Страница:
Но Авл Луций отдал четкий приказ: выступить к Желтым Скалам во главе трех декурий, в полном боевом облачении и уничтожить очередное гнездо сектантов – ярых противников Рима и истиной веры. На вопрос Марка, как отличить этих негодяев, примипил сказал:
– Пещеру покажет местный лазутчик, а дальше все увидишь сам. Они ходят в черных плащах…
А потом добавил:
– Сколько их там будет, не знаю. Пленные не нужны. Постарайся сделать так, чтобы они не разбежались.
– Апий, Публий, Клавдий! – вполголоса выкликнул Марк командиров десяток. И поставил каждому боевую задачу:
– Апий, перекрой возможные выходы из пещеры. Публий, остаешься в резерве. Клавдий, идешь за мной. Щиты и пилумы оставить снаружи, берем только мечи!
Марк и самому себе не признался бы, что волнуется. Для этого были все основания: он совсем недавно был переведен из рядовых легионеров в аквелиферы. На очень важную должность, потому что позолоченный, с серебряными крыльями орел – это сама жизнь легиона. Пока он в руках у римлян, даже если их осталось только трое, – легион существует и его можно укомплектовать заново. Но если орла захватил неприятель – легион умирает и уже никогда не будет сформирован. И вот теперь ему впервые доверили командование отрядом. От того, как он проведет операцию, будет зависеть его дальнейшая карьера. Если все пройдет как надо, его запомнят и повысят, если он что-то провалит – второго шанса ему уже никто не предоставит.
Оставив щиты и копья, десятка Клавдия двинулась за своим командиром. Марк с трудом протиснулся в расщелину, в которой не смогли бы разойтись и два человека.
«Надо было снять доспех», – подумал он.
Внезапно выскочившая навстречу фигура в черном взмахнула рукой. Кинжал звякнул о пластинчатый панцирь.
«Хорошо, что не снял!» Марк вонзил меч в нападающего, раздался хруст. Резким рывком он выдернул оружие обратно, переступил через упавшую фигуру и, разя мечом направо и налево, ворвался в пещеру. Двое черных – очевидно, охранники, бросились с клинками навстречу, но он легко зарубил обоих. А следом уже вбежал Клавдий и первые трое легионеров. Засверкали мечи. Основная часть иудитов была невооружена, поэтому происходящее нельзя было назвать боем – это было избиение. Черные плащи бежали в глубь пещеры, жались к стенам, заползали под камни – все напрасно: клинки двенадцати легионеров настигали их всюду.
Но бушевавшая в капище Иуды смерть обходила высокий черный камень, на котором стоял, воздев руки, худощавый седовласый человек в черной маске. Стена за ним была тщательно выровнена и украшена каким-то таинственным рисунком. Очевидно, седовласый надеялся на помощь этого изображения, и до поры до времени оно действительно ему помогало, раз он до сих пор был жив. Но Марк не терпел отклонений от плана. Подбежав к камню, он вонзил гладиус в худую спину. Железо заскрежетало о кости, черный камень окропила черная же в пещерном сумраке кровь. Старик опрокинулся навзничь, слетел с камня и упал к его ногам, как мешок, набитый полбой.
Марк поднял валяющийся на земле факел, поднес к стене. Рисунок, линии которого были выбиты каменотесом и аккуратно закрашены темными красками, представлял собой магический круг, в котором извивалась разбитая на квадраты спираль. В каждом из квадратов – какие-то знаки, понять их значение было невозможно. Но Марк и не собирался вникать в смысл чуждой ему символики. Он осмотрел убитого им старца и заметил, что тот что-то сжимает в руке. Наклонился и не без усилий разжал сухие пальцы. Перстень! Командир отряда привычным движением сунул его в карман и огляделся.
Все было кончено. Крики и стоны смолкли, в дрожащем свете факелов виднелись тела тех, кто еще минуту назад считал, что находится под защитой святого Иуды. Его солдаты переминались с ноги на ногу, ожидая дальнейших приказов. Дело было сделано, и оставаться в этой сырой, пахнущей кровью, страхом и смертью пещере далее просто не имело смысла.
– Выходим! – скомандовал Марк и направился к ведущей наружу расщелине.
Забрызганные кровью бойцы по одному выходили на яркий свет и щурились от яркого солнца, прикрывая глаза рукой. Их вид показывал: они сделали то, что от них требовалось. И окровавленные мечи наглядно подтверждали этот вывод. Легионеры тут же принялись приводить свое оружие в порядок: кто-то вытирал клинок специально носимой тряпицей, кто-то вонзал в песок, кто-то использовал скудные листья растущего рядом кустарника.
По крутой тропинке спустились со скалы бойцы первой декурии.
– Смотри, Марк, лазутчики! – со смехом сказал Апий, держа за шиворот двух мальчишек. Один немного постарше, второй – совсем ребенок.
– Пожалуйста, не прибивайте меня к кресту! – взмолился младший, размазывая слезы по лицу. – Мы не сделали ничего плохого!
Старший угрюмо молчал, зыркая по сторонам, как попавший в капкан волчонок.
– Мы поймали их наверху, за кустами, – продолжил Апий. – Что с ними делать?
Марк Златокудрый внимательно осмотрел пленников.
– Свяжи, и заберем с собой. Мне нужны рабы.
– Рабы? – нерешительно переспросил Апий, и командир понял, чем вызвано его сомнение: рабом мог стать военнопленный, но не первый встречный житель оккупированной территории. Тем более ребенок.
– Дайте им оружие! – едва заметно улыбнулся Марк.
Апий понял его замысел и кивнул.
– Держи! – он вынул меч и дал старшему мальчику. Грязная костлявая кисть крепко ухватилась за рукоятку.
– Держи! – Апий протянул длинный узкий кинжал младшему, но тот спрятал руки за спину.
– Держи, а то тебя прибьют к кресту! – грубо приказал Апий, и «львенок», заплакав еще сильнее, нехотя принял зловеще блестящий клинок.
Марк хотел что-то сказать, но не успел: старший мальчик взметнул меч и, бросившись с гримасой ярости вперед, обрушил его на командира отряда. Тот успел отскочить – острый клинок рассек воздух перед самым лицом. Яир повторил удар, но Марк успел выдернуть свой меч и мощным круговым движением выбил у него оружие. Вращаясь и сверкая на солнце, меч Апия взлетел высоко вверх, а потом упал, косо воткнувшись в вязкую почву и нервно дрожа. Слегка шевельнув клинком, Марк легко обезоружил Кфира.
