— Если вы считаете, что я должен послать ему цветы, я пошлю … если вы и вправду так считаете.
Он снова начал катать карандаш.
— Он может подать жалобу… телесные повреждения. Нам пришлось бы расследовать.
— Так может подождем, пока он пожалуется?
Свиные глазки опять остановились на моем лице и он перестал катать карандаш.
— Угу… это мысль. — Он посмотрел мимо меня и обвел взглядом пустую дежурку. По той или иной причине никто в тот момент не нуждался в помощи полиции и мы были в комнате одни. Он наклонился вперед и просипел:
— Каждому полицейскому в городе хотелось сделать с этим сукиным сыном то, что сделали вы. — Его похожее на кусок сырого мяса лицо расплылось в широкой, дружеской улыбке. — Но смотрите, мистер Карр. Страшила вроде слона: он не забывает.
— У меня много работы, — сказал я с лицом, по-прежнему лишенным всякого выражения. — Я могу вернуться к своим делам?
— О, конечно. — Он откинулся назад и его взгляд стал задумчивым. — Шофер такси сообщил, что прошлой ночью видел, как загорелся мотоцикл… мотоцикл Страшилы. Вы, случайно, ничего об этом не знаете?
— А должен?
Он кивнул.
— Правильный ответ, но не зарывайтесь, мистер Карр. Мы должны сохранить в городе закон и порядок.
— Когда у вас найдется свободная минутка, сержант, — отозвался я, попробуйте сказать это Страшиле.
Мы посмотрели друг другу в глаза, потом я повернулся и вышел.
В офисе я застал Дженни. Разумеется она была там и уже знала обо всем. Я и не надеялся сохранить происшествие в секрете. Она была бледна и дрожала.
— Вы могли его убить! — воскликнула она. — Что вы с ним сделали?
— Он стал буянить… вот и нарвался. — Я обошел стол и сел. — Ему давно причиталось. Я говорил с полицией. Они веселятся, как ребята на вечеринке.
Так что давайте про него забудем.
— Нет! — В ее глазах вдруг вспыхнул гнев, который я никак не ожидал увидеть. — Думаете, вы герой, да? Ничего подобного! Я знаю, вы сожгли его мотоцикл. Вы сломали ему нос и челюсть! Вы такой же жестокий и злобный, как и он! Я не потерплю, чтобы вы здесь оставались! Вы портите все, чего я стараюсь добиться! Я хочу, чтобы вы ушли!
Я изумленно посмотрел на нее.
— Вы еще скажите, что пойдете в больницу и будете сидеть у его постели.
— Незачем плоско острить. Я хочу, чтобы вы ушли!
Меня начала разбирать злость, но я овладел собой.
— Послушайте, Дженни, посмотрите же в лицо фактам. С головорезами вроде Страшилы нужно обращаться именно так, как с животными, да они и есть животные, — сказал я. — Предположим, я сидел бы сложа руки и позволил ему содрать ремнем кожу с моей физиономии. Тогда вы были бы довольны?
— Вы чуть не убили его! Не хочу с вами разговаривать! Поднимайтесь и уходите!
— Ладно. — Я встал и вышел из-за стола. — Я поживу в отеле еще пару дней.
— У двери я остановился и оглянулся на нее. — Дженни, беда в том, что хорошие люди редко бывают реалистами. Страшила — свирепое животное. Ладно… ступайте, держите его за ручку, если вам так хочется. У каждого есть право на собственное мнение, но будьте осторожны. Еще не родилось животное опасней и свирепей Страшилы.
— Я не желаю вас слушать! — Она повысила голос. — Дядя ошибся, послав вас сюда! Вы совершенно не годитесь для социальной работы! Вы не можете и никогда не сможете понять, что люди отзываются на доброту! Я работаю здесь два года, а вы пробыли десять дней… Вы…
И тогда я вспылил.
— Погодите! — Пораженная резкостью моего тона она умолкла. — Чего вы добились за два года своей добротой? Люди не ценят доброту! Все, что им от вас нужно, это талон на обед или подачка. Они примут подачку, даже если ее швырнут им под ноги. Все те женщины, от которых вам нет покоя — просто попрошайки. Вы уверены, что они не смеются над вами? Страшила годами терроризировал ваш сектор. Даже полиция не могла с ним справиться, а я вот справился и может быть вы убедитесь, что я сделал больше для этого района города за десять дней, чем вы за два года.
— Уходите!
Я видел, что причиняю ей боль, но мне было все равно. Я сделал то, на что ни у кого в этом жалком городишке не хватало смелости: прищемил хвост Страшиле Джинксу, и здорово прищемил.
Я оставил ее одну и зашагал к отелю. По дороге я заметил, что прохожие больше не сторонятся меня, некоторые даже улыбались мне. Новости расходятся быстро. Коп, стоявший на краю тротуара, дружески подмигнул мне.
Я вдруг стал популярной личностью в Люсвиле, но это не доставило мне радости: Дженни испортила мой триумф. Я просто не мог понять, как она может быть такой бестолковой. Я спрашивал себя, что теперь буду делать. Может быть через день-другой она поостынет и мы опять сможем работать вместе.
Парадайз-Сити казался таким далеким. Я не хотел возвращаться туда — во всяком случае пока.
Почувствовав, что проголодался, я зашел в ресторан Луиджи. Два пожилых официанта просияли, увидев меня. В прошлый раз они меня игнорировали. Когда я начал есть, к столику подошел толстый пожилой мужчина с пятнами от еды на костюме. Он представился как Херб Лессинг.
— У меня аптека за углом. Хочу вам сказать: по-моему, вы сделали хорошее дело. Этот ублюдок получил по заслугам. Может быть, теперь у меня будет покой по ночам. — Он помолчал, обдавая меня дыханием, потом добавил:
— Я считаю, что вы сослужили этому городу хорошую службу.
«Интересно, — подумал я, — что сказала бы Дженни, если бы слышала его». Я кивнул, поблагодарил и снова занялся едой.
После ленча, не желая возвращаться в отель, я от нечего делать пошел в кино. Фильм не смог отвлечь меня от мыслей о Дженни.
После кино я, не спеша, дошел до отеля и поднялся к себе в номер.
«Вы такой же жестокий и злобный, как и он!»
Я закурил сигарету и лег на кровать, думая о ее словах. В конце концов я решил, что, может быть, она и права. Со мной что-то происходит. Я вспомнил безумную ярость, овладевшую мной, когда я ударил Страшилу и набросился на его дружков. Правда, меня спровоцировали, но я понимал, что три месяца назад ни в коем случае так бы не поступил. Не авария ли была причиной этому приступу безудержной ярости? Может, у меня в голове выбило с места какой-то винтик? Не посоветоваться ли с доктором Мелишем? Потом я решил, что не стоит беспокоиться. В первый раз со времени утраты Джуди я почувствовал неодолимую, настойчивую потребность в женщине.
