— О'кей, я прослежу за этим.
Я приканчиваю свое виски и поднимаюсь.
— Послушай, вот еще что. Нам с тобой лучше вместе не мозолить глаза. Давай-ка разыграем все спокойно и тихо. Если я что-нибудь выясню, то немедленно свяжусь с тобой. У тебя есть телефон?
— Да, — он называет номер.
— А вот номер «Квадратной бутылки». До тех пор, пока ничего существенного не произойдет, встречаться не стоит. В случае необходимости звони. Ну, пока, Джимми. Я удаляюсь.
— Пока, Лемми. Ты хороший парень. Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя хотел обскакать?
— Не морочь себе голову, Джимми. Со мной все в порядке. Еще один момент. Не мог бы ты подослать ко мне завтра этого Сэмми Майнса? Думаю, я смогу использовать этого парня. Вместе нам будет легче поднажать на сестрицу Варлея. Кто знает, не разговорится ли крошка?
— Отличная мысль. Пока она еще не виделась с Варлеем. Было бы просто непростительно, если бы она успела предупредить его, что мы околачиваемся в этих местах. Он тогда сплавит документы, которые ему раздобыл Ларви. Понимаешь, мы должны разыскать эти бумаги любой ценой.
— Я ничего не забываю, но это уже мой конец веревки, и я могу поспорить, что сестра Варлея пока ничего не заподозрила. Скажи, а твой Майнс с ней никогда не встречался?
Он качает головой.
— Не знаю. Варлей был скрытным малым. Он никогда не распространялся о своей семье. Из него даже по пьянке невозможно было что-нибудь вытянуть…
— Может быть, эта дама и не его сестра, — говорит он после минутного раздумья, — а какая-то другая крошка, которая действует c ним заодно? И играет под сестру, потому что так проще всего им встречаться? Варлей всегда был неравнодушен к блондинкам.
— Если так, то на этот раз он изменил своим привычкам. Она брюнетка и такая картинка скажу тебе, что глаз не оторвешь.
Я открываю дверь и задерживаюсь на пороге. Светит луна, у меня великолепное настроение, вроде бы кое-что начинает вырисовываться.
— Доброй ночи, Джимми, — говорю я ему на прощание. — Держи нос по ветру и подошли ко мне завтра днем этого парня Майнса. И не слишком-то много болтайся на людях. У меня предчувствие, что скоро наступит развязка.
— Ты босс, Лемми, — говорит Клив. — И не забывай, что отныне и потом я не собираюсь ни в чем мешать тебе.
Я говорю о'кей и ухожу. Потом иду к тому месту, где оставил машину, завожу мотор. Неторопливо еду по пустынной дороге к Южному Холмвуду.
Я счастлив, как птичка в мае, хотя на дворе всего апрель, даже первое апреля, если уж быть точным.
Глава V
Я приканчиваю свое виски и поднимаюсь.
— Послушай, вот еще что. Нам с тобой лучше вместе не мозолить глаза. Давай-ка разыграем все спокойно и тихо. Если я что-нибудь выясню, то немедленно свяжусь с тобой. У тебя есть телефон?
— Да, — он называет номер.
— А вот номер «Квадратной бутылки». До тех пор, пока ничего существенного не произойдет, встречаться не стоит. В случае необходимости звони. Ну, пока, Джимми. Я удаляюсь.
— Пока, Лемми. Ты хороший парень. Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя хотел обскакать?
— Не морочь себе голову, Джимми. Со мной все в порядке. Еще один момент. Не мог бы ты подослать ко мне завтра этого Сэмми Майнса? Думаю, я смогу использовать этого парня. Вместе нам будет легче поднажать на сестрицу Варлея. Кто знает, не разговорится ли крошка?
— Отличная мысль. Пока она еще не виделась с Варлеем. Было бы просто непростительно, если бы она успела предупредить его, что мы околачиваемся в этих местах. Он тогда сплавит документы, которые ему раздобыл Ларви. Понимаешь, мы должны разыскать эти бумаги любой ценой.
— Я ничего не забываю, но это уже мой конец веревки, и я могу поспорить, что сестра Варлея пока ничего не заподозрила. Скажи, а твой Майнс с ней никогда не встречался?
Он качает головой.
— Не знаю. Варлей был скрытным малым. Он никогда не распространялся о своей семье. Из него даже по пьянке невозможно было что-нибудь вытянуть…
— Может быть, эта дама и не его сестра, — говорит он после минутного раздумья, — а какая-то другая крошка, которая действует c ним заодно? И играет под сестру, потому что так проще всего им встречаться? Варлей всегда был неравнодушен к блондинкам.
— Если так, то на этот раз он изменил своим привычкам. Она брюнетка и такая картинка скажу тебе, что глаз не оторвешь.
Я открываю дверь и задерживаюсь на пороге. Светит луна, у меня великолепное настроение, вроде бы кое-что начинает вырисовываться.
— Доброй ночи, Джимми, — говорю я ему на прощание. — Держи нос по ветру и подошли ко мне завтра днем этого парня Майнса. И не слишком-то много болтайся на людях. У меня предчувствие, что скоро наступит развязка.
— Ты босс, Лемми, — говорит Клив. — И не забывай, что отныне и потом я не собираюсь ни в чем мешать тебе.
Я говорю о'кей и ухожу. Потом иду к тому месту, где оставил машину, завожу мотор. Неторопливо еду по пустынной дороге к Южному Холмвуду.
Я счастлив, как птичка в мае, хотя на дворе всего апрель, даже первое апреля, если уж быть точным.
Глава V
ЕЩЕ КОЕ-ЧТО ПРО ДЖУАНЕЛЛУ
Наверное, вы знаете, ребята, что у англичан есть пословицы и поговорки на все случаи жизни. Каждый раз, когда какому-то парню не хватает слов, чтобы высказать то, в чем он не особенно разбирается, он преподносит подходящую пословицу. К тому времени, когда до тебя доходит, о чем это он толкует, а это вовсе не так просто понять, этот англичанин либо успевает смыться, либо придумывает что-нибудь еще.
Вот почему англичане — такой великий народ. Если им нежелательно во что-нибудь вникать, то они от этого искусно увиливают. Вроде Джеймса Второго, который, когда ему сказали, что его последняя приятельница развлекалась с лордом верховным адмиралом, ответил, что не находит в этом ничего предосудительного, и тут же отослал лорда адмирала открывать новые земли в твердой уверенности, что он достанется на обед каким-нибудь каннибалам.
А этот нахал поехал, открыл новые земли, возвратился целехонек и доложил своему монарху: «И как вам это нр]авится, ваше величество?» После чего Джеймс Второй почувствовал, что ему слегка наскучили волнистые контуры данной дамочки, и он трижды от всего сердца поздравил нашего героя, начал направо и налево раздавать Титулы и отметил победу, увеличив налог на пиво.
