Чулаки Михаил. Примус

   Непонятно, но скверно. Ясно только, что враги со всех сторон: враги в пыточных кабинетах, но и в камере общество не лучше. Здесь и там желают приспособить его к своим нравам, своим целям. Страшный человек, однако, не стал сразу приводить в исполнение смутную угрозу, отвалил.
   Герой не то чтобы заснул, но забылся.
   29
   Но не все в камере плохи. С утра Героя наставлял сосед в покосившихся очках, тот, что выступал уже переводчиком с блатного языка на русский.
   - Если хватит сил - не признавайтесь. Ничего не подписывайте. Упритесь рогами, как здесь образно выражаются. У них ведь по-прежнему все на признаниях держится. Царица доказательства. Богиня! Признался - пропал. Никакой суд потом ничего не будет слушать про припарки здешние. Извиняюсь, про пытки.
   - Но ведь нужны какие-то улики. Объективные, - возразил Герой, сам стесняясь своей наивности. - На одних признаниях приговор не выносят.
   - Устроят показуху, следственный эксперимент у них называется. Сначала режиссер ихний объяснит вам, куда идти, как показывать: здесь вы жертву придушили или кухонным ножом зарезали, сюда нож выкинули. И заснимут на видео. Это уже считается - объективно. А кто им мешает нужный нож принести? Вещественное доказательство, вещдок. Вы же его в руку возьмете, отпечатки свои приложите под ихним плотным руководством - и вперед на экспертизу. А с этой отпечаточной экспертизой уже такая объективность получится, что родная мать в ваше окаянство поверит! Свидетели отыщутся тоже - объективно покажут. Например, что труп из квартиры выносили. А этих шакалов знаете сколько вокруг уголовки кормится? Мелкая шпана припугнутая. Расскажут, как в кино: все видели, все подтверждают! Угрозыск - театр, все люди в нем актеры, учил такой авторитет, как Шекспир.
   Собеседник выделил голосом слово "авторитет", намекая на его особенное значение в здешнем тюремном государстве.
   - У вас кто следователь? Следак то есть?
   - Люлько.
   - Мы с вами и вовсе товарищи по несчастью. У меня - тоже. Худший вариант. Бывают и тут - разные. Некоторые не бьют просто так. А этот - садист. Любит свою работу. Кайф ловит, когда куражится. Я уже год здесь парюсь. Уже и сознался, чего не делал, а ему все мало. А некоторые выходят! Кто платит. За свободу надо здесь платить - наличными. Вы слышали за все годы, чтобы судили хоть одного крупного наркодельца, например? Нет и не было такого! Потому что платят. Свобода - тоже рыночный товар. У нас в семье денег нет, вот и гнию здесь. Я жене объяснил все. Ей и Люлько объяснил, он любит с родственниками разговаривать: как бы дополнительные сведения от них тянет, а на самом деле намекает. Ну нет у нас, но можно же занять, пусть даже квартиру продать. Жена не хочет, о детях думает. А обо мне?!
   Казалось, сосед сейчас заплачет.
   Герой спросил совсем тихо, чтобы не услышал бригадир камерный:
   - А как же этот Мохнач? Он же из блатных, у них деньги есть. Как же он не заплатит за свободу?
   - Не у всех блатарей такие деньги. Да и сидят они иначе, не так, как мы. Для них тюрьма - мать родна. И бывают дела слишком громкие, тогда не всегда можно так откровенно выпустить: все-таки шум поднимется.
   Снаружи послышалась возня, распахнулось устроенное в двери раздаточное оконце - форточка называется, обитатели стали шумно доставать алюминиевые миски и ложки, но Герою не достался тюремный завтрак:
   - Братеев, на выход! - объявили. - Без вещей.
   - Голодным вызвать - тоже приемчик, - прокомментировал наставник Героя.
   Но Герой еще не успел изголодаться и не пожалел о несъеденном завтраке. Он готовился к борьбе и боли - так чту ему пустой желудок!
