Страница:
1 "Духовно зловреден".
Безумие, скажут некоторые, неправдоподобно или вообще придумано. Но по счастью эта, личной ненависти посвященная (и впоследствии, как слишком неуместная, опущенная) глава "Демонология", в которой она обличает "malicious animal magnetism" 1, черным по белому напечатана во втором издании ее книги - три печатных листа столь бешено-суеверной чепухи, какая едва ли предавалась тиснению со времен "Молота ведьм" и псевдокаббалистических сочинений. Мы видим, что и в области чувства, так же как в области веры, эта женщина утрачивает перспективу, как только дело доходит до ее "я". Когда она хочет добиться своего- а она всегда и везде хочет добиться своего, - она теряет всякое чувство справедливости и меры. Процесс за процессом возбуждает она против отступника; то ищет с него невыплаченных по договору сумм, то оклеветывает его перед студентами; в конце концов она своей бредовой идеей так настраивает своего сына, простоватого сельского рабочего, что тот отправляется к Кеннеди на квартиру и грозит испуганному лекарю револьвером, если он не перестанет оказывать "зловредное месмерическое влияние" на его мать. Жалобы становятся все бессмысленнее: то он направил на нее особые смертные лучи, парализующие ее силы, то отравил Аза Эдди "месмерическим мышьяком", то сделал невозможным проживание в ее квартире при помощи магнетической дьявольщины; - словно пена с уст эпилептика, безудержно срываются с ее судорогою сведенных губ такого рода бредовые бессмыслицы. Во всяком случае, этот разрыв с первым ее и самым любимым учеником внес на долгие годы расстройство в интимнейшую сферу чувствительности женщины, переживающей климактерический период, и вплоть до смерти она подпадала, время от времени, все той же мании преследования - будто Кеннеди тревожит ее и подавляет, и грозит ей при помощи телепатических и магнетических приемов. Так, вопреки ее поразительной продуктивности в области мысли, вопреки гениальному, в деловом и тактическом смысле, дару организации, в личной ее жизни до конца преобладает тон невероятной напряженности и болезненного, до предела доведенного раздражения. Но созданная ею система, целиком основанная на противоречии с логикою, была бы неосуществима на началах полного равновесия духовных и душевных сил. Как у Жан-Жака Руссо и множества других, универсальная система, направленная к оздоровлению всего человечества, порождена болезнью одного-единственного человека.
1 "Зловредный жизненный магнетизм".
Но такие трагические столкновения никогда не действуют на ее боевую мощь подавляюще или разрушающе; наоборот, к ней применимы слова Ницше: "То, что меня не губит, сообщает мне еще большую силу". Вражда и сопротивление удваивают волевую мощь этой женщины. И как раз этот кризис с Кеннеди становится как бы судорогою, в которой рождается собственное ее учение. Ибо, запрещая отныне категорически всякое ослабляющее волю прикосновение к больному, она сразу же и творчески разрывает всякую связь между своим методом и методом своих предшественников месмеровского толка; теперь только Christian Science становится, в чистом виде, "лечением духом". Теперь чудо достигается только словом и верою. Последний мост, ведущий к логике, последняя связь с прежними системами разрушены. Лишь теперь вступает Мери Бекер, своим твердым шагом мономанки, в неприступную доселе область, в область бессмысленного.
УЧЕНИЕ МЕРИ БЕКЕР-ЭДДИ
В 1875 году становятся наконец зримыми те десятки лет длившиеся во мраке усилия, которые достались на долю этой безвестно живущей и слишком долго пребывающей в тени женщине. В этом году Мери Бекер-Эдди (в то время еще Мери Бекер-Глоуер) выпускает ту "бессмертную" книгу, которая объединяет в одну систему ее теологию, философию и медицину, то есть научные дисциплины трех факультетов, ту книгу "Science and Health" 1, которая и сейчас еще является для сотен тысяч и миллионов людей самой важной после Библии.
1 "Наука и здоровье".
Отделываться от этой во многих отношениях своеобразной и отличной от других книги и объявлять ее, как это часто водится, с сердитою, презрительной или сострадательной усмешкой попросту чепухою - не годится. Все, что имеет следствием воздействие в мировом масштабе на миллионы людей, важно по меньшей мере в психологическом отношении, и уже самая техника возникновения этого библейского труда свидетельствует о необычайной решимости духа, о редком в наши дни героизме замысла. Стоит только вспомнить: с 1867 года гонимая из одного дома, от одного стола к другому женщина таскает повсюду, вместе со скудным своим скарбом, и свою рукопись. В ее скверном чемоданчике нет второго платья на смену, золотые часы с цепочкою - все ее имущество, не считая этих нескольких листов бумаги, давно уже стертых и загрязнившихся во время чтений и от периодически возобновляемых переработок. Поначалу эта знаменитая рукопись представляла собою не что иное, как точный список с "Вопросов и ответов" Квимби, дополненный ею и снабженный предисловием. Но понемногу предисловие перерастает последующий текст, ее добавки становятся с каждым разом самостоятельнее и пространнее, ибо не единожды, но два, три, четыре и пять раз перерабатывает начисто эта одержимая свое фантастическое руководство по врачеванию душ. Никогда она не приходит к концу своего труда. И десять, двадцать, тридцать лет спустя после появления книги будет она вносить в нее улучшения и изменения; никогда не даст ей эта книга покоя, никогда она не оставит в покое книгу. В 1867 году, приступая к работе, она, в качестве истой дилетантки, едва справляется с орфографией, еще менее - с языком, и менее всего - с тою огромною проблемою, на которую она отважилась; как сомнамбула, с закрытыми глазами, в каком-то таинственном сне, взбирается она на высочайшие башни, на головокружительнейшие гребни философской проблематики. Вначале она не знает, куда, собственно, ведут ее ее труд, ее дорога, не подозревает и тех трудностей, которые ждут ее. Никто ее не подбадривает, никто не предостерегает. У нее нет, в доступном ей кругу, ни одного образованного человека, ни одного специалиста, с которым она могла бы посоветоваться; и как ей надеяться, что найдется издатель для такого сумбурного нагромождения мыслей! Но с той великолепной одержимостью, которая совершенно несвойственна профессионалам и которая отличает только идущих своим, особым путем, она все пишет и пишет в неистовом экстазе пророческого своего самоощущения. И то, что должно было стать, по первоначальному замыслу, лишь орнаментацией рукописи Квимби, преобразуется постепенно в вихревую туманность, из напряженного мрака которой возникает наконец мерцающая звезда единой мысли.