– Теперь все по закону, Апий! – сказал он, широко улыбаясь. – Пленные взяты в бою!
Легионеры рассмеялись, глядя на «военнопленных». Яир опустился на колени и, закрыв глаза, ждал смерти. Кфир повалился наземь, закрыв голову руками. Похоже, оба не сомневались, что их убьют.
– Теперь пусть солдаты соберут трофеи в пещере и поделят на всех! – закончил командир.
Легионеры одобрительно зашумели. Решение было справедливым и всех устроило.
Небольшой отряд Марка добрался до места дислокации, когда солнце почти закатилось. Как водится, свободные от службы легионеры вышли встречать товарищей и радостно обнаружили, что их вернулось даже больше, чем ушло. Молодых рабов принесли на щитах: обессиленные, они не могли идти последние мили. Пленников встретили смехом, а победителей – приветственными криками.
Выстроив своих солдат, довольных необременительным боем и добычей, Марк доложил дежурному центуриону результаты вылазки. Тот дал команду разойтись, и Златокудрый, сдав новых рабов под присмотр караульной смены, отправился в Хилу, которая располагалась всего за полторы тысячи шагов.
Вскоре он подошел к дому, который служил ему жилищем уже больше года. На пороге улыбалась Руфь – невысокая, худая женщина, которая всем своим видом изображала искреннюю радость в связи с его возвращением. Но Марк не верил иудейке. Он знал: не любовь или преданность говорят в ней, но страх за себя и свою малолетнюю дочь. Когда лагеря еще не было, он расположился в этом убогом домишке и, узнав, что хозяин недавно умер, овладел ею в первую же ночь. Руфь была не очень молода и далеко не красива, но в этом Богом проклятом месте рассчитывать на что-то лучшее не приходилось: нередко солдатам приходилось довольствоваться друг другом, а то и животными – козами или ослицами. Впрочем, за скотоложество можно было поплатиться головой.
С тех пор хозяйка глинобитной халупы превратилась для него то ли в домоуправительницу, то ли в рабыню. Она покупала продукты и готовила ему еду, купала его, когда он скидывал тяжелые доспехи вместе с одеждой. Каждый раз, когда Руфь видела своего постояльца обнаженным, она на мгновение замирала, и сердце ее начинало колотиться так сильно, что, казалось, готово было вырваться из груди. Она ненавидела чужеземца и одновременно восторгалась его могучей красотой. Проклинала себя за то, что вынуждена делить ложе с этим иноверцем, жестоким и равнодушным, и в то же время каждый раз с трепетом ждала, когда он молча привлечет к себе и начнет терзать ее тело.
Марк был действительно удивительно сильным, красивым, крупным самцом. Когда он стоял в строю, то прежде всего привлекал внимание высоким ростом. Потом в глаза бросалась атлетическая фигура солдата, затем – светлые, чуть золотистые вьющиеся волосы, которые тот специально не стриг коротко. Именно из-за этих волос он и получил прозвище Златокудрый. А женщины, в которых Марк знал толк, восторгались шелковистостью его кожи и бездонностью голубых глаз. Весь облик этого двадцатипятилетнего мужчины выделял его среди остальных, в основном невысоких, темноволосых, смуглых воинов. Правда, в бою такая заметность была излишне опасной, но воин был удачлив и сумел избежать даже легких ранений.
Он знал, кто подарил ему такие волосы, голубые глаза и светлую кожу – его мать. Ее пленили где-то на северной границе великой империи, и его будущий отец, отслуживший свой срок легионер, купил молодую рабыню на рынке в Риме. Потом, когда она родила ему сына, он подарил ей свободу и сделал своей женой. Родители успели дать своему единственному сыну кое-какое образование, прежде чем почти одновременно ушли из жизни от неизвестной заразной болезни, выкосившей чуть ли не половину населения округи. Возраст юноши как раз позволял поступить в армию великой империи, что он и сделал, не видя для себя лучшего выхода.
Не входя в дом, Марк скинул доспехи и, оставшись в пропотевшей тонкой тунике, присел перевести дух на большой отшлифованный камень. Он равнодушно смотрел, как Руфь греет на костерке воду, как наполняет кувшины, выносит относительно чистое полотенце и другую тунику. Когда приготовления были окончены, он скинул одежду и предстал перед иудейкой во всей своей бесстыдной наготе. Марк чувствовал, как затрепетала Руфь, но не обратил на это внимания – он всегда руководствовался только своими желаниями. Наклонился, подставляя могучий торс под тонкую струйку тепловатой воды, стараясь побыстрее смыть с себя липкий пот, смешанный с песком, и капли крови на руках и лице.
Вытеревшись и переодевшись, он прошел в комнату и сел за стол, на котором дожидалась жареная курица, купленная за его деньги. За весь день ему так и не пришлось чем-либо подкрепиться, и теперь Марк схватил румяную тушку, разорвал пополам и жадно впился зубами в сочное, хорошо прожаренное мясо. Но насладиться едой ему особо не удалось: он встретился взглядом с пятилетней Сарой, которая выглядывала из-за стола и жадно провожала каждый отправляемый в рот кусок. Ее мать стояла, деликатно отвернувшись, но даже по спине можно было определить, что она дьявольски голодна.
– Держи, Руфь! – он швырнул половину курицы на противоположный край стола.
Незнание нелепого, почти непроизносимого для римлянина языка иудеев упрощало общение с женщиной. Он был избавлен от необходимости что-то спрашивать или отвечать на вопросы, просто брал, что ему нужно, и делал то, что хотел.
Потом утомленный аквелифер возлежал на постели, наблюдая в свете масляного светильника, как мать и дочь завершают трапезу. На душе у него было скверно. Бойня в Желтых Скалах мало напоминала славное сражение, она не принесет ни золотого венца орлу легиона, ни фалер или браслетов[12] ему и его подчиненным.
Марк с тоской обвел взглядом убогое жилище, тщедушное тело уже не молодой иудейки, с которой приходилось делить ложе, посмотрел на пустой стол, положил руку на тряпье, покрывавшее деревянную лежанку, и настроение его совсем испортилось.