   Особенно пугала его возможная фальсификация отпечатков пальцев, которую изобразил сосед по нарам. Он привык верить в отпечатки пальцев, как верил вообще в науку - по фильмам и документальным репортажам: уж они-то представлялись уликой бесспорной! Спектроскоп объективно показывает состав далеких звезд, качественный анализ - ничтожные примеси редких элементов, а отпечатки пальцев - следы единственного человека из шести миллиардов землян! Но ведь в самом деле, кто мешает принести нужный нож, которым он якобы убил девушку, - да тут же в кабинете пальцы и припечатать!
   Однако следователь Люлько стал разматывать совсем иной сюжет:
   - Ну, парень, утомил ты нас. Деньжишки кое-какие имеешь? Имеешь, мы же знаем. Двадцать кусков - и с чистой совестью на свободу. Зеленых кусков, понятное дело, чтобы не портились от хранения.
   Двадцать тысяч баксов он еще не заработал на своей Академии. Господи, какой далекой, почти нереальной казалась вчерашняя жизнь: рассылал красивые дипломы, новый грандиозный проект планировал - сон, мираж, сказка. Реальность - этот застенок. Поэтому не было смысла упираться рогами из принципа, из ненависти к своим палачам. То есть дельцам. Интересный гибрид: палач и делец в одном лице. Правда, новое время уже дало имя этой специальности: рэкетир. Сосед по камере хорошо объяснил: свобода - тоже рыночный товар.
   Герой молча покачал головой.
   - Мы ему навстречу, а он - ломается! - картинно улыбнулся следователь. От убойной статьи отмазать хотим - только из сочувствия к молодой жизни. Ну ошибся - заплати за исправление! Тем более, любовные дела. Может, она, стерва, сама тебя и довела. Бывают бабы - убил бы своими руками! Готовы посочувствовать. Ты ж дела крутишь, мы знаем. А бог велел делиться и ближнего любить.
   Герой упрямо покачал головой.
   - Нет, не ценит он нашей доброты.
   И удар по затылку.
   - Что, делиться будешь? Двадцать кусков всего - для начала. А будешь упираться - принесешь сто. Да еще поползешь за мной на карачках, чтобы взял твои вонючие штуки!
   Героя выхватили со стула, быстро и сноровисто заложили назад руки, сковали сзади наручниками, бросили на пол, сковали и ноги, а потом подтянули ноги к рукам. Резко дернули, так что боль в запястьях и щиколотках показалась нестерпимой - и он уже висел, покачиваясь, надетый на поперечную палку. Два стула, две точки опоры довершили конструкцию.
   Рев рвался из горла, но снова спазм ненависти помог пересилить боль.
   - Молчит, - удивился следователь. - Ничего, сейчас запоешь.
   Его подручный - из вчерашних или нет, не разобрать, с оттяжкой ударил дубинкой по ребрам. И посоветовал, издеваясь:
   - Пой, ласточка, пой.
   Крошить их - мелко крошить! И чтобы мучились смертельной мукой.
   По случайности удары приходились со стороны вырезанной почки - даже и в таком положении возможен, оказывается, один грамм везения.
   - Ну как? Не вспомнил, где твоя свобода спрятана?
   Вместо очередного удара палач нажал сзади Герою на прогнутую спину, добавил тяжести на вывернутые руки-ноги.
   И Герой к ужасу и позору своему не смог сдержаться, жуткий крик-рев вырвался из-за сжатых зубов.
   - Дошло немножко. Ну как? Делиться будем? Не хочешь? Качни-ка его еще!
   Новое нажатие сверху - и новый рев.
   - Вот видишь. Ну как, споешь про двадцать штук простых зеленых денег?
   Люлько не только вымогал - он еще и веселился.
   - Н-нет.
   - Все равно же отдашь. Своих нет, займешь. Если не хочешь пятнадцать женских трупов на себя взять. Теперь одним не обойдешься! Теперь ты отсюда только "Охтинским маньяком" выйдешь! Ну?!
   - Н-не дам... не убивал...
   - Качни ты его как следует, что мы тут цацкаемся.
   От новой боли память Героя потухла.
