Страница:
Роос построил свой отряд в две линии под прямым углом друг к другу и спиной к лесу. Бой был коротким. «Все было тщетно, — пишет один шведский унтер-офицер, — острия вражеских пик вонзались в наши тела, смертельно ранив большинство из нас». Роосу удалось прорваться лишь с 300-400 шведами. Он отступил к Полтаве, где был добит вышедшим из города Келиным.
Спарре не решился пробиваться к Роосу сквозь русские полки. Он посмотрел на бойню издали и вернулся к Рёншельду с сообщением, что фельдмаршалу «незачем больше думать о Роосе», добавив, что «если Роос не может со своими шестью батальонами защитить себя от русских, то пусть убирается к черту и делает что хочет».
Рёншельд не успел обдумать странные слова Спарре. Новое известие действительно заставило его забыть о Роосе. С передовой линии доложили, что «неприятель выходит из своих укреплений».
Было 9 часов утра. Начиналась генеральная баталия.
Еще во время марша Левенгаупта на опушку Будищенского леса для соединения с кавалерией Рёншельда Петр распорядился вывести из лагеря и построить с северной и южной стороны 23 батальона, чтобы создать угрозу шведским флангам при возможном нападении на лагерь. Но Рёншельд, как мы видели, три часа провел в бездействии, выясняя судьбу батальонов Рооса. Эта передышка позволила русскому командованию привести в порядок отступившую кавалерию Боура и выработать план дальнейших действий.
После гибели отряда Рооса царь пуще всего боялся, чтобы шведы не ушли без сражения. Он говорил генералитету: «Ежели вывести все полки, то неприятель увидит все великое излишество и в бой не вступит, но пойдет на убег». Шереметев, Репнин, Боур, Волконский, Скоропадский возражали: «Надежнее иметь баталию с превосходным числом, нежели с равным», на что царь отвечал: «Победа не от множественного числа войск, но от помощи Божией и от мужества бывает, храброму и искусному вождю довольно и равного числа». Поэтому было решено оставить в лагере 6 полков и отослать к Полтаве 3 батальона — «для коммуникации». Солдаты резерва упрашивали Петра, чтобы он «повелел им быть в баталии». Царь разъяснил им: «Неприятель стоит близь леса и уже в великом страхе. Ежели вывести все полки, то не даст бою и уйдет: того ради надлежит и из прочих полков учинить убавку, дабы чрез свое умаление привлечь неприятеля к баталии».
Таким образом Петр намеренно ослаблял свои силы, чтобы добиться победы, — вещь неслыханная в военной истории!
Закончив совещание, царь и генералы вышли из шатра. Петр был одет как большинство офицеров — на нем был зеленый мундир с красными обшлагами и подкладкой, черная треуголка и высокие сапоги; на грудь через плечо была возложена голубая шелковая лента Святого Андрея Первозванного. Царь вскочил в седло своей любимой Лизетты, гнедой арабской лошади, подаренной турецким султаном, и поехал между рядами войск к воротам лагеря. Здесь проходящих солдат кропили святой водой.
Пехота строилась в две линии, заполняя промежуток между уже построенными 23 батальонами. Всего Петр предполагал использовать 42 батальона: 24 в первой линии и 18 во второй (по две шеренги в линии). Боевой порядок был очень тесный — локоть к локтю; в интервалы между батальонами поместили 55 трехфунтовых орудий (остальные полсотни пушек на всякий случай оставили в лагере на прежних позициях).
Кавалерия, построенная также в две линии, встала по флангам: на правом 45 эскадронов (9000 человек) Боура, на левом 12 эскадронов (4800 человек) Меншикова. Не участвовали в сражении казаки Скоропадского, стоявшие за Будищенским лесом, и калмыки хана Аюки, опоздавшие к началу боя.
Увидев порядок построения русских войск, Карл обратился к Рёншельду:
— Вероятно, нам нужно двинуться по направлению к русской кавалерии и ее прежде всего повернуть вспять?
Рёншельд возразил:
— Нет, ваше величество, нам следует нанести удар вон там, — и указал на русскую пехоту, видневшуюся на расстоянии версты от шведов.
Король в этот день был послушен, как ребенок.
— Делайте, как считаете нужным, — сказал он.
52 эскадрона Крейца первыми достигли своего места построения на правом фланге, но обнаружили, что им невозможно развернуть боевую линию: с севера им мешала своя же пехота, а с юга — огонь с редутов. Крейц отдал приказ построиться сзади пехоты. Когда Левенгаупт увидел это, у него, по его выражению, «резануло сердце, точно от удара ножом».
Малочисленной шведской пехоте пришлось построиться с большими интервалами, чтобы ее линия могла сравняться по длине с линией русской пехоты, но даже после этого линия русских оказалась длиннее линии шведов. В связи с этим между Левенгауптом и Рёншельдом возникла еще одна перепалка, окончательно взбесившая обоих. Левенгаупт, по его собственным словам, «испытал великую досаду» и «готов был скорее умереть», нежели дальше служить под началом Рёншельда. Впрочем, фельдмаршал вскоре смягчился.
— Сослужите его величеству еще одну верную службу, а мы с вами давайте помиримся и будем опять добрыми друзьями и братьями, — сказал он Левенгаупту.
— Желает ли его превосходительство, чтобы я сию минуту на врага войско двинул? — хмуро спросил Левенгаупт, вовсе не оттаявший от слов Рёншельда.
— Да, сию же минуту, — подтвердил тот.
Без четверти десять прозвучал сигнал атаки. Шведская пехота тронулась с места, русская двинулась ей навстречу. Противники начали сходиться: 10 батальонов против 42, 4000 человек против 22000, 4 орудия против 55.
Левенгаупт вел солдат с тяжелым чувством. «Этих, с позволения сказать, идущих на заклание глупых и несчастных баранов вынужден был я повести против всей вражеской инфантерии[60]», — писал он впоследствии. Но атаковать было необходимо, иначе шведам грозило окружение. К тому же атака пехоты позволяла кавалерии восстановить свою линию на правом фланге.
Рёншельд приказал Крейцу атаковать те русские батальоны, которые выступали за линию шведской пехоты. Сам фельдмаршал поскакал на левый фланг, бросив на ходу королю:
— Пехота пошла скорым шагом на врага.
