Страница:
Тегеран – Ялта – Потсдам
Сборник документов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Четверть столетия отделяет нас от событий, о которых рассказывают документы, собранные в этой книге. За прошедшие два с половиной десятилетия не только поднялись из руин и пепла военных лет новые дома и целые города, но выросло и стало взрослым поколение людей, для которых война – это, к великому счастью, лишь параграфы учебника, страницы художественной литературы, кадры кинокартин. Но время не властно над памятью народной. Внимание к периоду Великой Отечественной войны советских людей с немецко-фашистскими захватчиками не ослабевает, и каждая новая правдивая и содержательная книга об этом времени находит широкий и горячий отклик.
В 1967 году издательство «Международные отношения» выпустило книгу «Тегеран – Ялта – Потсдам» – сборник документов конференций руководителей трех стран антигитлеровской коалиции, проходивших в Тегеране (28 ноября – 1 декабря 1943 г.), Ялте (4—11 февраля 1945 г.) и Потсдаме (17 июля – 2 августа 1945 г.) Книга была встречена с большим интересом, переведена на ряд иностранных языков и быстро разошлась. И это несмотря на то, что впервые в нашей стране советские записи заседаний конференций (как известно, на конференциях не велось каких-либо согласованных записей или стенограмм; каждая делегация вела записи самостоятельно) трех держав в Тегеране, Ялте и Потсдаме публиковались еще в 1961–1966 годах в журнале «Международная жизнь».
После выхода в свет первого издания книги «Тегеран – Ялта – Потсдам» редакция получила множество писем.
«Хотя документы, вошедшие в Сборник, публиковались ранее в журнале „Международная жизнь“, – писал читатель из г. Чебоксары, – издание их отдельной книгой дает возможность ознакомиться с этими важными материалами более широкому кругу людей».
Одна из ленинградских читательниц, отмечая большое впечатление, произведенное на нее публикацией документов, считает, что такую книгу, как «Тегеран – Ялта – Потсдам», «неплохо было бы иметь на своем столе каждому трудящемуся».
Авторы многочисленных писем – люди разных поколений, профессий и областей знания. Все они отмечают актуальность и значимость Сборника документов, просят переиздать его, снабдив предисловием и выпустив большим тиражом.
Предлагаемое вниманию читателей второе издание книги «Тегеран – Ялта – Потсдам» дополнено записями нескольких бесед И. В. Сталина с Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем, состоявшихся в 1943 году в Тегеране.
Эта книга выпускается в знаменательном 1970 году, когда советский народ и все миролюбивые люди отмечают 25-летие разгрома фашистской Германии. Представленные в Сборнике документы красноречиво говорят о той колоссальной работе, которую вели КПСС и Советское правительство в области внешней политики и дипломатии в целях обеспечения полной победы над врагом и установления справедливого и устойчивого мира.
В послевоенные годы на Западе было предпринято немало попыток фальсифицировать дух и содержание конференций союзников, извратить смысл их решений. Этому способствовали, в частности, разного рода «документальные публикации», многочисленные мемуары, книги, брошюры, статьи «очевидцев». В США, ФРГ, Англии ряд авторов, стремясь своими исследованиями оправдать реакционный курс правящих кругов этих стран, пытаются в ложном свете представить те или иные стороны внешней политики и дипломатии Советского Союза – страны, которая приняла на себя основную тяжесть войны против гитлеровской Германии и внесла решающий вклад в дело победы над фашизмом.
Разумеется, спекуляции вокруг конференций союзных держав – не единственная попытка буржуазных ученых и политиков в извращенном виде изложить историю второй мировой войны.
С целью исказить роль Советского Союза в войне и принизить значение побед Советской Армии буржуазные фальсификаторы истории пускают в ход различного рода теории о «роковых ошибках» Гитлера, дают противоречащую исторической правде хронологию «поворотных пунктов» войны и т. п.
Так, одни всячески навязывают мысль о том, что поражение Германии носило случайный характер. Гитлеровский фельдмаршал Манштейн в книге «Потерянные победы» пытается, в частности, доказать, что если бы Гитлер следовал советам военных специалистов (и конечно, советам самого Манштейна), то ход и исход войны были бы совершенно иными.
Другие исследователи превозносят победы англо-американских войск в Африке, на Дальнем Востоке и лишь вскользь, между прочим говорят о боях на советско-германском фронте. Таким образом, оказывается, что поворотными пунктами второй мировой войны были не героическая защита Москвы, не историческая Сталинградская битва и сражение на Курской дуге, внесшие коренной перелом в ход войны, а сражение под Эль-Аламейном в октябре 1942 года, когда английские войска в Северной Африке одержали победу над итало-немецкой группировкой Роммеля, а также битва в Коралловом море и у о. Мидуэй.
Английский историк Дж. Фуллер, например, в такой последовательности называет победы над гитлеровской Германией: сначала морское сражение у о. Мидуэй на Тихом океане, затем победа под Эль-Аламейном и высадка англо-американских войск в Африке и наконец – Сталинградская битва.[1]
Подобные «концепции», разумеется, не выдерживают критики. С такой же, мягко говоря, недобросовестностью излагается и ход переговоров на межсоюзнических конференциях. Так, пытаясь пересмотреть суть и значение Тегеранской конференции, буржуазные ученые выдвинули версию об «уступчивости Рузвельта Сталину», в результате чего Черчилль со своей военно-политической программой якобы оказался в изоляции.
