Страница:
– Почему не эвакуировался на Урал знатный сталевар в организованном порядке, я не знаю. Самовольная эвакуация была строжайше запрещена. Беженцы шли за отступающими воинскими частями. Знаю, что все, кто пытался уйти в сторону Таганрога, были отрезаны немцами. Кто-то вернулся в город, но большинство рассеялось по хуторам и селам. Рабочий контингент заводов формировался из окрестных сел. У Матрены здесь жили сестра и брат. Брат, кстати, тоже служил в немецкой полиции. Он ушел с немцами и очутился потом в Аргентине. Как-то ухитрился уехать через Италию и вывезти семью: жену и двоих детей. Написал письмо своим родственникам в 63-м во время хрущевской оттепели. Все считали их погибшими.
– Интересная история. А что заставило брата Матрены служить в полиции?
– А Вы разве не знаете, что семья Матрены тоже была раскулачена? Старшим брату и сестре повезло, что они поженились и перебрались в Талаковку еще до коллективизации. Матрену забрал к себе брат, когда родителей раскулачивали. Вскоре она перебралась в Рабочий поселок, что рядом с металлургическим заводом. Там познакомилась с Макаром и вышла за него замуж. Тогда Макар не был еще знаменитым.
– Теперь понятно. Брат Матрены был зол на советскую власть.
– Все гораздо сложнее. Поражение Красной Армии было настолько неожиданным и ошеломляющим, что многие даже лояльные к власти люди поверили, что все безвозвратно потеряно, а жить как-то нужно. К нему пришли и предложили. Он не смог отказаться. Он даже ко мне приходил советоваться. Я порекомендовала воздержаться, найти предлог и отказаться. Он не смог. Нашелся человек, который оказывал на него большее влияние, чем я. Если можно, я не буду больше говорить об этом.
– Сейчас меня интересует Макар. Есть показания полицая, что на Макара донес кто-то из местных жителей.
– Очень может быть! Макар отнюдь не сахар. Всесоюзная слава, квартира от завода, авто от Серго Орджоникидзе вскружили ему голову. И до этого он по рассказам пил и дрался по каждому пустяку. Здесь за месяц или полтора по пьянке устроил несколько драк. В советское время его прикрывала власть, а при немцах свояк-полицай. Кто-то из обиженных донес. Даже следователям НКВД по горячим следам не удалось обнаружить доносчика. К тому времени многие ухали в город по домам, так как началось восстановление завода.
– Вы думаете сейчас это уже невозможно установить.
– Трудно сказать. Донос мог быть анонимным. Вдруг кто-то покается перед смертью или решит, что в свете произошедшего в нашей стране это подвиг. Он может быть моего возраста или несколько старше. Живут люди до девяноста и даже до ста лет. Надеюсь пережить девяностолетний рубеж, как моя мама.
– Желаю Вам здоровья и долгих лет. У Вас столько юных друзей! Уверен, что Ваша надежда сбудется. Мне пора. Все было очень интересно.
– Очень рада, если смогла Вам помочь.
– Вы мне очень помогли. Теперь я знаю, в каком направлении искать.
На самом деле Михаил беззастенчиво врал старой женщине. Он не знал, в каком направлении искать. Все, что он услышал от пожилой учительницы, было интересно, но его не сильно волновала история жизни знатного металлурга. Он уже знал разное о рекордах и рекордистах довоенных пятилеток. Партия, к сожалению, знала не много способов стимулирования людей на трудовую самоотдачу. На фоне вялого технологического прогресса нужен был повод для ужесточения норм и снижения расценок. Стахановцы его давали. Ситуацию сильно усложняли карьеристские устремления партийных и хозяйственных руководителей. В конечном итоге, очень нужное для экономики любой страны соревнование в новаторстве часто сводилось к надуванию мыльных пузырей в виде рекордов.
Рекордомания не была безобидной. Участились аварии. Не всегда с человеческими жертвами, но с огромным экономическим ущербом. Аварии подпитывали легенду о массовом вредительстве и использовались Сталиным для расправы с политическими противниками и укрепления личной власти.
Легенда о Макаре
Признания
– Интересная история. А что заставило брата Матрены служить в полиции?
– А Вы разве не знаете, что семья Матрены тоже была раскулачена? Старшим брату и сестре повезло, что они поженились и перебрались в Талаковку еще до коллективизации. Матрену забрал к себе брат, когда родителей раскулачивали. Вскоре она перебралась в Рабочий поселок, что рядом с металлургическим заводом. Там познакомилась с Макаром и вышла за него замуж. Тогда Макар не был еще знаменитым.
– Теперь понятно. Брат Матрены был зол на советскую власть.
– Все гораздо сложнее. Поражение Красной Армии было настолько неожиданным и ошеломляющим, что многие даже лояльные к власти люди поверили, что все безвозвратно потеряно, а жить как-то нужно. К нему пришли и предложили. Он не смог отказаться. Он даже ко мне приходил советоваться. Я порекомендовала воздержаться, найти предлог и отказаться. Он не смог. Нашелся человек, который оказывал на него большее влияние, чем я. Если можно, я не буду больше говорить об этом.
– Сейчас меня интересует Макар. Есть показания полицая, что на Макара донес кто-то из местных жителей.
– Очень может быть! Макар отнюдь не сахар. Всесоюзная слава, квартира от завода, авто от Серго Орджоникидзе вскружили ему голову. И до этого он по рассказам пил и дрался по каждому пустяку. Здесь за месяц или полтора по пьянке устроил несколько драк. В советское время его прикрывала власть, а при немцах свояк-полицай. Кто-то из обиженных донес. Даже следователям НКВД по горячим следам не удалось обнаружить доносчика. К тому времени многие ухали в город по домам, так как началось восстановление завода.
– Вы думаете сейчас это уже невозможно установить.
– Трудно сказать. Донос мог быть анонимным. Вдруг кто-то покается перед смертью или решит, что в свете произошедшего в нашей стране это подвиг. Он может быть моего возраста или несколько старше. Живут люди до девяноста и даже до ста лет. Надеюсь пережить девяностолетний рубеж, как моя мама.
– Желаю Вам здоровья и долгих лет. У Вас столько юных друзей! Уверен, что Ваша надежда сбудется. Мне пора. Все было очень интересно.
