Страница:
– Во дает! – хихикнул Иван Алексеевич. – Силу девать некуда…
Он осторожно ступил в воду, поспешно выбрался на песок, потоптался, тщательно отряхнул ноги и быстро обулся.
Попов, Гальский и Тимохин принялись разгружать катер.
Через час сетка и палатка были поставлены, костер горел, Наполеон, сладострастно чмокая, дегустировал уху из заранее запасенных Тимохиным судака и пары лещей, остальные грызли колбасу с хлебом и нетерпеливо следили за его действиями.
– Сейчас, ребятки. Я сюда помидорчиков запустил, еще пару минут – и готово. – Ромов помешал свое варево. – А чтобы не скучать, можно и выпить… Откупоривай, Женечка.
– Зачем на пустой желудок? – возразил Попов. – Подождем.
Этой фразой он сразу набрал несколько баллов, так как проявил рассудительность, самостоятельность суждений и способность не поддаваться чужим влияниям.
– Все! – пригубив очередную ложку, объявил Ромов. – Давайте тарелки. И разливать самое время… А кстати, – вдруг спохватился он. – Скажите, государи хорошие, по какому такому поводу мы собрались?
Интерес Ивана Алексеевича снова был неподдельным, хотя только он и Сергеев были осведомлены о настоящей цели этого пикника.
Гальский и Тимохин думали, что они тоже в курсе дела: Сергеев хочет посмотреть нового сотрудника. Как ведет себя в неформальной обстановке, умеет ли пить, как держится после выпивки… Алкоголь снимает тормоза: враль, хвастун, болтун, задира обязательно проявит себя. Такая проверка многократно верней бумажных фильтров кадровых аппаратов. Потому к ней и прибегают, когда от надежности коллеги зависит собственная жизнь. Когда-нибудь ему расскажут об этом, и он беззлобно выругается. Но все подобное делается до зачисления новичка! А Попов уже полноправный сотрудник отдела особо тяжких… Очевидно, Сергеев решил составить о нем собственное мнение на всякий случай…
И только сам Валера Попов полагал, что выезд на рыбалку посвящен его недавнему поощрению, потому вопрос Наполеона его смутил, хотелось ответить что-то остроумное и отводящее внимание, но ничего подходящего в голову не приходило.
За него ответил Сергеев:
– Повод, товарищ полковник, серьезный. Валера работает у нас недавно, а уже получил поощрение в приказе. Потому предлагаю выпить за нашего молодого друга и пожелать ему такой же успешной службы в дальнейшем.
Тон майора был торжественным. Гальский и Тимохин решили, что они не ошиблись в своих предположениях. К такому же выводу пришел и Попов.
Все выпили и принялись хлебать обжигающую, неожиданно ароматную уху.
– Ну, молодец, аксакал, – с набитым ртом похвалил Гальский. – На скорую руку да не из свежака… А если сазанчик попадется или там стерлядка…
Молчаливый Тимохин открыл вторую бутылку водки и снова налил по полстакана.
– За старейшего сотрудника МВД, нашего аксакала Ивана Алексеевича, – провозгласил Сергеев. – Дай Бог нам всем так пить водку в его возрасте!
– Спасибо, Сашенька, – польщенно, но с некоторым смущением сказал Ромов и, приветливо улыбаясь, чокнулся с каждым, после чего выпил содержимое своего стакана как воду. Он действительно мог огреть литр белой и заметно не пьянел: только краснел нос да лысина покрывалась потом. А лихо опрокидывающий стаканы Сергеев был трезвенником и, чтобы избежать упреков и неизбежных приставаний, добился больших успехов в подмене жидкостей.
– А скажи-ка мне, Валерочка, – ласково пропел Иван Алексеевич. – За что ты получил поощрение?
– Да так, – отмахнулся Попов. – Залез в бронежилете на шестой этаж.
«Торопится старикан, – подумал Сергеев. – С этим вопросом надо бы подождать…»
У костра наступила тишина. В приближавшейся вплотную темноте что-то шелестело и похрустывало.
– Сейчас хоть эти штуковины есть, какая-никакая, а защита. А у нас что? Только каска на голове, – печально заговорил Ромов. – Я сейчас знаете что вспоминаю? Костер вот этот, лес… Точно так мы тогда сидели у костерка, покушали, курим, греемся, мороз-то под сорок. Вдруг – трах! трах!
Ромов дважды взмахнул рукой.
– Мы за автоматы, автоматы у нас почти сразу были, это да, как дали из восьми стволов! И снова тишина, он один был…
– Фашист? – не утерпев, перебил Гальский.
– Дезертир, сволочь…
Багровые блики высвечивали лоб, нос и щеки Наполеона, вместо глаз обозначились темные провалы.
– Меньше минуты вся эта кутерьма, а у нас один – фамилию не помню, хороший мальчонка, в очках, студент, что ли… Лежит готовый! Э-э-эх!
Иван Алексеевич покрутил головой.
– Две пули в шинелку на груди вошли – маленькие такие дырочки… У того-то и было всего два патрона – вот они оба… Шинелка разве защитит. А костерок – как сейчас, может, чуть побольше… Давайте-ка, ребяточки, выпьем, чтоб войны не было…
Глухо ударились стаканы. Сергеев незаметно сжал руку Наполеона: мол, не тебя же вывезли на смотрины… Тот обиженно высвободился.
– Сейчас, ребяточки, вспоминаю все отчетливо так – все мысли, и волнение, и тревоги. А вот интересно, тебе, Валерочка, что запомнилось на шестом этаже этом?
«Ну, старикан, – восхищенно подумал Сергеев. – Вот это подвел издалека… Артист!»
– Когда лез, боялся сорваться – железяка эта проклятая вниз тянула, – отстраненно произнес Попов. – Боялся, что он выглянет да влупит сверху: каски-то не было… Боялся, что до балкона не дотянусь, что дверь в квартиру заперта… Зашел – поспокойней стало: левой рукой лицо закрыл и крадусь на выстрелы. Заглянул в кухню, он обернулся, видно, почувствовал, глаза бешеные, оскалился, ствол свой поволок в мою сторону, да я-то уже наизготовке, как дал – и все!
– Неужто насмерть? – изумился Ромов. Попов молча кивнул.
– Прокурор, наверно, тебя помучил! – посочувствовал Иван Алексеевич. – Они дотошные, бумажные души! Небось спрашивал: почему в ногу не стрелял да в руку не ранил?
