Дан Маркович. Разные звери

   - И что-то останется?
   - Кто знает, может и останется.
   Р А З Н Ы Е Л Ю Д И
   А ф и н о г е н о вЯ прочитал в газете - Афиногенов пропал. Старик, вышел из дома и исчез. В центре города, днем. В соседнем корпусе жил, оказывается. Не один - дочь с семьей, телефон, приличная квартира. Я знаю этот дом - богатый кооператив. Может, псих, или маразматик, вышел и не знает, куда идти, как вернуться?.. Нет, по лицу не похоже, очень культурное лицо. Карточка плохая, но все равно видно, что разум при нем.
   - Ему неплохо жилось, - соседка докладывает, она всех знает, - своя комната, все его ублажали. А он проявил неблагодарность - удрал. Куда в городе идти?..Вот и я не знаю. Вечером выйдешь, хочется куда-нибудь, а станешь перебирать... к этим - нет, к тем - ни в коем случае... и так добираешься до конца списка. У каждого есть такой списочек, и все укорачивается он, укорачивается... Вечером заглянул к приятелю - он лежит.
   - Гулял, - говорит, - споткнулся, и вывих. Хромаю теперь. Нога распухла в щиколотке, туфля не налезает.Он в отпуск собирался. Уже август, кончается лето, а мы еще здесь. Все выбираем, куда поехать, продлить наше короткое тепло. Так ждешь этого лета, а оно пробегает в один миг. И ехать-то куда?.. Приятель думает об отпуске с весны, и даже зимой мечтает, слушает прогнозы погоды и выбирает самые лучшие места. Время идет, прогнозы меняются, в лучших местах холодно и идут дожди. Он выбирает новые места, но и там погода не держится. Она теперь везде обманчива, не уследишь. Да и ехать-то некуда. Что там хорошего, все давно известно. Раньше мы ходили в горы, а теперь возраст, ходить трудней. Да еще этот вывих... Он лежит, больной сустав на подушке, и размышляет:
   - Куда же деться... чертова нога, недельку придется поваляться?.. - он смотрит вопросительно.
   Я киваю: - Через неделю будешь в порядке.
   - Но куда... - он вздыхает, - вот Афиногенов, смотри, вышел и пошел. В больницах- моргах нет, значит, гуляет.
   - Ну, Афиногенов... Нет, я так не могу.
   - А может псих?
   - Нормальный, говорят. Рядом со мной жил. Жаль, не знал про его план, расспросил бы...
   - Что он, дурак? ничего бы не сказал. Представляешь, вышел и пошел...
   - На попутках, что ли?.. Недели две уже... или три?
   - Счастливец... Вот чертова нога - болит.
   Мы живем здесь давно, сначала нравилось, потом нет, а дальше привыкли - тихо, уютно, другого такого места не найти. Да и ехать некуда. Там, где нас нет, только хуже. Афиногенов дурак, куда поперся...
   - Поправляйся, - говорю, и поворачиваюсь к двери.
   - Через неделю исчезнуть надо, иначе отпуск пропадет. Куда же отправиться?..
   - Может, в Крым?
   - Там еще жарко для меня.
   - Тогда в Прибалтику.
   - Сыровато уже, с моими-то суставами.
   - Украина не подойдет?
   - Говорят, дожди...
   - Через неделю неизвестно, что будет.
   - Лучше не будет, осень на носу . Так что Афиногенов? Взял да пошел?..
   Р а з н ы е л ю д иВсе люди - разные. Очень глубокомысленный вывод, и чувства вызывает разные, от восторга до полного отчаяния. Насчет восторга не уверен, а вот про отчаяние могу рассказать. Вчера долго не мог успокоиться, а ведь ничего в сущности не произошло. Просто вышел из дома погулять с собакой. Правда, с настроением - никого не встречать. Опасно, уж слишком все разные... Взял собаку и пошел. Собаки тоже разные, но это не раздражает. Ничего еще не произошло, просто сгустилось вот такое состояние. Не могу сказать, что отчаяние, но и не восторг, уж точно... Иду, никого встречать не хочу, крадусь задворками. Только бы до кустов доползти, собаке для дела, мне для безопасности...И вдруг меня окликают, громким басом, через улицу. Это мой начальник. Он хороший человек, но слишком мы разные с ним, разные... Удрать уже невозможно. С ним жена и какой-то тип в белом костюме. Я вырос в бедной семье, и знаю, что в такой одежде нормальный человек не пойдет. Жену начальника я тоже знаю и говорить о ней не хочу. Она человек неплохой, но совсем другой, что тут объяснять. Начальник объявляет, указывая на человека в белом:
   - Перед вами лауреат и автор многих книг по египетской культуре.