– Очень рада, если смогла Вам помочь.
– Вы мне очень помогли. Теперь я знаю, в каком направлении искать.
На самом деле Михаил беззастенчиво врал старой женщине. Он не знал, в каком направлении искать. Все, что он услышал от пожилой учительницы, было интересно, но его не сильно волновала история жизни знатного металлурга. Он уже знал разное о рекордах и рекордистах довоенных пятилеток. Партия, к сожалению, знала не много способов стимулирования людей на трудовую самоотдачу. На фоне вялого технологического прогресса нужен был повод для ужесточения норм и снижения расценок. Стахановцы его давали. Ситуацию сильно усложняли карьеристские устремления партийных и хозяйственных руководителей. В конечном итоге, очень нужное для экономики любой страны соревнование в новаторстве часто сводилось к надуванию мыльных пузырей в виде рекордов.
Рекордомания не была безобидной. Участились аварии. Не всегда с человеческими жертвами, но с огромным экономическим ущербом. Аварии подпитывали легенду о массовом вредительстве и использовались Сталиным для расправы с политическими противниками и укрепления личной власти.
Легенда о Макаре
На следующий день Михаил вопреки своей логике пошел в городскую библиотеку. В алфавитном каталоге он за четверть часа нашел книгу «Записки металлурга», автором которой был Мазаев Макар Никифорович. Под заголовком стояло: литературная обработка И.С.Пашкова.
Двадцатилетний Макар появился на заводе летом 30-го года. Биржа труда определила его чернорабочим в мартеновский цех. По словам Макара у него было полторы зимы образования в сельской школе.
Макар родился и жил на Кубани. Отец воевал за красных и погиб. Мать вышла замуж второй раз. Отчим в 12 лет пристроил Макара в работники. Макар рос строптивым и задиристым. В 14 лет убежал из дома и в Ростове-на-Дону пристал к банде, которая грабила эшелоны на станциях. В восемнадцать лет прослышал о раскулачивании и вернулся в станицу. Явился в комсомольскую ячейку и предложил свои услуги в работе по хлебозаготовкам. В этом деле проявил такое рвение и находчивость, что скоро был принят в комсомол. Мужики, а не только кулаки воспылали к нему такой нелюбовью, что после статьи Сталина «Головокружение от успехов» даже комсомольцы оценили деятельность Макара, как перегиб и его срочно отпустили в числе пятерых активистов на завод, причем в разгар уборочных работ.
Уровень знаний Макара о металлургии можно оценить по такому факту: Макар считал, что железо добывают из земли уже готовое, как золото.
Обычная карьера сталевара проходила по крутой лестнице: чернорабочий, третий подручный, второй подручный, первый подручный и, наконец, сталевар. На преодоление каждой ступеньки требовался в зависимости от способностей год или два, то есть 5-10 лет от чернорабочего до сталевара. А чтобы стать мастером мартеновского цеха, нужно пять лет учиться в институте. Макара такой длинный путь не устраивал. Спустя год он стал секретарем комсомольской организации смены и шагал через ступеньку. В 32-м году в заводском комитете комсомола добился организации комсомольской бригады, которую возглавил уже как сталевар. Сталевары опытные откровенно называли Макара молокососом. Постоянные аварии и брак привели к тому, что его сняли с должности сталевара. Тогда Макар обратился с жалобой в комитет комсомола и добился восстановления. Его опять назначили сталеваром, но уже в другом цехе. Комитет комсомола выделил ему в шефы молодого инженера-комсомольца, начальника смены. Инженер много раз грозил уволить Макара за брак и аварии, пока тот познавал азы металлургии.
По вечерам Макар учился грамоте и посещал курсы сталеваров.
С конца 35-го года по призыву Орджоникидзе началось стахановское движение в металлургии.
Заводская газета сформулировала стахановский метод в мартеновском деле следующим образом: максимальная загрузка печи и форсированный тепловой режим.
Как результат стойкость печи упала с двухсот плавок до ста. Ремонт печи занимал до десяти дней, то есть теперь печи, где ставились рекорды, останавливались на ремонт в два раза чаще.
Макар выбился в стахановцы только к концу 36-го года. В октябре через газету «Правда» он предложил, естественно по согласованию с парткомом и администрацией, сталеварам страны 20 дневное соревнование. По результатам за этот период Макар обязался, обеспечить съем стали 12 тонн с квадратного метра пода печи в сутки.
28 октября 36-го года в день пятидесятилетия Орджоникидзе Макар направил в его адрес телеграмму с поздравлением:
«Родному наркому Серго Орджоникидзе.
Поздравить Вас в день Вашего пятидесятилетия я решил новым рекордом. Сегодня я выпустил плавку в 111,5 тонны за 6 часов 40 минут и дал 15 тонн съема с квадратного метра пода. Добиться такой высокой производительности мне помогли начальник цеха, начальник смены и мастер».
Позже Орджоникидзе заявил:
«Я очень долго занимался металлургией.
Профессора и академики нам прямо голову забивали, что больше чем четыре тонны с одного квадратного метра площади пода мартеновской печи дать не можем.
А какой-то комсомолец Мазаев ахнул и дал двенадцать тонн. Вот тебе и вся академия. Да и не только наши академики, но и американцы, и никто в мире такого съема с квадратного метра площади пода не давал. Но может быть это было лишь один раз! Нет, в течение 25 дней он давал по двенадцати тонн. Этого нигде в мире нет».
Орджоникидзе подарил машину.
Макар выступил на Съезде Советов:
«С врагами Советской власти – разговор короткий. Их нужно топить в горячей стали. Зальем фашистам глотки горячей сталью!».
После этих слов дипломаты, присутствующие на Съезде, покинули гостевую ложу.
Свой опыт скоростных плавок знатный сталевар демонстрировал на заводах Урала.
В разговоре с Макаром Орджоникидзе недоуменно спрашивал: «Почему у американцев только 6 тонн, а у тебя 12 тонн?». На что Макар отвечал: «То они, а это мы!».
Михаила удивил ответ Макара. Наркома интересовали технические и технологические основания такой производительности, а сталевар ограничился нагловатой отговоркой.
Центральные газеты сообщают, что18 февраля 37-го от паралича сердца скоропостижно скончался Орджоникидзе. По этому поводу Макар и директор завода посылают в Москву телеграмму соболезнования, текст которой опубликовала газета «Правда».