Услышав это, Гилленкрок изумился:
— Как это возможно, чтобы баталия уже началась? (Его удивило то, что прошло всего несколько минут, как пехота построилась.)
— Они идут, — удовлетворенно отозвался Карл.
Охрана сомкнулась вокруг короля, его понесли на пригорок. Толстяк Пипер семенил за носилками и бормотал, задыхаясь: «Господь должен сотворить чудо, чтобы нам и на сей раз выпутаться удалось».
Царь перед началом атаки обратился к войскам:
— За отечество принять смерть весьма похвально, а страх смерти в бою — вещь, всякой хулы достойная.
Затем он некоторое время ехал рядом с Шереметевым впереди пехоты. Когда противники сошлись на расстояние орудийного выстрела, Петр остановил коня, взмахнул шпагой, благословляя войско, и сказал Шереметеву:
— Господин фельдмаршал, вручаю тебе мою армию, изволь командовать и ожидать неприятеля на сем месте.
После этого он отъехал во вторую линию и принял начальство над одной из дивизий. Шереметев последовал за ним (по уставу генералы и знаменосцы в бою должны были находиться за первой линией).
Русская пехота остановилась, ожидая врага; артиллеристы поднесли к фитилям факелы. Спустя мгновение раздался первый орудийный залп, шеренги окутал пороховой дым, распространяя по полю тяжелый запах тухлых яиц.
Атака шведов продолжалась 9 минут под несмолкающим артиллерийским огнем; на расстоянии 200 метров русские перешли с ядер на картечь. Оставшиеся в живых шведы с ужасом вспоминали эту атаку. По словам капрала Смепуста, неприятельский огонь напоминал «какую-то нескончаемую грозу». Драбантский писарь Нурсберг вспоминал, что «метание больших бомб вкупе с летающими гранатами на то похоже было, как если бы они с неба градом сыпались». Эскадронный пастор Смоландского кавалерийского полка Шёман свидетельствовал, что огонь был «доселе неслыханный», так что «волосы вставали дыбом от грома пушек и картечных орудий залпов». Прусский наблюдатель Зильтман вообще не нашел подходящих слов для описания.
Шведы валились на землю десятками, сотнями. По словам одного участника, «за один-единственный залп мы потеряли чуть не половину полка». Лейтенант фон Вайне писал, что его солдаты «сломя голову неслись навстречу смерти и по большей части бывали сражены грохочущими русскими пушками прежде, чем получили возможность применить мушкеты». А в одном шведском отчете о ходе сражения было сказано, что «наши полегли, точно трава под косой».
Сражение под Полтавой.
Шведские историки подсчитали, что русская артиллерия сделала 1471 (!) выстрел, каждый третий — картечью.
Несмотря на убийственный огонь, шведы шли прямо, уверенные в том, что, как сказано в уставе, «ни одна пуля не поразит солдата» без воли Божьей. Когда расстояние между противниками сократилось до 100 метров, первая линия русских мушкетеров опустилась на колено и вскинула ружья. Шведы перешли на бег, приберегая свои залпы напоследок.
Русские произвели залп с 50 метров одновременно всеми четырьмя шеренгами. Послышался шум, который одному русскому офицеру показался похожим на шум рушащейся избы, — это падали тела шведов. Левенгаупт, ехавший на коне в середине строя, диву давался: «Уму человеческому непосильно вообразить было, что хоть одна душа из всей нашей ничем не защищенной пехоты живой выйдет».
Наконец шведы с остервенением ударили в штыки, и часть русских батальонов дрогнула! Только тогда Левенгаупт скомандовал: «Пли!» — но отсыревший порох сделал шведский залп неэффективным. Сам Левенгаупт сравнил треск выстрелов со слабым хлопком о ладонь парой перчаток. С этой минуты на поле боя воцарилась неразбериха. На правом фланге напору шведов поддался Новгородский полк, переодетый в мундиры новобранцев, на который, как и опасался царь, Левенгаупт направил главный удар (согласно шведским источникам, отступили чуть ли не все батальоны Московского, Казанского, Псковского, Новгородского, Сибирского и Бутырского полков, стоявшие в первой линии; но это маловероятно, так как в этом случае в бой должна была вступить вторая линия русских, а она участия в сражении так и не приняла). Первый батальон новгородцев был смят, шведы захватили 15 орудий. Чтобы восстановить линию, Петр лично повел второй батальон в атаку. В схватке одна пуля пробила шляпу царя, другая засела в седле Лизетты.
Для закрепления успеха шведам требовалась кавалерийская атака, а она запаздывала. К тому же удача сопутствовала пехоте только на правом фланге; левый, натолкнувшись на лучшие русские полки — Семеновский, Преображенский, Ингерманландский и Астраханский, — пятился назад.
Теперь судьбу сражения решала стойкость каждой из сторон.
По свидетельству как шведов, так и русских, рукопашная схватка длилась не более получаса. Кавалерия Крейца все-таки атаковала на правом фланге два гренадерских полка русских, которые построились в каре и встретили атаку огнем. Но на левом фланге шведские эскадроны, едва вступив в бой, увидели, что шведская пехота левого фланга бежит, преследуемая русской гвардией! Спустя некоторое время и Крейц обнаружил бегство правого фланга шведской пехоты.
Шведский строй в мгновение ока лопнул, как натянутая струна. По словам Петра, «непобедимые господа шведы скоро хребет показали». Видимо, огромные потери во время сближения, в сочетании с угрозой окружения более вытянутой линией русской пехоты, сыграли свою роль. Левенгаупт пытался предотвратить крах, призывая солдат опомниться, но тщетно. Сражение становилось неподвластным приказам командиров, которых, кстати, у шведов почти не осталось: из 10 батальонных командиров, возглавивших последнюю атаку, в строю находилось только трое, и все они были ранены.
Левенгаупт увидел среди бегущих Спарре и крикнул ему:
— Дорогой брат, ради бога, давай заставим их остановиться!
— Да их сам черт не остановит! — отозвался тот, пришпоривая лошадь.