Вот уже восемь лет он верой и правдой служил империи, неся нелегкую службу легионера. Трижды ему приходилось участвовать в сражениях, а все, чего удалось добиться – пусть почетного, но невысокого звания аквелифера. На жалованье это звание почти не отразилось, а вот условия жизни ухудшились заметно. Особенно после того, как легион был переведен из Рима в Иудею на подавление восстания. И теперь он должен был неизвестно сколько жить в этой Богом проклятой провинции, постоянно участвуя в рейдах по подавлению бесконечных вылазок проклятых зелотов и прочих врагов империи. Изменит ли что-либо его сегодняшняя успешная операция? Вряд ли! Если б начальство хотело его возвысить, то оснований было предостаточно: он смел, находчив, неглуп. Но должности и звания обходили его стороной.
«Неужели, – думал Марк, – мне еще десять лет таскать эту амуницию, прежде чем я получу жалкий клочок земли и смогу обосноваться на одном месте? Да и что за место определят мне? И чем буду заниматься, если все, что могу, это убийства? Чем стану зарабатывать на жизнь?»
От этих мыслей стало еще муторнее, он откинулся на спину и уставился в черный потолок своего временного жилища.
Кто-то робко притронулся к руке. Марк повернул голову и увидел большие черные глаза Руфи.
– Чего тебе? – спросил он, сознавая, что его вопрос не будет понят.
Женщина молча протянула ладонь, на которой лежал добытый днем перстень, очевидно, выпавший из одежды. Марк нехотя поднялся, подошел ближе к масляному светильнику и стал рассматривать свой трофей, приблизив его к дрожащему язычку пламени.
«Забавная штуковина, – пробормотал он себе под нос. – Лев как живой, и камень необычный… Но это не драгоценность… Может, подарить Руфи, тем более что ободок явно рассчитан на тонкие пальцы…»
Но чем дольше он смотрел, тем больше завораживало тусклое мерцание угольно-черного камня. Перстень просился на руку, Марк машинально поднес его к правой кисти – и вдруг тот легко наделся на толстый безымянный палец с не очень чистым ногтем.
По убогой комнатке пробежал порыв ветра, огонек светильника погас, вскрикнула Руфь, заплакала Сара. В кромешной тьме Марк попытался нащупать меч, и тут произошло то, что повергло в трепет сильного, бесстрашного воина. На стене, напротив его убогого ложа, будто в сизой дымке проступило лицо человека.
– Не жалей, что сделал…
Видение исчезло, снова возгорелся тусклый огонек светильника. Но исчезнувший образ запечатлелся в памяти Марка навсегда.
– Кто это сказал? – спросил легионер, но тут же понял, что отвечать некому. Руфь не понимала вопросов, к тому же она была до смерти напугана.
Какое-то время Марк пребывал в оцепенении, тупо глядя на стоящую на коленях и раскачивающуюся иудейку, губы которой бормотали слова неведомой ему молитвы. Спустя какое-то время, он попытался восстановить в памяти мимолетно явившийся образ. Это был лик с тонкими чертами, узкими, но рельефно очерченными губами, чуть тронутыми презрительной улыбкой, холодными глазами, усами и остроконечной бородкой. То ли один глаз был больше другого, то ли на одном имелось бельмо, но они казались разными. Может, поэтому или по другой причине, но красивое лицо выглядело страшным. И взор был обращен на него, Марка. Что же сказал ему этот человек? Неужто он знает про Желтые Скалы? И про неприятное чувство от избиения безоружных иудитов? Кто он – мудрец или Бог, а может, Дьявол?.. И был ли он вообще, быть может, ему все просто привиделось? Ни на один вопрос у Марка не было ответа.
Не обращая внимания на истерические бормотания Руфи и тихий плач Сары, Марк вновь опустился на ложе и прикрыл глаза. Он чувствовал: что-то в нем изменилось, но не мог понять – что именно. Он лежал с сомкнутыми глазами, и мелкая дрожь била его мускулистое молодое тело, покрытое противным липким потом. Сколько времени он провел в таком состоянии, было не ясно. В конце концов он почувствовал, что Руфь тихо, как змея, вползает к нему в постель, и обрадовался этому. Обхватив маленькое худое тельце иудейки, он подмял ее под себя, обхватил руками и ногами… Постепенно пришло спокойствие. И улетучился страх, который, хоть в этом было стыдно признаться даже самому себе, овладел его сердцем.
Когда петух – единственная живность во дворе Руфи, прокричал первый раз, Марк уже спал, и спал так крепко, что, пожалуй, впервые за последние годы не слышал пронзительный крик предвестника зари.
– Аквелифера Марка вызывает примипил Авл Луций! – громко объявил посыльный.
В другое бы время Марк насторожился и стал вспоминать возможные прегрешения, но сейчас он не сомневался, что командир желает его поблагодарить за отличное выполнение задания по ликвидации врагов империи. Он вообще чувствовал себя гораздо увереннее, чем обычно.
Он быстро облачился в доспехи, накинул сверху красный сагум[13], чтобы как положено предстать пред начальником столь высокого ранга, и, не положив ничего в рот, быстрой пружинистой походкой направился в лагерь. Строительство еще продолжалось, немногочисленные рабы и некоторые легионеры возили в тачках каменистую землю и насыпали высокий оборонительный вал. Марк мысленно возблагодарил богов за то, что оказался не задействованным в этих нескончаемых, изнурительных работах.
Во дворе крепости несколько легионеров весело играли в жестокую игру «Заколем свинью»: один везет проигравшего в кости или просто провинившегося сотоварища в тачке, а другие попадают в него деревянными тренировочными копьями. Сейчас в тачке, сжавшись дрожащим испуганным комочком, сидел Кфир. Он был весь в синяках, лицо разбито…
– Почему взяли без спросу моего раба?! – угрожающе рявкнул Марк.
Солдаты перестали веселиться.
– Они пытались бежать, аквелифер! И вели себя очень дерзко. Особенно тот, второй!
У входа в караульное помещение, раскинув руки, лежал без сознания избитый Яир.
Марк пришел в ярость.
– Это мои рабы! Мои!
Он оттолкнул одного из легионеров, вырвал тренировочное копье из рук другого и с треском сломал о колено.
– Кто позволил их трогать?! Тот будет иметь дело со мной!