– Спрашивал, – подтвердил Попов. – Только там расчет другой шел, не тот, что в кабинете.
– Ну если б ты ему в плечо замочил, то тоже вывел из строя, – вмешался Сергеев. – Наверно, боялся промазать? Попов помешкал с ответом.
– Если честно, то я, когда коридор проходил, заглянул в ванную, а там его жена в петле… И у меня как омертвело все… Не увидел бы – брал бы живьем…
– Да-а-а, – неопределенно протянул Иван Алексеевич. – Прокурору об этом не говорил?
Попов отрицательно покачал головой.
– И правильно. Не надо им, крючкотворам, душу открывать…
Иван Алексеевич внезапно засуетился.
– А давайте-ка мы, государи мои, выпьем за людей, которые не боятся жестких решений. Пускать слюни в светлом кабинете – охотников много, а сломать бандита в темном переулке – некому. Сейчас уже и наши бояться стали – кто преступника, а кто прокурора. Разве такое видано?!
Ромов «завелся».
– Если только щитом обороняться, а мечом не рубить, разве порядок будет? Сейчас пишут разные умники, чтоб расстрел отменить, и что получится? Давайте Лесухина отпустим, пусть он еще пару трупов сделает! Только для кого такая гуманность? Для людей или для зверей?
– Это перегибают палку, – впервые за вечер высказался Тимохин, до сих пор только выпивавший и закусывавший. – У нас еще условий для такой отмены нету.
– Я удивляюсь, – запальчиво говорил Ромов, и голова его заметно тряслась. – Ведь пишут умные люди, ученые. Они там, в облаках, но неужели не знают, что на земле делается? Вот ты, Валерик, отпустил бы Лесухина?
Попов скрипнул зубами.
– Я бы эту сволочь своей рукой раздавил!
– Вот и я о том же. – Ромов успокоился так же быстро, как и вспыхнул.
– Слышь, Валера, – с грубоватой фамильярностью сказал Сергеев. – А тебя после этого дела кошмары не мучили?
Вопрос прозвучал бестактно, и Сергеев попытался сгладить неловкость.
– Мне б, наверное, месяц ужасы снились, – довольно фальшиво добавил он.
– Это потому, Саша, – в тон ему ответил Попов, – что ты человек тонкий, впечатлительный и легкоранимый.
Все захохотали. Иван Алексеевич, раскачиваясь, держался за живот, Гальский и Тимохин покатились по песку.
– Ну и уел он тебя, Сашок, – с трудом выговорил Ромов. – У меня чуть челюсть не выскочила! Молодец парень! Впечатлительный с такой-то рожей!
Сергеев тоже улыбнулся, и боевая маска превратилась в добродушное лицо.
– Один-ноль, Валера! Но за мной не заржавеет…
Костер прогорал. Гальский предложил искупаться, но желающих не нашлось. Тимохин стал вызывать любого, кроме Сергеева и Ивана Алексеевича, на рукопашный поединок, хвастая, что когда-то выполнял кандидатский балл по дзюдо. Гальский вспомнил, что отменно стреляет, и жалел, что никто не догадался захватить с собой пистолет. Словом, была выполнена обычная программа, но Попов ничем не хвастал, лихости и агрессивности не проявлял, идиотских предложений опьяневших товарищей не поддерживал. Они удивились, что Сергеев и Ромов не подыгрывают в испытаниях новичка, и решили в конце концов, что целью старших является рыбалка ради рыбалки. Так тоже нередко бывало.
– Пойдем сетку посмотрим, – предложил Тимохин. И они с Сергеевым ушли в темноту. Попов подбросил в костер несколько сучьев.
– Пора спать ложиться. – Иван Алексеевич долго и протяжно зевал, закрывая рот рукой. – Саша обещал матрац надувной захватить, забыл, наверное…
В голосе проскользнули нотки озабоченности.
– Алексеич, а чего он в вас стрелял? – неожиданно спросил Гальский. – Дезертир-то этот?
– Кто его знает. – Ромов опять зевнул. – Может, немецкий шпион-диверсант…
– С двумя-то патронами? – допытывался Гальский.
Иван Алексеевич обиженно сморщился.
– Ну его к шуту, Женечка, про это вспоминать. У меня враз настроение портится. Сыграй лучше для души лирическую песенку, веселую, а можно грустную…
Гальский потянулся к гитаре.
– Как заказывали – про провожания, с грустинкой:
Вдруг ритм аккордов резко изменился:
– Ну перестань, Евгений! – укоризненно сказал Ромов. – Я только настроился хорошую песню послушать, а ты опять грязь баламутишь! Ну что ты нашел в этих зоновских завываниях такого привлекательного? Это же нелюди, нечисть поганая, они во всем врут: и в словах, и в песнях. Я-то на них за свою жизнь насмотрелся! Душат, давят друг друга, авторитет свой дикими выходками поднимают! Не захотел на вопросы отвечать – взял и зашил рот суровой ниткой! На работу идти западло – сел на лавку и приколотил мошонку гвоздем! Захотел уйти на больничку – проглотил иголку, или вилку, или костяшки домино. Один, помню, из строя вышел и говорит начальнику: «Что-то у тебя плохо пуговицы блестят. Вот так надо чистить!» И распахивает телогрейку, а там у него мундирные пуговицы прямо к телу пришиты, в два ряда. Зверье!
Иван Алексеевич сердито сплюнул.
– Расстроил ты меня. Давайте выпьем, чтобы сердце размягчилось.
Попов больше пить не хотел, но отказаться постеснялся. Гальский тоже пытался отговориться, однако Иван Алексеевич настоял на своем и внимательно проследил, чтобы в стаканах ничего не осталось.
Попов откинулся на спину, чувствуя, как сквозь колючее шерстяное одеяло остывший песок холодит тело. Звезды медленно двигались, неторопливо меняясь местами. И остров слегка раскачивался на отбойной ночной волне. В голове чуть-чуть шумело.
– Вот Валерик нам обещал сыграть хорошую песенку, – донесся издалека голос Ивана Алексеевича, и Гальский положил гитару прямо ему на живот. – Уважь старика!
Попов снова сел. Иван Алексеевич умильно улыбался, показывая белые пластмассовые зубы.
– А что сыграть? – спросил Валера у симпатичного старичка.