Теперь вам ясно, почему у англичан такая огромная империя? Вы понимаете, что даже королям в те далекие времена туго приходилось с их ветреными приятельницами, и вот отсюда и пошла пословица «Любовь правит миром».
На самом же деле нам только кажется, что она творит чудеса. Те же самые ощущения можно получить гораздо безопаснее и дешевле — выпил пару стаканов рома на пустой желудок, и ты на седьмом небе.
Все эти великолепные мысли пришли мне в голову потому, что время приближалось к полуночи, а я стоял возле боковой двери «Квадратной бутылки» и раздумывал, придет ли ко мне эта крошка и расскажет ли, наконец, всю правду, или же она снова попробует обвести меня вокруг пальца и улизнет, прежде чем я успею что-нибудь сообразить.
Ночь прекрасна. Светит луна, весь сад в таинственных тенях и серебристых бликах. У меня такое поэтическое настроение, что даже тошнит при мысли, что я встречал в разных концах света столько красоток, а вот такую, как сестрица Варлея, увидел впервые. Просто королева среди красавиц. Провалиться мне на этом месте, если я вру.
Тот парень, который назвал полночь колдовским часом, определенно разбирался в людских сердцах. Только я бы придумал другое название, потому что именно в это время на всем земном шаре молодые люди с замиранием в груди ждут своих подружек, которые им назначили свидание, а сами в последний момент пудрят носы и подкрашивают губы, как будто бы их без этого не узнают. Вот как раз для этого времени англичане придумали массу всяких поговорок, вроде «Рим не в один деньстроился» или «Кашу маслом не испортишь», так как надо чем-то утешаться влюбленным, которые стойко мерзнут под ночным небом, ожидая своих красоток! И парни считают эти изречения как нечто само собой разумеющееся, хотя в качестве аксиомы можно принимать всего только две вещи: пиво и идею о том, что все люди, не посещающие местный трактир, — верные кандидаты в сумасшедший дом.
Мои глаза устремлены на брокхэмский луг. Трава изумрудного цвета под лунным светом, а по дорожке, идущей посредине, приближается Джуанелла. Я внутренне усмехаюсь, потому что мне ее приятно видеть. Всякому ясно, что она приоделась, чтобы убить меня наповал: на ней зеленый костюм и шелковая кремовая блузка, а на плечи накинуто короткое меховое манто. Вокруг горла поблескивает бриллиантовое ожерелье.
Джуанелла останавливается в паре шагов от меня и бросает долгий обжигающий взгляд, потом улыбается печально: жалкая попытка казаться храброй, если вы меня понимаете. Я даже чихаю: так сильно она надушилась.
— Послушай, Джуанелла, где ты раздобыла такие духи? Могу поспорить, что не в магазине.
— Парижские духи, Лемми. Они называются «Дерзость». Они хороши, верно?
— Тебе лучше знать. Значит, ты пришла обо всем рассказать мне. Я не был уверен, хватит ли у тебя ума, или нет.
— Послушай, Лемми, я ничего не буду утаивать, ты уж мне поверь. У меня нет других шансов. Даже если я заманю тебя в постель, тебя все равно не провести.
— Не волнуйся, моя дорогая, о постели не может быть и речи. Мы с тобой пойдем в гостиную… Я ведь не нахал, тебе бы давно пора в этом разобраться.
Мы с ней поднимаемся в гостиную на втором этаже. Я придвигаю для нее большое кресло и наливаю ей виски с содовой. Она кладет сумочку на стол. Это большая сумка из крокодиловой кожи, зеленого цвета, в тон костюму.
— А теперь, детка, выкладывай.. и больше не финти.
— Я и пришла к тебе рассказать правду, как есть. Ты удивишься сам.
Она сидит с задумчивым видом.
— Меня ничто не удивит, Джуанелла. Возможно, мне известно гораздо больше, чем ты предполагаешь, а то, что я не знаю, об этом нетрудно догадаться. Хочешь, я заговорю первым и докажу тебе, что знаю все?
Она широко раскрывает глаза.
— Но это невозможно, Лемми.
— Ах, Джуанелла, я всегда хорошо умел разгадывать чужие тайны, а с тобой это и вовсе просто, потому что ты не умеешь как следует лгать. Твои выдумки такие прозрачные, что они сразу же видны насквозь.
— Например?
— Ну, вся та брехня, которую ты мне рассказывала в Париже при нашей первой встрече. Ты не забыла? Ты мне тогда говорила, что у тебя было отчаянное положение и что Джимми Клив пожалел тебя и нашел тебе работу в Париже. Помнишь?
— Да, помню.
— Но ты мне не сказала, что Джимми Клив сам был в то время в Париже, ведь ты об этом знала. Верно?
— Что ты имеешь в виду, Лемми? Почему я должна была об этом знать? — Я вижу, как она мучительно хочет оттянуть время, как лихорадочно взвешивает мои слова. Скорее всего она хочет еще что-то насочинять.
Я продолжаю:
— Послушай, ты же все время работала на Клива. Почему же ты не хочешь все выложить на чистоту, Джуанелла? Имей в виду, я не осуждаю ни тебя, ни его. У вас у обоих имеются свои основания, и даже довольно веские.
Она отпивает из своего бокала. Я тоже поднимаю свой, но продолжаю следить за ней.
— Послушай, как мне удалось догадаться, я знаю не хуже тебя, что Джимми спит и видит, чтобы попасть в ФБР. Раньше он работал простым детективом в каком-то затрапезном частном агентстве в Нью-Йорке. Его переводят на время в иллинойское полицейское управление потому, что объявлен розыск Варлея. Что же он предпринимает?
Она смотрит на меня несколько странно и повторяет:
— Что же он предпринимает?
— Он хватается за такую возможность. Ему хочется произвести впечатление на Федеральное бюро. Поэтому он заявляет, что будто знаком с Варлеем. Что ему про него все известно. Они попадаются на эту удочку, и он думает, что теперь его дело в шляпе.
— А почему бы и нет, Лемми? Чего же тут плохого?
— Послушай, крошка, ты-то должна знать, что Джимми Клив в жизни своей не видел Варлея. Вот почему он ухватился за тебя. Ну, так это правда или нет?
Она молча рассматривает кончики своих пальцев.
— Вот как обстоят дела, — продолжаю я. — Джимми Клив не знает Варлея, но он знает другое: что Ларви Риллуотера упрятали в тюрьму и за что. Дело в том, что Ларви помог Варлею похитить какие-то документы. Мне очень жаль Ларви, так как я уверен, что он не знал, какие это были документы. Скорее всего предполагал, что это были акции или какие-нибудь облигации. Простофиля и не догадывался, ' что бумаги касались государственной военной тайны. Но как я полагаю, Джимми Клив это прекрасно понимает и делает отсюда один вывод: поскольку Ларви знал Варлея, значит, и ты, Джуанелла, должна его знать. Верно?