Легионеры отступили.
Златокудрый вынул Кфира из тачки. Тот дрожал все телом и громко плакал. За прошедшие сутки он заметно осунулся.
– Не бойся, никто тебя не тронет! – сказал Марк и погладил ребенка по голове.
Мальчик не понял слов, но смысл осознал. Он перестал плакать и даже попытался улыбнуться.
– Подожди здесь!
Оставив малыша у дверей претория, Марк вошел внутрь. В небольшой чистой комнате не было ничего лишнего: стол, стулья, шкаф, кушетка. В углу висел красный плащ примипила, на стуле – перевязь с мечом, в углу стоял маленький круглый щит и метательный дротик.
Сорокалетний Авл Луций сидел за столом и что-то писал. Он был грузен, краснолиц, с коротким ежиком седеющих волос вокруг загорелой лысины. Вскинув к плечу сжатый кулак, Марк доложил о своем приходе.
Примипил встретил его легкой улыбкой, встал и двинулся навстречу.
– Я знаю, что ты выполнил приказ, и доволен. Я видел тебя в деле под Кейсарией, знаю, что ты смел, инициативен, хладнокровен… А теперь знаю, что ты способен командовать!
Авл подошел вплотную, оказавшись немногим выше плеча аквелифера, и произнес уже более тихим голосом:
– Раньше я тебя поощрял только взглядом или улыбкой, но вот теперь…
Горячая рука легла на спину Марка, чуть ниже панциря, и медленно стала сползать вниз.
– Но теперь у меня есть желание возвысить тебя по достоинству, как по службе, так и по дружбе, – главный центурион легиона снизу вверх смотрел на молодого офицера, в то время как его ладонь скользнула по подтянутому заду.
– У тебя твердые ягодицы, как орехи…
Марк мягко, но решительно отстранил руку командира. Он чувствовал, что лицо заливает краска. Но не стыда, а ярости, которая опасно разгоралась в его душе. Он постарался сдержаться, чтобы она не выплеснулась наружу.
В легионе все знали о пристрастии Авла Луция к молодым и сильным воинам. Для Марка также не было тайной это порочное влечение. Но до сих пор оно его никак не касалось, и ему было все равно, кто дарит первому в легионе центуриону минуты радости. Теперь же циничный жест, масляные глазки и откровенная улыбка Авла не оставляли сомнений в том, на кого пал выбор сегодня.
Марк помрачнел и стал судорожно соображать, как выйти из ситуации, не потеряв лица и не испортив отношения с командиром. И спасительная мысль пришла.
– Позвольте подарить вам раба, примипил! – почтительно сказал он. – Вчера я пленил его в бою у Желтых Скал. Это очень симпатичный молоденький мальчик…
– Мальчик? – оживился Авл Луций. – И он сражался, как взрослый?
– Во всяком случае, я едва увернулся от его кинжала, – обтекаемо сказал Марк.
И, подойдя к двери, позвал Кфира. Тот, с надеждой глянув на своего заступника, робко вошел в преторий.
– Прекрасный подарок, Марк, – осмотрев мальчика, захохотал примипил. И счел нужным пояснить:
– Ты еще молод, мало жил в Риме, и, ясное дело, не вращался среди патрициев. Кое-какие традиции могут показаться тебе странными. Но теперь у тебя есть шанс существенно изменить свое положение и лучше изучить столичную жизнь. Ты хочешь этого?
Легионер молчал, не зная, что первый центурион подразумевает под словом этого. Командир многозначительно потрепал его по плечу.
– Меня вызывают в Рим, – сказал он и выдержал многозначительную паузу. Потом продолжил:
– Я должен доложить обстановку в Иудее и получить новое назначение. Скажу по секрету – я намереваюсь жениться и навсегда осесть в Риме…
Примипил снова захохотал и цинично подмигнул.
– Некоторые вольности не могут помешать семейному счастью!
Марк принужденно улыбнулся. Он не мог понять – к чему клонит первый центурион.
– Через два дня я отбываю и предлагаю тебе ехать со мной начальником личной охраны…
Авл Луций замолчал и уставился на него, явно ожидая благодарностей. Марк представил свое убогое жилище, Руфь, шагистику под изнуряюще палящим солнцем, постоянные стычки с бунтовщиками, тоскливое существование и неопределенное будущее. А на другой чаше весов – блестящий Рим, почетная служба и широкие перспективы. Да, предложение действительно заслуживало благодарности!
Он поклонился своему командиру и твердо произнес:
– Спасибо, мой примипил! У тебя не будет более преданного воина и охранника, чем я.
Наверное, это были именно те слова, которые от него хотел услышать Авл Луций.
Авл Луций, к удивлению своего молодого охранника, владел весьма неплохой виллой недалеко от Колизея. Марку была отведена комната в одной из пристроек. И хотя его быт мало чем отличался от быта немногочисленных слуг и рабов, по сравнению с жизнью в Хале это было райское существование. Нормальная еда, щадящий климат, отсутствие тягот походной службы, а главное – мирная обстановка, без тревог, нападений и засад.
У него в подчинении находились четыре бывших легионера, которые, сменяясь, постоянно охраняли дом и сопровождали Луция во время выходов в город. Кроме того, он фактически командовал и рабами, захваченными в Желтых Скалах. Яир находился при нем, а Кфир – при Луции, но поскольку все жили в одном дворе, это отличие не ощущалось.
Служба была необременительной и приятной. Первое время охрана почти каждый день сопровождала хозяина к важным сановникам при дворе императора Веспасиана. Конечно, в триклиниум[15], где за ужином подавали по семь блюд, их не пускали, но зато они спокойно сидели в саду под деревьями и предавались отдыху.
– Пещеру покажет местный лазутчик, а дальше все увидишь сам. Они ходят в черных плащах…
А потом добавил:
– Сколько их там будет, не знаю. Пленные не нужны. Постарайся сделать так, чтобы они не разбежались.
– Апий, Публий, Клавдий! – вполголоса выкликнул Марк командиров десяток. И поставил каждому боевую задачу:
– Апий, перекрой возможные выходы из пещеры. Публий, остаешься в резерве. Клавдий, идешь за мной. Щиты и пилумы оставить снаружи, берем только мечи!