   Автор ничуть не смутился, кивнул и продолжает смотреть в пространство. Видно, привык, чтобы его называли как следует.- А как ваше творчество? это жена начальника обращается ко мне. Добрым голосом - ну, что вы там еще натворили?.. и с тонким намеком лауреату - и у нас не совсем захолустье, тоже люди живут... Лауреат благосклонно двигает подбородком, то ли хочет что-то промолвить, то ли слюна в горле застряла.
   - А, это ваша собачка... еще жива? - спрашивает начальник у собаки.
   - Вот, жива... - отвечаю за собаку.
   - А что она умеет делать? - Это для него всегда важно, все должны что-то интересное уметь, и собака тоже.
   - Ничего особенного, - говорю, - вчера вот ребенка укусила.
   Тут просыпается из величественного молчания искусствовед и с глубоким выражением изрекает:
   - Собака не должна кусать детей.
   Он знает лучше собаки, что она должна. Шеф и его жена молча обдумывают собачий поступок. У шефа, наконец, появляется выражение на лице, он выпячивает нижнюю губу, как всегда, перед важным заявлением...
   - До свиданья, до свида... - бормочу я, и задом, задом в кусты, тащу через колючки собаку - и исчезаю.
   Мы идем по весенней травке, делаем дела и постепенно забываем, забываем...
   А они?.. Идут, наверное, и говорят:
   - Ну, и тип... и собака у него, пожалуй, бешеная.
   Все-таки удивительные существа, все разные.
   П л ы в е м !
   У нас в ванной что-то испортилось. С виду все в порядке, но соседи жалуются - на них вода течет. Сначала капала, а потом струйкой начала течь. С потолка у них. Пришел сантехник, долго искал причину, наконец, нашел.
   - У вас, - говорит, - вода вытекает из обвязки, надо новую ставить.
   Обвязка - это небольшая трубочка, которая воду отводит из ванной в большую трубу, и вот она прохудилась. Не труба, конечно, а обвязка. Большую трубу чинить - большое дело, а обвязку сантехник вывинтил и положил в карман.
   - Пока новой нет, ванной не пользуйтесь.
   И ушел. Мы не пользуемся месяц, второй пошел, а обвязки нет. Встретил сантехника, он говорит:
   - Мастер обвязку ищет. Он живет в вашем доме, зайди, может что-нибудь посоветует.
   Мастер хмурится:
   - Пока нигде нет, но я ищу и буду искать. Пока не найду.
   В ванной дырка, в глубине вода поблескивает, но это в большой трубе, а до нее должна быть обвязка. Я говорю сантехнику:
   - Давай, вкрутим старую, сосед потерпит, он долго терпел.
   - Нет, - сантехник вздыхает, - раз уж дело вскрылось, мы не можем так поступить. Надо искать.
   Я тоже считаю, что надо. И мастер так думает:
   - Вот если б ты жил на первом этаже... - размышляет он, - мы бы воду прямо в подвал спускали, пусть себе в землю всасывается.
   Сантехник не согласен:
   - Не всосется, и дом может запросто поплыть, если каждый день будешь мыться.
   - А что?.. Пусть себе плывет, - говорю. - Может, уплывет куда-нибудь подальше. Никакой обвязки тогда не надо.
   Мастер подумал и говорит:
   - А что?.. Вы мне надоели со своими обвязками вот так... Я с вами заодно поплыву.
   Жильцы на пятом против - не хотим уплывать! Им говорят:
   - Чудаки... никогда течь не будет!
   - Если никогда, то запросто поплывем.