Наконец, в 1874 году рукопись готова к печати. Нежданный успех у учеников и пациентов внушил ей бодрость. Пусть теперь эта новая весть, это благословенное учение дойдет до всех, проникнет в мир! Но ни один издатель не думает, разумеется, о том, чтобы рискнуть деньгами ради этого двусмысленного порождения врачебной науки и религиозной мистики. Приходится, значит, обратиться к собственному карману. Но в собственный карман - мы это увидим из дальнейшего - Мери Бекер начисто отказывается залезать даже в те времена, когда он полон и переполнен. Ей, однако, знакома уже ее сила - внушать свою волю другим людям, она уже научилась претворять фанатическую веру в себя и в свою миссию - в покорность, в слепую, пламенную готовность к жертве. Тотчас же два студента заявляют о согласии своем дать на это дело в виде аванса три тысячи долларов. Благодаря их своевременной помощи выходит в 1875 году в издательстве "Christian Science Publishing Company" 1, в Бостоне, под заглавием "Science and Health", книга книг, это второе, по мнению ее приверженцев, Евангелие христианства.
Это первое издание - четыреста пятьдесят шесть страниц убористой печати, в зеленом коленкоровом переплете, автор - тогда еще Мери Бекер-Глоуер, принадлежит в настоящее время к rarissimis 2 в книжной торговле: во всей Европе существует, вероятно, один только экземпляр его, который составительница принесла в дар философскому факультету Гейдельбергского университета, этому высшему, в глазах каждого американца, трибуналу in rebus philosophicis 3. Ho как раз этот недоступный, первый вариант, тот единственный, который ею самою составлен и не выправлен чужою рукою, кажется мне единственно пригодным для психологической оценки ее образа, ибо ни одно из последующих четырехсот или пятисот изданий не достигает уже близости к первичной, варварской прелести оригинала. В последующих изданиях немало самых отчаянных выпадов против здравого смысла, грубейших исторических и философских промахов изъято по совету образованных доброжелателей; кроме того, один бывший священник, Виггинс, взял на себя нелегкий труд расчесать дикие заросли ее языка под корректную английскую речь. Постепенно и исподволь смягчены были самые крупные несуразности, в особенности злостные выпады против врачей. Но то, что выиграла эта книга в разумности, потеряла она в отношении пламенности и великолепной ее, чисто личной угловатости; постепенно, в позднейших изданиях пантера, яростно вцепляющаяся в науку, превратилась в дикую, можно даже сказать в домашнюю кошку, которая благодушно уживается с другими домашними друзьями современного общества - с государственной моралью, с просвещением, с церковной верою; как и всякая религия, всякое евангелие, и эта новейшая, последняя религия, Christian Science, в интересах более успешного уловления душ, отошла от истоков, омещанилась и исказилась.
1 Издательство "Христианская Наука".
2 Редчайшим.
3 В делах философских.
Но как раз в первичной своей, начальной форме "Science and Health" принадлежит к замечательнейшим произведениям частной теологии, к тем метеоритическим книгам, которые, вне какой бы то ни было зависимости от окружающего, словно из чуждых миров, устремляются в самое средоточие эпохи. В этом кодексе, одновременно гениальном и нелепом в силу его неистовой и слепой целеодержимости, беспредельно смешном по ребяческой нелогичности и все же поражающем маниакальною мощью прямолинейности, есть, безусловно, нечто от средневековья, от религиозного фанатизма таких самобытных представителей теологии, как Агриппа Неттесгеймский и Яков Бёме. Элементы шарлатанства и творчества сменяются в причудливой игре мысли, самые противоположные влияния бурлят, стекаясь и растекаясь, астральная мистика Сведенборга переплетается с дешевкою популярных знаний, приобретаемых из брошюрок в десять пенни; рядом с библейским текстом приводятся вырезки из нью-йоркских газет; ослепительные образы чередуются со смехотворными и ребяческими утверждениями. Но бесспорно одно: в этом бурлении есть неизменный жар - все кипит и дергается и клокочет от взволнованности душевной, изумительнейшие пузыри выскакивают по поверхности, и если долго всматриваться в этот непрестанно кипящий в круговороте струй раскаленный котел, то глаза начинают слипаться от жара. Теряешь трезвый рассудок, кажется, что ты в фаустовской "кухне ведьм" и слышишь, как и он, "бормотание сотни тысяч глупцов"; но этот вихрящийся хаос обращается неизбежно вокруг одной и той же точки; неутомимо и непрестанно вколачивает Мери Бекер-Эдди вам в голову одну и ту же, единственную свою мысль, пока, наконец, не сдашься, не столько убежденный, сколько оглушенный. Уже как голый энергетический акт, как достижение совершенно необразованной, неученой, нелогичной женщины представляется поистине великолепным то, как она пламенным хлыстом своей одержимости вновь и вновь подгоняет, как волчок, свою бессмысленную идею и заставляет вращаться вокруг этой идеи солнце, луну и звезды, всю вселенную.
В чем же, собственно, эта новая, неслыханная идея, эта божественная, эта "divine" Science, которую она первая "rendered to human apprehension", которую Мери Бекер первая приблизила к нашему ограниченному земному пониманию? В чем по существу то мировое открытие, которое ало-розовая биография, не задумываясь, ставит в один уровень с законами Ньютона и Архимеда? Одна только мысль, одна-единственная, лучше всего выражающаяся в ее формулировке: "Unity of God and unreality of evil", что должно значить: есть только бог, и так как бог благо, то зла быть не может. В соответствии с этим никакие болезни невозможны, и мнимое их наличие есть всего только неправильная сигнализация со стороны наших чувств, "error" 1 человечества. "God is the only life and this life is truth and love and that divine truth casts out supposed error and heals the sick". (Бог есть единая жизнь, и эта жизнь есть любовь и истина, и эта божественная истина побеждает всякое заблуждение и излечивает болезнь.) Значит, болезни, старость, недомогания могут лишь постольку угнетать человека, поскольку он, в ослеплении своем, дает веру этой нелепой мысли о болезни и старости, поскольку он сам создает себе мнимую картину их наличия. На самом же деле (великая истина Science!) бог никогда не посылает человеку болезни: "God never made a man sick". Болезни, следовательно, только заблуждение человечества; против этого опасного и заразительного заблуждения, а не против болезней, вовсе невозможных, и ополчается истинное, новое искусство врачевания.
1 "Заблуждение".