Она кивает головой. Вид у нее совсем убитый.
— Лемми, ты и правда, как ясновидец.
— Ладно. Пошли дальше. Значит, Джимми заявляет федеральным властям, что Варлей уже смотался из Штатов и отправился в Париж. Клив быстренько организует поездку к генералу и берет тебя с собой. Он берет тебя потому, что тебе предстоит опознать Варлея, когда они с ними встретятся. Но есть еще один момент, какой ты прекрасно знаешь. Верно?
Она пожимает плечами.
— Похоже, что ты знаешь ответы на все вопросы,
Лемми.
— Ну вот как я это себе представляю. Мне думается, что Варлей как-то проговорился Ларви, что у него в этих краях есть укромное местечко на континенте на тот случай, если его дела пойдут действительно плохо. Поехали вы в Париж, но там Варлеем даже не пахнет. Клив сообщает, что Варлей снова успел отдать концы, что он уже в Англии. И тут ты пускаешь в ход свою козырную карту. Ты заключаешь сделку с Джимми. Верно?
Она отвечает все тем же неестественным чужим голосом:
— Правильно, Лемми, я заключаю с ним сделку. А что мне оставалось делать?
Я пожимаю плечами.
— Возможно, я на твоем месте поступил бы точно так же. Наверное, ты рассуждала таким образом: Ларви получил пятнадцать лет тюрьмы. Такой большой срок. Его обвинили в хищении федеральных документов, что считается тягчайшим преступлением в военное время. Но до этого у Ларви не было судимостей и ты великолепно понимала, если бы тебе удалось доказать, что Ларви украл бумаги, не представляя, что он ворует, и считая их обыкновенными облигациями или акциями, то срок ему немедленно сократили бы лет до двух, не более. А тут был один парень, который, как ты считала, мог тебе помочь в этом деле, — Джимми Клив. Сделка заключалась в том, что ты поможешь ему разыскать Варлея, за это Клив добьется пересмотра дела Ларви после того, как Варлей окажется за решеткой. Ну, так прав я или нет?
— Да, Лемми, ты просто изумителен. Ты прав на все сто процентов.
Она допивает свой бокал. Я снова наполняю и ее, и свой. Ставя бутылку на стол, я смахиваю ее сумочку на пол. Она при этом раскрывается, и содержимое вываливается наружу. Я наклоняюсь и первым делом поднимаю пистолет 38 калибра системы Кольт. В нем десять патронов.
— Ну и дела. Может быть, ты не знаешь, что английская полиция косо смотрит на людей, которые таскают с собой заряженные пистолеты, если у них нет на то специального разрешения.
— Я подумала, что оружие мне может пригодиться. Понимаешь, как-то боязно ходить одной, зная, что где-то поблизости болтается Варлей.
Я засовываю пистолет обратно в сумочку на прежнее место.
— Есть такая примета, — говорю я, — женщина, носящая при себе оружие, всегда первая получает пулю. Особенно если учесть, что с твоей внешностью и духами, которые ты употребляешь, тебе не нужно никакого оружия, детка. Брось на любого молодчика жаркий взгляд, и он станет перед тобой на колени.
Она чопорно поджимает губки.
— Все тот же прежний Лемми, да? Большой насмешник. Вот почему я отношусь к тебе, как сестра.
— Возможно. Но после последней нашей встречи я начал думать иначе.
— Не знаю, Лемми, но что остается делать несчастной девушке. Понимаешь, я так привязалась к Ларви, что просто не знаю, как мне ему помочь. Если только…
— Если что?
— Понимаешь, когда я далеко от Ларви, то схожу по нему с ума. А когда он рядом, я схожу с ума по тебе. Что же мне делать?
— Не знаю, но все же ты дурочка.
— Почему ты так говоришь? — спрашивает она, заинтересованно поглядывая на меня.
— Скажи, отчего ты не хочешь пошевелить мозгами. Джимми Клив из тех людей, которые только думают о себе и добиваются того, чего хотят. Он мечтает только о переводе в ФБР и, чтобы это осуществить, он объегорит и тебя, и меня. Объегорит кого угодно. Он уже пытался проделать это со мной, — говорю я с усмешкой. У нее глаза буквально лезут на лоб.
— Как, он пробовал мудрить и с тобой?
— Джимми совсем не дурак, поверь мне, — говорю я. — Когда ты поможешь ему опознать Варлея, он турнет тебя, как миленькую. Как могло прийти тебе в голову, что Джимми будет беспокоиться о Ларви после того, как добьется своего? Могу поспорить, что это не так.
— Ну, приходится рисковать. Он дал мне слово, что в тот день, когда будет задержан Варлей, он свяжется с федеральными властями и добьется пересмотра дела Ларви. Он считает, что сумеет сделать так, что приговор будет уменьшен до двух лет, максимум до трех.
— Не сомневаюсь, что он наверняка обещал тебе сделать так, что его, Ларви, еще до этого выпустят на поруки. Конечно, он может попробовать, но одно дело пробовать, а другое — исполнять. Вот если бы это говорил я…
Она вкрадчиво вздыхает.
— Да, Лемми, если бы это был ты…
— Тогда все было бы иначе, верно, мое сокровище? Я служу там много лет. Я агент с хорошей репутацией. Не сомневаюсь, что если бы я взялся вызволить Ларви, то я бы добился этого. И ты об этом знаешь.
Она, однако, с сомнением говорит:
— Да, Лемми, раньше ты бы мог это сделать, но теперь…
— А что теперь?
— В Париже поговаривают, что ты здорово дал маху.
Я закуриваю, раздумывая.
— Да я сам тебе говорил об этом. А может, ты слышала об этом откуда-то еще? Скажем, не рассказывал ли тебе об этом Джимми Клив?
— Вроде бы так, — отвечает она со вздохом. — Но все-таки что же мне делать? Джимми сказал, что ты вряд ли сумеешь чем-нибудь помочь Ларви. Он говорил мне, что у тебя и без него целая куча неприятностей. Что тебе надо вылезти вон из кожи, чтобы реабилитировать себя, но что генерал хотел бы дать тебе такую возможность.
— Джуанелла, не будь ребенком. Послушай, неужели ты до сих пор не разобралась в Кливе? Я же тебе сотню раз говорил, что он действует только в собственных интересах. Ему наплевать на все и на вся, пока он не добьется своего. Во всяком случае, так оно было до последнего времени.
— Что ты имеешь в виду? Почему ты говоришь было?
— Я прекрасно понимал, что Клив должен быть где-то поблизости, так что после твоего ухода нашел его и имел с ним разговор.
Вообще он неплохой парень. Он сказал, что большинство моих догадок — о'кей. Мы договорились, как действовать дальше. Мы с ним отныне работаем только вместе. Никто не будет стремиться обставить один другого, понятно?
