Чижъ Антон. Тайные полномочия

   Рибер не мог понять, откуда взялось невидимое, но ощутимое напряжение и что тому стало причиной. Так бурно и радостно представили команду репортерам, и вдруг какое-то уныние. Может, устали после сильных эмоций? Как часто бывает после высокого подъема, наступил спад, нервная система требует отдыха. Вот Немуров, вроде как обычно следит за своим начальником, не хуже дрессированной собачки. И все равно какой-то он кислый, нет в нем искры и живинки. Отчего? Или вот Бобби. Старательно отворачивается. Никак не может пережить поражения в споре. А ведь раньше всегда принимал проигрыши легко. Граве какой-то мрачный. То лез с дурацкими расспросами, то вдруг надулся и забился в угол. Даже Паша Чичеров, у которого энергия била через край, тихонько ногти чистит. И Мангейма нет до сих пор, с чего это он вдруг смеет опаздывать. Рибер подумал, что все его усилия держать команду под невидимым, но твердым управлением в который раз пошли прахом. Только-только удалось выстроить так, что без его совета и мнения никто и пикнуть не смел. И вот опять все сначала. Господа не желают быть благодарными, не ценят всего, что он совершил для этой поездки, и делают вид, что ничем от него не зависят. Придется аккуратно показать, кто здесь главный. Иначе совсем забудут, кому обязаны своим счастьем.
   Он искренно считал, что люди, которым сделано столько добра, должны быть благодарны постоянно. Должны источать любовь и признательность, должны всем видом показывать, как ценят его мудрую заботу. Вместо этого несносным личностям совершенно наплевать на доброго, отзывчивого, всегда готового помочь вождя. Совершенно никакой благодарности. Они и вождем-то его не считают. Сколько ни делай для них, все будет мало. Вместо упоения властью какой-то кислый осадок. Рибер окончательно убедился, что вся его доброта принимается как должное. С этим надо что-то делать. Не ценят благодетеля. Надо браться за воспитание, засучив рукава.
   Бутовский наконец появился в гостиной. Рибер подумал, что и генерал не лучше остальных. Где бы он был со своими блестящими олимпийскими идеями, если бы не протекция министра финансов? И все равно ничего не ценит. Недовольный, мрачный, суетится, совершенно на себя не похож. Заразился, что ли, общим унынием? Или мерзкая погода так действует?
   Посматривая, как Бутовский приглашает к столу, а члены команды лениво, с видимой неохотой занимают места, Рибер только сейчас заметил у двери незнакомого человека. Кажется, он мелькнул сегодня в атлетическом зале. Наверное, знакомый генерала. Но что ему делать на закрытом заседании команды? Совсем Бутовский от рук отбился, приглашает без его согласия кого ни попадя. Рибер со всей определенностью понял, что пора наводить в коллективе порядок. Жесткий и однозначный.
   – Надо подождать Немурова, – сказал, демонстративно не приближаясь к столу.
   – Нет не надо… – ответил Бутовский. – Он… Он позже будет. Давайте начнем.
   В поведении генерала появилась суетливая лживость. Рибер это отметил, но причины понять пока не мог.
   Бутовский, не обращая внимания на благодетеля, который так и остался в гордой позе одиночества, объявил собрание открытым. Он перечислил, что предстоит в оставшиеся часы. Завтра утром заграничные паспорта будут готовы в министерстве иностранных дел. Их заберет господин Чичеров. Паша тут же вскочил и заплетающимся языком обещал развезти всем, пусть никто не беспокоится, это он берет на себя, для него это ничего не стоит, одно удовольствие. Генерал еле утихомирил энергичного помощника, что вызвало у Рибера ироническую усмешку. Бутовский ничего не заметил и продолжил как ни в чем не бывало. Команда отправляется утром 13 марта, то есть послезавтра, с Варшавского вокзала. Поезд на Одессу отходит в 11:00. Куплены билеты первого класса только благодаря помощи Григория Ивановича Рибера. За что ему низкий поклон.