   Очнулся он сидящим на стуле. Пошевелился - нет, он был привязан к стулу.
   - Ну видишь как, уперся рогами - самому же хуже. Но мы же терпим, работаем с тобой. Помогаем осознать. Дышать тебе поможем, после того как ласточкой полетал.
   Явился откуда-то противогаз и мгновенно надет был на голову Герою.
   - Я буду снова спрашивать, а ты кивни головой, когда "да".
   Воздух иссяк. Герой видел руку, которая пережала хобот противогаза.
   Оказывается, любая боль - это еще ничто. Когда воздуха нет - страшнее всего. Когда разрывается грудь. Герой яростно втягивал в себя остатки воздуха, но это не помогало, сознание мутилось, замелькали огоньки в глазах - и он перестал понимать что-нибудь.
   Потом проявился свет, комната, пытливое лицо исследователя совсем близко перед запотевшими мутными стеклами маски.
   - Жив. Жив ты еще, парень. А жизни ценить не желаешь. Оценить свою жизнь в какие-то тридцать штук. Надеешься, жизни лишние у тебя в швейцарском банке положены? Ну что, делиться будем?
   Ломал бы их сейчас Герой, если бы мог, мелко ломал - или лучше бензопилой пластовал ломтями - один за одним, один за одним. Чтобы каждый ломоть прочувствовали отдельно!
   Только ненависть и давала силы.
   - Молчит. Так если ты говорить не можешь, считай, ты уже мертвяк и есть. Труп молчит прочней всех. Замолчал - выбрал себе мертвое дело. Сейчас и приведем в соответствие!
   И снова пережалась трубка.
   Сознание уплыло.
   Когда он приплыл обратно, даже пожалел, что не умер: грудь словно обожжена была изнутри.
   - Ну как? Вспомнил, где твои куски положены?
   Герой молчал. И уже непонятно было, то ли спазм ненависти сдавливал горло, то ли просто пережгли ему там все так глубоко, что не проходят наружу слова.
   - Погоди, доведешь ты нас! Савраске отдадим. Была когда-то Сонька-Золотой каблучок. А у нас Савраска. А каблучок у нее и поострее. Откупоривает любого мужика, кто в отказ ушел. У Савраски все безотказные.
   Героя, застывшего в столбняке ненависти, не пугала никакая Савраска.
   - Ладно. Подумай пока.
   С него содрали противогаз.
   - Животных не любишь, нехорошо: со слоником не подружился.
   Герой ясно вообразил пережатый хобот противогаза - юмор у них, гадов!
   В камере ему объяснили:
   - Савраска - это кранты. Слоника многие терпят, но Савраска - кранты. У нее на любого мужика отмычка. Книжки читаешь?
   - Читаю, - вяло удивился Герой неожиданному переходу.
   - Вот и читал бы про Большой Дом. Отличная книжка. Какой-то Лукин написал. Который в "Яблоке" депутат, что ли. Или другой некоторый. Воспоминания о ежовщине. Была у них Сонька-Золотой каблучок. Вроде как Сонька-Золотая ручка знаменитая. Только у этой - каблучок. Она мужикам всю их трихомудию раздавливала. Этого никакой Олег Кошевой бы не выдержал, просто лопухи оказались гестаповцы, не догадались. А Сонька наша еще до войны это умела. А теперь у ментов Савраска эта завелась. По книжке научилась - или сама? Тоже, значит, яйца давит. Тут к нам вернули одного - от Савраски. Признался, что родную дочку с подругой ее зарезал. Но до того она так ему все раздавила, что он только и ждал, чтобы его скорей шлепнули по приговору. Ни жить не мог, ни просто пЕсать.
   О чем Герой думал совсем недавно? Чего опасался и чему радовался? То о славе мечтал, то первые деньги праздновал. И казалось - великие мечты и великие события. Нет бы тихо умереть под наркозом - и остался бы до конца жизни счастливым человеком! А так завтра раздавят ему яйца - и никаких мелких переживаний не останется. А то - взять все на себя, подписать, что подложат.
