Чубаха Игорь. Цепные псы пантеонов

   — Ты не рад, что снова меня встретил? Знаю-знаю, ты превратился в загнанного беглеца, за тобой охотятся с пристрастием. Я бы с радостью тебе помогла, только не умею... Да что я все о печальном? Мы снова встретились, кто-то свыше дарит нам еще один шанс. — Она ступила вперед и погладила Петрова по щеке так, как только она одна умела.
   — Лучше бы не было никакого открытия! Пусть тогда бы мы никогда не встретились, но мне не пришлось бы тебя убивать!!!
   — Не шуми, — Настя печально улыбнулась, — здесь очень сильное эхо. Скажи, а помнишь, как с букетом гвоздик ты три часа отдежурил у моего подъезда? — Настя взяла Антона под руку. — Ты вынужден скрываться, квартира с раскладным диваном сейчас пустует... Я помню, как вечно бормотала сказки вода в трубах, как тикал древний будильник. А помнишь, как нам сладко было вдвоем доламывать твой скрипучий диван? Хотя мне это и запрещено, я заходила к тебе домой, я искала тебя, а встретила только здесь. Забавно, правда?
   — Мне плохо без тебя, — сломался голос Андрея.
   — Ты похудел, у тебя глаза ввалились. Мне тебя очень жаль.
   И тут сбоку, где миг назад была только голая шершавая стена, раздались полные иронии слова:
   — Одну минуточку!
   Все-таки мышцы Антона были настроены на опасность. Петров резво дернул подбородком на звук и пересекся с полным едкой иронии взглядом вальяжно прислонившегося спиной к бетонной стене Эрнста фон Зигфельда собственной персоной. Вампир держал руки скрещенными на груди, он сам имел вид поклонника, три часа прождавшего девушку у подъезда, растерявшего все нежные чувства и дождавшегося только из принципа.
   — Мы так не договаривались, — вздохнул Антон, глядя в глаза непрошеному статисту.
   — Здесь еще кто-то? — Испуг Насти Антон почувствовал через державшую его под локоть руку.
   — На твоем месте, — саркастически оскалился вампир, — я бы все же притормозил.
   — Начинается, — вздохнув глубже прежнего, сообщил Антон Насте.
   Только Насти рядом уже не было. Как появилась из ниоткуда, так и исчезла, растаяло и ощущение, будто все это происходит во сне. Зато Петров вовремя обнаружил, что, сделай он еще шаг туда, куда под руку влекла его возлюбленная, и гигантская лопасть вентилятора гильотиной рассекла бы бренное тело нашего героя на уровне солнечного сплетения. И две фонтанирующие кровью, словно в китайском боевике, половинки рухнули бы под вентилятор в яму для сточных вод.
   Не успевший испугаться Антон с уважением осмотрел конструкцию: нацеленный вверх, всасывающий воздух в подземелье вентилятор диаметром превосходил торговый павильончик где-нибудь на рынке, но гудел не громче трансформаторной будки. Лопасти по ночному времени вращались с ленцой, внизу, где-то на глубине метров пяти, поблескивала серебром вода, и роившаяся там искорками мошкара выше лопастей взлетать не стремилась.
   Теперь на Петрова обрушился припозднившийся страх, гадкий, подлый, до липкого пота и вяжущий из кишок морские узлы тошноты.
   — И что это было? — притворяясь, будто спокоен, совершенно спокоен, абсолютно спокоен, спросил истекавший вонючим потом Антон.
   — Морок, — развел руки Зигфельд и зевнул, — обыкновенный подземный морок. Здесь, в подземелье, самое рядовое дело. Просто ты в ночном метрополитене новичок, вот морок и попытался поточить зубки о твои сахарные кости, — последнюю фразу вампир добавил даже с неким сочувствием, — голодно ему, сакральному.
   — Часто это здесь случается? — притворяясь, будто ему по фиг, совершенно до фени, абсолютно по барабану, но не сумев преодолеть дрожь в голосе, продолжал допрашивать Антон.