   Грубую лесть Рибер пропустил мимо ушей, но и это уже было неплохим сигналом.
   Поездка предстоит длинная. Поезд проследует через Вильно, Минск, Гомель, Киев, Фастов и прибудет в Одессу только утром 15 марта. До отправления парохода на Константинополь будет всего несколько часов. Только бы успеть доехать от вокзала до торгового порта. Ну а дальше сутки до турецкой столицы. Там будет чуть больше дня на ознакомление с историческими достопримечательностями в ожидании парома на Афины. Если все пойдет по плану, а иначе нельзя, опоздают к открытию игр, то в греческой столице команда окажется 19 марта. Там команду будет встречать сам российский посол в Греции, тайный советник Михаил Константинович Ону. Остаются считаные дни, чтобы привыкнуть к местному климату и провести усиленные тренировки. На время поездки вводится строжайший режим питания: никакого спиртного и табака. На каждой остановке – легкая разминка. На больших остановках – гимнастические упражнения.
   – Тренировать в стрельбе тоже на остановках? – спросил Немуров.
   – Вам достаточно общих тренировок, – ответил Бутовский. – Напомню, что рубли за границей использовать будет затруднительно. Лучше запастись фунтами, франками, немецкими марками или уж турецкими лирами.
   – Это ненадолго, – заметил Рибер. – В будущем году рубль наш, полновесный и обеспеченный золотом, будет всем желанен.
   – Не сомневаемся, что усилия министерства финансов к этому приведут, – сказал генерал. – Ну а пока в банке греческие драхмы идут по двадцать пять копеек… Рекомендую запастись. А у меня осталась только одна новость. В нашей команде произошла замена. Вместо господина Мангейма в состязаниях по борьбе выступит… – генерал обернулся, – …господин Ванзаров, подходите к нам, не стесняйтесь… Вот этот молодой человек…
   Не каждая знаменитость пользуется таким вниманием. На Ванзарове сосредоточились все спортсмены. Даже Паша Чичеров, ерзавший на стуле, замер, открыв рот.
   – Вот это сюрприз! – проговорил князь Урусов в полной тишине.
   Как будто не замечая всеобщего интереса, Ванзаров сдержанно поклонился и сел на пустовавший стул.
   Рибер ничем не выдал, какую звонкую оплеуху нанес ему генерал. Требовалось немного времени, чтобы собраться с духом и не устроить безобразный скандал. Такие вопросы надо решать на спокойную голову. Рибер медленно и глубоко задышал, стараясь не думать, что бы он сделал с Бутовским, была бы на то его воля.
   – Как же понимать этот фокус? – спросил Немуров, приглядывая за своим начальником и замечая, как старательно тот сдерживает себя.
   – Господин Мангейм добровольно уступил свое место, – ответил Бутовский.
   – Невероятно! – вскрикнул Бобби. – Чтобы Илюша, мечтающий о всемирной славе, отказался от Олимпиады? О, это действительно фокус!
   – А вот пусть господин Ванзаров сам и объяснит, – предложил генерал.
   И взгляды обратились к Ванзарову.
   – Я сделал господину Мангейму предложение, от которого тот не смог отказаться.
   – Это как же, денег ему дали? – спросил князь Урусов.
   – Нет, честный поединок. В три раунда.
   – И какой счет? – заинтересовался Бобби.
   – По условиям, которые господин Мангейм принял, если я хотя бы раз оказался в туше, на Олимпиаду поехал бы он.
   – Фантастика! – поразился Бобби.
   – Господа, я свидетель, что господин Ванзаров три раза положил Мангейма, – сказал Бутовский.
   – Ну раз самого Мангейма так ловко завалили, добро пожаловать в команду! – и Бобби протянул через стол руку. Ванзаров почтительно ее пожал.