   Наверное, то же самое чувствовали жители Спитака или Нефтегорска на Сахалине на другой день после землетрясения: удивительно, какие мелочи волновали накануне! Какие-то недоразумения, скандалы казались содержанием жизни. И непонятно, как можно было не замечать столь очевидного счастья: обыкновенного дома - нерухнувшего, да еще и свободной еды в соседнем магазине. Как не праздновали они каждый день не-разрушенность дома, не-ограниченность свободы?!
   Болело его избитое тело. Но мысль о дьявольской Савраске, охочей до раздавленных мужских частей, временами заглушала боль. Страх ожидания оказывался сильнее сиюминутной боли.
   30
   На другой день его не тревожили до обеда. И ожидание было не отдыхом, а тоже тихой пыткой. И наконец выкликнули снова:
   - Братеев! На выход. С вещами.
   Это предвещало что-то новое. Герой медленно собирал зубную щетку и мыло, которыми так и не воспользовался здесь ни разу, а сосед, который учил первоначальной тюремной науке, нашептывал:
   - Переводят вас, а может, и выпустят, раз "с вещами". Бывают чудеса. Позвоните моим! Голодец моя фамилия. Расскажите, как тут. Может, наберут все-таки денег! Телефон не записывайте, запомните!
   Мохнач высказал другую гипотезу:
   - Сразу от следака в больницу настроили. Думают, ты снова рогом упрешь. Не дури, Гера, колись. С раздавленной подвеской уже не жизнь. А так - отсидел да вышел. В лагерях тоже люди живут.
   Ненавистный следователь Люлько встретил его с пугающей любезностью.
   - Та-ак, Братеев. Значит, вы утверждаете, что не убивали Ариадну Котову?
   - Не убивал, - тупо кивнул Герой.
   - И не находилась она у вас в квартире?
   - Не находилась.
   Вот сейчас войдет слишком востроглазая соседка! Или дура сестра.
   - Понятно. Ну что ж, для дальнейшего расследования ваше пребывание в СИЗО не обязательно. Ваша статья, по которой вы подозреваетесь: "неосторожное убийство" - такую возможность допускает. По состоянию здоровья, как перенесший операцию по удалению раковой опухоли, вы освобождаетесь под подписку о невыезде. Обязуетесь вы по первому требованию являться на допросы?
   - Обязуюсь, - с поразившим его самого подобострастием подтвердил Герой.
   - Вот и распишитесь здесь. Все. В другой раз обращайтесь с женщинами осторожнее, - следователь натурально заржал.
   Пока еще час оформляли какие-то документы, просидел в темном сводчатом коридоре. Впрочем, ни изъятых официально пяти миллионов, ни Джулиных туфель ему не вернули: видимо, они числились вещественными доказательствами.
   Наконец распахнулась последняя дверь, и он оказался на свету, на улице. У тротуара стояла такая знакомая машина, из машины выскочила Джулия.
   - Герка! Живой еще!
   Он обнял ее очень искренне. И никаких воспоминаний об их глупой ссоре. Потому что никого, оказывается, нет у него ближе, чем она!
   - Живой.
   - Ну поехали отсюда скорей!
   Все было ясно: выкупила!
   - Поехали. Правда, я расписался, что вернусь по первому требованию. На допрос.
   - Это туфта. Не мог же следак сразу прикрыть дело. Сначала переквалифицировать статью, изменить пресечение. А там постепенно спустит на тормозах. Не в первый раз. Хорошо, я через Мишу сразу на нужного адвоката вышла, который имеет контакт.
   - Какого Мишу? - машинально поинтересовался Герой.
   - Ревнуешь? - с надеждой переспросила Джулия. - Да этот, помнишь, из клуба меценатов. У него везде схвачено.
   - И почем же я иду нынче?
   - Не твое дело. На свободе - и радуйся.
   - Он мне сам сказал цену: двадцать штук зеленых. Я отдам постепенно. Долгов не люблю.
   - Дурак! Был дурак - и остался. На девочек больше не кидайся, вот и все долги. Дороги нынче девочки.
   Она рулила, а он сидел рядом: в точности как недавно ехали из больницы. Он и чувствовал себя словно после очень глубокой болезни.