   — По ночам здесь еще не то происходит. Метрополитен по мистической сущности — рана в земле. Знаешь, в мудрой древности колдуны не советовали воинам втыкать меч в землю, а тут дыра посолидней получается. Еще учитывай, что это место, «откуда кресты на церквях не видно». — Зигфельд приложил вдруг палец к губам. — Здесь, пожалуйста, топай потише. Смертные имеют дурную привычку вечно путаться под ногами.
   Послышались вполне мирные голоса:
   — Санек, я хочу к тебе завтра подъехать, должок завезти. Это первое, а второе...
   — Да ладно, потом второе растолкуешь. Ты, главное, приезжай.
   Антон отступил в непроглядный мрак, и его схорон миновала бригада работяг, транспортировавших на тачке груду железок. Когда голоса растаяли вдали, Зигфельд вернулся к просветительской деятельности:
   — По ночам здесь клубится бесконечный шабаш всякой нечисти, надо же ей где-то рядом с людьми обитать. Правда, самостийной нечисти, не ложащейся ни под «Старшую Эдду», ни под волхв-дивизион, ни под других инферн-лидеров. Давай отойдем от этой ямы, а то мне и самому не по себе, как прикину, сколько крови этот морок зря пролил.
   Хоть какой-никакой экскурсовод — Петров послушно зашевелил коленями. Оплетенные проволокой лампы светили одна через три, кривобокие тени подползали со всех сторон к Петрову и таяли, будто масло в жару. Издерганному преследованиями Антону это доставляло минимум удовольствия, и он завидовал стандартно лишенному теней спутнику и стерегся его. А вдруг это все тот же морок, лишь сменивший ипостась? По вымощенному рыжим туалетным кафелем коридору спутники вышли в лабиринт окрашенных грязно-зеленой лущащейся краской стен и дверей с безвкусными табличками «Агрегатная-1», «Агрегатная-2», «Изоляторная-1»... и так до бесконечности.
   — Ты потребовал, когда получу формулу на руки, позвонить отсюда. Сдается мне, ты хотел, чтобы твои местные оборотни-приятели...
   — Ума не приложу, как ты сделал свое открытие, если не умеешь дослушивать старших товарищей? Вся демоническая свистопляска под землей творится только по ночам. На день подлинные обитатели метрополитена превращаются в туман, плесень, букашек, забиваются в щели, и все довольны, Разве я учил тебя соваться в подземелье ночью? Кстати, ты говоришь, мне звонил? — нажимом на вопрос выдал Эрнст фон Зигфельд неподдельное беспокойство.
   — Я вышел победителем из очень необычного, по крайней мере, для меня, воздушного боя, — затянул с ответом Антон, решая, как поступить. То, что Зигфельд пять минут назад спас Петрову жизнь, еще не являлось основанием очертя голову вручать, не важно, патриотически или враждебно настроенной, нечисти формулу яда. Антон нашелся: — Я должен был позвонить, когда формула окажется у меня в кармане. Но стоило чайке по имени Антон Петров сделать парочку мертвых петель над городом...
   Лабиринт закончился очередным длинным коридором, иногда, может только в пику однообразию, ныряющим бетонными ступеньками вниз, а далее с помощью тех же ступенек возвращающимся на прежний уровень. И всюду столь низкий потолок, что поневоле приходилось вжимать голову в плечи. И сырая духота, отчего стены становились липкими, и каждое нечаянное касание будило всплеск брезгливости.
   Зигфельд понял, что звонка не было, и пока на этом успокоился:
   — Не продолжай. Мои начальнички кликнули ведьм, а те напустили ворон и чаек. Вот и хорошо, что не позвонил. И если ты не обижаешься, что я испортил романтическое свидание, мне хотелось бы представиться по-новому.
   — Что за вздорная манера говорить, будто мы на приеме у английской королевы?