Осенью 38 года Макара направили учиться в Московскую Промышленную академию им. Сталина.
Незадолго до отъезда Макара в Москву все руководство металлургического завода было репрессировано. Макар считал, что поделом. Технический директор позволил однажды высказаться в узком кругу: «Законы физики и химии не меняются по воле большевиков».
В город Макар вернулся накануне войны.
Еще больше удивил Михаила другой факт. Почему Макар не эвакуировался на Урал в организованном порядке. В сентябре 41-го за Урал было вывезено с оборудованием около трети персонала завода.
Двадцатилетний Макар появился на заводе летом 30-го года. Биржа труда определила его чернорабочим в мартеновский цех. По словам Макара у него было полторы зимы образования в сельской школе.
Макар родился и жил на Кубани. Отец воевал за красных и погиб. Мать вышла замуж второй раз. Отчим в 12 лет пристроил Макара в работники. Макар рос строптивым и задиристым. В 14 лет убежал из дома и в Ростове-на-Дону пристал к банде, которая грабила эшелоны на станциях. В восемнадцать лет прослышал о раскулачивании и вернулся в станицу. Явился в комсомольскую ячейку и предложил свои услуги в работе по хлебозаготовкам. В этом деле проявил такое рвение и находчивость, что скоро был принят в комсомол. Мужики, а не только кулаки воспылали к нему такой нелюбовью, что после статьи Сталина «Головокружение от успехов» даже комсомольцы оценили деятельность Макара, как перегиб и его срочно отпустили в числе пятерых активистов на завод, причем в разгар уборочных работ.
Уровень знаний Макара о металлургии можно оценить по такому факту: Макар считал, что железо добывают из земли уже готовое, как золото.
Обычная карьера сталевара проходила по крутой лестнице: чернорабочий, третий подручный, второй подручный, первый подручный и, наконец, сталевар. На преодоление каждой ступеньки требовался в зависимости от способностей год или два, то есть 5-10 лет от чернорабочего до сталевара. А чтобы стать мастером мартеновского цеха, нужно пять лет учиться в институте. Макара такой длинный путь не устраивал. Спустя год он стал секретарем комсомольской организации смены и шагал через ступеньку. В 32-м году в заводском комитете комсомола добился организации комсомольской бригады, которую возглавил уже как сталевар. Сталевары опытные откровенно называли Макара молокососом. Постоянные аварии и брак привели к тому, что его сняли с должности сталевара. Тогда Макар обратился с жалобой в комитет комсомола и добился восстановления. Его опять назначили сталеваром, но уже в другом цехе. Комитет комсомола выделил ему в шефы молодого инженера-комсомольца, начальника смены. Инженер много раз грозил уволить Макара за брак и аварии, пока тот познавал азы металлургии.
По вечерам Макар учился грамоте и посещал курсы сталеваров.
С конца 35-го года по призыву Орджоникидзе началось стахановское движение в металлургии.
Заводская газета сформулировала стахановский метод в мартеновском деле следующим образом: максимальная загрузка печи и форсированный тепловой режим.
Как результат стойкость печи упала с двухсот плавок до ста. Ремонт печи занимал до десяти дней, то есть теперь печи, где ставились рекорды, останавливались на ремонт в два раза чаще.
Макар выбился в стахановцы только к концу 36-го года. В октябре через газету «Правда» он предложил, естественно по согласованию с парткомом и администрацией, сталеварам страны 20 дневное соревнование. По результатам за этот период Макар обязался, обеспечить съем стали 12 тонн с квадратного метра пода печи в сутки.
28 октября 36-го года в день пятидесятилетия Орджоникидзе Макар направил в его адрес телеграмму с поздравлением:
«Родному наркому Серго Орджоникидзе.
Поздравить Вас в день Вашего пятидесятилетия я решил новым рекордом. Сегодня я выпустил плавку в 111,5 тонны за 6 часов 40 минут и дал 15 тонн съема с квадратного метра пода. Добиться такой высокой производительности мне помогли начальник цеха, начальник смены и мастер».
Позже Орджоникидзе заявил:
«Я очень долго занимался металлургией.
Профессора и академики нам прямо голову забивали, что больше чем четыре тонны с одного квадратного метра площади пода мартеновской печи дать не можем.
А какой-то комсомолец Мазаев ахнул и дал двенадцать тонн. Вот тебе и вся академия. Да и не только наши академики, но и американцы, и никто в мире такого съема с квадратного метра площади пода не давал. Но может быть это было лишь один раз! Нет, в течение 25 дней он давал по двенадцати тонн. Этого нигде в мире нет».
Орджоникидзе подарил машину.
Макар выступил на Съезде Советов:
«С врагами Советской власти – разговор короткий. Их нужно топить в горячей стали. Зальем фашистам глотки горячей сталью!».
После этих слов дипломаты, присутствующие на Съезде, покинули гостевую ложу.
Свой опыт скоростных плавок знатный сталевар демонстрировал на заводах Урала.
В разговоре с Макаром Орджоникидзе недоуменно спрашивал: «Почему у американцев только 6 тонн, а у тебя 12 тонн?». На что Макар отвечал: «То они, а это мы!».
Михаила удивил ответ Макара. Наркома интересовали технические и технологические основания такой производительности, а сталевар ограничился нагловатой отговоркой.
Центральные газеты сообщают, что18 февраля 37-го от паралича сердца скоропостижно скончался Орджоникидзе. По этому поводу Макар и директор завода посылают в Москву телеграмму соболезнования, текст которой опубликовала газета «Правда».
Осенью 38 года Макара направили учиться в Московскую Промышленную академию им. Сталина.
Незадолго до отъезда Макара в Москву все руководство металлургического завода было репрессировано. Макар считал, что поделом. Технический директор позволил однажды высказаться в узком кругу: «Законы физики и химии не меняются по воле большевиков».
В город Макар вернулся накануне войны.
Еще больше удивил Михаила другой факт. Почему Макар не эвакуировался на Урал в организованном порядке. В сентябре 41-го за Урал было вывезено с оборудованием около трети персонала завода.
Признания
Утром следующего дня Михаил напросился на прием к городскому прокурору.
Манюня встретил его словами:
– Твое появление должно означать, что есть интересная информация.