Посредством такого ошеломляющего отрицания Мери Бекер в один момент порвала связь со всеми своими предшественниками как в философии, так и в медицине, и даже в теологии (ибо разве сам господь в Библии не поражает Иова проказой?). Ее непосредственные предтечи, Месмер и Квимби, как смело и настойчиво ни провозглашали они возможности врачевания, вытекающие из внушения, считались все же с болезнью, как с фактом, как с неоспоримой данностью. Болезнь была для них налицо, была у человека, и вот возникала задача устранить ее, преодолеть, "overcome" ощущение боли, а иной раз и самое страдание. При помощи ли магнетического гипноза или мысленного внушения, они честно пытались помочь больному в тяжелейшем его кризисе, "to help through", но, воздействуя через психику, все время сознавали, что перед ними действительная болезнь, страждущее человеческое тело. А Мери Бекер одним гигантским шагом переступает через эту исходную точку, она бесповоротно порывает с миром здравого смысла и опрокидывает воззрение своих предшественников, ставя попросту дело вверх ногами. Никоим образом, утверждает она, дух не может действовать на материю, "matter cannot reply to spirit", так как - логическое сальто-мортале! - никакой материи нет. Мы, люди, не материя, а божественная субстанция, "man is not matter, he is the composed idea of God". У нас нет тела, оно нам только снится, и земное наше существование всего только "dream of life in matter", сон о существовании в материальных пределах. Поэтому нельзя лечить болезни способами медицины, ибо их нет; по новому евангелию Мери Бекер-Эдди, всякая земная наука, всякое "knowledge" 1, медицина, физика, фармакология - ни на что не нужная бессмыслица и заблуждение. Мы спокойно можем взорвать динамитом на воздух наши совершенно лишние больницы и университеты: к чему все эти дорогие затеи в борьбе с заблуждением, с самовнушением человечества! Только Science может помочь человеку, просвещая его относительно "error", доказывая ему, что болезнь, старость и смерть вообще не существуют. Как только больной уразумел и воспринял эту "truth", эту никогда не слыханную новую истину, боль, опухоль, воспаление и слабость и без того ведь исчезают. "When the sick are made to realize the lie of personal sense, the body is healed". Наш бедный земной, слишком научно воспитанный, к сожалению, разум вначале смущен несколько этим "holy discovery", этим священным, недосягаемо глубоким открытием Мери Бекер-Эдди. Что же, нам простительно поддаваться чувству изумления. Вот уже три тысячи лет, знаем мы, все мудрецы, все философы Востока и Запада, богословы всяческих религий страстно и без устали раздумывают над этой проблемой из проблем - о связи между душой и телом. Мы знаем, что самые светлые умы добивались хотя бы слабого освещения этой изначальной тайны, в бесконечных догадках, с непомерной затратой страстно напрягаемых умственных сил, и что же, в 1875 году эта решительная и скорая на философию женщина одним взмахом, одним головоломным прыжком за пределы здравого смысла разрешает вопрос психофизического соотношения, диктаторски заявляя: "Soul is not in the body", душа вообще не имеет ничего общего с телом. Как просто, как трогательно просто! Колумбово яйцо найдено, конечная и изначальная проблема всяческой философии разрешена - jubilemus! 2 - и притом с такою дивной простотой, путем кастрирования действительности. Проделана радикальная коновальская операция над мыслью, устраняющая всякое телесное страдание тем, что объявляет тело попросту несуществующим - система, столь же примерно надежная и безошибочная, как если бы зубную боль пытались устранить, отхватывая больному голову.
1 "Знание".
2 Возрадуемся!
"Никакого состояния болезни нег" - выставить столь безумно смелое утверждение не так уж в конце концов трудно. Но как доказать правильность этой сумасбродной мысли? Очень просто, отвечает Мери Бекер-Эдди, прислушайтесь только, настроившись чуть-чуть религиозно, ведь это же ужасно просто: бог сотворил человека по своему образу и подобию, а бог, как вам известно, есть благое начало. Следовательно, человек может быть только божественным, а так как все, что от бога, благо, то как могут найти себе пристанище в этом отображении божьем такие виды зла, как болезнь, слабость, смерть и старчество? Самое большое, это человек может вообразить себе, может, пожалуй, представить при помощи лживых своих чувств, что тело его болит, что оно слабеет и старится, но так как он способен на такие представления лишь при помощи чувств, которым не дано непосредственно познавать бога, то мнение его "error", ошибка, и эта ошибочная вера обусловливает его страдания, "suffering is self imposed a belief and not truth". Сам бог никогда ведь не болеет, как же может недомогать его образ и подобие, живое зеркало божеской его благости? Нет, люди сами у себя крадут свое здоровье, благодаря неверию в божественное свое начало. Быть больным поэтому не только "error", заблуждение мысли, но и даже, в известном смысле, "преступление", ибо тут налицо сомнение в боге, своего рода кощунство; таким путем приписывают всеблагому возможность зла, а бог никогда не причинит зла, "God cannot be the father of error". И вот неистовое колесо ее логики катится в дикой стремительности дальше: душа это mind, и mind - это бог, и бог - это spirit, и spirit - это опять-таки truth, и truth - опять-таки бог, и бог - опять-таки благо, и так как, значит, есть только благо, то зла нет, нет смерти и прегрешения. Мы видим, что техника аргументации Мери Бекер основана исключительно на круговращении, неизменно одно абстрактное понятие сопоставляется с другим, и значения слов с такою факирскою быстротою и с такой настойчивостью пускаются по кругу, что, как в рулетке, их нельзя отличить одно от другого. И эта путаница понятий мелькает на пятистах страницах "Science and Health" в таком множестве искусных перестановок и повторений, что начинает кружиться голова и перестаешь, ошеломленный, противиться.
