Чейз Джеймс Хэдли. Сильнее денег

   Внезапно из ее комнаты донеслось чиханье. Я вспомнил, как она промокла в тот вечер, когда появилась в баре Расти. Не хватало только, чтобы она простудилась и потеряла голос.
   Засыпая, я услышал, как она все еще продолжает чихать.
   На следующее утро я вышел из своей комнаты вскоре после одиннадцати. Римма стояла в дверях напротив и поджидала меня. Я поздоровался.
   – Ну и расчихалась же ты вчера! Простудилась?
   – Нет.
   В ярких лучах солнца, светившего в окно коридора, Римма выглядела ужасно. Слезившиеся глаза запали, нос покраснел, побледневшее и покрытое красными пятнами лицо заострилось.
   – Я сейчас иду к Уилли Флойду, – сказал я. – Может, тебе лучше полежать? Вид у тебя отвратительный. Если Уилли увидит тебя такой, то нечего и рассчитывать на успех.
   – Со мной все в порядке. – Девушка устало провела рукой по лицу. – Не одолжишь ли мне полдоллара на кофе?
   – Бог ты мой! Я же сказал, что у меня у самого ничего нет.
   Ее лицо у меня на глазах начало как-то раскисать и стало еще более отталкивающим.
   – Но я же два дня ничего не ела! Не знаю, что мне и делать. Ну, дай хоть немного… Ну хоть что-нибудь…
   – Я на мели, как и ты! – крикнул я, теряя самообладание. – Я же пытаюсь устроить тебя на работу! Что же тебе еще нужно?
   – Я голодаю. – Римма бессильно прислонилась к косяку и заломила руки. – Пожалуйста, одолжи мне что-нибудь.
   – Черт возьми! Ну, хорошо. Я дам тебе полдоллара, только, чур, с возвратом.
   Мне внезапно пришло в голову, что уж если я хочу, чтобы она произвела впечатление на Флойда, получила у него работу и дала мне возможность зарабатывать мои десять процентов, то я должен позаботиться о ней.
   Вернувшись к себе, я открыл ящик туалетного столика и достал монету в полдоллара. Ящик содержал в себе всю мою недельную получку – тридцать долларов. Доставая деньги, я загородил собой ящик, тут же задвинул его и закрыл на замок.
   От меня не укрылось, как дрожала рука девушки, когда она брала монету.
   – Спасибо, я верну. Честное слово!
   – Надеюсь. Я и сам еле-еле свожу концы с концами и не намерен заниматься благотворительностью.
   Я вышел из комнаты и, повернув ключ в двери, положил его в карман.
   – Я буду ждать у себя, – сказала Римма. – Только выпью в кафе напротив чашечку кофе и сразу же вернусь.
   – Приведи себя в порядок. Если Уилли захочет увидеть тебя сегодня же, надо, чтобы ты выглядела не так, как сейчас. А петь-то ты сможешь сегодня, ты уверена?
   Она кивнула.
   – Сколько угодно и когда угодно.
   – В таком случае, пока. – Я спустился по лестнице и вышел на солнце.
   Уилли я застал в его кабинете. Он пересчитывал кучу двадцатидолларовых банкнот и для ускорения процесса время от времени слюнявил грязный палец.
   Он закончил подсчет, спрятал деньги в ящик стола и вопросительно взглянул на меня.
   – Ну, Джефф, чем мы недовольны? – поинтересовался он. – Чего мы хотим?
   – Я нашел девушку с чудесным голосом. Ты обалдеешь, Уилли. Именно то, что ты искал.
   Его розовое одутловатое лицо выражало лишь скуку.
   – А я и не ищу дамочек с чудесными голосами. Их тут – сколько твоя душа пожелает… На пяток дюжина… Когда ты перейдешь в мой клуб? Пора бы уже поумнеть, Джефф. Живешь, не знаю как.
   – Обо мне не беспокойся. Живу неплохо, Уилли. Но ты должен послушать девушку. Ты будешь платить ей гроши, а она вызовет сенсацию. У нее сносная внешность и голос, какой твоим паршивым посетителям и не снился.