   — Поживи лет сто пятьдесят, а потом критикуй. Ишь, Эдвард Радзинский нашелся! — Кажется, Эрнст искренне удивился, что смертному удалось заставить его вспылить, пусть мимолетно. Эрнст улыбкой заклеил оплошность. — Ладно, не будем ссориться, теперь нам до-о-олгое время предстоит работать в паре. Итак, разрешите представиться, никакой я не антииеромонах «Старшей Эдды» Эрнст фон Зигфельд, а внедренный в «Эдду» офицер волхв-дивизиона товарищ Хлебников. Уточню, — здесь фон Зигфельд улыбнулся с особой изощренностью, — бывший, смертью храбрых погибший при исполнении.
   — Еще раз для тупых?
   — Пока ты прохлаждался в воздушных потоках и сбивал ворон, словно кегли, многое изменилось.
   — Например?
   — Например, я — погиб, сгорел на работе, спалился. Пал смертью храбрых во имя светлого христианского будущего. Меня больше нет, есть только призрак вампира Эрнста фон Зигфельда, он же — вампира товарища Хлебникова. При этом есть подозрение, что в образе призрака я в силу бес знает каких причин остаюсь видим только тебе.
   Конечно, Антон не тешил себя нелепыми надеждами, будто он, пообтершийся лишь на паре спецфакультативов, сможет играть в равноправный диалог с агентом-профессионалом, убеленным вековыми сединами и соответствующим опытом. Но попытка — не пытка:
   — Господин Хлебников, вы после гибели успели прошвырнуться по явочным квартирам? И никто из наймитов не стал с вами здороваться?
   — Меня давно не величали настоящим именем, так что лучше продолжай обращаться по-старому. А явочных квартир у меня не было в помине. В инферн-мире любой след гораздо зримее, чем в вашем, особенно для тех, кто умеет искать. И «Старшая Эдда», поверь мне на слово, шакалить умеет. А вот морок девушки, будь я видим и прочим индивидуальностям, самоустранился бы с твоей дороги гораздо раньше.
   — Приятно говорить с умным противником.
   — Хамишь.
   — С умным соратником?
   — Теплее.
   — Ты не знаешь явок? — устал от иронии Петров. — А как же докладывал православному начальству об успехах? Как получал новые задания? — Чертыхаться ночью, на глубине пятидесяти или ста, черт его знает — сколько реально, метров под землей не хотелось. Именно из мистических соображений. Но, черт побери, как отнестись к свежей порции переворачивающих реалити-шоу с ног на голову сведений? Черт! Черт!! Черт!!!
   — Вообще-то это секретная информация, но чего уж теперь: с курьерами.
   — Выходит, даже с формулой яда на руках мы не сможем укрыться от преследования «Эдды» у твоих истинных командиров, в смысле— волхвов? Надеюсь, наконец, это последняя правда?
   — И еще очень помучимся, пока найдем волхв-дивизион. И еще, ты будешь смеяться, но гнетущее вампиров вечно неудовлетворимое чувство голода после моей гибели не отпустило. В бестелесной оболочке мне остается только страдать, но это уже частности.
   — А зачем ты меня тогда грузишь и этой проблемой?
   — По жизни я — неврастеник, так что будь готов...
   У Антона чесались виски от не разложенных по полочкам подробностей — перетрясем грязное белье снова. Антон попал в лапищи неких демонов, воюющих против православия. Его вербанул реальный кровосос, который далее оказался засланным казачком. Хотите, можно ржать до опупения, особенно если нравится черный юмор, ведь пока Антон порхал птичкой, вербовщика грохнули самым натурально-инфернальным образом за измену. И сейчас Антон языками перехлестывается (Черт! Черт!! Черт!!!) с видимым только ему, то есть личным привидением, «страшным, но симпатишным»... Может, еще помянуть сто миллионов чертей?!
   Вы бы поверили во всю эту ботаническую пургу? Нет? А куда списать не ногами, а крыльями прополотые километры? Учитывайте морок, который давил на умерщвленную любовь... Черт! Черт!! Черт!!! Пусть и к ночи помянутый.