— Понятно, что же я должна делать?
— Не волнуйся. Возможно, что, когда ты что-нибудь узнаешь новенького, ты мне расскажешь. Не могу же я обо всем догадываться сам. А вдруг ты, Джуанелла, узнаешь какие-нибудь мелочи, которые могли бы мне здорово помочь? Ну, что ты скажешь?
Наступила тишина. Мы оба молчим. Я вижу, что она сильно задумалась.
Потом она произносит:
— Мне думается, что ты обо всем догадался сам и все узнал, Лемми. Ты всегда был парнем с головой. Ты всегда успевал везде.
— Иногда, возможно, но не всегда. Скажи мне, Джуанелла, как выглядит этот Варлей? Ведь ты должна была его много раз видеть вместе с Ларви. Ты должна мне дать его подробное описание. Ну, крошка, выкладывай.
— Ну-у… — тянет она с неуверенным видом. — Он такой…
Но я ее перебиваю.
— Послушай, Джуанелла, все-таки никак не могу понять, неужели ты настоящая подколодная змея? Законченная предательница? Неужели ты считаешь меня таким болваном, что я могу попасться на твою удочку? Вот ты сейчас должна описать мне внешность Варлея. Так чего же ты медлишь?
— Я просто думала. Мне нужно собраться с мыслями…
— Малютка, ты просто законченная лгунья. Тебе нет никакой необходимости так долго раздумывать, у тебя, слава Богу, голова всегда работала хорошо. Откуда вдруг такая задумчивость? Я могу тебе точно ответить: ты ни разу в жизни не видела Варлея.
От неожиданности она откидывается в кресло и судорожно вздыхает.
— Ну, что на это скажешь, мое сокровище?
Она ничего не отвечает, сидит молча и водит пальчиком по стакану виски.
— Ты же непроходимая дурочка, Джуанелла. Прежде всего я достаточно хорошо знаю Ларви, чтобы поверить, что если у него и были какие-то тайные дела с Варлеем, которые могли хотя бы отдаленно грозить ему тюрьмой… то одному человеку он ни за что бы не сказал об этом. Это тебе, Джуанелла.
Она как-то вся сразу сникла. Было видно, что я угодил в самую точку.
— Ларви был очень сообразительным парнем, — продолжаю я, — ну а потом он был самым крупным специалистом по несгораемым шкафам во всех Соединенных Штатах. Это знают все. А вот то, что он был привязан к тебе, как черт, было не столь широко известно. И Ларви никогда бы не допустил, чтобы ты видела Варлея или хоть в какой-то мере была замешана в это дело. Да ты сама это прекрасно знаешь.
— Да, Лемми, ты прав.
— Итак, — продолжаю я, — ты, что называется, «купила» Джимми Клива. Он воображал, что перехитрил тебя, но вместо этого ты просто обвела его вокруг пальца. Ты заверила его, что сможешь опознать Варлея. Может быть, ты почему-то решила, что Варлей должен приехать сюда. Конечно, Ларви мог мимоходом упомянуть имя Варлея, когда говорил об Англии. Или ты нашла какой-то его адрес и увидела в этом возможность, договорившись с Джимми, добиться сокращения срока тюремного заключения Ларви. И Джимми Клив поверил тебе, бедняга!
Она разводит руками, вновь повторяя, а что ей остается делать?
Я отбрасываю прочь окурок.
— Я полагаю, ты поступила так, посчитав, что это наилучший для тебя выход.
Она пожимает плечами.
— Не знаю. Я решила, что, если Клив поймает Варлея или человека, которого он примет за Варлея, мне придется так или иначе признаться. Но к тому времени он успеет что-то предпринять в отношении Ларви. Понимаешь, я надеялась, что вопреки всем разумным соображениям я сыграю свою роль.
— Ладно. Может быть, нам удастся что-нибудь придумать. Клив найдет другие способы установить личность Варлея. Возможно, ты ему нужна для подкрепления свидетельства, потому что, понимаешь ли, Джимми Клив — малый не промах. Он мне нравится… Послушай, возвращайся-ка ты назад в свой коттедж «Мейлиф» и веди себя там спокойно. Если Джимми Клив попросит тебя что-нибудь сделать, води этого человека за нос, как можно дольше, а когда мы покончим с этим делом, я обещаю тебе помочь насчет Ларви. А вдруг и правда нам удастся сократить ему срок, кто знает?
— Лемми, ты всегда оставался замечательным парнем. Я всегда за тебя горой.
Она подбежала ко мне, обвила мне руками шею и начала целовать, как будто это был ее драгоценный муженек. Я начал чувствовать, что на таком близком расстоянии моя решимость быть скромным слабеет. И я усаживаю Джуанеллу обратно в кресло.
— Послушай, милочка, передохни немного. Ты слишком темпераментна… вот что я скажу. Пройдись не спеша обратно к себе в коттедж, выкури сигаретку и подумай над моими словами. А когда сделаешь надлежащие выводы, возвращайся сюда, но больше не крут».
— Все ясно, Лемми, только какие выводы я должна сделать?
— Скорее всего ты поймешь, — подмигиваю я ей, — что мистер Кошен вовсе не такой уж простачок, каким он кажется. Так или иначе, но теперь нам необходимо как следует подумать. А теперь заканчивай свое виски и сматывайся отсюда.
Она тяжело вздыхает, поднимается и говорит:
— Мне всегда непросто приходится. Вся беда в том, что я разрываюсь на части. Если бы я не была привязана к Ларви, все было бы нормально, но моя тяга к тебе сильно усложняет жизнь. Возможно, ты прав, что все дело в моем темпераменте. Ну что ж, я пошла, Лемми.
Она спускается с лестницы. Я провожаю ее и открываю боковую дверь. Она бросает «а меня печальный взгляд через плечо и прощается:
— Пока, Лемми!
Я смотрю, как она идет к Брокхэмской лужайке. Запах ее духов еще полностью не исчез.
Странное название духов — «Дерзость».
Вы меня понимаете?
Я стою на пороге и провожаю ее взглядом. Я ничего не могу сказать этой крошке. Возможно, Джуанелла Для вас, ребята, и не является загадкой и вам доводилось уже встречаться с подобными людьми. А если нет, то вы вряд ли поймете, что дамочки ее типа всегда вносят смуту в сердца мужчин. Да и у них самих постоянно бывают переживания из-за мужчин. Вам ясна моя мысль?
Мне кажется, ее слова о Ларви — святая истина. Только потому, что его упекли надежно за решетку в Алькатраце, сейчас он для Джуанеллы дороже всех на белом свете. Она решится на любое безумство, лишь бы вызволить его из этой беды. А когда ей это удастся, она даже не плюнет в его сторону. Вот какова она, эта красотка.