– Знаешь что, Валерочка, – Иван Алексеевич подкатил глаза, будто перебирая в памяти все известные ему песни в поисках наилучшей. – Сыграй эту: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…»
– Нет, я лучше про другой поход… Попов потрогал струны.
– Братишка, так ты тоже там был? – Тимохин потерял обычную невозмутимость и, подсев к Валере, обнял его за плечи.
– Там не был. В госпитале ташкентском медбратом…
– А песня чья? Сам сочинил?
Иван Алексеевич чуть не выронил свою челюсть и застыл, ожидая ответа.
После паузы Попов мотнул головой:
– Ребята пели, слышал… Ромов перевел дух.
– Спиши слова, – попросил Тимохин и хотел еще что-то сказать, но Иван Алексеевич его перебил:
– А что, Валерочка, у тебя образование медицинское имеется?
– Да не то что образование… В школе – медицинский класс да два курса в училище… После армии не стал заканчивать…
У Тимохина дернулась щека.
– Ладно, майор, давай с рыбой разбираться…
Точно так у него дергалась щека два года назад, во время строевого смотра, эту историю знали все в управлении. Генерал лично обходил строй, но был не в духе и щедро раздавал раздраженные замечания. Возле Тимохина резко остановился.
– Что это за железки?! – рявкнул он и ткнул пальцем в грудь лейтенанта.
– Товарищ генерал, это не железки, а боевые награды Демократической Республики Афганистан! – побледнев, ледяным тоном ответил Эд.
– Почему они надеты на строевой смотр?! – Генерал разошелся и уже не мог сразу остановиться.
– Потому что я заработал их кровью! – отрезал Эд. – Вы должны знать, товарищ генерал, что в соответствии с правилами ношения формы на строевой смотр надеваются все награды. Кроме, разумеется, купленных и выпрошенных!
У него уже начала дергаться щека, строй затих – так с генералом никто и никогда не разговаривал.
– Немедленно снять! – побагровев, скомандовал генерал.
– Только вместе с мундиром! – Щека задергалась еще сильнее, и, буравя начальника бешеным взглядом, Эд стал нащупывать пуговицу кителя.
Генерал молча повернулся и пошел вдоль строя, не сделав больше ни одного замечания. А Эд все порывался снять и бросить на плац мундир, но пальцы прыгали и не могли справиться с тугими пуговицами, да ребята схватили за руки и удержали от безрассудного поступка.
Последствий этот инцидент не имел, кроме одного: подполковник Викентьев, когда однажды зашла речь о кандидатуре Тимохина, коротко сказал, что он непредсказуем.
И сейчас Эд разозлился на старого мухомора, который не дает поговорить с братухой о святых вещах, а лезет со всякими глупостями.
Пенсионерам пора в люлю, вон Саша приготовил и матрац, и спальный мешок, и складной горшок, – пробурчал он. – А мы еще поговорим.
И правда, Эдичка, наше дело стариковское, – смиренно сказал Иван Алексеевич. – Сашенька про свои обещания не забыл, так что пойду-ка я спать…
Кряхтя и отдуваясь, Ромов полез в палатку.
– Пример старших – молодым наука, – потянулся Сергеев. – Женя, почисть рыбу, а я с утра займусь ухой. Майор последовал за Наполеоном, некоторое время они шептались, потом наступила тишина. Рыбу чистили втроем, спать Эд ушел в катер, а Попов и Гальский устроились на брезенте, рядом с палаткой. Выходной день пролетел быстро. Водка кончилась, поэтому вели здоровый образ жизни: купались, загорали, погоняли мяч под азартные крики Ивана Алексеевича. Когда возвращались обратно, оказалось, что у Ромова обгорел нос.
– Будет облазить, а бабка скажет, что от пьянства, – озабоченно бурчал он.
Глава четвертая
Он осторожно ступил в воду, поспешно выбрался на песок, потоптался, тщательно отряхнул ноги и быстро обулся.
Попов, Гальский и Тимохин принялись разгружать катер.
Через час сетка и палатка были поставлены, костер горел, Наполеон, сладострастно чмокая, дегустировал уху из заранее запасенных Тимохиным судака и пары лещей, остальные грызли колбасу с хлебом и нетерпеливо следили за его действиями.
– Сейчас, ребятки. Я сюда помидорчиков запустил, еще пару минут – и готово. – Ромов помешал свое варево. – А чтобы не скучать, можно и выпить… Откупоривай, Женечка.
– Зачем на пустой желудок? – возразил Попов. – Подождем.
Этой фразой он сразу набрал несколько баллов, так как проявил рассудительность, самостоятельность суждений и способность не поддаваться чужим влияниям.
– Все! – пригубив очередную ложку, объявил Ромов. – Давайте тарелки. И разливать самое время… А кстати, – вдруг спохватился он. – Скажите, государи хорошие, по какому такому поводу мы собрались?
Интерес Ивана Алексеевича снова был неподдельным, хотя только он и Сергеев были осведомлены о настоящей цели этого пикника.
Гальский и Тимохин думали, что они тоже в курсе дела: Сергеев хочет посмотреть нового сотрудника. Как ведет себя в неформальной обстановке, умеет ли пить, как держится после выпивки… Алкоголь снимает тормоза: враль, хвастун, болтун, задира обязательно проявит себя. Такая проверка многократно верней бумажных фильтров кадровых аппаратов. Потому к ней и прибегают, когда от надежности коллеги зависит собственная жизнь. Когда-нибудь ему расскажут об этом, и он беззлобно выругается. Но все подобное делается до зачисления новичка! А Попов уже полноправный сотрудник отдела особо тяжких… Очевидно, Сергеев решил составить о нем собственное мнение на всякий случай…
И только сам Валера Попов полагал, что выезд на рыбалку посвящен его недавнему поощрению, потому вопрос Наполеона его смутил, хотелось ответить что-то остроумное и отводящее внимание, но ничего подходящего в голову не приходило.
За него ответил Сергеев:
– Повод, товарищ полковник, серьезный. Валера работает у нас недавно, а уже получил поощрение в приказе. Потому предлагаю выпить за нашего молодого друга и пожелать ему такой же успешной службы в дальнейшем.
Тон майора был торжественным. Гальский и Тимохин решили, что они не ошиблись в своих предположениях. К такому же выводу пришел и Попов.
Все выпили и принялись хлебать обжигающую, неожиданно ароматную уху.