   Антон недоверчиво ткнул пальцем в спутника и не встретил препятствия. Это было даже не так, будто пробуешь пальцем, теплая ли вода. Хуже. Мышцы предполагали пусть дешевое, но сопротивление. Но не встретили ничего. С голографией знакомы?
   — Попрошу без фамильярности. Есть у меня надежда, что духом бестелесным я обречен витать подле тебя лишь до тех пор, пока не исполнится мое предназначение. Думаешь, самому в кайф вечно пухнуть от голода?
   — Я слушаю, слушаю, — кивнул Петров, с превеликим огорчением смекающий, что избавиться от бестелесного спутника будет потрудней, чем сбежать от головорезов «Ред Ойла» и «Старшей Эдды», даже если те объединятся.
   — Будем надеяться, что предназначение мое — уничтожить твоим ядом «Старшую Эдду». Кстати, так где, ты говорил, спрятана формула?
   — Не говорил и не собираюсь язык распускать. Сначала я хотел бы обсудить с руководством этого, как ты выражаешься, волхв-дивизиона, сколько мне за формулу заплатят. И здесь гарантом, что меня не попытаются надуть, выступишь именно ты. Если ты ко мне «прикомандирован», в твоих интересах, чтобы сделка не сорвалась. — Признаться, Антон кривил душой. Никому открывать формулу яда он не собирался однозначно. С формулой и браслетом он мог бы прекрасно прожить в свое удовольствие, а не мыкаться по фронтам тайной войны. Изобретет способ избавиться от навязчивого призрака, и поминай Антоху как звали.
   — Это шантаж?
   Пришло время обозначить рубежи, и Петров не постеснялся:
   — Я не рвался играть в ваши мистические игры, и если все-таки доведется играть, то на своих условиях. — Но, дабы ему на первых порах поверили, дескать, скрепя сердце, он согласен отдать открытие, приходилось изображать алчность. Что такое особенное запросить в оплату у волхв-дивизиона? Интересно, а если они смогут оживить Настю, реально, без дураков, оживить, будет ли он упорствовать в решении смыться?
   А ведь весь этот мутный, пропитанный взаимными подозрениями и осторожными посулами разговор тек не сам по себе. Они шли, они мерили подошвами тоннели, они, точнее один Антон, оставлял цепочку следов в щедрой на отклик пыли.
   И вот сцена: типичный лохматый бомж дрых под рифленой батареей, которую уместней встретить в типовом подъезде хрущевки, счастливо вытянув ноги поперек коридорного ответвления. Голову давай на заклание, уж это бурое от грязи, укутанное засаленными тряпками, развалившееся поверх расстеленных газет тело мороком не являлось. И лучшим доказательством тому служила ядреная вонь. Все смешалось в метро — и люди, и нелюди.
   — Я знаю, что ты намылился брутально сбежать, — после богатого пакета взаимных подначек Зигфельд вдруг стал абсолютно серьезным. — Не трать время на ложь, я — ЗНАЮ. Ты считаешь, что с браслетом прекрасно обойдешься без всяких волхв-дивизионов. Но у магии, как и у Луны, есть обратная сторона: цена, которую адепты платят за посвящение. Мой вечный иссушающий голод — еще пустяки по сравнению с тем, что платят другие. И еще одна важная особенность моего мира — здесь не бывает одиночек. Они не выживают!
   Вторую половину тирады Антон пропустил мимо ушей, а на первую пожал плечами, дескать, спорить и бить себя кулаком в грудь не стану. И этого минимального жеста (опять пора вспоминать чертей) хватило, чтобы бомж заворочался.
   — Кто здесь? — простуженно засипел проснувшийся уникум, подслеповато прищурился на Антона. — Глаза у тебя добрые, бить не будешь?
   — Скажи ему, чтоб убрался с дороги, — зашипел над ухом якобы не видимый и не слышимый для постороннего смертного призрак вампира.