   Уилли достал из кармана сигару, откусил кончик и выплюнул в противоположный угол комнаты.
   – Вот уж не думал, что ты интересуешься бабами.
   – А я и не интересуюсь. Речь идет о деле. Я выступаю в качестве ее антрепренера. Разреши привести ее сюда вечером. Тебя не убудет. Послушай ее, а потом мы обсудим деловую сторону.
   Уилли пожал жирными плечами.
   – Значит, до вечера.
   Я почти не сомневался, что Уилли, прослушав Римму, сразу же пригласит ее. Возможно, он согласится платить девушке долларов семьдесят пять в неделю. Тогда на мою долю придется семь с половиной долларов. Да тридцать у Расти. Не сомневался я и в том, что после первых выступлений Риммы в клубе Уилли о ней заговорят, и тогда я смогу устроить ее в какой-нибудь шикарный ночной клуб, где ей станут платить куда больше.
   От этих мыслей у меня чуть не закружилась голова. Я уже представлял себя знаменитым антрепренером, роскошный кабинет, переговоры с крупными звездами, выгодные контракты.
   От Уилли я поехал прямо домой, считая, что сейчас самое время сообщить Римме о своем решении. Уилли я не представлю ее до тех пор, пока она не заключит со мной соответствующий договор. Не хватало еще, чтобы ее перехватил какой-нибудь другой жучок!
   Прыгая сразу через несколько ступенек, я взбежал по лестнице и влетел в комнату Риммы.
   Служанка Кэрри, представлявшая в своем лице весь технический персонал в меблированных комнатах, меняла на кровати белье. Риммы в комнате не оказалось.
   Кэрри уставилась на меня. Это была рослая, полная женщина, содержавшая вечно пьяного бездельника мужа.
   У нас с Кэрри сложились хорошие отношения. Часто, когда она убирала мою комнату, мы делились своими горестями и неприятностями. И того, и другого у нее было гораздо больше, чем у меня, и все же она никогда не теряла жизнерадостности и постоянно уговаривала меня вернуться домой.
   – А где мисс Маршалл? – спросил я, останавливаясь в дверях.
   – Уехала полчаса назад.
   – Уехала? Совсем?
   – Да, совсем.
   Меня охватило жесточайшее разочарование.
   – Она ничего не поручала мне передать? Может, она сказала, куда уезжает?
   – Нет, не сказала и никаких поручений не оставляла.
   – А за комнату заплатила?
   Кэрри ухмыльнулась, обнажив большие желтые зубы. Ее позабавило предположение, что из меблирашек миссис Майлред можно уехать, не заплатив.
   – Конечно, заплатила.
   – Сколько?
   – Два доллара.
   Я медленно и глубоко вздохнул. Похоже, что меня надули на полдоллара. Видимо, деньги у Риммы все же были. Она просто-напросто придумала всю эту историю с голоданием, а я и уши развесил.
   Я подошел к своей комнате, вставил ключ в замочную скважину и пытался открыть замок, но ключ не повернулся. Тогда я нажал на ручку, и дверь распахнулась. Она оказалась не на замке, хотя я хорошо помнил, что запер ее, отправляясь к Уилли.
   Беспокойство овладело мной, когда я направлялся к туалетному столику. И действительно, его ящик оказался открытым, а тридцать долларов, на которые мне предстояло жить целую неделю, исчезли.
   Римма бессовестно обманула меня.

2

   Следующая неделя выдалась для меня довольно трудной. Правда, Расти дважды в день кормил меня в кредит, но на сигареты денег не давал. Миссис Майлред, после того, как я пообещал ей выплатить двойную сумму за следующую неделю, согласилась подождать плату за комнату. Кое-как я перебился эти семь дней, и все это время Римма не выходила у меня из головы. Я обещал себе, что если когда-нибудь вновь увижу ее, она навсегда запомнит нашу встречу. Некоторое время еще мучило сожаление, что мне так и не удалось стать ее антрепренером, но недели через две я уже не вспоминал о Римме и повел прежнюю никчемную жизнь.