– На этот раз Вы не угадали. Пришел, потому что в тупике. Только и узнал, что кулаки Писаренко существовали и были раскулачены в 30-м году. Действительно, был такой Мартын Писаренко, младший из братьев и был у него сын Петр 22-го года рождения.
– И все?
– Написал еще запросы по архивам. Ответа пока нет.
– Что предлагаешь?
– Предлагаю побеседовать с Писаренковым.
– План беседы наметил?
– Расскажу, что ездил в Лебединское и Талаковку, а потом послушаю его. Пусть говорит. Может, из этого разговора что-нибудь да получится.
– Твоему мнению вполне доверяю. Если непонятно, что делать, то нужно использовать принцип мышонка попавшего в сметану, то есть барахтаться.
– Где лучше провести беседу? У нас или на заводе?
– А давай, я у него спрошу. Все равно в знак уважения к депутату, договариваться о встрече нужно мне.
– Тогда звоните, пожалуйста, прямо сейчас иначе я пропаду от безделья.
Манюня вызвал Ольгу, своего секретаря и поручил соединить его с заместителем директора металлургического завода по кадрам.
Ольга сверкнула глянцевой чернотой свежеокрашенных волос и вышла из кабинета, подарив Михаилу осуждающий взгляд. Как только появляется в кабинете городского прокурора Михаил, так ее начинают гонять взад-вперед.
Она не ошиблась. Стоило ей взять в руки телефонную трубку, как Николай Петрович попросил после звонка приготовить чай на двоих.
Ольга соединила Манюню с Писаренковым и направилась в комнату отдыха прокурора, заваривать чай.
– Попросил тебя приехать к нему на завод. Сегодня у него напряженный день. Гарантировал, что мешать не будут.
– Время приема он назвал?
– Попьем чаю и поезжай.
За чаем Михаил рассказал о своих встречах с ветераном войны и бывшей сельской учительницей, а также коротко о том, что узнал о Макаре Мазаеве.
– Местные жители, и я, в том числе, хорошо знают эту легенду. Пьяница и забияка он был первостатейный. Жену поколачивал. Высокий и физически сильный как большинство сталеваров. Завистников и врагов у него было предостаточно. Ходят не безосновательные слухи, что в стахановцы он пробивался из-за желания заколотить деньгу. Это у него получилось, но он все прогулял. Необходимо отдать ему должное, на немцев он не захотел работать ни за какие коврижки. Так что памятник себе вполне заслужил.
– Хоть технические выкладки Макара в его книжке вызывают у меня подозрение, думаю, не стану тратить время на выяснение.
– Здесь нужен специалист металлург.
– Формула там на уровне арифметики: вес плавки в тоннах умножаешь на 24 и делишь на время плавки в часах и площадь пода печи. Получается показатель: съем стали с квадратного метра площади пода печи.
– Что тебе показалось странным?
– В одном месте своих мемуаров он приводит параметры печи, на которой работал: 26,7 квадратных метров площадь пода и емкость 60 тонн. В поздравительной телеграмме Орджоникидзе он пишет, что выпустил плавку в 111,5 тонны за 6 часов 40 минут и дал 15 тонн съема с квадратного метра пода. Когда я обратным счетом определил площадь пода печи, то получил те же 26,7 квадратных метров. Вот загадка! Как можно в трехлитровой кастрюле сварить вдвое больше борща за один заход?!
– Думаю, металлурги знают. Не мучайся, найди время и проконсультируйся в отделе главного металлурга. Ты ведь сейчас едешь на завод.
– Попытаюсь.
Заводоуправление по традиции называли Главная контора. Писаренков вышел встретить Михаила в приемную, как только секретарь сообщила, что пришел Гречка.
Замдиректора предложил Михаилу место за приставным столиком, и сам сел не в свое кресло, а напротив следователя. Перед Михаилом сидел солидный мужчина, на вид не более шестидесяти лет, седой, но с густой шевелюрой слегка вьющихся волос. Глаза карие и очень живые – самый заметный объект на лице. На лбу шрам, которому при первой встрече Михаил не придал никакого значения. Может ли удивить шрам на лице ветерана войны, причем раненного не однажды.
Михаил без труда заметил, что Писаренков сильно волнуется.
– Наша беседа носит добровольный характер с вашей стороны. Вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Нас интересуют период Вашей жизни до апреля 42-го года. Не буду скрывать, мы приводим поиски в архивах. Впрочем, в Ваших интересах быть предельно откровенным. Ваша жизнь после перевешивает все негативное, что могло быть до этого.
– Сколько вам лет?
– Двадцать девять.
– А мне семьдесят. Это я к тому, что я лучше знаю цену слову. У меня нет оснований Вам не доверять, но от Вас, извините, мало что зависит.
– Мне поручил это дело городской прокурор, вы его знаете…
– Да, Николаю Петровичу можно доверять, но и от него не все зависит.
– Мы пока не ведем протокол. Если какие-то факты можно трактовать двояко и не в Вашу пользу, то мы их по обоюдному согласию исключим из протокола.
– Протокол все-таки будет.
– Есть зарегистрированная жалоба. На преступления военного времени нет срока давности. Протокол должен быть обязательно. В ответе на жалобу будет ссылка на документы и факты, установленные расследованием и протокол в том числе.
– Уже и следствие ведется…
– Нет пока события преступления, дело не открыто, поэтому ни о каком следствии речи быть не может…
– И я вам должен дать факты, на основании которых вы откроете дело…
– Если они есть, то дайте. Сами понимаете, будет хуже, если мы их обнаружим без Вашей помощи.
– Уже пошли угрозы.
– Какие же это угрозы?! Это юридические положения, принцип уголовного законодательства.
– Хорошо, пишите. Эта женщина права, я ее тоже узнал. Она так и осталась конопатой. Я на самом деле Писаренко Петр Мартынович. Мой отец был раскулачен. Нам выдали справку, и мы смогли пристроиться в Донбассе на шахте. Отец перед войной погиб в забое. Когда немцы оккупировали Донбасс мне, как и многим не удалось эвакуироваться. Болтался полгода, пока не перешел линию фронта. Был у меня из документов только аусвайс, оккупационное удостоверение или пропуск. Я боялся, что меня не возьмут в армию, поэтому дописал в пропуске одну букву в фамилии. Особист, который меня проверял, сказал: «Ты молодой, серьезно нагрешить вряд ли успел. Иди, воюй, окопы тебя проверят». Мне за себя не стыдно, думаю, проверку окопом выдержал.