«Что со мной происходит, черт подери, — недоумевал я. — Пожалуй, лучшим решением будет посещение местного борделя — в таком городе, как Люсвил, должен быть бордель. Портье наверняка знает».
Я посмотрел на часы: четверть седьмого. Сбрасывая ноги с постели, я сказал себе, что найду женщину, хорошо пообедав в «Плаза», а завтра будет видно.
Когда я выходил из комнаты, зазвенел телефон. Беря трубку, я не знал, что этот звонок изменит все мою жизнь.
— Мистер Карр? Говорит О'Халлоран… сержант из городской полиции.
Я узнал его сиплый, сорванный голос.
— Да, сержант?
— Я пытался вас отыскать, а после вспомнил, что вы остановились в «Бендиксе».
— Да? — Я сразу насторожился, все мысли о женщине исчезли и я почувствовал, как у меня напряглись мышцы живота. — Какие-нибудь неприятности?
— Да… можно сказать. — Всхрапнув носом, он продолжал:
— Мисс Бакстер упала с лестницы. Она в больнице.
Я слышал замедленные удары своего сердца.
— Она сильно расшиблась?
— Ну, ничего опасного, но сильно. — Он умолк, снова всхрапнул носом и добавил:
— Сломаны запястье, лодыжка, трещина в ключице… здорово упала.
— Где она?
— В городской больнице. Подумал, что надо вас известить.
— Спасибо, — сказал я.
Послышался звук, озадачивший меня. Опять, что ли, катает свой карандаш?
— На верхней площадке натянули проволоку, — сказал он. — Между нами говоря, думаю, что для вас.
Тлеющий огонек ярости начал разгораться во мне.
— В самом деле? — сказал я и повесил трубку.
В течение нескольких минут я стоял, мрачно уставясь в противоположную стену. Натянутая на лестнице проволока предназначалась мне. Со всеми своими дурацкими идеями о доброте, Дженни пострадала вместо меня. Падение могло стоить ей жизни.
Я позвонил портье и попросил соединить меня с городской больницей. Когда дали больницу, я спросил, можно ли навестить мисс Бакстер. Какая-то сестра ответила, что до завтра нельзя, мисс Бакстер дали снотворное. Я поблагодарил и повесил трубку.
Начинало смеркаться и тени сгущались. Выйдя из отеля, я дошел до здания, где помещался офис Дженни, и поднялся на шестой этаж. Ярость внутри меня росла и росла. У меня все еще оставался ключ, который я забыл отдать ей. Я отпер дверь, включил свет, подошел к шкафу и достал палку. Положил ее на пол у стола в таком месте, чтобы ее не было видно. Все остальные конторы в здании были закрыты, свет горел только в моем окне. Я надеялся, что это соблазнит дружков Страшилы подняться для расправы со мной. Я страстно желал, чтобы они клюнули на приманку, что даст мне возможность дорваться до них и спустить с них шкуры.
Я прождал до половины двенадцатого, а потом, захватив палку, закрыл офис и спустился на улицу. Поймав такси, велел отвезти меня на Десятую улицу.
Когда мы приехали, я расплатился и подождал, пока такси отъедет, потом зашагал по улице, пустынной в этот час, хотя и клубы, и кафе еще работали.
Приблизился к кафе Сэма. Перед ним аккуратной шеренгой стояли семь сверкающих мотоциклов. Шум, вырывающийся из кафе, раздирал барабанные перепонки. Держа палку под мышкой, готовый к драке, я отвинтил колпачки с бензобаков, затем повалил их набок так, чтобы из них вылился бензин.
Из кафе вышли девушка в мини-юбке и парень с ожерельем на шее. Они остановились и изумленно уставились на меня.
— Эй! — несмело окликнул парень, — не тронь мотоциклы.
Не обращая на него внимания, я шагнул в сторону и закурил сигарету.
Девочка испустила крик, похожий на блеяние овцы, а парень метнулся обратно в кафе. Я отошел и щелчком послал горящую спичку в лужу бензина.
Последовал взрыв, ослепительная вспышка, потом взметнулось пламя. Жар заставил меня отступить на другую сторону улицы.
Семеро юнцов в грязных, желтых рубашках и отделанных кошачьим мехом штанах высыпали из кафе, но тут же попятились, остановленные жаром. Я наблюдал. Ни у кого из них не хватило духу вытащить хотя бы один мотоцикл из разбушевавшегося пламени. Они просто стояли и смотрели, как «хонды», вероятно, их единственная любовь, сгорают в огне.
Я ждал, сжимая палку в обеих руках, мысленно уговаривая их броситься на меня, чтобы я смог измолотить их: но они не решились. Как глупые, вонючие бараны они стояли и глядели на гибель игрушек, которые им позволяли чувствовать себя мужчинами, и не трогались с места.
Через пять минут мне надоело, и я ушел.
Хотя Дженни, находящаяся в больнице, и не знала этого, я чувствовал, что поквитался за нее.
Я спал без сновидений и проснулся в девятом часу, разбуженный телефонным звонком. Я снял трубку.
— Мистер Карр… вас тут спрашивает полицейский, — сказал портье с укором в голосе.
— Я сейчас спущусь, — сказал я. — Попросите его подождать.
Торопиться я не стал. Побрился, принял душ и надел дорогую спортивную рубашку и брюки, после чего спустился в скрипучем лифте.
Сержант О'Халлоран, массивный, в одной рубашке без мундира, в сдвинутой на затылок фуражке, заполнял собою одно из бамбуковых кресел. Он курил сигарету и читал местную газету.
Я подошел и сел рядом.
— Доброе утро, сержант. Выпьете со мной кофе?
Он опустил газету и, аккуратно сложив, положил ее на пол.
— Через полчаса мне на дежурство, — сказал он своим сиплым, сорванным голосом, — но я решил зайти. Обойдемся без кофе. — Он уставился на меня своими свиными глазками, холодными, как лед, и твердыми, как алмаз. — Ночью на Десятой был чертовский пожар.
— В самом деле? — Я ответил ему таким же взглядом. — Я еще не видел газеты.
— Сгорело семь дорогих мотоциклов.
— Кто-нибудь подал жалобу?
Он заложил толстые ноги одна на другую.
— Пока нет, но могут.
— И тогда вам, конечно, придется расследовать?
Он подался вперед и в его свиных глазках блеснул красный огонек.
— Вы начинаете меня беспокоить, Карр. Такой холодный, безжалостный сукин сын еще не появлялся в нашем городе. Хочу вам кое-что сказать неофициально: выкиньте еще один номер вроде вчерашнего и у вас будут неприятности. Вы чуть не спалили эту проклятую улицу. Хватит.
Я не испугался.