   Однажды, примерно через месяц после описанных событий, Расти попросил меня съездить в Голливуд за неоновой вывеской для бара. Он добавил, что я могу воспользоваться его машиной, а за хлопоты обещал заплатить два доллара.
   Делать мне все равно было нечего, и я согласился. Получив вывеску, я положил ее на заднее сиденье старенького «олдсмобиля» и решил проехать через район киностудий.
   У входа в «Парамаунт» я увидел Римму. Она о чем-то спорила с вахтером. Я с первого взгляда узнал ее по ее серебристой голове.
   На ней был черный, плотно облегавший фигуру комбинезон, красная блузка и такие же красные туфельки, вроде балетных. Как и всегда, она выглядела замызганной и неряшливой.
   Поставив машину на свободное место между «бьюиком» и «кадиллаком», я направился к Римме.
   Вахтер тем временем скрылся в своей каморке и с силой захлопнул дверь. Римма повернулась и пошла в мою сторону. Меня она узнала, когда мы чуть не столкнулись. Девушка остановилась как вкопанная и уставилась на меня. Ее лицо покрылось густым румянцем. Она исподтишка посмотрела по сторонам, но бежать было некуда, и она решила действовать нагло.
   – Привет, – сказал я.
   – Привет.
   – Наконец-то мы встретились.
   Я подошел еще ближе, готовый схватить ее, если она вздумает улизнуть.
   – Ты должна мне тридцать долларов, – сказал я и улыбнулся.
   – Ты, кажется, шутишь? – Темно-голубые глаза Риммы смотрели куда-то мимо меня. – Какие тридцать долларов?
   – Тридцать долларов. Те, что ты украла у меня. Давай-ка деньги, или нам придется прогуляться в участок.
   – Ничего я у тебя не крала! Я должна тебе полдоллара, и все.
   Я схватил ее за тонкую руку.
   – Пошли. И не вздумай устраивать сцену. Я ведь сильнее тебя. Идем в участок, и пусть полицейские разберутся, что к чему.
   Римма сделала попытку вырваться, но, признав свое бессилие, пожала плечами и покорно пошла за мной. Я толкнул ее в машину и сел рядом.
   – Это твоя машина? – с внезапным интересом спросила Римма, когда я заводил мотор.
   – Нет, крошка, не моя. Я по-прежнему без средств и по-прежнему намерен заставить тебя вернуть деньги. Как ты жила все это время?
   – Неважно. Сижу на мели.
   – Ну, что ж. А теперь посидишь немного в тюрьме, может, это пойдет тебе на пользу. По крайней мере, бесплатное питание.
   – Ты не отправишь меня в тюрьму!
   – Конечно, если ты вернешь мне деньги.
   – Извини, пожалуйста, – Римма выставила грудь, повернулась ко мне и положила свою руку на мою. – Мне тогда до зарезу нужны были деньги. Я верну. Клянусь тебе!
   – Не клянись. Просто верни, и дело с концом.
   – Но у меня нет сейчас ни цента.
   – Дай-ка сумочку.
   Она прижала к себе потрепанную маленькую сумочку.
   – Нет!
   Я повернул машину к тротуару и резко затормозил.
   – Ты слышала? Дай сумочку, или я отвезу тебя в ближайший полицейский участок.
   Римма сверкнула глазами.
   – Оставь меня в покое. Нет у меня денег. Я их истратила.
   – Знаешь, крошка, мне это совсем-совсем безразлично. Дай мне твою сумку, иначе будешь разговаривать с полицейскими.
   – Ты пожалеешь об этом! Я говорю серьезно. Я не скоро забываю.
   – А меня не интересует, скоро или не скоро. Дай сюда!
   Римма бросила мне на колени потрепанную сумку.
   Я открыл ее. В ней оказалось пять долларов и восемь центов, пачка сигарет, ключ от комнаты и грязный носовой платок.