Марк и самому себе не признался бы, что волнуется. Для этого были все основания: он совсем недавно был переведен из рядовых легионеров в аквелиферы. На очень важную должность, потому что позолоченный, с серебряными крыльями орел – это сама жизнь легиона. Пока он в руках у римлян, даже если их осталось только трое, – легион существует и его можно укомплектовать заново. Но если орла захватил неприятель – легион умирает и уже никогда не будет сформирован. И вот теперь ему впервые доверили командование отрядом. От того, как он проведет операцию, будет зависеть его дальнейшая карьера. Если все пройдет как надо, его запомнят и повысят, если он что-то провалит – второго шанса ему уже никто не предоставит.
Оставив щиты и копья, десятка Клавдия двинулась за своим командиром. Марк с трудом протиснулся в расщелину, в которой не смогли бы разойтись и два человека.
«Надо было снять доспех», – подумал он.
Внезапно выскочившая навстречу фигура в черном взмахнула рукой. Кинжал звякнул о пластинчатый панцирь.
«Хорошо, что не снял!» Марк вонзил меч в нападающего, раздался хруст. Резким рывком он выдернул оружие обратно, переступил через упавшую фигуру и, разя мечом направо и налево, ворвался в пещеру. Двое черных – очевидно, охранники, бросились с клинками навстречу, но он легко зарубил обоих. А следом уже вбежал Клавдий и первые трое легионеров. Засверкали мечи. Основная часть иудитов была невооружена, поэтому происходящее нельзя было назвать боем – это было избиение. Черные плащи бежали в глубь пещеры, жались к стенам, заползали под камни – все напрасно: клинки двенадцати легионеров настигали их всюду.
Но бушевавшая в капище Иуды смерть обходила высокий черный камень, на котором стоял, воздев руки, худощавый седовласый человек в черной маске. Стена за ним была тщательно выровнена и украшена каким-то таинственным рисунком. Очевидно, седовласый надеялся на помощь этого изображения, и до поры до времени оно действительно ему помогало, раз он до сих пор был жив. Но Марк не терпел отклонений от плана. Подбежав к камню, он вонзил гладиус в худую спину. Железо заскрежетало о кости, черный камень окропила черная же в пещерном сумраке кровь. Старик опрокинулся навзничь, слетел с камня и упал к его ногам, как мешок, набитый полбой.
Марк поднял валяющийся на земле факел, поднес к стене. Рисунок, линии которого были выбиты каменотесом и аккуратно закрашены темными красками, представлял собой магический круг, в котором извивалась разбитая на квадраты спираль. В каждом из квадратов – какие-то знаки, понять их значение было невозможно. Но Марк и не собирался вникать в смысл чуждой ему символики. Он осмотрел убитого им старца и заметил, что тот что-то сжимает в руке. Наклонился и не без усилий разжал сухие пальцы. Перстень! Командир отряда привычным движением сунул его в карман и огляделся.
Все было кончено. Крики и стоны смолкли, в дрожащем свете факелов виднелись тела тех, кто еще минуту назад считал, что находится под защитой святого Иуды. Его солдаты переминались с ноги на ногу, ожидая дальнейших приказов. Дело было сделано, и оставаться в этой сырой, пахнущей кровью, страхом и смертью пещере далее просто не имело смысла.
– Выходим! – скомандовал Марк и направился к ведущей наружу расщелине.
Забрызганные кровью бойцы по одному выходили на яркий свет и щурились от яркого солнца, прикрывая глаза рукой. Их вид показывал: они сделали то, что от них требовалось. И окровавленные мечи наглядно подтверждали этот вывод. Легионеры тут же принялись приводить свое оружие в порядок: кто-то вытирал клинок специально носимой тряпицей, кто-то вонзал в песок, кто-то использовал скудные листья растущего рядом кустарника.
По крутой тропинке спустились со скалы бойцы первой декурии.
– Смотри, Марк, лазутчики! – со смехом сказал Апий, держа за шиворот двух мальчишек. Один немного постарше, второй – совсем ребенок.
– Пожалуйста, не прибивайте меня к кресту! – взмолился младший, размазывая слезы по лицу. – Мы не сделали ничего плохого!
Старший угрюмо молчал, зыркая по сторонам, как попавший в капкан волчонок.
– Мы поймали их наверху, за кустами, – продолжил Апий. – Что с ними делать?
Марк Златокудрый внимательно осмотрел пленников.
– Свяжи, и заберем с собой. Мне нужны рабы.
– Рабы? – нерешительно переспросил Апий, и командир понял, чем вызвано его сомнение: рабом мог стать военнопленный, но не первый встречный житель оккупированной территории. Тем более ребенок.
– Дайте им оружие! – едва заметно улыбнулся Марк.
Апий понял его замысел и кивнул.
– Держи! – он вынул меч и дал старшему мальчику. Грязная костлявая кисть крепко ухватилась за рукоятку.
– Держи! – Апий протянул длинный узкий кинжал младшему, но тот спрятал руки за спину.
– Держи, а то тебя прибьют к кресту! – грубо приказал Апий, и «львенок», заплакав еще сильнее, нехотя принял зловеще блестящий клинок.
Марк хотел что-то сказать, но не успел: старший мальчик взметнул меч и, бросившись с гримасой ярости вперед, обрушил его на командира отряда. Тот успел отскочить – острый клинок рассек воздух перед самым лицом. Яир повторил удар, но Марк успел выдернуть свой меч и мощным круговым движением выбил у него оружие. Вращаясь и сверкая на солнце, меч Апия взлетел высоко вверх, а потом упал, косо воткнувшись в вязкую почву и нервно дрожа. Слегка шевельнув клинком, Марк легко обезоружил Кфира.
– Теперь все по закону, Апий! – сказал он, широко улыбаясь. – Пленные взяты в бою!
Легионеры рассмеялись, глядя на «военнопленных». Яир опустился на колени и, закрыв глаза, ждал смерти. Кфир повалился наземь, закрыв голову руками. Похоже, оба не сомневались, что их убьют.
– Теперь пусть солдаты соберут трофеи в пещере и поделят на всех! – закончил командир.
Легионеры одобрительно зашумели. Решение было справедливым и всех устроило.