Если в первые послевоенные годы Крымскую конференцию именовали в США «высшей точкой единства большой тройки» и одобряли ее результаты, то впоследствии Ялта в устах реакционных американских историков стала синонимом предательства, изображалась ими как некий новый «Мюнхен», где США и Англия капитулировали перед Советской Россией.
Фальсификация Потсдамской конференции идет прежде всего по линии извращения вопроса о границах Польши. Английский буржуазный историк Уилмот утверждает, будто «Сталин уполномочил польское правительство принять под управление германские территории до рек Одера и Нейсе, линии, которую президент и премьер-министр никогда не признавали».[2] В то время как общеизвестно, что вопрос о границах обсуждался еще на Тегеранской и Крымской конференциях и именно в Ялте было достигнуто решение о передаче Польше земель вплоть до реки Одер.[3]
Это лишь некоторые примеры грубого искажения исторической правды буржуазной наукой.
Ссылаясь на архивные документы и как бы выступая под маской «объективности», буржуазные ученые пытаются ввести читателя, и прежде всего молодое поколение, не знавшее ужасов фашизма, в заблуждение, создать превратное представление о ходе и значении важнейших событий второй мировой войны.
Собранные в книге «Тегеран – Ялта – Потсдам» материалы открывают путь к правильному определению политических курсов участвовавших в конференциях держав, выявлению их тактических и стратегических целей как в период войны, так и в послевоенное время. Установление истины о позициях и намерениях ведущих стран антигитлеровской коалиции представляет не только чисто научный, исторический интерес, но имеет большое актуальное значение.
Материалы конференций еще раз свидетельствуют о неизменной верности Советского Союза делу мира, демократии и прогресса, о его неустанной борьбе за создание условий, навсегда исключающих возрождение нацистской и милитаристской Германии и повторение агрессии, о стремлении СССР к справедливому урегулированию послевоенных проблем в интересах народов, о его всемерном содействии международному сотрудничеству.
Дело не только в том, что между тремя великими державами существовали серьезные разногласия по ряду коренных военных и политических вопросов. Существовали трудности и другого порядка, иногда чисто престижного характера и т. п. Вот что пишет У. Черчилль по поводу подготовки первой встречи глав правительств трех держав в Тегеране: «В принципе было достигнуто общее согласие относительно того, что она должна быть организована в самом ближайшем будущем, но тот, кто сам не участвовал во всем этом, не может представить себе, сколько тревоги и осложнений пришлось испытать, прежде чем была достигнута договоренность о времени, месте и обстановке этой первой конференции большой тройки, как ее стали называть потом».[4]
Шли довольно длительные переговоры по поводу места проведения первой, да и последующих встреч глав трех правительств. Англичане и американцы, например, называли различные удобные для них места, где они хотели бы организовать конференцию. Они предлагали Каир, Асмару, порты восточной части Средиземного моря, окрестности Багдада, Басру и т. д. Черчилль даже предложил провести встречу в пустыне. «В пустыне есть место, – писал он 14 октября 1943 г. Рузвельту, – которое я теперь именую „Кипром“, но настоящее название которого – Хатбания. Сюда Вам было бы гораздо легче прибыть из Каира, чем в „Кайр Три“ (условное название Тегерана. – Авт.), а для дяди Джо (И. В. Сталин. – Авт.) это лишь немного дальше. Мы могли бы разбить здесь три лагеря и жить комфортабельно в полном уединении и безопасности. Я собираюсь заняться деталями на случай согласия троицы».[5]
В своих посланиях Сталину и Черчиллю американский президент в основном ссылался на то, что он не может покинуть страну надолго по конституционным причинам. «Я должен с сожалением сказать, – писал Рузвельт главе Советского правительства, – что мне, главе государства, нельзя выехать в то место, где я не могу выполнять свои обязанности согласно нашей конституции… Поэтому с большим сожалением я должен сообщить Вам, что я не смогу отправиться в Тегеран. Члены моего кабинета и руководители законодательных органов полностью согласны с этим».[6] В этом же послании Рузвельт предложил Басру, Асмару, Багдад и даже Анкару в качестве предполагаемого места встречи.
Все это свидетельствует о тех трудностях, которые пришлось преодолевать на пути к встрече трех руководителей. Трудности эти, разумеется, были не чисто технического характера. Наши союзники и в этом вопросе пытались игнорировать реальную обстановку, сложившуюся в войне против фашистской Германии, выдвигая на первый план не интересы дела, а соображения престижного порядка.