Шведская кавалерия держалась дольше, но из-за несогласованности действий отдельных полков все ее атаки были отбиты русскими. Об ожесточенности этих атак говорит, например, то, что из 170 всадников одного шведского эскадрона уцелело 70 человек, но и они от ран едва держались в седле. Другие три эскадрона сумели прорубиться сквозь русскую кавалерию, и лишь залпы пехоты остановили их.
В конце концов обратилась в бегство и кавалерия. Вездесущий Левенгаупт пытался остановить и ее.
— Стоять! — кричал он несущимся мимо драгунам.
— Стоять! Стоять! — по привычке подхватывали они приказ и мчались дальше.
На левом фланге шведов русские кавалеристы захватили штандарты Сконского кавалерийского полка. Это заставило Маленького Принца отдать приказ о контрнаступлении. Шведы отбили штандарты, но были окружены русскими, которые, как сказано в шведской реляции, «со всех сторон нахлынули и навалились». К русской кавалерии присоединились казаки и пехота: прорваться сквозь них удалось немногим сконцам во главе с Маленьким Принцем.
Панику увеличивал распространившийся слух о смерти Карла. Король, смотревший на сражение с пригорка, в самом деле несколько раз подвергался нападениям русских кавалерийских отрядов, ведущих преследование, но его охрана всякий раз отбивала нападавших, и те устремлялись дальше на юг, вслед за шведами.
Король не верил своим глазам. Когда к нему с левого фланга примчался Рёншельд со словами: «Что творится, что творится, всемилостивейший государь!.. Наша инфантерия бежит!» — Карл недоверчиво переспросил:
— Бежит?
Но Рёншельд, не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, крикнул драбантам: «Берегите государя, ребята!» — и пустил коня в карьер.
Бегство не спасло шведскую пехоту: она оказалась в западне, зажатая между русскими, наседавшими с севера и востока, Будищенским лесом — с запада и своей кавалерией — с юга. Шведские знамена падали на землю одно за другим, батальоны вырезались за считаные минуты. Из Упландского полка, численностью в 700 человек, в живых осталось 14, из 500 солдат Скараборгского батальона — 40. Гвардейский капитан Ларе, лежавший на земле с оторванной ногой, видел, как его солдаты устилали землю «грудой, точно павшие друг на друга или нарочно вместе покиданные, тогда как неприятель пиками, штыками и шпагами вгорячах бил их и что было мочи резал, не разбирая, живые они или мертвые». В официальной русской реляции сказано, что «шведское войско ни единожды потом не остановилось, но без остановки от наших шпагами и байонетами[61] колоты, и даже до… леса, где оные пред баталиею строились, гнаны» и что шведов били «яко скот»[62].
Спаслись лишь те, кому невероятно повезло. Так, 30 шведских солдат с подполковником Синклером засели за изгородью и выговорили себе право на плен, избежав общей резни. Русские не трогали только высших офицеров, и те все охотнее отдавали свои шпаги. Первым сдался генерал-майор Стакельберг, командующий третьей колонной.
Посреди волн всеобщего бегства возвышался один островок, на котором неподвижно толпились люди, — пригорок, где находился Карл со свитой. Наконец королю доложили, что оставаться здесь более нельзя: везде русские. Карл приказал отступать к лесу, усилив свой отряд конногвардейцами, награжденными в 1676 году Карлом XI серебряными литаврами за храбрость, и конницей Крейца.
Русские, не подозревавшие, что это за отряд, не препятствовали его отходу. Только один батальон преградил путь королю. Атака кавалерии Крейца была отбита огнем, потерпели неудачу и конногвардейцы, оставив в руках у русских свои серебряные литавры. Все же Карлу удалось обойти преграду.
Следующая задержка случилась в болоте, на краю леса. Здесь отряд Карла попал под огонь русской артиллерии. Одно ядро угодило в паланкин и убило переднюю лошадь; задняя лошадь и несколько солдат упали, сбитые с ног обломками носилок. На застрявших шведов посыпался град бомб и картечи: из 24 драбантов пал 21, были потери и среди гвардейцев. Вместе с другими погиб Адлерфельд. «Русское ядро поставило точку в его труде о Карле», — говорит Энглунд (другой шведский летописец, Нордберг, попал в плен). Забрызганного чужой кровью короля посадили на лошадь Нильса Фриска, начальника гвардейцев-телохранителей, только что убитого картечной пулей в голову. Не успел Карл проехать нескольких шагов, как одно ядро перебило у его лошади ногу, а другое оторвало круп у лошади ехавшего рядом королевского слуги Хюльтмана.
— Не иначе как Господь Бог хранит его величество! — воскликнул преданный Хюльтман.
Карл скользнул взглядом по оставшимся в живых драбантам.
— Ертта отдаст мне своего коня, — сказал он, указывая на тяжело раненного командира драбантов.
Ертту ссадили с коня и прислонили к дереву (он простоял так довольно долго, пока за ним не вернулись его братья). Король со шпагой в руке, в сапоге со шпорой на одной ноге и окровавленной повязкой на другой сел на его лошадь.
Вперед за помощью был послан драгунский офицер Карл Густав Хорд. Он сразу натолкнулся на Левенгаупта.
— Господин генерал, — окликнул его Хорд, — нет ли возможности остановить бегущих? Они же бросают короля на произвол судьбы.
— Я уже пытался, но не сумел. А где его величество?
— Да тут, рядом только что были.
Левенгаупт именем короля стал останавливать бегущих. Несколько солдат отозвались на его призыв: «Если король тут, мы хотим остаться». Вокруг генерала стали собираться люди, паника мало-помалу улеглась.
Левенгаупт повел солдат в направлении, указанном Хордом. Король вскоре отыскался: он ждал подмогу, положив раненую ногу на холку лошади.
— Вы живы? — удивленно спросил он Левенгаупта.
— Да, ваше величество, к сожалению, жив, — ответил тот.
Королевский отряд разросся до нескольких сот человек, правда, большинство из них были ранены. Офицеров было только двое: Левенгаупт и молодой гвардейский лейтенант. Карл, осмотрев свое воинство, решительно сказал:
— Теперь я сам в состоянии повести шведов в бой.
Но его уже никто не слушал. Левенгаупт скомандовал отступление, и шведы стройными рядами двинулись к обозу.