   В первую минуту он и забыл от радости, что Джулия сама виновата: не устроила бы из ревности экзекуцию, не пришлось бы потом платить. И Ариадна была бы жива.
   Но ругаться сразу не хотелось. Все равно она самая близкая, а близким приходится прощать. Да и он тоже в чем-то виноват: не зазвал бы девственницу к себе, не закрутились бы все дальнейшие дела. И сама девочка виновата, потому что набивалась.
   Смерть несоизмерима со всеми другими несчастьями, но о смерти Ариадны Герой думал довольно спокойно: тоже сама виновата - нечего было кончать с собой от обиды. А если она не вешалась и не топилась, а убил ее кто-то другой - тогда вообще к Герою ее гибель отношения не имеет!.. Но вдруг Джулия не только выпорола Ариадну, но и заказала потом ее окончательно?! Только молчит об этом?!
   Как трудно разобраться в событиях. Как трудно кому-то верить.
   - Ну и как тебе сиделось три дня? - спросила Джулия после долгого молчания. - Вид у тебя пришибленный.
   Действительно, всего три дня! А по ощущению - огромный отрезок жизни.
   - Так и есть. Не санаторий. И даже не больница.
   Рассказывать о пытках подробно не хотелось. Рассказывать - значит, переживать во второй раз. Если не боль, то унижение - точно.
   - Значит, хорошо, что дольше не засиделся. А эти шакалы только повода ищут! Промысел у них такой: схватить человека, а потом выкуп получить. Своя Чечня выходит. Разве что цены пока пониже. Чеченцы начинают торговаться с миллиона.
   Подъехали к его дому. Поднялись наверх. В квартире так и сохранился умеренный беспорядок после обыска. Хорошо, не так уж рьяно искали, бумаги, например, не вывернули из стола, не разбросали по полу - как когда-то при обыске у отца. Сама квартира казалась теперь Герою оскверненной посещением банды пинкертонов. И не защищали больше родные стены, свой дом перестал быть своей крепостью: в любой момент могут ворваться, схватить, увезти.
   - Сейчас наведем марафет, - бодро пообещала Джулия.
   Она убирала, а он сидел и смотрел - все еще словно стукнутый пыльным мешком.
   Подумал, позвонить ли жене Голодца. Чуть не назвал мысленно вдовой. Подумал - и не стал. Зачем мучить бедную женщину?! Если нет у нее денег, значит действительно нет.
   Наконец, чтобы взбодриться, отвлечься от камерных переживаний, он сообщил:
   - Я для тебя новый бизнес нашел. Незанятую нишу.
   - Ну? Неужели подумал об этом? Прямо в тюряге? - Джулия выказала двойную радость: и тем, что Герой придумал доходное дело, - она заранее поверила, что дело доходное, и тем, что он помнил о ней, думал о ней!
   - В тюряге не очень думается на отвлеченные темы, - усмехнулся Герой. Перед тем придумал, перед посадкой. Так вот: люди больше всего мечтают о здоровье. Да чтобы дешево и сразу защититься от всех болезней. А для этого еще древние египтяне придумали пирамиды. Или их научили заезжие инопланетяне, есть и такая версия. Тоже хорошо: люди верят в мудрость древних, а в мудрость инопланетян - тем более. Ну вот, а дальше элементарно. Главное, мы переходим от египетских стометровых пирамид к массовому производству. Даже слоган готов для рекламы: "Каждый сам фараон в своем доме!" Кто же не захочет сравняться с фараоном?!
   Выслушав проект, Джулия спросила вполне чистосердечно:
   - А пирамиды действительно лечат? И фрукты ускоряют, и энергию концентрируют?
   Герой ответил совершенно серьезным тоном:
   - Вот наделаем пару миллионов штук и проверим. Статистика покажет. Можешь одну к себе в спальню поставить: спи под ней, а утром измеряй энергию.
   - Это больше мужчинам надо - измерять энергию.