И ома в то же время весьма хитрая, увертливая и сообразительная. Некоторые люди живут так, что их правая рука не знает, что делает левая. Но эта малютка всегда упорно идет к своей цели. Ее единственная ошибка заключается в том, что иной раз она переоценивает свои силы и потому рискует идти на двойной обман, не считаясь с последствиями.
У нее хватило ума, например, рассказать мне некоторые вещи так, что все, сказанное ею, зазвучало правдоподобно. Я догадываюсь, что со мной она всегда прибегала к такому приему. Кое-что она мне выложила, но кое-что, как здесь говорят, припрятала на черный день, хотя чего ради думать о черном дне, который неизвестно когда наступит и наступит ли вообще когда-нибудь.
Кажется, ребята, я вам уже говорил, что эти дамочки очень привлекательны, сообразительны и догадливы. Припоминаю одну хорошенькую блондинку, с которой я повстречался в Саратоге. Эта малютка была воплощением мечты всякого парня. У лее было все, что человек, облаченный в брюки, ищет с детства. Она была настолько привлекательна, что, ей-Богу, из предосторожности надо было надевать очки, чтобы не натворить глупостей.
Так вот, однажды прихожу я к этой крошке. Она отворяет дверь и стоит на пороге, показывая мне свои жемчужные зубки. Обнимаю ее с такой силой, что, когда наши губы разъединились, раздался такой звук, как-будто лопнул дедовский кожаный диван.
Вдруг она отступает в сторону и заявляет мне:
— Одну минуточку, Лемми. Я вижу у тебя на пиджаке светлый короткий волос. Эта твоя леди носит короткую стрижку?
— Мое сердечко, — отвечаю я ей, — у меня нет никого, кроме тебя. Я бы ни за что не согласился поцеловать любую другую женщину на свете.
— Правда? Даже мою сестру, с которой мы близнецы и похожи как две капли воды?
— Ну уж, если она совершенно такая же, как ты сама, то по этой причине я бы еще мог поцеловать ее, если бы когда-нибудь с ней повстречался.
— Ага, так вот она-то и носит короткую стрижку, а ты сам только что признался, что если повстречаешься с ней, то обязательно станешь целоваться с ней. Это не честно. Ты мне изменяешь, Лемми!
После этого она хлопает меня по макушке щипцами для льда, которые держит в руках, готовя коктейль. А когда я прихожу в себя, она мочит мне голову ароматным уксусом и собственными слезами. Она просит прощение за свою невыдержанность и заверяет меня, что я могу теперь целовать ее сестру, сколько мне влезет.
Тогда я говорю ей, что не стоит так переживать, потому что я все-таки действительно встретил случайно ее сестру на улице.
Тут она снова хлопает меня по голове так, что мне пришлось наложить целых четыре шва. Отсюда вы можете, ребята, сделать вывод, что логика — это не характерная черта женщин и что каждый раз, когда вы собираетесь откровенничать с дамочками, смотрите, нет ли поблизости каких щипцов. Ну, а второй совет в отношении двойняшек, особенно если они хорошенькие, — держите язык за зубами, особенно если спросят, есть ли, на ваш взгляд, между ними какая-нибудь разница.
Вот почему англичане — такой великий народ. Если им нежелательно во что-нибудь вникать, то они от этого искусно увиливают. Вроде Джеймса Второго, который, когда ему сказали, что его последняя приятельница развлекалась с лордом верховным адмиралом, ответил, что не находит в этом ничего предосудительного, и тут же отослал лорда адмирала открывать новые земли в твердой уверенности, что он достанется на обед каким-нибудь каннибалам.
А этот нахал поехал, открыл новые земли, возвратился целехонек и доложил своему монарху: «И как вам это нр]авится, ваше величество?» После чего Джеймс Второй почувствовал, что ему слегка наскучили волнистые контуры данной дамочки, и он трижды от всего сердца поздравил нашего героя, начал направо и налево раздавать Титулы и отметил победу, увеличив налог на пиво.
Теперь вам ясно, почему у англичан такая огромная империя? Вы понимаете, что даже королям в те далекие времена туго приходилось с их ветреными приятельницами, и вот отсюда и пошла пословица «Любовь правит миром».
На самом же деле нам только кажется, что она творит чудеса. Те же самые ощущения можно получить гораздо безопаснее и дешевле — выпил пару стаканов рома на пустой желудок, и ты на седьмом небе.
Все эти великолепные мысли пришли мне в голову потому, что время приближалось к полуночи, а я стоял возле боковой двери «Квадратной бутылки» и раздумывал, придет ли ко мне эта крошка и расскажет ли, наконец, всю правду, или же она снова попробует обвести меня вокруг пальца и улизнет, прежде чем я успею что-нибудь сообразить.
Ночь прекрасна. Светит луна, весь сад в таинственных тенях и серебристых бликах. У меня такое поэтическое настроение, что даже тошнит при мысли, что я встречал в разных концах света столько красоток, а вот такую, как сестрица Варлея, увидел впервые. Просто королева среди красавиц. Провалиться мне на этом месте, если я вру.
Тот парень, который назвал полночь колдовским часом, определенно разбирался в людских сердцах. Только я бы придумал другое название, потому что именно в это время на всем земном шаре молодые люди с замиранием в груди ждут своих подружек, которые им назначили свидание, а сами в последний момент пудрят носы и подкрашивают губы, как будто бы их без этого не узнают. Вот как раз для этого времени англичане придумали массу всяких поговорок, вроде «Рим не в один деньстроился» или «Кашу маслом не испортишь», так как надо чем-то утешаться влюбленным, которые стойко мерзнут под ночным небом, ожидая своих красоток! И парни считают эти изречения как нечто само собой разумеющееся, хотя в качестве аксиомы можно принимать всего только две вещи: пиво и идею о том, что все люди, не посещающие местный трактир, — верные кандидаты в сумасшедший дом.
Мои глаза устремлены на брокхэмский луг. Трава изумрудного цвета под лунным светом, а по дорожке, идущей посредине, приближается Джуанелла. Я внутренне усмехаюсь, потому что мне ее приятно видеть. Всякому ясно, что она приоделась, чтобы убить меня наповал: на ней зеленый костюм и шелковая кремовая блузка, а на плечи накинуто короткое меховое манто. Вокруг горла поблескивает бриллиантовое ожерелье.
Джуанелла останавливается в паре шагов от меня и бросает долгий обжигающий взгляд, потом улыбается печально: жалкая попытка казаться храброй, если вы меня понимаете. Я даже чихаю: так сильно она надушилась.
— Послушай, Джуанелла, где ты раздобыла такие духи? Могу поспорить, что не в магазине.
— Парижские духи, Лемми. Они называются «Дерзость». Они хороши, верно?
— Тебе лучше знать. Значит, ты пришла обо всем рассказать мне. Я не был уверен, хватит ли у тебя ума, или нет.