   Тут же явились сварщики с толстой трубой, проделали в ванной большую дырку и запросто наладили водоспуск прямо в подвал. Все очень просто решилось - обвязки нет, зато толстая труба есть, сварщики при деле, и дело сделалось без громких слов и обещаний.
   Но вот пришел главный инженер, осмотрел работу, головой качает:
   - Чересчур быстро вода уходит, не поплывете.
   Как же так, в наш дом уже народу набилось - ой-ей-ей - и не поплывем?..
   Мастер спорит, сантехник тоже теперь за нас, но инженер, он с образованием все же, доказал:
   - Чтобы поплыть, надо в подвале пол зацементировать.
   Бросили на это бригаду, и цемент нашелся, работали день и ночь сделали! Теперь обяза-а-тельно поплывем. И тут встречаю соседа, он в панике:
   - Как же плыть, если нет гудка?.. Просто неприлично.
   Решили посоветоваться с сантехником. Тот подумал, и говорит:
   - Нет, ребята, без гудка дело не пойдет, я вам категорически не советую.
   Пошли к мастеру. Тот подумал, и согласился:
   - Без гудка неправильно будет.
   Отправились к инженеру. Тот подумал - и решил:
   - Тут двух мнений быть не может, будем ставить гудок. Надо только с начальником согласовать.
   Начальник выслушал и даже удивился:
   - Что вы, для гудка крутой пар нужен, иначе звука не будет. Надо с народом посоветоваться.
   Собрался народ, думали-думали, и решили - пора котельную перестраивать, чтобы давала крутой и чистый пар. Дело сложное, вызвали консультанта.
   - Что вы, - тот говорит, - у вас ни одна батарея не выдержит, надо менять, ясней ясного.
   К тому времени наступило лето, самое время отопление ремонтировать. Батареи сменили, и трубы тоже пришлось, иначе технически неграмотное решение. К Рождеству управились. И тут встречаю сантехника, бежит, радостный:
   - Завтра пар даем, так что плывете, ребята!
   Пошарил в кармане:
   - Я тебе, вот, обвязку раздобыл, она у меня в ящике валялась.
   Я взял, конечно, на всякий случай. Но к чему мне обвязка?.. Завтра плывем!
   П и в о в р е д н о
   Я присел на скамеечку у пивного ларька. Жара одолела. Рядом сидели двое. Седой с красным лицом и молодой красавец с длинными волосами.
   - Человека не переделаешь, - задумчиво говорил седой. - Вот я... может, еще лет пять протяну, а, может, сейчас здесь и кончусь.
   Он не хотел переделываться, и смерть около пива воспринимал как справедливую. Молодой говорил о будущей жизни:
   - В нас ген сидит, запрещает вечную жизнь. Я читал. Надо снять запрет и будешь бессмертен... как микроб.
   - Не-е, у меня на вечную нет надежды.
   - Попробуй, все можно перестроить... Вот как ты дышишь?..
   - Со свистом дышу. Я, брат, сейчас развалюсь на запчасти, если пива не выпью - лягу и не встану.
   - Погоди, вот ген уберут...
   К ним медленно приближался третий, неопределенных лет мужчина в домашних тапочках и вытянутых на коленях спортивных штанах. Его тень легла на скамейку. Молодой удивился:
   - Ты чего?..
   - Вот...
   Новый мужчина протянул руку. Между пальцев покачивалась металлического цвета крохотная рыбонька с изумленным глазом. Человек вышел из дома к людям, обглодать рыбку втроем.
   - Пока твой ген загнется, пива не станет... - седой потянул длинноволосого к ларьку. Они ушли, не ответив на призыв третьего человека. Тот сел на скамейку, покосился на меня и задумчиво сказал:
   - Настоящий русский человек... ничего ему не надо, даже чужого...
   Рыбка подрагивала в обиженных пальцах:
   - А этот - жить долго хочет... Для чего? Зачем люди, а?..
   Я не знал.
   - Чтобы пространство не пустовало. Иначе снова придут эти... динозавры, или микроб, бешеный, которому смерть нипочем.
   От очереди отделился мужчина в коротковатых брюках и голубой рубашке, живот ходил мячом над широкой пряжкой с морским якорем.