– Вопрос возможно неуместный, но я его задам. Почему Вы не записались добровольцем в Красную Армию еще в июне, ведь Вам уже было восемнадцать лет?
– Помешали личные причины, – сказал после некоторого колебания замдиректора. – Да, мог бы воевать на десять месяцев больше. Думаю и оставшихся месяцев хватило, чтобы искупить вину потяжелее. Теперь можете меня опозорить и посадить.
– Фамилию менять не возбраняется, хотя формально Вы сделали это без разрешения. Подделка документа удостоверяющего личность. Если нет ничего другого, то это не военное преступление и можно распространить на него срок давности.
– Как быть с моей настоящей фамилией?
– Как хотите. В любом случае нужно писать заявление. Проще с опозданием на пятьдесят лет узаконить Вашу теперешнюю фамилию.
Писаренков выглядел так, словно сбросил тяжелый груз или пересилил себя и сделал что-то неприятное, что долго откладывал и не решался сделать.
– Когда и кому писать заявление?
– На имя городского прокурора. Но с этим торопиться не следует. Мы скажем Вам, что и когда нужно будет сделать. У меня к Вам просьба, мне нужно пройти в отдел главного металлурга. Нужна техническая консультация.
– Прокуратура разворачивает сталеплавильное производство, – попытался пошутить замдиректора.
– Читаю «Записки металлурга» Макара Мазаева, возникли вопросы.
По лицу Писаренкова пробежала тень. Это не ускользнуло от Михаила.
– И что за вопросы, если не секрет?
– Интересует техническая подоплека его рекордов.
– А-а-а! Об этом до сих пор говорят. Хотя есть посвященные, для которых, как они утверждают, нет никакой загадки.
– Мне бы такого посвященного.
– Знал бы, назвал фамилию! Можем поискать среди ветеранов мартеновского цеха. Их не так много осталось.
– Обязательно воспользуюсь Вашим предложением. Но для начала меня устроит любой инженер, сведущий в технологии мартеновского производства.
– Вас проведет прямо на место инспектор отдела кадров. Подождите несколько минут.
Писаренков вышел в приемную. Действительно, через минуту за ним зашла стройная девушка в джинсах и свитере.
Завод поражал Михаила размерами агрегатов и зданий. Он вертел и задирал голову, разглядывая исполинские сооружения, как правило, окутанные паром или дымом. Девушка догадалась и с готовностью превратилась в гида.
– Это градирня, высота 50 метров , а это дымовая труба листопрокатного цеха, 120 метров , а сам цех полтора километра длиной, по нему ездят на велосипедах и мопедах…
Писаренков не поленился позвонить начальнику сталеплавильной лаборатории. Тот встретил Михаила в вестибюле исследовательского корпуса:
– Константин Георгиевич Папушев, начальник отдела, – представился худощавый черноволосый мужчина, с сильной проседью.
– Михаил Гречка, следователь прокуратуры.
– Решили привлечь Макара к уголовной ответственности за липовые рекорды. Так организатор не он. Организаторов еще Сталин примерно наказал, только за другое. Может, и за это, а сказал за другое.
– А можно более детально. Я не металлург, мне нужно разжевать.
– Извините, за несдержанность. Я забегаю вперед и возможно не в ту сторону. Первое слово гостю. Пройдемте в мой кабинет.
– Направление нашей беседы Вы определили правильно. Но, как говорится, в ногах правды нет.
Кабинет был небольшой и пыльный. По всему было видно, что это бумажная пыль. На стенах кипы каких-то чертежей и плакатов с химическими и математическими формулами и графиками. Одну стену занимал плакат размером два на полтора метра. Надпись гласила «Диаграмма железо-углерод». Плакат был испещрен линиями, цифрами и формулами и размалеван в различные цвета. Он походил на политическую карту чужой планеты. Несколько книжных шкафов забиты техническими журналами и книгами. Вдоль окна стоял еще один стол, заваленный обрезками металла различной формы.
Хозяин кабинета освободил стул для Михаила, переложив какие-то альбомы на металлические образцы.
– Я прочитал книжку Макара Мазаева «Записки металлурга» и еще кое-что. Меня удивило, что даже нарком промышленности, который, по его словам, много занимался металлургией, не мог понять, почему Америка и Германия дают съем стали от 5 до 6, а Мазай и некоторые другие наши сталевары 12 тонн и более. В чем здесь дело?
– Если сказать просто, то его обманывали. А он был либо дилетант, либо очень хотел обманываться. Дело в том, что показатели съема в Германии или Америки считаются по всем печам и за годы, а рекордисты за одну плавку, рискуя спалить печь форсированным тепловым режимом и парализовав работу всего цеха.
– Макар дал показатель 12 тонн в течение 25 дней, а в одной плавке 15 тонн на квадратный метр.
– Это сути дела не меняет. В году 365 дней, а в цехе от 6 до 12 печей. Если у Вас есть время, то я прочитаю небольшую лекцию о мартеновском производстве. Тогда легче будет все понять.
– Времени у меня достаточно, хоть до вечера.
– Достану пару плакатов. Планировку цеха и поперечный разрез. На них все доходчиво можно объяснить. Мартеновский цех имеет два пролета: печной и разливочный. Уровень печного пролета на несколько метров выше разливочного. На границе печного и разливочного пролета размещаются печи. Печь это удлиненная ванна из огнеупорного кирпича, прикрытая огнеупорным сводчатым потолком, короче, сводом. Свод самое уязвимое место печи. В стенах печи со стороны печного пролета проделаны завалочные окна, через которые в печь загружают металлолом и другие компоненты шихты, заливают чугун. Со стороны разливочного пролета в печи имеется сливное отверстие, через которое выпускают готовую сталь в стальной ковш, обложенный, металлурги говорят, футерованный огнеупорным кирпичом. В торцах печи установлены мощные горелки, которые и плавят сталь. Горелки работают попеременно. В качестве топлива используется мазут или газы: доменный, коксовый или природный.