   Я взял деньги, положил их в карман и швырнул сумку обратно.
   – Вот уж чего я тебе никогда не забуду, – тихо заметила Римма.
   – И чудесно. Во всяком случае, это тебе наука на будущее. Где ты живешь?
   Римма с мрачным выражением лица назвала адрес пансиона недалеко от того места, где мы находились.
   – Вот туда мы и поедем.
   Следуя сердитым, отрывочным указаниям девушки, я привез ее к еще более грязному и запущенному дому, чем мой. Из машины мы вышли вместе.
   – Придется тебе перебраться в мой пансион, крошка, – заявил я. – Будешь петь, зарабатывать деньги и вернешь мне украденное. Твоим антрепренером буду я, и тебе придется платить мне десять процентов со всех заработков. Мы составим письменный договор, но прежде всего ты соберешь свои вещи, и я увезу тебя из этой дыры.
   – Ничего я пением не заработаю.
   – Это уж моя забота. Ты сделаешь то, что я тебе велю, а иначе отправишься в тюрьму. Давай решай, да побыстрее!
   – Ты можешь оставить меня в покое? Я же говорю, что ничего не заработаю пением.
   – Ты поедешь со мной, или предпочитаешь отправиться в тюрьму?
   Римма молча смотрела на меня. В ее глазах я видел ненависть, но это меня не беспокоило. Она была в моих руках и могла ненавидеть сколько угодно. Так или иначе, но ей придется вернуть деньги.
   – Хорошо, я еду с тобой, – сказала она наконец.
   Сборы не заняли у Риммы много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за квартиру, потом я привез ее в свой пансион.
   Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она раскладывала вещи, я написал договор, составленный в громких, но юридически совершенно несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и получал право на десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я отправился к Римме.
   – Распишись вот здесь, – потребовал я, показывая на бумагу.
   – И не подумаю, – мрачно ответила Римма.
   – Тогда отправляемся в участок.
   В глазах Риммы снова вспыхнула ненависть. Помедлив, она нехотя поставила свою подпись.
   – Так-то лучше, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу». Ты будешь петь, как еще не пела никогда, получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю. Из этих денег я возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В дальнейшем, крошка, тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а уж потом ты будешь зарабатывать и на себя.
   – А я говорю, что не смогу зарабатывать пением, вот увидишь.
   – А я спрашиваю: почему? С таким голосом будешь грести деньги лопатой.
   Римма закурила и жадно втянула дым. Я заметил, что она как-то сразу раскисла и обмякла, словно у нее вынули позвоночник.
   – Хорошо. Я сделаю по-твоему.
   – А что ты наденешь?
   С явным усилием она поднялась со стула и открыла гардероб. У нее оказалось только одно платье, да и то не из блестящих. Впрочем, я знал, что в «Голубой розе» предпочитают не слишком яркое освещение; платье сойдет, тем более, что другого не было.
   – Мне бы поесть, – сказала Римма, вновь тяжело опускаясь на стул. – Весь день я ничего не ела.
   – У тебя одно на уме. Поешь, когда получишь работу. Что ты сделала с деньгами, которые украла у меня?
   Римма молча смотрела на меня некоторое время.
   – Прожила. На что-то же я должна была жить!
   – Разве ты нигде не работаешь?
   – Иногда.
   – Что ты намерена спеть сегодня? Пожалуй, «Тело и душа» лучше всего подойдет для начала. А на бис?
   – Ты уверен, что мне придется петь на бис? – спросила Римма с кислым выражением.
   Я с трудом удерживал себя, чтобы не ударить ее.
   – Мы исполним старые мелодии. Ты знаешь «Не могу забыть того парня»?
   – Знаю.
   «Ну и чудесно. Все обалдеют, когда услышат эту песню в исполнении певицы с голосом, похожим на серебряный колокольчик».
   – Ну и чудесно! – повторил я вслух и взглянул на часы. Было около четверти восьмого. – Я скоро вернусь, а ты переодевайся. Встретимся через час.