Советское правительство с самого начала считало наиболее подходящим местом встречи глав трех государств Тегеран. Оно исходило из следующего. В ходе наступления советских войск летом и осенью 1943 года выяснилось, что наши войска могут и впредь продолжать наступательные операции против германской армии, и при этом складывалось такое положение, когда летняя кампания перерастала в зимнюю. «Все мои коллеги считают, – писал И. В. Сталин Рузвельту 19 октября 1943 г., – что эти операции требуют повседневного руководства Главной ставки и моей личной связи с командованием. В Тегеране эти условия могут быть обеспечены наличием проволочной телеграфной и телефонной связи с Москвой, чего нельзя сказать о других местах. Именно поэтому мои коллеги настаивают на Тегеране как месте встречи».[7]
После длительных переговоров союзники согласились на встречу в Тегеране. При этом надо иметь в виду, что блестящие победы советских войск, историческое сражение под Сталинградом сыграли свою роль и в этом деле. Наши союзники видели воочию, что Советская Армия наращивает с каждым днем удары по врагу, что она способна одна освободить Европу от гитлеризма. Нельзя не обратить внимания в связи с этим на замечание У. Черчилля, высказанное в одном из его посланий Рузвельту, которое наглядно показывает тревогу британского премьер-министра за развитие и исход событий. Имеется в виду его заявление о том, что «кампания 1944 года будет гораздо более опасной, чем все, что мы предпринимали до сих пор, и лично я беспокоюсь за ее исход больше, чем я беспокоился за 1941, 1942 или 1943 годы».[8]
Вопрос о месте проведения последующих двух конференций глав трех правительств также был предметом серьезных переговоров. Однако он решался уже сравнительно быстрее, чем это было при подготовке Тегеранской конференции. Очевидно, это объяснялось прежде всего стремительным развитием событий на фронтах Отечественной войны, создавшим новую обстановку в Европе. Теперь наши союзники сами были заинтересованы в созыве этих конференций. Особую активность в этом отношении проявлял премьер-министр Великобритании. Он был недоволен своими американскими коллегами, обвинял их в том, что «до их сознания очень медленно доходило резкое усиление коммунистического влияния, которое предшествовало и следовало за продвижением мощных армий, управлявшихся из Кремля».[9]
По мере приближения победы над фашистской Германией тревога и страх перед будущим у Черчилля усиливались. Читая его мемуары, относящиеся к последнему периоду войны, невольно приходишь к выводу, что он в это время был занят не столько делами ведения войны, сколько размышлениями о будущем и главным образом вынашиванием планов против демократического движения в Европе, против Советского Союза, великая армия которого приносила свободу и независимость европейским народам. «Коммунизм поднимал голову за победоносным русским фронтом, – сетовал Черчилль. – Россия была спасительницей, а коммунизм – евангелием, которое она с собой несла».[10] Его постоянно преследовал вопрос: «Гитлер и гитлеризм… обречены, но что произойдет после Гитлера?».[11]
Стремясь повлиять на течение событий, правящие круги Англии и США в то же время не могли не учитывать все возрастающую роль и авторитет Советского Союза на международной арене. Они вынуждены были считаться с объективной реальностью, которая сложилась в результате того, что Советский Союз, его вооруженные силы играли и сыграли решающую роль в разгроме фашистских полчищ. Именно эти обстоятельства явились главной причиной, толкавшей правительства союзных держав на переговоры и на проведение встреч на высшем уровне.
11 мая 1945 г., то есть через 2 дня после победы над Германией, Черчилль писал новому президенту США Трумэну: «Я считаю, что мы должны вместе или по отдельности в один и тот же момент обратиться к Сталину с приглашением встретиться с ним в июле в каком-нибудь неразрушенном городе Германии, о котором мы договоримся, чтобы провести трехстороннее совещание. Нам не следует встречаться в каком-либо пункте в пределах нынешней русской военной зоны. Мы шли ему навстречу два раза подряд». И тут же он высказал сомнение в том, чтобы «с помощью каких-либо соблазнов от Сталина удалось добиться предложения о трехсторонней встрече».[12] Его тогда уже обуревала идея о так называемом «железном занавесе» между Востоком и Западом, который в послевоенные годы стал своеобразным символом «холодной войны». Через три дня после великой победы в послании президенту США Черчилль писал: «Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него».[13]
Таковы коротко обстоятельства, которые побуждали наших союзников идти на проведение совещаний на уровне глав правительств. На этих совещаниях обсуждался большой круг вопросов, непосредственно связанных с военным и политическим сотрудничеством трех держав в ведении войны против общих врагов, а также с послевоенным устройством.
Уинстон Черчилль, а затем и многие западные историки впоследствии пытались объяснить нарушение этой договоренности чуть ли не каким-то тактическим маневром в отношении гитлеровской Германии. В своих мемуарах Черчилль пишет, что такое публичное заявление могло бы внушить немцам опасение и «задержать как можно больше их войск на Западе».[15] Оправдывая свои действия, он ссылается на памятную записку, которую вручил В. М. Молотову, где якобы он не связывал себя подобным обязательством. Однако и «памятная записка» говорит не в пользу ее автора. Текст ее приводится в мемуарах английского премьера. «Записка» начинается буквально следующими словами: «Мы ведем подготовку к высадке на континенте в августе или в сентябре 1942 года».[16]
О том, что правительства Англии и США злонамеренно нарушили достигнутое соглашение о втором фронте, свидетельствуют и их практические действия. Всем известно, что целью поездки Черчилля в Москву в середине августа 1942 года было сообщить Советскому правительству о том, ч-то англо-американские союзники не намерены открыть второй фронт. Накануне отъезда, 5 августа 1942 т., он писал Рузвельту, что у него «несколько неприятная задача», и просил президента помочь ему в выполнении этой «неприятной миссии».[17] Об этом же он думал в самолете, когда летел из Тегерана в Москву: «Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее, большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: „Не будет второго фронта в 1942 году“. Это было все равно что везти большой кусок льда на Северный полюс. Тем не менее я был уверен, что я обязан лично сообщить им факты и поговорить обо всем этом лицом к лицу со Сталиным…».[18] «Эта поездка была моим долгом. Теперь им известно самое худшее…»,[19] – писал после визита в Москву Черчилль американскому президенту.