   Немуров потребовал тишины. Он заявил, что так нельзя. Собравшиеся давно знают друг друга, а новый член команды никому не известен. Что за человек? Кто такой? Следует рассказать о себе. Ванзаров не возражал. Он только поставил одно условие: каждый имеет право задать только один личный вопрос.
   – Я первый! – потребовал Бобби. – Где обучились борьбе?
   – Далеко от Петербурга, – ответил Ванзаров.
   – А конкретней?
   – Это уже второй вопрос. Прошу следующего.
   – Служите? – спросил Немуров.
   – Помогаю советами по мере сил, – ответили ему.
   – Какое у вас состояние? – спросил князь Урусов.
   – Достаточное. Я ни в чем себе не отказываю…
   – Водку пьете? – спросил Граве.
   – Предпочитаю по утрам гимнастику.
   Ответ вызвал усмешки, а князь Урусов милостиво кивнул.
   – Женаты? – спросил Лидваль.
   – Я не любитель острых развлечений.
   Мужчины заулыбались, атмосфера потеплела.
   – Ваша очередь, – обратился Ванзаров к Дюпре.
   – Нет… Я ничего… Как вам угодно, – торопливо ответил тот.
   Терпеть эту комедию Рибер был не в силах. Он отозвал Бутовского на пару слов в другую комнату. Генерал пошел без всякой охоты, предполагая, что последует. Сдавленным от волнения голосом Рибер заявил, что не потерпит в команде самозванцев. Команду набирал он, и только он имеет право решать, кто едет в Афины, а кто нет. Без его усердия вообще ничего не было бы. Прежде чем принимать такие решения, следовало спросить его согласия. Следует немедленно изгнать этого субъекта и вернуть Мангейма.
   Бутовский выслушал терпеливо и как-то очень покорно.
   – Сами ему это и скажите. И попробуйте выгнать из команды.
   Чего-то подобного Рибер ожидал. Все-таки характер у генерала податливый. Что ж, придется самому. Пора уже показать, кто тут имеет право принимать решения. Он вышел в гостиную и сразу понял, что самозванец завоевал сердца спортсменов его команды. Ванзаров шутил, его шуткам смеялись, и, кажется, все уже считали его своим. Посмел завладеть всеобщим вниманием. Даже мрачный Дюпре улыбался, слушая какую-то пошлую шутку о конкурсе женской красоты.
   – Прошу внимания, – сказал Рибер так громко, чтобы пресечь этот балаган. – Нам было приятно познакомиться с вами, господин Ванзаров, но теперь прошу вас покинуть закрытое заседание команды. Вам здесь делать нечего.
   – Вот как? – спросил Ванзаров. – С чего такая строгость?
   – Решения о составе команды принимаю только я. И я не считаю, что Мангейм выступит хуже вас. Даже если он уступил в каком-то незаконном поединке.
   – Так примите это решение.
   – Это совершенно невозможно.
   – У меня есть предложение, – сказал Ванзаров и для чего-то снял пиджак. – Вы, как капитан команды, должны быть лучшим из всех. В таком случае я вызываю вас побороться на руках. Одолеете – ухожу сразу. А нет – извините.
   – Это совершенно невозможно, – ответил Рибер. – Прошу вас…
   Ванзаров расстегнул манжет сорочки, закатал рукав до локтя и уперся в стол, выставив растопыренную пятерню.
   – Не могу поверить, что капитан может струсить.
   Рука, которая ждала Рибера, была некрупной, но жилистой и казалась выточенной из камня. Мышцы проглядывали незаметно, но слишком явно для опытного взгляда. Рибер оценил последствия того, что может случиться, если он поддастся на эту детскую уловку. Победа сомнительна. В случае поражения авторитет будет в руинах.
   – Я приму соответствующие меры, если слов вам недостаточно, – сказал Рибер и покинул гостиную, ни с кем не прощаясь. Немуров побежал за ним.
