настроение Канеоки не улучшилось от того, что новые ученики Йоши делали успехи. У Йоши обнаружились способности к преподаванию, и к середине лета его начинающие догнали среднюю группу учеников Канеоки. В ежемесячном соревновании они оказались немного лучше в свободном фехтовании.
Канеоки был в бешенстве; он повысил требования к своим ученикам, но это не помогло. Начинающие ученики Йоши побили их снова. Некоторые даже победили учеников Ичикавы.
Канеоки стал требовать еще жестче, и тогда несколько его учеников пожаловались сэнсэю. Ичикава вызвал его в свою контору и задвинул дверь. Канеоки вышел оттуда утратившим обычное высокомерие. Начиная с этого дня, Йоши часто замечал, что первый помощник злобно наблюдает за ним во время занятий.
– Йоши, этот суп и свинья есть не будет, – говорил Канеоки, выливая суп на пол.
– Да, Канеоки-сан, – отвечал Йоши, вытирая пол.
– Йоши, ты считаешь, что пол здесь чистый? От него вонь идет, когда проходишь. Вымой его заново.
– Да, Канеоки-сан. – Каменное лицо Йоши не выдавало его злости. Ичикава, если он и замечал напряженные отношения между его первым помощником и новым лицом, не говорил ничего. Он был по горло занят новыми учащимися, переполнявшими академию. Они приносили новости из других частей страны, новости о неизбежности столкновения между Тайра и Минамото. Если не считать того, что увеличение числа учащихся означало увеличение его трудов, политический конфликт почти не интересовал Йоши. Он слушал разговоры, но не пытался участвовать в них. Учащиеся почти не замечали его, а если и замечали, издевались над его положением. Он молча сносил их колкости; выполняя работы слуги в школе, он научился сдерживать свои чувства.
В пятнадцатый день десятого месяца Йоши, как обычно, встав в час тигра – около четырех часов утра, – вышел из хижины, вымыл пол в доджо, вскипятил воду для утренней еды и до восхода солнца в течение часа упражнялся, повторяя задания, которые учащиеся выполняли, как он видел, накануне.
Ичикава и Канеоки вышли сразу после рассвета. Они занялись фехтованием, пока Йоши расставил миски к первой еде учащихся. Как обычно, Канеоки придрался к чему-то и заставил Йоши накрыть на стол заново. Удовлетворив Канеоки, Йоши занялся счетами, просмотрел корреспонденцию и кистью нарисовал каллиграфическими знаками плакат для школы, наблюдая за занятиями из-за отодвинутой створки дверей.
Прежде чем позавтракать, учащиеся должны были выполнить ряд упражнений, таких как бег, подскакивание, прыжки и удары ногой. После часа занятий этой напряженной гимнастикой, они разделялись на две группы. Канеоки занимался с восемью начинающими, а Ичикава – с более умелыми учениками. Проходил еще один час усиленной практики, прежде чем учащихся отпускали завтракать.
Йоши подавал рис, кусочки осьминога, креветок, сушеную рыбу, овощи и неизменный зеленый чай. После еды учащимся полагалось полчаса отдыха. А Йоши в это время убрал со стола, вымыл миски и быстро позавтракал тем, что осталось. Он накрыл на стол для вечерней еды, потом вернулся в контору и занялся опять плакатом. Его кисточка автоматически двигалась, а он размышлял о том, как много терпения и самообладания ему пришлось выработать в течение этого второго, длинного и трудного, урока. Его размышления были нарушены звуком знакомого голоса.
– Йоши, положи кисточку. Сегодня ты будешь заниматься в группе Канеоки.
Сэнсэй Ичикава стоял у двери, а учащиеся ждали в комнате для занятий.
– Да, сэнсэй, – сказал Йоши. Он вскочил и быстро занял место позади группы.
– У вас сегодня новый ученик, – сказал Ичикава, обращаясь к Канеоки. Канеоки нахмурился.
– Да, сэнсэй, – сказал он. Когда Ичикава ушел, он повернулся к Йоши, сердито скалясь:
– Ты проделаешь упражнения вместе с нами, – сказал он. – Испытать немного боли очень полезно. Будь внимателен и не прекращай, пока я не прикажу.
Без сомнения, Канеоки был силен и ловок. Все упражнения он делал лучше, чем его ученики. А сегодня упражнения были особенно трудными – это способ поставить нового ученика на место.
Студенты стонали, лица их были искажены от усилий, Канеоки беспощадно заставлял их напрягаться. Только новый ученик не обнаруживал следов напряжения. В течение шести месяцев он наблюдал за занятиями и каждое утро проделывал упражнения, пока не овладел ими полностью.
После заключительного упражнения – сто пятьдесят раз лечь и сесть прямо – Канеоки вскочил на ноги.
– Очень хорошо, – сказал он неохотно. – Теперь начнем с мечами.