– Ну, молодец, аксакал, – с набитым ртом похвалил Гальский. – На скорую руку да не из свежака… А если сазанчик попадется или там стерлядка…
Молчаливый Тимохин открыл вторую бутылку водки и снова налил по полстакана.
– За старейшего сотрудника МВД, нашего аксакала Ивана Алексеевича, – провозгласил Сергеев. – Дай Бог нам всем так пить водку в его возрасте!
– Спасибо, Сашенька, – польщенно, но с некоторым смущением сказал Ромов и, приветливо улыбаясь, чокнулся с каждым, после чего выпил содержимое своего стакана как воду. Он действительно мог огреть литр белой и заметно не пьянел: только краснел нос да лысина покрывалась потом. А лихо опрокидывающий стаканы Сергеев был трезвенником и, чтобы избежать упреков и неизбежных приставаний, добился больших успехов в подмене жидкостей.
– А скажи-ка мне, Валерочка, – ласково пропел Иван Алексеевич. – За что ты получил поощрение?
– Да так, – отмахнулся Попов. – Залез в бронежилете на шестой этаж.
«Торопится старикан, – подумал Сергеев. – С этим вопросом надо бы подождать…»
У костра наступила тишина. В приближавшейся вплотную темноте что-то шелестело и похрустывало.
– Сейчас хоть эти штуковины есть, какая-никакая, а защита. А у нас что? Только каска на голове, – печально заговорил Ромов. – Я сейчас знаете что вспоминаю? Костер вот этот, лес… Точно так мы тогда сидели у костерка, покушали, курим, греемся, мороз-то под сорок. Вдруг – трах! трах!
Ромов дважды взмахнул рукой.
– Мы за автоматы, автоматы у нас почти сразу были, это да, как дали из восьми стволов! И снова тишина, он один был…
– Фашист? – не утерпев, перебил Гальский.
– Дезертир, сволочь…
Багровые блики высвечивали лоб, нос и щеки Наполеона, вместо глаз обозначились темные провалы.
– Меньше минуты вся эта кутерьма, а у нас один – фамилию не помню, хороший мальчонка, в очках, студент, что ли… Лежит готовый! Э-э-эх!
Иван Алексеевич покрутил головой.
– Две пули в шинелку на груди вошли – маленькие такие дырочки… У того-то и было всего два патрона – вот они оба… Шинелка разве защитит. А костерок – как сейчас, может, чуть побольше… Давайте-ка, ребяточки, выпьем, чтоб войны не было…
Глухо ударились стаканы. Сергеев незаметно сжал руку Наполеона: мол, не тебя же вывезли на смотрины… Тот обиженно высвободился.
– Сейчас, ребяточки, вспоминаю все отчетливо так – все мысли, и волнение, и тревоги. А вот интересно, тебе, Валерочка, что запомнилось на шестом этаже этом?
«Ну, старикан, – восхищенно подумал Сергеев. – Вот это подвел издалека… Артист!»
– Когда лез, боялся сорваться – железяка эта проклятая вниз тянула, – отстраненно произнес Попов. – Боялся, что он выглянет да влупит сверху: каски-то не было… Боялся, что до балкона не дотянусь, что дверь в квартиру заперта… Зашел – поспокойней стало: левой рукой лицо закрыл и крадусь на выстрелы. Заглянул в кухню, он обернулся, видно, почувствовал, глаза бешеные, оскалился, ствол свой поволок в мою сторону, да я-то уже наизготовке, как дал – и все!
– Неужто насмерть? – изумился Ромов. Попов молча кивнул.
– Прокурор, наверно, тебя помучил! – посочувствовал Иван Алексеевич. – Они дотошные, бумажные души! Небось спрашивал: почему в ногу не стрелял да в руку не ранил?
– Спрашивал, – подтвердил Попов. – Только там расчет другой шел, не тот, что в кабинете.
– Ну если б ты ему в плечо замочил, то тоже вывел из строя, – вмешался Сергеев. – Наверно, боялся промазать? Попов помешкал с ответом.
– Если честно, то я, когда коридор проходил, заглянул в ванную, а там его жена в петле… И у меня как омертвело все… Не увидел бы – брал бы живьем…
– Да-а-а, – неопределенно протянул Иван Алексеевич. – Прокурору об этом не говорил?
Попов отрицательно покачал головой.
– И правильно. Не надо им, крючкотворам, душу открывать…
Иван Алексеевич внезапно засуетился.
– А давайте-ка мы, государи мои, выпьем за людей, которые не боятся жестких решений. Пускать слюни в светлом кабинете – охотников много, а сломать бандита в темном переулке – некому. Сейчас уже и наши бояться стали – кто преступника, а кто прокурора. Разве такое видано?!
Ромов «завелся».
– Если только щитом обороняться, а мечом не рубить, разве порядок будет? Сейчас пишут разные умники, чтоб расстрел отменить, и что получится? Давайте Лесухина отпустим, пусть он еще пару трупов сделает! Только для кого такая гуманность? Для людей или для зверей?
– Это перегибают палку, – впервые за вечер высказался Тимохин, до сих пор только выпивавший и закусывавший. – У нас еще условий для такой отмены нету.
– Я удивляюсь, – запальчиво говорил Ромов, и голова его заметно тряслась. – Ведь пишут умные люди, ученые. Они там, в облаках, но неужели не знают, что на земле делается? Вот ты, Валерик, отпустил бы Лесухина?
Попов скрипнул зубами.
– Я бы эту сволочь своей рукой раздавил!
– Вот и я о том же. – Ромов успокоился так же быстро, как и вспыхнул.
– Слышь, Валера, – с грубоватой фамильярностью сказал Сергеев. – А тебя после этого дела кошмары не мучили?
Вопрос прозвучал бестактно, и Сергеев попытался сгладить неловкость.
– Мне б, наверное, месяц ужасы снились, – довольно фальшиво добавил он.
– Это потому, Саша, – в тон ему ответил Попов, – что ты человек тонкий, впечатлительный и легкоранимый.
Все захохотали. Иван Алексеевич, раскачиваясь, держался за живот, Гальский и Тимохин покатились по песку.
– Ну и уел он тебя, Сашок, – с трудом выговорил Ромов. – У меня чуть челюсть не выскочила! Молодец парень! Впечатлительный с такой-то рожей!
Сергеев тоже улыбнулся, и боевая маска превратилась в добродушное лицо.