Я преувеличиваю? Может быть, я злонамеренно привношу в ее систему нелогичность, которой нет в существе ее построения? Ну, так я дословно приведу для примера знаменитейшее ее положение, так называемый "бессмертный тезис" Мери Бекер-Эдди, за "присвоение" которого она подала на одного из своих учеников официальную жалобу. Это бессмертное положение гласит: "Нет ни жизни, ни истины, ни разумения, ни существа в материи. Все безграничный дух (mind) и безграничное его откровение, ибо бог это все во всем. Дух - это бессмертная истина, материя - смертное заблуждение. Дух это подлинное и вечное, материя - неподлинное и преходящее. Дух - это господь, и человек - его образ и подобие, следовательно, человек не материален, а духовен". Понятно это? Нет. Тем лучше. Ибо как раз этого "credo quia absurdum" 1 требует Мери Бекер от нас, от человечества. Как раз того, чтобы мы оставили в стороне проклятый свой высокомерный земной рассудок. Вся наша нелепая "Knowledge", наша высокославная наука, двинула ли она вселенную хоть на шаг вперед? Нет, вся медицина, начиная от Асклепия, Гиппократа и Галена, создала ровным счетом нуль. "Physiology has not improved mankind" 2, диагностика и терапия ни на что не годны, к дьяволу их! "Physiology has never explained soul and had better done not to explain body". Медицинская наука не дает никаких объяснений душевным явлениям и даже телесным. Поэтому, по мнению Мери Бекер, врачи, эти "manufactures of disease", эти фабриканты болезней, как она насмешливо их именует, не только бесполезные, ненужные люди, нет, они, наоборот, вредители человечества, так как (весьма сложный оборот!), претендуя лечить болезни, в то время как на самом деле никаких болезней нет, они зловредно увековечивают прилипчивое, пагубное заблуждение, "error" - будто бы существуют какие-то болезни. И - еще один оборот! - имея перед глазами всегдашнее напоминание о болезни в лице этих по профессии существующих целителей болезней, люди начинают верить, что могут заболеть, и благодаря ложной этой вере чувствуют себя действительно больными. Таким образом (еще раз - какой изумительно смелый оборот!), врачи, фактом своего существования, вызывают, собственно говоря, болезни, вместо того чтобы лечить их: "Doctors fasten disease". В первой, начальной и чисто личной фазе Christian Science Мери Бекер-Эдди отвергает всех врачей, даже хирургов, как ни на что не нужных вредителей человеческого общества, и решительно объявляет им войну; лишь впоследствии, наученная кое-какими неудачами и тягостными судебными процессами, она умеряет свою строгость и допускает привлечение этих распространителей болезней в таких хирургического характера случаях, как перелом ноги, удаление зубов и тяжелые роды. В первый же и решающий период она признает только одного врача и только один, его метод, признает Христа, "the most scientific man of whom we have any record" 3, его, чудесного целителя, который излечивал кровоточащих и прокаженных без порошков, лекарств, пинцетов и без хирургического вмешательства, его, "который никогда не описывал болезней и только лечил их", его, который поднял расслабленного с одра болезни одним только словом: "Встань и иди!" Его методом было лечение без диагноза и терапии, единственно лишь верою. С тех пор восемнадцать столетий осмеяли и отвергли это простейшее и самое естественное лечение, пока, наконец, она, Мери Бекер-Эдди, не сделала его вновь доступным пониманию и благоговейному признанию человечества. И потому-то и дает она своей науке горделивое наименование "Christian Science", что признает своим извечным повелителем и наставником только Христа и единственным исцеляющим средством - бога. Чем больше воплотит в себе ученик ее, "healer", от этого Христова метода, чем меньше думает он о земной науке, тем более совершенной явится его целебная мощь, "То by Christ-like is to triumph over sickness and death". Достаточно, чтобы врачеватель внушил больному, как глубочайшее убеждение, основную мысль Christian Science о том, что не только его лично-индивидуальной болезни, но и болезни вообще не существует в силу богоподобия человека, - это и есть начало и конец всей его работы. Удастся ему передать свою убежденность подлинно убедительно, тогда эта вера, подобно наркотическому средству, сразу же сделает тело больного нечувствительным ко всем страданиям и болям, внушение разрушит вместе с образом страдания и все его симптомы; "not to admit disease, is to conquer it" - "отрицать болезнь значит преодолеть ее". Врачеватель, значит, ни в каком случае не должен наподобие врача исследовать симптомы и сколько-нибудь серьезно ими заниматься; наоборот, его единственная задача не видеть их, принимать их не всерьез, а как плод заблуждения, и добиться от пациента, чтобы и он точно так же не видел больше их и в них не верил. И тогда сразу, без всякого исследования, без всякого вмешательства, устранены туберкулез и сифилис, рак желудка и перелом ноги, золотуха и белокровие, все эти мнимые явления, порожденные заблуждением человеческим - и все это единственно благодаря духовному наркозу Christian Science, этому непогрешимому универсальному средству, этому "great curative principle" 4.
1 "Верую, ибо нет в этом смысла".
2 "Физиология не сделала человечество лучше".
3 "Самого ученого из людей, согласно имеющимся свидетельствам".
4 "Великому принципу врачевания".
Едва оправившись от страшного удара дубиною - от вести об отсутствии у нас тела, о лживости наших чувств, об ошибочности нашего представления о болезни, старости и смерти, - поверженный в прах разум понемногу и робко приподнимается и начинает тереть воспаленные глаза. Как, спрашиваем мы, болезней нет? Все это "error" и "bad habit", дурная привычка, и все-таки в каждый миг миллионы людей лежат в больницах и лазаретах, потрясаемые лихорадкой, разъедаемые гноем, корчась от боли, глухие, слепые, измученные, расслабленные! И вот уж тысячи лет какая-то наивная наука, в глупом своем усердии, старается при помощи микроскопов, химического анализа и самых смелых операций облегчить и распознать эти вовсе несуществующие страдания, в то время как простой веры в их призрачность достаточно для моментального исцеления? Значит, совершенно зря одурачивают миллион людей операциями, всяческими курсами и медикаментами, в то время как все эти ужасы, будь то воспаление селезенки или желчные камни, спинная сухотка или кровоточивость, шутя можно уничтожить при помощи нового "principle"? Могут ли эти титанические нагромождения страданий, эта к небу вопиющая боль несчетного множества людей быть всего только плодом ослепления и ошибки? "Да, отвечает она, - все еще есть ужасающее множество мнимобольных, но только потому, что человечество все еще не прониклось истиною христианской науки, и потому, что опаснейшая из всех болезней, вера в болезнь, совращает, в качестве непреходящей заразы, все новых и новых людей в страдание и смерть". Ни одна из эпидемий не является будто бы столь роковою, как "error" о болезни и смерти, ибо всякий человек, мнящий себя больным и жалующийся на свое страдание, заражает другого этим роковым представлением, и мука передается, таким образом, от поколения к поколению. "Но (я цитирую дословно), подобно тому как оспе поставлены были постепенно границы путем прививок, можно объявить войну и этому "злу", этой "дурной привычке" считаться с мнимыми болезнями и предстоящей якобы смертью". Стоит только привить всему человечеству сыворотку веры Christian Science, и пора недомоганий миновала, так как чем меньше будет на свете глупцов, верящих в свою болезнь, тем меньше будет возникать на земле болезней. Но до тех пор пока большинство держится еще этого пагубного заблуждения, человечество будет находиться под непрестанной угрозой болезни и смерти.