Спрашивается: если не было серьезной договоренности об открытии второго фронта в 1942 году, почему же британский премьер решился на такой далекий вояж? Почему он с такими тяжелыми раздумьями летел в Москву? И, наконец, почему он считал свою миссию такой неприятной?
Совершенно ясно, что наши англо-американские союзники, нарушив соглашение об открытии второго фронта в 1942 году, вынуждены были выкручиваться, оправдывать свое поведение не только перед Советским Союзом, который вел в это время смертельную схватку один на один с германским фашизмом, но и перед мировым общественным мнением, перед народами своих стран. Кроме того, первая поездка Черчилля в Москву не могла не преследовать определенных, так сказать, разведывательных целей. Величайший ненавистник Советской России, очевидно, сам лично хотел проверить, на что она способна, выдержит ли натиск нацистских орд. Не случайно, видимо, главой Советского правительства была произнесена «довольно длинная речь» об «Интеллидженс сервис» на обеде в Кремле, устроенном в честь британского премьер-министра. Правда, последний воспринял речь как комплимент.[20]
Второй фронт, как известно, не был открыт ни в 1942 году, ни в 1943 году. Поэтому вопрос об осуществлении операции «Оверлорд» (условное название операции по высадке англо-американских войск в Северной Франции) и накануне, и на самой конференции в Тегеране оставался в центре внимания глав правительств трех держав.
На Московской конференции министров иностранных дел в октябре 1943 года по инициативе Советского правительства рассматривались «мероприятия по сокращению сроков войны против Германии и ее союзников в Европе». Представители Англии и США сообщили, что на англо-американской встрече в Квебеке было принято решение об осуществлении плана вторжения в Северную Францию в 1944 году. Однако они всячески уклонялись от определения сроков операции. Они говорили, что готовы осуществить вторжение, как только климатические условия в районе Ла-Манша это позволят. Кроме того, реализацию плана вторжения они оговорили целым рядом условий военного порядка.[21]
Советский Союз, как и прежде, придавал большое значение открытию второго фронта как важному фактору сокращения сроков войны.
Однако решение вопроса о конкретных сроках начала операции умышленно затягивалось англо-американской стороной. К тому же не был назначен к концу 1943 года командующий союзническими войсками, которым предстояло высадиться на территорию Северной Франции.
На Тегеранской конференции советская делегация настаивала на вторжении союзных войск в Северную Францию в течение мая 1944 года.[22] Она исходила из того, что с точки зрения благоприятных климатических условий это время самое подходящее для проведения такой операции.
Уинстон Черчилль на конференции приложил немало усилий к тому, чтобы уйти от конкретного решения вопросов, связанных с открытием второго фронта. На требование советской делегации начать осуществление операции в Северной Франции примерно 10–15—20 мая Черчилль заявил: «Я не могу дать такого обязательства».[23] При этом он пытался прикрыть свою позицию на сей раз разглагольствованиями о военных действиях в районе Средиземного моря, имевшими явно второстепенное значение: «…Я не думаю, что те многие возможности, которые имеются в Средиземном море, должны быть немилосердно отвергнуты, как не имеющие значения, из-за того, что использование их задержит осуществление операции „Оверлорд“ на 2–3 месяца».[24]
Надо иметь в виду, что по этому вопросу существовали разногласия и между самими нашими союзниками. Это видно и из материалов Тегеранской конференции. Президент США Рузвельт, например, не поддерживал главу британского правительства в его попытках сорвать намеченные сроки операции на Западе. В момент наибольшего накала обстановки на конференции вокруг этого вопроса он заявил: «Я возражаю против отсрочки операции „Оверлорд“, в то время как г-н Черчилль больше подчеркивает важность операции в Средиземном море».[25] По возвращении из Тегерана глава Советского правительства сказал: «Рузвельт дал твердое слово открыть широкие действия во Франции в 1944 году. Думаю, что он слово сдержит. Ну, а если не сдержит, у нас хватит и своих сил добить гитлеровскую Германию».[26]
В 1967 году издательство «Международные отношения» выпустило книгу «Тегеран – Ялта – Потсдам» – сборник документов конференций руководителей трех стран антигитлеровской коалиции, проходивших в Тегеране (28 ноября – 1 декабря 1943 г.), Ялте (4—11 февраля 1945 г.) и Потсдаме (17 июля – 2 августа 1945 г.) Книга была встречена с большим интересом, переведена на ряд иностранных языков и быстро разошлась. И это несмотря на то, что впервые в нашей стране советские записи заседаний конференций (как известно, на конференциях не велось каких-либо согласованных записей или стенограмм; каждая делегация вела записи самостоятельно) трех держав в Тегеране, Ялте и Потсдаме публиковались еще в 1961–1966 годах в журнале «Международная жизнь».