– Один-ноль, Валера! Но за мной не заржавеет…
Костер прогорал. Гальский предложил искупаться, но желающих не нашлось. Тимохин стал вызывать любого, кроме Сергеева и Ивана Алексеевича, на рукопашный поединок, хвастая, что когда-то выполнял кандидатский балл по дзюдо. Гальский вспомнил, что отменно стреляет, и жалел, что никто не догадался захватить с собой пистолет. Словом, была выполнена обычная программа, но Попов ничем не хвастал, лихости и агрессивности не проявлял, идиотских предложений опьяневших товарищей не поддерживал. Они удивились, что Сергеев и Ромов не подыгрывают в испытаниях новичка, и решили в конце концов, что целью старших является рыбалка ради рыбалки. Так тоже нередко бывало.
– Пойдем сетку посмотрим, – предложил Тимохин. И они с Сергеевым ушли в темноту. Попов подбросил в костер несколько сучьев.
– Пора спать ложиться. – Иван Алексеевич долго и протяжно зевал, закрывая рот рукой. – Саша обещал матрац надувной захватить, забыл, наверное…
В голосе проскользнули нотки озабоченности.
– Алексеич, а чего он в вас стрелял? – неожиданно спросил Гальский. – Дезертир-то этот?
– Кто его знает. – Ромов опять зевнул. – Может, немецкий шпион-диверсант…
– С двумя-то патронами? – допытывался Гальский.
Иван Алексеевич обиженно сморщился.
– Ну его к шуту, Женечка, про это вспоминать. У меня враз настроение портится. Сыграй лучше для души лирическую песенку, веселую, а можно грустную…
Гальский потянулся к гитаре.
– Как заказывали – про провожания, с грустинкой:
На этот раз он пел прочувствованно-лирическим баритоном, Иван Алексеевич, подперев щеки кулачками, слушал с выражением умильного внимания.
Аэропорты, вокзалы, причалы,
Все вы, конечно, когда-нибудь
И уезжали, и провожали
Своих товарищей в дальний путь…
Вдруг ритм аккордов резко изменился:
Голос Гальского снова стал разухабисто-залихватским.
Нас отправляли простыми вагонами
В угол медвежий страны родной.
Окна в решетках и с красными погонами
Сопровождающий нас конвой…
– Ну перестань, Евгений! – укоризненно сказал Ромов. – Я только настроился хорошую песню послушать, а ты опять грязь баламутишь! Ну что ты нашел в этих зоновских завываниях такого привлекательного? Это же нелюди, нечисть поганая, они во всем врут: и в словах, и в песнях. Я-то на них за свою жизнь насмотрелся! Душат, давят друг друга, авторитет свой дикими выходками поднимают! Не захотел на вопросы отвечать – взял и зашил рот суровой ниткой! На работу идти западло – сел на лавку и приколотил мошонку гвоздем! Захотел уйти на больничку – проглотил иголку, или вилку, или костяшки домино. Один, помню, из строя вышел и говорит начальнику: «Что-то у тебя плохо пуговицы блестят. Вот так надо чистить!» И распахивает телогрейку, а там у него мундирные пуговицы прямо к телу пришиты, в два ряда. Зверье!
Иван Алексеевич сердито сплюнул.
– Расстроил ты меня. Давайте выпьем, чтобы сердце размягчилось.
Попов больше пить не хотел, но отказаться постеснялся. Гальский тоже пытался отговориться, однако Иван Алексеевич настоял на своем и внимательно проследил, чтобы в стаканах ничего не осталось.
Попов откинулся на спину, чувствуя, как сквозь колючее шерстяное одеяло остывший песок холодит тело. Звезды медленно двигались, неторопливо меняясь местами. И остров слегка раскачивался на отбойной ночной волне. В голове чуть-чуть шумело.
– Вот Валерик нам обещал сыграть хорошую песенку, – донесся издалека голос Ивана Алексеевича, и Гальский положил гитару прямо ему на живот. – Уважь старика!
Попов снова сел. Иван Алексеевич умильно улыбался, показывая белые пластмассовые зубы.
– А что сыграть? – спросил Валера у симпатичного старичка.
– Знаешь что, Валерочка, – Иван Алексеевич подкатил глаза, будто перебирая в памяти все известные ему песни в поисках наилучшей. – Сыграй эту: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…»
– Нет, я лучше про другой поход… Попов потрогал струны.
Пел он медленно, постепенно ускоряя темп.
В чужой синеве облака не спасут.
Мы втайне летели, но нас уже ждут
Чужие прицелы, чужие глаза…
Пылает ведомый, пылает родная до слез стрекоза!
К костру вернулись Сергеев и Тимохин, бросили на песок мокрые мешки, Эд настороженно впился взглядом в отрешенное лицо Попова.
Внизу караван – боевой разворот,
Ракета, вторая, теперь пулемет…
Хотя документов не видели их,
Но знаем: чужие! Ведь нет здесь своих!
Напряжение в голосе певца нарастало, он почти кричал.
Чужая земля и чужая вода,
Чужие болезни, но наша беда,
Чужая политика, чуждый ислам,
Коварство, предательство, ложь и обман…
Что делаем мы в этом мире чужом?
Неужто и вправду свой долг отдаем?
Но, лишь начиная по жизни шагать,
Когда же успели мы так задолжать?!
– Так и было, стреляли суки! – выругался Тимохин.
Отрезаны уши и нос, шурави
Заходится криком в афганской пыли.
Не жалко, ведь учит священный Коран:
Неверный – собака для всех мусульман!
«Неверные» насмерть в заслонах стоят,
Колонны проходят и в Хост, и в Герат,
А «верные» – в форме они иль в чалме,
Но выстрелить в спину способны вполне…
Попов выложился, и последние строфы давались ему с трудом, как смертельно уставшему человеку.
А может, напрасно приказано нам
Кровью своей – по чужим векселям,
Ведь мудрость известная, черт подери:
Коль сам не расплатишься – в долг не бери!
Последний аккорд растаял в ночном воздухе.
Не мы принимали в Кремле Тараки,
Не мы наводили в Амина штыки,
Бабрака Кармаля не мы берегли —
Чужие авансы, чужие долги… Чужие долги!
– Братишка, так ты тоже там был? – Тимохин потерял обычную невозмутимость и, подсев к Валере, обнял его за плечи.
– Там не был. В госпитале ташкентском медбратом…
– А песня чья? Сам сочинил?
Иван Алексеевич чуть не выронил свою челюсть и застыл, ожидая ответа.