Туда же еще ранее поскакал и Рёншельд, чтобы организовать сопротивление силами семи резервных драгунских полков. На южной опушке леса ему повстречался Пипер, отбившийся от королевской свиты.
— Не знаете ли вы, где король? — спросил Пипер фельдмаршала.
— Не знаю, — буркнул Рёншельд.
— Ради бога, давайте найдем нашего короля, он же у нас раненый и совершенно беспомощный, — настаивал первый министр.
Рёншельд отмахнулся от него:
— Все пропало!
Следующим, кого повстречал фельдмаршал, был Гилленкрок, едущий со стороны Полтавы. Генерал-квартирмейстер спросил, не будет ли каких приказаний для кавалерии.
— Все идет не так, как надо, — ответил Рёншельд и направился дальше на юг.
Гилленкрок крикнул ему вслед:
— Не езжайте туда, там неприятель!
— Это свои, — отозвался фельдмаршал.
Через несколько минут он был окружен русскими кавалеристами и молча протянул им свою шпагу. Чуть позднее, в ретрашементах под Полтавой, Келину сдался и Пипер, также не внявший предостережению Гилленкрока. Вендель, начальник шведского отряда, оставленного у города, начал переговоры с полтавским комендантом об условиях капитуляции, но был застрелен своими солдатами.
На левом фланге в плен был взят Маленький Принц, отступавший последним со 100 кавалеристами Сконского полка. Молодость пленника ввела в заблуждение русских драгун: не сам ли это Карл? Но подполковник Врангель утихомирил страсти, опознав в пленном принца Вюртембергского.
К полудню резня затихла, преследование шведов за редутами вяло продолжали только несколько полков русской кавалерии. Во втором часу король в сопровождении 2000 человек подъехал к обозу. Запорожцы, приняв шведов за русских, сгоряча дали по ним два залпа.
Приезд Карла вдохновил шведов, они принялись сооружать из повозок укрепления для артиллерии. Тем не менее, если бы русские сразу атаковали обоз, то, по словам капеллана Агрелля, ни один швед «не сумел бы унести ноги». Эскадронный пастор Шёман вторит Агреллю: «Пока их держит в руках фурия или битва, шведы — добрые солдаты, но, коль скоро начинается отход или бегство, их уже не остановишь». Священники за долгие годы походов хорошо изучили свою паству.
Король выглядел на удивление бодрым. Он, смеясь, заявил своей свите, что случившееся не имеет большого значения. Пока ему перевязывали рану, Карл осведомлялся об участи Рёншельда, Пипера, Маленького Принца и других, кого не было рядом. Узнав, что все они в плену, король воскликнул:
— Как? В плену у русских? Тогда лучше умереть среди турок. Вперед!
Гилленкрок спросил о направлении отступления.
— Доберемся до Функа, а там видно будет, — ответил король (Функ возглавлял отряд, стоявший на Ворскле южнее Полтавы).
Левенгаупт, уже имевший опыт подобных победных отступлений, посоветовал взять с собой пушки и сжечь обоз, но король приказал уничтожить только все ненужное — имущество убитых и тому подобное.
Вечером того же дня Карл в коляске генерала Мейерфельда выехал в безвестную даль. Армия потянулась следом, виня во всем злую судьбу, но не доблесть врагов.
Преследование шведов было остановлено по приказу Петра. Возможно, царя несколько ошеломил невиданный успех генеральной баталии. Вероятно и то, что русское командование боялось утратить контроль над войсками.
Царь со шляпой в руке встречал возвращающихся воинов и благодарил их. Генералы целовались с ним. Все чувствовали опьяняющую радость победы и не стеснялись показывать свое счастье. Петр возбужденно спрашивал при виде каждой новой партии пленных:
— А где же мой брат король Карл?
Русские обирали пленных догола и издевались: какие они (пленные. — С.Ц.) бедные и несчастные, коли им, от голоду и жажды страждущим, русское угощение не по вкусу пришлось, показалось слишком крепким, ноги подкосило да головушку задурило; но пускай, дескать, будут покойны, вот доберутся до Москвы, куда их зело тянет, там их снабдят всем, чтоб русский гостинец понравился; там найдут любой струмент, мотыги, кирки, лопаты, ломы, заступы и тачки, все справят в наилучшем виде для их здоровья, потому как, наработавшись, не смогут шведы на плохой аппетит или сон жалиться.
На поле сражения были поставлены походная церковь и два роскошных шатра. Торжественный молебен закончился троекратным салютом из пушек и ружей; солдаты склонили знамена под звуки военной музыки.
Затем царь вошел в один из шатров и велел привести пленных генералов. Фельдмаршал Рёншельд, Маленький Принц, генерал-майоры Шлиппенбах, Стакельберг и Гамильтон вручили царю свои шпаги, возвращенные им после пленения. Петр обратился к «гостям» с речью:
— Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами в шатер не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать.
Пировать перешли в другой шатер, где окровавленная земля была прикрыта коврами. Все расселись на коврах, опустив ноги в специально вырытые канавки. Царь был весел и любезен, сам разливал водку и говорил комплименты. Он осведомился у Рёншельда, сколько солдат было у шведов перед сражением. Фельдмаршал ответил, что списки армии находились у Карла, который не показывал их никому, но, по его мнению, в лагере было около 30000 человек: 18000 шведов, остальные — казаки. Петр удивленно спросил, как же шведы решились с такими малыми силами зайти так далеко в его страну.
— С нами никто не советовался, — ответил Рёншельд, — но, как верные слуги, мы повиновались нашему господину и никогда не прекословили.
— Вот как надо служить своему государю, — обратился царь к русским генералам и, подняв бокал, добавил: — За здоровье моих учителей в военном искусстве!
Рёншельд спросил, кого царь считает своими учителями.
— Вас, господа шведские генералы.
— В таком случае ваше величество очень неблагодарны, что так поступили с нами, — заметил Рёншельд.
Другие шведские генералы говорили, что не знали, насколько сильно русское войско, и что во всем штабе один Левенгаупт утверждал: «Россия пред всеми имеет лучшее войско». По их словам, в качестве примера он приводил сражение при Лесной и «секретно им (шведским генералам. — С.Ц.) объявлял, что войско непреодолимое…». Но Левенгаупту не верили: «Все то не за сущее, но в баснь вменено было» — и продолжали думать, что русское войско все то же, как под Нарвой, «или мало поисправнее того».
