Страница:
– Если нет в магазине, то пусть кто-нибудь принесет из дому! – в горячке посоветовал председатель.
Бьерн ждал, не выказывая нетерпения. Если бы на его месте находился Януш, Каролек или Барбара, то без сомнения, они попытались бы использовать положение и украсть карту, взламывая шкаф. Бьерну, однако, такая мысль просто не пришла в голову. Он ждал спокойно, а через четверть часа председатель с радостной улыбкой вручил ему три пачки туалетной бумаги.
– Нихт цу кляйн? [10]– спросил он заботливо.
Берн даже не пытался понять вопроса. По его понятию, в этом здании говорили на каком-то диалекте, напоминающем немецкий язык. Он уже привык, что здесь постоянно что-то получали для работы. Убежденный, что эта бумага предназначена для прибывшего сюда персонала, он с живым удовлетворением принял дар, затем снова вернулся к теме своего визита.
– Дай бумага! – сказал он не менее умоляюще, чем в первый раз.
Только теперь председатель подумал, что речь идет о чем-то другом.
– Какую бумагу? – недоверчиво спросил он.
– Документ, – пояснил Бьерн. – Дай документ. План оборудования. Оригинал. Спасибо. Прошу. Дай.
Председатель понял. Ни за какие ценности мира он не хотел быть негостеприимным, но еще больше он не хотел расставаться с бесценным документом, какой был у него в распоряжении. Из упорства иноземца он понял, что прибывшему сюда персоналу бюро эта старая карта необходима в такой же степени, как и ему. Он подавил в себе мысль о шпионстве, но зато в голове у него вырисовался постепенно некий туманный план действий.
– Ничто, – отрапортовал Бьерн, вернувшись к коллегам. – Он не даст.
– Тогда у нас нет другого выхода, – сказал угнетенный Януш. – Всю работу нужно делать сначала. Чтобы этот бюрократ подавился своей картой!
– А если поджечь городок? – предложил задумчиво Каролек. – При спасении мы можем украсть карту. Будем на месте вовремя…
– А может быть, официальными путями? – сказала Барбара. – Приказать ему отдать эту карту сверху?
– В конце концов так и нужно сделать, – ответил Януш. – Но для нас это будет совершенно ни к чему. Сколько это будет длиться? Все строительство закончится, а они еще будут переписываться. Нет, я сперва все же попытаюсь его забальзамировать…
Неясный план, который выкристаллизовывался в голове председателя Народного Совета, привел к необходимости принять приглашение пообедать. Странным образом намерения его по отношению к Янушу были такими же, как и Януша в отношении к нему. По странному случаю организмы обоих одинаково реагировали на мощнейшие течения жизни. Острый темп, который оба взяли с самого начала, оказался предрешенной крохой.
Подглядывающий и подслушивающий под окнами ресторана Каролек, заданием которого было завезти Януша в пансионат вместе с картой на мотороллере, услышал с опасением, как председатель Народного Совета, охваченный интеллигентными чувствами, жертвует Янушу все, чем располагает, склоняя его к принятию материальных благ в образе денег, как желает уступить ему свое место вместе с картой и жену вместе с детьми и как Януш со слезами на глазах всеми силами обороняется от этого несметного богатства, с ужасом он узнал, что председатель тянет его силой в свое учреждение для вручения ему бесценного документа и что Януш, внезапно протестуя, упирается ногами в раскопанный грунт, а руками из всех сил держится за лохань для слонов. Он увидел, не веря собственным глазам, как председатель прибегает к последнему средству, как падает перед Янушем на колени, как с криком:
– Сердце в груди вам отдам! Берите сердце!… – вытаскивает из внутреннего кармана куртки какие-то предметы и впихивает их за пазуху сморкающемуся от слез Янушу.
Увидев также и Януша, падающего на колени перед лоханью и делающего председателю какие-то таинственные присяги и обещания, Каролек попытался вмешаться. Это не дало никаких результатов, потому что его просто не заметили и оттолкнули.
Отчет, который он потом представил Барбаре и Лесю, подтвердился громко раздающейся песней «Красный пояс», поющейся в два голоса провожающими друг друга взаимно двух джентльменов. Председатель и Януш, соединенные трогательным чувством, не могли расстаться, а «Красный пояс» многолосым эхом разносился по пригоркам, лугам и лесам.
– Что со мной? – спросил наутро Януш, со стоном хватаясь за голову, когда соединенными усилиями удалось вырвать его из объятий Морфея.
– Портфель председателя Народного Совета, – сухо ответили Барбара. – Вот здесь порошок от головной боли, выпей это кофе и искупайся в фонтане. Работа ждет.
– Какой портфель, боже? – застонал Януш. – Ты пьяна, что ли? Откуда портфель?
– Вместо карты ты вчера принес портфель председателя вместе с комплектом фотографий его ближайшей и дальней родни. Принять карту ты отказался, ключ от ратуши выбросил в ручей. Кароль его нашел. Кроме того, Кароль говорит, что ты обещал ему что-то важное. Я не знаю, что из того выйдет, и надеюсь только, что он тоже не помнит. Приходи в себя и сходи отдай ему все это.
Легкое недомогание, в котором третий очередной участник битвы за карту оставался вплоть до вечера, привело к тому, что, возвращая председателю портфель вместе с изображениями его родственников, он забыл о ключах от внешних дверей ратуши. Забыванию способствовал тот факт, что ратуша с утра была открыта вторым ключом, находящимся в распоряжении уборщицы. Расцветшие накануне в сердце председателя трогательные чувства, несколько приглушенные не наилучшим самочувствием, после возврата утраченных предметов снова интенсифицировались. Хозяин городка и окрестностей приступил к реализации своего грандиозного плана, несколько озабоченный неуверенностью относительно результатов предыдущего вечера. Шаги, которые он предпринял накануне, как и вечер, удивительно гибли в глубине забвения.
План же этот касался мощного, исторического мероприятия. В ближайшее время наступала годовщина какого-то эпохального случая для городка.
Председатель Народного Совета не был уверен, идет ли речь о трехстах лет, или, может быть, о двухстах пятидесяти и была ли случаем закладка первой в этой округе шахты по добыче серебра или же уничтожение этой шахты каким-то катаклизмом. Он все же решился на триста лет и на закладку и постановил ознаменовать юбилей выступлениями деятелей искусств, доход от которых будет предназначен для восстановления местных, забытых объектов.