После паузы Попов мотнул головой:
– Ребята пели, слышал… Ромов перевел дух.
– Спиши слова, – попросил Тимохин и хотел еще что-то сказать, но Иван Алексеевич его перебил:
– А что, Валерочка, у тебя образование медицинское имеется?
– Да не то что образование… В школе – медицинский класс да два курса в училище… После армии не стал заканчивать…
У Тимохина дернулась щека.
– Ладно, майор, давай с рыбой разбираться…
Точно так у него дергалась щека два года назад, во время строевого смотра, эту историю знали все в управлении. Генерал лично обходил строй, но был не в духе и щедро раздавал раздраженные замечания. Возле Тимохина резко остановился.
– Что это за железки?! – рявкнул он и ткнул пальцем в грудь лейтенанта.
– Товарищ генерал, это не железки, а боевые награды Демократической Республики Афганистан! – побледнев, ледяным тоном ответил Эд.
– Почему они надеты на строевой смотр?! – Генерал разошелся и уже не мог сразу остановиться.
– Потому что я заработал их кровью! – отрезал Эд. – Вы должны знать, товарищ генерал, что в соответствии с правилами ношения формы на строевой смотр надеваются все награды. Кроме, разумеется, купленных и выпрошенных!
У него уже начала дергаться щека, строй затих – так с генералом никто и никогда не разговаривал.
– Немедленно снять! – побагровев, скомандовал генерал.
– Только вместе с мундиром! – Щека задергалась еще сильнее, и, буравя начальника бешеным взглядом, Эд стал нащупывать пуговицу кителя.
Генерал молча повернулся и пошел вдоль строя, не сделав больше ни одного замечания. А Эд все порывался снять и бросить на плац мундир, но пальцы прыгали и не могли справиться с тугими пуговицами, да ребята схватили за руки и удержали от безрассудного поступка.
Последствий этот инцидент не имел, кроме одного: подполковник Викентьев, когда однажды зашла речь о кандидатуре Тимохина, коротко сказал, что он непредсказуем.
И сейчас Эд разозлился на старого мухомора, который не дает поговорить с братухой о святых вещах, а лезет со всякими глупостями.
Пенсионерам пора в люлю, вон Саша приготовил и матрац, и спальный мешок, и складной горшок, – пробурчал он. – А мы еще поговорим.
И правда, Эдичка, наше дело стариковское, – смиренно сказал Иван Алексеевич. – Сашенька про свои обещания не забыл, так что пойду-ка я спать…
Кряхтя и отдуваясь, Ромов полез в палатку.
– Пример старших – молодым наука, – потянулся Сергеев. – Женя, почисть рыбу, а я с утра займусь ухой. Майор последовал за Наполеоном, некоторое время они шептались, потом наступила тишина. Рыбу чистили втроем, спать Эд ушел в катер, а Попов и Гальский устроились на брезенте, рядом с палаткой. Выходной день пролетел быстро. Водка кончилась, поэтому вели здоровый образ жизни: купались, загорали, погоняли мяч под азартные крики Ивана Алексеевича. Когда возвращались обратно, оказалось, что у Ромова обгорел нос.
– Будет облазить, а бабка скажет, что от пьянства, – озабоченно бурчал он.
Глава четвертая
В понедельник Сергеев и Иван Алексеевич сидели на докладе у Викентьева. Собственно, докладывал майор, а Наполеон, навалившись грудью на стол, внимательно слушал, то и дело переводя взгляд с одного на другого, как будто провожал глазами каждое слово устного рапорта.
– В общем, отзывы только хорошие. И мнение одно: нормальный парень, – подвел итог Сергеев. А Иван Алексеевич энергично кивнул головой:
– Хорошенький мальчишка. Дельный, серьезный. Мне понравился.
Если Сергеев говорил хмуро и как бы через силу, то Ромов завершил фразу умильной улыбкой.
– А нам он подойдет? – задумчиво спросил подполковник.
– А чего же! – Иван Алексеевич захлебнулся воздухом, закашлялся. – Он ведь и медицинское образование имеет, пусть без диплома, в госпитале работал…
– Кого лечить-то? – угрюмо спросил Сергеев.
– Ну все-таки! Я считаю так – лучше и искать нечего! – В голосе Ромова проскользнула металлическая нотка, он сам почувствовал это и сконфуженно хихикнул. – Смотрите, решать-то вам… Я только вот что думаю…
Иван Алексеевич многозначительно выкатил глаза и округлил рот, в таких случаях он добавлял: «государи мои», но сейчас удержался.
– Он ведь этого гада не с перепугу застрелил! Увидел, как тот с женой расправился, – и приговорил! – Ромов многозначительно поднял палец. – И Лесухина, сказал, мол, своей рукой задавлю! Значит, что?
Ромов покачал пальцем.
– Значит, не боится брать на себя тяжелые решения, не перекладывает на дядю! Кого ж еще искать?
– Ладно! – Викентьев хлопнул ладонью по столу. – Послушаем аксакала. Я с ним переговорю.
Когда Попов возвращался с обеда, дорогу ему заступил маленький квадратный подполковник в аккуратно пригнанном мундире.
– Здравствуйте, Валерий Федорович, – радостно улыбаясь, будто встретил хорошего друга, сказал он, протягивая твердую шершавую ладонь. – Много слышал о вас, пора и познакомиться. Викентьев Владимир Михайлович.
Глаза у подполковника были пронзительно голубые и излучали доброжелательность.
– Можно вас задержать на несколько минут? Есть разговор…
Валера подчинился жесту нового знакомого и прошел за ним в маленький, просто обставленный кабинет. Двухтумбовый стол, казенный, с матовыми стеклами шкаф, облупленный сейф да несколько неудобных стульев составляли все его убранство. В углу приткнулась двухпудовая гиря со стертой до металла краской на ручке, и Попов по-новому взглянул на коренастую фигуру подполковника. Тот улыбнулся.
– Садись, располагайся.
Попову говорили, что в управлении молодому сотруднику надо активно включаться в общественную работу, определяли предварительно и конкретный участок – стенгазету «Дзержинец». Сейчас он решил, что Викентьев – редактор стенгазеты или какой-то другой общественный деятель.
Начало разговора не опровергло этого предположения. Подполковник поговорил на общие темы, спросил, как работается на новом месте, сошелся ли с коллегами, чем увлекается в свободное время. При этом Попова не оставляло ощущение, что вопросы задаются для проформы, так как Викентьев знает, какими будут ответы.