— Представьте ваших свидетелей, сержант, и только тогда говорите о неприятностях, но не раньше. Я ни в чем не признаюсь, но, по-моему, местная полиция не в силах справиться с ублюдками вроде Страшилы Джинкса и подобных ему, так что непонятно, с чего вы начинаете блеять, когда другие делают это за вас. — Я встал. — Если хотите чашку кофе, присоединяйтесь. Я иду пить кофе.
Он сидел, уставясь на меня, и вертел в руках недокуренную сигарету.
— Говорю вам… кончайте. Еще одна такая выходка, и вам не миновать каталажки. Ваше счастье, что мне по душе мисс Бакстер. Она делает нужное дело. Может, вы думаете, что надо свести счеты, но пора и честь знать. Я не стал вмешиваться, когда вы обломали Страшилу. Он получил по заслугам, но вот ночная ваша проделка мне не нравится. — Он тяжело поднялся на ноги и встал передо мной. — Чувствую я в вас что-то такое. Похоже вы позаковыристей, чем эта банда безмозглых стервецов. Если я прав, то вы можете нарваться на крупные неприятности.
— Вы это уже говорили, — отозвался я вежливо. — Кажется, вы сказали, что разговор неофициальный?..
— Угу.
— Тогда, опять-таки, неофициально, сержант, идите вы в… — Я встал, пересек пыльный холл и вошел в еще более унылую столовую. Там я выпил чашку скверного кофе, покурил и просмотрел местную газетенку. Фотография семи, кретинского вида, юнцов, стоящих с мокрыми глазами над останками своих мотоциклов, доставила мне немалое удовольствие.
Часов в десять я вышел из отеля и направился в единственный в городе цветочный магазин. Купив букет красных роз, я зашагал к городской больнице.
Иногда встречные улыбались мне, и я отвечал улыбкой. После долгого ожидания меня, наконец, пропустили к Дженни. Она выглядела бледной, ее длинные волосы, заплетенные в косы, лежали по обе стороны плеч.
Сестра засуетилась с вазой для цветов, а потом вышла. Пока она возилась, я смотрел на Дженни, чувствуя себя великаном. Она еще не знала, что я отомстил за нее. Я не только разделался со Страшилой, но теперь и оставил его семерых дружков без мотоциклов, что было равносильно для них стать кастратами.
— Привет, Дженни! Как дела? — спросил я.
Она печально улыбнулась.
— Я не ожидала увидеть вас. Думала, что после тех слов, которые я вам сказала, между нами конец.
Я пододвинул стул и сел.
— Так просто вы от меня не избавитесь. Забудем все. Как вы себя чувствуете?
— Я не могу ничего забыть. Зря я сказала, что вам непонятна доброта. Я рассердилась, а некоторые женщины, как мне кажется, в сердцах говорят не то, что думают на самом деле. Спасибо за розы… какие чудесные.
Интересно, что бы она подумала, узнав о семи сожженных мотоциклах.
— Хватит об этом, — сказал я. — Вы не сказали, как себя чувствуете.
Она состроила гримасу.
— О, нормально. Врач говорит, что я встану через три или четыре недели.
— Ту проволоку натянули для меня. Мне очень жаль, что вы наткнулись на нее.
Наступила долгая пауза, в течение которой мы смотрели друг на друга.
— Ларри… если у вас есть желание, вы могли бы оказать мне услугу, сказала она. — Насчет офиса вам незачем беспокоиться, об этом позаботились.
Из муниципалитета прислали замену, но тут есть одно дело особого рода… Вы не согласитесь заняться им вместо меня?
Дело особого рода.
Мне бы сказать ей, что я покончил с этой опекунской лавочкой, мне бы сказать, что это занятие для одних дураков, но меня подталкивала судьба.
— Конечно… что за дело?
— Завтра в одиннадцать из тюрьмы освобождают одну женщину. Я навещала ее и дала ей обещание. — На секунду умолкнув, Дженни посмотрела мне в глаза. Надеюсь, вы понимаете, Ларри, что для человека, сидящего в тюрьме, обещание очень много значит. Я обещала встретить ее, когда ее выпустят, и отвезти домой. Она пробыла в тюрьме четыре года. Это будет ее первая встреча со свободой, и я просто не могу разочаровывать ее. Если меня там не окажется… если никто не будет ее ждать, это может свести на нет все труды, которые я на нее потратила… так не согласитесь ли вы встретить ее, объяснить, что со мной случилось, и почему я не могла выполнить обещание, быть с ней поласковей и отвезти ее домой?
"Господи! — думал я, — как можно быть такой простушкой! " Женщина, которая провела за решеткой в суровых тюремных условиях четыре года наверняка должна быть тверже стали. Как и все прочие кружившие вокруг Дженни попрошайки, эта женщина втирала ей очки, но поскольку из-за меня Дженни сломала лодыжку, запястье и ключицу, я решил помочь ей.
— Это не проблема, Дженни. Конечно, я встречу ее.
Она одарила меня своей теплой, дружеской улыбкой.
— Спасибо, Ларри… вы сделаете доброе дело.
— Как я ее узнаю?
— Ее одну освобождают завтра. У нее рыжие волосы.
— Тогда это просто. За что ее посадили… или мне не следует спрашивать?
— Нет, не следует. Разве это имеет какое-нибудь значение? Она отсидела свой срок…
— Да. И куда мне ее везти?
— У нее дом неподалеку от шоссе 3. Там живет ее брат. Она покажет вам дорогу.
Появилась медсестра и заявила, что Дженни нужно отдыхать. Вероятно, она была права. Дженни выглядела обессиленной.
— Ни о чем не беспокойтесь. — Я встал. — В одиннадцать часов я буду на месте. Вы не сказали, как ее зовут.
— Рея Морган.
— Порядок. Я навещу вас завтра после обеда и расскажу, как все произошло.
Сестра выгнала меня из палаты.
Удаляясь от больницы, я думал, что впереди у меня большая часть дня, которую нечем было заполнить. Я еще не знал тогда, что завтра в одиннадцать встреча с Реей Морган изменит все.
В четыре минуты двенадцатого решетка, загораживающая вход в исправительный дом, распахнулась, и Рея Морган вышла на бледный солнечный свет, пробивавшийся сквозь смог и цементную пыль.
Я сидел в отремонтированном «бьюике» уже минут двадцать и, увидев ее, щелчком отбросил сигарету, вылез из машины и подошел к ней.
Трудно описать эту женщину словами, могу только сказать, что она была высокой, стройной, с густыми волосами спелого каштана, одетая в поношенный серый плащ и темно-синие брюки, с запыленными и стоптанными туфлями на ногах. Женщины бывают красивые, хорошенькие и привлекательные, но Рея Морган не подходила ни под одну из этих категорий. Она была Рея Морган, единственная в своем роде. У нее были хорошие черты, хорошая фигура, длинные ноги и прямые плечи. Но самое большое впечатление производили ее необыкновенные темно-зеленые глаза. Это были большие глаза, и они смотрели на мир с подозрением, циничной насмешкой и обнаженной сексуальностью. Эта женщина познала все. Когда наши взгляды встретились, у меня появилось чувство, что она на несколько лет старше меня опытом.