Два месяца тому назад приглашенный начальником инструктор культуры и просвещения с совещательным голосом советника секретаря первичной партийной организации закончил писать драматическую пьесу, которая должна была быть представлена в рамках торжеств. Произведение искусства относилось скорее к традиционным историческим драмам. Весьма поучительная и сложная интрига происходила в шахте по добыванию серебра, а затем в комнатах дворца, подчеркивала в целом разделение на классы и нечеловечность кровопийцев, и лишь один в ней был изъян. Погоняемый вдохновением инструктор культурно-просветительского учреждения впал в преувеличение и сотворил слишком большое количество действующих лиц.
Поэтому не хватало актеров. Уже решено было пригласить почти весь персонал ближайшего госхоза в качестве статистов, привлечь часть жителей городка к эпизодическим ролям, но не удавалось найти людей на главные роли.
Сюжет драмы описывал деятельность молодой аристократки, без взаимности влюбленной в рабочего шахты ценного продукта. Папа аристократки – владелец как замка, так и шахты, оказывал решительное сопротивление по отношению к чувствам единственной дочери, молодой же рабочий, занятый романом с равной ему по социальному положению девушкой по соседству, выказывал полное безразличие в вопросе чувств аристократки. Ищущий руки аристократки граф с дальнего края выказывал явное неудовольствие, обманутая в чувствах аристократка выказывала непостоянство характера, то бросаясь на шею избранника, то отрицательно влияя на отца, который с удовольствием снижал заработки и ухудшал условия работы угнетенного рабочего класса. Вследствие долговременных разногласий и сложностей наступал всеобщий конец света. Шахта погибала, залитая водой, граф из далеких краев погибал по ошибке, отец погибал, настигнутый апоплексическим ударом, разнервничавшаяся и разочарованная аристократка погибала в результате самоубийства, остальные персонажи погибали по иным причинам, на руинах всего оставался лишь твердый, как скала и несгибаемый работник физического труда, всматриваясь рядом с выбранной девушкой сердца в светлое, но однако далекое будущее.
Драма содержала массовые сцены вроде забастовки в шахте. Статисты из госхоза едва покрывали нужду. Роль отца-кровопийцы председатель местного Совета решил играть лично, соседям и сотрудникам он поручил лишь позитивные роли, кандидатов на главные роли пока что не находилось.
И вот теперь он увидел перед собой спасение в лице прибывшего на инвентаризацию коллектива архитекторов. Роль гордой аристократки была словно создана для Барбары! Меланхолическая физиономия Леся сразу же настраивала на мысль об утраченных чувствах графа, и только в вопросе выбора роли работника физического труда могли возникнуть колебания между Янушем и Каролеком. Председатель местного Совета решил предоставить выбор им самим.
– Только согласятся ли они? – с беспокойством спросил инструктор культуры и просвещения с совещательным голосом, посвященный в тайные намерения председателя.
– У меня уже есть план, – таинственно ответил председатель. – В конце концов это им будет выгодно.
Сердце болезненно сжалось у председателя при мысли о том, что придется временно расстаться с бесценной картой, но мероприятие, о котором было оповещено даже воеводское начальство, стоило далеко идущих жертв.
После захода солнца измученный и обескураженный персонал бюро отдыхал после тяжелой работы на нижнем краю своего огорода. Инвентаризация шла полным ходом, дом за домом были обмерены, и все было бы хорошо, если бы не перспектива все сделать заново, а также неуверенность относительно санитарной сети. Рассматривалась возможность беспокойства председателя множество раз с целью несколько раз в день смотреть на карту. Но вот снизу донеслись малопонятные, приглушенные расстоянием и тяжелые крики возвращающегося только теперь Януша.
– Эй, послушайте! – лихорадочно просопел он, падая на пень от дерева. – У нас есть шанс! Я сейчас расскажу вам. Ну и дела, говорю я вам!
– Переведи дух, а то задохнешься, – заботливо посоветовал Лесь.
– Нельзя так мчаться на гору, – заметил критически Каролек. – Это очень мучительно.
– Разумеется, под гору было бы легче, – презрительно отозвался Януш, еще несколько запыхавшийся. – Возможно, что кто-то из вас будет лететь вниз, если что-то кому-то не нравится. Но я все решил за вас.
– Что ты снова скомбинировал? – забеспокоилась Барбара, помня еще о своей прошлой роли соблазнительницы.
– О боже, во что он нас снова втягивает? – отчаянно простонал Каролек.
– Делать он катастрофа? – заинтересовался Бьерн.
– Тихо! – потребовал Януш. – Знаете ли вы, что тут через две недели будут исторические празднества? Знаете?
Четыре пары глаз смотрели на него недоверчиво и с беспокойством, а четыре рта предусмотрительно молчали.
– Ну, так знаете или нет? черт бы вас побрал?! – занервничал Януш.
– Знаем, – осторожно сказал Каролек. – И что?
– А то, что мы примем в этом участие. Председатель на коленях меня упрашивал и руки целовал, чтобы мы играли в представлении. У них нет актеров. Я сначала сказал, что об этом и речи быть не может, слишком много работы, но потом мне ударило в голову, что это неплохая мысль…
– И что?! – простонала Барбара, так как Януш прервал свое речь и триумфально засопел.
– И я от имени всех согласился. Будем звездами!
Ошеломленные принесенной новостью, все словно в рот воды набрали. Януш посмотрел на друзей подозрительно и на всякий случай отодвинулся на другой конец пня. Несколько заинтересованный непонятным разговором Бьерн присматривался ко всем со все возрастающим любопытством.
– И на самом деле он, вероятно, полетит вниз, – сказал Каролек мрачным и безнадежным тоном.
– Допустим, что он рехнулся, – с презрением засвидетельствовала Барбара. – Разве нам здесь делать уже нечего?
– А одного тебя не хватило бы? – ласково спросил Лесь. – Мы все должны?
– Вы – трубы, – нетерпеливо заявил Януш. – Иерихонские. Неужели непонятно, что я согласился не за так?
Наступило некоторое оживление, и появилась надежда.
– Я делал все, что мог, – тянул Януш с удовлетворением. – Мария Каллас меньше бы капризничала! И в конце концов мы сошлись на том, что за участие в представлении он даст карту!