После выхода в свет первого издания книги «Тегеран – Ялта – Потсдам» редакция получила множество писем.
«Хотя документы, вошедшие в Сборник, публиковались ранее в журнале „Международная жизнь“, – писал читатель из г. Чебоксары, – издание их отдельной книгой дает возможность ознакомиться с этими важными материалами более широкому кругу людей».
Одна из ленинградских читательниц, отмечая большое впечатление, произведенное на нее публикацией документов, считает, что такую книгу, как «Тегеран – Ялта – Потсдам», «неплохо было бы иметь на своем столе каждому трудящемуся».
Авторы многочисленных писем – люди разных поколений, профессий и областей знания. Все они отмечают актуальность и значимость Сборника документов, просят переиздать его, снабдив предисловием и выпустив большим тиражом.
Предлагаемое вниманию читателей второе издание книги «Тегеран – Ялта – Потсдам» дополнено записями нескольких бесед И. В. Сталина с Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем, состоявшихся в 1943 году в Тегеране.
Эта книга выпускается в знаменательном 1970 году, когда советский народ и все миролюбивые люди отмечают 25-летие разгрома фашистской Германии. Представленные в Сборнике документы красноречиво говорят о той колоссальной работе, которую вели КПСС и Советское правительство в области внешней политики и дипломатии в целях обеспечения полной победы над врагом и установления справедливого и устойчивого мира.
* * *
Большой интерес к публикуемым документам объясняется тем, что Тегеранская, Крымская (Ялтинская) и Потсдамская конференции руководителей Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании занимают особое место в истории дипломатии, в истории второй мировой войны. Материалы встреч «большой тройки» свидетельствуют о том, что конференции в значительной мере способствовали объединению усилий стран антигитлеровской коалиции в их борьбе против фашистской Германии и милитаристской Японии. Эти знаменательные конференции не только приблизили день победы над общим врагом, но вместе с тем в Тегеране, Ялте и Потсдаме были заложены основы послевоенного устройства мира. Конференции глав трех держав наглядно доказали возможность успешного сотрудничества государств независимо от их общественного строя.В послевоенные годы на Западе было предпринято немало попыток фальсифицировать дух и содержание конференций союзников, извратить смысл их решений. Этому способствовали, в частности, разного рода «документальные публикации», многочисленные мемуары, книги, брошюры, статьи «очевидцев». В США, ФРГ, Англии ряд авторов, стремясь своими исследованиями оправдать реакционный курс правящих кругов этих стран, пытаются в ложном свете представить те или иные стороны внешней политики и дипломатии Советского Союза – страны, которая приняла на себя основную тяжесть войны против гитлеровской Германии и внесла решающий вклад в дело победы над фашизмом.
Разумеется, спекуляции вокруг конференций союзных держав – не единственная попытка буржуазных ученых и политиков в извращенном виде изложить историю второй мировой войны.
С целью исказить роль Советского Союза в войне и принизить значение побед Советской Армии буржуазные фальсификаторы истории пускают в ход различного рода теории о «роковых ошибках» Гитлера, дают противоречащую исторической правде хронологию «поворотных пунктов» войны и т. п.
Так, одни всячески навязывают мысль о том, что поражение Германии носило случайный характер. Гитлеровский фельдмаршал Манштейн в книге «Потерянные победы» пытается, в частности, доказать, что если бы Гитлер следовал советам военных специалистов (и конечно, советам самого Манштейна), то ход и исход войны были бы совершенно иными.
Другие исследователи превозносят победы англо-американских войск в Африке, на Дальнем Востоке и лишь вскользь, между прочим говорят о боях на советско-германском фронте. Таким образом, оказывается, что поворотными пунктами второй мировой войны были не героическая защита Москвы, не историческая Сталинградская битва и сражение на Курской дуге, внесшие коренной перелом в ход войны, а сражение под Эль-Аламейном в октябре 1942 года, когда английские войска в Северной Африке одержали победу над итало-немецкой группировкой Роммеля, а также битва в Коралловом море и у о. Мидуэй.
Английский историк Дж. Фуллер, например, в такой последовательности называет победы над гитлеровской Германией: сначала морское сражение у о. Мидуэй на Тихом океане, затем победа под Эль-Аламейном и высадка англо-американских войск в Африке и наконец – Сталинградская битва.[1]
Подобные «концепции», разумеется, не выдерживают критики. С такой же, мягко говоря, недобросовестностью излагается и ход переговоров на межсоюзнических конференциях. Так, пытаясь пересмотреть суть и значение Тегеранской конференции, буржуазные ученые выдвинули версию об «уступчивости Рузвельта Сталину», в результате чего Черчилль со своей военно-политической программой якобы оказался в изоляции.
Если в первые послевоенные годы Крымскую конференцию именовали в США «высшей точкой единства большой тройки» и одобряли ее результаты, то впоследствии Ялта в устах реакционных американских историков стала синонимом предательства, изображалась ими как некий новый «Мюнхен», где США и Англия капитулировали перед Советской Россией.