— Послушай, Лемми, я ничего не буду утаивать, ты уж мне поверь. У меня нет других шансов. Даже если я заманю тебя в постель, тебя все равно не провести.
— Не волнуйся, моя дорогая, о постели не может быть и речи. Мы с тобой пойдем в гостиную… Я ведь не нахал, тебе бы давно пора в этом разобраться.
Мы с ней поднимаемся в гостиную на втором этаже. Я придвигаю для нее большое кресло и наливаю ей виски с содовой. Она кладет сумочку на стол. Это большая сумка из крокодиловой кожи, зеленого цвета, в тон костюму.
— А теперь, детка, выкладывай.. и больше не финти.
— Я и пришла к тебе рассказать правду, как есть. Ты удивишься сам.
Она сидит с задумчивым видом.
— Меня ничто не удивит, Джуанелла. Возможно, мне известно гораздо больше, чем ты предполагаешь, а то, что я не знаю, об этом нетрудно догадаться. Хочешь, я заговорю первым и докажу тебе, что знаю все?
Она широко раскрывает глаза.
— Но это невозможно, Лемми.
— Ах, Джуанелла, я всегда хорошо умел разгадывать чужие тайны, а с тобой это и вовсе просто, потому что ты не умеешь как следует лгать. Твои выдумки такие прозрачные, что они сразу же видны насквозь.
— Например?
— Ну, вся та брехня, которую ты мне рассказывала в Париже при нашей первой встрече. Ты не забыла? Ты мне тогда говорила, что у тебя было отчаянное положение и что Джимми Клив пожалел тебя и нашел тебе работу в Париже. Помнишь?
— Да, помню.
— Но ты мне не сказала, что Джимми Клив сам был в то время в Париже, ведь ты об этом знала. Верно?
— Что ты имеешь в виду, Лемми? Почему я должна была об этом знать? — Я вижу, как она мучительно хочет оттянуть время, как лихорадочно взвешивает мои слова. Скорее всего она хочет еще что-то насочинять.
Я продолжаю:
— Послушай, ты же все время работала на Клива. Почему же ты не хочешь все выложить на чистоту, Джуанелла? Имей в виду, я не осуждаю ни тебя, ни его. У вас у обоих имеются свои основания, и даже довольно веские.
Она отпивает из своего бокала. Я тоже поднимаю свой, но продолжаю следить за ней.
— Послушай, как мне удалось догадаться, я знаю не хуже тебя, что Джимми спит и видит, чтобы попасть в ФБР. Раньше он работал простым детективом в каком-то затрапезном частном агентстве в Нью-Йорке. Его переводят на время в иллинойское полицейское управление потому, что объявлен розыск Варлея. Что же он предпринимает?
Она смотрит на меня несколько странно и повторяет:
— Что же он предпринимает?
— Он хватается за такую возможность. Ему хочется произвести впечатление на Федеральное бюро. Поэтому он заявляет, что будто знаком с Варлеем. Что ему про него все известно. Они попадаются на эту удочку, и он думает, что теперь его дело в шляпе.
— А почему бы и нет, Лемми? Чего же тут плохого?
— Послушай, крошка, ты-то должна знать, что Джимми Клив в жизни своей не видел Варлея. Вот почему он ухватился за тебя. Ну, так это правда или нет?
Она молча рассматривает кончики своих пальцев.
— Вот как обстоят дела, — продолжаю я. — Джимми Клив не знает Варлея, но он знает другое: что Ларви Риллуотера упрятали в тюрьму и за что. Дело в том, что Ларви помог Варлею похитить какие-то документы. Мне очень жаль Ларви, так как я уверен, что он не знал, какие это были документы. Скорее всего предполагал, что это были акции или какие-нибудь облигации. Простофиля и не догадывался, ' что бумаги касались государственной военной тайны. Но как я полагаю, Джимми Клив это прекрасно понимает и делает отсюда один вывод: поскольку Ларви знал Варлея, значит, и ты, Джуанелла, должна его знать. Верно?
Она кивает головой. Вид у нее совсем убитый.
— Лемми, ты и правда, как ясновидец.
— Ладно. Пошли дальше. Значит, Джимми заявляет федеральным властям, что Варлей уже смотался из Штатов и отправился в Париж. Клив быстренько организует поездку к генералу и берет тебя с собой. Он берет тебя потому, что тебе предстоит опознать Варлея, когда они с ними встретятся. Но есть еще один момент, какой ты прекрасно знаешь. Верно?
Она пожимает плечами.
— Похоже, что ты знаешь ответы на все вопросы,
Лемми.
— Ну вот как я это себе представляю. Мне думается, что Варлей как-то проговорился Ларви, что у него в этих краях есть укромное местечко на континенте на тот случай, если его дела пойдут действительно плохо. Поехали вы в Париж, но там Варлеем даже не пахнет. Клив сообщает, что Варлей снова успел отдать концы, что он уже в Англии. И тут ты пускаешь в ход свою козырную карту. Ты заключаешь сделку с Джимми. Верно?
Она отвечает все тем же неестественным чужим голосом:
— Правильно, Лемми, я заключаю с ним сделку. А что мне оставалось делать?
Я пожимаю плечами.
— Возможно, я на твоем месте поступил бы точно так же. Наверное, ты рассуждала таким образом: Ларви получил пятнадцать лет тюрьмы. Такой большой срок. Его обвинили в хищении федеральных документов, что считается тягчайшим преступлением в военное время. Но до этого у Ларви не было судимостей и ты великолепно понимала, если бы тебе удалось доказать, что Ларви украл бумаги, не представляя, что он ворует, и считая их обыкновенными облигациями или акциями, то срок ему немедленно сократили бы лет до двух, не более. А тут был один парень, который, как ты считала, мог тебе помочь в этом деле, — Джимми Клив. Сделка заключалась в том, что ты поможешь ему разыскать Варлея, за это Клив добьется пересмотра дела Ларви после того, как Варлей окажется за решеткой. Ну, так прав я или нет?
— Да, Лемми, ты просто изумителен. Ты прав на все сто процентов.
Она допивает свой бокал. Я снова наполняю и ее, и свой. Ставя бутылку на стол, я смахиваю ее сумочку на пол. Она при этом раскрывается, и содержимое вываливается наружу. Я наклоняюсь и первым делом поднимаю пистолет 38 калибра системы Кольт. В нем десять патронов.
— Ну и дела. Может быть, ты не знаешь, что английская полиция косо смотрит на людей, которые таскают с собой заряженные пистолеты, если у них нет на то специального разрешения.
— Я подумала, что оружие мне может пригодиться. Понимаешь, как-то боязно ходить одной, зная, что где-то поблизости болтается Варлей.
Я засовываю пистолет обратно в сумочку на прежнее место.
— Есть такая примета, — говорю я, — женщина, носящая при себе оружие, всегда первая получает пулю. Особенно если учесть, что с твоей внешностью и духами, которые ты употребляешь, тебе не нужно никакого оружия, детка. Брось на любого молодчика жаркий взгляд, и он станет перед тобой на колени.