Двор цвел: наступившая весна принесла новое цветение деревьев. Йоши украсил переднюю часть двора белым гравием, как в императорском дворце; внутри было аккуратно и чисто, как обычно, и ученики были довольны. Новые свитки расхваливали миру академию сэнсэя Ичикавы.
Работа в конторе и на территории стала для Йоши облегчением. Он был рад любой возможности избежать внимания Канеоки. За шесть месяцев занятий под руководством Канеоки он был бит бесчисленное количество раз. Канеоки был хорошим фехтовальщиком; успехи Йоши его раздражали, и он пользовался каждой возможностью продемонстрировать Йоши свое превосходство. Йоши приобретал навыки быстрее, чем другие, отчасти благодаря своей силе, но в основном это был опять вопрос выживания.
Йоши похудел, я его крупные мускулы удлинились и стали более гибкими. Ичикава наблюдал и молчал, но когда с весенней оттепелью появились новые ученики, Ичикава нанял другого новичка, освободив Йоши от хозяйственных обязанностей, и доверил начинающих для обучения Йоши.
Канеоки почувствовал, что его положение стало менее устойчивым, а когда Ичикава удалил Йоши из его группы и стал заниматься с ним сам, ревность Канеоки начала разрастаться, как злокачественная опухоль.
Жизнь Йоши изменялась, но, хотя он был теперь учителем и учеником, снискавшим благосклонность сэнсэя, он продолжал держаться в стороне, жил все в той же хижине, к которой привязался, и все свои силы отдавал обучению своих учеников.
Настроение Канеоки не улучшилось от того, что новые ученики Йоши делали успехи. У Йоши обнаружились способности к преподаванию, и к середине лета его начинающие догнали среднюю группу учеников Канеоки. В ежемесячном соревновании они оказались немного лучше в свободном фехтовании.
Канеоки был в бешенстве; он повысил требования к своим ученикам, но это не помогло. Начинающие ученики Йоши побили их снова. Некоторые даже победили учеников Ичикавы.
Канеоки стал требовать еще жестче, и тогда несколько его учеников пожаловались сэнсэю. Ичикава вызвал его в свою контору и задвинул дверь. Канеоки вышел оттуда утратившим обычное высокомерие. Начиная с этого дня, Йоши часто замечал, что первый помощник злобно наблюдает за ним во время занятий.
Глава 26
Через три месяца напряженное состояние привело к взрыву. Наступила опять зима, земля была покрыта снегом, и ветер бросал кристаллики льда на тонкие стены академии. Учащиеся старались держаться близ конторы, где медная жаровня давала тепло в рабочую часть доджо. Йоши защищался от своих двух учеников, отражая их удары и показывая им лучший способ защиты против двух противников. Он быстро передвинулся влево, так, чтобы нападающие оказались один за другим.
– Всегда старайтесь держать противников на прямой линии. Тогда они будут мешать друг другу и только один из них сможет свободно нападать на вас. А если вы нападаете вдвоем, надо разделиться и подходить с разных сторон. Один из вас отвлечет внимание врага, а другой в это время нанесет удар. В смертельной схватке не до щепетильности. Выжить с честью – это все, что нужно.
Говоря так, он все время отклонялся влево, успешно сдерживая натиск учеников. Его внимание было сконцентрировано на нападающих, и он был уверен, что ноги правильно определяют его местоположение. Внезапно его ударили сзади. Отодвигаясь от нападающих, он вышел из зоны, отведенной для его группы и нечаянно зашел на пространство около теплой конторы, которое Канеоки предназначал для себя. Йоши отреагировал мгновенно, не задумываясь. Он резко повернулся на пятке ноги, стоявшей впереди, опустившись почти до пола, и слепо нанес удар. Он был вознагражден криком боли и гнева. Деревянный меч ударил Канеоки по голени под его броней для занятий.
Канеоки бросился на него, его лицо было искажено яростью. Шрам на лбу покраснел, его смуглое лицо потемнело еще больше, он размахивал мечом над головой Йоши. Йоши парировал. Сильный удар чуть не расколол деревянный меч. Он понял, что Канеоки был во власти приступа безумия. Он оттеснял Йоши назад. Даже в нормальном состоянии Канеоки был более сильным, опытным фехтовальщиком; сейчас, подгоняемый невидимым демоном, он казался непобедимым. Йоши отступал шаг за шагом, с трудом избегая поражения.
Йоши отодвигался к наружной стене, в этот момент голос Ичикавы загремел через доджо: «Прекратить!» – закричал он.
Блеск безумия погас в глазах Канеоки; он опустил свой деревянный меч.
– На это утро занятия кончены, – объявил Ичикава, сдерживая свой гнев.
– Все отправляйтесь в свои спальни. Встретимся опять во второй половине дня. – Ичикава поклонился группе и хлопнул в ладоши, отпуская их. Он повернулся к Канеоки и Йоши:
– Вы оба останетесь здесь со мной.
Ученики поставили на место свое снаряжение без обычной возни и шуток, которыми обычно заканчивались занятия. Они надели свои зимние платья и молча вышли.