– Ха! – крикнул Каролек возбужденно.
– Ты шутишь! – воскликнула недоверчиво Барбара.
– Боже, чудо! – радостно всхлипнул Лесь.
– Он дать карта? – удивился Бьерн.
– Вы должны целовать мне пятки, – продолжил Януш. – В конце концов это представление – ничего особенного, каждый скажет пару слов и покричит. А за ту карту стоило бы даже выступить в опере!
– Я лично лучше выступил бы в цирке, – убежденно промолвил Каролек. – Пусть будет так, хоть мне это и не по душе. Действительно чудо – половина работы будет сделана. А я уже думал, что нам придется сидеть здесь до поздней осени…
Януш снова пересел на пне ближе к товарищам.
– Завтра начинаем пробы, а он утром дает нам карту. Бобек поедет во Вроцлав и закажет отпечатки и транспаранты. Ему нужно будет написать на бумаге, а там, в светокопировальне, прочитают, чтобы не было недоразумений. Надо будет сделать две копии: одну для нас, а вторую – для того Гарпагона, иначе он нам отравит жизнь…
Придя в себя от первого шока, весь персонал бюро оценил размеры полученного успеха. Обладание желанным документом стоило всяческих жертв. Простыми словами они уведомили Бьерна о предстоящем задании и приступили к обсуждению подробностей драмы.
– Ты должна играть несимпатичную аристократку, – проинформировал Януш Барбару. – Как мне удалось установить, так как я видел только кусочки текста, добродетель проникла к тебе в голову, и ты волочишься за неким пролетарием и то и дело делаешь замешательство вокруг. Лесь будет играть графа и должен любить тебя без взаимности…
– Как это?! – вырвалось у Леся с горечью. – Опять?!
– Один из нас – ты или я, еще неизвестно, должен играть того пролетария, – продолжая Януш. – А второй будет свояком или чем-то вроде, который в конце концов бьет того графа по морде.
– Я хочу бить того графа по морде, а не хочу, чтобы она бегала за мной, – прервал Каролек с неожиданной энергией.
– Идиот, – сказала Барбара с обидой и недовольством. – Боже мой, что это за произведение искусства? Кто его написал, откуда они его взяли? В жизни ничего подобного не слышала!
– Никто не слышал, – согласился Януш с подозрительной торопливостью. – Это местный продукт, написал его инспектор культуры – тот, который где-то там пощипывал, а председатель и секретарь партийной организации произвели поправки. Пролетарий тоже обольщает для себя невесту-пролетарку, а в качестве этой невесты должна быть одна девушка из местного обувного магазина.
– Тогда я тем более должен бить графа, – решительно осведомил всех Каролек. – Я могу начать даже немедленно…
– Я очень тебя прошу, – согласился Януш с подозрительной торопливостью. – В таком случае я буду играть роль пролетария.
– И это за тобой я должна бегать? – заинтересовалась Барбара. – Тогда разреши узнать, почему ты меня не хочешь?
– Пахнешь гнилью. Являешься дочкой не просто помещика, но и капиталиста. В конце концов в результате такой распущенности кончаешь жизнь самоубийством, прыгая с башни.
– А что граф? – поинтересовался Лесь.
– Напрасно погибнет. Получит по морде, потеряет равновесие и влетит в шахту, которая залита водой. И вообще все гибнут, остаются лишь я да девушка из обувного. Я только не очень понимаю, как вода могла попасть в шахту, которая находится здесь, над нами…
– Вход находится над нами, – опроверг Каролек. – Дно, вероятно, было ниже…
– Здесь вообще несколько входов!
– Подождите, а почему она не хочет графа? – прервал Лесь с явственным выражением претензии.
– Я же уже говорил, что ее обуяло распутство, а граф имеет слабое здоровье…
– Я раздеваться не буду! – внезапно прервала Барбара. – И выбейте это у себя из головы. И так та уборщица каждый раз плюется при моем виде!
– Может, это просто какой-то нервный тик?… – буркнул Каролек.
– Что это тебе пришло в голову? – одновременно сказал Януш с горечью. – Это совершенно нравоучительная пьеса для молодежи. Классовая борьба или что-то вроде.
– Ну хорошо, но почему того графа так лупят по морде? – упирался Лесь с горечью. – Мало, что без взаимности, мало, что слабого здоровья, так еще по рылу получает…
– А он в свободное время пристает к той девушке из обувного. Свояк пролетария, то есть Каролек, является братом девушки, поэтому, сам понимаешь…
– Как это? – забеспокоился Каролек. – Ты раньше об этом не говорил!
– Разве? Вероятно, выпустил из виду. Но все равно, решайся. Подкатываться к той девушке или заботиться о ее чести?
– Ладно, лучше заботиться о ее чести. Я согласен. Итак, в принципе мы все обговорили, можем играть сразу, без проб. И вопрос, а где они репетируют? Нигде ничего не видно. Тайно, что ли?
– Пока что в госхозе, за той горкой. Проходят общие сцены, делают попеременно забастовку в шахте и бал в замке. Так как мы отсутствуем, то инспектор читает сам все роли, но у него затруднения. Завтра, после работы мы едем в госхоз и начинаем выступать…
Председатель местного Совета посреди тяжких вздохов и многочисленных предостережений, не скрывая опасений, беспокойства и полного отсутствия доверия, лично упаковал святую реликвию и торжественно вручил ее Янушу.
– Господа, – торжественно произнес он, – если бы с ней, не дай бог, что-нибудь произошло… Сами понимаете… Может быть, какой-нибудь эскорт…
Персонал бюро, который очень торопился, как один человек, торжественно поклялся, что ей ничего не будет. Посвященный во все письменные инструкции Бьерн был препровожден к автобусу.
– А он сможет? – забеспокоился Лесь, подпавший под влияние опасений председателя местного Совета. – Может быть, ему лучше ехать прямо в Варшаву и там сделать отпечатки в бюро?
– Не морочь голову, во вроцлавском градоуправлении им займутся, – нетерпеливо ответил Януш. – Там Метек, я распорядился, чтобы он пошел к нему. А в Варшаву было бы слишком долго.
– Так может быть, кто-нибудь из нас?…
– Исключено, мы все играем в представлении. Остается только он.