— Я — Ларри Карр, — сказал я. — Дженни в больнице. С ней произошел несчастный случай. Она попросила меня заменить ее.
Она взглянула на меня. Ее глаза раздели меня и ощупали мое тело. Ничего подобного не испытывал раньше. Я реагировал на ее медленный, изучающий взгляд так, как реагировал бы всякий мужчина.
— Ладно. — Она посмотрела на «бьюик». — Двинули отсюда. Дайте сигарету.
У нее был низкий, хриплый голос, такой же бесстрастный, как и ее глаза.
Протягивая пачку сигарет, я сказал:
— Разве вы не спросите, насколько серьезно пострадала Дженни?
— Дайте прикурить.
Когда я подносил огонь к ее сигарете, во мне закипал гнев.
— Вы слышали, что я сказал?
Она втянула дым в легкие и медленно выпустила его из тонких ноздрей и жесткого рта.
— И что с ней?
Равнодушие, звучавшее в ее голосе, сказало мне лучше всяких слов, какой простофилей была Дженни.
— Сломала лодыжку и запястье и перелом ключицы, — ответил я.
Она сделала еще одну затяжку.
— Так и будем тут торчать? Я хочу домой: ведь вас для этого прислали… отвезти меня домой.
Она обошла меня и, подойдя к «бьюику», открыла правую дверцу, проскользнула в машину и захлопнула дверцу.
Меня охватила холодная ярость. Я рывком распахнул дверцу.
— А ну, вылезай, сука! — заорал я на нее. — Можешь идти пешком! Я тебе не фрайер, вроде Дженни! Вылезай или я тебя вытащу!
Она еще раз затянулась сигаретой, разглядывая меня.
— Я и не считаю тебя фрайером. Не бурчи кишками, я заплачу. Отвези меня домой и я заплачу за проезд.
Мы посмотрели друг на друга. И тут мною овладела та же жажда секса, что и прошлым вечером. Я едва сдерживал желание вытащить ее из машины и разложить прямо на грязной, запыленной цементом, дороге.
Теперь ее зеленые глаза казались мне омутом обещания.
Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Машина помчалась по шоссе.
Когда я ждал на перекрестке удобного момента, чтобы пристроиться к потоку транспорта, она спросила:
— Как тебя угораздило связаться с этой дурочкой? Говоришь ты вроде на моем языке.
— Ты знай помалкивай. Чем больше я тебя слушаю, тем меньше ты мне нравишься.
Она рассмеялась.
— А ты штучка, парень!
Она небрежно опустила свои пальцы на мое бедро. Я отбросил ее руку.
— Заткнись и сиди смирно, а то пойдешь пешком! — рявкнул я на нее.
— Ладно. Дай еще сигарету.
Я кинул ей пачку и вырулил на шоссе. Через пять минут быстрой езды мы проехали мимо ресторана «Плаза».
— А он все еще тут, — заметила она.
Я вдруг вспомнил, что эта женщина провела четыре вода за решеткой. Эта мысль встряхнула меня. Я отпустил педаль газа.
— Куда везти? — спросил я, не глядя на нее.
— Еще миля, а там первый дорожный знак слева.
Следуя ее указаниям, через милю я свернул с шоссе на дорогу.
Время от времени я посматривал на нее. Она сидела, отодвинувшись от меня, глядя в ветровое стекло. В профиль ее лицо казалось высеченным из мрамора: такое же холодное и жесткое.
Я думал о ее словах: «Я заплачу за проезд». Вкладывала ли она в них тот же смысл, который придавал им я? Вожделение окатывало меня волнами горячей крови. Я не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал такое неистовое желание, и это потрясло меня.
— Далеко еще? — спросил я осипшим голосом.
— Повернешь налево в конце дороги и мы на месте, — сказала она и выбросила окурок в открытое окошко.
Я проехал еще немного и повернул налево. Впереди показалась узкая дорожка, и я замедлил ход. В конце дорожки стоял дощатый одноэтажный дом с верандой, заброшенный, ветхий, убогий.
— Это твой дом?
— Он самый.
Я затормозил, рассматривая постройку. Мне казалось, что худшего места для жилья и быть не может. Дом окружали буйные заросли сорняков, некоторые в пять футов высотой. Ограда повалилась и исчезла под сорняками, несколько железных бочек из-под горючего, пустые консервные банки и клочья бумаги усыпали подходы к дому.
— Трогай! — нетерпеливо сказала она. — Что рот разинул?
— Это в самом деле твой дом?
Она закурила еще одну сигарету.
— Здесь жил мой никудышный дурачок-папаша. Это все, что он нам оставил, сказала она. — Тебе-то какая забота? Не хочешь ехать дальше, могу дойти и так.
— Нам? Кому это нам?
— Мне и брату. — Она открыла дверцу и выскользнула из машины. — Пока, мистер Благодетель. Спасибо, что подвез, — и она направилась к дому, быстро и широко шагая по неровной, усыпанной мусором, земле.
Я подождал, пока она дойдет до двери, потом запустил мотор, проехал до конца дороги, где она терялась в траве, там остановился и, выйдя из машины, двинулся к дому.
Входная дверь была открыта. Я заглянул в тесную прихожую. Слева виднелась отворенная дверь в комнату. Я услышал мужской голос, говоривший:
— Господи! Никак вернулась!
По мне прокатилась волна холодного горького разочарования «Я заплачу за проезд» оказалось обманом.
Я шагнул вперед и Рея, услышав меня, обернулась.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она.
Показался мужчина, видимо, брат: высокий, мощного сложения, с такими же густыми каштановыми волосами и зелеными глазами, с угловатым лицом. Он был одет во что-то наподобие грязного мешка и замызганные джинсы. На вид он казался несколькими годами моложе ее: двадцать четыре, может меньше.
— Это кто?
— Я — Ларри Карр, — сказал я. — Сотрудник бюро опеки.
Мы уставились друг на друга, и я немедленно возненавидел его, когда он издал короткий глумливый смешок.
— И что только к тебе не липнет, — сказал он Рее. — То хмыри какие-то… теперь вот опекун из бюро.
— Ох, заткнись! — огрызнулась она. — Он никого не кусает. Есть какая-нибудь еда в этой вонючей дыре?
Я переводил взгляд с сестры на брата. Они были из чуждого мне мира.
Вспомнился Парадайз-Сити с его богатыми, жирными старухами и их собаками, суетящийся и мельтешащий Сидни, чистая, привлекательная молодежь в несусветных нарядах, и все же эта убогая обстановка имела для меня что-то притягательное.
— Как насчет помыться? — сказал я. — Я угощу вас обоих обедом.
Мужчина отпихнул Рею в сторону и двинулся ко мне.
— По-твоему, мне нужно мыться?
