Даниэль Домшайт-Берг. WikiLeaks изнутри

   Точно так же опубликованный доклад НИСК может показать, что американскими депутатами были приняты заведомо неверные законы, что их аргументация была ложной. К публикации этих досье долгое время призывал центр «За демократию и технологию», американская правозащитная организация, выступающая за свободный интернет. Мы выложили на нашем сайте тысячи досье. В переводе на деньги налогоплательщиков это больше миллиарда долларов. Спрос был очень велик.
   Через некоторое время мы проследили судьбу этих докладов. Мы нашли их, помимо прочего, на правительственных серверах. Так что победа получилась с долей иронии. Нас очень поддерживало понемногу растущее движение Open Data. Кстати, Джон Маккейн, кандидат в президенты от республиканцев и тогдашний противник Обамы, давно уже выступал за открытие всех досье НИСК. Маккейн в то время гораздо активнее, чем Обама, боролся за идею обнародования правительственных документов, хотя позднее Обама прославился инициативой «Открытое правительство» (Open Government).
 
   Нам хотелось помешать журналистам пользоваться нашими материалами без упоминания WikiLeaks. Некоторое время мы подумывали ввести водяные знаки, но это было слишком сложно. Довольно часто случалось, что вскоре после наших публикаций те же самые истории вдруг появлялись в СМИ, но без всякого указания на WL. Когда я задавал соответствующие вопросы, то всегда оказывалось, что документы «получены от кого-то другого» или «давно уже у нас лежали». Все понятно. А вот если бы на наших документах были водяные знаки, журналистов было бы легко вывести на чистую воду. По крайней мере, если затребовать оригиналы их документов, то стало бы очевидно, что они взяты у нас.
   Разумеется, нас легко упрекнуть в том, что мы требуем для себя защиты интеллектуальной собственности, которую в других случаях сами же и критикуем. Да, я ношу футболки с логотипом Pirate Bay и выступаю за прогрессивный подход к авторскому праву. Но наши идеи были вызваны не просто любовью к копирайту. Нам было важно, чтобы в сомнительном случае документы снабжались необходимой дополнительной информацией. К тому же мы стремились предотвратить ситуации, когда СМИ приводят ссылку на документ, который без комментария создает ложное впечатление. Именно для этого мы и пишем аннотации и предоставляем иногда доказательства достоверности материала.
   Хорошим примером некорректности прямой ссылки служит история с утечкой «Меморандума о взаимопонимании». Так называлось соглашение между кенийским политиком Раила Одинга и местным Форумом национальных мусульманских лидеров. Одинга шел на определенные уступки мусульманскому меньшинству, в том числе обещал выступить в защиту кенийских мусульман, заключенных в Гуантанамо. Барак Обама поддерживал Одинга и о меморандуме знал.
   Но существуют две версии меморандума: настоящая и сфальсифицированная. Из фальшивого документа можно сделать вывод, будто Обама поддерживает введение шариата в Кении, что, конечно, абсурдно. Было очень любопытно проследить, какие СМИ на какой из двух документов давали ссылки. Одни старались представить Обаму замаскированным африканским мусульманином и таким образом дискредитировать его во время президентских выборов. Эта версия появилась, к примеру, в «Нью-Йоркере», в «Нью-Йорк Сан» и прочих, в основном консервативных, изданиях. Подлинная версия меморандума была не столь сенсационна, и в ней не говорилось ни слова о введении шариата. Если бы наши документы шли в обязательном комплекте с водяными знаками и комментарием, то мы смогли бы предотвратить их неправильное использование и тем самым манипулирование общественным мнением.
 
   В конце декабря 2008 года мы с Джулианом вновь приехали на хакерский конгресс «Хаоса». В отличие от прошлого года, наш доклад был включен в официальную программу и собрал большую аудиторию. Мы поднялись из нашего подвального помещения. На этот раз мы с Джулианом вместе сидели на сцене главного зала. Если в прошлом году мы приманили лишь двадцать человек, то теперь к нам пришли почти девятьсот слушателей. Из динамиков то и дело раздавался (вперемешку со щелчками) безнадежный призыв освободить проходы к пожарным выходам.
   Люди столпились на лестницах и в коридорах около конференц-зала. Мы повеселили публику, зачитав жалобу Федеральной разведывательной службы Германии (БНД). Эрнст Урлау, ее тогдашний шеф, за несколько дней до того лично написал нам имейл, причем по-немецки:
 