После захода солнца помещение госхоза было переполнено через край только актерами. На возвышении сидела Барбара с машинописным текстом в руках и с выразительным удовлетворением читала, обращаясь к вертящемуся возле нее Лесю:
– Вон с моих глаз, пан граф. Вы размазня, граф, а я жажду силы, которая должна быть в человеке.
Ожидающий своей очереди Каролек все чаще и чаще выдавливал из себя какой-то непонятный кашель, а Лесь на коленях скулил с нарастающим жаром:
– О, богиня! Верни назад эти страшные слова! Ведь это не люди, это скоты!
– Дочь моя! – громыхал через минуту председатель местного Совета. – Что ты делаешь? Встань, пан граф! Идем со мной в биллиардную, у моей дочки испражнения в голове…
– Что?! – вырвалось у Каролека, ожидающего в первых рядах.
– Испражнения, – невольно повторил председатель, глядя в текст.
– Какие испражнения?! Испарения! – закричал разнервничавшийся автор произведения искусства. – У вас просто неисправленный текст!
В следующей сцене Януш прижимался к телу разрумянившейся девушки из обувного магазина, уверяя ее без особого убеждения:
– Мы пойдем вместе и разрушим этот источник зла и насилия. Снова трое из нас погибли, а тиран остается безнаказанным. Там наша цель!
Девушка из обувного висла у него на плече, затрудняя перелистывание машинописного текста, разгоряченный автор требовал указывания цели вытянутой рукой и непреклонным жестом, и теряющий то текст, то невесту из народа Януш начал постепенно сомневаться, действительно ли обмен выступления на карту был таким неплохим?
Тяжесть своей роли ощутил он, однако, в полной мере в тот момент, когда, стоя в обществе Барбары над соломенным матрацем, служащем для укрывания парников, и изображающем собой болотистую лужу, он говорил:
– Ваша милость, графиня, вы испачкаете туфельки…
– Так перенеси меня, – предложила в ответ Барбара.
Януш узнал из текста, что должен в это время смотреть в даль, не слушая надоедливой аристократки, поэтому он уставился в транспарант: «1 Мая праздник рабочего класса», безнадежно стараясь найти способ открутиться от роли знаменитости. Он мог представить себе лишь то, как ломает ногу, и больше ничего.
– Перенеси же меня! Чего ждешь? – читала Барбара. – Боишься?
Януш продолжал находиться в прострации с выражением неудовольствия на лице. Мысль о поломанной ноге пробуждала в нем смертельную неохоту. Барбара оторвала глаза от текста.
– Перенеси же меня, черт тебя побери, что ты застыл, как соляной столб?
– Ты что, идиотка? – обиделся Януш, отрываясь от своих мыслей. – Что я, культурист?
– Вы обязаны перенести графиню! – с нажимом произнес автор.
Януш прекратил сопротивление. На другой стороне соломенной лужи Барбара изменила желание.
– Я хочу вернуться, – сказала она с гримасой. – Перенеси меня обратно…
– Бог мой, вы не преувеличили, пан автор? – спросил разъяренный Януш, когда Барбара начала требовать перенести ее в четвертый раз. – Я что, весь спектакль так и должен с ней бегать по той соломе? Сократите хоть немного!
– Нужно показать, что даже любовь аристократки была для народа тяжестью, – поучительно произнес автор. – Эта сцена должна быть доказательством. И вообще не стоните при этом, вы ведь представитель физической мощи…
Каролек забавлялся в стороне этим зрелищем, но до той поры, пока не пришло время его собственному выступлению. Вообще говоря, непонятное сперва согласие Януша на такую мучительную роль представителя пролетариата стала в конце концов ясной и понятной. Углубившийся в собственный текст Каролек сделал открытие, что, во-первых, значительно более тесные отношения объединяют девушку из народа с братом, нежели с женихом, во-вторых, от начала до конца пьеса наполнена моралистическими сентенциями в количествах, превышающих человеческую выдержку, а в третьих, содержание сентенций находится в удивительном несоответствии с возможностями его памяти. При словах:
– Сестричка моя любимая, дети, которых ты будешь носить на руках, наверняка доживут до лучшего будущего, а мы, братья, пойдем объединяться в жаре и труде! – он пришел к выводу, что из двух зол он лучше бы носил Барбару весь спектакль. Но было уже поздно вносить какие-либо изменения, и персонал приступил к выучиванию ролей на память.
В это же самое время директор бюро, бледный, с отчаянием в глазах, среди бесчисленных проявлений признаков угнетенности, читал главному инженеру срочную депешу, полученную только что от осуществляющего инвентаризацию персонала бюро.
– Меня охватывают тревожные чувства, – говорил он. – Послушайте!… «Барбара выступила в роли куртизанки, и вследствие этого половина местного населения при ее виде плюют и крестятся. Бобек достал три рулона туалетной бумаги, которые очень пригодились. Януш рискнул перерывом в биографии и украл у председателя портфель, наполненный деньгами и коллекцией фамильных фотографий. Мы планируем поджог городка…»
– У них что, не хватило денег? – прервал главный инженер, несколько ошеломленный. – Если так, то зачем им, к черту, коллекция фамильных фотографий председателя?! И зачем им поджигать город?!
– Нет, – со стоном ответил директор бюро, – это означает, что они не могут добыть из местного Совета той немецкой карты. Они действуют в том направлении и боятся, что ими займется милиция. Я не знаю, может быть, вам туда поехать…
Главный инженер насупился.
– Это нехорошо, – сказал он озабоченно. – Эта карта очень нужна, мы ждем транспаранты, чтобы можно было оценить ориентировочно возможности той области. Сейчас я не могу поехать, только через несколько дней. Может, попробовать через воеводские власти?
– Они, собственно что-то такое и предлагают. Но вы же сами знаете, как это мне не подходит. Нашим козырем была исключительная легкость застройки той области…
– И малая стоимость…
– А если начнем городить трудности, то все дело полетит к чертям… Завалим план работ на ближайшие два года и скомпрометируем замминистра. Не говоря уже о дальнейших последствиях, мы уже начали говорить на тему возможных доходов от тех туристических объектов… Боже мой!…
Главный инженер с беспокойством увидел, как директор бюро смертельно побледнел и приобрел странное выражение лица. Увидев появившиеся на его лбу капельки пота, он подумал, что его начальник преувеличивает, и стал его утешать.