   Я подошел к двери и вынул ключ.
   – Вот что, крошка. Чтобы тебя не соблазняла мысль о бегстве, я тебя закрою.
   – Я и так никуда не убегу.
   – Вот об этом я и забочусь.
   Я вышел из комнаты и закрыл дверь на ключ.
   Вручив Расти неоновую вывеску, я предупредил его, что сегодня вечером не приду в бар.
   Расти как-то чересчур уж пристально посмотрел на меня.
   – Знаешь, Джефф, – сказал он, смущенно почесывая затылок, – пора нам поговорить с тобой. Мои постоянные посетители не очень-то разбираются в твоих музыкальных способностях. Я не могу платить тебе тридцать долларов в неделю. Пора бы тебе взяться за ум и отправиться домой. Все-таки ты ведешь здесь бесполезную жизнь. Одним словом, я больше не могу держать тебя. Приобретаю радиолу-автомат. Ты работаешь последнюю неделю.
   Я широко улыбнулся.
   – Ну что ж, Расти, договорились. Я знаю, ты хочешь мне добра, но домой я не поеду. Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду ездить в «кадиллаке».
   Потеря тридцати долларов в неделю меня не беспокоила. Я не сомневался, что Римма вскоре начнет зарабатывать большие деньги.
   Позвонив Уилли Флойду, я сообщил, что привезу Римму примерно в половине десятого. Он согласился, хотя и без особого энтузиазма. Потом я вернулся в наш пансион и по пути в свою комнату заглянул к Римме. Она спала.
   Времени до половины десятого оставалось еще много, и я не стал будить девушку. Я прошел к себе, побрился, надел чистую сорочку, потом вынул из шкафа смокинг, почистил его и погладил. Вообще-то смокинг выглядел далеко не блестяще, но другого у меня не было, а о покупке нового я не смел и мечтать.
   Без четверти девять я снова зашел к Римме и разбудил ее.
   – Ну, звезда, вставай. В твоем распоряжении всего полчаса.
   Римма выглядела довольно апатичной. От меня не укрылось, что ей стоило немалых усилий подняться.
   Может, она в самом деле была голодна. Во всяком случае, я понял, что она не сможет петь в таком состоянии.
   – Вот что. Я пошлю Кэрри за бутербродами, а ты пока одевайся.
   – Как хочешь.
   Равнодушие Риммы обеспокоило меня. Она начала переодеваться, и я ушел. Кэрри я нашел внизу, на крыльце.
   По моей просьбе она сходила в лавку за бутербродами. С кульком в руках я поднялся в комнату Риммы.
   Девушка уже переоделась и теперь сидела перед засиженным мухами зеркалом. Я положил кулек ей на колени, но она с гримасой его отбросила.
   – Я ничего не хочу.
   – Черт возьми…
   Я схватил Римму за руки, заставил встать и с силой встряхнул ее.
   – Да приди же ты в себя, слышишь? Ты будешь сегодня петь! Другой такой возможности не представится. Ешь этот проклятый бутерброд – ты же вечно жалуешься на голод! Ешь, говорю!
   Римма вынула из кулька бутерброд и, отщипывая маленькие кусочки, принялась есть, но почти сразу же перестала.
   – Меня стошнит, если я съем еще хоть капельку.
   Бутерброд пришлось доедать мне.
   – Просто противно смотреть на тебя, – заметил я с набитым ртом. – Иногда я вообще жалею, что познакомился с тобой. Ну, что ж, пошли. Я обещал Уилли приехать в половине десятого.
   Все еще продолжая жевать, я немножко отступил и оглядел Римму. Бледная как полотно, с синяками под глазами, девушка казалась выходцем с того света. И все же было в ней что-то пикантное и зазывающее.
   Мы спустились по ступенькам и вышли на улицу.
   Вечер выдался душный, но когда Римма случайно прикоснулась ко мне, я почувствовал, что она вся дрожит.
   – Что с тобой? – резко спросил я. – Ты мерзнешь?
   – Нет. Ничего.