— Конечно. Еще бы не нужно… от тебя воняет.
Он снова начал катать карандаш.
— Он может подать жалобу… телесные повреждения. Нам пришлось бы расследовать.
— Так может подождем, пока он пожалуется?
Свиные глазки опять остановились на моем лице и он перестал катать карандаш.
— Угу… это мысль. — Он посмотрел мимо меня и обвел взглядом пустую дежурку. По той или иной причине никто в тот момент не нуждался в помощи полиции и мы были в комнате одни. Он наклонился вперед и просипел:
— Каждому полицейскому в городе хотелось сделать с этим сукиным сыном то, что сделали вы. — Его похожее на кусок сырого мяса лицо расплылось в широкой, дружеской улыбке. — Но смотрите, мистер Карр. Страшила вроде слона: он не забывает.
— У меня много работы, — сказал я с лицом, по-прежнему лишенным всякого выражения. — Я могу вернуться к своим делам?
— О, конечно. — Он откинулся назад и его взгляд стал задумчивым. — Шофер такси сообщил, что прошлой ночью видел, как загорелся мотоцикл… мотоцикл Страшилы. Вы, случайно, ничего об этом не знаете?
— А должен?
Он кивнул.
— Правильный ответ, но не зарывайтесь, мистер Карр. Мы должны сохранить в городе закон и порядок.
— Когда у вас найдется свободная минутка, сержант, — отозвался я, попробуйте сказать это Страшиле.
Мы посмотрели друг другу в глаза, потом я повернулся и вышел.
В офисе я застал Дженни. Разумеется она была там и уже знала обо всем. Я и не надеялся сохранить происшествие в секрете. Она была бледна и дрожала.
— Вы могли его убить! — воскликнула она. — Что вы с ним сделали?
— Он стал буянить… вот и нарвался. — Я обошел стол и сел. — Ему давно причиталось. Я говорил с полицией. Они веселятся, как ребята на вечеринке.
Так что давайте про него забудем.
— Нет! — В ее глазах вдруг вспыхнул гнев, который я никак не ожидал увидеть. — Думаете, вы герой, да? Ничего подобного! Я знаю, вы сожгли его мотоцикл. Вы сломали ему нос и челюсть! Вы такой же жестокий и злобный, как и он! Я не потерплю, чтобы вы здесь оставались! Вы портите все, чего я стараюсь добиться! Я хочу, чтобы вы ушли!
Я изумленно посмотрел на нее.
— Вы еще скажите, что пойдете в больницу и будете сидеть у его постели.
— Незачем плоско острить. Я хочу, чтобы вы ушли!
Меня начала разбирать злость, но я овладел собой.
— Послушайте, Дженни, посмотрите же в лицо фактам. С головорезами вроде Страшилы нужно обращаться именно так, как с животными, да они и есть животные, — сказал я. — Предположим, я сидел бы сложа руки и позволил ему содрать ремнем кожу с моей физиономии. Тогда вы были бы довольны?
— Вы чуть не убили его! Не хочу с вами разговаривать! Поднимайтесь и уходите!
— Ладно. — Я встал и вышел из-за стола. — Я поживу в отеле еще пару дней.
— У двери я остановился и оглянулся на нее. — Дженни, беда в том, что хорошие люди редко бывают реалистами. Страшила — свирепое животное. Ладно… ступайте, держите его за ручку, если вам так хочется. У каждого есть право на собственное мнение, но будьте осторожны. Еще не родилось животное опасней и свирепей Страшилы.
— Я не желаю вас слушать! — Она повысила голос. — Дядя ошибся, послав вас сюда! Вы совершенно не годитесь для социальной работы! Вы не можете и никогда не сможете понять, что люди отзываются на доброту! Я работаю здесь два года, а вы пробыли десять дней… Вы…
И тогда я вспылил.
— Погодите! — Пораженная резкостью моего тона она умолкла. — Чего вы добились за два года своей добротой? Люди не ценят доброту! Все, что им от вас нужно, это талон на обед или подачка. Они примут подачку, даже если ее швырнут им под ноги. Все те женщины, от которых вам нет покоя — просто попрошайки. Вы уверены, что они не смеются над вами? Страшила годами терроризировал ваш сектор. Даже полиция не могла с ним справиться, а я вот справился и может быть вы убедитесь, что я сделал больше для этого района города за десять дней, чем вы за два года.
— Уходите!
Я видел, что причиняю ей боль, но мне было все равно. Я сделал то, на что ни у кого в этом жалком городишке не хватало смелости: прищемил хвост Страшиле Джинксу, и здорово прищемил.
Я оставил ее одну и зашагал к отелю. По дороге я заметил, что прохожие больше не сторонятся меня, некоторые даже улыбались мне. Новости расходятся быстро. Коп, стоявший на краю тротуара, дружески подмигнул мне.
Я вдруг стал популярной личностью в Люсвиле, но это не доставило мне радости: Дженни испортила мой триумф. Я просто не мог понять, как она может быть такой бестолковой. Я спрашивал себя, что теперь буду делать. Может быть через день-другой она поостынет и мы опять сможем работать вместе.
Парадайз-Сити казался таким далеким. Я не хотел возвращаться туда — во всяком случае пока.
Почувствовав, что проголодался, я зашел в ресторан Луиджи. Два пожилых официанта просияли, увидев меня. В прошлый раз они меня игнорировали. Когда я начал есть, к столику подошел толстый пожилой мужчина с пятнами от еды на костюме. Он представился как Херб Лессинг.
— У меня аптека за углом. Хочу вам сказать: по-моему, вы сделали хорошее дело. Этот ублюдок получил по заслугам. Может быть, теперь у меня будет покой по ночам. — Он помолчал, обдавая меня дыханием, потом добавил:
— Я считаю, что вы сослужили этому городу хорошую службу.
«Интересно, — подумал я, — что сказала бы Дженни, если бы слышала его». Я кивнул, поблагодарил и снова занялся едой.
После ленча, не желая возвращаться в отель, я от нечего делать пошел в кино. Фильм не смог отвлечь меня от мыслей о Дженни.
После кино я, не спеша, дошел до отеля и поднялся к себе в номер.
«Вы такой же жестокий и злобный, как и он!»
Я закурил сигарету и лег на кровать, думая о ее словах. В конце концов я решил, что, может быть, она и права. Со мной что-то происходит. Я вспомнил безумную ярость, овладевшую мной, когда я ударил Страшилу и набросился на его дружков. Правда, меня спровоцировали, но я понимал, что три месяца назад ни в коем случае так бы не поступил. Не авария ли была причиной этому приступу безудержной ярости? Может, у меня в голове выбило с места какой-то винтик? Не посоветоваться ли с доктором Мелишем? Потом я решил, что не стоит беспокоиться. В первый раз со времени утраты Джуди я почувствовал неодолимую, настойчивую потребность в женщине.