Спарре не решился пробиваться к Роосу сквозь русские полки. Он посмотрел на бойню издали и вернулся к Рёншельду с сообщением, что фельдмаршалу «незачем больше думать о Роосе», добавив, что «если Роос не может со своими шестью батальонами защитить себя от русских, то пусть убирается к черту и делает что хочет».
Рёншельд не успел обдумать странные слова Спарре. Новое известие действительно заставило его забыть о Роосе. С передовой линии доложили, что «неприятель выходит из своих укреплений».
Было 9 часов утра. Начиналась генеральная баталия.
5
Еще во время марша Левенгаупта на опушку Будищенского леса для соединения с кавалерией Рёншельда Петр распорядился вывести из лагеря и построить с северной и южной стороны 23 батальона, чтобы создать угрозу шведским флангам при возможном нападении на лагерь. Но Рёншельд, как мы видели, три часа провел в бездействии, выясняя судьбу батальонов Рооса. Эта передышка позволила русскому командованию привести в порядок отступившую кавалерию Боура и выработать план дальнейших действий.
После гибели отряда Рооса царь пуще всего боялся, чтобы шведы не ушли без сражения. Он говорил генералитету: «Ежели вывести все полки, то неприятель увидит все великое излишество и в бой не вступит, но пойдет на убег». Шереметев, Репнин, Боур, Волконский, Скоропадский возражали: «Надежнее иметь баталию с превосходным числом, нежели с равным», на что царь отвечал: «Победа не от множественного числа войск, но от помощи Божией и от мужества бывает, храброму и искусному вождю довольно и равного числа». Поэтому было решено оставить в лагере 6 полков и отослать к Полтаве 3 батальона — «для коммуникации». Солдаты резерва упрашивали Петра, чтобы он «повелел им быть в баталии». Царь разъяснил им: «Неприятель стоит близь леса и уже в великом страхе. Ежели вывести все полки, то не даст бою и уйдет: того ради надлежит и из прочих полков учинить убавку, дабы чрез свое умаление привлечь неприятеля к баталии».
Таким образом Петр намеренно ослаблял свои силы, чтобы добиться победы, — вещь неслыханная в военной истории!
Закончив совещание, царь и генералы вышли из шатра. Петр был одет как большинство офицеров — на нем был зеленый мундир с красными обшлагами и подкладкой, черная треуголка и высокие сапоги; на грудь через плечо была возложена голубая шелковая лента Святого Андрея Первозванного. Царь вскочил в седло своей любимой Лизетты, гнедой арабской лошади, подаренной турецким султаном, и поехал между рядами войск к воротам лагеря. Здесь проходящих солдат кропили святой водой.
Пехота строилась в две линии, заполняя промежуток между уже построенными 23 батальонами. Всего Петр предполагал использовать 42 батальона: 24 в первой линии и 18 во второй (по две шеренги в линии). Боевой порядок был очень тесный — локоть к локтю; в интервалы между батальонами поместили 55 трехфунтовых орудий (остальные полсотни пушек на всякий случай оставили в лагере на прежних позициях).
Кавалерия, построенная также в две линии, встала по флангам: на правом 45 эскадронов (9000 человек) Боура, на левом 12 эскадронов (4800 человек) Меншикова. Не участвовали в сражении казаки Скоропадского, стоявшие за Будищенским лесом, и калмыки хана Аюки, опоздавшие к началу боя.
Увидев порядок построения русских войск, Карл обратился к Рёншельду:
— Вероятно, нам нужно двинуться по направлению к русской кавалерии и ее прежде всего повернуть вспять?
Рёншельд возразил:
— Нет, ваше величество, нам следует нанести удар вон там, — и указал на русскую пехоту, видневшуюся на расстоянии версты от шведов.
Король в этот день был послушен, как ребенок.
— Делайте, как считаете нужным, — сказал он.
52 эскадрона Крейца первыми достигли своего места построения на правом фланге, но обнаружили, что им невозможно развернуть боевую линию: с севера им мешала своя же пехота, а с юга — огонь с редутов. Крейц отдал приказ построиться сзади пехоты. Когда Левенгаупт увидел это, у него, по его выражению, «резануло сердце, точно от удара ножом».
Малочисленной шведской пехоте пришлось построиться с большими интервалами, чтобы ее линия могла сравняться по длине с линией русской пехоты, но даже после этого линия русских оказалась длиннее линии шведов. В связи с этим между Левенгауптом и Рёншельдом возникла еще одна перепалка, окончательно взбесившая обоих. Левенгаупт, по его собственным словам, «испытал великую досаду» и «готов был скорее умереть», нежели дальше служить под началом Рёншельда. Впрочем, фельдмаршал вскоре смягчился.
— Сослужите его величеству еще одну верную службу, а мы с вами давайте помиримся и будем опять добрыми друзьями и братьями, — сказал он Левенгаупту.
— Желает ли его превосходительство, чтобы я сию минуту на врага войско двинул? — хмуро спросил Левенгаупт, вовсе не оттаявший от слов Рёншельда.
— Да, сию же минуту, — подтвердил тот.
Без четверти десять прозвучал сигнал атаки. Шведская пехота тронулась с места, русская двинулась ей навстречу. Противники начали сходиться: 10 батальонов против 42, 4000 человек против 22000, 4 орудия против 55.
Левенгаупт вел солдат с тяжелым чувством. «Этих, с позволения сказать, идущих на заклание глупых и несчастных баранов вынужден был я повести против всей вражеской инфантерии[60]», — писал он впоследствии. Но атаковать было необходимо, иначе шведам грозило окружение. К тому же атака пехоты позволяла кавалерии восстановить свою линию на правом фланге.
Рёншельд приказал Крейцу атаковать те русские батальоны, которые выступали за линию шведской пехоты. Сам фельдмаршал поскакал на левый фланг, бросив на ходу королю:
— Пехота пошла скорым шагом на врага.
Услышав это, Гилленкрок изумился:
— Как это возможно, чтобы баталия уже началась? (Его удивило то, что прошло всего несколько минут, как пехота построилась.)