   Кому: [e-mail]
   От: оперативный штаб IVBB-BND-BIZ/BIZDOM
   Дата: 12/16/2008 01:15PM
   Тема: доклад для служебного пользования Федеральной разведывательной службы Германии
   Уважаемые дамы и господа,
   с вашего сайта возможно загрузить доклад Федеральной разведывательной службы Германии с грифом «Для служебного пользования». Настоящим требую безотлагательно блокировать эту возможность. По факту мной уже назначена проверка уголовно-правовых последствий.
   С уважением, Эрнст Урлау,
   Президент Федеральной разведывательной службы Германии
 
   Наш ответ был на английском:
 
   От: Sunshine Press Legal Office <[e-mail]>
   Кому: [e-mail]
   Cc: [e-mail], [e-mail], [e-mail]
   Дата: Thu, 18 Dec 2008 09:35:54
   Тема: Re: WG: доклад для служебного пользования
   Федеральной разведывательной службы Германии
   Уважаемый г. Урлау,
   У нас есть несколько докладов по БНД. Не могли бы вы уточнить?
   Спасибо.
   Джей Лим
 
   Тогда президент тоже перешел на английский:
 
   Кому: Sunshine Press Legal Office <wl-legal@sun-shinepress. org>
   Дата: Thu, 19 Dec 2008 17:59:21 Тема: Antwort: Re: WG: доклад для служебного пользования Федеральной разведывательной службы Германии
   Уважаемый г. Лим,
   На сегодняшний день вы по-прежнему предоставляете возможность загрузить доклад для служебного пользования Федеральной разведывательной службы Германии по следующему адресу: http://www.wikileaks.com/wiki/BND_Kosovo_intel-ligence-report,_22_Feb_2005.
   Мы вновь просим вас немедленно удалить этот файл, а также все прочие файлы и доклады, имеющие отношение к БНД. В противном случае мы немедленно начнем уголовное преследование.
   С уважением, Эрнст Урлау,
   Президент Федеральной разведывательной службы Германии
 
   Подобная реакция всегда была для нас самым лучшим доказательством подлинности документа. Когда к нам поступало угрожающее письмо с требованием срочно удалить с сайта некий документ, то мы вежливо спрашивали, разумеется, чтобы избежать неточностей, может ли истец доказать, что ему принадлежит право на данный документ. Эту переписку мы потом тоже публиковали, в глубине души благодаря противоположную сторону за то, что она добровольно сделала за нас всю работу.
   В той утечке речь шла об участи разведслужбы в борьбе с криминалом в Косово. Вдобавок кто-то подсунул нам внутренний документ «Дойче Телеком», где перечислялась пара десятков диапазонов IP-адресов, которыми пользовалась в Сети разведка. Мы позволили себе небольшое развлечение. С помощью программы WikiScanner можно проследить, с каких IP-адресов исправляют те или иные страницы Википедии. С адресов разведслужбы, например, правили заметки о военных самолетах и ядерном оружии, но также статью о самой Федеральной службе.
   Самыми забавными были исправления о Гёте-институте. В статье говорилось, что неофициально многие институты по всему миру служили явочными пунктами Федеральной разведслужбы. Предложение переделали в прямо противоположное: «Иностранные филиалы Института имени Гёте не являлись, однако, неофициальными резидентурами разведслужбы». Со временем эта фраза вообще пропала.
   С этих IP-адресов контактировали также с одним берлинским эскорт-агентством. Что это было – работа по методу «Венериной западни», как в лучшие времена холодной войны? Или просто кто-то лично себе заказывал услуги?
   В нашем докладе не обошлось без накладок – когда Джулиан брал в руки микрофон, он то и дело выдергивал из компьютера видеопровод, так что картинка пропадала. Но публика только улыбалась, а потом долго хлопала двум симпатично-неловким докладчикам.
   После докладов я любил развалиться на диване в холле, наблюдая за проходящими мимо людьми. А Джулиан неутомимо ходил повсюду, всегда готовый к тому, что его узнают и заговорят с ним.