– Не так уж все и плохо, – начал он. – Мы организуем письмо из воеводского управления к тому председателю…
Бьерн ждал, не выказывая нетерпения. Если бы на его месте находился Януш, Каролек или Барбара, то без сомнения, они попытались бы использовать положение и украсть карту, взламывая шкаф. Бьерну, однако, такая мысль просто не пришла в голову. Он ждал спокойно, а через четверть часа председатель с радостной улыбкой вручил ему три пачки туалетной бумаги.
– Нихт цу кляйн? [10]– спросил он заботливо.
Берн даже не пытался понять вопроса. По его понятию, в этом здании говорили на каком-то диалекте, напоминающем немецкий язык. Он уже привык, что здесь постоянно что-то получали для работы. Убежденный, что эта бумага предназначена для прибывшего сюда персонала, он с живым удовлетворением принял дар, затем снова вернулся к теме своего визита.
– Дай бумага! – сказал он не менее умоляюще, чем в первый раз.
Только теперь председатель подумал, что речь идет о чем-то другом.
– Какую бумагу? – недоверчиво спросил он.
– Документ, – пояснил Бьерн. – Дай документ. План оборудования. Оригинал. Спасибо. Прошу. Дай.
Председатель понял. Ни за какие ценности мира он не хотел быть негостеприимным, но еще больше он не хотел расставаться с бесценным документом, какой был у него в распоряжении. Из упорства иноземца он понял, что прибывшему сюда персоналу бюро эта старая карта необходима в такой же степени, как и ему. Он подавил в себе мысль о шпионстве, но зато в голове у него вырисовался постепенно некий туманный план действий.
– Ничто, – отрапортовал Бьерн, вернувшись к коллегам. – Он не даст.
– Тогда у нас нет другого выхода, – сказал угнетенный Януш. – Всю работу нужно делать сначала. Чтобы этот бюрократ подавился своей картой!
– А если поджечь городок? – предложил задумчиво Каролек. – При спасении мы можем украсть карту. Будем на месте вовремя…
– А может быть, официальными путями? – сказала Барбара. – Приказать ему отдать эту карту сверху?
– В конце концов так и нужно сделать, – ответил Януш. – Но для нас это будет совершенно ни к чему. Сколько это будет длиться? Все строительство закончится, а они еще будут переписываться. Нет, я сперва все же попытаюсь его забальзамировать…
Неясный план, который выкристаллизовывался в голове председателя Народного Совета, привел к необходимости принять приглашение пообедать. Странным образом намерения его по отношению к Янушу были такими же, как и Януша в отношении к нему. По странному случаю организмы обоих одинаково реагировали на мощнейшие течения жизни. Острый темп, который оба взяли с самого начала, оказался предрешенной крохой.
Подглядывающий и подслушивающий под окнами ресторана Каролек, заданием которого было завезти Януша в пансионат вместе с картой на мотороллере, услышал с опасением, как председатель Народного Совета, охваченный интеллигентными чувствами, жертвует Янушу все, чем располагает, склоняя его к принятию материальных благ в образе денег, как желает уступить ему свое место вместе с картой и жену вместе с детьми и как Януш со слезами на глазах всеми силами обороняется от этого несметного богатства, с ужасом он узнал, что председатель тянет его силой в свое учреждение для вручения ему бесценного документа и что Януш, внезапно протестуя, упирается ногами в раскопанный грунт, а руками из всех сил держится за лохань для слонов. Он увидел, не веря собственным глазам, как председатель прибегает к последнему средству, как падает перед Янушем на колени, как с криком:
– Сердце в груди вам отдам! Берите сердце!… – вытаскивает из внутреннего кармана куртки какие-то предметы и впихивает их за пазуху сморкающемуся от слез Янушу.
Увидев также и Януша, падающего на колени перед лоханью и делающего председателю какие-то таинственные присяги и обещания, Каролек попытался вмешаться. Это не дало никаких результатов, потому что его просто не заметили и оттолкнули.
Отчет, который он потом представил Барбаре и Лесю, подтвердился громко раздающейся песней «Красный пояс», поющейся в два голоса провожающими друг друга взаимно двух джентльменов. Председатель и Януш, соединенные трогательным чувством, не могли расстаться, а «Красный пояс» многолосым эхом разносился по пригоркам, лугам и лесам.
– Что со мной? – спросил наутро Януш, со стоном хватаясь за голову, когда соединенными усилиями удалось вырвать его из объятий Морфея.
– Портфель председателя Народного Совета, – сухо ответили Барбара. – Вот здесь порошок от головной боли, выпей это кофе и искупайся в фонтане. Работа ждет.
– Какой портфель, боже? – застонал Януш. – Ты пьяна, что ли? Откуда портфель?
– Вместо карты ты вчера принес портфель председателя вместе с комплектом фотографий его ближайшей и дальней родни. Принять карту ты отказался, ключ от ратуши выбросил в ручей. Кароль его нашел. Кроме того, Кароль говорит, что ты обещал ему что-то важное. Я не знаю, что из того выйдет, и надеюсь только, что он тоже не помнит. Приходи в себя и сходи отдай ему все это.
Легкое недомогание, в котором третий очередной участник битвы за карту оставался вплоть до вечера, привело к тому, что, возвращая председателю портфель вместе с изображениями его родственников, он забыл о ключах от внешних дверей ратуши. Забыванию способствовал тот факт, что ратуша с утра была открыта вторым ключом, находящимся в распоряжении уборщицы. Расцветшие накануне в сердце председателя трогательные чувства, несколько приглушенные не наилучшим самочувствием, после возврата утраченных предметов снова интенсифицировались. Хозяин городка и окрестностей приступил к реализации своего грандиозного плана, несколько озабоченный неуверенностью относительно результатов предыдущего вечера. Шаги, которые он предпринял накануне, как и вечер, удивительно гибли в глубине забвения.
План же этот касался мощного, исторического мероприятия. В ближайшее время наступала годовщина какого-то эпохального случая для городка.
Председатель Народного Совета не был уверен, идет ли речь о трехстах лет, или, может быть, о двухстах пятидесяти и была ли случаем закладка первой в этой округе шахты по добыче серебра или же уничтожение этой шахты каким-то катаклизмом. Он все же решился на триста лет и на закладку и постановил ознаменовать юбилей выступлениями деятелей искусств, доход от которых будет предназначен для восстановления местных, забытых объектов.