Безумие, скажут некоторые, неправдоподобно или вообще придумано. Но по счастью эта, личной ненависти посвященная (и впоследствии, как слишком неуместная, опущенная) глава "Демонология", в которой она обличает "malicious animal magnetism" 1, черным по белому напечатана во втором издании ее книги - три печатных листа столь бешено-суеверной чепухи, какая едва ли предавалась тиснению со времен "Молота ведьм" и псевдокаббалистических сочинений. Мы видим, что и в области чувства, так же как в области веры, эта женщина утрачивает перспективу, как только дело доходит до ее "я". Когда она хочет добиться своего- а она всегда и везде хочет добиться своего, - она теряет всякое чувство справедливости и меры. Процесс за процессом возбуждает она против отступника; то ищет с него невыплаченных по договору сумм, то оклеветывает его перед студентами; в конце концов она своей бредовой идеей так настраивает своего сына, простоватого сельского рабочего, что тот отправляется к Кеннеди на квартиру и грозит испуганному лекарю револьвером, если он не перестанет оказывать "зловредное месмерическое влияние" на его мать. Жалобы становятся все бессмысленнее: то он направил на нее особые смертные лучи, парализующие ее силы, то отравил Аза Эдди "месмерическим мышьяком", то сделал невозможным проживание в ее квартире при помощи магнетической дьявольщины; - словно пена с уст эпилептика, безудержно срываются с ее судорогою сведенных губ такого рода бредовые бессмыслицы. Во всяком случае, этот разрыв с первым ее и самым любимым учеником внес на долгие годы расстройство в интимнейшую сферу чувствительности женщины, переживающей климактерический период, и вплоть до смерти она подпадала, время от времени, все той же мании преследования - будто Кеннеди тревожит ее и подавляет, и грозит ей при помощи телепатических и магнетических приемов. Так, вопреки ее поразительной продуктивности в области мысли, вопреки гениальному, в деловом и тактическом смысле, дару организации, в личной ее жизни до конца преобладает тон невероятной напряженности и болезненного, до предела доведенного раздражения. Но созданная ею система, целиком основанная на противоречии с логикою, была бы неосуществима на началах полного равновесия духовных и душевных сил. Как у Жан-Жака Руссо и множества других, универсальная система, направленная к оздоровлению всего человечества, порождена болезнью одного-единственного человека.
1 "Зловредный жизненный магнетизм".
Но такие трагические столкновения никогда не действуют на ее боевую мощь подавляюще или разрушающе; наоборот, к ней применимы слова Ницше: "То, что меня не губит, сообщает мне еще большую силу". Вражда и сопротивление удваивают волевую мощь этой женщины. И как раз этот кризис с Кеннеди становится как бы судорогою, в которой рождается собственное ее учение. Ибо, запрещая отныне категорически всякое ослабляющее волю прикосновение к больному, она сразу же и творчески разрывает всякую связь между своим методом и методом своих предшественников месмеровского толка; теперь только Christian Science становится, в чистом виде, "лечением духом". Теперь чудо достигается только словом и верою. Последний мост, ведущий к логике, последняя связь с прежними системами разрушены. Лишь теперь вступает Мери Бекер, своим твердым шагом мономанки, в неприступную доселе область, в область бессмысленного.
УЧЕНИЕ МЕРИ БЕКЕР-ЭДДИ
В 1875 году становятся наконец зримыми те десятки лет длившиеся во мраке усилия, которые достались на долю этой безвестно живущей и слишком долго пребывающей в тени женщине. В этом году Мери Бекер-Эдди (в то время еще Мери Бекер-Глоуер) выпускает ту "бессмертную" книгу, которая объединяет в одну систему ее теологию, философию и медицину, то есть научные дисциплины трех факультетов, ту книгу "Science and Health" 1, которая и сейчас еще является для сотен тысяч и миллионов людей самой важной после Библии.
1 "Наука и здоровье".
Отделываться от этой во многих отношениях своеобразной и отличной от других книги и объявлять ее, как это часто водится, с сердитою, презрительной или сострадательной усмешкой попросту чепухою - не годится. Все, что имеет следствием воздействие в мировом масштабе на миллионы людей, важно по меньшей мере в психологическом отношении, и уже самая техника возникновения этого библейского труда свидетельствует о необычайной решимости духа, о редком в наши дни героизме замысла. Стоит только вспомнить: с 1867 года гонимая из одного дома, от одного стола к другому женщина таскает повсюду, вместе со скудным своим скарбом, и свою рукопись. В ее скверном чемоданчике нет второго платья на смену, золотые часы с цепочкою - все ее имущество, не считая этих нескольких листов бумаги, давно уже стертых и загрязнившихся во время чтений и от периодически возобновляемых переработок. Поначалу эта знаменитая рукопись представляла собою не что иное, как точный список с "Вопросов и ответов" Квимби, дополненный ею и снабженный предисловием. Но понемногу предисловие перерастает последующий текст, ее добавки становятся с каждым разом самостоятельнее и пространнее, ибо не единожды, но два, три, четыре и пять раз перерабатывает начисто эта одержимая свое фантастическое руководство по врачеванию душ. Никогда она не приходит к концу своего труда. И десять, двадцать, тридцать лет спустя после появления книги будет она вносить в нее улучшения и изменения; никогда не даст ей эта книга покоя, никогда она не оставит в покое книгу. В 1867 году, приступая к работе, она, в качестве истой дилетантки, едва справляется с орфографией, еще менее - с языком, и менее всего - с тою огромною проблемою, на которую она отважилась; как сомнамбула, с закрытыми глазами, в каком-то таинственном сне, взбирается она на высочайшие башни, на головокружительнейшие гребни философской проблематики. Вначале она не знает, куда, собственно, ведут ее ее труд, ее дорога, не подозревает и тех трудностей, которые ждут ее. Никто ее не подбадривает, никто не предостерегает. У нее нет, в доступном ей кругу, ни одного образованного человека, ни одного специалиста, с которым она могла бы посоветоваться; и как ей надеяться, что найдется издатель для такого сумбурного нагромождения мыслей! Но с той великолепной одержимостью, которая совершенно несвойственна профессионалам и которая отличает только идущих своим, особым путем, она все пишет и пишет в неистовом экстазе пророческого своего самоощущения. И то, что должно было стать, по первоначальному замыслу, лишь орнаментацией рукописи Квимби, преобразуется постепенно в вихревую туманность, из напряженного мрака которой возникает наконец мерцающая звезда единой мысли.