Процесс плавки стали имеет несколько технологических стадий или операций: подготовка печи к плавке, завалка лома, заливка чугуна, собственно плавка, доводка и выпуск стали, после чего можно начинать следующий цикл плавки.
Для выполнения каждой операции используются агрегаты. Для завалки – завалочные машины, для заливки чугуна – краны печного пролета. Для выпуска стали нужны ковши и кран, который транспортируют ковш с жидким металлом к изложницам (металлическим формам), а сейчас к установкам непрерывной разливки. Не выгодно для каждой печи иметь свой набор агрегатов. Обычно в печном пролете достаточно на три печи иметь одну завалочную машину и один кран. А вообще существуют методики расчета оптимального состава оборудования цеха. Чтобы печи не простаивали из-за нехватки сырья и оборудования, длительность плавки на всех должна быть примерно одинаковой. Тогда одинаковые операции на печах легко развести по времени.
Выбор технологических режимов плавки и длительность стадий или операций определяется целями.
Что нас больше всего интересует: количество, качество стали или ее себестоимость. Уменьшение длительности плавки за счет форсированного теплового режима, приводит к сокращению межремонтного периода и снижению качества стали. То есть, требования количества, качества и цены противоречивы в своих крайних проявлениях. Это закон природы, а не чья-либо прихоть.
Уральские заводы, например, всегда ориентировались на качество. Инструментальная и оружейная сталь другой быть не может. Но если вы плавите сталь для гвоздей или колючей проволоки, то качество не важно. Обычно в зависимости от специализации цеха выбирают компромисс между этими показателями и под него составляют технологические карты для всех участков цеха. Есть еще подготовительные участки: лома, ферросплавов, извести, доломита.
Как только оптимальный техпроцесс и организация труда определены, далее требуется их реализация, то есть технологическая и трудовая дисциплина. Если она соблюдается, а только в этом случае мы имеем наилучшие экономические показатели в течение длительного периода, где нет места никаким скоростным плавкам и рекордам.
Вот почему в Америке и Германии «рекордсменов» просто бы выгнали с работы с волчьим билетом. А у нас можно было за счет ущерба государству приобретать дутую славу и делать карьеру.
Есть плановая модернизация конструкции печи, внедрение новых более стойких огнеупоров, кислородное дутье, вакуумирование. Как раз этим и занимались металлурги Америки, Германии, а в послевоенное время и Японии. А мы все время пытались их догонять, даже в тех областях технологии, где имели и растеряли бесспорный приоритет, например, в непрерывной разливке.
– Но в почине Стаханова все же есть новаторский смысл! – перебил Михаил лектора.
– В чем смысл почина Стаханова?! Когда уголь рубили кайлом, специализированные крепильщик и откатчик были не нужны, они бы простаивали в ожидании, когда забойщик нарубит вагонетку и пройдет забой достаточно, чтобы делать крепь.
Применение вместо кайла отбойного молотка на сжатом воздухе привело к тому, что вагонетка наполнялась за считанные минуты, а крепь нужно ставить через полчаса. Ясно, что в этом случае уже нужна комплексная бригада. Только производительность следует считать не по забойщику, а в целом по бригаде. Приписывать Стаханову весь уголь, добытый бригадой – это лукавство.
Манюня встретил его словами:
– Твое появление должно означать, что есть интересная информация.
– На этот раз Вы не угадали. Пришел, потому что в тупике. Только и узнал, что кулаки Писаренко существовали и были раскулачены в 30-м году. Действительно, был такой Мартын Писаренко, младший из братьев и был у него сын Петр 22-го года рождения.
– И все?
– Написал еще запросы по архивам. Ответа пока нет.
– Что предлагаешь?
– Предлагаю побеседовать с Писаренковым.
– План беседы наметил?
– Расскажу, что ездил в Лебединское и Талаковку, а потом послушаю его. Пусть говорит. Может, из этого разговора что-нибудь да получится.
– Твоему мнению вполне доверяю. Если непонятно, что делать, то нужно использовать принцип мышонка попавшего в сметану, то есть барахтаться.
– Где лучше провести беседу? У нас или на заводе?
– А давай, я у него спрошу. Все равно в знак уважения к депутату, договариваться о встрече нужно мне.
– Тогда звоните, пожалуйста, прямо сейчас иначе я пропаду от безделья.
Манюня вызвал Ольгу, своего секретаря и поручил соединить его с заместителем директора металлургического завода по кадрам.
Ольга сверкнула глянцевой чернотой свежеокрашенных волос и вышла из кабинета, подарив Михаилу осуждающий взгляд. Как только появляется в кабинете городского прокурора Михаил, так ее начинают гонять взад-вперед.
Она не ошиблась. Стоило ей взять в руки телефонную трубку, как Николай Петрович попросил после звонка приготовить чай на двоих.
Ольга соединила Манюню с Писаренковым и направилась в комнату отдыха прокурора, заваривать чай.
– Попросил тебя приехать к нему на завод. Сегодня у него напряженный день. Гарантировал, что мешать не будут.
– Время приема он назвал?
– Попьем чаю и поезжай.
За чаем Михаил рассказал о своих встречах с ветераном войны и бывшей сельской учительницей, а также коротко о том, что узнал о Макаре Мазаеве.
– Местные жители, и я, в том числе, хорошо знают эту легенду. Пьяница и забияка он был первостатейный. Жену поколачивал. Высокий и физически сильный как большинство сталеваров. Завистников и врагов у него было предостаточно. Ходят не безосновательные слухи, что в стахановцы он пробивался из-за желания заколотить деньгу. Это у него получилось, но он все прогулял. Необходимо отдать ему должное, на немцев он не захотел работать ни за какие коврижки. Так что памятник себе вполне заслужил.
– Хоть технические выкладки Макара в его книжке вызывают у меня подозрение, думаю, не стану тратить время на выяснение.
– Здесь нужен специалист металлург.
– Формула там на уровне арифметики: вес плавки в тоннах умножаешь на 24 и делишь на время плавки в часах и площадь пода печи. Получается показатель: съем стали с квадратного метра площади пода печи.
– Что тебе показалось странным?
– В одном месте своих мемуаров он приводит параметры печи, на которой работал: 26,7 квадратных метров площадь пода и емкость 60 тонн. В поздравительной телеграмме Орджоникидзе он пишет, что выпустил плавку в 111,5 тонны за 6 часов 40 минут и дал 15 тонн съема с квадратного метра пода. Когда я обратным счетом определил площадь пода печи, то получил те же 26,7 квадратных метров. Вот загадка! Как можно в трехлитровой кастрюле сварить вдвое больше борща за один заход?!