– Хорошо, Валерий, поговорим о серьезных вещах. – Жесткая фраза как бы отсекла ни к чему не обязывающий треп, который шел до сих пор. И с Викентьевым произошла неуловимая перемена, суть которой Валерий не смог бы объяснить, однако он как-то сразу понял, что подполковник никакой не редактор и общественные дела его ни в малейшей степени не интересуют.
– Ты проявил себя смелым и решительным человеком, мы это заметили и хотим предложить тебе важную работу. – Викентьев смотрел испытующе. – Как у тебя нервишки?
– Не жалуюсь, – недоумевающе ответил Попов. – А что?
– Да я смотрел твою медицинскую карточку и с врачом разговаривал: психическое и физическое состояние отличное.
Попов оставил его реплику без ответа.
– Работа немного нервная, особенно с непривычки, но люди с ней справляются, и ты тоже, думаю, справишься.
Викентьев замолчал, рассматривая собеседника. Тот ждал продолжения и вопросов не задавал. Губы подполковника дрогнули в улыбке. Невозмутимость кандидата ему нравилась.
– За нервные нагрузки предусмотрены дополнительная оплата, десять суток к отпуску и ежегодная санаторная путевка.
Викентьев снова был предельно серьезен.
– Но главное, конечно, не это. Работа состоит в том, чтобы очищать наше общество от особо опасных преступников – зверей, опасных для каждого человека.
Ничего не пойму, – не выдержал Попов. – Вы говорите про группу захвата? Только откуда там доплаты и путевки?
– Как ты относишься к Лесухину? – вопросом на вопрос ответил Викентьев.
– А как к нему относиться? Попался б мне – пристрелил как собаку!
– Он и приговорен к расстрелу. Кассацию отклонили, на помилование тоже шансов немного, – спокойно проговорил Викентьев, не отрывая пристального взгляда от лица собеседника. – Значит, кому-то предстоит работа по исполнению приговора.
– И что? – механически спросил Попов, хотя он уже распознал, к чему клонит подполковник, но, обманутый обыденностью тона, еще не поверил в правильность своей догадки.
– То самое, – кивнул Викентьев. – Тебе предлагается принять участие в этой важной работе.
– Ну дела! – растерянно проговорил Попов. – Вы всерьез? Чтобы я вроде как… палачом был?
Он с трудом выдавил слово, за которым вставал реальный образ. Викентьев поморщился.
– Это слово для обывателя. Вроде как «мент». Мы же себя и своих товарищей «ментами» не называем? Так и там – есть исполнитель приговора. У него, кстати, самая ответственная часть работы. И самая, надо сказать, неприятная. Понятно, что новичка с бухты-барахты туда не поставят. Но свести преступника с пулей, которая ему предназначена, – дело хлопотное и непростое. Надо многое организовать, технически обеспечить, состыковать. Этим занимается спецопергруппа, войти в которую я тебе и предлагаю.
Попов ошарашенно молчал.
– И что я буду делать? – тихо спросил он, облизнув пересохшие губы.
– Обеспечивать охрану! – Викентьев разъяснял терпеливо и старательно. – Чтобы преступник не убежал, не набросился на прокурора, не ударился головой о батарею…
– А почему нельзя о батарею?
– Потому что все должно быть по закону!
Попов молчал, глядя в пол. Викентьев отметил, что он не испугался, не впал в тихую панику. Нормальная реакция нормального человека на предложение, далеко выходящее за пределы нормальных и привычных рамок.
– Ты же только что сказал, что пристрелил бы этого ублюдка Лесухина! – ободряюще проговорил Викентьев и, обойдя вокруг стола, положил руку Валере на плечо.
– Это в запале, в горячке – совсем другое! – Попов перевел дух. – А отказаться можно?
– Конечно, можно! – жестко ответил Викентьев. – На аркане-то тебя никто не потащит! Только…
Он снова обошел стол и сел на свое место.
– Ты взрослый парень, серьезный и ответственный. И предложение тебе сделано серьезное. Наверное, его готовили, прорабатывали, согласовывали. Да и я, надеюсь, на дурашку не похож! Так что подумай, стоит ли отказываться!
Попов взглянул на каменное лицо подполковника и отвел глаза.
– Все равно эту работу кому-то делать, если ты, подходящий по всем статьям, уйдешь в сторону – значит, подставишь менее готового товарища. Порядочно ли это?
Попов отчетливо понимал, что отказываться нельзя. Он не смог бы объяснить, откуда пришло это понимание, может, подполковник Викентьев излучал какие-то биотоки, но чувствовал – отказ уронит его авторитет в глазах товарищей, да и сам он перестанет себя уважать как трусливого чистоплюя.
– А ребята тоже там, в этой группе? – сглотнул он. – Гальский, Тимохин, Сергеев?
Лицо Викентьева вновь стало живым.
– Узнаешь в свое время. Пока могу только сказать, что будешь работать со своими товарищами.
– В общем, отзывы только хорошие. И мнение одно: нормальный парень, – подвел итог Сергеев. А Иван Алексеевич энергично кивнул головой:
– Хорошенький мальчишка. Дельный, серьезный. Мне понравился.
Если Сергеев говорил хмуро и как бы через силу, то Ромов завершил фразу умильной улыбкой.
– А нам он подойдет? – задумчиво спросил подполковник.
– А чего же! – Иван Алексеевич захлебнулся воздухом, закашлялся. – Он ведь и медицинское образование имеет, пусть без диплома, в госпитале работал…
– Кого лечить-то? – угрюмо спросил Сергеев.
– Ну все-таки! Я считаю так – лучше и искать нечего! – В голосе Ромова проскользнула металлическая нотка, он сам почувствовал это и сконфуженно хихикнул. – Смотрите, решать-то вам… Я только вот что думаю…
Иван Алексеевич многозначительно выкатил глаза и округлил рот, в таких случаях он добавлял: «государи мои», но сейчас удержался.
– Он ведь этого гада не с перепугу застрелил! Увидел, как тот с женой расправился, – и приговорил! – Ромов многозначительно поднял палец. – И Лесухина, сказал, мол, своей рукой задавлю! Значит, что?
Ромов покачал пальцем.
– Значит, не боится брать на себя тяжелые решения, не перекладывает на дядю! Кого ж еще искать?
– Ладно! – Викентьев хлопнул ладонью по столу. – Послушаем аксакала. Я с ним переговорю.