   - Виктор, привет! Ты чего прохлаждаешься, неси красавицу, люди по закуске соскучились!
   Мой собеседник просиял, рыбка подмигнула мне белесым глазком...
   Я шел и думал, а это в такую жару даже вредно.
   Ч у т ь н е в л и п л иМы с Вовиком получили первую стипендию и решили отметить событие. Только приехали учиться, месяц в колхозе - и осень, темные вечера, лекции каждый день, до экзаменов далеко... Затосковали, делать как-то нечего, хотя работы много. Никого не знаем, по вечерам сидим в общежитии. Деньги вот получили.
   - Надо отметить, - он говорит.
   Я тоже считаю - надо. Купили две бутылки вина, крепленого, выпили на общей кухне у окна и снова делать нечего.
   - Пойдем, погуляем у реки, - он предлагает.
   И я считаю, погулять нам не мешает, все-таки событие, первая стипендия. И пошли.У реки скамейки, у самой воды, рядом пловучий ресторан, музыка, свет и пахнет шашлыком. Но туда никаких денег не хватит, да и не привыкли ходить в такие места. Прошли немного по берегу, видим, на скамейке два мужичка, и две девушки с ними или женщины. Мужчины пьяные, но ведут себя нормально, пристают потихоньку. Мы сели с краю.
   Они говорят:
   - Вы что?..
   Мы им:
   - Ничего, отдохнем минутку и дальше.
   Один говорит:
   - Давай, мы вам отдадим этих, они согласны, а вы нам на бутылку, нет, две...
   Я думаю, пора вспомнить, что мы выпили две бутылки и немного опьянели.
   Вовик говорит:
   - А что... сколько у тебя с собой?
   Я говорю:
   - Все тридцать...
   Он мне шепчет:
   - Давай рублей штук пять, у меня блокнот, я под деньги бумагу подложу, они не заметят, темно.
   Я вытащил несколько рублей, подложили листочки из блокнота, получилась толстая пачка.
   - Ну, что? - они говорят.Мы им пачку, они схватили, ничего не заметив, и уходят, держась друг за друга, к ресторану. Там у трапа, говорят, всегда есть, даже среди ночи. И с девушками не попрощались, продали и исчезли. А те сидят молча, в темноте не видно, какие они, только заметно, что не мужчины.
   - Теперь они наши, - говорю Вовику, - пусть с этого края будет моя, она потолще. Ты худых любишь, вот и бери ту, что в платке.
   - Ты не думай, - он говорит, - как придем домой, я тебе два рубля отдам.
   Мы сели, придвинулись поближе к ним и завели разговор. А они молчат. Тогда я решил обнять свою, руку положил на спину. А она как толкнет меня, я даже слетел со скамейки. Вскарабкался обратно и говорю:
   - Так не договаривались, нам сказали, что вы согласны.
   Вовик тоже хотел свою обхватить, ту, что худей, а она ему локтем в бок. Он, правда, не упал, но остался недоволен.
   - Вы что?..
   Они ничего не отвечают, только толкаются.
   В ресторане огни погасли, у них вечер при свечах. На скамейке стало совсем темно, и трудно завести разговор. Чувствую, все идет не так, как договорились. Вовик тоже считает, тут что-то неладно:
   - Зачем рубли давали, хорошо еще, что догадались бумаги подложить.
   А эти сидят и молчат, и только сильно толкаются. Я уже два раза со скамейки слетел, правда, не больно, но все же обидно - за что платили? Пусть не совсем честно, но какие-то рубли ведь уплыли, а толку... И даже разговора нет - молчат и толкаются.
   Вовик говорит:
   - Надо бы посветить, узнать, почему они молчат. Что вы из себя строите? - спрашивает у них, - мы ведь договорились...
   А те снова толкаются, и не уходят тоже, так что непонятно все.Тут по реке проплывает кораблик, у него бортовые огни, и он нас медленно освещает. И я вижу - моя девушка не девушка, и не женщина, а старуха лет шестидесяти, а может и больше, она сильно пьяна, только икает и толкается. И Вовик говорит - " старуха... тощая..." Не такая старая, может, дочь моей старухи, лет пятидесяти, и тоже сильно-сильно пьяна. Сидит и спит, проснется, толкнет локтем и снова спит, и даже не знает, как мы договорились.