   Вдруг она громко чихнула.
   – Перестань! – крикнул я. – Тебе же надо сейчас петь.
   Она, без сомнения, действовала мне на нервы, но я сдерживался, думая о ее голосе. Каково будет, если она расчихается перед Уилли Флойдом?
   Мы сели в трамвай и доехали до Десятой улицы. Вагон был переполнен, и Римму прижали ко мне. Время от времени я чувствовал, как ее начинает трясти. Это серьезно беспокоило меня.
   – Ты здорова? Ты сможешь петь, правда?
   – Я здорова. Отстань.
   В клубе «Голубая роза», как всегда, собрались видавшие виды почти преуспевающие и почти честные бизнесмены, почти красивые девицы легкого поведения, время от времени получавшие крошечные роли в кино, и гангстеры, устроившие себе выходной вечер.
   Подталкивая перед собой Римму, я довел ее до кабинета Уилли, постучал и, открыв дверь, втолкнул девушку в комнату.
   Уилли сидел, положив ноги на стол, и чистил ногти. Он взглянул на нас и нахмурился.
   – Хэлло, Уилли, – сказал я. – Вот и мы. Познакомься с Риммой Маршалл.
   Уилли еще раз внимательно осмотрел нас и кивнул. Взгляд его маленьких глаз задержался на Римме, и он поморщился.
   – Когда мы начнем? – спросил я.
   Уилли пожал плечами.
   – Мне безразлично. Хоть сейчас. – Он снял ноги со стола. – Ты уверен, она действительно хорошо поет? Что-то не похоже, если судить по ее виду.
   – Я не напрашивалась сюда! – с внезапной вспышкой негодования заявила Римма.
   – Замолчи! – прикрикнул я. – Не лезь не в свои дела. Цыплят по осени считают, – снова обратился я к Уилли. – Это замечание обойдется тебе в сто долларов в неделю.
   Уилли рассмеялся.
   – Да ну? Она действительно должна оказаться чудом, чтобы заставить меня расстаться с такими деньгами. Что ж, пойдем послушаем.
   Мы вышли в ресторан и постояли в полумраке, пока не умолк оркестр. Потом Уилли поднялся на сцену, велел музыкантам отдохнуть и объявил о предстоящем выступлении Риммы.
   Его объявление было кратким. Он сказал только, что одна маленькая девочка хочет спеть одну-две песенки. Потом он махнул нам, и мы предстали перед публикой.
   – Как можно громче! – шепнул я Римме, усаживаясь за пианино.
   Болтовня в ресторане не смолкла, в зале не раздалось ни единого хлопка.
   Меня это не обеспокоило, я знал, что как только Римма запоет и послышится ее серебристый голос, все немедленно онемеют.
   Уилли, хмурясь, стоял около меня и не спускал глаз с Риммы. Его явно что-то тревожило.
   Стоя около пианино, девушка равнодушно смотрела в наполненный дымом мрак. Она казалась совершенно спокойной.
   Я начал играть.
   Первые пять или семь тактов Римма спела как профессиональная певица. Ее чистый, звенящий голос наполнил зал, тон и ритм его были идеальными. Я внимательно следил за девушкой. И вдруг с ней что-то произошло. Ее лицо начало вытягиваться, она сбилась с такта, голос изменился. Она перестала петь и расчихалась. Поминутно содрогаясь, она наклонилась вперед и закрыла лицо руками.
   В зале стояла могильная тишина, нарушаемая лишь ее чиханьем, потом послышался гул голосов.
   Я перестал играть.
   – Уведи эту наркоманку! – донесся до меня крик Уилли. – За каким чертом ты привел ее ко мне? Уведи ее сейчас же, слышишь?!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

   Римма лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и время от времени чихала. Ее трясло.
   Я молча стоял у нее в ногах.
   «Так мне и надо! – мысленно корил я себя. – Все симптомы были налицо, а мне и в голову не приходило, что она наркоманка, хотя я должен был догадаться еще в тот вечер, когда она расчихалась и долго не могла остановиться».