Ичикава подождал; Йоши в Канеоки стояли навытяжку, глядя прямо перед собой; на лбу у них выступали капли пота.
Время тянулось медленно.
– Ладно. Теперь вы оба успокоились. Что случилось? – спросил Ичикава.
Оба помощника заговорили сразу.
– Молчать! – оборвал Ичикава. Он повернулся к Канеоки:
– Ты старший. Говори первым.
– Второй помощник перешел за пределы своей территории. Я только слегка ударил, чтобы напомнить ему об этом, – сказал Канеоки.
– Это верно? – Ичикава спросил Йоши.
– Да, сзнсэй, – ответил Йоши, в душе закипая от того, как несправедливо оборачивалось дело.
– Так это ты виноват, из-за тебя произошло это неприличное нарушение порядка в школе?
– Да, сэнсэй. – Кулаки его были крепко сжаты.
– Я не желаю, чтобы это повторилось. Вы оба обязаны подавать пример учащимся. Ты, Йоши, виноват в том, что потерял самообладание во время занятий. Необдуманное поведение не может быть оправдано, какова бы ни была причина. Будь это настоящая схватка с настоящим мечом, тебя уже не было бы в живых. Напасть на более сильного – признак большой храбрости. Сохранять спокойствие и действовать рассудительно – признак большого ума. И то и другое одинаково важно, в равной доле. Это – урок, который ты должен запомнить. Это не менее важно, чем твои занятия фехтованием. В наказание ты обязан находиться в своем помещении, когда ты не занят преподаванием, в течение месяца.
– Да, сэнсэй. – Ичикава знал, что в свободное время Йоши всегда уходил к себе, так что наказание было чисто символическим. Но важно было установить принцип. Какие бы обиды ни наносил Канеоки, он должен был сохранять хладнокровие и помнить о своем более низком положении.
Канеоки понимал, что Йоши отделался очень дешево. Шрам у него на лбу покраснел от усилий сохранить самообладание. В конце концов он не выдержал:
– Сэнсэй, – сказал он, – если надо, чтобы второй помощник как следует запомнил урок, я готов доставить ему удовольствие с помощью настоящих мечей.
Йоши весь напрягся. Это похоже на прямой вызов, ни один человек, которому дорога его честь, не мог отказаться принять прямой вызов.
Но прежде чем он успел ответить, Ичикава рявкнул:
– В моей школе насчет уроков решаю только я. Теперь ты переходишь границы, первый помощник. Помни, кто здесь распоряжается. Если этот мелкий случай будет иметь продолжение в виде поединка без моего разрешения, то победивший будет иметь дело со мной, и мечи будут настоящие. Не могу я тратить время на обучение моих помощников, с тем чтобы они потом поубивали друг друга. Понятно?
Оба ответили в один голос:
– Да, сэнсэй.
– Всегда старайтесь держать противников на прямой линии. Тогда они будут мешать друг другу и только один из них сможет свободно нападать на вас. А если вы нападаете вдвоем, надо разделиться и подходить с разных сторон. Один из вас отвлечет внимание врага, а другой в это время нанесет удар. В смертельной схватке не до щепетильности. Выжить с честью – это все, что нужно.
Говоря так, он все время отклонялся влево, успешно сдерживая натиск учеников. Его внимание было сконцентрировано на нападающих, и он был уверен, что ноги правильно определяют его местоположение. Внезапно его ударили сзади. Отодвигаясь от нападающих, он вышел из зоны, отведенной для его группы и нечаянно зашел на пространство около теплой конторы, которое Канеоки предназначал для себя. Йоши отреагировал мгновенно, не задумываясь. Он резко повернулся на пятке ноги, стоявшей впереди, опустившись почти до пола, и слепо нанес удар. Он был вознагражден криком боли и гнева. Деревянный меч ударил Канеоки по голени под его броней для занятий.
Канеоки бросился на него, его лицо было искажено яростью. Шрам на лбу покраснел, его смуглое лицо потемнело еще больше, он размахивал мечом над головой Йоши. Йоши парировал. Сильный удар чуть не расколол деревянный меч. Он понял, что Канеоки был во власти приступа безумия. Он оттеснял Йоши назад. Даже в нормальном состоянии Канеоки был более сильным, опытным фехтовальщиком; сейчас, подгоняемый невидимым демоном, он казался непобедимым. Йоши отступал шаг за шагом, с трудом избегая поражения.
Йоши отодвигался к наружной стене, в этот момент голос Ичикавы загремел через доджо: «Прекратить!» – закричал он.
Блеск безумия погас в глазах Канеоки; он опустил свой деревянный меч.
– На это утро занятия кончены, – объявил Ичикава, сдерживая свой гнев.
– Все отправляйтесь в свои спальни. Встретимся опять во второй половине дня. – Ичикава поклонился группе и хлопнул в ладоши, отпуская их. Он повернулся к Канеоки и Йоши:
– Вы оба останетесь здесь со мной.
Ученики поставили на место свое снаряжение без обычной возни и шуток, которыми обычно заканчивались занятия. Они надели свои зимние платья и молча вышли.