   - Это обман, - я говорю, - мы так не договаривались. Жулики это, подсунули нам пьяных старух.
   И мы понимаем, хотя еще слегка пьяны, что попали в плохую компанию. Сейчас эти жулики вернутся, у них на водку не хватит. Пусть сначала они нас надули, а потом - мы их, это нам так не пройдет.
   Я отодвинулся от своей, она всем телом падает на скамейку и храпит в полный голос. И Вовик протрезвел, встал, и мы потихоньку двинулись подальше, скорей, потом побежали. Слышим, сзади крик. Кто-то бежал, ругался, а, может, показалось...
   Выбрались на улицы, где народ, и не спеша двинулись в общежитие. Туман в голове совсем рассеялся, я говорю:
   - Чуть не влипли, очень опасно жулика обмануть.
   Он согласился и говорит:
   - Хорошо еще, что бумагу подложили, а то плакала бы стипендия.
   А т ы г о в о р и ш ь ...Мы с Вовиком свалились на свои кровати, на панцырные сетки, - устали за день, как две собаки, - и уже спим, как вдруг грохот в коридоре. И шуршание, будто волочат что-то тяжелое по линолеуму к нашей двери. От толчка дверь распахивается и вваливается Эдик, наш третий жилец, его к нам недавно подселили. Мы на первом курсе, он на третьем, вернулся из академического. Прежнее его место занято, и вот направили к нам. Временно, сказали, все равно скоро вылетит. Эдик борец классического стиля. "Самый непрактичный вид спорта, - говорит, - теперь дерутся ногами, а я - бросок через бедро; пока я бросок, он мне ногой - ого!.." Он неплохой малый, но есть одна слабость, вернее, сразу три - любит выпить, тут же находит женщину и тащит к нам, больше ему некуда.
   - Вы спите, ребята, - он говорит, - я тихо...
   Но спать трудно. Мы объясняли ему. Трезвый он все понимает, а как выпьет, снова за свое.
   И вот он тащит чье-то тело по полу и тяжело дышит.
   - Вы спите, ребята, спите... - говорит, со стоном поднимает тело, как два мешка картошки, и броском через бедро кидает на кровать.
   Панцырная сетка, известно, очень прочная кровать, но скрипит. Вслед за падением и скрипом мы слышим голос, то ли мужской, то ли женский, не разобрать. Голос заявляет:
   - Ты меня не удовлетворишь... - и сразу раздается сильный храп.
   Эдик ложится и пытается удовлетворить, кровать раскачивается и звенит как многострунный инструмент. Но толку никакого, храп не прекращается.
   - Эдуард, послушай, - говорит Вовик, он очень чувствительный и тонкий, - может, достаточно, не буди человека. И мы заснем, у нас с утра зачет.
   - Вы извините, ребята, - отвечает Эдик, - я сейчас...
   И продолжает, и продолжает...
   - Давай, свет зажжем, - я предлагаю, - может, он успокоится? У него самолюбие задето, ведь спит, и даже храпит.
   - Неделикатно получится, - сомневается Вовик, - он может обидеться...
   Эдик, наконец, со стоном истощается. Мы уже радуемся - будем спать, как вдруг храп прерывается, и снова тот же голос, не мужской и не женский:
   - Ты меня все равно не удовлетворишь.
   И снова этот человек засыпает.
   - Эдуард, успокойся, - говорю, - это провокация, не стоит близко к сердцу принимать.
   Но Эдик спортсмен высокого класса, ему обязательно надо доказать. Он снова пытается - снова храп, скрип, стон... и опять голос:
   - Ты меня никогда не удовлетворишь.
   - Это уже слишком, - говорит Вовик, - это даже опасно для жизни. Я зажгу свет... - и шлепает босыми ногами к двери.Зажигается свет. Спортсмен сидит на краю кровати, трусы зажал в кулаке и раскачивается как от зубной боли. А на панцырной сетке раскинулась здоровенная бабища в спортивных штанах. Больше на ней ничего нет, она храпит и губы сложила трубочкой, будто соску сосет.