   - Точно! Будешь с виагрой конкурировать. А уж тогда спрос неограниченный: каждый мужчина мечтает увеличить свой потенциал. Импотент мечтает, чтобы хоть что-то получилось; нормальный мужик, чтобы стать половым гигантом. И даже гиганты стремятся повторить тринадцатый подвиг Геракла, но пока не могут. Мужскому совершенству нет предела. Каждый хочет еще больше!
   - Не каждый. Тебе, миленький, подвиги Геракла повторять не нужно: и так на всех шлюшек кидаешься.
   Значит, так и не прощает Джулия мимолетную соперницу. Даже смерть ее не примирила! Это было неприятно, но ссориться сейчас с Джулией не было сил.
   - Ну хорошо, меня вынесем за скобки, а всех остальных ты можешь рассматривать как объектов коммерции. Рекламный лозунг: "Каждому мужчине по собственной пирамиде!" Значит, миллиарда три потенциальных покупателей. Рекламным агентом будет выступать Хеопс, он гонорара не потребует.
   Деловой разговор очень сблизил. И они вполне мирно поужинали, а потом Джулия очень естественно у него осталась. Как будто и не было ни ссоры, ни тюрьмы.
   31
   Джулия очень решительно взялась за пирамидное дело. Герой в подробности не вникал, знал только, что она нашла и исходную статью в "Известиях", и автора статьи, и энтузиаста пирамид некоего Проскурякова. Как выяснилось, никаких патентов у энтузиаста не оказалось, так что делиться с ним совершенно не нужно, но рекламным агентом Джулия Проскурякова наняла. Тот стал писать новые статьи, выступать с лекциями. Замаячила настоящая прибыль, и Герой одним своим советом многократно окупил все щедроты Джулии, включая выкуп из темницы.
   Джулия могла бы оставаться полной хозяйкой новорожденной пирамидной империи, но она благородно пригласила Героя в компаньоны. И он не стал отказываться. Зато в свою Академию Опережающих Наук он Джулию не приглашал: ну какой из нее академик? Правда, сама теория пирамид как концентраторов космической энергии была безусловно опережающей наукой, и Проскурякова Герой в свою Академию поверстал: пусть блистает титулом, это прибавит убедительности статьям и лекциям.
   Самое замечательное, что до сих пор ни один из новоявленных академиков не написал ему склочного письма, не потребовал посоха и мантии, не спросил, когда ближайшее общее собрание Академии? А тут случилось очень полезное событие: в "Ведомостях", поместили интервью с председателем Союза изобретателей Александром Герасимовичем Холодных, и Александр Герасимович как о чем-то само собой разумеющемся сообщил, что он - действительный член Академии Опережающих Наук. Таким образом АОН была вполне легитимизирована. Герой вырезал интервью, наделал на ксероксе копий, чтобы показывать всем сомневающимся. Но сомневающихся пока не находилось.
   Поразило только напоминание, что Союз изобретателей сокращается как СИЗО, и тюрьма, в которой три ужасных дня томился Герой, называется следственным изолятором и тоже сокращается как СИЗО... Бывают странные сближенья.
   Три ужасных дня!.. А если бы год, как многие?! Как Голодец. И два, и даже три.
   После своего внезапного ареста, чтобы не сказать - похищения, Герой невзлюбил свою квартиру. Он не чувствовал себя больше защищенным в этих стенах. Можно было уже себе позволить присмотреть другую: старую продать и купить с доплатой. Но у него появилось навязчивое желание иметь тайное убежище. Оставить за собой эту квартиру, числиться в ней прописанным - но не жить! А жить там, где он неизвестен милиции. Чтобы, если снова захотят прийти за ним внезапно, то пусть найдут пустые стены. Прежде всего - если захотят прийти менты. Но во вторую очередь нельзя исключать и бандитов, раз уж у него умножаются деньги.
   Например, купить квартиру на имя бабушки Милы! И жить там. Одно плохо: бабушка Мила не вечна, а после нее Герой наследует пополам с Любкой.
   Герой обдумывал, как уйти в подполье, ну а пока терпел старую квартиру, веря, что заплаченный Джулией выкуп обещает временную безопасность. От следователя Люлько во всяком случае.