   Бутовский наблюдал за всем происходящим из другой комнаты. Появляться перед командой ему не хотелось. Пусть само как-то утрясется. Рибер успокоится, да и этот упорный юноша не сказать чтобы обиделся. Все обратил в шутку. Команда его приняла. С ним уже прощались за руку. Генерал только успел выйти из укрытия, как вдруг Бобби потребовал к себе внимания.
   – Господа! Друзья! Спортсмены! – кричал он. – Завтра вечером приглашаю всех на дружеский прием у меня дома! Берите с собой жен! Приходите все! И Лунного Лиса приглашаю! Буду ждать его с нетерпением! Отметим весельем наш отъезд на Олимпиаду! И вы, Ванзаров, приходите! Нет жены, так тащите любовницу! У меня дом для всех открыт! Завтра назначаю праздник!
   Новость была принята с воодушевлением. Паша Чичеров отчаянно хлопал в ладоши и подскочил к Бобби.
   – Державный флаг! Портрет государя! – вскричал он.
   – Зачем на вечеринке флаги и государь? – спроси Бобби.
   – Олимпиада! Стадион! Пройдем под фагом! С портретом! Патриотический дух! Монархия! Победа! Восторг! Слезы умиления! Честь и достоинство! Пусть все видят! Наша верность!
   Бобби похлопал Чичерова по плечу и предложил так не волноваться. Чего доброго, хватит сердечный приступ, до Афин не доедет. Лучше всего спросить о флагах и портретах Рибера или генерала. Они команду возглавляют, вот пусть и мучаются над патриотическим вопросом.
   Граве держался поблизости от Бобби и очень хотел кое о чем его расспросить. Но тот отмахнулся и отказался говорить о делах. И так уже их было достаточно.
   О Ванзарове все забыли. Он как-то незаметно растворился в пространстве.

9

   Николай Николаевич Сабуров принял в свои руки департамент полиции полгода назад. И за это время постарел лет на десять. На него хлынул поток дел, каждое из которых требовало его участия и немедленного разрешения. Полиция отвечала за все и всюду должна была охранять порядок: на улицах и площадях, на заводах и фабриках, на реках и каналах, в селах и местечках, в тюрьмах и на горных приисках. Людей катастрофически не хватало, а те, что были, служили за копеечное жалованье.
   В столицах полиции вменялось в обязанность следить за освещением улиц, уборкой мусора, похоронными процессиями, изгонять нищих, гонять дворников, присматривать за извозчиками, убирать пьяных с улиц, срывать прокламации со стен домов, предупреждать о наводнениях и еще обеспечивать проезд высочайших особ императорского дома. Но самое главное: беспощадно бороться с революционной заразой. За это спрашивали особо. Если где-то появлялась прокламация или у студента находили запрещенную газетенку, у министра внутренних дел, графа Толстого, портилось настроение. А это значило, что директора департамента вызывали на ковер и требовали полный отчет: когда безобразия будут прекращены. Этого Сабуров и сам, по чести, не знал.
   У него на столе росла гора непросмотренных рапортов и отчетов, каждое утро дежурный секретарь приносил новые, и казалось, что конца этому не будет. За эти полгода Сабуров устал так, как за все тридцать три года беспорочной службы. А еще ему телефонировала старая знакомая, романтический случай его юности, и сообщила радостную весть: у нее украли вещицу, которая может стоить не одной головы, потому что дело идет о тайнах такого уровня, что лучше их не касаться вовсе. К этому случаю Николай Николаевич отнесся со всем вниманием: потребовал лучшего сыщика из сыскной. Ему указали на Ванзарова.
   Сабуров как раз вспомнил, что прошло не менее двух суток с тех пор, как «феноменальный талант», как ему рекомендовали Ванзарова, занимался розыском пропавшего портсигара. Пора бы уже отчет. Он взглянул на часы и обнаружил, что скоро наступит полночь и новый день. Опять заработался. Вызвав секретаря, директор спросил: не было ли вестей от Ванзарова. Ему доложили: чиновник для особых поручений уже час как дожидается в приемной. Отчитав, что ему не дали знать сразу, Сабуров потребовал желанного визитера.