Два месяца тому назад приглашенный начальником инструктор культуры и просвещения с совещательным голосом советника секретаря первичной партийной организации закончил писать драматическую пьесу, которая должна была быть представлена в рамках торжеств. Произведение искусства относилось скорее к традиционным историческим драмам. Весьма поучительная и сложная интрига происходила в шахте по добыванию серебра, а затем в комнатах дворца, подчеркивала в целом разделение на классы и нечеловечность кровопийцев, и лишь один в ней был изъян. Погоняемый вдохновением инструктор культурно-просветительского учреждения впал в преувеличение и сотворил слишком большое количество действующих лиц.
Поэтому не хватало актеров. Уже решено было пригласить почти весь персонал ближайшего госхоза в качестве статистов, привлечь часть жителей городка к эпизодическим ролям, но не удавалось найти людей на главные роли.
Сюжет драмы описывал деятельность молодой аристократки, без взаимности влюбленной в рабочего шахты ценного продукта. Папа аристократки – владелец как замка, так и шахты, оказывал решительное сопротивление по отношению к чувствам единственной дочери, молодой же рабочий, занятый романом с равной ему по социальному положению девушкой по соседству, выказывал полное безразличие в вопросе чувств аристократки. Ищущий руки аристократки граф с дальнего края выказывал явное неудовольствие, обманутая в чувствах аристократка выказывала непостоянство характера, то бросаясь на шею избранника, то отрицательно влияя на отца, который с удовольствием снижал заработки и ухудшал условия работы угнетенного рабочего класса. Вследствие долговременных разногласий и сложностей наступал всеобщий конец света. Шахта погибала, залитая водой, граф из далеких краев погибал по ошибке, отец погибал, настигнутый апоплексическим ударом, разнервничавшаяся и разочарованная аристократка погибала в результате самоубийства, остальные персонажи погибали по иным причинам, на руинах всего оставался лишь твердый, как скала и несгибаемый работник физического труда, всматриваясь рядом с выбранной девушкой сердца в светлое, но однако далекое будущее.
Драма содержала массовые сцены вроде забастовки в шахте. Статисты из госхоза едва покрывали нужду. Роль отца-кровопийцы председатель местного Совета решил играть лично, соседям и сотрудникам он поручил лишь позитивные роли, кандидатов на главные роли пока что не находилось.
И вот теперь он увидел перед собой спасение в лице прибывшего на инвентаризацию коллектива архитекторов. Роль гордой аристократки была словно создана для Барбары! Меланхолическая физиономия Леся сразу же настраивала на мысль об утраченных чувствах графа, и только в вопросе выбора роли работника физического труда могли возникнуть колебания между Янушем и Каролеком. Председатель местного Совета решил предоставить выбор им самим.
– Только согласятся ли они? – с беспокойством спросил инструктор культуры и просвещения с совещательным голосом, посвященный в тайные намерения председателя.
– У меня уже есть план, – таинственно ответил председатель. – В конце концов это им будет выгодно.
Сердце болезненно сжалось у председателя при мысли о том, что придется временно расстаться с бесценной картой, но мероприятие, о котором было оповещено даже воеводское начальство, стоило далеко идущих жертв.
После захода солнца измученный и обескураженный персонал бюро отдыхал после тяжелой работы на нижнем краю своего огорода. Инвентаризация шла полным ходом, дом за домом были обмерены, и все было бы хорошо, если бы не перспектива все сделать заново, а также неуверенность относительно санитарной сети. Рассматривалась возможность беспокойства председателя множество раз с целью несколько раз в день смотреть на карту. Но вот снизу донеслись малопонятные, приглушенные расстоянием и тяжелые крики возвращающегося только теперь Януша.
– Эй, послушайте! – лихорадочно просопел он, падая на пень от дерева. – У нас есть шанс! Я сейчас расскажу вам. Ну и дела, говорю я вам!
– Переведи дух, а то задохнешься, – заботливо посоветовал Лесь.
– Нельзя так мчаться на гору, – заметил критически Каролек. – Это очень мучительно.
– Разумеется, под гору было бы легче, – презрительно отозвался Януш, еще несколько запыхавшийся. – Возможно, что кто-то из вас будет лететь вниз, если что-то кому-то не нравится. Но я все решил за вас.
– Что ты снова скомбинировал? – забеспокоилась Барбара, помня еще о своей прошлой роли соблазнительницы.
– О боже, во что он нас снова втягивает? – отчаянно простонал Каролек.
– Делать он катастрофа? – заинтересовался Бьерн.
– Тихо! – потребовал Януш. – Знаете ли вы, что тут через две недели будут исторические празднества? Знаете?
Четыре пары глаз смотрели на него недоверчиво и с беспокойством, а четыре рта предусмотрительно молчали.
– Ну, так знаете или нет? черт бы вас побрал?! – занервничал Януш.
– Знаем, – осторожно сказал Каролек. – И что?
– А то, что мы примем в этом участие. Председатель на коленях меня упрашивал и руки целовал, чтобы мы играли в представлении. У них нет актеров. Я сначала сказал, что об этом и речи быть не может, слишком много работы, но потом мне ударило в голову, что это неплохая мысль…
– И что?! – простонала Барбара, так как Януш прервал свое речь и триумфально засопел.
– И я от имени всех согласился. Будем звездами!
Ошеломленные принесенной новостью, все словно в рот воды набрали. Януш посмотрел на друзей подозрительно и на всякий случай отодвинулся на другой конец пня. Несколько заинтересованный непонятным разговором Бьерн присматривался ко всем со все возрастающим любопытством.
– И на самом деле он, вероятно, полетит вниз, – сказал Каролек мрачным и безнадежным тоном.
– Допустим, что он рехнулся, – с презрением засвидетельствовала Барбара. – Разве нам здесь делать уже нечего?
– А одного тебя не хватило бы? – ласково спросил Лесь. – Мы все должны?
– Вы – трубы, – нетерпеливо заявил Януш. – Иерихонские. Неужели непонятно, что я согласился не за так?
Наступило некоторое оживление, и появилась надежда.
– Я делал все, что мог, – тянул Януш с удовлетворением. – Мария Каллас меньше бы капризничала! И в конце концов мы сошлись на том, что за участие в представлении он даст карту!
– Ха! – крикнул Каролек возбужденно.