* * *
Римские лагеря строились единообразно во всем мире. Прямоугольник из жилых строений, в середине – двор, обнесенный колоннадой, крепкие двустворчатые ворота… Различались они только материалом: камень, обожженная глина, прессованный торф, бревна и квадратные брусы, лед и спрессованный снег, – в зависимости от местных условий. По мере возможности крепость окружали рвом или защитным валом. В Иудее строили, как правило, из обломков скал, булыжников и обожженной глины, а защитный вал насыпали из каменистой земли. Таким был и недостроенный еще лагерь Авла Луция в селении Хила.Небольшой отряд Марка добрался до места дислокации, когда солнце почти закатилось. Как водится, свободные от службы легионеры вышли встречать товарищей и радостно обнаружили, что их вернулось даже больше, чем ушло. Молодых рабов принесли на щитах: обессиленные, они не могли идти последние мили. Пленников встретили смехом, а победителей – приветственными криками.
Выстроив своих солдат, довольных необременительным боем и добычей, Марк доложил дежурному центуриону результаты вылазки. Тот дал команду разойтись, и Златокудрый, сдав новых рабов под присмотр караульной смены, отправился в Хилу, которая располагалась всего за полторы тысячи шагов.
Вскоре он подошел к дому, который служил ему жилищем уже больше года. На пороге улыбалась Руфь – невысокая, худая женщина, которая всем своим видом изображала искреннюю радость в связи с его возвращением. Но Марк не верил иудейке. Он знал: не любовь или преданность говорят в ней, но страх за себя и свою малолетнюю дочь. Когда лагеря еще не было, он расположился в этом убогом домишке и, узнав, что хозяин недавно умер, овладел ею в первую же ночь. Руфь была не очень молода и далеко не красива, но в этом Богом проклятом месте рассчитывать на что-то лучшее не приходилось: нередко солдатам приходилось довольствоваться друг другом, а то и животными – козами или ослицами. Впрочем, за скотоложество можно было поплатиться головой.
С тех пор хозяйка глинобитной халупы превратилась для него то ли в домоуправительницу, то ли в рабыню. Она покупала продукты и готовила ему еду, купала его, когда он скидывал тяжелые доспехи вместе с одеждой. Каждый раз, когда Руфь видела своего постояльца обнаженным, она на мгновение замирала, и сердце ее начинало колотиться так сильно, что, казалось, готово было вырваться из груди. Она ненавидела чужеземца и одновременно восторгалась его могучей красотой. Проклинала себя за то, что вынуждена делить ложе с этим иноверцем, жестоким и равнодушным, и в то же время каждый раз с трепетом ждала, когда он молча привлечет к себе и начнет терзать ее тело.
Марк был действительно удивительно сильным, красивым, крупным самцом. Когда он стоял в строю, то прежде всего привлекал внимание высоким ростом. Потом в глаза бросалась атлетическая фигура солдата, затем – светлые, чуть золотистые вьющиеся волосы, которые тот специально не стриг коротко. Именно из-за этих волос он и получил прозвище Златокудрый. А женщины, в которых Марк знал толк, восторгались шелковистостью его кожи и бездонностью голубых глаз. Весь облик этого двадцатипятилетнего мужчины выделял его среди остальных, в основном невысоких, темноволосых, смуглых воинов. Правда, в бою такая заметность была излишне опасной, но воин был удачлив и сумел избежать даже легких ранений.
Он знал, кто подарил ему такие волосы, голубые глаза и светлую кожу – его мать. Ее пленили где-то на северной границе великой империи, и его будущий отец, отслуживший свой срок легионер, купил молодую рабыню на рынке в Риме. Потом, когда она родила ему сына, он подарил ей свободу и сделал своей женой. Родители успели дать своему единственному сыну кое-какое образование, прежде чем почти одновременно ушли из жизни от неизвестной заразной болезни, выкосившей чуть ли не половину населения округи. Возраст юноши как раз позволял поступить в армию великой империи, что он и сделал, не видя для себя лучшего выхода.
Не входя в дом, Марк скинул доспехи и, оставшись в пропотевшей тонкой тунике, присел перевести дух на большой отшлифованный камень. Он равнодушно смотрел, как Руфь греет на костерке воду, как наполняет кувшины, выносит относительно чистое полотенце и другую тунику. Когда приготовления были окончены, он скинул одежду и предстал перед иудейкой во всей своей бесстыдной наготе. Марк чувствовал, как затрепетала Руфь, но не обратил на это внимания – он всегда руководствовался только своими желаниями. Наклонился, подставляя могучий торс под тонкую струйку тепловатой воды, стараясь побыстрее смыть с себя липкий пот, смешанный с песком, и капли крови на руках и лице.
Вытеревшись и переодевшись, он прошел в комнату и сел за стол, на котором дожидалась жареная курица, купленная за его деньги. За весь день ему так и не пришлось чем-либо подкрепиться, и теперь Марк схватил румяную тушку, разорвал пополам и жадно впился зубами в сочное, хорошо прожаренное мясо. Но насладиться едой ему особо не удалось: он встретился взглядом с пятилетней Сарой, которая выглядывала из-за стола и жадно провожала каждый отправляемый в рот кусок. Ее мать стояла, деликатно отвернувшись, но даже по спине можно было определить, что она дьявольски голодна.
– Держи, Руфь! – он швырнул половину курицы на противоположный край стола.
Незнание нелепого, почти непроизносимого для римлянина языка иудеев упрощало общение с женщиной. Он был избавлен от необходимости что-то спрашивать или отвечать на вопросы, просто брал, что ему нужно, и делал то, что хотел.
Потом утомленный аквелифер возлежал на постели, наблюдая в свете масляного светильника, как мать и дочь завершают трапезу. На душе у него было скверно. Бойня в Желтых Скалах мало напоминала славное сражение, она не принесет ни золотого венца орлу легиона, ни фалер или браслетов[12] ему и его подчиненным.
Марк с тоской обвел взглядом убогое жилище, тщедушное тело уже не молодой иудейки, с которой приходилось делить ложе, посмотрел на пустой стол, положил руку на тряпье, покрывавшее деревянную лежанку, и настроение его совсем испортилось.