   Ванзаров показался ему излишне бледным. Или много трудился, или со здоровьем непорядок, решил директор, сам страдавший сердцем.
   – Что удалось выяснить? – спросил он, указав таланту на стул.
   – Есть некоторые догадки, но определенных сведений пока нет, – ответил Ванзаров, почему-то скривившись, как от приступа боли.
   – Вам плохо?
   – Благодарю вас, все в порядке.
   – Желаете чаю? – Сабуров проявил заботу о подчиненном, который был нужен.
   Ванзаров отказался, сославшись, что недавно ужинал.
   – Выяснили, кто скрывается за псевдонимом Лунный Лис?
   – У меня есть сомнения, что такой человек существует, – ответил Ванзаров и не удержал стон.
   – Да что с вами? Может, доктора?
   – Нет-нет, все хорошо…
   – Если Лунного Лиса не существует, то кто же крадет драгоценности?
   – Я полагаю… – только успел сказать Ванзаров, как вдруг медленно и словно нехотя стал складываться пополам, низко опуская голову и держась за живот.
   Сабуров только смотрел, как у его сыщика подкосились ноги и он шмякнулся лицом в ковер. Резко дернувшись, захрапел и затих и, кажется, перестал дышать.
   – На помощь! – закричал Сабуров так, что у него чуть сердце не выскочило.
   В кабинет заглянул секретарь, не понимая, что могло случиться с директором в его же департаменте.
   – Врача! Срочно! Немедленно! – кричал Сабуров, указывая на тело, лежащее калачиком. Хуже всего: не шевелящееся.
   Несмотря на позднее время и усталость, секретарь Кайдаков все еще сохранил способность соображать. Он сразу понял, что, пока найдут лекаря, пока тот приедет, Ванзаров может и не дождаться. Тут нужны средства куда более сильные. И Кайдаков побежал на третий этаж.
   По счастливой случайности в здании департамента полиции находились кабинет и лаборатория криминалиста Лебедева. Секретарь точно знал, что знаменитость, перед которой склонялась вся криминалистическая наука России, до сих пор у себя. Занимается в неурочное время исследованиями, такой трудяга.
   Кайдаков решил, что если Лебедев досконально разбирается в трупах и в устройстве человеческого тела, то живому помочь наверняка сумеет.

10

   Против обыкновения, Бобби проснулся в семь утра и уже не сомкнул глаз. Он встал, накинул халат и, забыв про обязательные упражнения, принялся бродить по дому как голодный тигр. Добыча попалась в ближайшей комнате. Отчитав камердинера за какие-то очень плохие поступки и пригрозив выкинуть вон, Бобби направился на кухню. И разделался с поваром и кухаркой, да так умело, что повар бросил половник, заявив, что увольняется немедленно, а кухарка просто рыдала в передник. Тут Бобби несколько поостыл, обиженно заявил, что ему, несчастному, и пожаловаться нельзя, и вообще его никто не понимает. Повар, хоть и был француз, смягчился, налил свежего какао и подал горячий рогалик. Тут же за кухонным столом Бобби все это уничтожил под горестные вздохи, извинился за дурное настроение и совсем загрустил.
   Он попробовал было толкать гирю, но игра мускулов не доставила удовольствия. Все дело в том, что Бобби ужасно рассердился на свою несдержанность. Громогласно пригласив к себе Лунного Лиса и даже вечеринку придумав ради этого, он хотел позлить Рибера. Но вышло наоборот. Рибер наверняка придет, ему-то что, а вот что делать с Лунным Лисом, Бобби не знал. Не прятать же все драгоценности и деньги под замок? Это низко и как-то не по-джентльменски. Совсем неспортивно. Но и следить за всеми гостями невозможно.