   Уилли Флойд пришел в ярость. Прежде чем выгнать нас, он сказал, что, если я когда-нибудь осмелюсь показать нос в его клубе, он велит своему вышибале как следует вздуть меня. И он не шутил.
   Я с трудом довел Римму до дому. Она настолько расклеилась, что я не решился войти с ней в трамвай. По временам мне приходилось почти нести девушку. Кое-как я дотащил ее переулками до пансиона.
   Постепенно она стала успокаиваться.
   Наблюдая за Риммой, я чувствовал себя довольно-таки неважно. Потерять работу у Расти, поссориться с Уилли Флойдом и вдобавок посадить себе на шею наркоманку!
   Следовало бы побросать свои вещи в чемодан и бежать. Я так бы, наверное, и поступил, но в ушах у меня начинал звучать удивительный голос Риммы, и я снова принимался думать о больших деньгах, которые она могла бы зарабатывать, о заключенном с ней контракте и о своей доле гонорара.
   Внезапно Римма повернулась и взглянула на меня.
   – Я же предупреждала, – сказала она задыхаясь. – А теперь убирайся и оставь меня в покое!
   – Да, ты предупреждала, – согласился я, облокачиваясь на спинку кровати и не сводя с нее глаз. – Но ты так и не сказала, что с тобой. Давно ты употребляешь эту гадость?
   – Три года. Теперь я не могу без этого жить. – Римма села, вынула носовой платок и протерла глаза.
   – Три года? Сколько же тебе лет?
   – Восемнадцать. Да тебе-то что?
   – Значит, ты употребляешь наркотики с пятнадцати лет? – ужаснулся я.
   – Замолчи!
   – Это Уилбор снабжал тебя ими?
   – Ну, а если и он? – Римма высморкалась. – Ты хочешь, чтобы я пела? Ты хочешь, чтобы я произвела сенсацию? Тогда дай мне денег. У меня все получится чудесно, когда я сделаю укол. Ты еще не слышал, как я могу петь! Дай мне денег, и больше мне ничего не надо.
   Я присел на край кровати.
   – Не говори глупостей. Денег у меня нет, а если бы и были, я бы все равно не дал. С таким голосом, как у тебя, ты можешь прославиться, я уверен. Мы тебя вылечим, а потом, когда ты отвыкнешь от наркотика, все будет в порядке, и у тебя появятся деньги, много денег.
   – Старо. Ничего не получится. Лучше дай-ка мне сейчас немного, ну, хоть пять долларов. Я знаю тут одного человечка…
   – Ты отправишься в больницу.
   Римма насмешливо посмотрела на меня.
   – В больницу? Больницы переполнены такими, как я, и врачи ничего не могут сделать с ними. Я уже побывала в больнице. Дай мне пять долларов! Я буду петь для тебя. Я буду прямо-таки потрясающей. Всего пять долларов!
   Больше я не мог слушать. Меня мутило от одного ее взгляда. Я был по горло сыт событиями этого вечера и направился к двери.
   – Куда ты?
   – Спать. Продолжим завтра. На сегодня с меня хватит.
   Я ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь.
   Мне долго не удавалось заснуть, и вскоре после двух часов ночи я услышал, как ее дверь открылась, и Римма на цыпочках прошла по коридору. Но в ту минуту я был бы, пожалуй, рад, если бы она собрала свои вещи и сбежала.
   На следующее утро я встал часов в десять, оделся, подошел к ее комнате и приоткрыл дверь.
   Римма спала. Судя по мягкому, спокойному выражению ее лица, она все же достала где-то наркотик. Ее серебристые волосы рассыпались по подушке, она даже казалась хорошенькой. Видимо, ей удалось найти какого-нибудь простака, а вместе с ним и денег.
   Я закрыл дверь, спустился по лестнице и, оказавшись на залитой солнцем улице, зашагал к бару.
   Увидев меня, Расти удивился.
   – Я хочу с тобой переговорить, – сказал я. – По-серьезному, Расти.