Джулиан в гостях

   После конгресса в декабре 2008 года Джулиан приехал со мной в Висбаден и жил у меня два месяца. Он всегда так делал. Не имея своего дома, он кантовался по знакомым. Весь его багаж состоял из одного рюкзака, где помимо прочего помещались два ноутбука и куча кабелей для мобильных телефонов (причем единственно нужного там обычно не оказывалось). Он вечно натягивал несколько слоев одежды. Даже когда он сидел в закрытом, теплом помещении, на нем было двое штанов, надетых друг на друга, и несколько пар носков. Я никогда не понимал зачем.
   В Берлине мы подхватили «конгрессную эпидемию», как ее называли в клубе. Это волна гриппа, всякий раз распространяющаяся зимой в местах скопления людей, особенно если они дышат одним воздухом в конгресс-центре и пользуются одними и теми же компьютерами. С серыми лицами и забитыми носами мы вернулись 1 января на переполненном скоростном поезде в Висбаден. Добравшись до моей квартиры, мы сразу свалились. Я был не так разбит, поэтому уступил Джулиану кровать, а сам устроился на полу на матрасе.
   Джулиан натянул на себя все вещи, которые смог найти, а под конец выудил из рюкзака лыжные штаны. В таком виде он улегся на кровать и завернулся еще в два шерстяных одеяла, чтобы во сне хорошо пропотеть. Через два дня он встал с кровати уже здоровым. Метод оказался эффективен.
 