   Бобби почему-то был уверен, что Лунный Лис знает о его приглашении и обязательно явится под личиной знакомого. Как его поймать? Как понять, что старый друг – пресловутый вор? За руку не схватишь. Теперь он чувствовал себя как Дон Жуан, пригласивший на ужин Каменного гостя: и страшно, и интересно одновременно. Ему хотелось, чтобы праздник закончился без приключений, но другой голос шептал: теперь уже обратно пути нет, теперь ты лоб в лоб с Лисом столкнешься. Тут на Бобби накатывали страх и отчаяние. Он ненароком подумал: а не отменить ли все под благовидным предлогом? Но такая трусость была недостойна олимпийца. Бобби понял, что деваться ему некуда и остается только надеяться на чудо.
   Дворецкий доложил, что прибыл господин Чичеров. Бобби безвольно махнул: проси. Вбежал Паша, с утра пораньше уже весь взмыленный, несся галопом от Дворцовой площади, где располагалось министерство иностранных дел.
   – Погода! Грязь! Чиновники! Утро! Не вовремя! Указал им! Не понимают! Я им! Требую! Олимпиада! Особый случай! Не хотят знать! Не сойду с места! Сдались! Вот! – Чичеров протянул зеленую книжечку.
   Бобби запустил паспорт в китайскую вазу. Книжечка как раз воткнулась в фарфоровое горлышко.
   – Феноменально! Меткость! Талант! Чемпион! – затараторил Паша, пылая щеками и восхищением.
   – Заткни фонтан, друг мой Чичеров, – сказал Бобби, переворачиваясь на бок.
   Паша уселся в кресло, обмахивая шляпой раскрасневшееся лицо.
   – Что бы такое придумать, ума не приложу… – сказал Бобби и тяжко вздохнул.
   – Чем могу! Князь! Любое дело! Справимся! Только не унывать!
   – Мы условились: между членами команды никаких титулов, и только на «ты».
   – Ты! – согласился Чичеров. – Так что же?
   – Вот бьюсь над загадкой, один-одинешенек, и некому мне умное слово сказать.
   – Я могу.
   Бобби только печально улыбнулся.
   – Ты, Паша, человек хороший и энергичный, даже чересчур, иногда хочется врезать тебе по шее, но что ты можешь придумать?
   – Не знаю, – признался Чичеров. – В чем дело?
   – Все мой характер. Дернуло меня с Рибером нашим драгоценным пари устраивать. И ведь, казалось бы, верное дело: а он возьми и выиграй! Тут меня разобрало. Я во второй раз с ним спорить. Потом в третий. Теперь-то уже понятно, что он хитрил. Наверняка что-то знает. А меня на характер поймал. Да отступать поздно. Я ва-банк пошел. Как бы этого Лиса обмануть…
   – Кого? – удивился Чичеров.
   – Лунный Лис, ловкий вор, что грабит всех подряд. Даже тетушку и невесту мою ограбил. Такой стыд! Теперь последний шанс: если и меня ограбит – окончательное поражение. Ума не приложу, как его провести. Особенно Риберу нос утереть хочется.
   – Трудно! – сказал Чичеров. – Хитрость! Ловкость! Обман!
   – Это я и сам знаю, кто бы совет дал…
   Чичеров только руками развел. Глянув на часы, он подскочил, словно в него впилась оса, захлебнулся в прощаниях и выскочил вон. Бобби помахал ему вслед рукой. Печаль совсем овладела его сердцем. Он повернулся на спину и стал рассматривать стены. Его блуждающий взгляд привлекла старая литография: охотник вынимает волка из капкана, легавые злобно тявкают на зверя. Разглядывая картинку, Бобби вдруг резво сел. На лице его появилось выражение, какое бывает, когда ударяет блестящая мысль.
   – Ну, Рибер, конец твоим победам, – сказал Бобби и скинул халат. – Лис угодит в ловушку.