   В старой квартире и раздался однажды телефонный звонок. Джулия училась под его руководством обращаться с компьютером - до сих пор в ее фирме с компьютером общался только бухгалтер - от этого мирного занятия Герой и оторвался.
   - Алло?
   - Здравствуйте. - Низкий женский голос, странно знакомый. - Я думала, вас зовут Герман, а Шура мне сказал, что вы - Герой.
   Это же убиенная Ариадна! Герой чужд суеверий, но тут невольно пробрал озноб!
   - Вы слышите? Почему молчите? Узнаете?
   - Кажется, узнаю. Но меня настойчиво уверяли, что вы погибли.
   Джулия отвлеклась от компьютера и уставилась на Героя. Вернее, на трубку в его руке.
   - А-а, это мама подняла панику. Просто я уехала и ей не сказала.
   - Подняла такую панику, что меня обвинили в вашем убийстве. В тюрьму потащили. Следак о каком-то трупе твердил. Следователь то есть.
   - Ну да, мама подняла панику, и ей показали какой-то молодой труп. А она со страху опознала.
   Ариадна засмеялась.
   - Это совсем не смешно: попасть в камеру из-за вас и вашей мамы! Уехали и зачем-то оставили мой телефон посреди стола. Где-то ведь нашли, я вам телефона никогда не давал. Словно нарочно наводили на меня.
   - Может, немножко и нарочно. Чтобы мама вас слегка побеспокоила. Она у меня вообще беспокойная. А вы знаете, что со мной сделала какая-то сумасшедшая ваша любовница? Интересно, она вам рассказала? Это только мама меня порола в детстве, а больше никому не позволено! А у меня же нет таких головорезов, чтобы в ответ схватить ее или вас. Я и пустила по следу маму вместо ваших головорезов. Маленькая месть. Ну если вас немножко арестовали, значит, мы квиты. Тем более, я слышу, вас уже выпустили. Я знала, что мама поднимет шум, вот и звоню, чтобы сообщить, что я жива. Чтобы вы не беспокоились. Если только вы беспокоились.
   - Я тоже не очень верил, что вы покончили с собой от горя или обиды. Даже когда мне твердили про труп. Ну что ж, живите и дальше, только забудьте мой телефон.
   Герой с размаху положил трубку. Между прочим, ему показалось очень утешительным услышать, что в детстве решительная мама Ариадну порола. Если бы ее никто и никогда - ну понятно, что обида на месть Джулии могла быть смертельной! Но раз уже пороли - подумаешь: поркой больше!
   - Утопленница воскресла? - нехорошим голосом спросила Джулия. - И ты такой великодушный: "живите и дальше!" А во что ее шуточки обошлись, ты ей сказать не захотел? Видно, ее объятия этого стоят, да?! Незабываемые мгновения?! Да за двадцать тысяч баксов, миленький, ты бы, наверное, Мадонну мог на ночь нанять. Вместе с Клаудией Шиффер. Я понимаю, вытащить тебя, когда есть труп, когда тебе шьют убийство! Тут никакие деньги не слишком. А за милый розыгрыш слишком дорогая плата.
   После единственной фразы Героя: "Я верну!" и ответа Джулии: "Дурак!" они больше не вспоминали о выкупе. И теперь Джулия напомнила впервые.
   - Она говорит, что отплатила за ту порку, что ты ей устроила.
   - И ты с нею согласен! Что поротая жопа этой поблядушки стоит двадцать тысяч! Двадцать рублей она не стоит, не то что баксов! За двадцать тысяч можно было не юбку ей задрать, а в асфальт закатать.
   Джулия была почти права - ну если отбросить последнюю фразу. Да в запале еще не то говорится. Шутку Ариадна разыграла чрезмерную. А ведь ни Джулии, ни теперь Ариадне Герой не рассказал про пытки в застенке у следователя. Стыдно было рассказывать, потому что перетерпеть пытки - не только несчастье, но и позор. Унижение. Ведь довели до того, что он ревел от боли - добились своего, растоптали!..