Ичикава подождал; Йоши в Канеоки стояли навытяжку, глядя прямо перед собой; на лбу у них выступали капли пота.
Время тянулось медленно.
– Ладно. Теперь вы оба успокоились. Что случилось? – спросил Ичикава.
Оба помощника заговорили сразу.
– Молчать! – оборвал Ичикава. Он повернулся к Канеоки:
– Ты старший. Говори первым.
– Второй помощник перешел за пределы своей территории. Я только слегка ударил, чтобы напомнить ему об этом, – сказал Канеоки.
– Это верно? – Ичикава спросил Йоши.
– Да, сзнсэй, – ответил Йоши, в душе закипая от того, как несправедливо оборачивалось дело.
– Так это ты виноват, из-за тебя произошло это неприличное нарушение порядка в школе?
– Да, сэнсэй. – Кулаки его были крепко сжаты.
– Я не желаю, чтобы это повторилось. Вы оба обязаны подавать пример учащимся. Ты, Йоши, виноват в том, что потерял самообладание во время занятий. Необдуманное поведение не может быть оправдано, какова бы ни была причина. Будь это настоящая схватка с настоящим мечом, тебя уже не было бы в живых. Напасть на более сильного – признак большой храбрости. Сохранять спокойствие и действовать рассудительно – признак большого ума. И то и другое одинаково важно, в равной доле. Это – урок, который ты должен запомнить. Это не менее важно, чем твои занятия фехтованием. В наказание ты обязан находиться в своем помещении, когда ты не занят преподаванием, в течение месяца.
– Да, сэнсэй. – Ичикава знал, что в свободное время Йоши всегда уходил к себе, так что наказание было чисто символическим. Но важно было установить принцип. Какие бы обиды ни наносил Канеоки, он должен был сохранять хладнокровие и помнить о своем более низком положении.
Канеоки понимал, что Йоши отделался очень дешево. Шрам у него на лбу покраснел от усилий сохранить самообладание. В конце концов он не выдержал:
– Сэнсэй, – сказал он, – если надо, чтобы второй помощник как следует запомнил урок, я готов доставить ему удовольствие с помощью настоящих мечей.
Йоши весь напрягся. Это похоже на прямой вызов, ни один человек, которому дорога его честь, не мог отказаться принять прямой вызов.
Но прежде чем он успел ответить, Ичикава рявкнул:
– В моей школе насчет уроков решаю только я. Теперь ты переходишь границы, первый помощник. Помни, кто здесь распоряжается. Если этот мелкий случай будет иметь продолжение в виде поединка без моего разрешения, то победивший будет иметь дело со мной, и мечи будут настоящие. Не могу я тратить время на обучение моих помощников, с тем чтобы они потом поубивали друг друга. Понятно?
Оба ответили в один голос:
– Да, сэнсэй.
Глава 27
В течение остальных зимних месяцев Йоши в свободное время занимался чтением и письмом в своей хижине. Он починил бамбуковую веранду, поставил выдвижную дверь и сделал окна. Очаг давал достаточно тепла. Жить было удобно. Он сидел за своим письменным столом, заполняя страницу за страницей своими записями в течение длинных зимних месяцев.
Наконец, когда настали солнечные дни четвертого месяца 1176 года, он сидел на веранде, любуясь целым морем цветов вишни, белых почти как снег, на смену которому они появились. Он с удовольствием следил за полетом красно-черной бабочки, кружившей от цветка к цветку. Листва на деревьях была свежего зеленого цвета, звучало пение птиц. Вечерами к нему доносился крик кукушки и иногда отдаленный пронзительный зов спаривающихся диких обезьян.
Жизнь была полна. Йоши вставал в час тигра, когда из храма в Сарашине первый колокольный звон сообщал время. Йоши усердно упражнялся перед началом занятий, а когда все отдыхали, он опять усердно упражнялся по вечерам. Он вел почти монашескую жизнь. Он никогда не ходил в гостиницы и не принимал участия в празднествах, которые временами устраивали учащиеся. Среди студентов о нем поговаривали. Йоши заслужил их уважение своим талантом фехтовальщика и учителя, но его отшельническая жизнь вызывала у них интерес к его прошлому. Эти потомки и родственники Минамото не могли не заметить, что Йоши говорил с утонченным акцентом двора Тайра.
Канеоки особенно настойчиво пытался выяснить прошлое Йоши; он не раз заводил с сэнсэем разговор о том, каковы были основания принять Йоши на работу. Ичикава обычно молчал о прошлом Йоши. Однако однажды он с гордостью отметил, что на его мече была гравировка работы Йоши. Канеоки знал, что меч был выкован в кузнице Ханзо. Он ничего не ответил, но в течение остального вечера задумывался и мало говорил. Возможно, сведения о том, что Йоши когда-то работал у Ханзо могли пригодиться в будущем. Канеоки этого не забудет.