   Я жил в висбаденском пригороде Вестэнд. Это такая местность, где, привязывая велосипед во дворе, лучше пользоваться замком помощнее. Несомненным преимуществом было то, что телефонных магазинов там больше, чем продуктовых, и легко купить дешевые мобильные и сим-карты.
   У меня была полуподвальная квартира, примерно на полметра ниже тротуара, окна выходили на улицу. Джулиан поначалу очень нервничал из-за того, что прохожие могли к нам заглядывать. Тогда мы опустили жалюзи из полупрозрачной желтоватой бумаги, на которые я прикрепил тибетский флаг. Падающий в окна солнечный свет рассеивался, становясь приглушенно-теплым. Солнце секонд-хенд. Мне нравилось.
   Когда грипп был побежден, настали мирные рабочие дни. Мы сидели в гостиной с ноутбуками: я – за письменным столом в углу у окна, а Джулиан – рядом на диване, с компьютером на коленях. Обычно он кутался в свой оливковый пуховик, порой даже натягивал капюшон или заматывал ноги пледом.
   Меня несколько тревожила судьба моего дивана. Это был коричневый велюровый красавец фирмы «Рольф Бенц», который я спас в родительском доме от помойки. Джулиан облюбовал себе этот диван. Причем он ел почти все руками, даже паштет, и привык вытирать руки о штаны. Дивану уже перевалило за тридцать, он был старше меня. Но я боялся, что Джулиан прикончит его за пару недель.
   Джулиан стремился достичь такого уровня, чтобы работать на компьютере вслепую. Это выглядело как медитативная практика. Когда он отвечал на имейлы, то исступленно барабанил по клавишам, не глядя в монитор. Все поля, которые надо заполнять, стояли перед его внутренним взором, он переключался по шаблону с помощью горячих клавиш.
   Надо учитывать, что наше общение со внешним миром осложнялось из-за многочисленных механизмов анонимизации и безопасности. Имейлы отправлялись не с наших ноутбуков, а с удаленного компьютера, и эта замедленность страшно нервировала. Когда ты что-то печатал, слова появлялись на экране с большим опозданием. Тем не менее Джулиан желал работать стремительно и вслепую. «Работа без оптического контакта – это одна из форм совершенства, это победа над временем», – объяснил он мне однажды. Он справлялся со своим заданием быстрее, чем его компьютер.
   Нам уже приходили пожертвования на наш счет в PayPal, и мы периодически благодарили людей. Мы писали им, как важна нам их поддержка и что они вкладывают деньги в свободу информации. Мы по очереди сочиняли эти письма, и вот настал черед Джулиана.
   Итак, он сидел на моем диване, завернувшись в два одеяла, и писал. Он ритмично бил, стучал и щелкал по клавишам неподалеку от меня, пока наконец его ария не оборвалась тихим «Черт дери!». Джулиан допустил ошибку. Письмо предназначалось для многих получателей, и потому надо было поставить их в «скрытую копию», чтобы люди не видели адресов других жертвователей. Именно здесь Джулиан ошибся. Но почта уже была отослана.
   Так в феврале 2009 года появилась первая и единственная наша собственная утечка. Ответы на подобное изъявление благодарности не заставили себя ждать.
   «Будьте добры впредь использовать для имейлов подобного типа опцию „скрытая копия“, или Blind Carbon Copy (BCC)…» Или: «Если в ваши планы не входила утечка 106 адресов людей, которые вас поддерживают, то я посоветовал бы пользоваться BCC». Кто-то предлагал: «Если вам пока не знакома разница, не стесняйтесь спросить у меня, я с удовольствием проведу для вас мастер-класс».
   Джулиан написал извинение. Джулиан? Нет, Джей Лим, наш правовой эксперт из отдела пожертвований (WikiLeaks Donor Relations).
   Случай любит подшучивать над людьми. Среди жертвователей, которых мы благодарили в тот раз, был некий Адриан Ламо – довольно известный экс-хакер, позднее способствовавший аресту нашего предполагаемого информатора Брэдли Мэннинга.
   «Смотри, вот поганец!» – воскликнул Джулиан, проверяя почту.
   Я заглянул в наш ящик. Там лежал новый «секретный документ». Кто-то переслал нам список наших собственных дарителей в качестве официальной утечки, снабдив его довольно неприятным комментарием. Обычно мы не знаем наши источники. Но Ламо потом сам признался, что это он воспользовался нашей ошибкой. Как ни крути, надо было это вывешивать.
   Интересный вопрос. Мы уже рассуждали, как поступить, если придется обнародовать информацию о нас самих. Решили единодушно – надо публиковать и плохие новости. Пресса отреагировала хорошо. Это был честный и последовательный поступок. Никто из жертвователей не жаловался.
   Джулиан вел себя порой так, будто его растили не люди, а волки. Если я готовил для нас двоих, то еда не делилась поровну. Кто быстрей ухватит – тому и доставалось больше. Если лежали четыре ломтика колбасы, он съедал три, оставляя мне один, потому что я замешкался. Такое поведение было мне в новинку. Я задумался: может, я чересчур мелочен? Мне приходили в голову мамины фразы вроде: «Можно было, по крайней мере, сначала спросить».
   Мы оба любили красное мясо и сырой фарш с луком. Если я был медленнее Джулиана, то потому, что любил сделать бутерброд с хлебом, маслом и колбасой, а Джулиан поглощал продукты в чистом виде, ничего не смешивая. Он ел или только мясо, или сыр, или шоколад, или хлеб. Если ему казалось, что организму не хватает цитрусовых, он съедал подряд несколько лимонов. А такое могло стукнуть ему в голову среди ночи, после голодного дня.