Вот уже восемь лет он верой и правдой служил империи, неся нелегкую службу легионера. Трижды ему приходилось участвовать в сражениях, а все, чего удалось добиться – пусть почетного, но невысокого звания аквелифера. На жалованье это звание почти не отразилось, а вот условия жизни ухудшились заметно. Особенно после того, как легион был переведен из Рима в Иудею на подавление восстания. И теперь он должен был неизвестно сколько жить в этой Богом проклятой провинции, постоянно участвуя в рейдах по подавлению бесконечных вылазок проклятых зелотов и прочих врагов империи. Изменит ли что-либо его сегодняшняя успешная операция? Вряд ли! Если б начальство хотело его возвысить, то оснований было предостаточно: он смел, находчив, неглуп. Но должности и звания обходили его стороной.
«Неужели, – думал Марк, – мне еще десять лет таскать эту амуницию, прежде чем я получу жалкий клочок земли и смогу обосноваться на одном месте? Да и что за место определят мне? И чем буду заниматься, если все, что могу, это убийства? Чем стану зарабатывать на жизнь?»
От этих мыслей стало еще муторнее, он откинулся на спину и уставился в черный потолок своего временного жилища.
Кто-то робко притронулся к руке. Марк повернул голову и увидел большие черные глаза Руфи.
– Чего тебе? – спросил он, сознавая, что его вопрос не будет понят.
Женщина молча протянула ладонь, на которой лежал добытый днем перстень, очевидно, выпавший из одежды. Марк нехотя поднялся, подошел ближе к масляному светильнику и стал рассматривать свой трофей, приблизив его к дрожащему язычку пламени.
«Забавная штуковина, – пробормотал он себе под нос. – Лев как живой, и камень необычный… Но это не драгоценность… Может, подарить Руфи, тем более что ободок явно рассчитан на тонкие пальцы…»
Но чем дольше он смотрел, тем больше завораживало тусклое мерцание угольно-черного камня. Перстень просился на руку, Марк машинально поднес его к правой кисти – и вдруг тот легко наделся на толстый безымянный палец с не очень чистым ногтем.
По убогой комнатке пробежал порыв ветра, огонек светильника погас, вскрикнула Руфь, заплакала Сара. В кромешной тьме Марк попытался нащупать меч, и тут произошло то, что повергло в трепет сильного, бесстрашного воина. На стене, напротив его убогого ложа, будто в сизой дымке проступило лицо человека.
– Не жалей, что сделал…
Видение исчезло, снова возгорелся тусклый огонек светильника. Но исчезнувший образ запечатлелся в памяти Марка навсегда.
– Кто это сказал? – спросил легионер, но тут же понял, что отвечать некому. Руфь не понимала вопросов, к тому же она была до смерти напугана.
Какое-то время Марк пребывал в оцепенении, тупо глядя на стоящую на коленях и раскачивающуюся иудейку, губы которой бормотали слова неведомой ему молитвы. Спустя какое-то время, он попытался восстановить в памяти мимолетно явившийся образ. Это был лик с тонкими чертами, узкими, но рельефно очерченными губами, чуть тронутыми презрительной улыбкой, холодными глазами, усами и остроконечной бородкой. То ли один глаз был больше другого, то ли на одном имелось бельмо, но они казались разными. Может, поэтому или по другой причине, но красивое лицо выглядело страшным. И взор был обращен на него, Марка. Что же сказал ему этот человек? Неужто он знает про Желтые Скалы? И про неприятное чувство от избиения безоружных иудитов? Кто он – мудрец или Бог, а может, Дьявол?.. И был ли он вообще, быть может, ему все просто привиделось? Ни на один вопрос у Марка не было ответа.
Не обращая внимания на истерические бормотания Руфи и тихий плач Сары, Марк вновь опустился на ложе и прикрыл глаза. Он чувствовал: что-то в нем изменилось, но не мог понять – что именно. Он лежал с сомкнутыми глазами, и мелкая дрожь била его мускулистое молодое тело, покрытое противным липким потом. Сколько времени он провел в таком состоянии, было не ясно. В конце концов он почувствовал, что Руфь тихо, как змея, вползает к нему в постель, и обрадовался этому. Обхватив маленькое худое тельце иудейки, он подмял ее под себя, обхватил руками и ногами… Постепенно пришло спокойствие. И улетучился страх, который, хоть в этом было стыдно признаться даже самому себе, овладел его сердцем.
Когда петух – единственная живность во дворе Руфи, прокричал первый раз, Марк уже спал, и спал так крепко, что, пожалуй, впервые за последние годы не слышал пронзительный крик предвестника зари.
* * *
Солнце светило вовсю, когда Марка разбудил сильный стук в дверь и недовольное женское бормотание. Руфь стояла на пороге, за ней виднелся блестящий легионерский шлем с гребнем из конского волоса.– Аквелифера Марка вызывает примипил Авл Луций! – громко объявил посыльный.
В другое бы время Марк насторожился и стал вспоминать возможные прегрешения, но сейчас он не сомневался, что командир желает его поблагодарить за отличное выполнение задания по ликвидации врагов империи. Он вообще чувствовал себя гораздо увереннее, чем обычно.
Он быстро облачился в доспехи, накинул сверху красный сагум[13], чтобы как положено предстать пред начальником столь высокого ранга, и, не положив ничего в рот, быстрой пружинистой походкой направился в лагерь. Строительство еще продолжалось, немногочисленные рабы и некоторые легионеры возили в тачках каменистую землю и насыпали высокий оборонительный вал. Марк мысленно возблагодарил богов за то, что оказался не задействованным в этих нескончаемых, изнурительных работах.
Во дворе крепости несколько легионеров весело играли в жестокую игру «Заколем свинью»: один везет проигравшего в кости или просто провинившегося сотоварища в тачке, а другие попадают в него деревянными тренировочными копьями. Сейчас в тачке, сжавшись дрожащим испуганным комочком, сидел Кфир. Он был весь в синяках, лицо разбито…
– Почему взяли без спросу моего раба?! – угрожающе рявкнул Марк.
Солдаты перестали веселиться.
– Они пытались бежать, аквелифер! И вели себя очень дерзко. Особенно тот, второй!
У входа в караульное помещение, раскинув руки, лежал без сознания избитый Яир.
Марк пришел в ярость.
– Это мои рабы! Мои!
Он оттолкнул одного из легионеров, вырвал тренировочное копье из рук другого и с треском сломал о колено.
– Кто позволил их трогать?! Тот будет иметь дело со мной!
Легионеры отступили.
Златокудрый вынул Кфира из тачки. Тот дрожал все телом и громко плакал. За прошедшие сутки он заметно осунулся.