Пятнадцатый день седьмого месяца 1176 года был первым днем Праздника Мертвых, и студенты были отпущены в начале дня. Они отправились в Сарашину, чтобы принять участие в особом буддистском богослужении. Они собирались остаться там допоздна и посмотреть обряд зажигания костров, которые должны помочь духам умерших найти дорогу домой.
Йоши и Ичикава остались вдвоем в пустынном доджо.
С тех пор как Йоши доверили обучать его первую группу, прошел двадцать один месяц. Преподавая, он учился сам и прекрасно выучил свой предмет.
В день прибытия Йоши Ичикава обещал ему, что если он усвоит его науку, то у Йоши разовьются и ум, и внутренняя сила. Это не было пустым обещанием. Под руководством Ичикавы Йоши сделал огромные успехи. Он уже не был учеником или даже помощником. Он был назначен, к досаде Канеоки, заместителем Ичикавы, вторым по старшинству. Ичикава полагался на стойкость и разумность Йоши, а также на его преданность школе. Уважение же Йоши к Ичикаве росло с каждым днем. Несмотря на разницу в возрасте, они были близкими друзьями.
Йоши не раз случалось на деле доказывать свою верность и смышленость, и поэтому Ичикава постепенно передавал ему заведование делами школы. Они продолжали быть учителем и учеником – это не могло измениться, – но, когда они оставались вдвоем и были свободны от преподаваний, они откровенно обсуждали занятия учащихся и будущее академии.
Последние лучи солнца светили сквозь бамбуковые жалюзи и отражались ярким сверканием от оружия, развешанного по стенам. Йоши и Ичикава кончили обсуждать дела школы. Они сидели по-турецки на алых подушках, рядом с ними стоял поднос с пустым чайником и двумя чашками, и его перевернутое изображение виднелось на натертом полу. Йоши глубоко вздохнул, вдыхая запахи масла, горького чая, ладана и слабые испарения десятков тысяч практических занятий.
В комнате было тихо, она была хорошо знакома, но, несмотря на тишину и спокойствие, Йоши был взволнован. Ему следовало бы быть удовлетворенным работой, которую он выполнил вместе с Ичикавой, однако он не испытывал удовлетворения. Была одна тема, которую они не затронули.
– Сэнсэй, – сказал он голосом, хриплым от сдерживаемого чувства. – Я был терпелив. Ваше учение я запечатлел и в сердце, и в памяти. Теперь мне пора принять вызов Канеоки. Дня не проходит, чтобы он меня не поставил в невыносимое и безвыходное положение.
– Нам надо и его понять, – сказал Ичикава. – Для Канеоки было тяжело, что повышения он не получил. Я надеялся, что ты постараешься облегчить ему обиду.
– Сэнсэй, я старался, но это бесполезно. Он постоянно при учащихся говорит мне колкости. Дело не во мне, я могу это перенести. Я думаю о дисциплине в школе.
– Все-таки прошу тебя потерпеть еще немного. Ичикава ласково положил руку на плечо Йоши:
– Человек может жить своим мечом только определенное время, а мое время прошло. При всем моем умении и знаниях, у меня уже нет былой быстроты, не так мгновенна реакция. Мне недавно приснилось, что ты начальник этой школы, а я – дух, навестивший ее из небесных областей. Подходящий разговор в день Праздника Мертвых!
– Сэнсэй, обсуждать такие сны нет смысла. Вы самый лучший фехтовальщик, и вы останетесь начальником школы до тех пор, пока не решите уйти в отставку. – Йоши помолчал. – А что касается Канеоки, я считаюсь с вашими желаниями и буду сдерживать мое нетерпение.
Все приняли как должное новое положение Йоши, кроме Канеоки, который по-прежнему обращался с ним так, как будто он был подчиненным.
Канеоки старался по возможности меньше работать в школе, и его обычно можно было найти в гостинице, где он пил с компанией новых друзей – тремя ронинами, бродячими самураями. Все трое были смуглыми людьми мощного сложения, с густыми волосами; одеты в черные платья поверх черных хакама. У них были бритые лбы и волосы по бокам зачесаны назад по моде самураев. Все трое когда-то служили вместе у одного князя, а после того, как он был убит, они странствовали по стране, зарабатывая в качестве наемников. Они часто прохаживались по улицам Сарашины, положив руки на рукоятки мечей. Горожане их избегали.
Обычно до конца вечера вспыхивал какой-нибудь скандал. Хозяин гостиницы молча переносил убытки. Он боялся жестокости, которая ясно читалась уже во внешности этих безжалостных людей. Лучше смолчать, чем протестовать и вызвать еще худшие неприятности.
В то время как Йоши и Ичикава обсуждали поведение Канеоки, трое ронинов сидели с ним на веранде гостиницы и рассказывали о прежних военных подвигах. Каждый рассказ они запивали новой порцией сакэ. А так как эти рассказы давно уже надоели, они замолчали, сосредоточив внимание на прощальных кострах для умерших, ясно различимых над низкой оградой веранды. Молчание не могло продолжаться долго, и вскоре один из ронинов громко заявил:
– Я так много людей отправил в ад, что монахи только для моих убитых могли бы зажечь все эти костры.