   Причем нельзя сказать, будто он не имел никакого представления о хороших манерах. Он бывал очень мил и вежлив, если хотел. Он вел себя любезно с моими гостями, пусть даже незнакомыми ему, провожал их до самой улицы.
   А еще Джулиан был параноиком. Тот факт, что мой дом находится под наблюдением, даже не обсуждался. Поэтому нам нельзя было вместе уходить и возвращаться. Какой был в этом смысл? Если кто-то на самом деле задался бы целью следить за моей квартирой, он наверняка бы выяснил, кто там еще живет.
   Если мы вместе выбирались в город, то Джулиан настаивал, чтобы мы возвращались по отдельности. Он шел налево, я – направо, и в результате я долго ждал его дома, потому что он всегда терялся. Я никогда не видел человека, который бы так плохо ориентировался. Он заходил в телефонную будку, а когда выходил, то уже не помнил, с какой стороны пришел. Он умудрялся регулярно проходить мимо моей двери. И этот человек стремился к конспирации! Трудно вообразить себе более заметного персонажа, чем Джулиан, когда он, озираясь по сторонам, бегал туда-сюда по улицам до тех пор, пока я не выходил ему на помощь.
   Он постоянно искал для себя новый стиль и удачную маскировку. Например, как-то одолжил у меня голубую спортивную куртку с гербом ГДР и солнечные очки «Формула-1», дополнив это коричневой бейсболкой. Про себя я, конечно, посмеивался. В таком виде он выглядел точно как переодетый шпион. Когда я в очередной раз вышел его искать, он появился из-за угла с большой деревянной палетой на правом плече. Это тоже была маскировка. Возможно, его воображение питалось какими-то книжными фантазиями, из которых и сложилось такое фирменное поведение Джулиана Ассанжа.
   У Джулиана были довольно непринужденные отношения с правдой. Порой мне казалось, что он проверяет, как далеко можно зайти. Как-то он рассказал мне историю своих белых волос. В четырнадцать лет он смастерил дома в подвале реактор, но перепутал полярность. И с того самого дня у него стали расти белые волосы. Из-за гамма-излучения, ага. Может, ему было любопытно, до каких пор он волен сочинять, когда же я наконец скажу: «Хватит. Не верю». Но я обычно вообще ничего не говорил. Считал, что нельзя общаться с людьми так, как это делает Джулиан.
   Джулиан не только постоянно терялся в городе, он еще любил сесть не на тот поезд и уехать в противоположную сторону. Когда он из пункта А в пункт Б летел, ехал или плыл на пароме, то терял в дороге пару квитанций и справок. Ему постоянно «вот-вот» должно было прийти письмо, которое выручило бы его из очередной неприятности: подпись для банковского счета, новая кредитная карта, лицензия на новый контракт. Разумеется, желанное письмо ожидалось «самое позднее – завтра». Когда его спрашивали про обещанное, он на моей памяти ни разу не ответил: «Я не сумел/забыл/прошляпил». Нет, обычно он еще ждал ответа от одного-второго-третьего человека. Поговорка «не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня» была придумана для блага Джулиана. Разумеется, если он о чем-то забывал, то никогда не бывал в этом виноват сам. Нет, вина лежала на банках, на работниках аэропорта, на градостроителях, а в крайнем случае – на Госдепартаменте США. Понятно, что не без вмешательства американского МИДа падали со стола чашки в моей висбаденской квартире во время визита Джулиана.
   В то же время Джулиан умел быть невероятно сосредоточенным, я никогда больше не видел таких людей. Он мог целыми днями сидеть неподвижно, словно слившись с компьютером воедино. Поздно вечером я шел спать, а этот стройный Будда все еще сидел на диване. Я на следующий день просыпался – он сидел в спортивной кофте с капюшоном перед компьютером в той же самой позе. Я вечером опять ложился спать – Джулиан по-прежнему не двигался.
   Его невозможно было отвлечь от работы, он был словно в трансе, пока программировал, писал, читал – и еще не знаю что делал. Максимум один раз за все время неожиданно вскакивал и проделывал несколько чудных упражнений вроде кунг-фу. В прессе это иногда представляли так, будто у Джулиана черный пояс по всем возможным боевым искусствам. На самом деле это был только способ разминки, не больше двадцати секунд.
   Джулиан сосредоточенно работал несколько дней подряд, а потом резко засыпал. Он ложился на кровать в той же одежде: штаны, носки, капюшон, натягивал одеяло – и все, его нет. Просыпаясь, он так же моментально возвращался к действительности. Вскакивал на ноги и обычно врезался во что-нибудь. В комнате у меня стоял тренажер, и я сбился со счета, сколько раз Джулиан прямо с матраса налетал на металлическую стойку. Когда раздавался чудовищный грохот, я понимал: о, вот и Джулиан проснулся!
   Запомнилась мне и еще одна его забавная особенность. Ему нравилось носить одежду, отражавшую его состояние на данный момент. И наоборот: правильно подобранная одежда помогала ему достичь желаемого настроения.
   – Даниэль, мне нужен пиджак. У тебя есть?
   – Ты куда-то собрался?
   – Мне нужно сегодня написать важное официальное заявление.
   – ???
   И пусть он до этого все время сидел за кухонным столом в спортивной куртке и бейсболке – сейчас требовалось срочно раздобыть ему пиджак, чтобы он сел писать текст для прессы. Пиджак он носил весь день и с серьезным лицом оттачивал формулировки. Лег спать он, разумеется, все в том же пиджаке.
 