Она чопорно поджимает губки.
— Все тот же прежний Лемми, да? Большой насмешник. Вот почему я отношусь к тебе, как сестра.
— Возможно. Но после последней нашей встречи я начал думать иначе.
— Не знаю, Лемми, но что остается делать несчастной девушке. Понимаешь, я так привязалась к Ларви, что просто не знаю, как мне ему помочь. Если только…
— Если что?
— Понимаешь, когда я далеко от Ларви, то схожу по нему с ума. А когда он рядом, я схожу с ума по тебе. Что же мне делать?
— Не знаю, но все же ты дурочка.
— Почему ты так говоришь? — спрашивает она, заинтересованно поглядывая на меня.
— Скажи, отчего ты не хочешь пошевелить мозгами. Джимми Клив из тех людей, которые только думают о себе и добиваются того, чего хотят. Он мечтает только о переводе в ФБР и, чтобы это осуществить, он объегорит и тебя, и меня. Объегорит кого угодно. Он уже пытался проделать это со мной, — говорю я с усмешкой. У нее глаза буквально лезут на лоб.
— Как, он пробовал мудрить и с тобой?
— Джимми совсем не дурак, поверь мне, — говорю я. — Когда ты поможешь ему опознать Варлея, он турнет тебя, как миленькую. Как могло прийти тебе в голову, что Джимми будет беспокоиться о Ларви после того, как добьется своего? Могу поспорить, что это не так.
— Ну, приходится рисковать. Он дал мне слово, что в тот день, когда будет задержан Варлей, он свяжется с федеральными властями и добьется пересмотра дела Ларви. Он считает, что сумеет сделать так, что приговор будет уменьшен до двух лет, максимум до трех.
— Не сомневаюсь, что он наверняка обещал тебе сделать так, что его, Ларви, еще до этого выпустят на поруки. Конечно, он может попробовать, но одно дело пробовать, а другое — исполнять. Вот если бы это говорил я…
Она вкрадчиво вздыхает.
— Да, Лемми, если бы это был ты…
— Тогда все было бы иначе, верно, мое сокровище? Я служу там много лет. Я агент с хорошей репутацией. Не сомневаюсь, что если бы я взялся вызволить Ларви, то я бы добился этого. И ты об этом знаешь.
Она, однако, с сомнением говорит:
— Да, Лемми, раньше ты бы мог это сделать, но теперь…
— А что теперь?
— В Париже поговаривают, что ты здорово дал маху.
Я закуриваю, раздумывая.
— Да я сам тебе говорил об этом. А может, ты слышала об этом откуда-то еще? Скажем, не рассказывал ли тебе об этом Джимми Клив?
— Вроде бы так, — отвечает она со вздохом. — Но все-таки что же мне делать? Джимми сказал, что ты вряд ли сумеешь чем-нибудь помочь Ларви. Он говорил мне, что у тебя и без него целая куча неприятностей. Что тебе надо вылезти вон из кожи, чтобы реабилитировать себя, но что генерал хотел бы дать тебе такую возможность.
— Джуанелла, не будь ребенком. Послушай, неужели ты до сих пор не разобралась в Кливе? Я же тебе сотню раз говорил, что он действует только в собственных интересах. Ему наплевать на все и на вся, пока он не добьется своего. Во всяком случае, так оно было до последнего времени.
— Что ты имеешь в виду? Почему ты говоришь было?
— Я прекрасно понимал, что Клив должен быть где-то поблизости, так что после твоего ухода нашел его и имел с ним разговор.
Вообще он неплохой парень. Он сказал, что большинство моих догадок — о'кей. Мы договорились, как действовать дальше. Мы с ним отныне работаем только вместе. Никто не будет стремиться обставить один другого, понятно?
— Понятно, что же я должна делать?
— Не волнуйся. Возможно, что, когда ты что-нибудь узнаешь новенького, ты мне расскажешь. Не могу же я обо всем догадываться сам. А вдруг ты, Джуанелла, узнаешь какие-нибудь мелочи, которые могли бы мне здорово помочь? Ну, что ты скажешь?
Наступила тишина. Мы оба молчим. Я вижу, что она сильно задумалась.
Потом она произносит:
— Мне думается, что ты обо всем догадался сам и все узнал, Лемми. Ты всегда был парнем с головой. Ты всегда успевал везде.
— Иногда, возможно, но не всегда. Скажи мне, Джуанелла, как выглядит этот Варлей? Ведь ты должна была его много раз видеть вместе с Ларви. Ты должна мне дать его подробное описание. Ну, крошка, выкладывай.
— Ну-у… — тянет она с неуверенным видом. — Он такой…
Но я ее перебиваю.
— Послушай, Джуанелла, все-таки никак не могу понять, неужели ты настоящая подколодная змея? Законченная предательница? Неужели ты считаешь меня таким болваном, что я могу попасться на твою удочку? Вот ты сейчас должна описать мне внешность Варлея. Так чего же ты медлишь?
— Я просто думала. Мне нужно собраться с мыслями…
— Малютка, ты просто законченная лгунья. Тебе нет никакой необходимости так долго раздумывать, у тебя, слава Богу, голова всегда работала хорошо. Откуда вдруг такая задумчивость? Я могу тебе точно ответить: ты ни разу в жизни не видела Варлея.
От неожиданности она откидывается в кресло и судорожно вздыхает.
— Ну, что на это скажешь, мое сокровище?
Она ничего не отвечает, сидит молча и водит пальчиком по стакану виски.
— Ты же непроходимая дурочка, Джуанелла. Прежде всего я достаточно хорошо знаю Ларви, чтобы поверить, что если у него и были какие-то тайные дела с Варлеем, которые могли хотя бы отдаленно грозить ему тюрьмой… то одному человеку он ни за что бы не сказал об этом. Это тебе, Джуанелла.
Она как-то вся сразу сникла. Было видно, что я угодил в самую точку.
— Ларви был очень сообразительным парнем, — продолжаю я, — ну а потом он был самым крупным специалистом по несгораемым шкафам во всех Соединенных Штатах. Это знают все. А вот то, что он был привязан к тебе, как черт, было не столь широко известно. И Ларви никогда бы не допустил, чтобы ты видела Варлея или хоть в какой-то мере была замешана в это дело. Да ты сама это прекрасно знаешь.
— Да, Лемми, ты прав.
— Итак, — продолжаю я, — ты, что называется, «купила» Джимми Клива. Он воображал, что перехитрил тебя, но вместо этого ты просто обвела его вокруг пальца. Ты заверила его, что сможешь опознать Варлея. Может быть, ты почему-то решила, что Варлей должен приехать сюда. Конечно, Ларви мог мимоходом упомянуть имя Варлея, когда говорил об Англии. Или ты нашла какой-то его адрес и увидела в этом возможность, договорившись с Джимми, добиться сокращения срока тюремного заключения Ларви. И Джимми Клив поверил тебе, бедняга!