– Думаю, металлурги знают. Не мучайся, найди время и проконсультируйся в отделе главного металлурга. Ты ведь сейчас едешь на завод.
– Попытаюсь.
Заводоуправление по традиции называли Главная контора. Писаренков вышел встретить Михаила в приемную, как только секретарь сообщила, что пришел Гречка.
Замдиректора предложил Михаилу место за приставным столиком, и сам сел не в свое кресло, а напротив следователя. Перед Михаилом сидел солидный мужчина, на вид не более шестидесяти лет, седой, но с густой шевелюрой слегка вьющихся волос. Глаза карие и очень живые – самый заметный объект на лице. На лбу шрам, которому при первой встрече Михаил не придал никакого значения. Может ли удивить шрам на лице ветерана войны, причем раненного не однажды.
Михаил без труда заметил, что Писаренков сильно волнуется.
– Наша беседа носит добровольный характер с вашей стороны. Вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Нас интересуют период Вашей жизни до апреля 42-го года. Не буду скрывать, мы приводим поиски в архивах. Впрочем, в Ваших интересах быть предельно откровенным. Ваша жизнь после перевешивает все негативное, что могло быть до этого.
– Сколько вам лет?
– Двадцать девять.
– А мне семьдесят. Это я к тому, что я лучше знаю цену слову. У меня нет оснований Вам не доверять, но от Вас, извините, мало что зависит.
– Мне поручил это дело городской прокурор, вы его знаете…
– Да, Николаю Петровичу можно доверять, но и от него не все зависит.
– Мы пока не ведем протокол. Если какие-то факты можно трактовать двояко и не в Вашу пользу, то мы их по обоюдному согласию исключим из протокола.
– Протокол все-таки будет.
– Есть зарегистрированная жалоба. На преступления военного времени нет срока давности. Протокол должен быть обязательно. В ответе на жалобу будет ссылка на документы и факты, установленные расследованием и протокол в том числе.
– Уже и следствие ведется…
– Нет пока события преступления, дело не открыто, поэтому ни о каком следствии речи быть не может…
– И я вам должен дать факты, на основании которых вы откроете дело…
– Если они есть, то дайте. Сами понимаете, будет хуже, если мы их обнаружим без Вашей помощи.
– Уже пошли угрозы.
– Какие же это угрозы?! Это юридические положения, принцип уголовного законодательства.
– Хорошо, пишите. Эта женщина права, я ее тоже узнал. Она так и осталась конопатой. Я на самом деле Писаренко Петр Мартынович. Мой отец был раскулачен. Нам выдали справку, и мы смогли пристроиться в Донбассе на шахте. Отец перед войной погиб в забое. Когда немцы оккупировали Донбасс мне, как и многим не удалось эвакуироваться. Болтался полгода, пока не перешел линию фронта. Был у меня из документов только аусвайс, оккупационное удостоверение или пропуск. Я боялся, что меня не возьмут в армию, поэтому дописал в пропуске одну букву в фамилии. Особист, который меня проверял, сказал: «Ты молодой, серьезно нагрешить вряд ли успел. Иди, воюй, окопы тебя проверят». Мне за себя не стыдно, думаю, проверку окопом выдержал.
– Вопрос возможно неуместный, но я его задам. Почему Вы не записались добровольцем в Красную Армию еще в июне, ведь Вам уже было восемнадцать лет?
– Помешали личные причины, – сказал после некоторого колебания замдиректора. – Да, мог бы воевать на десять месяцев больше. Думаю и оставшихся месяцев хватило, чтобы искупить вину потяжелее. Теперь можете меня опозорить и посадить.
– Фамилию менять не возбраняется, хотя формально Вы сделали это без разрешения. Подделка документа удостоверяющего личность. Если нет ничего другого, то это не военное преступление и можно распространить на него срок давности.
– Как быть с моей настоящей фамилией?
– Как хотите. В любом случае нужно писать заявление. Проще с опозданием на пятьдесят лет узаконить Вашу теперешнюю фамилию.
Писаренков выглядел так, словно сбросил тяжелый груз или пересилил себя и сделал что-то неприятное, что долго откладывал и не решался сделать.
– Когда и кому писать заявление?
– На имя городского прокурора. Но с этим торопиться не следует. Мы скажем Вам, что и когда нужно будет сделать. У меня к Вам просьба, мне нужно пройти в отдел главного металлурга. Нужна техническая консультация.
– Прокуратура разворачивает сталеплавильное производство, – попытался пошутить замдиректора.
– Читаю «Записки металлурга» Макара Мазаева, возникли вопросы.
По лицу Писаренкова пробежала тень. Это не ускользнуло от Михаила.
– И что за вопросы, если не секрет?
– Интересует техническая подоплека его рекордов.
– А-а-а! Об этом до сих пор говорят. Хотя есть посвященные, для которых, как они утверждают, нет никакой загадки.
– Мне бы такого посвященного.
– Знал бы, назвал фамилию! Можем поискать среди ветеранов мартеновского цеха. Их не так много осталось.
– Обязательно воспользуюсь Вашим предложением. Но для начала меня устроит любой инженер, сведущий в технологии мартеновского производства.
– Вас проведет прямо на место инспектор отдела кадров. Подождите несколько минут.
Писаренков вышел в приемную. Действительно, через минуту за ним зашла стройная девушка в джинсах и свитере.
Завод поражал Михаила размерами агрегатов и зданий. Он вертел и задирал голову, разглядывая исполинские сооружения, как правило, окутанные паром или дымом. Девушка догадалась и с готовностью превратилась в гида.
– Это градирня, высота 50 метров , а это дымовая труба листопрокатного цеха, 120 метров , а сам цех полтора километра длиной, по нему ездят на велосипедах и мопедах…
Писаренков не поленился позвонить начальнику сталеплавильной лаборатории. Тот встретил Михаила в вестибюле исследовательского корпуса:
– Константин Георгиевич Папушев, начальник отдела, – представился худощавый черноволосый мужчина, с сильной проседью.
– Михаил Гречка, следователь прокуратуры.