Фальсификация Потсдамской конференции идет прежде всего по линии извращения вопроса о границах Польши. Английский буржуазный историк Уилмот утверждает, будто «Сталин уполномочил польское правительство принять под управление германские территории до рек Одера и Нейсе, линии, которую президент и премьер-министр никогда не признавали».[2] В то время как общеизвестно, что вопрос о границах обсуждался еще на Тегеранской и Крымской конференциях и именно в Ялте было достигнуто решение о передаче Польше земель вплоть до реки Одер.[3]
Это лишь некоторые примеры грубого искажения исторической правды буржуазной наукой.
Ссылаясь на архивные документы и как бы выступая под маской «объективности», буржуазные ученые пытаются ввести читателя, и прежде всего молодое поколение, не знавшее ужасов фашизма, в заблуждение, создать превратное представление о ходе и значении важнейших событий второй мировой войны.
Собранные в книге «Тегеран – Ялта – Потсдам» материалы открывают путь к правильному определению политических курсов участвовавших в конференциях держав, выявлению их тактических и стратегических целей как в период войны, так и в послевоенное время. Установление истины о позициях и намерениях ведущих стран антигитлеровской коалиции представляет не только чисто научный, исторический интерес, но имеет большое актуальное значение.
Материалы конференций еще раз свидетельствуют о неизменной верности Советского Союза делу мира, демократии и прогресса, о его неустанной борьбе за создание условий, навсегда исключающих возрождение нацистской и милитаристской Германии и повторение агрессии, о стремлении СССР к справедливому урегулированию послевоенных проблем в интересах народов, о его всемерном содействии международному сотрудничеству.
* * *
Говоря о работе конференций трех держав, надо мысленно представить себе, в каких исторических условиях они проводились, какие огромные трудности преодолевались на пути к Тегерану, Ялте и Потсдаму. Даже сам процесс подготовки к этим встречам был сопряжен с большими препятствиями, он каждый раз требовал огромных усилий не только в сфере дипломатии. Победы Советской Армии на фронтах Отечественной войны, как правило, делали более сговорчивыми наших партнеров по переговорам.Дело не только в том, что между тремя великими державами существовали серьезные разногласия по ряду коренных военных и политических вопросов. Существовали трудности и другого порядка, иногда чисто престижного характера и т. п. Вот что пишет У. Черчилль по поводу подготовки первой встречи глав правительств трех держав в Тегеране: «В принципе было достигнуто общее согласие относительно того, что она должна быть организована в самом ближайшем будущем, но тот, кто сам не участвовал во всем этом, не может представить себе, сколько тревоги и осложнений пришлось испытать, прежде чем была достигнута договоренность о времени, месте и обстановке этой первой конференции большой тройки, как ее стали называть потом».[4]
Шли довольно длительные переговоры по поводу места проведения первой, да и последующих встреч глав трех правительств. Англичане и американцы, например, называли различные удобные для них места, где они хотели бы организовать конференцию. Они предлагали Каир, Асмару, порты восточной части Средиземного моря, окрестности Багдада, Басру и т. д. Черчилль даже предложил провести встречу в пустыне. «В пустыне есть место, – писал он 14 октября 1943 г. Рузвельту, – которое я теперь именую „Кипром“, но настоящее название которого – Хатбания. Сюда Вам было бы гораздо легче прибыть из Каира, чем в „Кайр Три“ (условное название Тегерана. – Авт.), а для дяди Джо (И. В. Сталин. – Авт.) это лишь немного дальше. Мы могли бы разбить здесь три лагеря и жить комфортабельно в полном уединении и безопасности. Я собираюсь заняться деталями на случай согласия троицы».[5]
В своих посланиях Сталину и Черчиллю американский президент в основном ссылался на то, что он не может покинуть страну надолго по конституционным причинам. «Я должен с сожалением сказать, – писал Рузвельт главе Советского правительства, – что мне, главе государства, нельзя выехать в то место, где я не могу выполнять свои обязанности согласно нашей конституции… Поэтому с большим сожалением я должен сообщить Вам, что я не смогу отправиться в Тегеран. Члены моего кабинета и руководители законодательных органов полностью согласны с этим».[6] В этом же послании Рузвельт предложил Басру, Асмару, Багдад и даже Анкару в качестве предполагаемого места встречи.
Все это свидетельствует о тех трудностях, которые пришлось преодолевать на пути к встрече трех руководителей. Трудности эти, разумеется, были не чисто технического характера. Наши союзники и в этом вопросе пытались игнорировать реальную обстановку, сложившуюся в войне против фашистской Германии, выдвигая на первый план не интересы дела, а соображения престижного порядка.