Наконец, в 1874 году рукопись готова к печати. Нежданный успех у учеников и пациентов внушил ей бодрость. Пусть теперь эта новая весть, это благословенное учение дойдет до всех, проникнет в мир! Но ни один издатель не думает, разумеется, о том, чтобы рискнуть деньгами ради этого двусмысленного порождения врачебной науки и религиозной мистики. Приходится, значит, обратиться к собственному карману. Но в собственный карман - мы это увидим из дальнейшего - Мери Бекер начисто отказывается залезать даже в те времена, когда он полон и переполнен. Ей, однако, знакома уже ее сила - внушать свою волю другим людям, она уже научилась претворять фанатическую веру в себя и в свою миссию - в покорность, в слепую, пламенную готовность к жертве. Тотчас же два студента заявляют о согласии своем дать на это дело в виде аванса три тысячи долларов. Благодаря их своевременной помощи выходит в 1875 году в издательстве "Christian Science Publishing Company" 1, в Бостоне, под заглавием "Science and Health", книга книг, это второе, по мнению ее приверженцев, Евангелие христианства.
Это первое издание - четыреста пятьдесят шесть страниц убористой печати, в зеленом коленкоровом переплете, автор - тогда еще Мери Бекер-Глоуер, принадлежит в настоящее время к rarissimis 2 в книжной торговле: во всей Европе существует, вероятно, один только экземпляр его, который составительница принесла в дар философскому факультету Гейдельбергского университета, этому высшему, в глазах каждого американца, трибуналу in rebus philosophicis 3. Ho как раз этот недоступный, первый вариант, тот единственный, который ею самою составлен и не выправлен чужою рукою, кажется мне единственно пригодным для психологической оценки ее образа, ибо ни одно из последующих четырехсот или пятисот изданий не достигает уже близости к первичной, варварской прелести оригинала. В последующих изданиях немало самых отчаянных выпадов против здравого смысла, грубейших исторических и философских промахов изъято по совету образованных доброжелателей; кроме того, один бывший священник, Виггинс, взял на себя нелегкий труд расчесать дикие заросли ее языка под корректную английскую речь. Постепенно и исподволь смягчены были самые крупные несуразности, в особенности злостные выпады против врачей. Но то, что выиграла эта книга в разумности, потеряла она в отношении пламенности и великолепной ее, чисто личной угловатости; постепенно, в позднейших изданиях пантера, яростно вцепляющаяся в науку, превратилась в дикую, можно даже сказать в домашнюю кошку, которая благодушно уживается с другими домашними друзьями современного общества - с государственной моралью, с просвещением, с церковной верою; как и всякая религия, всякое евангелие, и эта новейшая, последняя религия, Christian Science, в интересах более успешного уловления душ, отошла от истоков, омещанилась и исказилась.
1 Издательство "Христианская Наука".
2 Редчайшим.
3 В делах философских.
Но как раз в первичной своей, начальной форме "Science and Health" принадлежит к замечательнейшим произведениям частной теологии, к тем метеоритическим книгам, которые, вне какой бы то ни было зависимости от окружающего, словно из чуждых миров, устремляются в самое средоточие эпохи. В этом кодексе, одновременно гениальном и нелепом в силу его неистовой и слепой целеодержимости, беспредельно смешном по ребяческой нелогичности и все же поражающем маниакальною мощью прямолинейности, есть, безусловно, нечто от средневековья, от религиозного фанатизма таких самобытных представителей теологии, как Агриппа Неттесгеймский и Яков Бёме. Элементы шарлатанства и творчества сменяются в причудливой игре мысли, самые противоположные влияния бурлят, стекаясь и растекаясь, астральная мистика Сведенборга переплетается с дешевкою популярных знаний, приобретаемых из брошюрок в десять пенни; рядом с библейским текстом приводятся вырезки из нью-йоркских газет; ослепительные образы чередуются со смехотворными и ребяческими утверждениями. Но бесспорно одно: в этом бурлении есть неизменный жар - все кипит и дергается и клокочет от взволнованности душевной, изумительнейшие пузыри выскакивают по поверхности, и если долго всматриваться в этот непрестанно кипящий в круговороте струй раскаленный котел, то глаза начинают слипаться от жара. Теряешь трезвый рассудок, кажется, что ты в фаустовской "кухне ведьм" и слышишь, как и он, "бормотание сотни тысяч глупцов"; но этот вихрящийся хаос обращается неизбежно вокруг одной и той же точки; неутомимо и непрестанно вколачивает Мери Бекер-Эдди вам в голову одну и ту же, единственную свою мысль, пока, наконец, не сдашься, не столько убежденный, сколько оглушенный. Уже как голый энергетический акт, как достижение совершенно необразованной, неученой, нелогичной женщины представляется поистине великолепным то, как она пламенным хлыстом своей одержимости вновь и вновь подгоняет, как волчок, свою бессмысленную идею и заставляет вращаться вокруг этой идеи солнце, луну и звезды, всю вселенную.
В чем же, собственно, эта новая, неслыханная идея, эта божественная, эта "divine" Science, которую она первая "rendered to human apprehension", которую Мери Бекер первая приблизила к нашему ограниченному земному пониманию? В чем по существу то мировое открытие, которое ало-розовая биография, не задумываясь, ставит в один уровень с законами Ньютона и Архимеда? Одна только мысль, одна-единственная, лучше всего выражающаяся в ее формулировке: "Unity of God and unreality of evil", что должно значить: есть только бог, и так как бог благо, то зла быть не может. В соответствии с этим никакие болезни невозможны, и мнимое их наличие есть всего только неправильная сигнализация со стороны наших чувств, "error" 1 человечества. "God is the only life and this life is truth and love and that divine truth casts out supposed error and heals the sick". (Бог есть единая жизнь, и эта жизнь есть любовь и истина, и эта божественная истина побеждает всякое заблуждение и излечивает болезнь.) Значит, болезни, старость, недомогания могут лишь постольку угнетать человека, поскольку он, в ослеплении своем, дает веру этой нелепой мысли о болезни и старости, поскольку он сам создает себе мнимую картину их наличия. На самом же деле (великая истина Science!) бог никогда не посылает человеку болезни: "God never made a man sick". Болезни, следовательно, только заблуждение человечества; против этого опасного и заразительного заблуждения, а не против болезней, вовсе невозможных, и ополчается истинное, новое искусство врачевания.
1 "Заблуждение".