   - Ты как же это... - изумленно спрашивает Вовик, - даже штаны с нее не снял...
   - Зачем... - подумав, отвечает Эдик, - они дырявые.
   - Откуда ты взял такую? - я спрашиваю. - Уж больно грязна...
   - Отстань, - вяло говорит Эдик, - у меня тоска.
   - Унеси ее, откуда принес, - прошу его, - у нас завтра зачет.
   - Нельзя, - отвечает, - я ее из поезда взял. На перроне встретились, в буфете. Поезд с юга, остановка три минуты. У нее в вагоне муж, дети... Потом она упала на угольную кучу... и кофточка разорвалась.- А ты говоришь... - обращается ко мне Вовик, - вот что такое случай! Едет себе с Юга, с ней муж, детишки... выбегает на перрон на каком-то грязном полустанке купить молочка - и внезапно вспыхивает любовь. И все, все к черту!.. Завтра она выстирает кофточку, заштопает штаны, даст телеграмму "отстала, целую, еду...", сядет в поезд, молчаливая, едет, встречается, целует, вроде все по-старому, но какая-то трещинка в отношениях...
   - Ты романтик, - я говорю, - лучше бы ее убрать, а то утром зачет...
   - Не романтик, а дурак, - мрачно говорит Эдик.
   Он стаскивает с кровати тело, взваливает на спину и уходит в коридор.
   Мы долго не спим, говорим о случайности, о судьбе, о непредвиденных последствиях наших самых искренних движений души и тела...
   Возвращается Эдик, молча кидается на панцырную сетку и тут же засыпает. Утром он глядит в потолок, рассеян, хмур и раздражителен. Мы, наскоро позавтракав, уходим сдавать зачет.
   Возвращаемся вечером, в Эдикином углу голая панцырная сетка, исчез чемодан, что валялся под кроватью, нет книг на полочке у окна, и куртки, и старых домашних тапочек...
   - Уехал, что ли, - думает Вовик, - неужели с ней?.. Вот так и нашли друг друга?..
   - А может он ее придушил где-нибудь и сбежал?..
   А может... Нет, это... Нет, то... Пьем чай с мармеладом, липким и вязким, спорим о случайности, о судьбе, о свободе, осознанная ли она необходимость, или выбор... ложимся на панцырные сетки, засыпаем...
   Я н е с и о н и с т ...Мой прапрадед, солдат русской армии Николая первого, еврей, отслужил свой срок, двадцать пять лет, и получил разрешение поселиться, где хочет. Он мог бы жить в Москве или даже Петербурге, но не захотел - приехал в маленький прибалтийский городок, привез жену из Орши, где родился, и жили его родители... Дальше я вижу с возрастающей четкостью, а вот что раньше было?Когда-то они, видимо, жили на Балканах, оттуда взялась фамилия, потом в Германии - вынесли язык, который я слышал с детства... А как попали в Европу? Были рассеяны после Иудейской войны?.. Не знаю... Цепь перемещений привела прапрадеда туда, где он вырастил своих детей. Они сто с лишним лет сидели на одном месте, казалось - все, кончились блуждания... Нет, ничуть! Не думая об этом, я продолжил их движение, сначала переместился в Петербург, который тогда назывался иначе, потом добрался до Москвы, не захотел в ней остановиться, поселился в маленьком подмосковном городке, привез жену из Прибалтики... потом, правда, развелся. И здесь застрял надолго...Но это еще что! Братья моего отца продвинулись дальше - их сослали в Сибирь. Было это во время войны, я еще маленьким кульком валялся на вагонной полке, а они уже шли... Им не понравилось в ссылке, и они решили выйти из России, пошли на юг. Шли два брата, один огромный, рыжий, другой - маленький, черноволосый... В Киргизии маленький подхватил тиф, потерял сознание. Когда он пришел в себя, в больнице, другого брата не было. С тех пор он исчез. Ушел-таки в Иран, как хотел? Или погиб на границе?.. Говорили, что он в Париже, и жив сих пор... Врут, я думаю, зачем ему Париж - он двинулся на юг, дальше, туда, где все начиналось...Я не сионист, но эта история завораживает меня. Не так давно это было. Между мной и тем солдатом три человека, это пальцы одной руки, это лица. Мой брат большой и рыжий, я - маленький, черноволосый... Я мог бы продвинуться дальше, одно время мне настойчиво предлагали. В первый раз вместе с отцом, в Сибирь, мне было лет десять, второй раз недавно. Но обошлось. Потом хотел сам выйти из России, но передумал. А дальше? Не знаю, не знаю...