   Антон тщательно отследил реакцию смертного и был вынужден согласиться, что призрак вампира посторонним не видим.
   — Отползи с дороги, — морщась от вони, приказал Петров.
   — Ты сдурел, паря? Тебе туда не надо, там опасно. Ты меня не ругай, у меня бандиты квартиру отняли. А так я был профессором, Роберта Бернса на кокни-диалекте легко декламировал, Шекспира любил. А в тоннель не ходи, там поезда даже ночью шастают, только вчера троих задавило!
   Пусть Зигфельд и лишился ощупываемого тела, но характер-то в реке не утопишь. Как был с точки зрения Антона позером, так и остался. И следующую реплику кровожадный фрукт не мог произнести без рисунка, типа, основной тут — я:
   — Назови его «стражем поворота» и потребуй, чтоб освободил дорогу.
   — Страж поворота? — всего лишь переспросил привидение ботаник.
   — Так бы и сказал, что из ненормальных, — нехотя подвинулся пропащий человек, — а то: «отползи», будто я — гадюка из зоопарка!
   Чуть не соскребя штукатурку со стены, лишь бы случаем не задеть источающего гонококковые миазмы товарища, Петров проник в поворот.
   — Видишь, ночью в подземном мире даже смертные бомжи, чтобы уцелеть, вынуждены работать на наш интерфейс.
   — А он сам не из ваших?
   — Обычный бомжара. Три года общего режима за взлом ларька, откинулся, из квартиры выписан, жена обратно не пустила, приткнулся здесь. На бутылку водки в день хватает.
   На факультативах Антона научили обыкновенной вещи: если твой собеседник говорит слишком много, значит, пытается отвлечь внимание. Вовремя припомнив эту фишку, Антон оглянулся лишний раз. Нет, черные пакости, или — будем вежливы — мороки по следу не крались.
   — Ну да, помню твои же слова, что сорок процентов пашущих на «Старшую Эдду» — обычные люди.
   — Сорок процентов технического персонала, — посчитал нужным поправить Зигфельд-Хлебников.
   — Слышь, приятель, а с кем это ты треплешься? Или у меня в ушах двоится? — вдруг заинтересовался бомж.
   Но Антон ответить не удосужился. Он повернул по коридору, потом еще раз повернул и, елки-ежики, оказался в самом доподлинном присутственном месте.
   Вам приходилось бывать в государственной поликлинике? Зачем зря спрашивать, понятно, приходилось. Так же, как в поликлинике, здесь были двери с табличками и скрепленные стулья вдоль стен. Обитатели этого шоу делились на два четко идентифицируемых типа: тех, что с важным видом ходили по коридору и заглядывали в кабинеты без стука; и тех, что робко сидели на самом краешке стульев в ожидании своей очереди.
   — Идеальное место, чтобы переждать ночь? — прозвучал сбоку богатый иронией вопрос. Нетрудно догадаться, что это опять ерничал Зигфельд.
   — А что здесь такое? — Петров ответил вопросом в стиле продвинутой невинности.
   Ближайшая к Антону дама, вполне разумно одетая в куртку-пропитку, вполне человеческого вида, разве что зубами не вышла — в пасти тонкие рыбьи мелкие-мелкие треугольнички, вопрос «от призрака» не расслышала. Не очень поверила, что слова новичка предназначены ей, но на всякий случай нервно подчеркнула:
   — Я — крайняя! За мной будете.
   — Какая тебе разница, что здесь происходит? Надо нам ночь перекантоваться? Выбери двери, где очередь «пожирнее», займи место с краю, да пропусти вперед себя еще пару лиц понастырнее, глядишь, и снова утро.
   Антон счел за здравое послушаться. Нашел дверь, у которой скучало не меньше пятнадцати персонажей, по рожам — из гоголевской повести «Вий», и присел на последний свободный стул. Он даже решил не спрашивать, кто тут крайний, чтобы потом не нужно было суетиться.