   За те два месяца, что он у меня жил, я познакомился с человеком, совершенно непохожим на моих приятелей. А я привык к нетривиальным людям. С одной стороны, Джулиан был совершенно невыносимым, а с другой – невероятно милым и располагающим к себе.
   У меня было чувство, что некая важная составляющая в его жизни когда-то кардинально испортилась. Он мог бы стать потрясающим человеком, и я был рад, что у меня такой друг, в котором горит огонь. Он отстаивал свои идеи и принципы, он желал изменить мир к лучшему. Он бросался в дело и работал, не обращая внимания на чужие мнения. В чем-то я пытался подражать его жизненной установке. Но все-таки у него была и другая сторона, и чем дальше, тем сильнее она им завладевала.
   Друзья спрашивали, как я мог так долго его выдерживать. Но я считаю, что у каждого свои странности и ни с кем не бывает легко. И уж особенно хакерская тусовка богата на незаурядных персонажей, некоторые даже склонны к аутизму. Думаю, из-за своего опыта я стал чрезвычайно терпимым и часто прощаю людям их неадекватность. Поэтому я так долго общался с Джулианом – дольше, чем многие.
 
   Семнадцатого февраля 2009 года меня пригласили в гости на передачу в подкаст «Кюхенрадио». И Джулиан разослал нашим сторонникам объявление:
   «Даниэль Шмитт на берлинском „Койченрадио“: двухчасовое видео– и аудиоинтервью нашего немецкого корреспондента Даниэля Шмитта в эфире уважаемой берлинской радиостанции „Кюхенрадио“ сегодня в 21:00».
   У меня комок подступает к горлу, когда я сегодня это читаю. Я иногда забываю, какое же у нас было славное время. Он написал «уважаемой радиостанции», а ведь «Кюхенрадио» – всего лишь подкаст для нескольких фриков-технарей. До сих пор бывают моменты, когда я задаюсь вопросом, неужели все должно было так кончиться. Неужели мы не могли остаться друзьями, неужели всему виной этот потрясающий успех WikiLeaks, все эти деньги, внимание, международное давление, которые на нас свалились.
   «Койченрадио» – это типичный Джулиан. Он не запоминал слова на иностранных языках. Вместо «Шпигель» он постоянно говорил «Шпайгель», даже когда этот немецкий журнал уже несколько месяцев был одним из наших основных партнеров.
   Когда я ехал на такси в берлинский район Ной-кёльн к журналисту Филипу Банзе, мне позвонила мама. Моя бабушка умерла. Мы ожидали этого со дня на день. А я даже не съездил в Райнгау, чтобы еще раз ее увидеть. Я знаю, бабушка гордилась мной и моей борьбой за справедливость в мире. И все-таки мне ужасно стыдно, что я не смог отказаться от передачи, чтобы по-человечески попрощаться с ней. Вся семья, кроме меня одного, всю неделю сидела у ее кровати. А у меня была встреча в Берлине, такая важная.
   На тот момент мы считали, что надо использовать любую возможность, чтобы сделать WikiLeaks знаменитым. Нам срочно требовались пожертвования, мы радовались, когда получали новые документы. Все остальное отодвигалось на второй план. Очень далеко.
 
   В первый раз меня серьезно задели слова Джулиана, когда мы обсуждали поездку на Всемирный социальный форум в Бразилии в начале 2009 года. Один мой приятель хотел поехать с нами. Я рассказал об этом Джулиану, хотя сам был против. Этот парень не имел ничего общего с нашим проектом, к тому же мы не в отпуск собирались, а хотели там работать и налаживать контакты. Но Джулиан сразу загорелся: «Конечно, пусть едет с нами!» Мол, он не откажется, чтобы кто-нибудь носил его багаж. Тут я впервые задумался: кто же, интересно, сейчас играет для него роль носильщика? И понял, что кроме меня никого рядом нет.
   Задним числом я осознаю: Джулиану часто казалось, будто я под него прогибаюсь. А я-то думал, что веду себя дружелюбно и внимательно. Наверное, он считал меня более слабым человеком, чем я есть.
   Может, дело в том, что я по натуре оптимист и всегда предпочитаю заниматься конкретными делами, а не тратить время на критику. Наша дружба дала трещину в тот момент, когда Джулиан решил, что я ему больше не подчиняюсь. Когда я заговорил о конкретных проблемах (потому что эти проблемы действительно были, а не потому что я изменил свое отношение к нему), Джулиан сказал, что меня надо держать в узде.
   В начале 2010 года его тон радикально поменялся. Вплоть до того, что он пообещал меня «из-под земли достать и убить», если я вдруг ошибусь. Со мной так никто никогда не разговаривал. Пусть он даже ужасно боялся сбоев, но это все равно не оправдание. Я только спросил, все ли у него дома, а потом усмехнулся и махнул рукой. Да и что тут скажешь.
   Я не помню за собой серьезных промашек. Однажды я забыл сделать резервную копию центрального сервера. А когда он сломался, Джулиан заявил: «WL жив только потому, что я тебе не доверял!»
   У него самого была копия, с которой мы без проблем заново стартовали. Думаю, он сделал ее не только для надежности, но именно из-за недоверия ко всем и ко мне в том числе. На этом сервере хранилась также наша электронная переписка.
   Абсурдность ситуации состояла в том, что это как раз он постоянно что-то терял или забывал. А теперь упрекал в этом меня. Для его собственных неудач всегда находилось изящное объяснение. По возможности даже героическое. Когда в июне 2009 года он должен был получить премию «Международной амнистии», то появился в Лондоне на три часа позже. Премию нам дали за утечку о тайных заказных убийствах, совершенных кенийской полицией: были убиты более 1700 человек и почти 6500 человек – похищены. Это раскрыли и подробно описали два кенийских правозащитника из Фонда Оскара.