— Они идут, — удовлетворенно отозвался Карл.
Охрана сомкнулась вокруг короля, его понесли на пригорок. Толстяк Пипер семенил за носилками и бормотал, задыхаясь: «Господь должен сотворить чудо, чтобы нам и на сей раз выпутаться удалось».
Царь перед началом атаки обратился к войскам:
— За отечество принять смерть весьма похвально, а страх смерти в бою — вещь, всякой хулы достойная.
Затем он некоторое время ехал рядом с Шереметевым впереди пехоты. Когда противники сошлись на расстояние орудийного выстрела, Петр остановил коня, взмахнул шпагой, благословляя войско, и сказал Шереметеву:
— Господин фельдмаршал, вручаю тебе мою армию, изволь командовать и ожидать неприятеля на сем месте.
После этого он отъехал во вторую линию и принял начальство над одной из дивизий. Шереметев последовал за ним (по уставу генералы и знаменосцы в бою должны были находиться за первой линией).
Русская пехота остановилась, ожидая врага; артиллеристы поднесли к фитилям факелы. Спустя мгновение раздался первый орудийный залп, шеренги окутал пороховой дым, распространяя по полю тяжелый запах тухлых яиц.
Атака шведов продолжалась 9 минут под несмолкающим артиллерийским огнем; на расстоянии 200 метров русские перешли с ядер на картечь. Оставшиеся в живых шведы с ужасом вспоминали эту атаку. По словам капрала Смепуста, неприятельский огонь напоминал «какую-то нескончаемую грозу». Драбантский писарь Нурсберг вспоминал, что «метание больших бомб вкупе с летающими гранатами на то похоже было, как если бы они с неба градом сыпались». Эскадронный пастор Смоландского кавалерийского полка Шёман свидетельствовал, что огонь был «доселе неслыханный», так что «волосы вставали дыбом от грома пушек и картечных орудий залпов». Прусский наблюдатель Зильтман вообще не нашел подходящих слов для описания.
Шведы валились на землю десятками, сотнями. По словам одного участника, «за один-единственный залп мы потеряли чуть не половину полка». Лейтенант фон Вайне писал, что его солдаты «сломя голову неслись навстречу смерти и по большей части бывали сражены грохочущими русскими пушками прежде, чем получили возможность применить мушкеты». А в одном шведском отчете о ходе сражения было сказано, что «наши полегли, точно трава под косой».
Шведские историки подсчитали, что русская артиллерия сделала 1471 (!) выстрел, каждый третий — картечью.
Несмотря на убийственный огонь, шведы шли прямо, уверенные в том, что, как сказано в уставе, «ни одна пуля не поразит солдата» без воли Божьей. Когда расстояние между противниками сократилось до 100 метров, первая линия русских мушкетеров опустилась на колено и вскинула ружья. Шведы перешли на бег, приберегая свои залпы напоследок.
Русские произвели залп с 50 метров одновременно всеми четырьмя шеренгами. Послышался шум, который одному русскому офицеру показался похожим на шум рушащейся избы, — это падали тела шведов. Левенгаупт, ехавший на коне в середине строя, диву давался: «Уму человеческому непосильно вообразить было, что хоть одна душа из всей нашей ничем не защищенной пехоты живой выйдет».
Наконец шведы с остервенением ударили в штыки, и часть русских батальонов дрогнула! Только тогда Левенгаупт скомандовал: «Пли!» — но отсыревший порох сделал шведский залп неэффективным. Сам Левенгаупт сравнил треск выстрелов со слабым хлопком о ладонь парой перчаток. С этой минуты на поле боя воцарилась неразбериха. На правом фланге напору шведов поддался Новгородский полк, переодетый в мундиры новобранцев, на который, как и опасался царь, Левенгаупт направил главный удар (согласно шведским источникам, отступили чуть ли не все батальоны Московского, Казанского, Псковского, Новгородского, Сибирского и Бутырского полков, стоявшие в первой линии; но это маловероятно, так как в этом случае в бой должна была вступить вторая линия русских, а она участия в сражении так и не приняла). Первый батальон новгородцев был смят, шведы захватили 15 орудий. Чтобы восстановить линию, Петр лично повел второй батальон в атаку. В схватке одна пуля пробила шляпу царя, другая засела в седле Лизетты.
Для закрепления успеха шведам требовалась кавалерийская атака, а она запаздывала. К тому же удача сопутствовала пехоте только на правом фланге; левый, натолкнувшись на лучшие русские полки — Семеновский, Преображенский, Ингерманландский и Астраханский, — пятился назад.
Теперь судьбу сражения решала стойкость каждой из сторон.
6
По свидетельству как шведов, так и русских, рукопашная схватка длилась не более получаса. Кавалерия Крейца все-таки атаковала на правом фланге два гренадерских полка русских, которые построились в каре и встретили атаку огнем. Но на левом фланге шведские эскадроны, едва вступив в бой, увидели, что шведская пехота левого фланга бежит, преследуемая русской гвардией! Спустя некоторое время и Крейц обнаружил бегство правого фланга шведской пехоты.
Шведский строй в мгновение ока лопнул, как натянутая струна. По словам Петра, «непобедимые господа шведы скоро хребет показали». Видимо, огромные потери во время сближения, в сочетании с угрозой окружения более вытянутой линией русской пехоты, сыграли свою роль. Левенгаупт пытался предотвратить крах, призывая солдат опомниться, но тщетно. Сражение становилось неподвластным приказам командиров, которых, кстати, у шведов почти не осталось: из 10 батальонных командиров, возглавивших последнюю атаку, в строю находилось только трое, и все они были ранены.
Левенгаупт увидел среди бегущих Спарре и крикнул ему:
— Дорогой брат, ради бога, давай заставим их остановиться!
— Да их сам черт не остановит! — отозвался тот, пришпоривая лошадь.
Шведская кавалерия держалась дольше, но из-за несогласованности действий отдельных полков все ее атаки были отбиты русскими. Об ожесточенности этих атак говорит, например, то, что из 170 всадников одного шведского эскадрона уцелело 70 человек, но и они от ран едва держались в седле. Другие три эскадрона сумели прорубиться сквозь русскую кавалерию, и лишь залпы пехоты остановили их.