   Он знал, что должен сделать.

11

   Ванзаров приоткрыл глаза. Ему улыбались черепа. Повешенные аккуратной гроздью, они скалились в улыбках, пялясь пустыми глазницами. Лоб нижнего черепа украшала квадратная дырка. У других были сломаны переносицы и дырки вместо надбровных дуг.
   – Я в раю?
   – В самом первосортном!
   Сев на край кожаной кушетки, какую доктора обычно используют для осмотра пациентов, Лебедев наставил ложку с желтоватой микстурой. Деваться было некуда. Ванзаров только разжал губы, как вкус металла и горечь до отвращения наполнили рот.
   – В раю потчуют нектаром и амброзией, – сказал он, кое-как проглотив отраву.
   – Амброзия научного рая, – ответил Лебедев, стряхивая капли на пол. – Если бы не эта микстурка моего изобретения, погибали бы в страшных мучениях. А так – только заблевали всю лабораторию.
   – Простите… Мне очень стыдно…
   – Пустяки, коллега! Ничто не стыдно, что на пользу здоровью. Да хоть мочу пить!
   Ванзаров кашлянул, чтобы скрыть рвотный позыв.
   – Это мышьяк? – спросил он.
   – Что же еще! Наш старый знакомый. Оружие не столько смертельное, сколько мучительное. Особенно в неумелых руках. Чаще всего травятся кухарки от несчастной любви и нервные барышни от нее же, проклятой. И не знают, что умирать будут не мгновение, а эдак с недельку. Если, конечно, не проглатывают весь пузырек сразу.
   – Мне мышьяка явно пожалели.
   Лебедев профессиональным взглядом окинул тело, лежащее в расстегнутой сорочке.
   – Из расчета комплекции и молодого организма я бы рекомендовал чайную ложку.
   – Благодарю, буду знать.
   – Вы бы с ядами не шутили, – сказал Лебедев. – Один раз уже с того света вернулись, теперь второй звоночек. Надорвете желудок, кому будете нужны в инвалидном состоянии?
   – Благодарю за правду.
   – Лучше так, чем возить вас в инвалидной коляске. Да и времени у меня на это нет. Брошу посреди Невского проспекта, будете в шляпу милостыню собирать.
   – Умеете вы, Аполлон Григорьевич, поднять настроение, – сказал Ванзаров и попытался встать.
   Лебедев схватил его за плечи и толчком вернул обратно.
   – Куда собрался?! – рявкнул он. – Радуйтесь, что живы. Хорошо, дежурный чиновник сообразил ко мне бежать. После такого – неделя постельного режима, не меньше. Пить отварчики и бульончики. Трогательная женская забота и полный покой. Ах, да, вы же не женаты… Все мы, холостяки, когда-нибудь умрем в одинокой постели, и найдут нас через год, когда останется объеденный мышами скелет. Ну, вам об этом еще рано думать.
   – Я не могу лежать неделю, – тихо сказал Ванзаров. – Мне надо быть на дружеской вечеринке.
   – Шутите или издеваетесь? – спросил Лебедев. – Только что был на шаг от смерти, а он уже веселиться собрался.
   – Ничего общего с весельем. Мне надо ехать на Олимпиаду…
   Аполлон Григорьевич потрогал лоб больного.
   – Горячки вроде нет, а такой бред несете. Какая Олимпиада?
   – Первая, в Афинах. Буду выступать в состязаниях борцов…
   – Пожалуй, привяжу вас к кушетке, от греха подальше, – задумчиво сказал Лебедев. – Читал, что после отравления мышьяком в редких случаях происходило нарушение мозговой деятельности, но чтобы с ума сойти… Первый случай в истории судебной медицины. Будем именовать «синдромом Ванзарова». Клиническая картина: человек рвется совершать неадекватные поступки и верит в полный бред.
   – Это не бред, у меня поручение от директора департамента полиции.