«Что со мной происходит, черт подери, — недоумевал я. — Пожалуй, лучшим решением будет посещение местного борделя — в таком городе, как Люсвил, должен быть бордель. Портье наверняка знает».
Я посмотрел на часы: четверть седьмого. Сбрасывая ноги с постели, я сказал себе, что найду женщину, хорошо пообедав в «Плаза», а завтра будет видно.
Когда я выходил из комнаты, зазвенел телефон. Беря трубку, я не знал, что этот звонок изменит все мою жизнь.
— Мистер Карр? Говорит О'Халлоран… сержант из городской полиции.
Я узнал его сиплый, сорванный голос.
— Да, сержант?
— Я пытался вас отыскать, а после вспомнил, что вы остановились в «Бендиксе».
— Да? — Я сразу насторожился, все мысли о женщине исчезли и я почувствовал, как у меня напряглись мышцы живота. — Какие-нибудь неприятности?
— Да… можно сказать. — Всхрапнув носом, он продолжал:
— Мисс Бакстер упала с лестницы. Она в больнице.
Я слышал замедленные удары своего сердца.
— Она сильно расшиблась?
— Ну, ничего опасного, но сильно. — Он умолк, снова всхрапнул носом и добавил:
— Сломаны запястье, лодыжка, трещина в ключице… здорово упала.
— Где она?
— В городской больнице. Подумал, что надо вас известить.
— Спасибо, — сказал я.
Послышался звук, озадачивший меня. Опять, что ли, катает свой карандаш?
— На верхней площадке натянули проволоку, — сказал он. — Между нами говоря, думаю, что для вас.
Тлеющий огонек ярости начал разгораться во мне.
— В самом деле? — сказал я и повесил трубку.
В течение нескольких минут я стоял, мрачно уставясь в противоположную стену. Натянутая на лестнице проволока предназначалась мне. Со всеми своими дурацкими идеями о доброте, Дженни пострадала вместо меня. Падение могло стоить ей жизни.
Я позвонил портье и попросил соединить меня с городской больницей. Когда дали больницу, я спросил, можно ли навестить мисс Бакстер. Какая-то сестра ответила, что до завтра нельзя, мисс Бакстер дали снотворное. Я поблагодарил и повесил трубку.
Начинало смеркаться и тени сгущались. Выйдя из отеля, я дошел до здания, где помещался офис Дженни, и поднялся на шестой этаж. Ярость внутри меня росла и росла. У меня все еще оставался ключ, который я забыл отдать ей. Я отпер дверь, включил свет, подошел к шкафу и достал палку. Положил ее на пол у стола в таком месте, чтобы ее не было видно. Все остальные конторы в здании были закрыты, свет горел только в моем окне. Я надеялся, что это соблазнит дружков Страшилы подняться для расправы со мной. Я страстно желал, чтобы они клюнули на приманку, что даст мне возможность дорваться до них и спустить с них шкуры.
Я прождал до половины двенадцатого, а потом, захватив палку, закрыл офис и спустился на улицу. Поймав такси, велел отвезти меня на Десятую улицу.
Когда мы приехали, я расплатился и подождал, пока такси отъедет, потом зашагал по улице, пустынной в этот час, хотя и клубы, и кафе еще работали.
Приблизился к кафе Сэма. Перед ним аккуратной шеренгой стояли семь сверкающих мотоциклов. Шум, вырывающийся из кафе, раздирал барабанные перепонки. Держа палку под мышкой, готовый к драке, я отвинтил колпачки с бензобаков, затем повалил их набок так, чтобы из них вылился бензин.
Из кафе вышли девушка в мини-юбке и парень с ожерельем на шее. Они остановились и изумленно уставились на меня.
— Эй! — несмело окликнул парень, — не тронь мотоциклы.
Не обращая на него внимания, я шагнул в сторону и закурил сигарету.
Девочка испустила крик, похожий на блеяние овцы, а парень метнулся обратно в кафе. Я отошел и щелчком послал горящую спичку в лужу бензина.
Последовал взрыв, ослепительная вспышка, потом взметнулось пламя. Жар заставил меня отступить на другую сторону улицы.
Семеро юнцов в грязных, желтых рубашках и отделанных кошачьим мехом штанах высыпали из кафе, но тут же попятились, остановленные жаром. Я наблюдал. Ни у кого из них не хватило духу вытащить хотя бы один мотоцикл из разбушевавшегося пламени. Они просто стояли и смотрели, как «хонды», вероятно, их единственная любовь, сгорают в огне.
Я ждал, сжимая палку в обеих руках, мысленно уговаривая их броситься на меня, чтобы я смог измолотить их: но они не решились. Как глупые, вонючие бараны они стояли и глядели на гибель игрушек, которые им позволяли чувствовать себя мужчинами, и не трогались с места.
Через пять минут мне надоело, и я ушел.
Хотя Дженни, находящаяся в больнице, и не знала этого, я чувствовал, что поквитался за нее.
Я спал без сновидений и проснулся в девятом часу, разбуженный телефонным звонком. Я снял трубку.
— Мистер Карр… вас тут спрашивает полицейский, — сказал портье с укором в голосе.
— Я сейчас спущусь, — сказал я. — Попросите его подождать.
Торопиться я не стал. Побрился, принял душ и надел дорогую спортивную рубашку и брюки, после чего спустился в скрипучем лифте.
Сержант О'Халлоран, массивный, в одной рубашке без мундира, в сдвинутой на затылок фуражке, заполнял собою одно из бамбуковых кресел. Он курил сигарету и читал местную газету.
Я подошел и сел рядом.
— Доброе утро, сержант. Выпьете со мной кофе?
Он опустил газету и, аккуратно сложив, положил ее на пол.
— Через полчаса мне на дежурство, — сказал он своим сиплым, сорванным голосом, — но я решил зайти. Обойдемся без кофе. — Он уставился на меня своими свиными глазками, холодными, как лед, и твердыми, как алмаз. — Ночью на Десятой был чертовский пожар.
— В самом деле? — Я ответил ему таким же взглядом. — Я еще не видел газеты.
— Сгорело семь дорогих мотоциклов.
— Кто-нибудь подал жалобу?
Он заложил толстые ноги одна на другую.
— Пока нет, но могут.
— И тогда вам, конечно, придется расследовать?
Он подался вперед и в его свиных глазках блеснул красный огонек.
— Вы начинаете меня беспокоить, Карр. Такой холодный, безжалостный сукин сын еще не появлялся в нашем городе. Хочу вам кое-что сказать неофициально: выкиньте еще один номер вроде вчерашнего и у вас будут неприятности. Вы чуть не спалили эту проклятую улицу. Хватит.
Я не испугался.
— Представьте ваших свидетелей, сержант, и только тогда говорите о неприятностях, но не раньше. Я ни в чем не признаюсь, но, по-моему, местная полиция не в силах справиться с ублюдками вроде Страшилы Джинкса и подобных ему, так что непонятно, с чего вы начинаете блеять, когда другие делают это за вас. — Я встал. — Если хотите чашку кофе, присоединяйтесь. Я иду пить кофе.