В конце концов обратилась в бегство и кавалерия. Вездесущий Левенгаупт пытался остановить и ее.
— Стоять! — кричал он несущимся мимо драгунам.
— Стоять! Стоять! — по привычке подхватывали они приказ и мчались дальше.
На левом фланге шведов русские кавалеристы захватили штандарты Сконского кавалерийского полка. Это заставило Маленького Принца отдать приказ о контрнаступлении. Шведы отбили штандарты, но были окружены русскими, которые, как сказано в шведской реляции, «со всех сторон нахлынули и навалились». К русской кавалерии присоединились казаки и пехота: прорваться сквозь них удалось немногим сконцам во главе с Маленьким Принцем.
Панику увеличивал распространившийся слух о смерти Карла. Король, смотревший на сражение с пригорка, в самом деле несколько раз подвергался нападениям русских кавалерийских отрядов, ведущих преследование, но его охрана всякий раз отбивала нападавших, и те устремлялись дальше на юг, вслед за шведами.
Король не верил своим глазам. Когда к нему с левого фланга примчался Рёншельд со словами: «Что творится, что творится, всемилостивейший государь!.. Наша инфантерия бежит!» — Карл недоверчиво переспросил:
— Бежит?
Но Рёншельд, не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, крикнул драбантам: «Берегите государя, ребята!» — и пустил коня в карьер.
Бегство не спасло шведскую пехоту: она оказалась в западне, зажатая между русскими, наседавшими с севера и востока, Будищенским лесом — с запада и своей кавалерией — с юга. Шведские знамена падали на землю одно за другим, батальоны вырезались за считаные минуты. Из Упландского полка, численностью в 700 человек, в живых осталось 14, из 500 солдат Скараборгского батальона — 40. Гвардейский капитан Ларе, лежавший на земле с оторванной ногой, видел, как его солдаты устилали землю «грудой, точно павшие друг на друга или нарочно вместе покиданные, тогда как неприятель пиками, штыками и шпагами вгорячах бил их и что было мочи резал, не разбирая, живые они или мертвые». В официальной русской реляции сказано, что «шведское войско ни единожды потом не остановилось, но без остановки от наших шпагами и байонетами[61] колоты, и даже до… леса, где оные пред баталиею строились, гнаны» и что шведов били «яко скот»[62].
Спаслись лишь те, кому невероятно повезло. Так, 30 шведских солдат с подполковником Синклером засели за изгородью и выговорили себе право на плен, избежав общей резни. Русские не трогали только высших офицеров, и те все охотнее отдавали свои шпаги. Первым сдался генерал-майор Стакельберг, командующий третьей колонной.
Посреди волн всеобщего бегства возвышался один островок, на котором неподвижно толпились люди, — пригорок, где находился Карл со свитой. Наконец королю доложили, что оставаться здесь более нельзя: везде русские. Карл приказал отступать к лесу, усилив свой отряд конногвардейцами, награжденными в 1676 году Карлом XI серебряными литаврами за храбрость, и конницей Крейца.
Русские, не подозревавшие, что это за отряд, не препятствовали его отходу. Только один батальон преградил путь королю. Атака кавалерии Крейца была отбита огнем, потерпели неудачу и конногвардейцы, оставив в руках у русских свои серебряные литавры. Все же Карлу удалось обойти преграду.
Следующая задержка случилась в болоте, на краю леса. Здесь отряд Карла попал под огонь русской артиллерии. Одно ядро угодило в паланкин и убило переднюю лошадь; задняя лошадь и несколько солдат упали, сбитые с ног обломками носилок. На застрявших шведов посыпался град бомб и картечи: из 24 драбантов пал 21, были потери и среди гвардейцев. Вместе с другими погиб Адлерфельд. «Русское ядро поставило точку в его труде о Карле», — говорит Энглунд (другой шведский летописец, Нордберг, попал в плен). Забрызганного чужой кровью короля посадили на лошадь Нильса Фриска, начальника гвардейцев-телохранителей, только что убитого картечной пулей в голову. Не успел Карл проехать нескольких шагов, как одно ядро перебило у его лошади ногу, а другое оторвало круп у лошади ехавшего рядом королевского слуги Хюльтмана.
— Не иначе как Господь Бог хранит его величество! — воскликнул преданный Хюльтман.
Карл скользнул взглядом по оставшимся в живых драбантам.
— Ертта отдаст мне своего коня, — сказал он, указывая на тяжело раненного командира драбантов.
Ертту ссадили с коня и прислонили к дереву (он простоял так довольно долго, пока за ним не вернулись его братья). Король со шпагой в руке, в сапоге со шпорой на одной ноге и окровавленной повязкой на другой сел на его лошадь.
Вперед за помощью был послан драгунский офицер Карл Густав Хорд. Он сразу натолкнулся на Левенгаупта.
— Господин генерал, — окликнул его Хорд, — нет ли возможности остановить бегущих? Они же бросают короля на произвол судьбы.
— Я уже пытался, но не сумел. А где его величество?
— Да тут, рядом только что были.
Левенгаупт именем короля стал останавливать бегущих. Несколько солдат отозвались на его призыв: «Если король тут, мы хотим остаться». Вокруг генерала стали собираться люди, паника мало-помалу улеглась.
Левенгаупт повел солдат в направлении, указанном Хордом. Король вскоре отыскался: он ждал подмогу, положив раненую ногу на холку лошади.
— Вы живы? — удивленно спросил он Левенгаупта.
— Да, ваше величество, к сожалению, жив, — ответил тот.
Королевский отряд разросся до нескольких сот человек, правда, большинство из них были ранены. Офицеров было только двое: Левенгаупт и молодой гвардейский лейтенант. Карл, осмотрев свое воинство, решительно сказал:
— Теперь я сам в состоянии повести шведов в бой.
Но его уже никто не слушал. Левенгаупт скомандовал отступление, и шведы стройными рядами двинулись к обозу.
Туда же еще ранее поскакал и Рёншельд, чтобы организовать сопротивление силами семи резервных драгунских полков. На южной опушке леса ему повстречался Пипер, отбившийся от королевской свиты.