– Ты шутишь! – воскликнула недоверчиво Барбара.
– Боже, чудо! – радостно всхлипнул Лесь.
– Он дать карта? – удивился Бьерн.
– Вы должны целовать мне пятки, – продолжил Януш. – В конце концов это представление – ничего особенного, каждый скажет пару слов и покричит. А за ту карту стоило бы даже выступить в опере!
– Я лично лучше выступил бы в цирке, – убежденно промолвил Каролек. – Пусть будет так, хоть мне это и не по душе. Действительно чудо – половина работы будет сделана. А я уже думал, что нам придется сидеть здесь до поздней осени…
Януш снова пересел на пне ближе к товарищам.
– Завтра начинаем пробы, а он утром дает нам карту. Бобек поедет во Вроцлав и закажет отпечатки и транспаранты. Ему нужно будет написать на бумаге, а там, в светокопировальне, прочитают, чтобы не было недоразумений. Надо будет сделать две копии: одну для нас, а вторую – для того Гарпагона, иначе он нам отравит жизнь…
Придя в себя от первого шока, весь персонал бюро оценил размеры полученного успеха. Обладание желанным документом стоило всяческих жертв. Простыми словами они уведомили Бьерна о предстоящем задании и приступили к обсуждению подробностей драмы.
– Ты должна играть несимпатичную аристократку, – проинформировал Януш Барбару. – Как мне удалось установить, так как я видел только кусочки текста, добродетель проникла к тебе в голову, и ты волочишься за неким пролетарием и то и дело делаешь замешательство вокруг. Лесь будет играть графа и должен любить тебя без взаимности…
– Как это?! – вырвалось у Леся с горечью. – Опять?!
– Один из нас – ты или я, еще неизвестно, должен играть того пролетария, – продолжая Януш. – А второй будет свояком или чем-то вроде, который в конце концов бьет того графа по морде.
– Я хочу бить того графа по морде, а не хочу, чтобы она бегала за мной, – прервал Каролек с неожиданной энергией.
– Идиот, – сказала Барбара с обидой и недовольством. – Боже мой, что это за произведение искусства? Кто его написал, откуда они его взяли? В жизни ничего подобного не слышала!
– Никто не слышал, – согласился Януш с подозрительной торопливостью. – Это местный продукт, написал его инспектор культуры – тот, который где-то там пощипывал, а председатель и секретарь партийной организации произвели поправки. Пролетарий тоже обольщает для себя невесту-пролетарку, а в качестве этой невесты должна быть одна девушка из местного обувного магазина.
– Тогда я тем более должен бить графа, – решительно осведомил всех Каролек. – Я могу начать даже немедленно…
– Я очень тебя прошу, – согласился Януш с подозрительной торопливостью. – В таком случае я буду играть роль пролетария.
– И это за тобой я должна бегать? – заинтересовалась Барбара. – Тогда разреши узнать, почему ты меня не хочешь?
– Пахнешь гнилью. Являешься дочкой не просто помещика, но и капиталиста. В конце концов в результате такой распущенности кончаешь жизнь самоубийством, прыгая с башни.
– А что граф? – поинтересовался Лесь.
– Напрасно погибнет. Получит по морде, потеряет равновесие и влетит в шахту, которая залита водой. И вообще все гибнут, остаются лишь я да девушка из обувного. Я только не очень понимаю, как вода могла попасть в шахту, которая находится здесь, над нами…
– Вход находится над нами, – опроверг Каролек. – Дно, вероятно, было ниже…
– Здесь вообще несколько входов!
– Подождите, а почему она не хочет графа? – прервал Лесь с явственным выражением претензии.
– Я же уже говорил, что ее обуяло распутство, а граф имеет слабое здоровье…
– Я раздеваться не буду! – внезапно прервала Барбара. – И выбейте это у себя из головы. И так та уборщица каждый раз плюется при моем виде!
– Может, это просто какой-то нервный тик?… – буркнул Каролек.
– Что это тебе пришло в голову? – одновременно сказал Януш с горечью. – Это совершенно нравоучительная пьеса для молодежи. Классовая борьба или что-то вроде.
– Ну хорошо, но почему того графа так лупят по морде? – упирался Лесь с горечью. – Мало, что без взаимности, мало, что слабого здоровья, так еще по рылу получает…
– А он в свободное время пристает к той девушке из обувного. Свояк пролетария, то есть Каролек, является братом девушки, поэтому, сам понимаешь…
– Как это? – забеспокоился Каролек. – Ты раньше об этом не говорил!
– Разве? Вероятно, выпустил из виду. Но все равно, решайся. Подкатываться к той девушке или заботиться о ее чести?
– Ладно, лучше заботиться о ее чести. Я согласен. Итак, в принципе мы все обговорили, можем играть сразу, без проб. И вопрос, а где они репетируют? Нигде ничего не видно. Тайно, что ли?
– Пока что в госхозе, за той горкой. Проходят общие сцены, делают попеременно забастовку в шахте и бал в замке. Так как мы отсутствуем, то инспектор читает сам все роли, но у него затруднения. Завтра, после работы мы едем в госхоз и начинаем выступать…
Председатель местного Совета посреди тяжких вздохов и многочисленных предостережений, не скрывая опасений, беспокойства и полного отсутствия доверия, лично упаковал святую реликвию и торжественно вручил ее Янушу.
– Господа, – торжественно произнес он, – если бы с ней, не дай бог, что-нибудь произошло… Сами понимаете… Может быть, какой-нибудь эскорт…
Персонал бюро, который очень торопился, как один человек, торжественно поклялся, что ей ничего не будет. Посвященный во все письменные инструкции Бьерн был препровожден к автобусу.
– А он сможет? – забеспокоился Лесь, подпавший под влияние опасений председателя местного Совета. – Может быть, ему лучше ехать прямо в Варшаву и там сделать отпечатки в бюро?
– Не морочь голову, во вроцлавском градоуправлении им займутся, – нетерпеливо ответил Януш. – Там Метек, я распорядился, чтобы он пошел к нему. А в Варшаву было бы слишком долго.
– Так может быть, кто-нибудь из нас?…
– Исключено, мы все играем в представлении. Остается только он.