Он сидел, уставясь на меня, и вертел в руках недокуренную сигарету.
— Говорю вам… кончайте. Еще одна такая выходка, и вам не миновать каталажки. Ваше счастье, что мне по душе мисс Бакстер. Она делает нужное дело. Может, вы думаете, что надо свести счеты, но пора и честь знать. Я не стал вмешиваться, когда вы обломали Страшилу. Он получил по заслугам, но вот ночная ваша проделка мне не нравится. — Он тяжело поднялся на ноги и встал передо мной. — Чувствую я в вас что-то такое. Похоже вы позаковыристей, чем эта банда безмозглых стервецов. Если я прав, то вы можете нарваться на крупные неприятности.
— Вы это уже говорили, — отозвался я вежливо. — Кажется, вы сказали, что разговор неофициальный?..
— Угу.
— Тогда, опять-таки, неофициально, сержант, идите вы в… — Я встал, пересек пыльный холл и вошел в еще более унылую столовую. Там я выпил чашку скверного кофе, покурил и просмотрел местную газетенку. Фотография семи, кретинского вида, юнцов, стоящих с мокрыми глазами над останками своих мотоциклов, доставила мне немалое удовольствие.
Часов в десять я вышел из отеля и направился в единственный в городе цветочный магазин. Купив букет красных роз, я зашагал к городской больнице.
Иногда встречные улыбались мне, и я отвечал улыбкой. После долгого ожидания меня, наконец, пропустили к Дженни. Она выглядела бледной, ее длинные волосы, заплетенные в косы, лежали по обе стороны плеч.
Сестра засуетилась с вазой для цветов, а потом вышла. Пока она возилась, я смотрел на Дженни, чувствуя себя великаном. Она еще не знала, что я отомстил за нее. Я не только разделался со Страшилой, но теперь и оставил его семерых дружков без мотоциклов, что было равносильно для них стать кастратами.
— Привет, Дженни! Как дела? — спросил я.
Она печально улыбнулась.
— Я не ожидала увидеть вас. Думала, что после тех слов, которые я вам сказала, между нами конец.
Я пододвинул стул и сел.
— Так просто вы от меня не избавитесь. Забудем все. Как вы себя чувствуете?
— Я не могу ничего забыть. Зря я сказала, что вам непонятна доброта. Я рассердилась, а некоторые женщины, как мне кажется, в сердцах говорят не то, что думают на самом деле. Спасибо за розы… какие чудесные.
Интересно, что бы она подумала, узнав о семи сожженных мотоциклах.
— Хватит об этом, — сказал я. — Вы не сказали, как себя чувствуете.
Она состроила гримасу.
— О, нормально. Врач говорит, что я встану через три или четыре недели.
— Ту проволоку натянули для меня. Мне очень жаль, что вы наткнулись на нее.
Наступила долгая пауза, в течение которой мы смотрели друг на друга.
— Ларри… если у вас есть желание, вы могли бы оказать мне услугу, сказала она. — Насчет офиса вам незачем беспокоиться, об этом позаботились.
Из муниципалитета прислали замену, но тут есть одно дело особого рода… Вы не согласитесь заняться им вместо меня?
Дело особого рода.
Мне бы сказать ей, что я покончил с этой опекунской лавочкой, мне бы сказать, что это занятие для одних дураков, но меня подталкивала судьба.
— Конечно… что за дело?
— Завтра в одиннадцать из тюрьмы освобождают одну женщину. Я навещала ее и дала ей обещание. — На секунду умолкнув, Дженни посмотрела мне в глаза. Надеюсь, вы понимаете, Ларри, что для человека, сидящего в тюрьме, обещание очень много значит. Я обещала встретить ее, когда ее выпустят, и отвезти домой. Она пробыла в тюрьме четыре года. Это будет ее первая встреча со свободой, и я просто не могу разочаровывать ее. Если меня там не окажется… если никто не будет ее ждать, это может свести на нет все труды, которые я на нее потратила… так не согласитесь ли вы встретить ее, объяснить, что со мной случилось, и почему я не могла выполнить обещание, быть с ней поласковей и отвезти ее домой?
"Господи! — думал я, — как можно быть такой простушкой! " Женщина, которая провела за решеткой в суровых тюремных условиях четыре года наверняка должна быть тверже стали. Как и все прочие кружившие вокруг Дженни попрошайки, эта женщина втирала ей очки, но поскольку из-за меня Дженни сломала лодыжку, запястье и ключицу, я решил помочь ей.
— Это не проблема, Дженни. Конечно, я встречу ее.
Она одарила меня своей теплой, дружеской улыбкой.
— Спасибо, Ларри… вы сделаете доброе дело.
— Как я ее узнаю?
— Ее одну освобождают завтра. У нее рыжие волосы.
— Тогда это просто. За что ее посадили… или мне не следует спрашивать?
— Нет, не следует. Разве это имеет какое-нибудь значение? Она отсидела свой срок…
— Да. И куда мне ее везти?
— У нее дом неподалеку от шоссе 3. Там живет ее брат. Она покажет вам дорогу.
Появилась медсестра и заявила, что Дженни нужно отдыхать. Вероятно, она была права. Дженни выглядела обессиленной.
— Ни о чем не беспокойтесь. — Я встал. — В одиннадцать часов я буду на месте. Вы не сказали, как ее зовут.
— Рея Морган.
— Порядок. Я навещу вас завтра после обеда и расскажу, как все произошло.
Сестра выгнала меня из палаты.
Удаляясь от больницы, я думал, что впереди у меня большая часть дня, которую нечем было заполнить. Я еще не знал тогда, что завтра в одиннадцать встреча с Реей Морган изменит все.
В четыре минуты двенадцатого решетка, загораживающая вход в исправительный дом, распахнулась, и Рея Морган вышла на бледный солнечный свет, пробивавшийся сквозь смог и цементную пыль.
Я сидел в отремонтированном «бьюике» уже минут двадцать и, увидев ее, щелчком отбросил сигарету, вылез из машины и подошел к ней.
Трудно описать эту женщину словами, могу только сказать, что она была высокой, стройной, с густыми волосами спелого каштана, одетая в поношенный серый плащ и темно-синие брюки, с запыленными и стоптанными туфлями на ногах. Женщины бывают красивые, хорошенькие и привлекательные, но Рея Морган не подходила ни под одну из этих категорий. Она была Рея Морган, единственная в своем роде. У нее были хорошие черты, хорошая фигура, длинные ноги и прямые плечи. Но самое большое впечатление производили ее необыкновенные темно-зеленые глаза. Это были большие глаза, и они смотрели на мир с подозрением, циничной насмешкой и обнаженной сексуальностью. Эта женщина познала все. Когда наши взгляды встретились, у меня появилось чувство, что она на несколько лет старше меня опытом.