Посредством такого ошеломляющего отрицания Мери Бекер в один момент порвала связь со всеми своими предшественниками как в философии, так и в медицине, и даже в теологии (ибо разве сам господь в Библии не поражает Иова проказой?). Ее непосредственные предтечи, Месмер и Квимби, как смело и настойчиво ни провозглашали они возможности врачевания, вытекающие из внушения, считались все же с болезнью, как с фактом, как с неоспоримой данностью. Болезнь была для них налицо, была у человека, и вот возникала задача устранить ее, преодолеть, "overcome" ощущение боли, а иной раз и самое страдание. При помощи ли магнетического гипноза или мысленного внушения, они честно пытались помочь больному в тяжелейшем его кризисе, "to help through", но, воздействуя через психику, все время сознавали, что перед ними действительная болезнь, страждущее человеческое тело. А Мери Бекер одним гигантским шагом переступает через эту исходную точку, она бесповоротно порывает с миром здравого смысла и опрокидывает воззрение своих предшественников, ставя попросту дело вверх ногами. Никоим образом, утверждает она, дух не может действовать на материю, "matter cannot reply to spirit", так как - логическое сальто-мортале! - никакой материи нет. Мы, люди, не материя, а божественная субстанция, "man is not matter, he is the composed idea of God". У нас нет тела, оно нам только снится, и земное наше существование всего только "dream of life in matter", сон о существовании в материальных пределах. Поэтому нельзя лечить болезни способами медицины, ибо их нет; по новому евангелию Мери Бекер-Эдди, всякая земная наука, всякое "knowledge" 1, медицина, физика, фармакология - ни на что не нужная бессмыслица и заблуждение. Мы спокойно можем взорвать динамитом на воздух наши совершенно лишние больницы и университеты: к чему все эти дорогие затеи в борьбе с заблуждением, с самовнушением человечества! Только Science может помочь человеку, просвещая его относительно "error", доказывая ему, что болезнь, старость и смерть вообще не существуют. Как только больной уразумел и воспринял эту "truth", эту никогда не слыханную новую истину, боль, опухоль, воспаление и слабость и без того ведь исчезают. "When the sick are made to realize the lie of personal sense, the body is healed". Наш бедный земной, слишком научно воспитанный, к сожалению, разум вначале смущен несколько этим "holy discovery", этим священным, недосягаемо глубоким открытием Мери Бекер-Эдди. Что же, нам простительно поддаваться чувству изумления. Вот уже три тысячи лет, знаем мы, все мудрецы, все философы Востока и Запада, богословы всяческих религий страстно и без устали раздумывают над этой проблемой из проблем - о связи между душой и телом. Мы знаем, что самые светлые умы добивались хотя бы слабого освещения этой изначальной тайны, в бесконечных догадках, с непомерной затратой страстно напрягаемых умственных сил, и что же, в 1875 году эта решительная и скорая на философию женщина одним взмахом, одним головоломным прыжком за пределы здравого смысла разрешает вопрос психофизического соотношения, диктаторски заявляя: "Soul is not in the body", душа вообще не имеет ничего общего с телом. Как просто, как трогательно просто! Колумбово яйцо найдено, конечная и изначальная проблема всяческой философии разрешена - jubilemus! 2 - и притом с такою дивной простотой, путем кастрирования действительности. Проделана радикальная коновальская операция над мыслью, устраняющая всякое телесное страдание тем, что объявляет тело попросту несуществующим - система, столь же примерно надежная и безошибочная, как если бы зубную боль пытались устранить, отхватывая больному голову.
1 "Знание".
2 Возрадуемся!
"Никакого состояния болезни нег" - выставить столь безумно смелое утверждение не так уж в конце концов трудно. Но как доказать правильность этой сумасбродной мысли? Очень просто, отвечает Мери Бекер-Эдди, прислушайтесь только, настроившись чуть-чуть религиозно, ведь это же ужасно просто: бог сотворил человека по своему образу и подобию, а бог, как вам известно, есть благое начало. Следовательно, человек может быть только божественным, а так как все, что от бога, благо, то как могут найти себе пристанище в этом отображении божьем такие виды зла, как болезнь, слабость, смерть и старчество? Самое большое, это человек может вообразить себе, может, пожалуй, представить при помощи лживых своих чувств, что тело его болит, что оно слабеет и старится, но так как он способен на такие представления лишь при помощи чувств, которым не дано непосредственно познавать бога, то мнение его "error", ошибка, и эта ошибочная вера обусловливает его страдания, "suffering is self imposed a belief and not truth". Сам бог никогда ведь не болеет, как же может недомогать его образ и подобие, живое зеркало божеской его благости? Нет, люди сами у себя крадут свое здоровье, благодаря неверию в божественное свое начало. Быть больным поэтому не только "error", заблуждение мысли, но и даже, в известном смысле, "преступление", ибо тут налицо сомнение в боге, своего рода кощунство; таким путем приписывают всеблагому возможность зла, а бог никогда не причинит зла, "God cannot be the father of error". И вот неистовое колесо ее логики катится в дикой стремительности дальше: душа это mind, и mind - это бог, и бог - это spirit, и spirit - это опять-таки truth, и truth - опять-таки бог, и бог - опять-таки благо, и так как, значит, есть только благо, то зла нет, нет смерти и прегрешения. Мы видим, что техника аргументации Мери Бекер основана исключительно на круговращении, неизменно одно абстрактное понятие сопоставляется с другим, и значения слов с такою факирскою быстротою и с такой настойчивостью пускаются по кругу, что, как в рулетке, их нельзя отличить одно от другого. И эта путаница понятий мелькает на пятистах страницах "Science and Health" в таком множестве искусных перестановок и повторений, что начинает кружиться голова и перестаешь, ошеломленный, противиться.