Когда Попов возвращался с обеда, дорогу ему заступил маленький квадратный подполковник в аккуратно пригнанном мундире.
– Здравствуйте, Валерий Федорович, – радостно улыбаясь, будто встретил хорошего друга, сказал он, протягивая твердую шершавую ладонь. – Много слышал о вас, пора и познакомиться. Викентьев Владимир Михайлович.
Глаза у подполковника были пронзительно голубые и излучали доброжелательность.
– Можно вас задержать на несколько минут? Есть разговор…
Валера подчинился жесту нового знакомого и прошел за ним в маленький, просто обставленный кабинет. Двухтумбовый стол, казенный, с матовыми стеклами шкаф, облупленный сейф да несколько неудобных стульев составляли все его убранство. В углу приткнулась двухпудовая гиря со стертой до металла краской на ручке, и Попов по-новому взглянул на коренастую фигуру подполковника. Тот улыбнулся.
– Садись, располагайся.
Попову говорили, что в управлении молодому сотруднику надо активно включаться в общественную работу, определяли предварительно и конкретный участок – стенгазету «Дзержинец». Сейчас он решил, что Викентьев – редактор стенгазеты или какой-то другой общественный деятель.
Начало разговора не опровергло этого предположения. Подполковник поговорил на общие темы, спросил, как работается на новом месте, сошелся ли с коллегами, чем увлекается в свободное время. При этом Попова не оставляло ощущение, что вопросы задаются для проформы, так как Викентьев знает, какими будут ответы.
– Хорошо, Валерий, поговорим о серьезных вещах. – Жесткая фраза как бы отсекла ни к чему не обязывающий треп, который шел до сих пор. И с Викентьевым произошла неуловимая перемена, суть которой Валерий не смог бы объяснить, однако он как-то сразу понял, что подполковник никакой не редактор и общественные дела его ни в малейшей степени не интересуют.
– Ты проявил себя смелым и решительным человеком, мы это заметили и хотим предложить тебе важную работу. – Викентьев смотрел испытующе. – Как у тебя нервишки?
– Не жалуюсь, – недоумевающе ответил Попов. – А что?
– Да я смотрел твою медицинскую карточку и с врачом разговаривал: психическое и физическое состояние отличное.
Попов оставил его реплику без ответа.
– Работа немного нервная, особенно с непривычки, но люди с ней справляются, и ты тоже, думаю, справишься.
Викентьев замолчал, рассматривая собеседника. Тот ждал продолжения и вопросов не задавал. Губы подполковника дрогнули в улыбке. Невозмутимость кандидата ему нравилась.
– За нервные нагрузки предусмотрены дополнительная оплата, десять суток к отпуску и ежегодная санаторная путевка.
Викентьев снова был предельно серьезен.
– Но главное, конечно, не это. Работа состоит в том, чтобы очищать наше общество от особо опасных преступников – зверей, опасных для каждого человека.
Ничего не пойму, – не выдержал Попов. – Вы говорите про группу захвата? Только откуда там доплаты и путевки?
– Как ты относишься к Лесухину? – вопросом на вопрос ответил Викентьев.
– А как к нему относиться? Попался б мне – пристрелил как собаку!
– Он и приговорен к расстрелу. Кассацию отклонили, на помилование тоже шансов немного, – спокойно проговорил Викентьев, не отрывая пристального взгляда от лица собеседника. – Значит, кому-то предстоит работа по исполнению приговора.
– И что? – механически спросил Попов, хотя он уже распознал, к чему клонит подполковник, но, обманутый обыденностью тона, еще не поверил в правильность своей догадки.
– То самое, – кивнул Викентьев. – Тебе предлагается принять участие в этой важной работе.
– Ну дела! – растерянно проговорил Попов. – Вы всерьез? Чтобы я вроде как… палачом был?
Он с трудом выдавил слово, за которым вставал реальный образ. Викентьев поморщился.
– Это слово для обывателя. Вроде как «мент». Мы же себя и своих товарищей «ментами» не называем? Так и там – есть исполнитель приговора. У него, кстати, самая ответственная часть работы. И самая, надо сказать, неприятная. Понятно, что новичка с бухты-барахты туда не поставят. Но свести преступника с пулей, которая ему предназначена, – дело хлопотное и непростое. Надо многое организовать, технически обеспечить, состыковать. Этим занимается спецопергруппа, войти в которую я тебе и предлагаю.
Попов ошарашенно молчал.
– И что я буду делать? – тихо спросил он, облизнув пересохшие губы.
– Обеспечивать охрану! – Викентьев разъяснял терпеливо и старательно. – Чтобы преступник не убежал, не набросился на прокурора, не ударился головой о батарею…
– А почему нельзя о батарею?
– Потому что все должно быть по закону!
Попов молчал, глядя в пол. Викентьев отметил, что он не испугался, не впал в тихую панику. Нормальная реакция нормального человека на предложение, далеко выходящее за пределы нормальных и привычных рамок.
– Ты же только что сказал, что пристрелил бы этого ублюдка Лесухина! – ободряюще проговорил Викентьев и, обойдя вокруг стола, положил руку Валере на плечо.
– Это в запале, в горячке – совсем другое! – Попов перевел дух. – А отказаться можно?
– Конечно, можно! – жестко ответил Викентьев. – На аркане-то тебя никто не потащит! Только…
Он снова обошел стол и сел на свое место.
– Ты взрослый парень, серьезный и ответственный. И предложение тебе сделано серьезное. Наверное, его готовили, прорабатывали, согласовывали. Да и я, надеюсь, на дурашку не похож! Так что подумай, стоит ли отказываться!
Попов взглянул на каменное лицо подполковника и отвел глаза.
– Все равно эту работу кому-то делать, если ты, подходящий по всем статьям, уйдешь в сторону – значит, подставишь менее готового товарища. Порядочно ли это?
Попов отчетливо понимал, что отказываться нельзя. Он не смог бы объяснить, откуда пришло это понимание, может, подполковник Викентьев излучал какие-то биотоки, но чувствовал – отказ уронит его авторитет в глазах товарищей, да и сам он перестанет себя уважать как трусливого чистоплюя.
– А ребята тоже там, в этой группе? – сглотнул он. – Гальский, Тимохин, Сергеев?
Лицо Викентьева вновь стало живым.
– Узнаешь в свое время. Пока могу только сказать, что будешь работать со своими товарищами.