– Решили привлечь Макара к уголовной ответственности за липовые рекорды. Так организатор не он. Организаторов еще Сталин примерно наказал, только за другое. Может, и за это, а сказал за другое.
– А можно более детально. Я не металлург, мне нужно разжевать.
– Извините, за несдержанность. Я забегаю вперед и возможно не в ту сторону. Первое слово гостю. Пройдемте в мой кабинет.
– Направление нашей беседы Вы определили правильно. Но, как говорится, в ногах правды нет.
Кабинет был небольшой и пыльный. По всему было видно, что это бумажная пыль. На стенах кипы каких-то чертежей и плакатов с химическими и математическими формулами и графиками. Одну стену занимал плакат размером два на полтора метра. Надпись гласила «Диаграмма железо-углерод». Плакат был испещрен линиями, цифрами и формулами и размалеван в различные цвета. Он походил на политическую карту чужой планеты. Несколько книжных шкафов забиты техническими журналами и книгами. Вдоль окна стоял еще один стол, заваленный обрезками металла различной формы.
Хозяин кабинета освободил стул для Михаила, переложив какие-то альбомы на металлические образцы.
– Я прочитал книжку Макара Мазаева «Записки металлурга» и еще кое-что. Меня удивило, что даже нарком промышленности, который, по его словам, много занимался металлургией, не мог понять, почему Америка и Германия дают съем стали от 5 до 6, а Мазай и некоторые другие наши сталевары 12 тонн и более. В чем здесь дело?
– Если сказать просто, то его обманывали. А он был либо дилетант, либо очень хотел обманываться. Дело в том, что показатели съема в Германии или Америки считаются по всем печам и за годы, а рекордисты за одну плавку, рискуя спалить печь форсированным тепловым режимом и парализовав работу всего цеха.
– Макар дал показатель 12 тонн в течение 25 дней, а в одной плавке 15 тонн на квадратный метр.
– Это сути дела не меняет. В году 365 дней, а в цехе от 6 до 12 печей. Если у Вас есть время, то я прочитаю небольшую лекцию о мартеновском производстве. Тогда легче будет все понять.
– Времени у меня достаточно, хоть до вечера.
– Достану пару плакатов. Планировку цеха и поперечный разрез. На них все доходчиво можно объяснить. Мартеновский цех имеет два пролета: печной и разливочный. Уровень печного пролета на несколько метров выше разливочного. На границе печного и разливочного пролета размещаются печи. Печь это удлиненная ванна из огнеупорного кирпича, прикрытая огнеупорным сводчатым потолком, короче, сводом. Свод самое уязвимое место печи. В стенах печи со стороны печного пролета проделаны завалочные окна, через которые в печь загружают металлолом и другие компоненты шихты, заливают чугун. Со стороны разливочного пролета в печи имеется сливное отверстие, через которое выпускают готовую сталь в стальной ковш, обложенный, металлурги говорят, футерованный огнеупорным кирпичом. В торцах печи установлены мощные горелки, которые и плавят сталь. Горелки работают попеременно. В качестве топлива используется мазут или газы: доменный, коксовый или природный.
Процесс плавки стали имеет несколько технологических стадий или операций: подготовка печи к плавке, завалка лома, заливка чугуна, собственно плавка, доводка и выпуск стали, после чего можно начинать следующий цикл плавки.
Для выполнения каждой операции используются агрегаты. Для завалки – завалочные машины, для заливки чугуна – краны печного пролета. Для выпуска стали нужны ковши и кран, который транспортируют ковш с жидким металлом к изложницам (металлическим формам), а сейчас к установкам непрерывной разливки. Не выгодно для каждой печи иметь свой набор агрегатов. Обычно в печном пролете достаточно на три печи иметь одну завалочную машину и один кран. А вообще существуют методики расчета оптимального состава оборудования цеха. Чтобы печи не простаивали из-за нехватки сырья и оборудования, длительность плавки на всех должна быть примерно одинаковой. Тогда одинаковые операции на печах легко развести по времени.
Выбор технологических режимов плавки и длительность стадий или операций определяется целями.
Что нас больше всего интересует: количество, качество стали или ее себестоимость. Уменьшение длительности плавки за счет форсированного теплового режима, приводит к сокращению межремонтного периода и снижению качества стали. То есть, требования количества, качества и цены противоречивы в своих крайних проявлениях. Это закон природы, а не чья-либо прихоть.
Уральские заводы, например, всегда ориентировались на качество. Инструментальная и оружейная сталь другой быть не может. Но если вы плавите сталь для гвоздей или колючей проволоки, то качество не важно. Обычно в зависимости от специализации цеха выбирают компромисс между этими показателями и под него составляют технологические карты для всех участков цеха. Есть еще подготовительные участки: лома, ферросплавов, извести, доломита.
Как только оптимальный техпроцесс и организация труда определены, далее требуется их реализация, то есть технологическая и трудовая дисциплина. Если она соблюдается, а только в этом случае мы имеем наилучшие экономические показатели в течение длительного периода, где нет места никаким скоростным плавкам и рекордам.
Вот почему в Америке и Германии «рекордсменов» просто бы выгнали с работы с волчьим билетом. А у нас можно было за счет ущерба государству приобретать дутую славу и делать карьеру.
Есть плановая модернизация конструкции печи, внедрение новых более стойких огнеупоров, кислородное дутье, вакуумирование. Как раз этим и занимались металлурги Америки, Германии, а в послевоенное время и Японии. А мы все время пытались их догонять, даже в тех областях технологии, где имели и растеряли бесспорный приоритет, например, в непрерывной разливке.
– Но в почине Стаханова все же есть новаторский смысл! – перебил Михаил лектора.
– В чем смысл почина Стаханова?! Когда уголь рубили кайлом, специализированные крепильщик и откатчик были не нужны, они бы простаивали в ожидании, когда забойщик нарубит вагонетку и пройдет забой достаточно, чтобы делать крепь.
Применение вместо кайла отбойного молотка на сжатом воздухе привело к тому, что вагонетка наполнялась за считанные минуты, а крепь нужно ставить через полчаса. Ясно, что в этом случае уже нужна комплексная бригада. Только производительность следует считать не по забойщику, а в целом по бригаде. Приписывать Стаханову весь уголь, добытый бригадой – это лукавство.