Я преувеличиваю? Может быть, я злонамеренно привношу в ее систему нелогичность, которой нет в существе ее построения? Ну, так я дословно приведу для примера знаменитейшее ее положение, так называемый "бессмертный тезис" Мери Бекер-Эдди, за "присвоение" которого она подала на одного из своих учеников официальную жалобу. Это бессмертное положение гласит: "Нет ни жизни, ни истины, ни разумения, ни существа в материи. Все безграничный дух (mind) и безграничное его откровение, ибо бог это все во всем. Дух - это бессмертная истина, материя - смертное заблуждение. Дух это подлинное и вечное, материя - неподлинное и преходящее. Дух - это господь, и человек - его образ и подобие, следовательно, человек не материален, а духовен". Понятно это? Нет. Тем лучше. Ибо как раз этого "credo quia absurdum" 1 требует Мери Бекер от нас, от человечества. Как раз того, чтобы мы оставили в стороне проклятый свой высокомерный земной рассудок. Вся наша нелепая "Knowledge", наша высокославная наука, двинула ли она вселенную хоть на шаг вперед? Нет, вся медицина, начиная от Асклепия, Гиппократа и Галена, создала ровным счетом нуль. "Physiology has not improved mankind" 2, диагностика и терапия ни на что не годны, к дьяволу их! "Physiology has never explained soul and had better done not to explain body". Медицинская наука не дает никаких объяснений душевным явлениям и даже телесным. Поэтому, по мнению Мери Бекер, врачи, эти "manufactures of disease", эти фабриканты болезней, как она насмешливо их именует, не только бесполезные, ненужные люди, нет, они, наоборот, вредители человечества, так как (весьма сложный оборот!), претендуя лечить болезни, в то время как на самом деле никаких болезней нет, они зловредно увековечивают прилипчивое, пагубное заблуждение, "error" - будто бы существуют какие-то болезни. И - еще один оборот! - имея перед глазами всегдашнее напоминание о болезни в лице этих по профессии существующих целителей болезней, люди начинают верить, что могут заболеть, и благодаря ложной этой вере чувствуют себя действительно больными. Таким образом (еще раз - какой изумительно смелый оборот!), врачи, фактом своего существования, вызывают, собственно говоря, болезни, вместо того чтобы лечить их: "Doctors fasten disease". В первой, начальной и чисто личной фазе Christian Science Мери Бекер-Эдди отвергает всех врачей, даже хирургов, как ни на что не нужных вредителей человеческого общества, и решительно объявляет им войну; лишь впоследствии, наученная кое-какими неудачами и тягостными судебными процессами, она умеряет свою строгость и допускает привлечение этих распространителей болезней в таких хирургического характера случаях, как перелом ноги, удаление зубов и тяжелые роды. В первый же и решающий период она признает только одного врача и только один, его метод, признает Христа, "the most scientific man of whom we have any record" 3, его, чудесного целителя, который излечивал кровоточащих и прокаженных без порошков, лекарств, пинцетов и без хирургического вмешательства, его, "который никогда не описывал болезней и только лечил их", его, который поднял расслабленного с одра болезни одним только словом: "Встань и иди!" Его методом было лечение без диагноза и терапии, единственно лишь верою. С тех пор восемнадцать столетий осмеяли и отвергли это простейшее и самое естественное лечение, пока, наконец, она, Мери Бекер-Эдди, не сделала его вновь доступным пониманию и благоговейному признанию человечества. И потому-то и дает она своей науке горделивое наименование "Christian Science", что признает своим извечным повелителем и наставником только Христа и единственным исцеляющим средством - бога. Чем больше воплотит в себе ученик ее, "healer", от этого Христова метода, чем меньше думает он о земной науке, тем более совершенной явится его целебная мощь, "То by Christ-like is to triumph over sickness and death". Достаточно, чтобы врачеватель внушил больному, как глубочайшее убеждение, основную мысль Christian Science о том, что не только его лично-индивидуальной болезни, но и болезни вообще не существует в силу богоподобия человека, - это и есть начало и конец всей его работы. Удастся ему передать свою убежденность подлинно убедительно, тогда эта вера, подобно наркотическому средству, сразу же сделает тело больного нечувствительным ко всем страданиям и болям, внушение разрушит вместе с образом страдания и все его симптомы; "not to admit disease, is to conquer it" - "отрицать болезнь значит преодолеть ее". Врачеватель, значит, ни в каком случае не должен наподобие врача исследовать симптомы и сколько-нибудь серьезно ими заниматься; наоборот, его единственная задача не видеть их, принимать их не всерьез, а как плод заблуждения, и добиться от пациента, чтобы и он точно так же не видел больше их и в них не верил. И тогда сразу, без всякого исследования, без всякого вмешательства, устранены туберкулез и сифилис, рак желудка и перелом ноги, золотуха и белокровие, все эти мнимые явления, порожденные заблуждением человеческим - и все это единственно благодаря духовному наркозу Christian Science, этому непогрешимому универсальному средству, этому "great curative principle" 4.
1 "Верую, ибо нет в этом смысла".
2 "Физиология не сделала человечество лучше".
3 "Самого ученого из людей, согласно имеющимся свидетельствам".
4 "Великому принципу врачевания".
Едва оправившись от страшного удара дубиною - от вести об отсутствии у нас тела, о лживости наших чувств, об ошибочности нашего представления о болезни, старости и смерти, - поверженный в прах разум понемногу и робко приподнимается и начинает тереть воспаленные глаза. Как, спрашиваем мы, болезней нет? Все это "error" и "bad habit", дурная привычка, и все-таки в каждый миг миллионы людей лежат в больницах и лазаретах, потрясаемые лихорадкой, разъедаемые гноем, корчась от боли, глухие, слепые, измученные, расслабленные! И вот уж тысячи лет какая-то наивная наука, в глупом своем усердии, старается при помощи микроскопов, химического анализа и самых смелых операций облегчить и распознать эти вовсе несуществующие страдания, в то время как простой веры в их призрачность достаточно для моментального исцеления? Значит, совершенно зря одурачивают миллион людей операциями, всяческими курсами и медикаментами, в то время как все эти ужасы, будь то воспаление селезенки или желчные камни, спинная сухотка или кровоточивость, шутя можно уничтожить при помощи нового "principle"? Могут ли эти титанические нагромождения страданий, эта к небу вопиющая боль несчетного множества людей быть всего только плодом ослепления и ошибки? "Да, отвечает она, - все еще есть ужасающее множество мнимобольных, но только потому, что человечество все еще не прониклось истиною христианской науки, и потому, что опаснейшая из всех болезней, вера в болезнь, совращает, в качестве непреходящей заразы, все новых и новых людей в страдание и смерть". Ни одна из эпидемий не является будто бы столь роковою, как "error" о болезни и смерти, ибо всякий человек, мнящий себя больным и жалующийся на свое страдание, заражает другого этим роковым представлением, и мука передается, таким образом, от поколения к поколению. "Но (я цитирую дословно), подобно тому как оспе поставлены были постепенно границы путем прививок, можно объявить войну и этому "злу", этой "дурной привычке" считаться с мнимыми болезнями и предстоящей якобы смертью". Стоит только привить всему человечеству сыворотку веры Christian Science, и пора недомоганий миновала, так как чем меньше будет на свете глупцов, верящих в свою болезнь, тем меньше будет возникать на земле болезней. Но до тех пор пока большинство держится еще этого пагубного заблуждения, человечество будет находиться под непрестанной угрозой болезни и смерти.