   Д о р о ж к аМного лет назад я жил в небольшом северном городке, в деревянном доме, который стоял в глубине двора. От дома к калитке вела прямая дорожка, и зимой ее каждый день расчищал один старик, он жил на первом этаже. Он не был дворником, получал пенсию и жил один. Настоящий дворник жил в соседнем доме и убирал только на улице, перед забором, и то иногда, и там постоянно нарастали сугробы. Зато дорожка во дворе всегда была чиста.Расчищающий дорожку старик появлялся в восемь утра, с метлой и широкой лопатой, обитой жестью. Он аккуратно выскабливал дорожку лопатой, а потом подметал метлой. Если падал снег, он выходил второй раз, после обеда, и возился до темноты. На дорожке были уложены большие квадратные плитки серые и белые, и мы всегда видели их, когда шли по двору в светлое время дня.Старик заканчивал свое дело и уходил. Я смотрел на дорожку и не понимал старика. Я учился, мечтал об интересном деле и не мог себе представить, что не сделаю ничего замечательного. Я мечтал стать большим ученым, не хитростью и не чудом, а своей работой. Я должен был сделаться лучше всех, поравняться с великими людьми. Мне казалось, что эти, великие, как бы собрались и живут вместе, и живые и умершие - они составляют особый круг людей. Заслужить общение с ними я хотел больше всего. Я хотел сделаться бессмертным... а пока учился, после лекций до ночи работал в лаборатории, а утром снова бежал на лекции...Иногда я возвращался пораньше, в сумерках дорожка была расчищена, в окне старика горел теплый уютный свет. В свободные дни я долго спал, потягиваясь, подходил к окну - и видел старика, неторопливо делающего свое нехитрое дело. Хоть пропустил бы день, неужели не надоедает?.. Но ему не надоедало.Так прошло несколько лет, и ничего в нашей жизни не менялось. Нет, у меня было много нового - я закончил учебу, стал работать, пробивался к настоящей науке... но во дворе все шло по-старому: старик попрежнему подметал дорожку, падал на нее новый снег, и он выходил еще и еще...Как-то мне понадобилась пила, и я решил, что у старика она должна быть. Я постучал к нему, в первый раз. В маленькой передней стояла лопата, метла и большой жестяной совок для мусора. Старик сидел в глубоком кресле и читал. Он кивнул - пила в верхнем ящике, возьмите. Я взял пилу и уже хотел уйти, взглянул в окно - и увидел дорожку.
   Этаж был низким, и дорожка показалась мне широкой дорогой, уходящей вдаль. Она была тщательно расчищена. Зачем он так старается каждый день, будто делает интересное и важное дело?.. Он увидел, что я смотрю, и говорит:- Когда я был маленьким, у нас в доме жил один старик, Кузьмич его звали. Он всегда убирал снег с дорожки, а потом обязательно подметал ее. Он это делал очень красиво, аккуратно, будто у себя дома пол подметал. И мне всегда хотелось иметь свой дом, и дорожку перед ним, и подметать ее каждый день, как это Кузьмич делал. Жизнь прошла... ни семьи, ни дома... а дорожка - вот она.Он улыбнулся, а я ничего не мог сказать ему, попрощался и ушел к себе. Я стоял у окна и смотрел на дорожку, придавленный невидимой тяжестью... Постепенно темнело, и дорожка скрылась от меня. Я заснул за книгами, ночью проснулся - падал крупный снег. Я вспомнил про дорожку, как про живое существо, оставленное в темноте, на улице, без присмотра. Этот непонятный старик... ему придется встать рано...