Советское правительство с самого начала считало наиболее подходящим местом встречи глав трех государств Тегеран. Оно исходило из следующего. В ходе наступления советских войск летом и осенью 1943 года выяснилось, что наши войска могут и впредь продолжать наступательные операции против германской армии, и при этом складывалось такое положение, когда летняя кампания перерастала в зимнюю. «Все мои коллеги считают, – писал И. В. Сталин Рузвельту 19 октября 1943 г., – что эти операции требуют повседневного руководства Главной ставки и моей личной связи с командованием. В Тегеране эти условия могут быть обеспечены наличием проволочной телеграфной и телефонной связи с Москвой, чего нельзя сказать о других местах. Именно поэтому мои коллеги настаивают на Тегеране как месте встречи».[7]
После длительных переговоров союзники согласились на встречу в Тегеране. При этом надо иметь в виду, что блестящие победы советских войск, историческое сражение под Сталинградом сыграли свою роль и в этом деле. Наши союзники видели воочию, что Советская Армия наращивает с каждым днем удары по врагу, что она способна одна освободить Европу от гитлеризма. Нельзя не обратить внимания в связи с этим на замечание У. Черчилля, высказанное в одном из его посланий Рузвельту, которое наглядно показывает тревогу британского премьер-министра за развитие и исход событий. Имеется в виду его заявление о том, что «кампания 1944 года будет гораздо более опасной, чем все, что мы предпринимали до сих пор, и лично я беспокоюсь за ее исход больше, чем я беспокоился за 1941, 1942 или 1943 годы».[8]
Вопрос о месте проведения последующих двух конференций глав трех правительств также был предметом серьезных переговоров. Однако он решался уже сравнительно быстрее, чем это было при подготовке Тегеранской конференции. Очевидно, это объяснялось прежде всего стремительным развитием событий на фронтах Отечественной войны, создавшим новую обстановку в Европе. Теперь наши союзники сами были заинтересованы в созыве этих конференций. Особую активность в этом отношении проявлял премьер-министр Великобритании. Он был недоволен своими американскими коллегами, обвинял их в том, что «до их сознания очень медленно доходило резкое усиление коммунистического влияния, которое предшествовало и следовало за продвижением мощных армий, управлявшихся из Кремля».[9]
По мере приближения победы над фашистской Германией тревога и страх перед будущим у Черчилля усиливались. Читая его мемуары, относящиеся к последнему периоду войны, невольно приходишь к выводу, что он в это время был занят не столько делами ведения войны, сколько размышлениями о будущем и главным образом вынашиванием планов против демократического движения в Европе, против Советского Союза, великая армия которого приносила свободу и независимость европейским народам. «Коммунизм поднимал голову за победоносным русским фронтом, – сетовал Черчилль. – Россия была спасительницей, а коммунизм – евангелием, которое она с собой несла».[10] Его постоянно преследовал вопрос: «Гитлер и гитлеризм… обречены, но что произойдет после Гитлера?».[11]
Стремясь повлиять на течение событий, правящие круги Англии и США в то же время не могли не учитывать все возрастающую роль и авторитет Советского Союза на международной арене. Они вынуждены были считаться с объективной реальностью, которая сложилась в результате того, что Советский Союз, его вооруженные силы играли и сыграли решающую роль в разгроме фашистских полчищ. Именно эти обстоятельства явились главной причиной, толкавшей правительства союзных держав на переговоры и на проведение встреч на высшем уровне.
11 мая 1945 г., то есть через 2 дня после победы над Германией, Черчилль писал новому президенту США Трумэну: «Я считаю, что мы должны вместе или по отдельности в один и тот же момент обратиться к Сталину с приглашением встретиться с ним в июле в каком-нибудь неразрушенном городе Германии, о котором мы договоримся, чтобы провести трехстороннее совещание. Нам не следует встречаться в каком-либо пункте в пределах нынешней русской военной зоны. Мы шли ему навстречу два раза подряд». И тут же он высказал сомнение в том, чтобы «с помощью каких-либо соблазнов от Сталина удалось добиться предложения о трехсторонней встрече».[12] Его тогда уже обуревала идея о так называемом «железном занавесе» между Востоком и Западом, который в послевоенные годы стал своеобразным символом «холодной войны». Через три дня после великой победы в послании президенту США Черчилль писал: «Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него».[13]
Таковы коротко обстоятельства, которые побуждали наших союзников идти на проведение совещаний на уровне глав правительств. На этих совещаниях обсуждался большой круг вопросов, непосредственно связанных с военным и политическим сотрудничеством трех держав в ведении войны против общих врагов, а также с послевоенным устройством.
* * *
Среди крупных военных проблем, обсуждавшихся союзниками, видное место занимает открытие второго фронта. История вопроса как будто общеизвестна. Однако фальсификаторы на Западе до сих пор не унимаются в своих попытках обелить политику правительств Англии и США и извратить советскую позицию по этому вопросу. Вопреки историческим фактам они стремятся доказать недоказуемое: якобы правящие круги Англии и США не нарушили достигнутой договоренности с Советским Союзом об открытии второго фронта еще в 1942 году. Как известно, об этом было достигнуто соглашение в июне 1942 года во время пребывания советского наркома иностранных дел В. М. Молотова в Лондоне. В англо-советском коммюнике, опубликованном 11 июня, говорилось: «Во время переговоров В. М. Молотова с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем между обеими сторонами была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году».[14] Речь шла о высадке англо-американских войск в Северную Францию.Уинстон Черчилль, а затем и многие западные историки впоследствии пытались объяснить нарушение этой договоренности чуть ли не каким-то тактическим маневром в отношении гитлеровской Германии. В своих мемуарах Черчилль пишет, что такое публичное заявление могло бы внушить немцам опасение и «задержать как можно больше их войск на Западе».[15] Оправдывая свои действия, он ссылается на памятную записку, которую вручил В. М. Молотову, где якобы он не связывал себя подобным обязательством. Однако и «памятная записка» говорит не в пользу ее автора. Текст ее приводится в мемуарах английского премьера. «Записка» начинается буквально следующими словами: «Мы ведем подготовку к высадке на континенте в августе или в сентябре 1942 года».[16]
О том, что правительства Англии и США злонамеренно нарушили достигнутое соглашение о втором фронте, свидетельствуют и их практические действия. Всем известно, что целью поездки Черчилля в Москву в середине августа 1942 года было сообщить Советскому правительству о том, ч-то англо-американские союзники не намерены открыть второй фронт. Накануне отъезда, 5 августа 1942 т., он писал Рузвельту, что у него «несколько неприятная задача», и просил президента помочь ему в выполнении этой «неприятной миссии».[17] Об этом же он думал в самолете, когда летел из Тегерана в Москву: «Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее, большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: „Не будет второго фронта в 1942 году“. Это было все равно что везти большой кусок льда на Северный полюс. Тем не менее я был уверен, что я обязан лично сообщить им факты и поговорить обо всем этом лицом к лицу со Сталиным…».[18] «Эта поездка была моим долгом. Теперь им известно самое худшее…»,[19] – писал после визита в Москву Черчилль американскому президенту.