После захода солнца помещение госхоза было переполнено через край только актерами. На возвышении сидела Барбара с машинописным текстом в руках и с выразительным удовлетворением читала, обращаясь к вертящемуся возле нее Лесю:
– Вон с моих глаз, пан граф. Вы размазня, граф, а я жажду силы, которая должна быть в человеке.
Ожидающий своей очереди Каролек все чаще и чаще выдавливал из себя какой-то непонятный кашель, а Лесь на коленях скулил с нарастающим жаром:
– О, богиня! Верни назад эти страшные слова! Ведь это не люди, это скоты!
– Дочь моя! – громыхал через минуту председатель местного Совета. – Что ты делаешь? Встань, пан граф! Идем со мной в биллиардную, у моей дочки испражнения в голове…
– Что?! – вырвалось у Каролека, ожидающего в первых рядах.
– Испражнения, – невольно повторил председатель, глядя в текст.
– Какие испражнения?! Испарения! – закричал разнервничавшийся автор произведения искусства. – У вас просто неисправленный текст!
В следующей сцене Януш прижимался к телу разрумянившейся девушки из обувного магазина, уверяя ее без особого убеждения:
– Мы пойдем вместе и разрушим этот источник зла и насилия. Снова трое из нас погибли, а тиран остается безнаказанным. Там наша цель!
Девушка из обувного висла у него на плече, затрудняя перелистывание машинописного текста, разгоряченный автор требовал указывания цели вытянутой рукой и непреклонным жестом, и теряющий то текст, то невесту из народа Януш начал постепенно сомневаться, действительно ли обмен выступления на карту был таким неплохим?
Тяжесть своей роли ощутил он, однако, в полной мере в тот момент, когда, стоя в обществе Барбары над соломенным матрацем, служащем для укрывания парников, и изображающем собой болотистую лужу, он говорил:
– Ваша милость, графиня, вы испачкаете туфельки…
– Так перенеси меня, – предложила в ответ Барбара.
Януш узнал из текста, что должен в это время смотреть в даль, не слушая надоедливой аристократки, поэтому он уставился в транспарант: «1 Мая праздник рабочего класса», безнадежно стараясь найти способ открутиться от роли знаменитости. Он мог представить себе лишь то, как ломает ногу, и больше ничего.
– Перенеси же меня! Чего ждешь? – читала Барбара. – Боишься?
Януш продолжал находиться в прострации с выражением неудовольствия на лице. Мысль о поломанной ноге пробуждала в нем смертельную неохоту. Барбара оторвала глаза от текста.
– Перенеси же меня, черт тебя побери, что ты застыл, как соляной столб?
– Ты что, идиотка? – обиделся Януш, отрываясь от своих мыслей. – Что я, культурист?
– Вы обязаны перенести графиню! – с нажимом произнес автор.
Януш прекратил сопротивление. На другой стороне соломенной лужи Барбара изменила желание.
– Я хочу вернуться, – сказала она с гримасой. – Перенеси меня обратно…
– Бог мой, вы не преувеличили, пан автор? – спросил разъяренный Януш, когда Барбара начала требовать перенести ее в четвертый раз. – Я что, весь спектакль так и должен с ней бегать по той соломе? Сократите хоть немного!
– Нужно показать, что даже любовь аристократки была для народа тяжестью, – поучительно произнес автор. – Эта сцена должна быть доказательством. И вообще не стоните при этом, вы ведь представитель физической мощи…
Каролек забавлялся в стороне этим зрелищем, но до той поры, пока не пришло время его собственному выступлению. Вообще говоря, непонятное сперва согласие Януша на такую мучительную роль представителя пролетариата стала в конце концов ясной и понятной. Углубившийся в собственный текст Каролек сделал открытие, что, во-первых, значительно более тесные отношения объединяют девушку из народа с братом, нежели с женихом, во-вторых, от начала до конца пьеса наполнена моралистическими сентенциями в количествах, превышающих человеческую выдержку, а в третьих, содержание сентенций находится в удивительном несоответствии с возможностями его памяти. При словах:
– Сестричка моя любимая, дети, которых ты будешь носить на руках, наверняка доживут до лучшего будущего, а мы, братья, пойдем объединяться в жаре и труде! – он пришел к выводу, что из двух зол он лучше бы носил Барбару весь спектакль. Но было уже поздно вносить какие-либо изменения, и персонал приступил к выучиванию ролей на память.
В это же самое время директор бюро, бледный, с отчаянием в глазах, среди бесчисленных проявлений признаков угнетенности, читал главному инженеру срочную депешу, полученную только что от осуществляющего инвентаризацию персонала бюро.
– Меня охватывают тревожные чувства, – говорил он. – Послушайте!… «Барбара выступила в роли куртизанки, и вследствие этого половина местного населения при ее виде плюют и крестятся. Бобек достал три рулона туалетной бумаги, которые очень пригодились. Януш рискнул перерывом в биографии и украл у председателя портфель, наполненный деньгами и коллекцией фамильных фотографий. Мы планируем поджог городка…»
– У них что, не хватило денег? – прервал главный инженер, несколько ошеломленный. – Если так, то зачем им, к черту, коллекция фамильных фотографий председателя?! И зачем им поджигать город?!
– Нет, – со стоном ответил директор бюро, – это означает, что они не могут добыть из местного Совета той немецкой карты. Они действуют в том направлении и боятся, что ими займется милиция. Я не знаю, может быть, вам туда поехать…
Главный инженер насупился.
– Это нехорошо, – сказал он озабоченно. – Эта карта очень нужна, мы ждем транспаранты, чтобы можно было оценить ориентировочно возможности той области. Сейчас я не могу поехать, только через несколько дней. Может, попробовать через воеводские власти?
– Они, собственно что-то такое и предлагают. Но вы же сами знаете, как это мне не подходит. Нашим козырем была исключительная легкость застройки той области…
– И малая стоимость…
– А если начнем городить трудности, то все дело полетит к чертям… Завалим план работ на ближайшие два года и скомпрометируем замминистра. Не говоря уже о дальнейших последствиях, мы уже начали говорить на тему возможных доходов от тех туристических объектов… Боже мой!…
Главный инженер с беспокойством увидел, как директор бюро смертельно побледнел и приобрел странное выражение лица. Увидев появившиеся на его лбу капельки пота, он подумал, что его начальник преувеличивает, и стал его утешать.
– Не так уж все и плохо, – начал он. – Мы организуем письмо из воеводского управления к тому председателю…