Задумчивость ронинов была нарушена; они засмеялись и опорожнили свои стаканы.
– Хозяин, принеси еще вина, и пусть девушки придут.
– Извините, добрые господа, девушки ушли на праздник.
– Что? Я убью тебя за это. Я отрежу твои половые органы и заставлю тебя съесть их! Ты отпустил девушек! – закричал главный ронин в притворной ярости.
– Извините, извините, – хозяин пятился прочь с веранды, часто кланяясь. – Я принесу вина. Еще вина принесу.
Канеоки раскрыл свое платье, ему было жарко. Он беспорядочно помахал веером над своими влажными, спутанными волосами. Сакэ пролилось из его чаши я капало с подбородка на обнаженную грудь. Он не обращал внимания на своих друзей.
– Вот так меня вознаградили, – бормотал он. – Я работал годами, создавая школу, для того чтобы какой-то чужак пришел с улицы и забрал то, что должно было принадлежать мне.
– Хватит, – зарычал один из ронинов. – Надоело нам слушать одно и то же каждый вечер. Убил бы ты его, и кончено.
– Если бы я так сделал, Ичикава никогда не простил бы меня за своего любимца. Понимаешь, Хиго, с какой стороны ни возьмись, ничего не выходит. Мне ничего не добиться.
Он выпил еще чашу сакэ.
– Постой-ка, – сказал ронин, подмигнув другим. – Может быть, мы могли бы помочь. Ведь у нас нет никаких обязательств по отношению к Ичикаве. И нас злит, что он там сидит в своей академии, как будто он лучше нас. Мы можем помочь тебе и в то же время получить некоторое удовлетворение.
– Я должен бы это сделать сам, – сказал Канеоки.
– Неважно, кто это сделает, было бы сделано. Мы давно не развлекались. Мечу время от времени нужна свежая кровь, чтобы не затупиться.
– Проклятый гравер. Он получит по заслугам, – сказал Канеоки, выпивая еще чашу.
– Гравер? Я думал, что он учитель фехтования, – сказал Хиго.
– Ичикава сказал, что он сделал гравировку на мече Ханзо. Вообще он какой-то непонятный. Он говорит с акцентом Киото, но никто не знает, откуда он родом. – Канеоки попытался выпрямиться и сосредоточиться на том, что он говорил, но это усилие было слишком трудным. Он упал, рыгая, изо рта у него текла слюна.
Лицо Хиго сделалось трезвым. Он протянул мощную руку и схватил платье Канеоки. Он приподнял его и встряхнул.
– Говори, – сказал он угрожающе, – какой меч у Ичикавы?
Канеоки сполз вперед, бормоча что-то непонятное.
– Черт тебя побери! Слушай меня, – Хиго бил его по лицу, пока он не начал вырываться из железной руки.
– Ханзо, – лопотал он. – Меч работы Ханзо. Ронин отпустил его, и Канеоки сполз со своей подушки на пол. Ронин свирепо посмотрел на других. Все признаки опьянения исчезли, в его голосе звучала смертельная угроза.
– Наконец-то, – сказал он. – Наши поиски пришли к концу. Человек, из-за которого мы выброшены на произвол судьбы, убийца князя Кичибея, – в наших руках.
Наконец, когда настали солнечные дни четвертого месяца 1176 года, он сидел на веранде, любуясь целым морем цветов вишни, белых почти как снег, на смену которому они появились. Он с удовольствием следил за полетом красно-черной бабочки, кружившей от цветка к цветку. Листва на деревьях была свежего зеленого цвета, звучало пение птиц. Вечерами к нему доносился крик кукушки и иногда отдаленный пронзительный зов спаривающихся диких обезьян.
Жизнь была полна. Йоши вставал в час тигра, когда из храма в Сарашине первый колокольный звон сообщал время. Йоши усердно упражнялся перед началом занятий, а когда все отдыхали, он опять усердно упражнялся по вечерам. Он вел почти монашескую жизнь. Он никогда не ходил в гостиницы и не принимал участия в празднествах, которые временами устраивали учащиеся. Среди студентов о нем поговаривали. Йоши заслужил их уважение своим талантом фехтовальщика и учителя, но его отшельническая жизнь вызывала у них интерес к его прошлому. Эти потомки и родственники Минамото не могли не заметить, что Йоши говорил с утонченным акцентом двора Тайра.
Канеоки особенно настойчиво пытался выяснить прошлое Йоши; он не раз заводил с сэнсэем разговор о том, каковы были основания принять Йоши на работу. Ичикава обычно молчал о прошлом Йоши. Однако однажды он с гордостью отметил, что на его мече была гравировка работы Йоши. Канеоки знал, что меч был выкован в кузнице Ханзо. Он ничего не ответил, но в течение остального вечера задумывался и мало говорил. Возможно, сведения о том, что Йоши когда-то работал у Ханзо могли пригодиться в будущем. Канеоки этого не забудет.