   — Мне обещали место сестры-утешительницы в клане Кукол Хортсбергов, — многозначительно сообщила очень похожая, если бы не уши грибами-лисичками, на обычного человека, соседка. Кикимора запросто могла положить на симпатягу Антона взгляд, вот только не амурный, а хищный.
   — Угу, — Антон засопел в тряпочку, показывая, что не расположен к беседе.
   А ведь в самом месте ничего особенного не было. Обычные служебные помещения метро. Может, склады, может, законсервированное бомбоубежище. Мало ли понастроено метростроевцами под землей того, о чем обычный пассажир и не подозревает. Антон украдкой озирался. Когтистые, перепончатолапые, клыкастые люди-нелюди из очереди входили с каменными гримасами в кабинеты и выходили, кто огорченный, кто довольный, — все очень по-человечески. И темы бесед у дожидавшихся очереди скользили по самым нейтрально-невинным колеям:
   — Почему актеры сначала играют положительных персонажей, а с возрастом становятся злодеями?
   — Про конфликт «отцы и дети» слыхали? А молодежь чаще стариков платит за билеты в кино. Целоваться и тискаться с подружками где-то надо?..
   Из противоположного конца коридора в сторону Петрова уверенным шагом двинулся наконец стопроцентно обычный человек в костюме, синем, в мелкую полоску, с кроваво-красной розой в петлице. Антон очень надеялся, что тип, перед которым все поневоле расступались, пройдет мимо, но тот остановился напротив.
   — Человек-птица? — Взгляд подошедшего облизал Петрова с головы до ног, на какой-то момент зацепившись за браслет. — У меня есть для вас кое-что. Давайте пройдем в мой кабинет.
   — Не ходи, — заволновался рядом Зигфельд. Тип явно отметил испортившие вежливую улыбку Петрова сомнения:
   — Вы ведь ищете работу? Вот задаток, — на ладони обладателя модного костюма возникла нераспечатанная банковская упаковка тысячных купюр.
   — Не бери! — еще яростней затрепыхался рядом Зигфельд. — Не смей касаться!!!
   Антон демонстративно спрятал руки в карманы, но встал:
   — Я бы сначала хотел услышать, в чем заключается будущая работа, — а что ему еще оставалось делать?
   На вид работодателю можно было дать сколько угодно лет — от сорока пяти до шестидесяти. Высокий лоб, волосы — черные, густые, без пробора зачесанные назад. И странным контрастом — белые, именно не седые, а белые, словно мех горностая, квадратная бородка и остроконечные усы. Глаза светились далекой, какой-то неземной голубизной. На шелковом бордовом галстуке блестела крошечная золотая пимпочка в виде перевернутой звезды.
   А банковская упаковка исчезла столь же проворно, как и появилась, вполне в духе цирковых фокусов.
   — Ну что ж, не брать кота в мешке — разумная предосторожность. Пройдемте.
   Сотый за ночь поворот по коридору, и незнакомец толкнул дверь. Никакой это оказался не кабинет, а нечто вроде дежурной комнаты охраны. С десяток выключенных мониторов, огромный пульт, будто из фантастического отечественного фильма шестидесятых годов. Украшенные больничными бирками связки ключей на гвоздиках за стеклом, тот же грязно-зеленый цвет стен. Но здесь Петров задержался недолго, незнакомец поколдовал над кодовым замком следующей двери, и они оказались... в начале обыкновенного перрона какой-то станции, жаль, Антон не успел научиться узнавать петербургские станции по интерьеру.
   В метре от Петрова перрон обрывался, и из близкого тоннеля выползали блестящие, словно река лунной ночью, рельсы. Чуть впереди маячило тыльной стороной огромное зеркало, в которое поглядывают пилоты поездов на тему, все ли пассажиры втиснулись в вагоны. А со стороны открытого пространства плыл гул, запутанный в гордиев узел разговоров, деревянного жужжания, шарканья ног-копыт и скрипа.