Она разводит руками, вновь повторяя, а что ей остается делать?
Я отбрасываю прочь окурок.
— Я полагаю, ты поступила так, посчитав, что это наилучший для тебя выход.
Она пожимает плечами.
— Не знаю. Я решила, что, если Клив поймает Варлея или человека, которого он примет за Варлея, мне придется так или иначе признаться. Но к тому времени он успеет что-то предпринять в отношении Ларви. Понимаешь, я надеялась, что вопреки всем разумным соображениям я сыграю свою роль.
— Ладно. Может быть, нам удастся что-нибудь придумать. Клив найдет другие способы установить личность Варлея. Возможно, ты ему нужна для подкрепления свидетельства, потому что, понимаешь ли, Джимми Клив — малый не промах. Он мне нравится… Послушай, возвращайся-ка ты назад в свой коттедж «Мейлиф» и веди себя там спокойно. Если Джимми Клив попросит тебя что-нибудь сделать, води этого человека за нос, как можно дольше, а когда мы покончим с этим делом, я обещаю тебе помочь насчет Ларви. А вдруг и правда нам удастся сократить ему срок, кто знает?
— Лемми, ты всегда оставался замечательным парнем. Я всегда за тебя горой.
Она подбежала ко мне, обвила мне руками шею и начала целовать, как будто это был ее драгоценный муженек. Я начал чувствовать, что на таком близком расстоянии моя решимость быть скромным слабеет. И я усаживаю Джуанеллу обратно в кресло.
— Послушай, милочка, передохни немного. Ты слишком темпераментна… вот что я скажу. Пройдись не спеша обратно к себе в коттедж, выкури сигаретку и подумай над моими словами. А когда сделаешь надлежащие выводы, возвращайся сюда, но больше не крут».
— Все ясно, Лемми, только какие выводы я должна сделать?
— Скорее всего ты поймешь, — подмигиваю я ей, — что мистер Кошен вовсе не такой уж простачок, каким он кажется. Так или иначе, но теперь нам необходимо как следует подумать. А теперь заканчивай свое виски и сматывайся отсюда.
Она тяжело вздыхает, поднимается и говорит:
— Мне всегда непросто приходится. Вся беда в том, что я разрываюсь на части. Если бы я не была привязана к Ларви, все было бы нормально, но моя тяга к тебе сильно усложняет жизнь. Возможно, ты прав, что все дело в моем темпераменте. Ну что ж, я пошла, Лемми.
Она спускается с лестницы. Я провожаю ее и открываю боковую дверь. Она бросает «а меня печальный взгляд через плечо и прощается:
— Пока, Лемми!
Я смотрю, как она идет к Брокхэмской лужайке. Запах ее духов еще полностью не исчез.
Странное название духов — «Дерзость».
Вы меня понимаете?
Я стою на пороге и провожаю ее взглядом. Я ничего не могу сказать этой крошке. Возможно, Джуанелла Для вас, ребята, и не является загадкой и вам доводилось уже встречаться с подобными людьми. А если нет, то вы вряд ли поймете, что дамочки ее типа всегда вносят смуту в сердца мужчин. Да и у них самих постоянно бывают переживания из-за мужчин. Вам ясна моя мысль?
Мне кажется, ее слова о Ларви — святая истина. Только потому, что его упекли надежно за решетку в Алькатраце, сейчас он для Джуанеллы дороже всех на белом свете. Она решится на любое безумство, лишь бы вызволить его из этой беды. А когда ей это удастся, она даже не плюнет в его сторону. Вот какова она, эта красотка.
И ома в то же время весьма хитрая, увертливая и сообразительная. Некоторые люди живут так, что их правая рука не знает, что делает левая. Но эта малютка всегда упорно идет к своей цели. Ее единственная ошибка заключается в том, что иной раз она переоценивает свои силы и потому рискует идти на двойной обман, не считаясь с последствиями.
У нее хватило ума, например, рассказать мне некоторые вещи так, что все, сказанное ею, зазвучало правдоподобно. Я догадываюсь, что со мной она всегда прибегала к такому приему. Кое-что она мне выложила, но кое-что, как здесь говорят, припрятала на черный день, хотя чего ради думать о черном дне, который неизвестно когда наступит и наступит ли вообще когда-нибудь.
Кажется, ребята, я вам уже говорил, что эти дамочки очень привлекательны, сообразительны и догадливы. Припоминаю одну хорошенькую блондинку, с которой я повстречался в Саратоге. Эта малютка была воплощением мечты всякого парня. У лее было все, что человек, облаченный в брюки, ищет с детства. Она была настолько привлекательна, что, ей-Богу, из предосторожности надо было надевать очки, чтобы не натворить глупостей.
Так вот, однажды прихожу я к этой крошке. Она отворяет дверь и стоит на пороге, показывая мне свои жемчужные зубки. Обнимаю ее с такой силой, что, когда наши губы разъединились, раздался такой звук, как-будто лопнул дедовский кожаный диван.
Вдруг она отступает в сторону и заявляет мне:
— Одну минуточку, Лемми. Я вижу у тебя на пиджаке светлый короткий волос. Эта твоя леди носит короткую стрижку?
— Мое сердечко, — отвечаю я ей, — у меня нет никого, кроме тебя. Я бы ни за что не согласился поцеловать любую другую женщину на свете.
— Правда? Даже мою сестру, с которой мы близнецы и похожи как две капли воды?
— Ну уж, если она совершенно такая же, как ты сама, то по этой причине я бы еще мог поцеловать ее, если бы когда-нибудь с ней повстречался.
— Ага, так вот она-то и носит короткую стрижку, а ты сам только что признался, что если повстречаешься с ней, то обязательно станешь целоваться с ней. Это не честно. Ты мне изменяешь, Лемми!
После этого она хлопает меня по макушке щипцами для льда, которые держит в руках, готовя коктейль. А когда я прихожу в себя, она мочит мне голову ароматным уксусом и собственными слезами. Она просит прощение за свою невыдержанность и заверяет меня, что я могу теперь целовать ее сестру, сколько мне влезет.
Тогда я говорю ей, что не стоит так переживать, потому что я все-таки действительно встретил случайно ее сестру на улице.
Тут она снова хлопает меня по голове так, что мне пришлось наложить целых четыре шва. Отсюда вы можете, ребята, сделать вывод, что логика — это не характерная черта женщин и что каждый раз, когда вы собираетесь откровенничать с дамочками, смотрите, нет ли поблизости каких щипцов. Ну, а второй совет в отношении двойняшек, особенно если они хорошенькие, — держите язык за зубами, особенно если спросят, есть ли, на ваш взгляд, между ними какая-нибудь разница.