Пятнадцатый день седьмого месяца 1176 года был первым днем Праздника Мертвых, и студенты были отпущены в начале дня. Они отправились в Сарашину, чтобы принять участие в особом буддистском богослужении. Они собирались остаться там допоздна и посмотреть обряд зажигания костров, которые должны помочь духам умерших найти дорогу домой.
Йоши и Ичикава остались вдвоем в пустынном доджо.
С тех пор как Йоши доверили обучать его первую группу, прошел двадцать один месяц. Преподавая, он учился сам и прекрасно выучил свой предмет.
В день прибытия Йоши Ичикава обещал ему, что если он усвоит его науку, то у Йоши разовьются и ум, и внутренняя сила. Это не было пустым обещанием. Под руководством Ичикавы Йоши сделал огромные успехи. Он уже не был учеником или даже помощником. Он был назначен, к досаде Канеоки, заместителем Ичикавы, вторым по старшинству. Ичикава полагался на стойкость и разумность Йоши, а также на его преданность школе. Уважение же Йоши к Ичикаве росло с каждым днем. Несмотря на разницу в возрасте, они были близкими друзьями.
Йоши не раз случалось на деле доказывать свою верность и смышленость, и поэтому Ичикава постепенно передавал ему заведование делами школы. Они продолжали быть учителем и учеником – это не могло измениться, – но, когда они оставались вдвоем и были свободны от преподаваний, они откровенно обсуждали занятия учащихся и будущее академии.
Последние лучи солнца светили сквозь бамбуковые жалюзи и отражались ярким сверканием от оружия, развешанного по стенам. Йоши и Ичикава кончили обсуждать дела школы. Они сидели по-турецки на алых подушках, рядом с ними стоял поднос с пустым чайником и двумя чашками, и его перевернутое изображение виднелось на натертом полу. Йоши глубоко вздохнул, вдыхая запахи масла, горького чая, ладана и слабые испарения десятков тысяч практических занятий.
В комнате было тихо, она была хорошо знакома, но, несмотря на тишину и спокойствие, Йоши был взволнован. Ему следовало бы быть удовлетворенным работой, которую он выполнил вместе с Ичикавой, однако он не испытывал удовлетворения. Была одна тема, которую они не затронули.
– Сэнсэй, – сказал он голосом, хриплым от сдерживаемого чувства. – Я был терпелив. Ваше учение я запечатлел и в сердце, и в памяти. Теперь мне пора принять вызов Канеоки. Дня не проходит, чтобы он меня не поставил в невыносимое и безвыходное положение.
– Нам надо и его понять, – сказал Ичикава. – Для Канеоки было тяжело, что повышения он не получил. Я надеялся, что ты постараешься облегчить ему обиду.
– Сэнсэй, я старался, но это бесполезно. Он постоянно при учащихся говорит мне колкости. Дело не во мне, я могу это перенести. Я думаю о дисциплине в школе.
– Все-таки прошу тебя потерпеть еще немного. Ичикава ласково положил руку на плечо Йоши:
– Человек может жить своим мечом только определенное время, а мое время прошло. При всем моем умении и знаниях, у меня уже нет былой быстроты, не так мгновенна реакция. Мне недавно приснилось, что ты начальник этой школы, а я – дух, навестивший ее из небесных областей. Подходящий разговор в день Праздника Мертвых!
– Сэнсэй, обсуждать такие сны нет смысла. Вы самый лучший фехтовальщик, и вы останетесь начальником школы до тех пор, пока не решите уйти в отставку. – Йоши помолчал. – А что касается Канеоки, я считаюсь с вашими желаниями и буду сдерживать мое нетерпение.
Все приняли как должное новое положение Йоши, кроме Канеоки, который по-прежнему обращался с ним так, как будто он был подчиненным.
Канеоки старался по возможности меньше работать в школе, и его обычно можно было найти в гостинице, где он пил с компанией новых друзей – тремя ронинами, бродячими самураями. Все трое были смуглыми людьми мощного сложения, с густыми волосами; одеты в черные платья поверх черных хакама. У них были бритые лбы и волосы по бокам зачесаны назад по моде самураев. Все трое когда-то служили вместе у одного князя, а после того, как он был убит, они странствовали по стране, зарабатывая в качестве наемников. Они часто прохаживались по улицам Сарашины, положив руки на рукоятки мечей. Горожане их избегали.
Обычно до конца вечера вспыхивал какой-нибудь скандал. Хозяин гостиницы молча переносил убытки. Он боялся жестокости, которая ясно читалась уже во внешности этих безжалостных людей. Лучше смолчать, чем протестовать и вызвать еще худшие неприятности.