   Зигфельд промолчал.
   — Это ваш кабинет? — не то чтобы очень удивился Антон.
   — Просто здесь нас вряд ли подслушают. А мне не хотелось бы, чтобы кто-то посторонний услышал, как вы отказываетесь на меня работать. Ведь я угадал — вы настроены отказаться, что бы я ни предложил?
   Странный работодатель не остановился на краю перрона, и Антону пришлось топать следом. Черные застывшие водопады эскалаторов виднелись далеко впереди, с противоположной стороны зала. Челюсть Петрова не отвисла в тысячный раз за последние дни только потому, что данный рефлекс отказал от перегрузок. Зал не пустовал. Можно сказать, даже очень-очень не пустовал.
   — Такая работа, что не грех и отказаться? — притворяясь, будто ко всему привычен, продолжил Петров разговор.
   — Работа в нашем мире самая обыкновенная для лица, не потерявшего человеческую сущность. Ведь сущность при вас? — А вот анонимного работодателя открывшееся зрелище не занимало вовсе. Оно было для него столь же привычно, как плеск раскаленного металла для сталевара. И еще: работодатель, не скрывая этого, пристально следил за реакцией Петрова на зрелище.
   — Не отвечай прямо, — извивался рядом Зигфельд, который тоже ничему не удивился.
   — Это здесь ценится?
   — Само по себе — не очень, там, наверху, обитает четыре с половиной миллиона лиц, не потерявших человеческую сущность. Но! У вас есть оборот-браслет скандинаво-германского образца, а добыть такую игрушку заурядному смертному не по зубам. Вы в силу обстоятельств не побоялись появиться среди нелюдей... У вас могло бы получиться выполнить мой заказ. Ты — смертный, и мне нужно найти одного смертного, а ты сможешь его искать при свете солнца, искать в церквях... — будто дело в шляпе, неожиданно перешел вербовщик на «ты».
   — Зачем вы меня сюда привели? — спросил тогда Антон напрямик.
   — Чтобы дать наглядный урок, — словно ожидая именно этого вопроса, ответил таинственный незнакомец, — там, — он кивнул назад, — армии неприкаянной нечисти ищут себе покровителей, пусть и называют это покровительство работой. Здесь же обретается низовая нечисть, считающая, что способна обитать сама по себе, без кланов, вне пантеонов.
   А на пространстве подземной станции творилось действо в духе Иеронима Босха. Чудовища самого невероятного облика вышагивали, ползали и порхали вокруг зеленых рулеточных столов. Спорили, рассыпали фишки, делали ставки. Сухопарые крупье с козлиными головами вытягивали куриные лапы из рукавов смокингов и бросали шарики. Да и столы, оказывается, были живыми — гигантские черепахи с плоскими панцирями.
   — На что они играют? — сам в душе завзятый игрок, светски небрежно полюбопытствовал Петров.
   — На деньги, на души, на вздохи, на заклинания...
   — А мне за труды предполагается заплатить заклинаниями? — Кажется, Антон выбрал подходящий стиль поведения. Он будет играть крепкого профика, которому глубоко до балды, чем заниматься, лишь бы платили по классу «премиум».
   — Можно устроить, но сначала надо выполнить работу. Ты — человек-птица, и мне нужно отыскать одного человека-птицу, который кое-что задолжал.
   Несмотря на невероятный гам в зале, Антон вдруг расслышал нарастающий треск гравия из противоположного конца тоннеля. Звук нарастал, будто от приближающегося облака саранчи. Самые бдительные игроки заволновались, стали по-гусиному вытягивать головы, оглядываясь поверх столов.
   — Финита близится, сейчас те, кто предпочел остаться свободными-неприкаянными, получат себе начальство, увы, на очень невыгодных условиях. А я вынужден тебя покинуть, ведь я не умею превращаться в чайку и улетать. Если надумаешь, ты всегда найдешь меня там, где встретил первый раз. Что-то мне подсказывает, что мы еще увидимся.