– Не бойся, никто тебя не тронет! – сказал Марк и погладил ребенка по голове.
Мальчик не понял слов, но смысл осознал. Он перестал плакать и даже попытался улыбнуться.
– Подожди здесь!
Оставив малыша у дверей претория, Марк вошел внутрь. В небольшой чистой комнате не было ничего лишнего: стол, стулья, шкаф, кушетка. В углу висел красный плащ примипила, на стуле – перевязь с мечом, в углу стоял маленький круглый щит и метательный дротик.
Сорокалетний Авл Луций сидел за столом и что-то писал. Он был грузен, краснолиц, с коротким ежиком седеющих волос вокруг загорелой лысины. Вскинув к плечу сжатый кулак, Марк доложил о своем приходе.
Примипил встретил его легкой улыбкой, встал и двинулся навстречу.
– Я знаю, что ты выполнил приказ, и доволен. Я видел тебя в деле под Кейсарией, знаю, что ты смел, инициативен, хладнокровен… А теперь знаю, что ты способен командовать!
Авл подошел вплотную, оказавшись немногим выше плеча аквелифера, и произнес уже более тихим голосом:
– Раньше я тебя поощрял только взглядом или улыбкой, но вот теперь…
Горячая рука легла на спину Марка, чуть ниже панциря, и медленно стала сползать вниз.
– Но теперь у меня есть желание возвысить тебя по достоинству, как по службе, так и по дружбе, – главный центурион легиона снизу вверх смотрел на молодого офицера, в то время как его ладонь скользнула по подтянутому заду.
– У тебя твердые ягодицы, как орехи…
Марк мягко, но решительно отстранил руку командира. Он чувствовал, что лицо заливает краска. Но не стыда, а ярости, которая опасно разгоралась в его душе. Он постарался сдержаться, чтобы она не выплеснулась наружу.
В легионе все знали о пристрастии Авла Луция к молодым и сильным воинам. Для Марка также не было тайной это порочное влечение. Но до сих пор оно его никак не касалось, и ему было все равно, кто дарит первому в легионе центуриону минуты радости. Теперь же циничный жест, масляные глазки и откровенная улыбка Авла не оставляли сомнений в том, на кого пал выбор сегодня.
Марк помрачнел и стал судорожно соображать, как выйти из ситуации, не потеряв лица и не испортив отношения с командиром. И спасительная мысль пришла.
– Позвольте подарить вам раба, примипил! – почтительно сказал он. – Вчера я пленил его в бою у Желтых Скал. Это очень симпатичный молоденький мальчик…
– Мальчик? – оживился Авл Луций. – И он сражался, как взрослый?
– Во всяком случае, я едва увернулся от его кинжала, – обтекаемо сказал Марк.
И, подойдя к двери, позвал Кфира. Тот, с надеждой глянув на своего заступника, робко вошел в преторий.
– Прекрасный подарок, Марк, – осмотрев мальчика, захохотал примипил. И счел нужным пояснить:
– Ты еще молод, мало жил в Риме, и, ясное дело, не вращался среди патрициев. Кое-какие традиции могут показаться тебе странными. Но теперь у тебя есть шанс существенно изменить свое положение и лучше изучить столичную жизнь. Ты хочешь этого?
Легионер молчал, не зная, что первый центурион подразумевает под словом этого. Командир многозначительно потрепал его по плечу.
– Меня вызывают в Рим, – сказал он и выдержал многозначительную паузу. Потом продолжил:
– Я должен доложить обстановку в Иудее и получить новое назначение. Скажу по секрету – я намереваюсь жениться и навсегда осесть в Риме…
Примипил снова захохотал и цинично подмигнул.
– Некоторые вольности не могут помешать семейному счастью!
Марк принужденно улыбнулся. Он не мог понять – к чему клонит первый центурион.
– Через два дня я отбываю и предлагаю тебе ехать со мной начальником личной охраны…
Авл Луций замолчал и уставился на него, явно ожидая благодарностей. Марк представил свое убогое жилище, Руфь, шагистику под изнуряюще палящим солнцем, постоянные стычки с бунтовщиками, тоскливое существование и неопределенное будущее. А на другой чаше весов – блестящий Рим, почетная служба и широкие перспективы. Да, предложение действительно заслуживало благодарности!
Он поклонился своему командиру и твердо произнес:
– Спасибо, мой примипил! У тебя не будет более преданного воина и охранника, чем я.
Наверное, это были именно те слова, которые от него хотел услышать Авл Луций.
* * *
Через двадцать дней Марк Златокудрый, в легком кожаном панцире под красной пенулой[14], ступал по римским мостовым, не опасаясь змей и скорпионов под ногами или выпущенной из засады стрелы. Полтора года он не был в этом городе, не видел его обитателей, столь не похожих друг на друга и в то же время отмеченных какой-то печатью общности. Полтора года не слышал он какафонию разноязычной речи, не вдыхал не очень-то приятный, но столь знакомый запах улиц. И хотя в Риме Марк в общей сложности прожил не более полутора лет, это был город, с которым он не собирался расставаться. Здесь он непременно добьется успеха и признания. Теперь он в этом не сомневался. Наступила полоса везения, его подхватила волна успеха, и надо только удержаться на гребне этой волны!Авл Луций, к удивлению своего молодого охранника, владел весьма неплохой виллой недалеко от Колизея. Марку была отведена комната в одной из пристроек. И хотя его быт мало чем отличался от быта немногочисленных слуг и рабов, по сравнению с жизнью в Хале это было райское существование. Нормальная еда, щадящий климат, отсутствие тягот походной службы, а главное – мирная обстановка, без тревог, нападений и засад.
У него в подчинении находились четыре бывших легионера, которые, сменяясь, постоянно охраняли дом и сопровождали Луция во время выходов в город. Кроме того, он фактически командовал и рабами, захваченными в Желтых Скалах. Яир находился при нем, а Кфир – при Луции, но поскольку все жили в одном дворе, это отличие не ощущалось.
Служба была необременительной и приятной. Первое время охрана почти каждый день сопровождала хозяина к важным сановникам при дворе императора Веспасиана. Конечно, в триклиниум[15], где за ужином подавали по семь блюд, их не пускали, но зато они спокойно сидели в саду под деревьями и предавались отдыху.