Спрашивается: если не было серьезной договоренности об открытии второго фронта в 1942 году, почему же британский премьер решился на такой далекий вояж? Почему он с такими тяжелыми раздумьями летел в Москву? И, наконец, почему он считал свою миссию такой неприятной?
Совершенно ясно, что наши англо-американские союзники, нарушив соглашение об открытии второго фронта в 1942 году, вынуждены были выкручиваться, оправдывать свое поведение не только перед Советским Союзом, который вел в это время смертельную схватку один на один с германским фашизмом, но и перед мировым общественным мнением, перед народами своих стран. Кроме того, первая поездка Черчилля в Москву не могла не преследовать определенных, так сказать, разведывательных целей. Величайший ненавистник Советской России, очевидно, сам лично хотел проверить, на что она способна, выдержит ли натиск нацистских орд. Не случайно, видимо, главой Советского правительства была произнесена «довольно длинная речь» об «Интеллидженс сервис» на обеде в Кремле, устроенном в честь британского премьер-министра. Правда, последний воспринял речь как комплимент.[20]
Второй фронт, как известно, не был открыт ни в 1942 году, ни в 1943 году. Поэтому вопрос об осуществлении операции «Оверлорд» (условное название операции по высадке англо-американских войск в Северной Франции) и накануне, и на самой конференции в Тегеране оставался в центре внимания глав правительств трех держав.
На Московской конференции министров иностранных дел в октябре 1943 года по инициативе Советского правительства рассматривались «мероприятия по сокращению сроков войны против Германии и ее союзников в Европе». Представители Англии и США сообщили, что на англо-американской встрече в Квебеке было принято решение об осуществлении плана вторжения в Северную Францию в 1944 году. Однако они всячески уклонялись от определения сроков операции. Они говорили, что готовы осуществить вторжение, как только климатические условия в районе Ла-Манша это позволят. Кроме того, реализацию плана вторжения они оговорили целым рядом условий военного порядка.[21]
Советский Союз, как и прежде, придавал большое значение открытию второго фронта как важному фактору сокращения сроков войны.
Однако решение вопроса о конкретных сроках начала операции умышленно затягивалось англо-американской стороной. К тому же не был назначен к концу 1943 года командующий союзническими войсками, которым предстояло высадиться на территорию Северной Франции.
На Тегеранской конференции советская делегация настаивала на вторжении союзных войск в Северную Францию в течение мая 1944 года.[22] Она исходила из того, что с точки зрения благоприятных климатических условий это время самое подходящее для проведения такой операции.
Уинстон Черчилль на конференции приложил немало усилий к тому, чтобы уйти от конкретного решения вопросов, связанных с открытием второго фронта. На требование советской делегации начать осуществление операции в Северной Франции примерно 10–15—20 мая Черчилль заявил: «Я не могу дать такого обязательства».[23] При этом он пытался прикрыть свою позицию на сей раз разглагольствованиями о военных действиях в районе Средиземного моря, имевшими явно второстепенное значение: «…Я не думаю, что те многие возможности, которые имеются в Средиземном море, должны быть немилосердно отвергнуты, как не имеющие значения, из-за того, что использование их задержит осуществление операции „Оверлорд“ на 2–3 месяца».[24]
Надо иметь в виду, что по этому вопросу существовали разногласия и между самими нашими союзниками. Это видно и из материалов Тегеранской конференции. Президент США Рузвельт, например, не поддерживал главу британского правительства в его попытках сорвать намеченные сроки операции на Западе. В момент наибольшего накала обстановки на конференции вокруг этого вопроса он заявил: «Я возражаю против отсрочки операции „Оверлорд“, в то время как г-н Черчилль больше подчеркивает важность операции в Средиземном море».[25] По возвращении из Тегерана глава Советского правительства сказал: «Рузвельт дал твердое слово открыть широкие действия во Франции в 1944 году. Думаю, что он слово сдержит. Ну, а если не сдержит, у нас хватит и своих сил добить гитлеровскую Германию».[26]