В то время как Йоши и Ичикава обсуждали поведение Канеоки, трое ронинов сидели с ним на веранде гостиницы и рассказывали о прежних военных подвигах. Каждый рассказ они запивали новой порцией сакэ. А так как эти рассказы давно уже надоели, они замолчали, сосредоточив внимание на прощальных кострах для умерших, ясно различимых над низкой оградой веранды. Молчание не могло продолжаться долго, и вскоре один из ронинов громко заявил:
– Я так много людей отправил в ад, что монахи только для моих убитых могли бы зажечь все эти костры.
Задумчивость ронинов была нарушена; они засмеялись и опорожнили свои стаканы.
– Хозяин, принеси еще вина, и пусть девушки придут.
– Извините, добрые господа, девушки ушли на праздник.
– Что? Я убью тебя за это. Я отрежу твои половые органы и заставлю тебя съесть их! Ты отпустил девушек! – закричал главный ронин в притворной ярости.
– Извините, извините, – хозяин пятился прочь с веранды, часто кланяясь. – Я принесу вина. Еще вина принесу.
Канеоки раскрыл свое платье, ему было жарко. Он беспорядочно помахал веером над своими влажными, спутанными волосами. Сакэ пролилось из его чаши я капало с подбородка на обнаженную грудь. Он не обращал внимания на своих друзей.
– Вот так меня вознаградили, – бормотал он. – Я работал годами, создавая школу, для того чтобы какой-то чужак пришел с улицы и забрал то, что должно было принадлежать мне.
– Хватит, – зарычал один из ронинов. – Надоело нам слушать одно и то же каждый вечер. Убил бы ты его, и кончено.
– Если бы я так сделал, Ичикава никогда не простил бы меня за своего любимца. Понимаешь, Хиго, с какой стороны ни возьмись, ничего не выходит. Мне ничего не добиться.
Он выпил еще чашу сакэ.
– Постой-ка, – сказал ронин, подмигнув другим. – Может быть, мы могли бы помочь. Ведь у нас нет никаких обязательств по отношению к Ичикаве. И нас злит, что он там сидит в своей академии, как будто он лучше нас. Мы можем помочь тебе и в то же время получить некоторое удовлетворение.
– Я должен бы это сделать сам, – сказал Канеоки.
– Неважно, кто это сделает, было бы сделано. Мы давно не развлекались. Мечу время от времени нужна свежая кровь, чтобы не затупиться.
– Проклятый гравер. Он получит по заслугам, – сказал Канеоки, выпивая еще чашу.
– Гравер? Я думал, что он учитель фехтования, – сказал Хиго.
– Ичикава сказал, что он сделал гравировку на мече Ханзо. Вообще он какой-то непонятный. Он говорит с акцентом Киото, но никто не знает, откуда он родом. – Канеоки попытался выпрямиться и сосредоточиться на том, что он говорил, но это усилие было слишком трудным. Он упал, рыгая, изо рта у него текла слюна.
Лицо Хиго сделалось трезвым. Он протянул мощную руку и схватил платье Канеоки. Он приподнял его и встряхнул.
– Говори, – сказал он угрожающе, – какой меч у Ичикавы?
Канеоки сполз вперед, бормоча что-то непонятное.
– Черт тебя побери! Слушай меня, – Хиго бил его по лицу, пока он не начал вырываться из железной руки.
– Ханзо, – лопотал он. – Меч работы Ханзо. Ронин отпустил его, и Канеоки сполз со своей подушки на пол. Ронин свирепо посмотрел на других. Все признаки опьянения исчезли, в его голосе звучала смертельная угроза.
– Наконец-то, – сказал он. – Наши поиски пришли к концу. Человек, из-за которого мы выброшены на произвол судьбы, убийца князя Кичибея, – в наших руках.
Глава 28
Полная луна пятнадцатого числа была частично затемнена плывущими облаками. Днем жару облегчал ветерок, приносивший прохладный воздух с далекого океана. Йоши сидел у стола и задумчиво писал в своей тетради. Резная чернильница была полна хороших черных чернил; его кисточка опускалась и мягко скользила по бумаге, как будто она действовала самостоятельно, легко образуя каллиграфические знаки.
Снаружи послышался зов кукушки. Йоши положил свою кисточку и подошел к окну, надеясь увидеть птицу. В лунном свете виднелся густой, черный лес вишневых деревьев, вырисовывались лишь вершины, остальное казалось зеленовато-черным океаном. Йоши начал сочинять стихи.
Снаружи послышался зов кукушки. Йоши положил свою кисточку и подошел к окну, надеясь увидеть птицу. В лунном свете виднелся густой, черный лес вишневых деревьев, вырисовывались лишь вершины, остальное казалось зеленовато-черным океаном. Йоши начал сочинять стихи.
Стихи опечалили его и вызвали приступ беспокойства, которое мучило его с весны. Часто в такие одинокие ночи он вспоминал молодость, думал о Нами, Фумио, Айтаке и госпоже Масаке. Он сейчас спрашивал себя, что-то они делают в эту минуту. Может быть, смотрят на ту же луну и думают о нем?
Кукушка
Плывет среди темно-зеленых листьев, освещенных
Луной,
С печальной песней, которую она шлет с любовью
Океану неба.