— Не знаете ли вы, где король? — спросил Пипер фельдмаршала.
— Не знаю, — буркнул Рёншельд.
— Ради бога, давайте найдем нашего короля, он же у нас раненый и совершенно беспомощный, — настаивал первый министр.
Рёншельд отмахнулся от него:
— Все пропало!
Следующим, кого повстречал фельдмаршал, был Гилленкрок, едущий со стороны Полтавы. Генерал-квартирмейстер спросил, не будет ли каких приказаний для кавалерии.
— Все идет не так, как надо, — ответил Рёншельд и направился дальше на юг.
Гилленкрок крикнул ему вслед:
— Не езжайте туда, там неприятель!
— Это свои, — отозвался фельдмаршал.
Через несколько минут он был окружен русскими кавалеристами и молча протянул им свою шпагу. Чуть позднее, в ретрашементах под Полтавой, Келину сдался и Пипер, также не внявший предостережению Гилленкрока. Вендель, начальник шведского отряда, оставленного у города, начал переговоры с полтавским комендантом об условиях капитуляции, но был застрелен своими солдатами.
На левом фланге в плен был взят Маленький Принц, отступавший последним со 100 кавалеристами Сконского полка. Молодость пленника ввела в заблуждение русских драгун: не сам ли это Карл? Но подполковник Врангель утихомирил страсти, опознав в пленном принца Вюртембергского.
К полудню резня затихла, преследование шведов за редутами вяло продолжали только несколько полков русской кавалерии. Во втором часу король в сопровождении 2000 человек подъехал к обозу. Запорожцы, приняв шведов за русских, сгоряча дали по ним два залпа.
Приезд Карла вдохновил шведов, они принялись сооружать из повозок укрепления для артиллерии. Тем не менее, если бы русские сразу атаковали обоз, то, по словам капеллана Агрелля, ни один швед «не сумел бы унести ноги». Эскадронный пастор Шёман вторит Агреллю: «Пока их держит в руках фурия или битва, шведы — добрые солдаты, но, коль скоро начинается отход или бегство, их уже не остановишь». Священники за долгие годы походов хорошо изучили свою паству.
Король выглядел на удивление бодрым. Он, смеясь, заявил своей свите, что случившееся не имеет большого значения. Пока ему перевязывали рану, Карл осведомлялся об участи Рёншельда, Пипера, Маленького Принца и других, кого не было рядом. Узнав, что все они в плену, король воскликнул:
— Как? В плену у русских? Тогда лучше умереть среди турок. Вперед!
Гилленкрок спросил о направлении отступления.
— Доберемся до Функа, а там видно будет, — ответил король (Функ возглавлял отряд, стоявший на Ворскле южнее Полтавы).
Левенгаупт, уже имевший опыт подобных победных отступлений, посоветовал взять с собой пушки и сжечь обоз, но король приказал уничтожить только все ненужное — имущество убитых и тому подобное.
Вечером того же дня Карл в коляске генерала Мейерфельда выехал в безвестную даль. Армия потянулась следом, виня во всем злую судьбу, но не доблесть врагов.
7
Преследование шведов было остановлено по приказу Петра. Возможно, царя несколько ошеломил невиданный успех генеральной баталии. Вероятно и то, что русское командование боялось утратить контроль над войсками.
Царь со шляпой в руке встречал возвращающихся воинов и благодарил их. Генералы целовались с ним. Все чувствовали опьяняющую радость победы и не стеснялись показывать свое счастье. Петр возбужденно спрашивал при виде каждой новой партии пленных:
— А где же мой брат король Карл?
Русские обирали пленных догола и издевались: какие они (пленные. — С.Ц.) бедные и несчастные, коли им, от голоду и жажды страждущим, русское угощение не по вкусу пришлось, показалось слишком крепким, ноги подкосило да головушку задурило; но пускай, дескать, будут покойны, вот доберутся до Москвы, куда их зело тянет, там их снабдят всем, чтоб русский гостинец понравился; там найдут любой струмент, мотыги, кирки, лопаты, ломы, заступы и тачки, все справят в наилучшем виде для их здоровья, потому как, наработавшись, не смогут шведы на плохой аппетит или сон жалиться.
На поле сражения были поставлены походная церковь и два роскошных шатра. Торжественный молебен закончился троекратным салютом из пушек и ружей; солдаты склонили знамена под звуки военной музыки.
Затем царь вошел в один из шатров и велел привести пленных генералов. Фельдмаршал Рёншельд, Маленький Принц, генерал-майоры Шлиппенбах, Стакельберг и Гамильтон вручили царю свои шпаги, возвращенные им после пленения. Петр обратился к «гостям» с речью:
— Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами в шатер не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать.
Пировать перешли в другой шатер, где окровавленная земля была прикрыта коврами. Все расселись на коврах, опустив ноги в специально вырытые канавки. Царь был весел и любезен, сам разливал водку и говорил комплименты. Он осведомился у Рёншельда, сколько солдат было у шведов перед сражением. Фельдмаршал ответил, что списки армии находились у Карла, который не показывал их никому, но, по его мнению, в лагере было около 30000 человек: 18000 шведов, остальные — казаки. Петр удивленно спросил, как же шведы решились с такими малыми силами зайти так далеко в его страну.
— С нами никто не советовался, — ответил Рёншельд, — но, как верные слуги, мы повиновались нашему господину и никогда не прекословили.
— Вот как надо служить своему государю, — обратился царь к русским генералам и, подняв бокал, добавил: — За здоровье моих учителей в военном искусстве!
Рёншельд спросил, кого царь считает своими учителями.
— Вас, господа шведские генералы.
— В таком случае ваше величество очень неблагодарны, что так поступили с нами, — заметил Рёншельд.
Другие шведские генералы говорили, что не знали, насколько сильно русское войско, и что во всем штабе один Левенгаупт утверждал: «Россия пред всеми имеет лучшее войско». По их словам, в качестве примера он приводил сражение при Лесной и «секретно им (шведским генералам. — С.Ц.) объявлял, что войско непреодолимое…». Но Левенгаупту не верили: «Все то не за сущее, но в баснь вменено было» — и продолжали думать, что русское войско все то же, как под Нарвой, «или мало поисправнее того».