— Я — Ларри Карр, — сказал я. — Дженни в больнице. С ней произошел несчастный случай. Она попросила меня заменить ее.
Она взглянула на меня. Ее глаза раздели меня и ощупали мое тело. Ничего подобного не испытывал раньше. Я реагировал на ее медленный, изучающий взгляд так, как реагировал бы всякий мужчина.
— Ладно. — Она посмотрела на «бьюик». — Двинули отсюда. Дайте сигарету.
У нее был низкий, хриплый голос, такой же бесстрастный, как и ее глаза.
Протягивая пачку сигарет, я сказал:
— Разве вы не спросите, насколько серьезно пострадала Дженни?
— Дайте прикурить.
Когда я подносил огонь к ее сигарете, во мне закипал гнев.
— Вы слышали, что я сказал?
Она втянула дым в легкие и медленно выпустила его из тонких ноздрей и жесткого рта.
— И что с ней?
Равнодушие, звучавшее в ее голосе, сказало мне лучше всяких слов, какой простофилей была Дженни.
— Сломала лодыжку и запястье и перелом ключицы, — ответил я.
Она сделала еще одну затяжку.
— Так и будем тут торчать? Я хочу домой: ведь вас для этого прислали… отвезти меня домой.
Она обошла меня и, подойдя к «бьюику», открыла правую дверцу, проскользнула в машину и захлопнула дверцу.
Меня охватила холодная ярость. Я рывком распахнул дверцу.
— А ну, вылезай, сука! — заорал я на нее. — Можешь идти пешком! Я тебе не фрайер, вроде Дженни! Вылезай или я тебя вытащу!
Она еще раз затянулась сигаретой, разглядывая меня.
— Я и не считаю тебя фрайером. Не бурчи кишками, я заплачу. Отвези меня домой и я заплачу за проезд.
Мы посмотрели друг на друга. И тут мною овладела та же жажда секса, что и прошлым вечером. Я едва сдерживал желание вытащить ее из машины и разложить прямо на грязной, запыленной цементом, дороге.
Теперь ее зеленые глаза казались мне омутом обещания.
Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Машина помчалась по шоссе.
Когда я ждал на перекрестке удобного момента, чтобы пристроиться к потоку транспорта, она спросила:
— Как тебя угораздило связаться с этой дурочкой? Говоришь ты вроде на моем языке.
— Ты знай помалкивай. Чем больше я тебя слушаю, тем меньше ты мне нравишься.
Она рассмеялась.
— А ты штучка, парень!
Она небрежно опустила свои пальцы на мое бедро. Я отбросил ее руку.
— Заткнись и сиди смирно, а то пойдешь пешком! — рявкнул я на нее.
— Ладно. Дай еще сигарету.
Я кинул ей пачку и вырулил на шоссе. Через пять минут быстрой езды мы проехали мимо ресторана «Плаза».
— А он все еще тут, — заметила она.
Я вдруг вспомнил, что эта женщина провела четыре вода за решеткой. Эта мысль встряхнула меня. Я отпустил педаль газа.
— Куда везти? — спросил я, не глядя на нее.
— Еще миля, а там первый дорожный знак слева.
Следуя ее указаниям, через милю я свернул с шоссе на дорогу.
Время от времени я посматривал на нее. Она сидела, отодвинувшись от меня, глядя в ветровое стекло. В профиль ее лицо казалось высеченным из мрамора: такое же холодное и жесткое.
Я думал о ее словах: «Я заплачу за проезд». Вкладывала ли она в них тот же смысл, который придавал им я? Вожделение окатывало меня волнами горячей крови. Я не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал такое неистовое желание, и это потрясло меня.
— Далеко еще? — спросил я осипшим голосом.
— Повернешь налево в конце дороги и мы на месте, — сказала она и выбросила окурок в открытое окошко.
Я проехал еще немного и повернул налево. Впереди показалась узкая дорожка, и я замедлил ход. В конце дорожки стоял дощатый одноэтажный дом с верандой, заброшенный, ветхий, убогий.
— Это твой дом?
— Он самый.
Я затормозил, рассматривая постройку. Мне казалось, что худшего места для жилья и быть не может. Дом окружали буйные заросли сорняков, некоторые в пять футов высотой. Ограда повалилась и исчезла под сорняками, несколько железных бочек из-под горючего, пустые консервные банки и клочья бумаги усыпали подходы к дому.
— Трогай! — нетерпеливо сказала она. — Что рот разинул?
— Это в самом деле твой дом?
Она закурила еще одну сигарету.
— Здесь жил мой никудышный дурачок-папаша. Это все, что он нам оставил, сказала она. — Тебе-то какая забота? Не хочешь ехать дальше, могу дойти и так.
— Нам? Кому это нам?
— Мне и брату. — Она открыла дверцу и выскользнула из машины. — Пока, мистер Благодетель. Спасибо, что подвез, — и она направилась к дому, быстро и широко шагая по неровной, усыпанной мусором, земле.
Я подождал, пока она дойдет до двери, потом запустил мотор, проехал до конца дороги, где она терялась в траве, там остановился и, выйдя из машины, двинулся к дому.
Входная дверь была открыта. Я заглянул в тесную прихожую. Слева виднелась отворенная дверь в комнату. Я услышал мужской голос, говоривший:
— Господи! Никак вернулась!
По мне прокатилась волна холодного горького разочарования «Я заплачу за проезд» оказалось обманом.
Я шагнул вперед и Рея, услышав меня, обернулась.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она.
Показался мужчина, видимо, брат: высокий, мощного сложения, с такими же густыми каштановыми волосами и зелеными глазами, с угловатым лицом. Он был одет во что-то наподобие грязного мешка и замызганные джинсы. На вид он казался несколькими годами моложе ее: двадцать четыре, может меньше.
— Это кто?
— Я — Ларри Карр, — сказал я. — Сотрудник бюро опеки.
Мы уставились друг на друга, и я немедленно возненавидел его, когда он издал короткий глумливый смешок.
— И что только к тебе не липнет, — сказал он Рее. — То хмыри какие-то… теперь вот опекун из бюро.
— Ох, заткнись! — огрызнулась она. — Он никого не кусает. Есть какая-нибудь еда в этой вонючей дыре?
Я переводил взгляд с сестры на брата. Они были из чуждого мне мира.
Вспомнился Парадайз-Сити с его богатыми, жирными старухами и их собаками, суетящийся и мельтешащий Сидни, чистая, привлекательная молодежь в несусветных нарядах, и все же эта убогая обстановка имела для меня что-то притягательное.
— Как насчет помыться? — сказал я. — Я угощу вас обоих обедом.
Мужчина отпихнул Рею в сторону и двинулся ко мне.
— По-твоему, мне нужно мыться?
— Конечно. Еще бы не нужно… от тебя воняет.